Что ж, я вижу, вы все более или менее живы. Это третий день, первая лекция конгресса, Финикс.

Что ж, я вижу, вы все более или менее живы. Это третий день, первая лекция конгресса, Финикс.

Мы подробно рассмотрели обладание. Что с вами происходило, когда вы проходили тот процесс на обладание?

Мы подробно рассмотрели обладание. Что с вами происходило, когда вы проходили тот процесс на обладание?

Женский голос: Нас потрепало.

Женский голос: Нас потрепало.

Хорошо. Хорошо.

Хорошо. Хорошо.

Сегодня утром пришел Волни... вероятно, мне не следует говорить об этом, но я провел для него демонстрацию с его же Е-метром. Мы с ним сели и разработали этот Е-метр. Ну да ладно, прекрасный Е-метр. Это новый звуковой Е-метр. Он превосходит все, что у нас когда-либо было. Он сообщает одитору гораздо больше данных. И в этом экземпляре, конечно, есть шкалы со стрелками и все такое. Бог ты мой, тут шкалы и шкалы, и тут есть динамики и всякая всячина. Он делает все на свете, только не говорит, сколько лет даме, этого он не говорит. Волни установил подавитель в этот Е-метр, чтобы сделать его более вежливым.

Сегодня утром пришел Волни... вероятно, мне не следует говорить об этом, но я провел для него демонстрацию с его же Е-метром. Мы с ним сели и разработали этот Е-метр. Ну да ладно, прекрасный Е-метр. Это новый звуковой Е-метр. Он превосходит все, что у нас когда-либо было. Он сообщает одитору гораздо больше данных. И в этом экземпляре, конечно, есть шкалы со стрелками и все такое. Бог ты мой, тут шкалы и шкалы, и тут есть динамики и всякая всячина. Он делает все на свете, только не говорит, сколько лет даме, этого он не говорит. Волни установил подавитель в этот Е-метр, чтобы сделать его более вежливым.

Но этот Е-метр плачет о вас. Он плачет о вас. Ладно. Он полон сострадания, ведь он говорит, где у вас болит. У него есть небольшой щуп. И он используется довольно широко. Очень забавно, но Волни не знал, что этот Е-метр может делать еще и кое-что другое.

Но этот Е-метр плачет о вас. Он плачет о вас. Ладно. Он полон сострадания, ведь он говорит, где у вас болит. У него есть небольшой щуп. И он используется довольно широко. Очень забавно, но Волни не знал, что этот Е-метр может делать еще и кое-что другое.

Я написал ему об этом, но он, как очевидно, не поверил мне, поскольку это слишком невероятно, чтобы один человек мог манипулировать другим, то есть один человек сидит и смотрит на другого или сердится на него и действительно создает электрический ток в другом человеке. Это происходит почти так же механически, как и... знаете, вы вкручиваете электрическую лампочку, нажимаете на выключатель, и лампочка загорается. И конечно, тут и там люди говорили о чем-то подобном. Кроме того, этот вид энергии... между прочим, это не какой-то другой вид энергии. Это просто энергия. Энергия – это энергия. И Волни цитировал мне, кажется, графа Коржибского. По его словам, тот предсказывал, что рано или поздно кто-нибудь займется исследованиями видов энергии, о которых он в то время ничего не знал.

Я написал ему об этом, но он, как очевидно, не поверил мне, поскольку это слишком невероятно, чтобы один человек мог манипулировать другим, то есть один человек сидит и смотрит на другого или сердится на него и действительно создает электрический ток в другом человеке. Это происходит почти так же механически, как и... знаете, вы вкручиваете электрическую лампочку, нажимаете на выключатель, и лампочка загорается. И конечно, тут и там люди говорили о чем-то подобном. Кроме того, этот вид энергии... между прочим, это не какой-то другой вид энергии. Это просто энергия. Энергия – это энергия. И Волни цитировал мне, кажется, графа Коржибского. По его словам, тот предсказывал, что рано или поздно кто-нибудь займется исследованиями видов энергии, о которых он в то время ничего не знал.

Что ж, конечно, мы поднялись в эту более высокую сферу и навели в ней неплохой порядок. Еще многое предстоит узнать о длинах волн и тому подобных вещах. Там еще есть всякая всячина и все такое. Но когда вы можете манипулировать энергией человека и с помощью измерительного прибора определять, что вы это сделали, это становится очень интересным, не так ли?

Что ж, конечно, мы поднялись в эту более высокую сферу и навели в ней неплохой порядок. Еще многое предстоит узнать о длинах волн и тому подобных вещах. Там еще есть всякая всячина и все такое. Но когда вы можете манипулировать энергией человека и с помощью измерительного прибора определять, что вы это сделали, это становится очень интересным, не так ли?

Итак, Волни посмотрел на это и... я писал ему об этом, понимаете? Он был очень даже предупрежден. Так что я взял его собственный Е-метр и показал ему, где в его щеке находятся все мертвые точки и все такое, и мы нашли одну точку, которая была совершенно мертвой, потом я откинулся на стуле и заставил ее включиться. Она включилась, и Е-метр: «Паууууу!»Волни сказал: «Бог ты мой!» Он откинулся на спинку стула, его лицо как-то посерело. Он пересел на другой стул. Пошел в другой конец комнаты и сел там.

Итак, Волни посмотрел на это и... я писал ему об этом, понимаете? Он был очень даже предупрежден. Так что я взял его собственный Е-метр и показал ему, где в его щеке находятся все мертвые точки и все такое, и мы нашли одну точку, которая была совершенно мертвой, потом я откинулся на стуле и заставил ее включиться. Она включилась, и Е-метр: «Паууууу!»Волни сказал: «Бог ты мой!» Он откинулся на спинку стула, его лицо как-то посерело. Он пересел на другой стул. Пошел в другой конец комнаты и сел там.

А потом я заставил его вернуться и сделал это с ним снова. Он поместил этот небольшой щуп на эту точку, которая была мертва, и она была бы мертва навеки, по мнению Е-метра, если бы только не произошло чего-то еще. А потом я посмотрел на эту точку, подсоединил ее, и Е-метр: «Помммм!»

А потом я заставил его вернуться и сделал это с ним снова. Он поместил этот небольшой щуп на эту точку, которая была мертва, и она была бы мертва навеки, по мнению Е-метра, если бы только не произошло чего-то еще. А потом я посмотрел на эту точку, подсоединил ее, и Е-метр: «Помммм!»

«О, нет! – сказал Волни. – Нет, нет». Потом он взял щуп, поместил его на свою щеку, посмотрел на нее и сам ее включил.

«О, нет! – сказал Волни. – Нет, нет». Потом он взял щуп, поместил его на свою щеку, посмотрел на нее и сам ее включил.

Так вот, этот Е-метр не должен давать показания нигде, кроме тех мест, где у человека есть боль. Таков изначальный замысел. Так что он поместил туда поток энергии. И куда бы вы ни поместили этот щуп на теле (если только вы не поместите его на рубцовую ткань, и тогда вам придется лишь немного увеличить мощность, чтобы пробиться через рубцовую ткань)... вы просто подключаете... понимаете, вы просто смотрите на это, и вы видите линию. Вы помещаете линию между щупом и центром головы человека или чем-то таким. Иначе говоря, вы подключаете еще одну линию. Но вы просто смотрите на нее, понимаете, в МЭСТ, и вы просто как бы видите, что в этом месте есть какое-то белое соединение.

Так вот, этот Е-метр не должен давать показания нигде, кроме тех мест, где у человека есть боль. Таков изначальный замысел. Так что он поместил туда поток энергии. И куда бы вы ни поместили этот щуп на теле (если только вы не поместите его на рубцовую ткань, и тогда вам придется лишь немного увеличить мощность, чтобы пробиться через рубцовую ткань)... вы просто подключаете... понимаете, вы просто смотрите на это, и вы видите линию. Вы помещаете линию между щупом и центром головы человека или чем-то таким. Иначе говоря, вы подключаете еще одну линию. Но вы просто смотрите на нее, понимаете, в МЭСТ, и вы просто как бы видите, что в этом месте есть какое-то белое соединение.

Вы заметите, что вокруг щупа, когда Е-метр не пищит, есть как бы черная область. Что ж, вы просто помещаете белую линию между кончиком щупа и какой-то точкой внутри человека, и Е-метр каждый раз будет... в тот момент, когда вы устанавливаете соединение... вот почему это так убедительно, понимаете? Это происходит в тот момент, когда вы устанавливаете соединение. Это не происходит за момент до этого или после или что-то вроде этого. Вы просто видите линию, которая проходит от щупа в тело, и Е-метр прямо вот здесь говорит: «Помммм!» Очень интересно. Это сильно нервирует, не так ли?

Вы заметите, что вокруг щупа, когда Е-метр не пищит, есть как бы черная область. Что ж, вы просто помещаете белую линию между кончиком щупа и какой-то точкой внутри человека, и Е-метр каждый раз будет... в тот момент, когда вы устанавливаете соединение... вот почему это так убедительно, понимаете? Это происходит в тот момент, когда вы устанавливаете соединение. Это не происходит за момент до этого или после или что-то вроде этого. Вы просто видите линию, которая проходит от щупа в тело, и Е-метр прямо вот здесь говорит: «Помммм!» Очень интересно. Это сильно нервирует, не так ли?

Это первая демонстрация того... это не первый раз, когда был проведен этот эксперимент, но первый именно с этим Е-метром. Но Е-метр был изготовлен на Востоке, понимаете, а Е-метр Волни был изготовлен на Западе, и мы работали с ним там, на Востоке, и я добивался, чтобы он срабатывал, устанавливал соединение и все такое.

Это первая демонстрация того... это не первый раз, когда был проведен этот эксперимент, но первый именно с этим Е-метром. Но Е-метр был изготовлен на Востоке, понимаете, а Е-метр Волни был изготовлен на Западе, и мы работали с ним там, на Востоке, и я добивался, чтобы он срабатывал, устанавливал соединение и все такое.

Что ж, это первый раз, когда мы действительно доказали с помощью измерительного прибора, что один человек манипулирует другим и что человек использует настоящую энергию.

Что ж, это первый раз, когда мы действительно доказали с помощью измерительного прибора, что один человек манипулирует другим и что человек использует настоящую энергию.

Эти картинки, которые столь «воображаемы» (в кавычках), вызывают реакцию на чувствительной шкале измерительного прибора. Иначе говоря, электрические линии, которые вы воображаете в воздухе, заставляют чувствительный измерительный прибор реагировать в тот момент, когда они соединяются в воздухе. Очень интересно, не так ли? Так что все это не такое уж воображаемое.

Эти картинки, которые столь «воображаемы» (в кавычках), вызывают реакцию на чувствительной шкале измерительного прибора. Иначе говоря, электрические линии, которые вы воображаете в воздухе, заставляют чувствительный измерительный прибор реагировать в тот момент, когда они соединяются в воздухе. Очень интересно, не так ли? Так что все это не такое уж воображаемое.

И вот что забавно: состояние человека тем лучше, чем лучше он знает, что эти линии существуют, и в этом мы уверены. Когда он в довольно плохом состоянии, когда он думает, что это его воображение, и когда он думает в таком вот ключе: «Ну, мое воображение... Да, я могу вообразить, что там, снаружи, есть картинка, что ж, да». Понимаете, это нереально, нереально, нереально. Он и живет-то вот так. Это нереально, нереально, нереально. Но если парень в очень хорошем состоянии, он может сделать громадное множество всего, и энергия – это хорошо, все хорошо. Вжих.

И вот что забавно: состояние человека тем лучше, чем лучше он знает, что эти линии существуют, и в этом мы уверены. Когда он в довольно плохом состоянии, когда он думает, что это его воображение, и когда он думает в таком вот ключе: «Ну, мое воображение... Да, я могу вообразить, что там, снаружи, есть картинка, что ж, да». Понимаете, это нереально, нереально, нереально. Он и живет-то вот так. Это нереально, нереально, нереально. Но если парень в очень хорошем состоянии, он может сделать громадное множество всего, и энергия – это хорошо, все хорошо. Вжих.

Эти линии реальны.

Эти линии реальны.

Вот что странно: эти линии заставляют Е-метр реагировать независимо от того, реальны они или нет. Реальны они или нет – это мыслезаключение. В действительности вопрос вот в чем: есть ли там энергия? А Е-метр говорит лишь одно:

Вот что странно: эти линии заставляют Е-метр реагировать независимо от того, реальны они или нет. Реальны они или нет – это мыслезаключение. В действительности вопрос вот в чем: есть ли там энергия? А Е-метр говорит лишь одно:

«Здесь есть энергия». И кроме того, он говорит: «Здесь есть энергия, и вот самое очевидное объяснение этого: то, что происходит, – происходит, или то, что, как мы думаем, происходит, – происходит».

«Здесь есть энергия». И кроме того, он говорит: «Здесь есть энергия, и вот самое очевидное объяснение этого: то, что происходит, – происходит, или то, что, как мы думаем, происходит, – происходит».

Иначе говоря, в противном случае нам пришлось бы с головой уйти в актуарные расчеты, чтобы объяснить или описать, как этот измерительный прибор, который сам по себе является электронной схемой, становится настолько умным, что узнает, что в тот момент, когда вы думаете, вы представляете себе луч между щупом и центром головы этого парня.

Иначе говоря, в противном случае нам пришлось бы с головой уйти в актуарные расчеты, чтобы объяснить или описать, как этот измерительный прибор, который сам по себе является электронной схемой, становится настолько умным, что узнает, что в тот момент, когда вы думаете, вы представляете себе луч между щупом и центром головы этого парня.

Прибор должен был бы быть таким вот умным, чтобы читать ваши мысли, а потом с помощью электронных средств включать самого себя и говорить «Пау» в тот же момент. Тут нет никакого фокуса. Я посоветовал Волни связаться с некоторыми новостными агентствами, просто чтобы у людей поползли мурашки по спинам, как у него. Однако не думаю, что он это сделает.

Прибор должен был бы быть таким вот умным, чтобы читать ваши мысли, а потом с помощью электронных средств включать самого себя и говорить «Пау» в тот же момент. Тут нет никакого фокуса. Я посоветовал Волни связаться с некоторыми новостными агентствами, просто чтобы у людей поползли мурашки по спинам, как у него. Однако не думаю, что он это сделает.

Это доказывает, что, когда ваша мать приходила и говорила: «Ах ты, щенок!» – вам доставалось. У вас когда-нибудь было такое, что вы подходите к кому-то и просто чувствуете стену ненависти, или возмущения, или антагонизма, или смущения, или дискомфорта и так далее? Что ж, этот эксперимент не намного сложнее, но этот эксперимент уже был проведен. Я провел его, просто чтобы мы могли как следует донести это до понимания людей.

Это доказывает, что, когда ваша мать приходила и говорила: «Ах ты, щенок!» – вам доставалось. У вас когда-нибудь было такое, что вы подходите к кому-то и просто чувствуете стену ненависти, или возмущения, или антагонизма, или смущения, или дискомфорта и так далее? Что ж, этот эксперимент не намного сложнее, но этот эксперимент уже был проведен. Я провел его, просто чтобы мы могли как следует донести это до понимания людей.

В действительности происходит активизация энергии в человеке, который находится перед кем-то. Иначе говоря, этот антагонистичный, или смущенный, или сердитый, или испуганный человек стоит перед другим человеком. Другой человек, перед которым он стоит, активизировал в нем наведенный ток, но это не энергия другого человека, вы понимаете? То есть тот человек, который ненавидит, который возмущен... он действительно помещает вовне энергетическое поле, которое воздействует на тело другого человека. Интересно, не так ли? Это поле действительно существует.

В действительности происходит активизация энергии в человеке, который находится перед кем-то. Иначе говоря, этот антагонистичный, или смущенный, или сердитый, или испуганный человек стоит перед другим человеком. Другой человек, перед которым он стоит, активизировал в нем наведенный ток, но это не энергия другого человека, вы понимаете? То есть тот человек, который ненавидит, который возмущен... он действительно помещает вовне энергетическое поле, которое воздействует на тело другого человека. Интересно, не так ли? Это поле действительно существует.

Два года тому назад мы вели речь о контрэмоции. Контрэмоция. Что это за штука, называемая контрэмоцией, контрусилием? У вас когда-нибудь бывало такое, что вы с кем-то разговариваете и при этом чувствуете себя так, будто вы все время поднимаетесь в гору? Что ж, у вас такое бывало. Вы говорили, преодолевая энергетическое поле контрусилия.

Два года тому назад мы вели речь о контрэмоции. Контрэмоция. Что это за штука, называемая контрэмоцией, контрусилием? У вас когда-нибудь бывало такое, что вы с кем-то разговариваете и при этом чувствуете себя так, будто вы все время поднимаетесь в гору? Что ж, у вас такое бывало. Вы говорили, преодолевая энергетическое поле контрусилия.

Так вот, насколько это важно? Это не очень важно для вас, если вы об этом знаете. Это ужасно важно, если вы не знаете об этом. Ведь вы постоянно имеете дело со скрытым влиянием в своем окружении.

Так вот, насколько это важно? Это не очень важно для вас, если вы об этом знаете. Это ужасно важно, если вы не знаете об этом. Ведь вы постоянно имеете дело со скрытым влиянием в своем окружении.

Вы идете в магазин. Вы очень счастливы, вы веселы. Вы приходите в магазин, и продавщица говорит: «Вам чего?»

Вы идете в магазин. Вы очень счастливы, вы веселы. Вы приходите в магазин, и продавщица говорит: «Вам чего?»

И вы думаете: «Ну, это просто передалось мне, понимаете? Это просто передалось мне из какого-то разговора или чего-то вроде этого, вот почему я сейчас чувствую себя как-то неважно» – вот что вы думаете, когда выходите из магазина. На самом же деле, согласно принципу, который здесь, похоже, действует, она могла вообще ничего не говорить. Та продавщица могла бы вообще ничего не говорить. Вы входите, она смотрит на вас, и вы знаете без всяких слов: «Ну, а вам-то чего?»

И вы думаете: «Ну, это просто передалось мне, понимаете? Это просто передалось мне из какого-то разговора или чего-то вроде этого, вот почему я сейчас чувствую себя как-то неважно» – вот что вы думаете, когда выходите из магазина. На самом же деле, согласно принципу, который здесь, похоже, действует, она могла вообще ничего не говорить. Та продавщица могла бы вообще ничего не говорить. Вы входите, она смотрит на вас, и вы знаете без всяких слов: «Ну, а вам-то чего?»

Как, по-вашему, происходит общение? Вы действительно думаете, что общение происходит при помощи слов? Это не так.

Как, по-вашему, происходит общение? Вы действительно думаете, что общение происходит при помощи слов? Это не так.

А вот еще один эксперимент, продолжение части предыдущего. Можно взять пару Оперирующих тэтанов и... они садятся... они усаживают свои тела... и мы просим их подумать мысль в стену, и каждый из них перефразирует эту мысль каким-нибудь образом, – эти два Оперирующих тэтана.

А вот еще один эксперимент, продолжение части предыдущего. Можно взять пару Оперирующих тэтанов и... они садятся... они усаживают свои тела... и мы просим их подумать мысль в стену, и каждый из них перефразирует эту мысль каким-нибудь образом, – эти два Оперирующих тэтана.

Один из них думает в стену вот эту мысль: «Мне нужно идти домой». А второй думает в стену вот эту мысль: «Будет лучше, если я пойду домой». И каждый из них скажет нам, как перефразировал эту мысль другой. Призраки Райна.

Один из них думает в стену вот эту мысль: «Мне нужно идти домой». А второй думает в стену вот эту мысль: «Будет лучше, если я пойду домой». И каждый из них скажет нам, как перефразировал эту мысль другой. Призраки Райна.

На самом деле люди, которые проводили более ранние эксперименты, не были достаточно обучены с научной точки зрения, они не были обучены электронике. Они не были обучены атомным явлениям или чему-то еще из этого. Здесь мы на самом деле видим водопроводчиков, которые пытаются уложить черепицу на крыше или сделать что-то вроде этого. Они не обучены в этой области. Они не обучены в той области, в которой они пытаются действовать.

На самом деле люди, которые проводили более ранние эксперименты, не были достаточно обучены с научной точки зрения, они не были обучены электронике. Они не были обучены атомным явлениям или чему-то еще из этого. Здесь мы на самом деле видим водопроводчиков, которые пытаются уложить черепицу на крыше или сделать что-то вроде этого. Они не обучены в этой области. Они не обучены в той области, в которой они пытаются действовать.

К примеру, врач сталкивается с большими трудностями при работе с пациентами, потому что он работает с машиной, которая подчиняется законам материальной вселенной, относящимся к электричеству, электронным потокам, электронам и так далее. Поэтому у врача постоянно возникают неприятности. Что ж, врачей нужно обучать как инженеров-электриков. Это правда. Это кажется странным, но это так.

К примеру, врач сталкивается с большими трудностями при работе с пациентами, потому что он работает с машиной, которая подчиняется законам материальной вселенной, относящимся к электричеству, электронным потокам, электронам и так далее. Поэтому у врача постоянно возникают неприятности. Что ж, врачей нужно обучать как инженеров-электриков. Это правда. Это кажется странным, но это так.

Если кто-то приходит и говорит вам, одитору, что вы не имеете права делать что-то для другого человека, поскольку вы не обучены как врач, тут же начните кампанию – скрыто или явно – в таком духе, что врач не имеет права работать с телом человека, поскольку он не обучен электротехнике.

Если кто-то приходит и говорит вам, одитору, что вы не имеете права делать что-то для другого человека, поскольку вы не обучены как врач, тут же начните кампанию – скрыто или явно – в таком духе, что врач не имеет права работать с телом человека, поскольку он не обучен электротехнике.

Было бы гораздо логичней, если бы вы отправились в законодательные органы штатов и попытались добиться принятия законов, обязывающих всех врачей изучать математику и электричество, чем если бы кто-то из врачей стал говорить нам, что это не наше дело – пытаться помочь другому человеку... помочь ему выздороветь, понимаете?

Было бы гораздо логичней, если бы вы отправились в законодательные органы штатов и попытались добиться принятия законов, обязывающих всех врачей изучать математику и электричество, чем если бы кто-то из врачей стал говорить нам, что это не наше дело – пытаться помочь другому человеку... помочь ему выздороветь, понимаете?

Прежде всего, даже дети используют терапию. Ребенок приходит и спрашивает:

Прежде всего, даже дети используют терапию. Ребенок приходит и спрашивает:

«Что случилось, мама? Ты плохо себя чувствуешь? О, тебе станет лучше» – что-то вроде этого. Что ж, это терапия. Мне все равно, сколько лет ребенку, это терапия. И если закон запрещает исцелять людей, то этого ребенка нужно бросить в тюрьму, поскольку он кого-то исцелял. Ведь после этого маме сразу же стало лучше. Интересно, правда?

«Что случилось, мама? Ты плохо себя чувствуешь? О, тебе станет лучше» – что-то вроде этого. Что ж, это терапия. Мне все равно, сколько лет ребенку, это терапия. И если закон запрещает исцелять людей, то этого ребенка нужно бросить в тюрьму, поскольку он кого-то исцелял. Ведь после этого маме сразу же стало лучше. Интересно, правда?

Ни один человек никогда не упускает возможности сделать что-то для другого. Это его самая что ни на есть природная черта. Понимаете, это просто одна из таких вот вещей. Мы все в одной лодке, и мы пытаемся ладить друг с другом, помогаем друг другу и все такое. Так вот, если кто-то берет часть этого и пытается превратить ее в монополию или в бизнес... это невозможно. Если объявить вне закона исцеление одного человека другим, то каждый человек на Земле тут же окажется за решеткой.

Ни один человек никогда не упускает возможности сделать что-то для другого. Это его самая что ни на есть природная черта. Понимаете, это просто одна из таких вот вещей. Мы все в одной лодке, и мы пытаемся ладить друг с другом, помогаем друг другу и все такое. Так вот, если кто-то берет часть этого и пытается превратить ее в монополию или в бизнес... это невозможно. Если объявить вне закона исцеление одного человека другим, то каждый человек на Земле тут же окажется за решеткой.

Если сделать это совершенно противозаконным, то у вас не будет права даже подойти к месту несчастного случая и перевязать артерию человеку, пока не приехала скорая. Но эти ребята осмотрительно назвали это «первой помощью», и каким-то таинственным образом эти действия не попадают в категорию исцеления или помощи.

Если сделать это совершенно противозаконным, то у вас не будет права даже подойти к месту несчастного случая и перевязать артерию человеку, пока не приехала скорая. Но эти ребята осмотрительно назвали это «первой помощью», и каким-то таинственным образом эти действия не попадают в категорию исцеления или помощи.

Так вот, я вовсе не обрушиваюсь с критикой на медицину. Я всего лишь пытаюсь дать человечеству некий ориентир. Человек имеет дело с машиной, которая подчиняется законам электричества, законам электроники, подчиняется законам инженерного дела и законам МЭСТ-вселенной.

Так вот, я вовсе не обрушиваюсь с критикой на медицину. Я всего лишь пытаюсь дать человечеству некий ориентир. Человек имеет дело с машиной, которая подчиняется законам электричества, законам электроники, подчиняется законам инженерного дела и законам МЭСТ-вселенной.

Если человек, не обученный физике, электронике, математике, проводит исследования в этой области... что он там делает? Ведь именно из всего этого состоит эта машина. Она состоит из электронов, из математических формул и всего такого. И у нее очень точная конструкция. Это углеродно-кислородный двигатель, который работает при температуре 36,6 градуса. Мы сейчас ведем речь о ГС. Мы ведем речь об этой штуковине, об этой машине, об этом теле. Эта машина работает очень точно. Если вы подадите в нее слишком много углеводов, у нее выйдет из строя что-то одно, если вы не подадите в нее достаточно кислорода, у нее выйдет из строя что-то другое. Чрезвычайно интересная... чрезвычайно интересная машина.

Если человек, не обученный физике, электронике, математике, проводит исследования в этой области... что он там делает? Ведь именно из всего этого состоит эта машина. Она состоит из электронов, из математических формул и всего такого. И у нее очень точная конструкция. Это углеродно-кислородный двигатель, который работает при температуре 36,6 градуса. Мы сейчас ведем речь о ГС. Мы ведем речь об этой штуковине, об этой машине, об этом теле. Эта машина работает очень точно. Если вы подадите в нее слишком много углеводов, у нее выйдет из строя что-то одно, если вы не подадите в нее достаточно кислорода, у нее выйдет из строя что-то другое. Чрезвычайно интересная... чрезвычайно интересная машина.

Мы сейчас не пытаемся сказать: «Человек – это машина». Он не машина. Вот мы экстериоризировали человека. Давайте посмотрим, что же осталось? И мы обнаруживаем, что осталась как раз машина. По сути, это коммуникационная машина. Вот за что он ее главным образом ценит. Он использует ее, чтобы переносить себя и выражать себя. Транспортировка и общение – вот чем занимается эта машина. Она транспортирует его как тэтана из одной точки вселенной в другую точку вселенной, понимаете, то есть из спальни в столовую. И она осуществляет для него общение. Она воспринимает звуки, получает для него предостерегающие сигналы и все такое.

Мы сейчас не пытаемся сказать: «Человек – это машина». Он не машина. Вот мы экстериоризировали человека. Давайте посмотрим, что же осталось? И мы обнаруживаем, что осталась как раз машина. По сути, это коммуникационная машина. Вот за что он ее главным образом ценит. Он использует ее, чтобы переносить себя и выражать себя. Транспортировка и общение – вот чем занимается эта машина. Она транспортирует его как тэтана из одной точки вселенной в другую точку вселенной, понимаете, то есть из спальни в столовую. И она осуществляет для него общение. Она воспринимает звуки, получает для него предостерегающие сигналы и все такое.

Он попадает в неприятности, лишь когда перестает воспринимать ее как сервомеханизм и начинает воспринимать ее как нечто, имеющее самостоятельное значение. Знаете, рассматривать тело как самоцель всего и вся – это примерно такой же идиотизм, как если бы писатель считал свою пишущую машинку единственным живым существом, которое у него есть. Вы бы посмотрели на это и сказали: «У, это как-то глупо».

Он попадает в неприятности, лишь когда перестает воспринимать ее как сервомеханизм и начинает воспринимать ее как нечто, имеющее самостоятельное значение. Знаете, рассматривать тело как самоцель всего и вся – это примерно такой же идиотизм, как если бы писатель считал свою пишущую машинку единственным живым существом, которое у него есть. Вы бы посмотрели на это и сказали: «У, это как-то глупо».

Или как если бы водитель автобуса сказал: «Единственное живое существо в мире – это мой автобус». Это нелогично, не так ли? Что ж, автобус возит его туда-сюда, у него есть клаксон, который гудит, и он делает то да се, и этот парень управляет автобусом и контролирует его.

Или как если бы водитель автобуса сказал: «Единственное живое существо в мире – это мой автобус». Это нелогично, не так ли? Что ж, автобус возит его туда-сюда, у него есть клаксон, который гудит, и он делает то да се, и этот парень управляет автобусом и контролирует его.

Аналогичным образом мы управляем телами и контролируем их. При условии, что мы управляем ими достаточно бережно и заботимся о них: заливаем в них масло, смазываем, наливаем достаточно бензина в бак... примерно так и есть... тогда они работают хорошо, они работают хорошо.

Аналогичным образом мы управляем телами и контролируем их. При условии, что мы управляем ими достаточно бережно и заботимся о них: заливаем в них масло, смазываем, наливаем достаточно бензина в бак... примерно так и есть... тогда они работают хорошо, они работают хорошо.

Если мы заливаем в них хорошее чувство, они чувствуют себя хорошо. Если мы заливаем в них плохое чувство, они чувствуют себя плохо. Очень интересно, не так ли?

Если мы заливаем в них хорошее чувство, они чувствуют себя хорошо. Если мы заливаем в них плохое чувство, они чувствуют себя плохо. Очень интересно, не так ли?

Это можно моментально продемонстрировать Тэта-Клиру, просто попросив его изменить эмоциональный уровень в теле. Можно попросить его, чтобы он оказался где-нибудь позади себя, и сказать: «Ладно. Теперь заставьте тело чувствовать себя хорошо. Теперь заставьте его чувствовать себя плохо. Теперь заставьте его чувствовать себя апатичным. Заставьте его чувствовать себя так-то и так-то» – и бог ты мой, ему это удается все лучше и лучше, а потом он вдруг скажет: «Знаете, я могу заставить эту штуку чувствовать себя как угодно». Он просто скрывал это от самого себя, понимаете? Хорошая шутка.

Это можно моментально продемонстрировать Тэта-Клиру, просто попросив его изменить эмоциональный уровень в теле. Можно попросить его, чтобы он оказался где-нибудь позади себя, и сказать: «Ладно. Теперь заставьте тело чувствовать себя хорошо. Теперь заставьте его чувствовать себя плохо. Теперь заставьте его чувствовать себя апатичным. Заставьте его чувствовать себя так-то и так-то» – и бог ты мой, ему это удается все лучше и лучше, а потом он вдруг скажет: «Знаете, я могу заставить эту штуку чувствовать себя как угодно». Он просто скрывал это от самого себя, понимаете? Хорошая шутка.

Так вот, давайте рассмотрим мир всяких штуковин, хитроумных приспособлений и электроники и давайте выясним, где корни этой проблемы... проблемы, связанной с телом. Где ее корни, если говорить о науках или о чем-то подобном? Берут ли они начало в биологии как в науке? Что ж, нам пришлось бы допустить, что биология – это наука, прежде чем мы могли бы сказать, что в ней как в науке есть корни чего-то, ведь биология берет начало главным образом в изучении мертвых тканей или в изучении каких-то примитивных животных, амеб или чего-то такого. И биология не находится в согласии сама с собой. Иначе говоря, одна часть биологии не находится в согласии с другой ее частью.

Так вот, давайте рассмотрим мир всяких штуковин, хитроумных приспособлений и электроники и давайте выясним, где корни этой проблемы... проблемы, связанной с телом. Где ее корни, если говорить о науках или о чем-то подобном? Берут ли они начало в биологии как в науке? Что ж, нам пришлось бы допустить, что биология – это наука, прежде чем мы могли бы сказать, что в ней как в науке есть корни чего-то, ведь биология берет начало главным образом в изучении мертвых тканей или в изучении каких-то примитивных животных, амеб или чего-то такого. И биология не находится в согласии сама с собой. Иначе говоря, одна часть биологии не находится в согласии с другой ее частью.

К примеру, согласно законам биологии, законы эволюции, сформулированные Дарвином, неверны. Если Дарвин прав, то биология – в том виде, в каком она принята, как она преподается в школах и университетах, – неправа. Одно противоречит другому. Так что в этой области знаний идет колоссальный спор. Что ж, эта область знания еще не сформировалась, так что можно сказать, что корни этой проблемы не берут начало в этой области знаний, поскольку тут, в общем-то, и нет никакой области знаний. Это нечто весьма неопределенное. Люди говорят: «Так-то и так-то, и тело развивается таким вот образом, и развивается...» Согласно законам биологии, это невозможно.

К примеру, согласно законам биологии, законы эволюции, сформулированные Дарвином, неверны. Если Дарвин прав, то биология – в том виде, в каком она принята, как она преподается в школах и университетах, – неправа. Одно противоречит другому. Так что в этой области знаний идет колоссальный спор. Что ж, эта область знания еще не сформировалась, так что можно сказать, что корни этой проблемы не берут начало в этой области знаний, поскольку тут, в общем-то, и нет никакой области знаний. Это нечто весьма неопределенное. Люди говорят: «Так-то и так-то, и тело развивается таким вот образом, и развивается...» Согласно законам биологии, это невозможно.

Кроме того, есть еще одна область знания под названием «цитология». Конечно, цитология – это учение о клетках, а биология на самом деле берет начало в цитологии. Что ж, цитология – это бабушка всего этого материала. И что бы вы думали? Биология не следует правилам, сформулированным в цитологии. Что ж, спустя какое-то время все это становится очень и очень запутанным.

Кроме того, есть еще одна область знания под названием «цитология». Конечно, цитология – это учение о клетках, а биология на самом деле берет начало в цитологии. Что ж, цитология – это бабушка всего этого материала. И что бы вы думали? Биология не следует правилам, сформулированным в цитологии. Что ж, спустя какое-то время все это становится очень и очень запутанным.

Итак, вы скажете: «Что ж, ладно. Корни этой проблемы не могут брать начало в чем-то, что само по себе не упорядочено». Если мы хотим, чтобы у нас была наука под названием «биология», то у нее должно быть из книги в книгу... или где-то в ней должно быть что-то, на что можно указать пальцем и сказать: «Вот это – биология», понимаете? Тогда мы могли бы сказать, что в биологии что-то есть. В противном случае мы просто говорим... это все равно, что сказать что-то очень неопределенное: «В теле есть клетки». А потом заявить, что мы все объяснили. Что ж, это вовсе не дефиниция. Это лишено смысла, поскольку мы ничего не можем с этим сделать. А если мы ничего не можем сделать с помощью дефиниции, если мы ничего не можем сделать с помощью каких-то законов, то они бесполезны.

Итак, вы скажете: «Что ж, ладно. Корни этой проблемы не могут брать начало в чем-то, что само по себе не упорядочено». Если мы хотим, чтобы у нас была наука под названием «биология», то у нее должно быть из книги в книгу... или где-то в ней должно быть что-то, на что можно указать пальцем и сказать: «Вот это – биология», понимаете? Тогда мы могли бы сказать, что в биологии что-то есть. В противном случае мы просто говорим... это все равно, что сказать что-то очень неопределенное: «В теле есть клетки». А потом заявить, что мы все объяснили. Что ж, это вовсе не дефиниция. Это лишено смысла, поскольку мы ничего не можем с этим сделать. А если мы ничего не можем сделать с помощью дефиниции, если мы ничего не можем сделать с помощью каких-то законов, то они бесполезны.

Мы с тем же успехом могли бы придумать собственные законы и сказать: «Все часы пьют чай в 17:00». А потом не потрудиться доказать это. Просто сказать: «Вот и все. О, вы хотите поставить это под вопрос? Ну, согласно профессору Финтифлюхингу, которому, конечно, возражает профессор Флюшкофинт, часы пьют чай не ровно в 17:00. На самом деле они пьют чай в 17:02».

Мы с тем же успехом могли бы придумать собственные законы и сказать: «Все часы пьют чай в 17:00». А потом не потрудиться доказать это. Просто сказать: «Вот и все. О, вы хотите поставить это под вопрос? Ну, согласно профессору Финтифлюхингу, которому, конечно, возражает профессор Флюшкофинт, часы пьют чай не ровно в 17:00. На самом деле они пьют чай в 17:02».

Мы могли бы удариться в этот бесконечный спор авторитетов, понимаете? И мы могли бы сказать: «Ну, согласно вот этому авторитету, или тому авторитету, и то да се или что-то еще...» Ведем ли мы вообще речь о чем-то разумном?

Мы могли бы удариться в этот бесконечный спор авторитетов, понимаете? И мы могли бы сказать: «Ну, согласно вот этому авторитету, или тому авторитету, и то да се или что-то еще...» Ведем ли мы вообще речь о чем-то разумном?

Так вот, каждый раз, когда вы вовлекаетесь в спор, где люди ссылаются на авторитеты и говорят вам:

Так вот, каждый раз, когда вы вовлекаетесь в спор, где люди ссылаются на авторитеты и говорят вам:

• Послушайте, профессор Дуринг сказал, что человеческий разум... А вы:

• Послушайте, профессор Дуринг сказал, что человеческий разум... А вы:

Так вот, возьмем область ядерной физики. Вот где человек как бы втянулся и впрягся во все это дело. Он впрягся в упряжь, когда занялся ядерной физикой. Когда старик Ньютон изобрел физику и большую часть математики, которая у нас есть, он, так сказать, впряг человека в упряжь. Он как бы сказал: «Давай не будем скакать тут и там. Давай посмотрим, нет ли какой-нибудь системы, которую мы могли бы назвать естественным законом. Давай посмотрим, не подчиняется ли все это естественным законам».

Так вот, возьмем область ядерной физики. Вот где человек как бы втянулся и впрягся во все это дело. Он впрягся в упряжь, когда занялся ядерной физикой. Когда старик Ньютон изобрел физику и большую часть математики, которая у нас есть, он, так сказать, впряг человека в упряжь. Он как бы сказал: «Давай не будем скакать тут и там. Давай посмотрим, нет ли какой-нибудь системы, которую мы могли бы назвать естественным законом. Давай посмотрим, не подчиняется ли все это естественным законам».

Он тут же обнаружил три естественных закона: закон инерции, закон ускорения и закон взаимодействия... просто законы движения. Они очень просты. Все, что находится в состоянии покоя, склонно оставаться в состоянии покоя.

Он тут же обнаружил три естественных закона: закон инерции, закон ускорения и закон взаимодействия... просто законы движения. Они очень просты. Все, что находится в состоянии покоя, склонно оставаться в состоянии покоя.

Иначе говоря, если шлепнуть по этому микрофону, он будет стоять какое-то мгновенье, прежде чем упадет. А когда он начнет падать, падение продолжается, пока не будет остановлено внешним движением. У предмета есть тенденция продолжать делать то, что он делает, или оставаться там, где он находится, понимаете, – инерция и все такое. Это очень простые законы, но раньше никто их не заметил и не сформулировал.

Иначе говоря, если шлепнуть по этому микрофону, он будет стоять какое-то мгновенье, прежде чем упадет. А когда он начнет падать, падение продолжается, пока не будет остановлено внешним движением. У предмета есть тенденция продолжать делать то, что он делает, или оставаться там, где он находится, понимаете, – инерция и все такое. Это очень простые законы, но раньше никто их не заметил и не сформулировал.

Вместе с этим Ньютон изобрел еще и дифференциальное исчисление, но мы простим ему это и рассмотрим его вклад в сфере движения, рассмотрим различные вещи, которые он сделал в этой сфере.

Вместе с этим Ньютон изобрел еще и дифференциальное исчисление, но мы простим ему это и рассмотрим его вклад в сфере движения, рассмотрим различные вещи, которые он сделал в этой сфере.

И возьмем старика Бойля, закон Бойля и все такое. И парней, которые сформулировали первые законы в области электроники. Эти ребята имели дело с чем-то, что позволяло что-то предсказывать. Они говорили: «Этот закон гласит то-то и то-то. И все, что относится к этой категории, подчиняется этому закону». В действительности эти ребята занимаются изучением деятельности юристов, их папок. На самом деле все эти законы являются результатом согласия. Что ж, эти ребята выяснили, каково самое фундаментальное согласие, которое мы можем обнаружить в данный момент, и конечно, все подчиняется этому закону, так что они называют это законом.

И возьмем старика Бойля, закон Бойля и все такое. И парней, которые сформулировали первые законы в области электроники. Эти ребята имели дело с чем-то, что позволяло что-то предсказывать. Они говорили: «Этот закон гласит то-то и то-то. И все, что относится к этой категории, подчиняется этому закону». В действительности эти ребята занимаются изучением деятельности юристов, их папок. На самом деле все эти законы являются результатом согласия. Что ж, эти ребята выяснили, каково самое фундаментальное согласие, которое мы можем обнаружить в данный момент, и конечно, все подчиняется этому закону, так что они называют это законом.

Что ж, если только наука не будет следовать какой-то колеей вроде этой, чтобы с помощью ее данных можно было предсказывать поведение и ту или иную деятельность, у нас ничего не будет.

Что ж, если только наука не будет следовать какой-то колеей вроде этой, чтобы с помощью ее данных можно было предсказывать поведение и ту или иную деятельность, у нас ничего не будет.

Возьмем Эйнштейна. Он был великим человеком. Он внес огромный вклад в атомную физику. Итак, вот этот парень, и, допустим, он говорит: «Скорость света такая-то и такая-то, и, если применить это в различных формулах, она такая-то и такая-то, и она такая-то и такая-то и...» Прекрасно. Прекрасно. При условии, что какой-то другой физик в каком-то другом месте может взять эти данные и заставить их работать применительно к физической энергии.

Возьмем Эйнштейна. Он был великим человеком. Он внес огромный вклад в атомную физику. Итак, вот этот парень, и, допустим, он говорит: «Скорость света такая-то и такая-то, и, если применить это в различных формулах, она такая-то и такая-то, и она такая-то и такая-то и...» Прекрасно. Прекрасно. При условии, что какой-то другой физик в каком-то другом месте может взять эти данные и заставить их работать применительно к физической энергии.

Так вот, физики настолько втянулись в это, что говорят: «Можно получить один результат... можно получить много результатов, но если мы применяем этот закон, всегда ли мы получаем этот результат?» Так вот, мы применяем этот закон и неизменно получаем этот результат, и это, так сказать, девиз, полковой флаг, лозунг людей, работающих в сфере так называемых естественных наук.

Так вот, физики настолько втянулись в это, что говорят: «Можно получить один результат... можно получить много результатов, но если мы применяем этот закон, всегда ли мы получаем этот результат?» Так вот, мы применяем этот закон и неизменно получаем этот результат, и это, так сказать, девиз, полковой флаг, лозунг людей, работающих в сфере так называемых естественных наук.

Что ж, однажды Эйнштейн изменяет свое решение и говорит: «Знаете, на самом деле скорость света не такая. Скорость света – полметра в секунду». Что ж, он знаменит. Он преподает в Принстоне и все такое. Что ж, это было бы столь же логично... он говорит это: «Полметра в секунду». Какой-нибудь другой физик садится в лаборатории, берет часы, берет луч света... «О, нет. Скорость света 300 000 километров в секунду».

Что ж, однажды Эйнштейн изменяет свое решение и говорит: «Знаете, на самом деле скорость света не такая. Скорость света – полметра в секунду». Что ж, он знаменит. Он преподает в Принстоне и все такое. Что ж, это было бы столь же логично... он говорит это: «Полметра в секунду». Какой-нибудь другой физик садится в лаборатории, берет часы, берет луч света... «О, нет. Скорость света 300 000 километров в секунду».

Что ж, в естественных науках никто не стал бы вдруг... все подумали бы, что парень сумасшедший, если бы он вдруг заявил: «Я знаю результаты наших экспериментов, но Эйнштейн говорит, что это не так, поэтому нам нужно изменить это положение». Так вот, ужасно то, что это можно сразу же увидеть. Если бы Эйнштейн сейчас сказал: «Я только что обнаружил, что допустил ошибку в базовых формулах атомной физики, поэтому сейчас я заявляю, что никакие атомные бомбы не будут взрываться нигде в мире», то бомбы и дальше продолжали бы себе взрываться. Они не обращают на Эйнштейна ни малейшего внимания.

Что ж, в естественных науках никто не стал бы вдруг... все подумали бы, что парень сумасшедший, если бы он вдруг заявил: «Я знаю результаты наших экспериментов, но Эйнштейн говорит, что это не так, поэтому нам нужно изменить это положение». Так вот, ужасно то, что это можно сразу же увидеть. Если бы Эйнштейн сейчас сказал: «Я только что обнаружил, что допустил ошибку в базовых формулах атомной физики, поэтому сейчас я заявляю, что никакие атомные бомбы не будут взрываться нигде в мире», то бомбы и дальше продолжали бы себе взрываться. Они не обращают на Эйнштейна ни малейшего внимания.

Точно так же вам незачем обращать ни малейшее внимание ни на что из того, что подкреплено лишь авторитетом. Если вещи, о которых я вам рассказываю, работают, они работают. Если они не работают, они не работают. От того, что я делаю на чем-то громадный акцент, ничто не становится более работающим или менее работающим. Вопрос вот в чем: работает процесс или не работает?

Точно так же вам незачем обращать ни малейшее внимание ни на что из того, что подкреплено лишь авторитетом. Если вещи, о которых я вам рассказываю, работают, они работают. Если они не работают, они не работают. От того, что я делаю на чем-то громадный акцент, ничто не становится более работающим или менее работающим. Вопрос вот в чем: работает процесс или не работает?

Что ж, ладно. Так вот, вы говорите: «Человека можно экстериоризировать». Что ж, это чертовски странное заявление. Но помните, что оно берет начало в очень упорядоченной сфере ядерной физики. Оно не берет начало в сборной солянке колдовства. Мы говорим, что человека можно экстериоризировать. Откуда мы знаем, что это так? Что ж, одна из причин этого в том, что мы можем измерить тэтана вне тела. Это одна из причин того, что мы это знаем.

Что ж, ладно. Так вот, вы говорите: «Человека можно экстериоризировать». Что ж, это чертовски странное заявление. Но помните, что оно берет начало в очень упорядоченной сфере ядерной физики. Оно не берет начало в сборной солянке колдовства. Мы говорим, что человека можно экстериоризировать. Откуда мы знаем, что это так? Что ж, одна из причин этого в том, что мы можем измерить тэтана вне тела. Это одна из причин того, что мы это знаем.

У нас есть измерительный прибор, другой прибор, маленький резонансный прибор. Тэтан появляется в его поле, появляется возле его поля, и этот прибор издает звук бап, бап. Меня не волнует, где он установлен... в тридцати километрах от человека, от его тела. В тридцати километрах... это не имеет значения... в тридцати двух километрах. Боп, боп – он срабатывает.

У нас есть измерительный прибор, другой прибор, маленький резонансный прибор. Тэтан появляется в его поле, появляется возле его поля, и этот прибор издает звук бап, бап. Меня не волнует, где он установлен... в тридцати километрах от человека, от его тела. В тридцати километрах... это не имеет значения... в тридцати двух километрах. Боп, боп – он срабатывает.

Вы говорите: «Ладно. Давайте смотайтесь-ка туда и заставьте этот прибор издать звук». Он сделает боп, боп. Это очень просто. Что делает этот парень, чье тело находится в тридцати километрах от этого прибора? (Между прочим, я делал это на расстоянии сорока километров.) Что делает этот парень, чье тело находится в сорока километрах от прибора, чтобы тот срабатывал каждый раз, когда вы... за сорок километров от него... говорите: «Ладно. Заставьте пикнуть этот прибор»?

Вы говорите: «Ладно. Давайте смотайтесь-ка туда и заставьте этот прибор издать звук». Он сделает боп, боп. Это очень просто. Что делает этот парень, чье тело находится в тридцати километрах от этого прибора? (Между прочим, я делал это на расстоянии сорока километров.) Что делает этот парень, чье тело находится в сорока километрах от прибора, чтобы тот срабатывал каждый раз, когда вы... за сорок километров от него... говорите: «Ладно. Заставьте пикнуть этот прибор»?

У вас там есть наблюдатель с телефоном. Вы спрашиваете:

У вас там есть наблюдатель с телефоном. Вы спрашиваете:

• Прибор пикнул? Он говорит:

• Прибор пикнул? Он говорит:

И парень на другом конце телефонной линии в сорока километрах от вас говорит:

И парень на другом конце телефонной линии в сорока километрах от вас говорит:

• Еще как пикнул.

• Еще как пикнул.

Что мы делаем с подобными вещами? Что ж, мы измеряем все это с помощью приборов, вот что мы делаем. Мы устраняем любой источник споров, то есть мы поступаем очень злобно и коварно, поскольку вся хаотичность, вся забава и все игры, по сути, берут начало в полнейшем несогласии. Если вы сможете добиться, чтобы кто-то совершенно разошелся во мнениях с кем-то еще, вы получите драку. Точно. Именно это и лежит в основе войны.

Что мы делаем с подобными вещами? Что ж, мы измеряем все это с помощью приборов, вот что мы делаем. Мы устраняем любой источник споров, то есть мы поступаем очень злобно и коварно, поскольку вся хаотичность, вся забава и все игры, по сути, берут начало в полнейшем несогласии. Если вы сможете добиться, чтобы кто-то совершенно разошелся во мнениях с кем-то еще, вы получите драку. Точно. Именно это и лежит в основе войны.

Так вот, в МЭСТ... физическая вселенная – это изумительная штука в том смысле, что она соглашается, соглашается и соглашается. Это не обязательно хорошо, это не обязательно самая лучшая вселенная, какую только можно создать, или что угодно еще. Но так уж получается, что это один из ее естественных законов: она соглашается сама с собой. Она весьма расположена к согласию.

Так вот, в МЭСТ... физическая вселенная – это изумительная штука в том смысле, что она соглашается, соглашается и соглашается. Это не обязательно хорошо, это не обязательно самая лучшая вселенная, какую только можно создать, или что угодно еще. Но так уж получается, что это один из ее естественных законов: она соглашается сама с собой. Она весьма расположена к согласию.

Знаете, в ней нет ни одной части, которая не находилась бы в каком-то едва уловимом непрерывном общении с какой-нибудь другой ее частью. Иначе говоря, кусок пространства возле Арктура находится в непосредственном общении с куском пространства здесь. Почему? Потому что существует непрерывное пространство между Землей и Арктуром. Довольно ужасная мысль, но это факт.

Знаете, в ней нет ни одной части, которая не находилась бы в каком-то едва уловимом непрерывном общении с какой-нибудь другой ее частью. Иначе говоря, кусок пространства возле Арктура находится в непосредственном общении с куском пространства здесь. Почему? Потому что существует непрерывное пространство между Землей и Арктуром. Довольно ужасная мысль, но это факт.

Ладно. Давайте рассмотрим планету в другой галактике, и мы обнаруживаем, что она находится в непрерывном общении с Землей. Это так. Неважно, насколько она далека, она находится в непрерывном общении с Землей, даже в том, что касается частей пространства. Понимаете, непрерывные части пространства. И на самом деле – непрерывные частицы.

Ладно. Давайте рассмотрим планету в другой галактике, и мы обнаруживаем, что она находится в непрерывном общении с Землей. Это так. Неважно, насколько она далека, она находится в непрерывном общении с Землей, даже в том, что касается частей пространства. Понимаете, непрерывные части пространства. И на самом деле – непрерывные частицы.

Знаете ли вы, что один из фотонов какого-нибудь солнца, которое излучает свет где-то в галактике, рано или поздно... в какой-то другой галактике... рано или поздно один из его фотонов достигнет Земли? Это прямое общение. Нет никаких сомнений, что все в этой вселенной участвует во взаимообмене со всем остальным в этой вселенной. По сути, это одна из форм согласия. Все соглашается, и все общается.

Знаете ли вы, что один из фотонов какого-нибудь солнца, которое излучает свет где-то в галактике, рано или поздно... в какой-то другой галактике... рано или поздно один из его фотонов достигнет Земли? Это прямое общение. Нет никаких сомнений, что все в этой вселенной участвует во взаимообмене со всем остальным в этой вселенной. По сути, это одна из форм согласия. Все соглашается, и все общается.

Общение – лозунг этой вселенной. Она поклоняется общению. Это и есть общение.

Общение – лозунг этой вселенной. Она поклоняется общению. Это и есть общение.

Так вот, когда парня слишком сильно останавливают, расстраивают, поворачивают вспять и спускают вверх тормашками в плане общения, он перестает видеть эту вселенную. Вселенная начинает исчезать. Ведь, по сути, она представляет собой нечто, что состоит из общения. Понимаете, общение главным образом связано вот с чем: есть ли канал общения? Не обязательно, чтобы по этому каналу что-то двигалось.

Так вот, когда парня слишком сильно останавливают, расстраивают, поворачивают вспять и спускают вверх тормашками в плане общения, он перестает видеть эту вселенную. Вселенная начинает исчезать. Ведь, по сути, она представляет собой нечто, что состоит из общения. Понимаете, общение главным образом связано вот с чем: есть ли канал общения? Не обязательно, чтобы по этому каналу что-то двигалось.

Знаете, между Нью-Йорком и Сан-Франциско может быть проложен телеграфный провод, по которому не передается никаких сообщений, при этом он может быть подключен на обоих концах. Если вы ударите по клавише в Нью-Йорке – клац, – вы получите клац в Сан-Франциско. Клац, клац. Этот провод в общении. Что ж, этот провод может лежать себе без единого клаца, который передавался бы по нему, и при этом он все равно будет в общении.

Знаете, между Нью-Йорком и Сан-Франциско может быть проложен телеграфный провод, по которому не передается никаких сообщений, при этом он может быть подключен на обоих концах. Если вы ударите по клавише в Нью-Йорке – клац, – вы получите клац в Сан-Франциско. Клац, клац. Этот провод в общении. Что ж, этот провод может лежать себе без единого клаца, который передавался бы по нему, и при этом он все равно будет в общении.

Возьмем Арктур и Землю или Солнце. Арктур и Солнце находятся в общении друг с другом. На самом деле они находятся в прямом общении друг с другом. Каким образом? Что ж, с поверхности Солнца можно увидеть Арктур. На что вы смотрите? Вы смотрите на поток частиц.

Возьмем Арктур и Землю или Солнце. Арктур и Солнце находятся в общении друг с другом. На самом деле они находятся в прямом общении друг с другом. Каким образом? Что ж, с поверхности Солнца можно увидеть Арктур. На что вы смотрите? Вы смотрите на поток частиц.

Ладно. Хватит об этом. Нас не волнует, иллюзия все это или нет. Мы согласились с этим, следовательно, самый главный присущий всему фактор, связанный с МЭСТ-вселенной, заключается в том, что она находится в согласии... она находится в согласии сама с собой. Следовательно, всякий раз, когда мы открываем один из ее естественных законов, мы обнаруживаем, что этот естественный закон действует во всей МЭСТ-вселенной. Нет никакой всякой всячины, рингобонгов и заковырин, которые вдруг берут и запросто изменяют свое мнение. Нет, такого не бывает. Как мы обнаруживаем, то, что верно для камня на Земле, будет так же верно и для камня в астероидном поясе. Камень – это камень – это камень. Иначе говоря, это масса, это задача, связанная с массой, и это проблема, если эта штука движется и у нее есть скорость. О, совершенно изумительно, что существует столько основополагающего согласия.

Ладно. Хватит об этом. Нас не волнует, иллюзия все это или нет. Мы согласились с этим, следовательно, самый главный присущий всему фактор, связанный с МЭСТ-вселенной, заключается в том, что она находится в согласии... она находится в согласии сама с собой. Следовательно, всякий раз, когда мы открываем один из ее естественных законов, мы обнаруживаем, что этот естественный закон действует во всей МЭСТ-вселенной. Нет никакой всякой всячины, рингобонгов и заковырин, которые вдруг берут и запросто изменяют свое мнение. Нет, такого не бывает. Как мы обнаруживаем, то, что верно для камня на Земле, будет так же верно и для камня в астероидном поясе. Камень – это камень – это камень. Иначе говоря, это масса, это задача, связанная с массой, и это проблема, если эта штука движется и у нее есть скорость. О, совершенно изумительно, что существует столько основополагающего согласия.

И сама эта реальность – это просто то, насколько человек не согласен или насколько он согласен с тем, что он пытается считать реальным. Если он просто соглашается с этим как одержимый, он в любой момент может быть этим. Таковы условия. Если он может быть этим и если он соглашается с этим, бог ты мой, это действительно реально. А нереальны те вещи, которыми вы не можете быть. Почему? Потому что общение – это, по сути, воспроизведение.

И сама эта реальность – это просто то, насколько человек не согласен или насколько он согласен с тем, что он пытается считать реальным. Если он просто соглашается с этим как одержимый, он в любой момент может быть этим. Таковы условия. Если он может быть этим и если он соглашается с этим, бог ты мой, это действительно реально. А нереальны те вещи, которыми вы не можете быть. Почему? Потому что общение – это, по сути, воспроизведение.

Возьмите какую-нибудь коммуникационную линию, возьмите этот клац в Нью-Йорке. Вы отправляете клац по проводу... а линия хороша настолько, насколько... и это критерий коммуникационной линии... она хороша настолько, насколько точно этот клац повторен в Сан-Франциско, понимаете? Клац, клац.

Возьмите какую-нибудь коммуникационную линию, возьмите этот клац в Нью-Йорке. Вы отправляете клац по проводу... а линия хороша настолько, насколько... и это критерий коммуникационной линии... она хороша настолько, насколько точно этот клац повторен в Сан-Франциско, понимаете? Клац, клац.

Так вот, если вы в Нью-Йорке отправляете по линии клац, а в Сан-Франциско получают блип... понимаете, вы клац, блип, клац, блип. Какой-нибудь инженер посмотрит на эту линию и скажет: «С этой линией что-то не так». Да, ее переключатели не в порядке, или должна быть еще парочка узлов, которые усиливали бы сигнал, или в нее нужно подать больше тока, или где-то в ней есть утечки, поскольку она все время выдает нам блип, блип, тогда как должна выдавать клац, клац.

Так вот, если вы в Нью-Йорке отправляете по линии клац, а в Сан-Франциско получают блип... понимаете, вы клац, блип, клац, блип. Какой-нибудь инженер посмотрит на эту линию и скажет: «С этой линией что-то не так». Да, ее переключатели не в порядке, или должна быть еще парочка узлов, которые усиливали бы сигнал, или в нее нужно подать больше тока, или где-то в ней есть утечки, поскольку она все время выдает нам блип, блип, тогда как должна выдавать клац, клац.

Что ж, инженера не особенно интересует, насколько эта штука эстетична, но он знает, что, какое бы послание ни поступило на одном конце коммуникационной линии, мы должны получить идентичное послание на другом конце коммуникационной линии. И коммуникационная линия хороша настолько, насколько точно она воспроизводит, и не более того – насколько точно она воспроизводит. Таким образом, мы получаем причину и следствие.

Что ж, инженера не особенно интересует, насколько эта штука эстетична, но он знает, что, какое бы послание ни поступило на одном конце коммуникационной линии, мы должны получить идентичное послание на другом конце коммуникационной линии. И коммуникационная линия хороша настолько, насколько точно она воспроизводит, и не более того – насколько точно она воспроизводит. Таким образом, мы получаем причину и следствие.

Так вот, давайте будем считать, что конец линии в Нью-Йорке – это причина, а конец линии в Сан-Франциско – это следствие. Причина, следствие. Что происходит, если Сан-Франциско не желает быть следствием? Ребята там сидят и постоянно говорят: «Ох уж эти парни в Нью-Йорке, ха. Фи» – знаете, как они это говорят. «Эти парни в Нью-Йорке не знают, о чем говорят... эти клац-клац, которые мы от них получаем... He-а, в них нет никакого изящества. Давайте установим здесь... давайте установим здесь небольшой блипдудль и еще зашунтируем здесь траливалъ, чтобы каждый раз, когда мы получаем клац, эта штука выдавала здесь тирлим-бом-бом». Просто замечательно. Ладно. Итак, Нью-Йорк печатает клац, а в Сан-Франциско выходит тирлим-бом-бом. Что ж, в этом нет ничего плохого до определенного момента.

Так вот, давайте будем считать, что конец линии в Нью-Йорке – это причина, а конец линии в Сан-Франциско – это следствие. Причина, следствие. Что происходит, если Сан-Франциско не желает быть следствием? Ребята там сидят и постоянно говорят: «Ох уж эти парни в Нью-Йорке, ха. Фи» – знаете, как они это говорят. «Эти парни в Нью-Йорке не знают, о чем говорят... эти клац-клац, которые мы от них получаем... He-а, в них нет никакого изящества. Давайте установим здесь... давайте установим здесь небольшой блипдудль и еще зашунтируем здесь траливалъ, чтобы каждый раз, когда мы получаем клац, эта штука выдавала здесь тирлим-бом-бом». Просто замечательно. Ладно. Итак, Нью-Йорк печатает клац, а в Сан-Франциско выходит тирлим-бом-бом. Что ж, в этом нет ничего плохого до определенного момента.

Но теперь давайте отправим по этой линии букву «А», чтобы можно было отправить строчку символов и переправить по линии какое-нибудь сообщение. И вот Нью-Йорк отправляет «точка-тире». И если бы линия была широко открыта, в Сан-Франциско получили бы «точка-тире». Но в Сан-Франциско установлен этот тирлим-бом-бом, так что Сан-Франциско получает тирлим-бом-бом, тирлимм-бомм-бомм.

Но теперь давайте отправим по этой линии букву «А», чтобы можно было отправить строчку символов и переправить по линии какое-нибудь сообщение. И вот Нью-Йорк отправляет «точка-тире». И если бы линия была широко открыта, в Сан-Франциско получили бы «точка-тире». Но в Сан-Франциско установлен этот тирлим-бом-бом, так что Сан-Франциско получает тирлим-бом-бом, тирлимм-бомм-бомм.

«Ого. Тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом? Ну-ка...» И вот ребята в Сан-Франциско сидят и чешут затылки, и говорят: «Ну-ка посмотрим, тирлим-бом-бом, это... хм, хм. Должно быть, в этом... в этом есть какой-то смысл. Да, я уверен, в этом есть какой-то смысл». И не успеем мы глазом моргнуть, как ребята в Сан-Франциско начнут рассказывать, что они общаются с Марсом или... они не будут знать, откуда это берется. Вы понимаете?

«Ого. Тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом? Ну-ка...» И вот ребята в Сан-Франциско сидят и чешут затылки, и говорят: «Ну-ка посмотрим, тирлим-бом-бом, это... хм, хм. Должно быть, в этом... в этом есть какой-то смысл. Да, я уверен, в этом есть какой-то смысл». И не успеем мы глазом моргнуть, как ребята в Сан-Франциско начнут рассказывать, что они общаются с Марсом или... они не будут знать, откуда это берется. Вы понимаете?

Так вот, буквы будут искажены, сообщение будет искажено, поэтому здесь не будет коммуникационной линии. Вот дефиниция коммуникационной линии: воспроизводит ли она в точке-следствии то, что было отправлено из точки-причины. Давайте вместо «Нью-Йорк» говорить «причина», а вместо «Сан-Франциско» будем говорить «следствие». Так вот, линия хороша настолько, насколько она обеспечивает, чтобы следствие было точно таким же, как причина. Причина и следствие – в точности. А если линия действительно совершенна, мы имеем точные причину и следствие.

Так вот, буквы будут искажены, сообщение будет искажено, поэтому здесь не будет коммуникационной линии. Вот дефиниция коммуникационной линии: воспроизводит ли она в точке-следствии то, что было отправлено из точки-причины. Давайте вместо «Нью-Йорк» говорить «причина», а вместо «Сан-Франциско» будем говорить «следствие». Так вот, линия хороша настолько, насколько она обеспечивает, чтобы следствие было точно таким же, как причина. Причина и следствие – в точности. А если линия действительно совершенна, мы имеем точные причину и следствие.

Различие здесь – это пространство. Единственное различие здесь – это расстояние и время. Причина всегда опережает следствие. Вы не должны думать, что причина находится в прошлом, понимаете... что-то выступило причиной в прошлом. Это само по себе аберрация. Причина всегда опережает настоящее время. Так должно быть, пусть даже она опережает настоящее время всего лишь на миллиардную долю секунды. А если не верите, просто скажите себе сейчас: «Сейчас я сделаю так, чтобы носок моей левой туфли слегка переместился» – а потом переместите его.

Различие здесь – это пространство. Единственное различие здесь – это расстояние и время. Причина всегда опережает следствие. Вы не должны думать, что причина находится в прошлом, понимаете... что-то выступило причиной в прошлом. Это само по себе аберрация. Причина всегда опережает настоящее время. Так должно быть, пусть даже она опережает настоящее время всего лишь на миллиардную долю секунды. А если не верите, просто скажите себе сейчас: «Сейчас я сделаю так, чтобы носок моей левой туфли слегка переместился» – а потом переместите его.

Так вот, если бы мы изобразили время на каком-то графике или если бы мы изобразили это вон на тех часах, мы снова сказали бы: «Сейчас я сделаю так, чтобы носок моей левой туфли слегка переместился» – и вы отметили бы время, а потом переместили бы носок туфли. И вы обнаружили бы, что вам нужно было стать причиной этого, прежде чем это произошло.

Так вот, если бы мы изобразили время на каком-то графике или если бы мы изобразили это вон на тех часах, мы снова сказали бы: «Сейчас я сделаю так, чтобы носок моей левой туфли слегка переместился» – и вы отметили бы время, а потом переместили бы носок туфли. И вы обнаружили бы, что вам нужно было стать причиной этого, прежде чем это произошло.

Так вот, человек, который дошел до того, что не знает, что является причиной чего, просто не желает получать следствия. Он не может получить это следствие, он не может получить то следствие, он не может получить какое-то еще следствие. Что ж, к тому времени, когда его ступня окажется не в состоянии получить вот это следствие... допустим, каждый раз, когда вы говорите своей ступне: «Сейчас она переместится», что-то установленное в вашей ступне – какая-то автоматическая машина или что-то еще

Так вот, человек, который дошел до того, что не знает, что является причиной чего, просто не желает получать следствия. Он не может получить это следствие, он не может получить то следствие, он не может получить какое-то еще следствие. Что ж, к тому времени, когда его ступня окажется не в состоянии получить вот это следствие... допустим, каждый раз, когда вы говорите своей ступне: «Сейчас она переместится», что-то установленное в вашей ступне – какая-то автоматическая машина или что-то еще

– говорит: «Когда меня переместили последний раз, было очень больно, так что, думаю, я больше не буду перемещаться в том направлении».

– говорит: «Когда меня переместили последний раз, было очень больно, так что, думаю, я больше не буду перемещаться в том направлении».

И вы говорите: «Перемести ступню вправо». А ступня перемещается влево. Ой-ой-ой-ой-ой. И вот вы снова пытаетесь переместить ее вправо. Теперь вам приходится установить еще одну машину, которая будет исправлять ошибку первой машины.

И вы говорите: «Перемести ступню вправо». А ступня перемещается влево. Ой-ой-ой-ой-ой. И вот вы снова пытаетесь переместить ее вправо. Теперь вам приходится установить еще одну машину, которая будет исправлять ошибку первой машины.

Именно это и есть у большинства людей. У них есть машина, которая чего-то избегает, изменяя направление на противоположное. Вы говорите человеку повернуться влево, а он инстинктивно порывается повернуться вправо, а потом поворачивается влево. Он начинает такое движение... он начинает говорить себе: «Я... я не вполне желаю быть следствием указания, поэтому я его изменю. Нет, лучше мне его не изменять. Так что я повернусь в указанном направлении, но я, похоже... по крайней мере, я выразил свой протест». Что ж, именно такую коммуникационную систему вы обычно используете в этой вселенной, поскольку не было бы никакого развлечения, и все было бы слишком просто и слишком легко, и в этом не было бы вообще никакой потехи, если бы вся коммуникация поступала точно в том виде, в каком она отправлена.

Именно это и есть у большинства людей. У них есть машина, которая чего-то избегает, изменяя направление на противоположное. Вы говорите человеку повернуться влево, а он инстинктивно порывается повернуться вправо, а потом поворачивается влево. Он начинает такое движение... он начинает говорить себе: «Я... я не вполне желаю быть следствием указания, поэтому я его изменю. Нет, лучше мне его не изменять. Так что я повернусь в указанном направлении, но я, похоже... по крайней мере, я выразил свой протест». Что ж, именно такую коммуникационную систему вы обычно используете в этой вселенной, поскольку не было бы никакого развлечения, и все было бы слишком просто и слишком легко, и в этом не было бы вообще никакой потехи, если бы вся коммуникация поступала точно в том виде, в каком она отправлена.

Поэтому происходят всевозможные вещи. Вы говорите себе: «Думаю, сегодня вечером я пойду в театр». Вы выходите на улицу, а там Джо Бинкс с женой. Это просто непредсказанное будущее. Вы не были причиной. Вы получили иное следствие, понимаете? Вы говорите: «Я сделаю то-то и то-то», а потом происходит какое-то другое действие. И когда это происходит с парнем какое-то время, он начинает беспокоиться.

Поэтому происходят всевозможные вещи. Вы говорите себе: «Думаю, сегодня вечером я пойду в театр». Вы выходите на улицу, а там Джо Бинкс с женой. Это просто непредсказанное будущее. Вы не были причиной. Вы получили иное следствие, понимаете? Вы говорите: «Я сделаю то-то и то-то», а потом происходит какое-то другое действие. И когда это происходит с парнем какое-то время, он начинает беспокоиться.

«Наверное, со мной что-то не так». Что ж, он имеет дело с тем, что мы называем хаотичностью. И хаотичность – это просто вот что: ее дефиниция – это соотношение непредсказанного и предсказанного движения. И это не очень трудно уяснить. Так что усвойте это. Это не очень трудно уяснить. Соотношение непредсказанного движения и предсказанного движения.

«Наверное, со мной что-то не так». Что ж, он имеет дело с тем, что мы называем хаотичностью. И хаотичность – это просто вот что: ее дефиниция – это соотношение непредсказанного и предсказанного движения. И это не очень трудно уяснить. Так что усвойте это. Это не очень трудно уяснить. Соотношение непредсказанного движения и предсказанного движения.

Человек чувствует, что в его окружении происходит слишком много действия, слишком много неконтролируемого движения, если он не может предсказать его. Если он может предсказать движение в своем окружении, он чувствует себя прекрасно. А если он не может предсказать движение, он чувствует себя ужасно.

Человек чувствует, что в его окружении происходит слишком много действия, слишком много неконтролируемого движения, если он не может предсказать его. Если он может предсказать движение в своем окружении, он чувствует себя прекрасно. А если он не может предсказать движение, он чувствует себя ужасно.

Допустим, вы ведете автомобиль и не можете предсказать, что он будет делать. А? Было бы интересно, не так ли? Вы садитесь за руль и не можете предсказать, будут ли эти колеса вращаться вперед и ехать по дороге. Допустим, вы не можете предсказать, что, когда вы повернете руль вправо, автомобиль повернет вправо. Может быть, он даст задний ход. И может быть, когда вы возьметесь за рычаг переключения передач и переключите передачу, может быть, как раз теперь передние колеса и повернутся вправо. Вы нажимаете на стартер, и бензобак опорожняется. Вы начинаете крутить ручку на двери, чтобы поднять стекло, и срабатывает тормоз. Что ж, спустя какое-то время у вас появится чувство, что в вашем окружении просто слишком много неконтролируемого, непредсказуемого движения. Вы скажете: «Как же завести этот автомобиль?» Что ж, через несколько минут вы даже не спросите об этом, вы просто уйдете.

Допустим, вы ведете автомобиль и не можете предсказать, что он будет делать. А? Было бы интересно, не так ли? Вы садитесь за руль и не можете предсказать, будут ли эти колеса вращаться вперед и ехать по дороге. Допустим, вы не можете предсказать, что, когда вы повернете руль вправо, автомобиль повернет вправо. Может быть, он даст задний ход. И может быть, когда вы возьметесь за рычаг переключения передач и переключите передачу, может быть, как раз теперь передние колеса и повернутся вправо. Вы нажимаете на стартер, и бензобак опорожняется. Вы начинаете крутить ручку на двери, чтобы поднять стекло, и срабатывает тормоз. Что ж, спустя какое-то время у вас появится чувство, что в вашем окружении просто слишком много неконтролируемого, непредсказуемого движения. Вы скажете: «Как же завести этот автомобиль?» Что ж, через несколько минут вы даже не спросите об этом, вы просто уйдете.

Но допустим, вы разобрались во всем этом, и, когда вы крутите ручку на двери, которая поднимает стекло, срабатывают тормоза, а когда вы переключаете передачи, автомобиль дает задний ход, вы разобрались во всем этом и можете все это предсказывать. Что ж, вы можете разобраться во всем этом при условии, что все это остается неизменным, и при условии, что все это остается неизменным, у вас все будет хорошо. У вас все будет хорошо, если все это будет оставаться неизменным. Это уж точно. Так что у вас появилась бы новая система управления: вы крутите ручку на двери и срабатывают тормоза. И вот вы подъезжаете к светофору или чему-то еще, вы просто крутите ручку на двери, и срабатывают тормоза. Просто, не так ли?

Но допустим, вы разобрались во всем этом, и, когда вы крутите ручку на двери, которая поднимает стекло, срабатывают тормоза, а когда вы переключаете передачи, автомобиль дает задний ход, вы разобрались во всем этом и можете все это предсказывать. Что ж, вы можете разобраться во всем этом при условии, что все это остается неизменным, и при условии, что все это остается неизменным, у вас все будет хорошо. У вас все будет хорошо, если все это будет оставаться неизменным. Это уж точно. Так что у вас появилась бы новая система управления: вы крутите ручку на двери и срабатывают тормоза. И вот вы подъезжаете к светофору или чему-то еще, вы просто крутите ручку на двери, и срабатывают тормоза. Просто, не так ли?

Но допустим, что все эти вещи не остаются неизменными. Допустим, когда вы один раз крутите ручку на двери, срабатывают тормоза, когда вы в другой раз крутите ручку на двери, бак наполняется бензином, когда вы в следующий раз крутите ручку на двери, заводятся часы, а когда вы в следующий раз крутите ручку на двери, поднимается стекло. Это очень сильно расстраивало бы. В конце концов парень сходил бы с ума, поскольку все это непредсказуемо. Он просто с ума бы сходил. Он плюнул бы на этот автомобиль, это уж точно.

Но допустим, что все эти вещи не остаются неизменными. Допустим, когда вы один раз крутите ручку на двери, срабатывают тормоза, когда вы в другой раз крутите ручку на двери, бак наполняется бензином, когда вы в следующий раз крутите ручку на двери, заводятся часы, а когда вы в следующий раз крутите ручку на двери, поднимается стекло. Это очень сильно расстраивало бы. В конце концов парень сходил бы с ума, поскольку все это непредсказуемо. Он просто с ума бы сходил. Он плюнул бы на этот автомобиль, это уж точно.

Так вот, это плюс- хаотичность, то есть слишком много непредсказуемого движения. Вот и все, что означает хаотичность. Она означает «непредсказуемое движение»... она означает «хаотичность действий», предсказательность действий по отношению к непредсказательности действий. Непредсказуемость действий, предсказуемость действий.

Так вот, это плюс- хаотичность, то есть слишком много непредсказуемого движения. Вот и все, что означает хаотичность. Она означает «непредсказуемое движение»... она означает «хаотичность действий», предсказательность действий по отношению к непредсказательности действий. Непредсказуемость действий, предсказуемость действий.

Вы знаете, что, когда вы нажимаете определенные кнопки в вашем теле и активируете его определенным образом, оно встает. А когда вы нажимаете другие кнопки, оно садится. Когда вы попадаете в серьезную аварию, работа этих контролирующих центров нарушается, вы нажимаете кнопки, чтобы встать, но вместо этого теряете сознание. Так что вы снова нажимаете на кнопки, чтобы встать, но вместо этого падаете, и вы нажимаете на кнопки, чтобы твердо стоять на ногах, а вместо этого у вас все начинает кружиться перед глазами. И вы нажимаете кнопки, чтобы начать идти, но вместо этого садитесь. Что ж, это обычное явление сразу же после того, как человек попал в аварию или произошло что-то подобное, именно это и происходит. Иначе говоря, его механизмы контроля вышли из строя, и в течение одного-двух мгновений ему приходится разбираться, где же теперь рычаги. Но он разбирается с этим.

Вы знаете, что, когда вы нажимаете определенные кнопки в вашем теле и активируете его определенным образом, оно встает. А когда вы нажимаете другие кнопки, оно садится. Когда вы попадаете в серьезную аварию, работа этих контролирующих центров нарушается, вы нажимаете кнопки, чтобы встать, но вместо этого теряете сознание. Так что вы снова нажимаете на кнопки, чтобы встать, но вместо этого падаете, и вы нажимаете на кнопки, чтобы твердо стоять на ногах, а вместо этого у вас все начинает кружиться перед глазами. И вы нажимаете кнопки, чтобы начать идти, но вместо этого садитесь. Что ж, это обычное явление сразу же после того, как человек попал в аварию или произошло что-то подобное, именно это и происходит. Иначе говоря, его механизмы контроля вышли из строя, и в течение одного-двух мгновений ему приходится разбираться, где же теперь рычаги. Но он разбирается с этим.

Так вот, во время войны люди чрезмерно преувеличивают контроль тела над такими вещами, как язык, на котором они говорят. Тело вообще не владеет языком, на котором вы говорите. Только вы им владеете. На самом деле язык, на котором вы говорите, даже не находится в вашем теле, он где-то снаружи. И у вас, вероятно, припрятано столько языков в виде масс, находящихся снаружи на разных расстояниях, что их вообще невозможно сосчитать. Если бы вы поднялись над собой и начали смотреть на все это, вы просто до конца дня сидели бы и считали все эти языки. Вы говорите: «Где мой французский, латинский, испанский, тот, этот и так далее, и так далее, и так далее, и так далее, и так далее?»

Так вот, во время войны люди чрезмерно преувеличивают контроль тела над такими вещами, как язык, на котором они говорят. Тело вообще не владеет языком, на котором вы говорите. Только вы им владеете. На самом деле язык, на котором вы говорите, даже не находится в вашем теле, он где-то снаружи. И у вас, вероятно, припрятано столько языков в виде масс, находящихся снаружи на разных расстояниях, что их вообще невозможно сосчитать. Если бы вы поднялись над собой и начали смотреть на все это, вы просто до конца дня сидели бы и считали все эти языки. Вы говорите: «Где мой французский, латинский, испанский, тот, этот и так далее, и так далее, и так далее, и так далее, и так далее?»

Вы как бы налаживаете преклира соответствующим образом... вот чем это подтверждается: можете ли вы включить у него тот или иной язык? Да, можете. Вы можете сделать так, чтобы преклир очистил свой французский. У вас будут небольшие трудности, если, прежде чем подключиться к нему... ведь вы говорите: «Ладно. Очистите весь свой французский. Давайте поработаем с вашим французским, смокапьте себя мертвым, когда вы говорили на французском, смокапьте себя таким и эдаким. Пройдите “Конец цикла” как француз или француженка, еще пройдите “Конец цикла”. Смокапьте себя мертвым как француженку, и погубленным как француженку, и лишившимся дара речи в качестве француженки» – и все такое.

Вы как бы налаживаете преклира соответствующим образом... вот чем это подтверждается: можете ли вы включить у него тот или иной язык? Да, можете. Вы можете сделать так, чтобы преклир очистил свой французский. У вас будут небольшие трудности, если, прежде чем подключиться к нему... ведь вы говорите: «Ладно. Очистите весь свой французский. Давайте поработаем с вашим французским, смокапьте себя мертвым, когда вы говорили на французском, смокапьте себя таким и эдаким. Пройдите “Конец цикла” как француз или француженка, еще пройдите “Конец цикла”. Смокапьте себя мертвым как француженку, и погубленным как француженку, и лишившимся дара речи в качестве француженки» – и все такое.

«Теперь давайте возьмем этот ридж, который у вас там есть... этот ридж массы... и давайте просто подключим его к телу». Тело начнет говорить по-французски. Порой требуется довольно много времени, чтобы очистить это. И очень часто бывает, что преклира, которого мучили французским в этой жизни, замучили настолько, что он боится этого языка, понимаете?

«Теперь давайте возьмем этот ридж, который у вас там есть... этот ридж массы... и давайте просто подключим его к телу». Тело начнет говорить по-французски. Порой требуется довольно много времени, чтобы очистить это. И очень часто бывает, что преклира, которого мучили французским в этой жизни, замучили настолько, что он боится этого языка, понимаете?

Однако очень забавно, что, когда вы очистите все это... и это довольно трудная задачка. Порой уходит два-три часа на то, чтобы очистить язык. И вот вы подключаете к парню этот ридж, и он начинает говорить, он нажимает на правильные кнопки, понимаете? Он нажимает на кнопку, которая скажет: «Доброе утро. Как дела?» И он... он пытается сказать: «Доброе утро», понимаете? «Вon matin» – понимаете? «Нет, я хотел сказать, bon matin. Э, до... до-бро-е ут-ро, мусью». [Смех.]

Однако очень забавно, что, когда вы очистите все это... и это довольно трудная задачка. Порой уходит два-три часа на то, чтобы очистить язык. И вот вы подключаете к парню этот ридж, и он начинает говорить, он нажимает на правильные кнопки, понимаете? Он нажимает на кнопку, которая скажет: «Доброе утро. Как дела?» И он... он пытается сказать: «Доброе утро», понимаете? «Вon matin» – понимаете? «Нет, я хотел сказать, bon matin. Э, до... до-бро-е ут-ро, мусью». [Смех.]

Что ж, вам нужно лишь вернуть ему его веру в его способность контролировать. Понимаете, этот новый ридж – это просто нечто слишком новое, и он не уверен, что он... что, если он покрутит за ручку на двери, сработают тормоза.

Что ж, вам нужно лишь вернуть ему его веру в его способность контролировать. Понимаете, этот новый ридж – это просто нечто слишком новое, и он не уверен, что он... что, если он покрутит за ручку на двери, сработают тормоза.

Итак, однажды я поработал подобным образом с одним преклиром и обнаружил, что он с величайшей легкостью может включить три или четыре древних языка. Его никогда не обучали этим языкам. Его не обучали им даже в те времена, когда он на них говорил. И он смог говорить на этих языках с величайшей легкостью. Это просто... о, это было потрясающе. Ему было очень приятно и очень весело, его это очень веселило.

Итак, однажды я поработал подобным образом с одним преклиром и обнаружил, что он с величайшей легкостью может включить три или четыре древних языка. Его никогда не обучали этим языкам. Его не обучали им даже в те времена, когда он на них говорил. И он смог говорить на этих языках с величайшей легкостью. Это просто... о, это было потрясающе. Ему было очень приятно и очень весело, его это очень веселило.

А потом мы вдруг наткнулись на французский. Хрясь. Это было все равно, что врезаться в кирпичную стену. Почему? В школе у него была учительница, которая постоянно поправляла его французский. И он начал говорить на французском, он изучал французский в начальной школе... он был англичанином... он изучал французский в начальной школе. И каждый раз, когда он открывал рот, учительница исправляла его произношение. И она довела его до того, что он уже не знал, что он произносит, поскольку этот ребенок просто как бы подключил банк французского языка. Понимаете, он действительно начал говорить на французском, но это был старофранцузский. Он действительно откопал его в прошлых столетиях, понимаете? И это было все равно, что изъясняться на высокопарном английском, это был совершенно другой язык.

А потом мы вдруг наткнулись на французский. Хрясь. Это было все равно, что врезаться в кирпичную стену. Почему? В школе у него была учительница, которая постоянно поправляла его французский. И он начал говорить на французском, он изучал французский в начальной школе... он был англичанином... он изучал французский в начальной школе. И каждый раз, когда он открывал рот, учительница исправляла его произношение. И она довела его до того, что он уже не знал, что он произносит, поскольку этот ребенок просто как бы подключил банк французского языка. Понимаете, он действительно начал говорить на французском, но это был старофранцузский. Он действительно откопал его в прошлых столетиях, понимаете? И это было все равно, что изъясняться на высокопарном английском, это был совершенно другой язык.

Это как с одним парнем, у которого я включил банк латинского языка, а другой парень, который говорил на латинском, не мог понять ни слова из того, что говорил первый. Мы включили у него «горский» латинский, понимаете, на котором говорили далеко в предгорьях. Этот язык был все равно, что латинский горца из Кентукки. Однако этот язык был очень плавным. И этот парень начал спорить с другим о произношении... этот парень был Тэта-Клиром, и он был очень высокотонным, так что он не возражал, чтобы его немного поправили, он мог шарахать энергией вокруг себя. У них разгорелся жаркий спор, и в конце концов этот парень убедил того, что это была мужская манера говорить. А та другая манера говорить была женской. Их беседа приобрела очень и очень ученый характер. И прежде, чем они закончили, парень, который говорил на правильном латинском, исковеркал свое произношение.

Это как с одним парнем, у которого я включил банк латинского языка, а другой парень, который говорил на латинском, не мог понять ни слова из того, что говорил первый. Мы включили у него «горский» латинский, понимаете, на котором говорили далеко в предгорьях. Этот язык был все равно, что латинский горца из Кентукки. Однако этот язык был очень плавным. И этот парень начал спорить с другим о произношении... этот парень был Тэта-Клиром, и он был очень высокотонным, так что он не возражал, чтобы его немного поправили, он мог шарахать энергией вокруг себя. У них разгорелся жаркий спор, и в конце концов этот парень убедил того, что это была мужская манера говорить. А та другая манера говорить была женской. Их беседа приобрела очень и очень ученый характер. И прежде, чем они закончили, парень, который говорил на правильном латинском, исковеркал свое произношение.

На самом деле все это относится к сфере парасаентологии. С этим материалом можно экспериментировать, играть и вообще здорово развлечься, но не сбрасывайте все это со счетов полностью.

На самом деле все это относится к сфере парасаентологии. С этим материалом можно экспериментировать, играть и вообще здорово развлечься, но не сбрасывайте все это со счетов полностью.

К примеру, я однажды привел в порядок одного органиста. Он просто... бог ты мой, ему было ужасно трудно играть на органе, поскольку в этой жизни его учили играть в определенном стиле. И он сражался с громадным банком автоматизма... с громадным банком автоматизма, который был создан, чтобы играть на комбинации язычкового и обычного органа в очень давние времена. А в этой жизни парень пытался играть на электрическом органе, и бог ты мой, ему совершенно не удавалось привести в соответствие одно с другим. Орган у него не звучал правильно, он не делал то, что нужно. Иначе говоря, когда он задействовал определенные регистры и когда он брал определенные аккорды, он не получал ту же ноту. Он получал другую ноту. И у него решительно ничего не получалось, но у него ничего не получалось главным образом из-за его собственного обучения, из-за его старого банка. Ведь человек неизменно ставит подобные вещи на автомат. Он полностью ставит их на автомат.

К примеру, я однажды привел в порядок одного органиста. Он просто... бог ты мой, ему было ужасно трудно играть на органе, поскольку в этой жизни его учили играть в определенном стиле. И он сражался с громадным банком автоматизма... с громадным банком автоматизма, который был создан, чтобы играть на комбинации язычкового и обычного органа в очень давние времена. А в этой жизни парень пытался играть на электрическом органе, и бог ты мой, ему совершенно не удавалось привести в соответствие одно с другим. Орган у него не звучал правильно, он не делал то, что нужно. Иначе говоря, когда он задействовал определенные регистры и когда он брал определенные аккорды, он не получал ту же ноту. Он получал другую ноту. И у него решительно ничего не получалось, но у него ничего не получалось главным образом из-за его собственного обучения, из-за его старого банка. Ведь человек неизменно ставит подобные вещи на автомат. Он полностью ставит их на автомат.

Он ставит на автомат управление автомобилем. Что ж, спустя какое-то время он начинает водить автомобиль все хуже и хуже. Почему? Что ж, он поставил все это на автомат, когда ему было восемнадцать, понимаете? Он делает то да се, и если вы изучите его вождение, вы увидите, что он по-прежнему допускает ошибки, которые он допускал в восемнадцать лет. Иначе говоря, он так и не научился водить автомобиль с самого начала, когда устанавливал этот автоматизм в ходе обучения, когда он впервые протянул руку к переключателю передач и все такое... он так и не усвоил в полной мере, что нужно потрясти рукоятку переключения передач, чтобы выяснить, стоит ли она на нейтрале, и вы видите, что он по сей день время от времени перегружает коробку передач, потому что не трясет рукоятку, чтобы проверить, что она на нейтрале, это действие просто отсутствует в его автоматизме. Но обратите внимание, ему было восемнадцать лет, когда он создал этот автоматический банк. Он заложил этот автоматизм в восемнадцать лет. А сейчас ему пятьдесят, и он водит автомобиль, используя восемнадцатилетний автоматический банк, и этот банк действует гораздо быстрее, чем он, так что этот банк полностью его контролирует.

Он ставит на автомат управление автомобилем. Что ж, спустя какое-то время он начинает водить автомобиль все хуже и хуже. Почему? Что ж, он поставил все это на автомат, когда ему было восемнадцать, понимаете? Он делает то да се, и если вы изучите его вождение, вы увидите, что он по-прежнему допускает ошибки, которые он допускал в восемнадцать лет. Иначе говоря, он так и не научился водить автомобиль с самого начала, когда устанавливал этот автоматизм в ходе обучения, когда он впервые протянул руку к переключателю передач и все такое... он так и не усвоил в полной мере, что нужно потрясти рукоятку переключения передач, чтобы выяснить, стоит ли она на нейтрале, и вы видите, что он по сей день время от времени перегружает коробку передач, потому что не трясет рукоятку, чтобы проверить, что она на нейтрале, это действие просто отсутствует в его автоматизме. Но обратите внимание, ему было восемнадцать лет, когда он создал этот автоматический банк. Он заложил этот автоматизм в восемнадцать лет. А сейчас ему пятьдесят, и он водит автомобиль, используя восемнадцатилетний автоматический банк, и этот банк действует гораздо быстрее, чем он, так что этот банк полностью его контролирует.

Скорость, скорость движения, сила, давление... количество силы и давления, которые присутствовали в обучении, имеют самое непосредственное отношение к делу. Возьмите какого-нибудь солдата, двадцатилетнего солдата, бог ты мой, на него действительно оказывают давление. Его обучают тому и сему, его обучают ходить, его обучают отдавать честь, его обучают говорить, стирать свою одежду, делать то да се. Его просто подвергают огромному принуждению, не оставляют ему никакого селф-детерминизма во всем этом и полностью ставят его на автомат как солдата... и что с ним случится?

Скорость, скорость движения, сила, давление... количество силы и давления, которые присутствовали в обучении, имеют самое непосредственное отношение к делу. Возьмите какого-нибудь солдата, двадцатилетнего солдата, бог ты мой, на него действительно оказывают давление. Его обучают тому и сему, его обучают ходить, его обучают отдавать честь, его обучают говорить, стирать свою одежду, делать то да се. Его просто подвергают огромному принуждению, не оставляют ему никакого селф-детерминизма во всем этом и полностью ставят его на автомат как солдата... и что с ним случится?

Что ж, может быть, он будет в порядке следующие несколько лет, но ей-богу, когда ему будет лет тридцать пять или сорок, он уже не сможет делать все это как-то иначе. Его поставили на автомат в двадцать лет, когда у него было много скорости, много напора, и у него есть ридж, который действует быстрее, чем он сам. Таким образом, его обучение как солдата занимает главенствующее положение по отношению к нему как к человеку. Его обучение – это ино-детерминизм, который его контролирует. Вы понимаете, как это может быть?

Что ж, может быть, он будет в порядке следующие несколько лет, но ей-богу, когда ему будет лет тридцать пять или сорок, он уже не сможет делать все это как-то иначе. Его поставили на автомат в двадцать лет, когда у него было много скорости, много напора, и у него есть ридж, который действует быстрее, чем он сам. Таким образом, его обучение как солдата занимает главенствующее положение по отношению к нему как к человеку. Его обучение – это ино-детерминизм, который его контролирует. Вы понимаете, как это может быть?

Таким образом, человек сам ставит себя на автомат в том, в сем, в пятом-десятом. Он ставит чтение на автомат. Лет в шестьдесят или около того он смотрит в книгу и начинает читать ее, и вдруг обнаруживает, что не знает, о чем в ней идет речь. Так что он возвращается и читает это снова. Если он сосредотачивается, иначе говоря, если читает он сам, он знает, о чем он читает. Но как только он перестает сосредотачиваться и начинает пробегать глазами по странице, как он делал, когда был ребенком, он просто переключается на автоматизм чтения, который создал в детстве. Когда-то он читал очень быстро, он читал очень быстро и при этом не очень-то понимал, что он читает, но он уж точно читал быстро. Но он хорошо понимал то, что читает, поскольку его скорость была близка к скорости этого автоматического чтения. Понимаете, он мог читать быстро... скорость была близка... и он мог улавливать смысл с такой скоростью. Так вот, он по-прежнему читает с той же скоростью, но его собственная скорость уже не так высока, чтобы улавливать смысл того, что он читает.

Таким образом, человек сам ставит себя на автомат в том, в сем, в пятом-десятом. Он ставит чтение на автомат. Лет в шестьдесят или около того он смотрит в книгу и начинает читать ее, и вдруг обнаруживает, что не знает, о чем в ней идет речь. Так что он возвращается и читает это снова. Если он сосредотачивается, иначе говоря, если читает он сам, он знает, о чем он читает. Но как только он перестает сосредотачиваться и начинает пробегать глазами по странице, как он делал, когда был ребенком, он просто переключается на автоматизм чтения, который создал в детстве. Когда-то он читал очень быстро, он читал очень быстро и при этом не очень-то понимал, что он читает, но он уж точно читал быстро. Но он хорошо понимал то, что читает, поскольку его скорость была близка к скорости этого автоматического чтения. Понимаете, он мог читать быстро... скорость была близка... и он мог улавливать смысл с такой скоростью. Так вот, он по-прежнему читает с той же скоростью, но его собственная скорость уже не так высока, чтобы улавливать смысл того, что он читает.

Что вам делать с этим парнем, скорость которого упала ниже скорости его чтения? Нужно ли вам упорно обучать его тем или иным образом, чтобы оказать на него больше давления и ускорить его, ускорить, ускорить? Нет, просто взорвите ридж, который заставляет его читать быстро. Это очень просто. Пусть он просто создаст несколько дубликатов этой штуки и все такое, а потом позвольте ему читать это настолько медленно, насколько он хочет. Тем самым вы вернете ему контроль над чтением, и вдруг сам процесс чтения обретет для него смысл. Так что он будет воспринимать с той скоростью, с которой читает.

Что вам делать с этим парнем, скорость которого упала ниже скорости его чтения? Нужно ли вам упорно обучать его тем или иным образом, чтобы оказать на него больше давления и ускорить его, ускорить, ускорить? Нет, просто взорвите ридж, который заставляет его читать быстро. Это очень просто. Пусть он просто создаст несколько дубликатов этой штуки и все такое, а потом позвольте ему читать это настолько медленно, насколько он хочет. Тем самым вы вернете ему контроль над чтением, и вдруг сам процесс чтения обретет для него смысл. Так что он будет воспринимать с той скоростью, с которой читает.

Что ж, чем больше парень устанавливает автоматических машин, тем медленнее становится он сам. Ведь он берет части себя и помещает их вовне, чтобы они контролировали его. Вот что такое автоматизм. Вы берете части себя, устанавливаете их тем или иным образом... вы берете части МЭСТ-вселенной, а потом делаете так, чтобы они действовали без дальнейшего надзора, и поверьте, в конце концов они начнут управлять вами. Это происходит всегда. Ведь после того, как вы их установили, вы больше не направляете туда усилия намеренно, и эта штука делает что-то за вас, так что вы попадаете в зависимость от чего-то. И опять-таки, если вы установили что-то, когда вам было десять лет, когда вам станет двадцать, вы превратитесь в раба этой штуки.

Что ж, чем больше парень устанавливает автоматических машин, тем медленнее становится он сам. Ведь он берет части себя и помещает их вовне, чтобы они контролировали его. Вот что такое автоматизм. Вы берете части себя, устанавливаете их тем или иным образом... вы берете части МЭСТ-вселенной, а потом делаете так, чтобы они действовали без дальнейшего надзора, и поверьте, в конце концов они начнут управлять вами. Это происходит всегда. Ведь после того, как вы их установили, вы больше не направляете туда усилия намеренно, и эта штука делает что-то за вас, так что вы попадаете в зависимость от чего-то. И опять-таки, если вы установили что-то, когда вам было десять лет, когда вам станет двадцать, вы превратитесь в раба этой штуки.

Так и возникают привычки. Мы недоумеваем, почему парню никак, никак не удается избавиться от этих привычек. Что ж, их скорость выше, чем его. Иначе говоря, у них больше силы, чем у него. Но их установил он. Что ж, почему же он просто не возьмет и не взорвет их? Чтобы помочь человеку избавиться от привычки, нужно добиться, чтобы он делал то, что он делает по привычке.

Так и возникают привычки. Мы недоумеваем, почему парню никак, никак не удается избавиться от этих привычек. Что ж, их скорость выше, чем его. Иначе говоря, у них больше силы, чем у него. Но их установил он. Что ж, почему же он просто не возьмет и не взорвет их? Чтобы помочь человеку избавиться от привычки, нужно добиться, чтобы он делал то, что он делает по привычке.

Знавал я одного парня, который курил сигареты. Он курил много сигарет. Курил их компульсивно. Знаете, люди курят сигареты по разным причинам. Они курят сигареты, чтобы скрыть смущение, они курят сигареты, чтобы у них было время подумать, они курят сигареты, просто чтобы курить сигареты, они курят сигареты, просто чтобы быть взрослыми, они курят сигареты, потому что это создает славный мокап, они курят сигареты, чтобы было чем занять руки. У каждого своя причина, по которой он курит сигареты.

Знавал я одного парня, который курил сигареты. Он курил много сигарет. Курил их компульсивно. Знаете, люди курят сигареты по разным причинам. Они курят сигареты, чтобы скрыть смущение, они курят сигареты, чтобы у них было время подумать, они курят сигареты, просто чтобы курить сигареты, они курят сигареты, просто чтобы быть взрослыми, они курят сигареты, потому что это создает славный мокап, они курят сигареты, чтобы было чем занять руки. У каждого своя причина, по которой он курит сигареты.

Что ж, вот способ не сделать так, чтобы он не курил сигареты, а сделать так, чтобы он курил сигареты одержимо: нужно заставить его остановиться – бросить курить. Почему? Что ж, вы заставили его повернуть вот в эту сторону, тогда как его автоматизм по-прежнему едет направо. Понимаете, его автоматизм действует на полную катушку. Вы ничего не сделали с автоматизмом. Вы просто остановили самого парня.

Что ж, вот способ не сделать так, чтобы он не курил сигареты, а сделать так, чтобы он курил сигареты одержимо: нужно заставить его остановиться – бросить курить. Почему? Что ж, вы заставили его повернуть вот в эту сторону, тогда как его автоматизм по-прежнему едет направо. Понимаете, его автоматизм действует на полную катушку. Вы ничего не сделали с автоматизмом. Вы просто остановили самого парня.

Что ж, вы думаете, что работать можно только с самим парнем. Этот парень... вы сказали ему: «Ты должен сейчас же остановиться, бросить курить». Что ж, каждый раз, когда вы останавливаетесь, вы замедляетесь. Эта машина продолжает действовать с прежней скоростью. Вы вообще ничего с ней не сделали. Именно машина говорит:

Что ж, вы думаете, что работать можно только с самим парнем. Этот парень... вы сказали ему: «Ты должен сейчас же остановиться, бросить курить». Что ж, каждый раз, когда вы останавливаетесь, вы замедляетесь. Эта машина продолжает действовать с прежней скоростью. Вы вообще ничего с ней не сделали. Именно машина говорит:

«Нужно выкурить сигарету. Это очень и очень здорово, когда вертишь в руках сигарету. Ты делаешь с ней то да се».

«Нужно выкурить сигарету. Это очень и очень здорово, когда вертишь в руках сигарету. Ты делаешь с ней то да се».

И этот парень должен остановить это! Он должен остановиться, должен перестать курить сигареты! Он это знает. Он должен остановиться, он должен сейчас же остановить это! Ладно, сейчас он это остановит! Что ж, вы сделали его врагом собственной автоматической машины.

И этот парень должен остановить это! Он должен остановиться, должен перестать курить сигареты! Он это знает. Он должен остановиться, он должен сейчас же остановить это! Ладно, сейчас он это остановит! Что ж, вы сделали его врагом собственной автоматической машины.

Как только вы сделали его врагом этой машины, о боже, ему конец. Так что... ведь, понимаете, всякий раз, когда вы избираете для себя врага... вот вам способ не справиться с грабителем – нужно встать перед ним и сказать: «Ты не посмеешь выстрелить в меня». Нет, чтобы справиться с грабителем, нужно выскочить из своей головы, оказаться позади его головы, активировать его мышцы, риджи и все такое, чтобы заставить его положить пистолет в карман и уйти. Но ваша способность сделать это зависит от вашей готовности быть им. Если вы не хотите быть им, вы не сможете сделать это.

Как только вы сделали его врагом этой машины, о боже, ему конец. Так что... ведь, понимаете, всякий раз, когда вы избираете для себя врага... вот вам способ не справиться с грабителем – нужно встать перед ним и сказать: «Ты не посмеешь выстрелить в меня». Нет, чтобы справиться с грабителем, нужно выскочить из своей головы, оказаться позади его головы, активировать его мышцы, риджи и все такое, чтобы заставить его положить пистолет в карман и уйти. Но ваша способность сделать это зависит от вашей готовности быть им. Если вы не хотите быть им, вы не сможете сделать это.

Если вы полностью готовы быть причиной и следствием на любом конце этой коммуникационной линии, вы когда угодно можете перейти на другую сторону и быть причиной. Вы когда угодно можете перейти на другую сторону и быть следствием. Если вы хотите перестать быть следствием, то вам нужно стать причиной. Это очень просто. А если вам нужно немного больше веселья... если происходящее слишком предсказуемо для вас, то нужно перейти на другую сторону и стать парочкой следствий. Совершенно просто.

Если вы полностью готовы быть причиной и следствием на любом конце этой коммуникационной линии, вы когда угодно можете перейти на другую сторону и быть причиной. Вы когда угодно можете перейти на другую сторону и быть следствием. Если вы хотите перестать быть следствием, то вам нужно стать причиной. Это очень просто. А если вам нужно немного больше веселья... если происходящее слишком предсказуемо для вас, то нужно перейти на другую сторону и стать парочкой следствий. Совершенно просто.

Я мог бы добавить к этому мрачное замечание, которое прямо сейчас будет для вас не стишком приемлемым, но сходите как-нибудь в морг. Заскочите там в несколько голов. [Смех.]

Я мог бы добавить к этому мрачное замечание, которое прямо сейчас будет для вас не стишком приемлемым, но сходите как-нибудь в морг. Заскочите там в несколько голов. [Смех.]

Это опять-таки звучит несколько дико, но на самом деле у нас на «Практическом курсе» есть парочка черепов, и у меня пока не было возможности как следует проработать это с людьми, поскольку к тому времени, когда мы поднимаем их на достаточно высокий уровень, мы перестаем волноваться об этом. Но чтобы по-настоящему их расстроить... они замечательно экстериоризировались и все такое... мы просто говорим им: «Будьте в черепе А». (Это настоящие черепа. Их привезли из Германии.) «Будьте в черепе А. Теперь будьте в черепе Б. Теперь будьте в черепе А. Теперь посмотрите через глазницы черепа Б. Теперь будьте в черепе Б». Зззыы.

Это опять-таки звучит несколько дико, но на самом деле у нас на «Практическом курсе» есть парочка черепов, и у меня пока не было возможности как следует проработать это с людьми, поскольку к тому времени, когда мы поднимаем их на достаточно высокий уровень, мы перестаем волноваться об этом. Но чтобы по-настоящему их расстроить... они замечательно экстериоризировались и все такое... мы просто говорим им: «Будьте в черепе А». (Это настоящие черепа. Их привезли из Германии.) «Будьте в черепе А. Теперь будьте в черепе Б. Теперь будьте в черепе А. Теперь посмотрите через глазницы черепа Б. Теперь будьте в черепе Б». Зззыы.

И вдруг до парня доходит: «Череп А, череп Б, череп А, череп Б... Эй! Ха! Я постоянно сижу в черепе». До него просто доходит, понимаете? Но это то, в чем ему хотелось бы быть меньше всего на свете. Он не хочет там быть. Вот почему он там.

И вдруг до парня доходит: «Череп А, череп Б, череп А, череп Б... Эй! Ха! Я постоянно сижу в черепе». До него просто доходит, понимаете? Но это то, в чем ему хотелось бы быть меньше всего на свете. Он не хочет там быть. Вот почему он там.

Так вот, некоторые из вас, проводя «Места, в которых я не должен быть», наверняка получали ответ «В голове». Это самый убедительный и определенный ответ: вы не должны быть в голове. Вы так часто сопротивлялись тому, чтобы быть в голове, что именно там и оказались. Что ж, это типично. Отказ быть следствием, вы отказываетесь быть следствием, отказываетесь быть следствием – вы им стали!

Так вот, некоторые из вас, проводя «Места, в которых я не должен быть», наверняка получали ответ «В голове». Это самый убедительный и определенный ответ: вы не должны быть в голове. Вы так часто сопротивлялись тому, чтобы быть в голове, что именно там и оказались. Что ж, это типично. Отказ быть следствием, вы отказываетесь быть следствием, отказываетесь быть следствием – вы им стали!

Если хотите, чтобы кто-то делал то, что делаете вы, что ж, просто делайте то, что вы делаете, очень... так, чтобы это сильно раздражало человека. Просто делайте то, что вы делаете, так, чтобы это очень и очень сильно раздражало его. Ходите по дому и стучите по кастрюле, стучите по кастрюле... стучите по кастрюле и стучите по кастрюле. Что ж, в детстве вы столько всего ломали, что обычно вас останавливали. Но если бы вы продолжали это занятие, в конце концов вы довели бы свою мать до того, что она стала бы ходить по дому и стучать по кастрюле.

Если хотите, чтобы кто-то делал то, что делаете вы, что ж, просто делайте то, что вы делаете, очень... так, чтобы это сильно раздражало человека. Просто делайте то, что вы делаете, так, чтобы это очень и очень сильно раздражало его. Ходите по дому и стучите по кастрюле, стучите по кастрюле... стучите по кастрюле и стучите по кастрюле. Что ж, в детстве вы столько всего ломали, что обычно вас останавливали. Но если бы вы продолжали это занятие, в конце концов вы довели бы свою мать до того, что она стала бы ходить по дому и стучать по кастрюле.

Вы становитесь теми следствиями, которым сопротивляетесь. Ладно. Так вот, давайте рассмотрим эту привычку курить сигареты. Парень поставил это действие на автомат. Он автоматически тянется в карман, достает сигарету и прикуривает. Так вот, он поставил это на автомат... он просто делает это, понимаете? Это привычка, это нечто, что... вот дефиниция привычки: что-то, что человек делает, не используя свое осознание, а это означает, что это ридж. Это что-то, что человек делает, не используя свое осознание. Итак, появляетесь вы и направляете его осознание на необходимость остановиться, побороть эту привычку. Понимаете, сопротивляйся этому следствию, сопротивляйся этому следствию, сопротивляйся этому... вы просто смыкаете терминалы – бац. Вот теперь вы полностью превратили его в раба этого риджа.

Вы становитесь теми следствиями, которым сопротивляетесь. Ладно. Так вот, давайте рассмотрим эту привычку курить сигареты. Парень поставил это действие на автомат. Он автоматически тянется в карман, достает сигарету и прикуривает. Так вот, он поставил это на автомат... он просто делает это, понимаете? Это привычка, это нечто, что... вот дефиниция привычки: что-то, что человек делает, не используя свое осознание, а это означает, что это ридж. Это что-то, что человек делает, не используя свое осознание. Итак, появляетесь вы и направляете его осознание на необходимость остановиться, побороть эту привычку. Понимаете, сопротивляйся этому следствию, сопротивляйся этому следствию, сопротивляйся этому... вы просто смыкаете терминалы – бац. Вот теперь вы полностью превратили его в раба этого риджа.

Представляю себе, как в очень ранние времена, до того как тэтаны довольно основательно забрались в тела или стали иметь какое-то отношение к ним... ведь на самом деле это две разных линии. Линия тела и линия тэтана – это разные линии. Представляю себе, что были проповедники, которые ходили повсюду и постоянно твердили: «Держитесь подальше от тел, держитесь подальше от тел. Не смейте даже близко подходить к телам. Вы не должны быть никак связаны с телами». И хлоп, хлоп, хлоп – вы заскочили в них. [Смех.]

Представляю себе, как в очень ранние времена, до того как тэтаны довольно основательно забрались в тела или стали иметь какое-то отношение к ним... ведь на самом деле это две разных линии. Линия тела и линия тэтана – это разные линии. Представляю себе, что были проповедники, которые ходили повсюду и постоянно твердили: «Держитесь подальше от тел, держитесь подальше от тел. Не смейте даже близко подходить к телам. Вы не должны быть никак связаны с телами». И хлоп, хлоп, хлоп – вы заскочили в них. [Смех.]

Так вот, если тела повсюду, парень, конечно, постоянно в них заскакивает. Мы сталкиваемся с проблемой массы, когда дело доходит до тел. Он хочет иметь массу. Его не особо волнует, что в этой массе, но масса ценна. Так что масса тела лучше, чем отсутствие всякой массы.

Так вот, если тела повсюду, парень, конечно, постоянно в них заскакивает. Мы сталкиваемся с проблемой массы, когда дело доходит до тел. Он хочет иметь массу. Его не особо волнует, что в этой массе, но масса ценна. Так что масса тела лучше, чем отсутствие всякой массы.

Подобным образом вы смыкаете терминалы – не совсем против вашего желания – с любым риджем или с любой массой. Понимаете, что угодно лучше, чем ничто, так что у парня нет слишком уж большого нежелания сомкнуть терминалы с головой. Это масса. Ладно.

Подобным образом вы смыкаете терминалы – не совсем против вашего желания – с любым риджем или с любой массой. Понимаете, что угодно лучше, чем ничто, так что у парня нет слишком уж большого нежелания сомкнуть терминалы с головой. Это масса. Ладно.

Так что спустя какое-то время парень уже не сопротивляется этому слишком сильно. Иначе говоря, это положение дел не является совершенно нежелательным. Итак, он сопротивляется этому, и вот он становится этим. Но потом он говорит: «Это не так уж и плохо, могло быть хуже. Смотри-ка, вот он я, славная масса, мне не нужно ее создавать, много автоматических машин».

Так что спустя какое-то время парень уже не сопротивляется этому слишком сильно. Иначе говоря, это положение дел не является совершенно нежелательным. Итак, он сопротивляется этому, и вот он становится этим. Но потом он говорит: «Это не так уж и плохо, могло быть хуже. Смотри-ка, вот он я, славная масса, мне не нужно ее создавать, много автоматических машин».

Так вот, кто-то приходит и заявляет, что ему нужно быть телом другого типа, он должен быть хорошим мальчиком. О-ой. Мы зашвыриваем его в весь этот автоматизм. Мы чему-то его обучаем, а потом говорим, что он должен быть лучше. Или мы чему-то его обучаем, а потом говорим, что он должен измениться. Результат будет тем же. Он просто еще сильнее зафиксируется в том, что он делает. Он все больше и больше становится рабом этого автоматизма.

Так вот, кто-то приходит и заявляет, что ему нужно быть телом другого типа, он должен быть хорошим мальчиком. О-ой. Мы зашвыриваем его в весь этот автоматизм. Мы чему-то его обучаем, а потом говорим, что он должен быть лучше. Или мы чему-то его обучаем, а потом говорим, что он должен измениться. Результат будет тем же. Он просто еще сильнее зафиксируется в том, что он делает. Он все больше и больше становится рабом этого автоматизма.

Чтобы создать раба, нужно добиться, чтобы парень сопротивлялся, сопротивлялся, сопротивлялся, а потом показать ему, что быть рабом – это не что-то слишком нежелательное.

Чтобы создать раба, нужно добиться, чтобы парень сопротивлялся, сопротивлялся, сопротивлялся, а потом показать ему, что быть рабом – это не что-то слишком нежелательное.

Мне довелось прочитать самую коварную статью, написанную одним римлянином в древности, одна из самых восхитительных статей. Она показывала, что судьба раба гораздо лучше судьбы свободного человека, и она показывала это так убедительно, что, когда я ее дочитал, я чуть было не отправился и не нашел себе железный ошейник. Великолепное произведение.

Мне довелось прочитать самую коварную статью, написанную одним римлянином в древности, одна из самых восхитительных статей. Она показывала, что судьба раба гораздо лучше судьбы свободного человека, и она показывала это так убедительно, что, когда я ее дочитал, я чуть было не отправился и не нашел себе железный ошейник. Великолепное произведение.

Эта статья показывала, что на раба не возложена большая ответственность и что на самом деле, поскольку он живет под руководством господина, который в действительности... то есть достаточно богатого парня, который сам не потерпел бы оскорбления, рабу не обязательно быть вежливым с кем бы то ни было, и никто не может заморить его голодом, и он ценная собственность. Его не могли просто взять и убить – он стоил денег. На самом деле парень жил припеваючи, понимаете? Так что это положение не было совершенно нежелательным.

Эта статья показывала, что на раба не возложена большая ответственность и что на самом деле, поскольку он живет под руководством господина, который в действительности... то есть достаточно богатого парня, который сам не потерпел бы оскорбления, рабу не обязательно быть вежливым с кем бы то ни было, и никто не может заморить его голодом, и он ценная собственность. Его не могли просто взять и убить – он стоил денег. На самом деле парень жил припеваючи, понимаете? Так что это положение не было совершенно нежелательным.

Что ж, человек не будет оставаться поблизости от чего-то... тэтан не будет оставаться поблизости от чего-то, что совершенно нежелательно. Он всегда находит в этом что-то желательное. И вы увидите, что аберрированный человек считает, будто он получает какую-то награду за свою аберрированность. Но вот он создал всякую всячину, которая должна аберрировать, он обзавелся множеством странностей в поведении, а вы говорите: «Останови эти странности в поведении. Останови их». Что ж, это просто заставляет его делать это, вот и все. Вы говорите: «Ты можешь избавиться от этого. Тебе незачем делать все это» – вы просто заставляете его сомкнуть терминалы с этими странностями, клац.

Что ж, человек не будет оставаться поблизости от чего-то... тэтан не будет оставаться поблизости от чего-то, что совершенно нежелательно. Он всегда находит в этом что-то желательное. И вы увидите, что аберрированный человек считает, будто он получает какую-то награду за свою аберрированность. Но вот он создал всякую всячину, которая должна аберрировать, он обзавелся множеством странностей в поведении, а вы говорите: «Останови эти странности в поведении. Останови их». Что ж, это просто заставляет его делать это, вот и все. Вы говорите: «Ты можешь избавиться от этого. Тебе незачем делать все это» – вы просто заставляете его сомкнуть терминалы с этими странностями, клац.

Как вам добиться, чтобы человек бросил курить? Просто заставьте его одержимо, компульсивно, но целиком на основе собственного детерминизма закуривать сигарету за сигаретой, затягиваться, брать их, совать себе в рот, закуривать их, выкуривать, гасить, закуривать, выкуривать, гасить, и после того, как вы позанимаетесь этим пятнадцать, двадцать минут или полчаса, парень не будет курить сигареты. Не потому, что вы довели его до тошноты или чего-то еще. Он просто взял часть машины и был ею. Он стал частью машины, следовательно, он мог управлять ею, следовательно, он может ее выбросить. Он больше не сопротивляется этому, и после этого он не испытывает потребности курить сигареты.

Как вам добиться, чтобы человек бросил курить? Просто заставьте его одержимо, компульсивно, но целиком на основе собственного детерминизма закуривать сигарету за сигаретой, затягиваться, брать их, совать себе в рот, закуривать их, выкуривать, гасить, закуривать, выкуривать, гасить, и после того, как вы позанимаетесь этим пятнадцать, двадцать минут или полчаса, парень не будет курить сигареты. Не потому, что вы довели его до тошноты или чего-то еще. Он просто взял часть машины и был ею. Он стал частью машины, следовательно, он мог управлять ею, следовательно, он может ее выбросить. Он больше не сопротивляется этому, и после этого он не испытывает потребности курить сигареты.

Как добиться, чтобы человек перестал пить? Что ж, у него есть автоматическая машина, которая побуждает его пить. Конечно, он возвращается назад по траку в момент до того, как выпил. Он всегда пытается не пить, а это означает, что перед ним должен быть полный стакан. Так что ему всегда нужен полный стакан. Но если вы заставите человека одержимо пить, и решать, что он выпьет, а потом снова решать, что он выпьет, а потом снова решать, что он выпьет, то в конце концов он уже не будет пьяницей. Понимаете, вы добились, чтобы он принял решение, а потом сделал это. Но именно это и делает автоматическая машина, в этом и заключается суть привычки.

Как добиться, чтобы человек перестал пить? Что ж, у него есть автоматическая машина, которая побуждает его пить. Конечно, он возвращается назад по траку в момент до того, как выпил. Он всегда пытается не пить, а это означает, что перед ним должен быть полный стакан. Так что ему всегда нужен полный стакан. Но если вы заставите человека одержимо пить, и решать, что он выпьет, а потом снова решать, что он выпьет, а потом снова решать, что он выпьет, то в конце концов он уже не будет пьяницей. Понимаете, вы добились, чтобы он принял решение, а потом сделал это. Но именно это и делает автоматическая машина, в этом и заключается суть привычки.

Таким образом, все, что связано с бытийностью, становится относительно простым. Надеюсь, теперь это кажется вам немного более простым.

Таким образом, все, что связано с бытийностью, становится относительно простым. Надеюсь, теперь это кажется вам немного более простым.

Ладно, давайте сделаем десятиминутный перерыв.

Ладно, давайте сделаем десятиминутный перерыв.