На улице выли сирены. Похоже, там творилась ужасная суматоха. Несмотря на холод, я вышел на террасу и глянул вниз на Пятую авеню.
Военные машины! Стягиваются к отелю!
Военные полицейские в белых шлемах и ремнях выскакивают из них, чтобы установить на углу пулемет!
Я подался назад. Мое внимание привлекло движение на близлежащем здании.
В белых шлемах и ремнях — снайперы!
Наводят винтовки прямо на мою террасу!
Боги мои — я судорожно глотнул — армии США известно, что я инопланетянин! Я у них в ловушке! Они окружают!
Я поспешно убрался в свой номер в пентхаузе.
Громовой стук в дверь!
Все, конец! Я — покойник!
Храбро, как идут на расстрел, с обнаженной грудью, обреченный настолько, что жив я или мертв — мне уже было безразлично, я распахнул дверь.
За ней стоял коридорный.
Белый как мел.
— Господин Инксвитч в номере? — спросил он.
А впрочем, чего она стоит — жизнь, когда нет денег.
— А отчего ему не быть? — сказал я.
Загремело!
С лестничной клетки, из-за пальм в горшках, из лифта, низко пригнувшись, с автоматами в руках ко мне бросилась военная полиция.
Они отшвырнули коридорного, как тряпичную куклу, и промчались мимо меня.
Они переворачивали кресла, ломая их на куски.
Они распахнули стенной шкаф и двери в ванную комнату, отскочив назад и выставив автоматы на тот случай, если кто-нибудь выйдет оттуда.
Они расстреляли матрацы короткими очередями.
Они тыкали дулами автоматов в одежду.
Они выбежали на террасу, ломая пальмы в горшках, и взяли под прицел окружающую местность.
Передо мной появился офицер. Сзади его подстраховывали двое полицейских, наведя на меня кольты сорок пятого калибра. Он дал знак. Один из подручных стал меня обыскивать. Взял мой бумажник. Передал офицеру.
Офицер взглянул на него. Поднес к свету. Сравнил фотографии и дал еще один знак. Солдат грубо схватил меня за кисть. Извлек откуда-то подушечку и нанес на нее чернила. Снял у меня отпечатки пальцев. Отдал их офицеру.
Офицер сверил их с теми, что были у него на карточке, и громко, по-кавалерийски, скомандовал: «Впе-ее-ред!»
Что-то загрохотало.
В номер поспешно вкатили тележку с оборудованием. Ее пушечные колеса громыхали по ковру и рвали его на куски. Ее толкали трое. Они остановили ее в центре комнаты. Один выскочил на террасу и поднял вверх хромированный шест.
Вошел еще один офицер. Опустился на колени возле тележки, взял в руки какое-то устройство, рявкнул в него и прислушался, ожидая ответа.
Эта пауза дала мне краткую возможность прочесть значки на их формах: «Войска связи армии США».
Офицер, стоявший у тележки, обратился ко мне:
— Это сверхсекретно. Вас можно было бы расстрелять за разглашение того, что вы видели спутниковое дешифровально-решифровальное устройство. Даже русские не знают, что оно у нас есть. Клянетесь, что не видели его?
Я поднял запятнанную чернилами руку и поклялся.
— Ладно, — сказал он, — вот ваш человек. — И он передал мне устройство.
Я услышал голос: «Alo. Kto eta gavarit?»
Я вернул прибор офицеру-связисту:
— Вы не перепутали номер? Он меня, кажется, спросил по-русски: «Кто это говорит?»
— (...)! — выругался офицер и снова вышел на связь. Быстро и резко переговорил с кем-то и снова передал мне прибор.
Я услышал голос:
— Diga! Con quien hablo?* (Кто говорит? (исп.) )
Я попытался вернуть устройство офицеру.
— Кто-то только что ответил мне по-испански.
Кажется, он интересовался, кто с ним говорит.
— Нет-нет, — возразил офицер. — Это тот самый.
Я снова приложил устройство к уху. Голос повторил:
— Con quien hablo?
— Инксвитч, — ответил я.
— Ah. Espere un momento, por favor. (Подождите минуточку, прошу вас (исп.).)
Я подождал с минутку, но этого оказалось мало — таковы уж испанцы. Впрочем, странно. Я плохо знал испанский, чтобы разбираться в акцентах, но этот испанский был явно не коренным испанским. В нем была какая-то певучесть. Кубинец?
— Ну, много же у них времени ушло на это! — Голос по телефону. Гнусавость выходца из Новой Англии. Гробе!
— Где вы? — Я просто рот открыл от изумления.
— В Центральной Америке, — сообщил Гробе. — Кто-то убил директора ЦРУ, и здесь воцарился мир. Пришлось лететь сюда, чтобы пересмотреть мирные договоры и установить, какие из них можно было бы нарушить. Впрочем, дела не так уж и плохи. У них тут отличные змеи. Вам стоит на них посмотреть! Но звоню я не по этому поводу. Довольно серьезное дело, касающееся безопасности, поэтому мне пришлось обойти службу национальной безопасности. К тому же в джунглях нет телефонов. Армейские связисты все еще в номере?
— Да, — отвечал я.
— Тогда скажите им, чтобы отошли подальше.
Дело сверхсекретное.
Я сказал, и они вышли на террасу и в прихожую, держа оружие наготове для защиты своей установки в случае нападения.
— Готово, — сказал я.
— Вот и хорошо, — продолжал Гробе. — С час назад мне звонили насчет факсимильной спутниковой установки. Он сам был на проводе. Вы понимаете, о ком я?
Да, уж конечно, я понял. Как только я осознал, что Гробсу звонил сам Джон Роксентер, меня охватила тревога.
— Инксвитч, — говорил Гробе, — вы позволили Мэдисону выйти из-под контроля! Он — вы знаете кто — совсем взбесился! — Мне послышалось, что он трясет газетами у телефона. — Просто вне себя от ярости, Инксвитч, вне себя!
Я весь похолодел. Когда неистовствует Роксентер, рушатся правительства.
— Он, похоже, не так все понял, — продолжал Гробе. — Он подумал, что а новостях говорится, будто Вундеркинд создает враждебную нефтяную компанию и нарушает семейную политику, вводя в нее конкуренцию. Тут виновата Мисс «Вселенная»: она читает ему газеты, но не умеет по буквам произносить слова. Это Мэдисон все испортил. Его клиент — Вундеркинд, а не «Спрут». Мэдисон взял на себя слишком много, когда полез в область юриспруденции. Нельзя позволить, чтобы правосудие вышло из-под контроля. Я-то знаю, ведь я юрист. А в данном деле это просто катастрофа. По большей части мы можем с ним смириться, но один пункт требует пересмотра — и никаких возражений! И вот, собственно, почему вы должны взять Мэдисона под контроль, Инксвитч. Вы меня внимательно слушаете?
Я ответил, что, разумеется, внимательно.
— Инксвитч, — продолжал он, — написав ту статью, он совершил тяжкое преступление. Он упомянул «Киннул Лизинг» вместе с компанией «Отвертини, Надувало и Сожрэ». Послушайте, Инксвитч, «Отвертини, Надувало и Сожрэ» — это шайка бесстыжих, наглых крючкотворов. Даже упоминание тихой и кроткой «Киннул Лизинг» в одной статье с этими головорезами может погубить нашу репутацию. Это же явный случай покушения на убийство. Мэдисон зашел слишком далеко! Это очень серьезно, Инксвитч. Вот, собственно, почему этот звонок должен остаться в тайне. Вы понимаете необходимость тесной, нерушимой связи между юристом и клиентом?
Я отвечал, что понимаю. И Гробе продолжал:
— Сейчас я не могу звонить Мэдисону. Он просто сошлется на «пятую». Так что вы должны приструнить Мэдисона. Если вы этого не сделаете, нас ждет быстрый приговор без всякой отсрочки. Усекли?
Я отвечал, что, разумеется, усек.
— Вот и хорошо, — сказал Гробе. — Есть ли что-нибудь еще?
— Есть, — отвечал я. — Они поменяли кассиров, и я не могу получить свое жалованье.
— Это мелочи, — отмахнулся Гробе. — Не надо беспокоить меня мелочами. Скажите об этом главному офицеру службы безопасности. Послушайте, не прислать ли вам парочку этих славных змей, а?
Я поторопился сказать, что срочно свяжусь с Мэдисоном.
— Отлично, — одобрил Гробе. — Обязательно свяжитесь. Мне теперь нужно пробраться поглубже в горы, чтобы разыскать генерала Альпенштока и добиться нарушения части этих мирных договоров, чтобы дела не стояли на месте. Меня какое-то время не будет: эти замечательные змеи тоже потребуют кое-каких хлопот. А вы уверены, что вам не хочется заполучить несколько экземпляров?
— Я буду слишком занят Мэдисоном, — сказал я, стараясь поскорей отделаться от него.
— Ну что ж, передайте лучшие пожелания мисс Агнес, чтоб ей (...). — Он прервал разговор.
Я подал знак связистам на террасе, и те пронзительно засвистели в свистки. Военная полиция пришла в состояние повышенной боевой готовности и мигом вывезла из номера усиленно охраняемую установку.
На улицах завыли сирены.
Тщательно выполнив предписанные маневры, солдаты наконец исчезли.
Из-под кровати выползла Ютанк, бледная, трясущаяся от страха. Она изо всех сил хлопнула передо мной своей дверью и заперлась на замок.
В передней врач отеля делал коридорному срочное переливание крови.
Ремонтная бригада отеля робко вошла в номер и принялась старательно сколачивать все, что было поломано.
Появился управляющий и сказал:
— У меня два вопроса, если вы позволите.
А: вы случайно не русский перебежчик?
Б: не являетесь ли вы замаскированным членом объединения начальников штабов?
Я был несколько не в себе и ответил ему не так, как следовало бы. Я раздраженно рявкнул:
— На оба вопроса ответ один: нет!
— Вот как, — сказал он. — Тогда держите счет за причиненный ущерб.
Это был счет на 18 932,27 доллара плюс расходы на коридорного, величину которых предстояло установить позже.
Вот тут-то моим сомнениям и пришел конец!
Тепло одевшись, чтобы не замерзнуть, вскоре я уже пыхтел, держа курс на юго-запад по направлению к площади Роксентера. От моего отеля всего несколько кварталов.
Я свернул на Сакс и, тяжело дыша, пробежал через Чэннел Гарденс, дрожа при виде обнаженных статуй, красующихся в покрытых льдом водоемах, и наконец добрался до здания «Спрута».
Начальник службы безопасности возложил ноги на стол, позволяя своим нескольким животам отдохнуть после обеда.
Я поднес к его лицу свое федеральное удостоверение и тут же его убрал.
— Инксвитч, — представился я. — У меня проблема чрезвычайной важности для вашей компании.
Он потыкал пальцами в клавиатуру компьютера, и экран оказался пустым.
— В чем проблема? — спросил он, снимая ноги со стола.
— Ваша мисс Щипли в окошке номер тринадцать, для выплаты мелкой наличности, не получила профессиональной подготовки. Мисс Хапуга не научила ее, как обращаться с семейным «шпиёном»!
— Хо-хо! — проговорил он. Он проверил свой револьвер, взял толстую дубинку, и мы пошли.
Я держался позади. Он вошел прямо в боксы кассиров, как входят в клетки укротители львов, схватил мисс Щипли за плечо и, сдернув ее со стула, потащил в задний стенной шкаф.
Оттуда донеслось несколько резких звуков. Удары.
Очень скоро начальник службы безопасности вышел из помещения кассиров и сказал, проходя мимо меня: «Таков порядок».
Я живо прошел к окошку номер тринадцать. Там сидела мисс Щипли в своей мужиковатой одежде, поджав губы. Под глазом у нее начинал расплываться синяк.
— Инксвитч, — назвался я. — Мне нужно получить двадцать тысяч долларов.
Мисс Щипли постучала по клавиатуре компьютера. Экран оказался пустым. Она выписала расписку и сунула мне ее на подпись. Я подписался: «Томас Джефферсон». Она взяла ее, аккуратно отсчитала из ящика кассы двадцать тысяч долларов и положила к себе в сумочку!
Она поступила неверно!
— А вы уверены, что так и надо? — несколько растерянно спросил я.
— Таков порядок, — враждебно ответила мисс Щипли.
Я вышел. Может, она немного чокнулась? Мне следовало бы дать ей возможность успокоиться и прийти в рабочее состояние.
Я снова зашел в помещение касс.
— Инксвитч, — назвался я. — Мне нужно получить двадцать тысяч долларов.
Она постучала по клавиатуре компьютера. Экран оказался пустым. Она выписала расписку и дала мне ее на подпись. Я подписался: «Джордж Вашингтон». Мисс Щипли взяла ее, снова аккуратно отсчитала из ящика кассы двадцать тысяч долларов и снова сунула деньги к себе в сумочку!
— Минутку, мисс Щипли, — сказал я. — Я не думаю, что вы поступаете правильно!
Сколько враждебности сквозило в ее взгляде.
— Таков порядок, — снова проговорила она.
Я вышел. Может, я называл неверную цифру?
Я снова зашел туда.
— Инксвитч, — назвался я. — Мне нужно получить сорок тысяч долларов.
Мисс Щипли проделала все те же действия, но на этот раз я в качестве угрозы подписался: «Бенедикт Арнольд».
Она достала деньги из ящика кассы...
Да-да, и положила сорок тысяч долларов к себе в сумочку!
— Таков порядок! — крикнула она.
Я сдался.
Я выбрался из помещения кассы и призадумался. Времени прохлаждаться у меня не было. Если я слишком долго буду мешкать, может снова позвонить Гробе и отель предъявит мне еще один счет на восемнадцать тысяч девятьсот тридцать два доллара двадцать семь центов за нанесенный ущерб. Я не мог рисковать.
Я немного послонялся по коридору, и тут меня осенила блестящая идея: мне бы надо пойти назад и увидеться с начальником службы безопасности.
Я без стука вошел к нему в кабинет.
У него на столе лежала куча денег, которую он мгновенно прикрыл своей фуражкой.
— Значит, таков он, ваш порядок, — сказал я и вышел. Быстро прошел по коридорам и передним, которые запомнились мне из предыдущего посещения. Как семейному «шпиёну» мне было о чем доложить. Служащие — жулики! Я нашел дверь, ведущую в офис Мисс «Вселенная».
Постучал.
Она лишь чуть приоткрыла дверь.
— Как семейному «шпиёну», — сказал я, — мне есть что сообщить господину Роксентеру о его служащих.
На своем веку мне доводилось видеть лица, искаженные гневом. Ее лицо исказилось еще почище, чем у тех, других.
— Думаешь, я впущу тебя, чтобы ты тут все вынюхивал и выдавал мои секреты? Убирайся отсюда, ты.
Я ушел.
Ничто из того, что я перепробовал, не принесло положительных результатов!
Поскольку больше ничего в голову не приходило, я просто взял и ушел.
Я побрел по улице. Вдруг — идея! Я увидел полицейскую машину. Подошел. Предъявил свое удостоверение. Сказал:
— Мне необходимо на Месс-стрит по неотложным делам. Доставьте меня туда.
— Мы не мальчики на побегушках у (...) федералов, — сказал, враждебно блеснув глазами, один из сидящих в машине.
Опять неудача.
Я пошел по боковой улице, увидел припаркованные машины и почувствовал облегчение. Лучшим выходом из положения, в конце концов, было преступление. Я отдавал себе отчет в том, что на этой планете потерял форму — вплоть до того, что притупились мои рефлексы работника Аппарата. Я прошел вблизи машин, приглядываясь, не оставил ли кто-нибудь ключ в замке зажигания.
Полное невезение. Я слышал, что машины можно заводить и без ключа, но как это делается, не знал.
Впереди стоял мебельный фургон. Из него вынесли диван и ввозили его в дом на тележке.
Ага!
Я крадучись подошел к кабине. Когда шофер и его помощник скрылись за дверьми, я вскочил в фургон. Ключи здесь были! Я завел мотор, включил передачу и поехал.
Позади я услышал звук чего-то скользящего и падающего. В зеркало заднего обзора я увидел, что из фургона на улицу периодически вываливается мебель.
Затем как шарахнет — это выползло здоровенное пианино!
После этого за мной что-то все время громыхало по мостовой. Что это было, мне оставалось неведомо, но ничто не могло помешать мне остановить Мэдисона. Даже если бы мне позвонили еще раз из Центральной Америки или подсунули пару ядовитых змей вместе со счетом за причиненные разрушения!
Грузовик, не менее пятидесяти футов в длину и довольно высокий, вести было не так-то просто. Много раз я был на волоске от аварии, но наконец, после всех этих страхов, оказался где-то в квартале от дома номер сорок два по Месс-стрит. Улица для мебельного фургона оказалась узковата, поэтому я припарковался. И наконец-то узнал, что там грохотало всю дорогу по мостовой — задний откидной борт грузовика. Должно быть, пианино сорвало его с петель. Я с трудом поднял его и остаток пути прошел пешком.
Верхний этаж гудел, как пчелиный улей. Повсюду сновали репортеры. Стучали пишущие машинки и телексы. Мешки с материалами для всех газет мира подавались из окна, как ведра на пожаре, чтобы по цепочке людей уплыть в ожидающие их грузовики.
Через всю комнату тянулся новый огромного размера лозунг: «Придумай репортаж — любой ценой!»
В другом говорилось: «На первую страницу — или тебе здесь не место!»
Мэдисон находился в самом дальнем помещении, в окружении пишущих под диктовку репортеров, да столь плотном, что протиснуться к нему было невозможно.
Рядом репортер надрывался в телефонную трубку:
— Мне не нужна вторая страница. Мне нужна первая! Послушайте, мистер Язви, может, в «Санкт-Петербургской грязи» вы сегодня и главный редактор, но завтра в «Осторожно, помои», самой паршивой газетенке во Флориде, вы не будете даже младшим! Так что вам, (...), лучше сотрудничать, или сам-знаешь-кто наедет на ваш совет директоров и еще до рассвета посадит нового (...) главного редактора на ваше место... Вот так-то лучше. В заголовки газет. — Он повесил трубку.
Репортер побормотал над потрепанным блокнотом и заказал еще один разговор.
— «Лос-Анджелесская грязь»? Дайте-ка мне Джея-Совершенно-Чокнутого, пожалуйста... Привет, Чокнутый. Говорит Тэд Бродяга, сам знаешь, из чьей организации. Ты вчера не дал нам первой страницы... Хорошо, хорошо. Значит, жена твоего (...) ведущего редактора является главой Национальной ассоциации психического ограбления. Перестань плакать... Ладно. Я согласен. Это что, большая новость, что она присвоила деньги ассоциации и сбежала с главным психиатром? Но, черт возьми, Чокнутый, ты должен усилить контроль над советом директоров! Какого черта! Как, по твоему мнению, сам-знаешь-кто поставил тебя председателем Грязеобливочной корпорации? А, так-то лучше... Так-то лучше, Чокнутый... Ну, (...), тебе совсем не нужно пристреливать этого мерзавца. Просто заставь его поместить Вундеркинда на первую страницу!
Репортер повесил трубку, достал какую-то грязную тряпку и энергично протер себе ухо.
— Терпеть не могу, когда пускают слюни. — Он увидел меня. — Кто вы такой, черт побери? На репортера не похожи — слишком чистенький. Небось, какой-нибудь шпик?
— Совершенно верно, — ответил я. — Передайте Мэдисону, что его хочет видеть Смит.
— Не знаю, — сказал он, бросив взгляд на окружившую Мэдисона толпу.
— Смит от сами-знаете-кого, — уточнил я.
— Боже правый, — всполошился репортер. Он схватился за ручку пожарной сирены, которая оказалась у него под рукой, и резко повернул ее. Все репортеры бросились вон из офиса, ища, где горит.
Я вошел к Мэдисону.
Мэдисон взглянул на меня с апломбом:
— А, привет, господин Смит. Пятнадцатый пункт, кавычки открываются, Мэдисон торжествует победу, кавычки закрываются! Мы перехватили инициативу! И даю голову на отсечение, что вы пришли сюда с восторженными похвалами от Гробса!
— Я, Мэдисон, пришел сюда с топором, — строго сказал я. — Ты задел святые чувства. Ты забыл, что «Спрут» не является твоим клиентом, так что прибереги свои сокрушающие удары для Вундеркинда!
— Сокрушающие удары? О чем вы говорите, Смит? Господин Гробе дал мне точные и прямые указания сделать так, чтобы имя Вундеркинда было у всех на устах. Мне велено обессмертить этого парня!
— Он не отдавал тебе приказа рекламировать в газетах адвокатскую контору «Киннул Лизинг»! — вспылил я. — Ты же в новостях связываешь ее с «Отвертини, Надувало и Сожрэ». Гробе отключит у вас телефон!
Это до него дошло.
— О, — сказал он, тяжело опускаясь на стул, — как трудно работать с непрофессионалами. Вы же все-таки не понимаете службы широкой связи с общественностью.
— Понимаю, и очень хорошо, — возразил я. — Ее основы — три «Д» — ДОВЕРИТЕЛЬНОСТЬ, ДОСТОВЕРНОСТЬ, ДВОЙСТВЕННОСТЬ. Ваша Достоверность обошлась мне сегодня в восемнадцать тысяч девятьсот тридцать два доллара и двадцать семь центов. Так что у меня возникнет к вам ужасно Двойственное отношение, если вы не уберете из этого дела фирму «Киннул Лизинг» и если вы будете думать, что «Спрут» нуждается в вашей службе связей с широкой общественностью. Вы измените свои действия или подорвете мою Доверительность!
— Первая страница! — захныкал он. — Я день за днем занимал первую страницу! Деятельность службы связей с широкой общественностью подобна искусству стрельбы! Вы можете попасть в первую страницу только считанное число раз! А Мэдисон изрешетил ее!
— Ее и кое-что еще! — оборвал его я. — А теперь успокойся. Принимайся за дело и делай то, чего от тебя ждут! Компенсируй ущерб, нанесенный фирме «Киннул Лизинг», а также «Спруту»! И больше никакой стрельбы наугад, от которой гибнут ни в чем не повинные зрители! Отделайся от этих судебных исков! Они слишком близки к правде.
— Но служба связей с широкой общественностью должна внести в это дело хоть чуточку правды, — возразил Мэдисон. — Правда — она как бы придает ему остроту, что ли.
— Я непреклонен в своем решении, — сказал я.
Вдруг он улыбнулся:
— Чудесно! Великолепно! Я понял. Теперь я вижу, как действовать! Для первой страницы иски хороши только на один день. Затем они обычно отступают на вторую и так далее, пока от них не останется ни слуху ни духу. Это не меняет моей общей программы.
Он походил по офису, немного пританцовывая. Я наблюдал за ним с подозрением. Слишком уж он счастлив для человека, которому только что дали взбучку в стиле Аппарата!
Мэдисон остановился. Его честное, серьезное лицо стало искренним. Он взял мою руку, пожал ее и сказал:
— Спасибо за великолепную идею, господин Смит. Может, вы и не профессионал, но уверяю вас: новый взгляд на вещи подобен свежему воздуху для перетруженных мозгов.
Он выбежал из офиса, крича: «Всем сотрудникам собраться вместе. У меня только что родилась великолепная идея!»
Я ушел. Побыть немного в обществе Мэдисона — это ужасно много.
Я взглянул на наручные часы. Времени у меня было предостаточно, но не мешало поторопиться. На углу Месс-стрит я огляделся. Фургон для перевозки мебели исчез!
Какой-то (...) украл мое средство передвижения!
Теперь уж поневоле приходилось спешить. До пяти часов оставалось совсем немного.
Я в беспокойстве посмотрел по сторонам. Рядом оказался светофор. Идея! Я побежал через улицу, уворачиваясь от машин. Рядом находился ведущий в северном направлении переулок.
Зажегся красный свет, и машины остановились. Я побежал вдоль ряда стоящих автомобилей.
За рулем старого «форда» я увидел старушку. Я рванул за ручку дверцы, она открылась, и я вскочил в машину.
Выхватил из рукава мой небольшой крупнокалиберный пистолет, «дерринджер», и сунул ей в бок.
Она разинула рот от изумления.
— Это захват! — проскрежетал я. — Поезжай не медленно к площади Роксентера или будешь изнасилована!
Она взвизгнула.
— Поезжай! — прикрикнул я.
Зажегся зеленый. Оставляя за собой визгливый крик, мы помчались на север.
Я взглянул на свои часы. Еще оставалось время. Но эта баба колесила по всей дороге.
— Езжай прямо! — скомандовал я.
— Я не вижу без очков! — провизжала она. — Достаньте мои очки из бардачка!
— Езжай! — приказал я, ткнув ей в бок пистолетом.
Виляя в обе стороны, но следуя моим инструкциям, она выехала на авеню Америка и поехала по ней в северном направлении. Мы находились в четырех кварталах от площади Роксентера, но все улицы были так изрыты, что езда напоминала вдевание нитки в иголку.
Мы резко свернули в сторону и чуть не въехали в строительный котлован.
Старуха резко нажала на тормоза, и я чуть не вылетел в ветровое стекло.
— Я не вижу без очков! — визжала она. — Они в бардачке!
Ну ладно! О Боги! Все что угодно, лишь бы не угодить в аварию. Я открыл бардачок.
Пш-ш-ш!
Газовый балончик «Мейс» прыснул мне прямо в лицо.
Я заорал благим матом! Я совершенно ослеп!
Проклятая старушенция, должно быть, открыла дверцу с моей стороны: в бок мне врезались острые каблуки ее туфель, и я вывалился на мостовую. Прямо в канаву!
По реву мотора я понял, что «форд» удаляется, и пошарил вокруг себя, надеясь найти пистолет и пальнуть разок вслед старушке. И тут сообразил, что эта (...){...) не только вышвырнула меня из машины, но и украла мое оружие!
Я вытащил какую-то тряпку и попытался протереть глаза.
О Боги, их жгло, как огнем!
Теперь я видел свет, но все сливалось в серое пятно без определенных очертаний.
Я побрел, спотыкаясь, вперед. Я опасался, что опоздаю. Определить время по своим часам я не мог.
Наконец окружающие предметы начали приобретать более отчетливые очертания. Магазин игрушек! Я, шатаясь, ввалился в дверь.
— Есть ли у вас водяные пистолеты?
Смутно я увидел, что передо мной на стойку кладут четыре или пять штук.
— Откуда вы знаете, что они исправны?
Продавец, или кто бы это ни был, принес стакан воды и наполнил пистолеты. Я схватил один и пустил себе воду в глаза. Схватил другой и сделал то же самое. Третий я разрядил себе в нос. Последний — в рот.
Я видел!
— Они неисправны, — сказал я и поспешил на улицу.
Когда я выходил, о дверной косяк вдребезги разбился стакан.
Я побежал, стараясь вовремя добраться до своей цели.
Влетел в нужный мне холл и поднялся наверх, еле дыша и без сил.
Боги мои, как же трудно передвигаться по Нью-Йорку. За каждым поворотом вас поджидают сюрпризы!
Но, благодарение богам, я успел вовремя!
Точно по расписанию, плотно упакованный в толпе спешащих покинуть работу служащих, двигался субъект моей цели — мисс Щипли.
На ней было объемистое пальто мужского покроя. С руки ее, болтаясь, свисал объект моей цели — сумочка!
Потоку возвращающихся с работы людей преградило путь движение машин на Седьмой авеню.
Надвинув шляпу на глаза, подняв воротник пальто, я держал объект моей цели под пристальным наблюдением. Опытный в такого рода делах, тщательнейшим образом подготовленный Аппаратом, я не предвидел никаких трудностей в овладении им. Ловко вырвать его, быстро исчезнуть, рассовать содержимое объекта по карманам, выбросить сам объект в ближайший мусорный контейнер — и победа будет мне обеспечена!
Трепетное предчувствие погони вызвало у меня легкую дрожь.
Не каждый-то день охотнику светит такая прекрасная добыча — восемьдесят тысяч долларов.
Я видел эту сумочку, черную, свисающую с руки мисс Щипли на ремешке: она была такой набитой, она так и просилась в руки опытному охотнику. А после этого, увенчанному победой, мне уж не пришлось бы похищать мебельные фургоны или подставлять лицо под ослепляющие струи из «Мейса» только для того, чтобы выполнять свои обязанности.
Мисс Щипли выделялась среди толпы своею мужской походкой. Трудно было упустить из виду ее тяжелое светло-серое пальто. Серая шляпа с широкими загнутыми полями казалась маяком, зовущим к себе измученного штормом матроса, плывущего по бурным безжалостным волнам Нью-Йорка. Она, очевидно, направлялась к станции метро. Это меня вдруг сильно встревожило. Мне не хватало денег на покупку жетона в метро.
Но судьба мне улыбнулась. Мисс Щипли задержалась перед газетным киоском. Толкаемый со всех сторон спешащим человечеством, я крадучись подошел к ней сзади. Она пыталась сделать выбор между журналами «Как наращивать мышцы. Для мужчин. С фотографиями полностью обнаженных» и «Пент-хауз. С обнаженными фигурами на обложке». Похоже, ей нелегко было принять решение. Она взяла один, потом другой, затем снова вернулась к первому.
Я не стал мешкать, ведь на карту было поставлено восемьдесят тысяч долларов.
Опытной рукой я ловко сдернул сумочку с ее плеча и юркнул в толпу.
Она была у меня! «Все-таки, — подумал я, — победа останется за мной!»
Какая это морока, сокрушался я, работать с необученным персоналом! Вот и приходится прибегать к таким необычным уловкам!
Я побежал.
Слух мой слабо улавливал свистки полицейского.
За мной, должно быть, гнались.
Ради собственной пользы требовалось проявить максимум хитрости, и первое, что мне пришло в голову, — это изъять из сумки содержимое и отделаться от улики.
Слившись с толпой, я сунул в сумку правую руку.
Щелк!
Е-о-о мое-о-о-о!
Что-то скрытое в сумке больно вцепилось мне в кисть!
Я попытался вытащить руку.
Эта невидимая штука была прикреплена к внутренней стороне сумки.
Страдая от боли, я попытался стряхнуть сумку с руки. Она не стряхивалась!
Левой рукой я ухватил сумку за дно и попытался стащить ее с правой.
Жуткая боль!
В отчаянии я остановился и попытался левой рукой освободить правую. Я сунул левую руку в сумочку.
Щелк!
Е-о-о мое-о-о-о!
Что-то защелкнулось и на этой руке.
В сумке теперь оказались обе мои руки! Вытащить их я не мог!
Жиденький звук полицейского свистка не прекращался.
Свисток находился внутри сумки!
Твердый надменный голос у моего уха проговорил: «Я так и думала, что вы попытаетесь это сделать». Мисс Щипли!
Она прикоснулась к сумочке сбоку пальцем, и жиденький звук полицейского свистка прекратился.
Но это было еще не все. Она ткнула мне в правую почку чем-то твердым и круглым. Пистолет!
Мне было ужасно больно. Словно мои пальцы оказались в зубах у свирепого зверя. Нет, двух свирепых зверей!
— Я не езжу домой на метро, — сказала она. — Я живу здесь рядом. Так что шагай тихо, и чтобы не кричать! У этого пистолета чувствительный спусковой крючок. А для прохожих он совсем не заметен. Хватит выть. Устроишь сцену — и мне придется все-таки позвать легавых. Шагай, Инксвитч.
Я прикусил губу. Как-нибудь перенесу эту жуткую боль. Пуля в почке нисколько не улучшает кровообращение. Я пошел и тем самым избежал такого финала.
Мы перешли через Бродвей. Прошли пару кварталов на север. Снова свернули на запад.
Она остановила меня перед ведущими вниз ступеньками, входом в подвальное жилье в старом ветхом доме, пока избежавшем сноса, которому подверглись многие дома в округе. На ступеньках лежало много снега и мусора. Я видел все это сквозь красную дымку, заволокшую мне глаза.
Мисс Щипли позвонила три раза.
Затем достала ключ и отперла чугунную решетчатую дверь. Взяв другой ключ, она отперла подвальную дверь. Не отнимая от моей спины ствол пистолета, она провела меня в небольшую переднюю, прикрыла и заперла обе двери.
— Можешь снова орать, если хочешь, — сказала она. — Подвал абсолютно звуконепроницаем. Это на стоящая находка. А сзади есть миленький садик, где можно зарывать тела. Поэтому будь-ка терпелив и делай, что тебе говорят.
Она пинком втолкнула меня в комнату. Несмотря на красную дымку в глазах, я испытал шок оттого, что увидел внутри. Она почувствовала это и сказала с хвастливым удовлетворением:
— Это я сама оформила интерьер.
Приглушенно-красный тон. На стенах со вкусом развешаны орудия пыток. Вместо занавесок — гирлянды из плеток. В центре комнаты — громадная кровать с четырьмя стойками, украшенными сверху ухмыляющимися рожами фантастических чудовищ. В углу головой вниз свисало тело — я надеялся, что это было чучело, — убитого козла. Оно было усеяно дротиками.
— Теперь садись-ка на кровать, Инксвитч, только сзади. — Она подкрепила свое предложение тычком пистолета. — Ну что, небось, зол как черт. — Она посмотрела на меня, прищурившись. — Мужики агрессивны, и верить им глупо. А потому приступить к удалению сумки, не приняв определенных мер предосторожности, нельзя. Чего доброго ты еще начнешь лягаться.
Левой рукой она расстегнула мне пальто. Затем ремень на поясе. Я хотел рвануться, но, похоже, рисковал при этом получить пистолетом по зубам. Я остался на месте.
Она стянула с меня ботинки.
Стащила брюки.
Сдернула с меня трусы.
Зазвенела цепь!
Мисс Щипли прицепляла к моей правой лодыжке стальной браслет. Цепочкой он был прикреплен к задней стойке кровати с правой стороны.
Мисс Щипли защелкнула стальной браслет вокруг моей левой лодыжки. Браслет тоже соединялся цепью, только с левой задней стойкой кровати.
Мисс Щипли взобралась на постель за моей спиной, завернула через голову мне на руки пальто, пиджак и рубашку. Затем втащила меня на середину кровати и с правой передней стойки подтянула к себе на длинней цепи стальной наручник. Она надела его мне на мучительно ноющее запястье правой руки. С наручником на левой передней стойке она сделала то же самое, защелкнув его на левом моем запястье.
Обойдя стойки, она укоротила ножные цепи так, чтобы мои ступни находились подальше друг от друга.
Затем выбрала слабину и на ручных цепях — насколько это было возможно, потому что руки мои все еще находились в сумке.
— Знаю, капканы, наверное, причиняют ужасную боль, — торжествующе проговорила мисс Щипли, — но придется их снять. Только если ты пообещаешь не драться. Мужчины так агрессивны!
Я пообещал, умоляя снять их наконец.
Повозившись над дном сумки, она ослабила какой-то механизм и сдернула ее с моих рук.
Две здоровенные мышеловки!
С зубцами, которые с каждым движением вонзались все глубже!
Опасаясь ударов и потому держась подальше, она стянула рукава пальто, пиджака и рубашки с моей правой руки через ловушку, а после этого сняла и снова надела стальной наручник. Затем потянула за цепь, подтащив мою руку поближе к правой стойке. То же самое она проделала и с левой рукой.
Я лежал, прикованный к постели, голый и распластанный, лицом вверх!
Мисс Щипли скинула свое пальто. Сняла шляпу. Пригладила волосы перед зеркалом в рамке из кинжалов.
— А ловушки? Вы позабыли! — крикнул я ей, побуждаемый болью в истерзанных пальцах.
— Всему свое время и место, — сказала мисс Щипли. Затем более громким голосом позвала: — Кэнди, малышка! Иди-ка сюда и посмотри, что я достала для нас с тобой!
вьющиеся очень пушистые волосы цвета платины и большие круглые черные глаза. Она не блистала красотой, но то, что имела, использовала наилучшим образом.
— О-о-о! — протянула она. Затем запрыгала, хлопая в ладоши. — О, Щипли, дорогая, что за чудеса ты творишь! И все ради меня! — Она подбежала к мисс Щипли и страстно ее поцеловала.
Лесбиянка и ее «жена»!
О боги, что им нужно от меня?!
Кэнди танцующей походкой отошла назад и посмотрела, как я лежу, распластанный и голый, на постели. Она сделала вид, что смущена. Потом сказала:
— Не очень крупный, а ты как думаешь?
— О, Кэнди, голубушка, разве ты недовольна? — забеспокоилась мисс Щипли.
— Нет-нет! Щипли, лапочка, пожалуйста, давай не будем ссориться. Он просто великолепен. Я тебя не обидела? Ну, Щипли, хорошая моя.
Они обнялись с ласковым мурлыканьем.
— Снимите эти (...) ловушки! — завопил я в отчаянии.
Мисс Щипли сказала Кэнди:
— Я подумала, что, может, хоть на этот раз тебе захочется...
Кэнди в ужасе отпрянула:
— О нет-нет! Прикоснуться к мужчине? Ни за что на свете! Что бы ты обо мне подумала! О, Щипли, голубушка, как бы я смогла быть такой грубой и вульгарной? Никогда, вот ни на столечко, я не изменю тебе.
Мисс Щипли снисходительно улыбнулась. Затем, мурлыча какую-то песенку без слов, она подошла ко мне и, причиняя мне как можно больше мучений, стала снимать браслет с левой моей руки. Уж поверьте, я орал благим матом!
— Ах, — вздохнула Кэнди. — Ах, Щипли, голубушка, поцелуй меня! — Глаза у нее горели.
Мисс Щипли поцеловала ее. Затем вернулась и закончила манипуляции с моей левой рукой, причинив мне максимум боли. Я ревел хриплым голосом!
Кэнди присела на софу. Она тяжело дышала. Губы ее увлажнились. Колени раздвинулись. Она жестами настойчиво звала к себе мисс Щипли.
Мисс Щипли схватила ее в объятия, прижала к комоду и, подхватив на руки, унесла в другую комнату, захлопнув дверь ногой.
С помутившимися от боли в правой руке глазами я слышал из соседней комнаты настойчивые увещевания. Затем короткие стоны. Затем экстатические стенания. Затем, по истечении нескольких минут, резкий крик с придыханием!
Что там происходило?
Еще несколько минут.
Тихое бормотание.
Дверь открылась.
На мисс Щипли все еще были пиджак, рубашка и галстук. Но ниже талии она была почти нагой. Она тяжело дышала.
На Кэнди осталась лишь женская сорочка. Ее раскрасневшееся, покрытое испариной лицо дышало возбуждением.
Глаза их горели.
Что они там могли делать?
Мисс Щипли подошла к «железной деве» и открыла ее. Она служила ей холодильником. Мисс Щипли достала оттуда пару банок, и женщины развалились на софе, с наслаждением потягивая пиво.
— Снимите же эту (...) ловушку! — заорал я на них.
— Всему свое место и время, Инксвитч, — спокойным голосом рассудительно ответила мисс Щипли.
— Что у вас на уме? — взревел я.
— Объясни ему, — сказала Кэнди. — Я всегда слушаю это с удовольствием.
Мисс Щипли начала снисходительно объяснять:
— Во всех компаниях Роксентера есть курсы психиатрического регулирования рождаемости. Ты понимаешь, насколько это важно — сократить население земного шара. Люди плодятся, как крысы. И все подонки. За ними не угнаться мировым запасам продовольствия, которые следует сократить, с тем чтобы цены оставались высокими и друзья Роксентера могли получать прибыль. И таково, разумеется, название игры.
Она жадно глотнула пиво и, позабыв вытереть «усы», продолжала лекторским тоном:
— Регулирование рождаемости зависит не только от пилюль, кроме того, ИГ Барбен не имеет монополии в этой области — у него есть конкуренты. По этому единственное, что может сдерживать рост населения на Земле, — это гомосексуализм. Так вот, если бы все были гомосексуалистами — мужчины «голубыми», женщины лесбиянками, — тогда проблема перенаселенности отпала бы совсем. Замечательное дело, начатое Роксентерами несколько десятилетий назад, только сейчас вступает в свои права. Обучение контролю за рождаемостью вводится теперь в детские сады. Конкурентов Барбена ждет разорение, ибо кому нужны будут эти пилюли? Не будет больше массовых митингов за запрещение абортов, да и сами аборты станут не нужны. Мир целиком и полностью пойдет путем вселенского гомосексуализма.
Курсы психиатрического регулирования рождаемости просто замечательны. Они были разработаны доктором Жарьмозгом, главой Международной психиатрической ассоциации, на специальные пожертвования Роксентера. А Роксентеры, как известно, всегда держали под контролем психиатрию и психологию. То, что когда-то называлось «нормальным» сексом, является настоящим сексуальным преступлением. А то, что когда-то называли «сексуальными преступлениями», теперь стало нормальным явлением. Так что если все учащиеся этих курсов серьезно, как психиатры, возьмутся за дело превращения всех, кого только возможно, в извращенцев, садистов и гомосексуалистов, то долгосрочная цель Роксентера уменьшить население мира станет реальным фактом. Вот мы и намерены сделать хотя бы одного мужика извращенцем. А ты тут, Инксвитч, как раз можешь пригодиться.
— Я на это не пойду! — закричал я. — Снимите этот (...) капкан!
Мисс Щипли взглянула на Кэнди:
— Как ты себя чувствуешь, дорогая? Готова?
— О, конечно. — Кэнди затрепетала. Мисс Щипли отставила пиво.
Она подошла ко мне и стала крутить капкан, пытаясь снять его с моей правой руки. Я вскрикнул отболи!
— Кажется, заело. — В ее тонких губах сквозило удовлетворение.
У Кэнди из уголков рта побежали струйки пива. Дыхание ее участилось.
Мисс Щипли еще крутанула капкан. Я взвыл не помня себя от боли!
Кэнди выронила банку. Пиво разлилось по полу пенящейся лужицей. Ноги ее вытянулись, рот приоткрылся, глаза запылали.
Мисс Щипли тяжело задышала и сжала в руках капкан. Я чуть не надорвал себе легкие.
— О Боже, — простонала Кэнди.
Мисс Щипли резко сорвала с моей руки мышеловку. Я так взревел, что сам себя оглушил.
Кэнди, вытянувшись в струнку, запрокинула голову и стала двигать бедрами вверх и вниз.
Мисс Щипли схватила ее на руки и, горячо целуя в шею, унесла в другую комнату, резко захлопнув дверь.
Я слышал страстные увещевания. Я слышал звуки борьбы. Снова увещевания.
Затем короткие стоны.
Затем пронзительный крик!
Прошло немного времени.
Тихое сердитое ворчание. Голос мисс Щипли.
Тянулись минуты.
Что они там делали?
Дверь отворилась. Они вышли. Обе были фактически голые. Мисс Щипли оказалась совсем плоской, а между грудей, вернее, там, где они должны были быть, посередине, красовалась татуировка — кинжал. Ее коротко остриженные волосы взлохматились и взмокли.
По лицу и животу Кэнди размазалась губная помада, а массивные груди влажно блестели.
Они плюхнулись на софу, вытянув ноги. Кэнди запрокинула голову. Она выглядела совсем изможденной. Мисс Щипли смотрела на меня в упор, поджав губы и что-то прикидывая в уме. Мне начало становиться не по себе.
— То, что вы делаете, — сказал я, — преступно. Вы украли мои деньги!
— Заткнись, — бросила мисс Щипли. Она поднялась и достала еще две банки пива из «железной девы».
Кэнди взяла банку и, холодную, прижала ее к своей (...).
Так они сидели некоторое время.
Затем мисс Щипли набрала в рот пива, склонилась над Кэнди и перелила пиво ей в рот. Как делают искусственное дыхание «рот в рот». Кэнди судорожно глотнула и стала оживать.
Мисс Щипли достала из банки щепоть марихуаны и свернула толстую самокрутку. Она прикурила ее и вставила Кэнди в рот. Сделав несколько глубоких затяжек, Кэнди села.
Мисс Щипли взяла «косячок» и ткнула им в мою сторону:
— Куришь?
— Ни за что! — вскричал я, уже чувствуя тошноту от распространяющейся в комнате вони.
— Умница, Инксвитч. Но я могла бы здорово тебе насолить, если бы доложила твоему начальству, что ты отказываешься употреблять «травку». Нам с тобой известно, что отказ от употребления балдежных средств может привести в компании Роксентера к понижению в должности.
Тут-то она промахнулась. У меня не было начальства.
— Я вижу, сами-то вы не затягиваетесь, — ухмыльнулся я.
— Героин, дядя. Сама я употребляю только героин. И «скорость», разумеется. — Она вернула самокрутку Кэнди. — Но вот Кэнди — существо нежное и хрупкое. Я позволяю ей курить только «Акапулько голд», самую классную травку. Ее психолог все старается перевести ее на кокаин, но от этого размазывается помада — ведь надо вдыхать порошок через нос. Я знаю, почему он это делает. Этот мерзкий (...) хочет заняться с ней сексом. Простым мужским сексом. Настоящий извращенец. — Она обратилась к Кэнди: — Мы его когда-нибудь разложим на этой кровати, правда, кисонька? Кэнди села и выпрямилась:
— Сейчас я чувствую себя лучше. Как зовут этого парня?
— О, извини, Кэнди.. Я забыла представить тебя. — Мисс Щипли указала на меня рукой: — Эту противную тварь мужского пола зовут Инксвитч. Инксвитч, это мисс Кэнди Лакрица.
Кэнди поспешно отвела руки назад, хотя я вовсе не предлагал ей рукопожатия.
— Я не рада познакомиться с вами, — прощебетала она. Затем переключилась на что-то другое. — Музыка. О, Щипли, милая, включи какую-нибудь музыку.
Мисс Щипли бросилась к какому-то ящику и открыла его. Это был стереопроигрыватель. Она поставила пластинку.
Комната наполнилась низкозвучащей музыкой. Звук исходил изо ртов двух масок, изображающих чертей и расположенных по обеим сторонам кирпичного камина, в котором, видимо, накаливали щипцы для пыток.
Вагнер! Одна из его наиболее суровых и зловещих симфоний.
Кэнди немного послушала. Потом начала массировать свои пышные груди. Соски напряглись и встали торчком.
— О, Щипли, — сказала она. — Если бы я сказала, что нам пора готовиться к вечернему сексу, ты бы не упрекнула меня за поспешность?
Мисс Щипли потрепала ее по головке и поцеловала в щеку.
— Как скажешь, моя лапочка.
Выражение глаз мисс Щипли заставило меня содрогнуться.
Мужской походкой она подошла к стенному шкафу, сунула туда руку и стала что-то вынимать. Потом отошла от шкафа, похлопывая по ладони четырнадцатидюймовой резиновой дубинкой.
Кэнди сидела на софе, глаза ее горели. По комнате волнами прокатывалась музыка Вагнера. Мисс Щипли проверила цепи, которые удерживали меня в распластанном положении. Ее глаза расчетливо оглядывали мою наготу. Кэнди, раздвинув ноги, наблюдала с восторженным вниманием.
Мисс Щипли выбрала подошву моей ступни.
Хрясь!
— Ну давай, кричи же, — потребовала мисс Щипли. — Без крика — ничего хорошего.
Я поклялся, что не доставлю ей этого удовольствия, и крепко сжал зубы.
Она снова нацелилась на ступню.
Хрясь!
По телу пробежала острая боль!
Она переместилась в изголовье кровати, включила красный свет, и я оказался в его круге.
Мисс Щипли выбрала мой живот.
Шлеп!
И тут она принялась за работу всерьез. Оскалив зубы, она изо всей силы лупила меня где только можно!
Она двинула меня по (...).
Я заорал благим матом!
Кэнди тяжело дышала. Глаза мисс Щипли так и горели от ненависти. Ее резиновая дубинка поднималась и опускалась в ритме симфонии Вагнера.
Ну и боль!
Я орал, и орал, и орал!
Мисс Щипли прибегла к кулакам.
Кэнди скулила: «Щипли, Щипли, Щипли! О Боже, Щипли, возьми меня, скорей возьми меня!»
Мисс Щипли круто повернулась к ней, подхватила ее, обнаженную, на руки и бросилась в соседнюю комнату. Дверь за ней громко захлопнулась.
Бессвязные стенания. Затем вопли, вопли, вопли.
Тишина. Уж, часом, не прикончила ли она ее?
Наконец тихое ворчание, похожее на ругательства.
Потом молчание.
Немного погодя дверь открылась. Вышла мисс Щипли, неся на руках Кэнди. Она опустила ее на софу, опустилась рядом с ней и стала массировать ей запястья и лодыжки.
Кэнди пришла в себя, вскинула руки и обняла мисс Щипли за шею. Мисс Щипли обратилась ко мне:
— Ты грязный (...). У тебя, Инксвитч, порочная душонка. Не смотри своими похотливыми глазами на эту бедную невинную девушку.
Мисс Щипли выпила пива, а Кэнди выкурила «косячок». Ей снова захотелось музыки.
Мисс Щипли нашла «Ночь на Лысой горе». Вскоре из дьявольских масок полилась наводящая ужас мелодия.
О боги, они снова хотели приняться за старое!
Мне еще сильнее досталось дубинкой.
Я потерял сознание.
Когда много позже я пришел в себя, они снова были на софе, но Кэнди стояла на коленях, и голова ее лежала на тощем животе мисс Щипли.
— А, — промолвила мисс Щипли. — Решил прекратить симуляцию, не так ли? — Она плюнула в меня.
Музыка кончилась. Но пиво и марихуана не кончались.
Спустя некоторое время Кэнди стала поглаживать волосы мисс Щипли.
— Музыки! — попросила она. — Я должна послушать музыку. Щипли, голубушка, что-нибудь для души, пожалуйста.
Мисс Щипли нашла пластинку с похоронными маршами и поставила на проигрыватель. Потом пошла и принесла дубинку побольше.
Я и ждать не стал, когда она ударит. Я погрузился в полное беспамятство под торжественно-печальные звуки похоронного марша. Откуда-то издалека до меня доносились шлепки и глухие звуки ударов по телу в ритме этой мелодии.
Наверное, прошел не один час, прежде чем я снова пришел в себя.
Кэнди, изогнувшись, лежала на краю софы. Ее тело было изрисовано губной помадой. Руки свесились на пол. Губы, влажные и размазанные, приоткрылись во сне.
Но мисс Щипли казалась ужасней, чем прежде. Она заметила, что я очнулся, встала с дивана и, расставив ноги и уперев руки в бока, сказала:
— Ты обязан передо мной извиниться.
Этого было достаточно, чтобы я насторожился.
— Ты думал, что я украла твои деньги. Знаю, знаю. Когда я положила в свою сумку последнюю пачку, я поняла, что именно так ты и думаешь. Ну-ка признавайся.
Я не хотел разговаривать. Но она потянулась и подняла с пола дубинку.
— Правильно, — сказал я. — И еще я подумал, что часть из них вы отдали начальнику службы безопасности.
— Борову? Как ты мог подумать такое о шефе Борове? Поверь мне, Инксвитч, в компании Роксентера ты немногого добьешься, выдумывая всякие небылицы о людях, на которых она держится! Он честный человек. Разве он что-нибудь говорил?
— У него на столе лежала куча денег.
— Ах это. Наверное, разжился на продаже наркотиков сотрудникам компании. В здании «Спрута» у него на это дело монополия, так что смотри, не покупай больше ни у кого. Как ты мог подумать плохое о таком прекрасном человеке!
Она с отвращением оглядела мое покрытое синяками обнаженное тело.
— Все мужики дрянь. Ты — этому доказательство. Нет, Инксвитч, ты не являешься жертвой какого-то надувательства. Все твои восемьдесят тысяч баксов вот здесь.
Мисс Щипли подошла к своему брошенному пальто. Она стала доставать из карманов пачки денег и складывать их в стопку на столе, украшенном по углам черепами. Потом начала осыпать деньгами мое тело. Банкноты порхали в воздухе и оседали на мне, пока не закрыли мне бедра.
Она достала из пальто что-то еще. Небольшую связку бумаг. Подошла и склонилась надо мной, почти соприкасаясь обнаженной грудью с моей собственной. Она держала в пальцах листок бумаги.
— Это копии действительных расписок в получении денег в моей конторе, — сказала она. — Зная, на что ты пойдешь, я сделала дубликаты. Три из них, как можешь убедиться, просто оправдательные документы, копии тех, что ты сам подписал. Но взгляника на эти, другие.
Я взглянул. Какая-то странная расписка: снизу — изображение моего лица, а в уголке — отпечаток пальца.
— Мало кому известно, — продолжала мисс Щипли, цедя слова сквозь тонкие губы, — что под стойкой, где расписываются, есть фотокамера. Она фотографирует лицо, которое просматривается сквозь подписываемый документ, и его изображение остается на этом документе. И мало кто знает, что ручка, которую дают людям у окошка номер тринадцать, снимает отпечаток пальца и с помощью электроники переносит его на расписку. Так что на расписке — и денежная сумма, и дата, и лицо, и отпечаток пальца. Каким она подписывается именем — неважно.
— Вы хотите сказать, что Роксентер...
— Нет-нет-нет, не этот идиот, — оборвала меня мисс Щипли. — Все это внедрила мисс Хапуга сама. Усовершенствование системы. Эти копии с лицами и отпечатками пальцев не заносятся в картотеки компании. Ты решил, что я необученная. Но она прекрасно научила меня, как это делается.
Она улыбнулась мне недоброй улыбкой и уперлась локтем в мою голую и посиневшую от кровоподтеков грудь.
— Довольно умная штука. С помощью ее мисс Хапуге удавалось прикарманивать половину денег, выдаваемых кассой. Понимаешь, если кто-то протестовал, ей нужно было только пригрозить, что она сообщит об изъятии денег в ГНС. За сокрытие доходов полагается три года тюрьмы. Это как минимум. А тот, кто обнаруживает сокрытие дохода и сообщает об этом в департамент налогов, получает от десяти до двадцати процентов от всей суммы.
Она шлепнула меня и улыбнулась:
— Так что видишь, Инксвитч, ты почти целиком в моей власти. Мисс Хапуге нравились деньги. Мне же нравятся другие вещи. Я усовершенствовала систему. Если ты не сделаешь так, как я скажу, я могу посадить тебя в федеральную тюрьму на три года. И выиграть от этой сделки от десяти до двадцати процентов, все по закону. Мисс Хапуге, при всей ее хитрости, не хватало воображения. Я же, пользуясь этой системой, могу шантажировать половину служащих «Спрута». И получать в привилегиях и деньгах гораздо больше того, о чем мисс Хапуге только мечталось.
Мисс Щипли поднялась на ноги и стояла голая, в красном освещении. Она горстями хватала деньги и подбрасывала их надо мной. Они жутковато кружились и опускались на мое избитое голое тело и вокруг него, а мисс Щипли напевала песенку без слов. Наконец она сказала:
— Так что все эти деньги твои, Инксвитч. Все до последней купюры. Не правда ли замечательно? — Она поплотнее прихлопнула их к моему животу и груди и к моим израненным бедрам.
Затем мисс Щипли ловко и быстро собрала их и запихала все в большую белую сумку. Сумку она положила в нижнюю часть тумбочки с проигрывателем. Когда она закрыла дверцу, я увидел, что на самом деле это сейф. Она изменила комбинацию цифр, вернулась к кровати и сказала:
— Только мне известен код к этому сейфу. И его из меня не выбьешь. Так что вот они, твои денежки Инксвитч.
Она стояла, расставив ноги, бесстыжая. Потом показала мне руку. В ней был стодолларовый банкнот.
— Этим, — сказала мисс Щипли, — ты оплатишь свой проезд на такси домой. И этого же тебе хватит на такси, чтобы возвратиться сюда завтра вечером.
Она с презрением уронила на меня банкнот.
— И, возможно, — пообещала она, — что завтра вечером я сжалюсь над тобой и подкину тебе по больше твоих же деньжат.
Я с ужасом глядел на это чудовище!
— Теперь обещай, что ты не поднимешь шума, если я сейчас отпущу тебя на волю.
Мне хотелось ее убить, и она это видела.
— Вон в том углу комнаты находится банковская видеокамера, — предупредила она. — Так что не забивай свою голову мыслями об убийстве. Обещаешь?
Что я мог поделать? Пришлось пообещать.
Мисс Щипли сняла с меня ручные и ножные браслеты. Когда я поднимался, страдая от боли, она подкинула мне одежду.
Я оделся. Взял сотенную купюру.
— И вот еще что, — сказала эта свирепая (...). — Если ты еще раз приблизишься к тринадцатому окошку, я просто возьму и выстрелю в тебя из автомата, что у меня под стойкой, и скажу, что он разрядился случайно. Единственное место, где ты получишь какие-либо деньги, Инксвитч, это здесь.
Она открыла входную дверь и чугунную решетку и стояла на ледяном сквозняке, голая, тонкогубая, говоря мне на прощание:
— В первый раз, когда ты подошел к моему окошку, Инксвитч, я велела тебе проваливать. Не думала, что ты настырный. Но благодаря курсам психиатрического регулирования рождаемости все мужики вокруг в последнее время превратились в «голубых», чтобы помочь сократить население земного шара. А мне не хочется, чтобы у милой парочки «голубых» испортились отношения. Но ты, Инксвитч, все же лучше, чем ничего. Хоть и ненамного. Поэтому жду тебя здесь завтра вечером. Это ведь лучше, чем целых три года в федеральной тюряге. Там бы тебя прикончили гомики. Не опаздывай.
Я бы дал ей пощечину, да вот только слишком болели пальцы.
Шатаясь, я выбрался на улицу, в холодную, безрадостную ночь.
Но каким бы смутным ни было мое сознание, надежда меня не покидала. В следующий раз, когда увижусь с этой (...), говорил я себе, я убью ее.
Живущий при отеле врач со своими полуночными: «ц-ц-ц, мы не должны давать волю нашим пальцам» — подлатал мои руки.
Декабрьское солнце струило свои лучи сквозь стекла закрытых дверей, выходящих на зимнюю террасу. Этот свет раздражал мне глаза.
Стараясь, насколько возможно, я заправил постель забинтованными и разбухшими от ваты руками. Синяки еще не перешли в голубовато-желтую гамму, что с ними — насколько я знал, непременно случится. Я чувствовал себя так, будто меня по ошибке приняли за участок асфальта и проехались по мне паровым катком. Это ощущение подтверждалось каждый раз, как только я делал попытку двигаться.
Но офицер Аппарата сделан из крепкого материала. У меня еще имелась пара пистолетов. Это были дуэльные пистолеты для черного пороха — дуэльная пара. Как-то раз я приобрел их по дешевке, полагая, что это оригиналы. Но они оказались просто копиями, сделанными в нынешние времена по образцу 1810 года. Это были кремневые пистолеты с девятидюймовыми стволами пятидесятого калибра. Такой полудюймовой пулей можно было бы раскроить тело почти напополам. Неуклюже, поскольку мешали бинты, я взвел и спустил курки. Вполне удовлетворительные искры! Порох и пули хранились в футляре.
Хрипя от боли, я зарядил их так, что хватило бы убить слона. Покончив с этим делом, я перешел на менее важные.
Кое-как помылся под душем — постарался, как мог. Каждая капля воды наносила мне едва ли не смертельное увечье. Намокли мои повязки. Пришлось их сушить, сунув руки в камин и держа их над пламенем. Мне повезло: бинты загорелись всего лишь два раза.
Постанывая от боли в руке, что держала телефонную трубку, я заказал себе завтрак.
Ну и с ним, разумеется, принесли эту (...) утреннюю газету.
Мазохизму неведомы никакие границы.
Я развернул газету и тут же нашел, что искал, на первой странице:
«ВУНДЕРКИНД. СУДЕБНЫЙ ТРИУМФ
В захватывающей судебной схватке с МИК Вундеркинд одержал победу.
Сегодня "Отвертини, Надувало и Сожрэ" заявили, что в деле "Уистер против Массачусетского института катастрофоведения" достигнуто быстрое внесудебное соглашение на сумму, хранимую пока в секрете.
Президент МИК лично подтвердил то, что Уистер восстановлен в правах учащегося и на работе в студенческом ресторане.
Студенческие возмущения тотчас прекратились. (См. фото на с. 23: "По всей стране победившие студенты снова хлынули в учебные классы".)
В судейских кругах возникло много разных предположений относительно суммы достигнутого соглашения. Известный астролог Герман Т. Гадай-Рак назвал цифру, равную миллионам...»
Я раздраженно бросил газету на стол — и это движение больно отозвалось в обеих руках. Этот (...) Мэдисон исполнил приказ. Он отделался по крайней мере от одного судебного иска. Но сделал он это таким образом, что Вундеркинд превратился в героя! (...), ведь Гробе ошибался насчет Мэдисона. Этот человек был намного хуже, чем я или кто-то еще мог предполагать!
Я кое-как взялся за ручку и открыл дверь в коридор. К ногам упала кипа газет от уличного разносчика. Я пнул эту кучу, что сразу же болью отозвалось в ступне.
Я не включал телевизор. Я не крутил ручки радио — да, собственно, и не мог бы этого делать. Я знал, что услышу: «Вундеркинд, Вундеркинд, Вундеркинд». Боже праведный!
Жизнь была для меня нестерпима.
Я снова улегся в постель.
Где-то в четыре часа пополудни меня разбудил звонок телефона. Обеими руками я снял трубку и поднес к уху.
— Инксвитч? — услышал я грубый голос.
— Да, — прохрипел я в ответ.
— Это инспекция налогов и сборов, Инксвитч. Мы только хотим убедиться, что имеем правильный адрес. — Трубку повесили.
Я резко спрыгнул с постели. Ох!
Эта (...) мисс Щипли! Если я не явлюсь... ее мысль была вполне ясна! Она выдаст меня полиции! Это, должно быть, ее рук дело. У нее, видимо, был мой адрес, или она могла достать его, если копнула как следует в кадровом списке сотрудников «Спрута». Каким еще образом могла бы заинтересоваться мной налоговая инспекция? Я же никогда в жизни не предоставлял ей декларацию о доходах!
Ничего другого не оставалось. Мисс Щипли, решил я, должна умереть. Она и Кэнди Лакрица. Мне придется вернуть себе эти расписки. Лучше подумать, как взорвать ее сейф.
Я с грехом пополам оделся.
Взрывчатки для подобных целей у меня было совсем немного. Я взял все, что имелось, и рассовал по карманам пальто. Туда же я сунул и дуэльные пистолеты, по одному в каждый карман.
Потом проковылял вниз и взял такси. Попросил высадить меня в квартале от дома, где жила миес Щипли.
Так как стояла зима, на улице уже стемнело. Окончился час пик. Я прошел, хромая, по темной улице, полный мрачной решимости.
На лестнице, ведущей с улицы в подвальный этаж, было темно хоть глаз коли. Пришлось пробираться на ощупь. Я взял в руки дуэльный пистолет, что лежал у меня в правом кармане. Взвел курок. Его внушительным дулом нажал на кнопку звонка. Отошел назад.
Я пожалел, что в 1810 году о глушителях еще ничего не знали. Грохнет, я полагал, ужасно!
Я услышал, что внутри кто-то подходит к двери. Узкая полоска света. Это была Кэнди все в том же платьице в складочку. Тут-то я понял, что сделал ошибку. Мне следовало позвонить три раза. Вероятно, это служило мисс Щипли сигналом. Она пользовалась им раньше.
На этот раз сигналом для мисс Щипли послужил щелчок отодвинутого Кэнди засова.
Бум!
Сзади на мою голову обрушилась дубинка!
По крайней мере, мне показалось, что это была дубинка.
Теряя сознание, я видел взрывающиеся вокруг меня звезды. Я слышал, как стукнулся об пол мой выпавший из руки пистолет.
Значит, мисс Щипли стояла в темноте подвальной лестницы и ждала, когда я позвоню, повернувшись лицом в противоположную от нее сторону!
В тот момент это было все, что мне пришло на ум.
Когда я очнулся, то обнаружил, что раздет догола, распластан на спине и прикован цепями к постели. Забинтованные руки не оказывали никакого сопротивления.
Мисс Щипли в костюме мужского покроя, в шляпе с загнутыми полями и галстуке-бабочке стояла и смотрела на меня.
— Инксвитч, — проговорила она, видя, что я уже пришел в себя. — Я только что признала тебя величайшим ослом этого года. И скоро мы услышим, как громко ты кричишь по-ослиному.
Мисс Щипли потянулась за дуэльными пистолетами, лежавшими на футляре со взрывчаткой, вынутом из моего пальто, и со знанием дела крутанула их на пальцах — оба одновременно. Затем оттянула массивные кремневые бойки и направила пистолеты на меня: один — в голову, другой — в живот.
Она спустила обе «собачки»!
Вспышка — одни только искры!
Она весело расхохоталась:
— Ты забыл заправить их порохом, Инксвитч. Ни одной крупицы в капсюле!
Кажется, это сильно ее забавляло. Она еще раз взвела оба курка. Поднесла пистолеты поближе к моему виску. Спустила курок того, что держала в левой руке.
Целый сноп искр больно обжег мне кожу. Я закусил губу. Мне не хотелось кричать. Эти идиотки от крика только возбуждаются и совсем лишаются рассудка!
Кэнди осторожно заглянула в дверь и спросила:
— Можно войти? Ведь теперь я не увижу, как его раздевают?
— Входи, лапочка, — разрешила мисс Щипли.
— У-у! — удивилась Кэнди. — Все тело черно-голубое!
— Цветное мясо, — сказала мисс Щипли. — Сегодня на ужин у нас цветное мясо. Тебе ножку или крылышко, моя милая девочка?
Кэнди вздрогнула:
— Какой ужас! Ты предлагаешь, чтобы я дотронулась до мужчины? Ты ведь знаешь, что инструктор нам это запретил. Мне даже сама мысль об этом отвратительна!
Мисс Щипли очень обеспокоилась тем, что возмутила ее. Она погладила ее ласково, успокаивающе. И пообещала:
— Буду придерживаться правил психиатрического регулирования рождаемости. — Затем у нее возникла блестящая идея. Ей не терпелось порадовать Кэнди. — А ну-ка смотри!
Она перевернула взведенный пистолет. Не успев закричать, я увидел, как из запального отверстия в капсюль сыплется порох.
Она спустила курок.
Бах!
Красное пламя тут же лизнуло мой живот.
Тяжелая пуля продырявила стену. Рухнул на пол набор развешанных на ней ножей.
Комнату наполнил запах порохового дыма.
И этот порох горел! Искры стали въедаться мне в кожу. Скованный, я ничего не мог поделать.
И заорал! На минуту меня так оглушило выстрелом, что я едва слышал собственный голос. Потом, немного погодя, слух ко мне вернулся.
Но ни одно из этих чудовищ не было в шоке.
Кэнди, тяжело дыша, с разгоревшимися глазками, тянула к себе мисс Щипли и пыталась одновременно стащить с себя одежду, взывая:
— Щипли, Щипли! Возьми меня!
Мисс Щипли взглянула на нее, удивившись: «Так скоро?» — и неохотно перевела глаза на меня. Но Кэнди осыпала ее поцелуями.
— Ладно, — согласилась она, схватила ее на руки и, внеся в соседнюю комнату, захлопнула дверь.
Причитания, стоны и вопли.
Тишина.
Низкое, свирепое бормотание.
Тишина.
Ладно, по крайней мере, я получил передышку на полчаса.
Вышла мисс Щипли. Туфли все еще были на ней. Она стояла и осыпала меня ругательствами. Каких только бранных слов она не употребила в мой адрес — знакомых мне и вовсе не знакомых.
Наконец ее язвительный сарказм исчерпался. Она села на софу и проговорила со жгучим презрением:
— Мужчины! Истязатели женщин!
— Мисс Щипли, — заговорил я, — сдается мне, что у вас есть психологическая проблема. Мне кажется, какое-то детское переживание, возможно, заставило вас поменяться ролями с... — Мне не приходило на ум ничего, что могло бы объяснить существование этого чудовища!
— Ну давай, Инксвитч, продолжай. Давай-ка по слушаем твои непристойные рассказы о тебе и соседских девочках. Может, расскажешь нам веселенькие истории о том, как ты бросал их на берег, усеянный острыми камнями, и топтал их лица! Или, может, о том, как у тебя была маленькая сестренка, которую ты заботливо превратил в шлюху. О, я уверена, что ты мог бы рассказать нам массу историй. Нас бы это не позабавило. За такие преступления, Инксвитч, тебя следует крепко побить! И ты получишь свое, Инксвитч, получишь! — Она обернулась. — Кэнди! — крикнула она в соседнюю комнату. — Эта (...) только что призналась! Иди-ка сюда!
Кэнди вошла. Она была голой и с интересом наблюдала за тем, как мисс Щипли достает большую дубинку.
— Ну вот, — сказала мисс Щипли, — теперь ты услышишь настоящие вопли, милая моя девочка.
— У меня нет сестры! — заорал я во все горло.
— У тебя она будет — когда я закончу, — пообещала мисс Щипли. И принялась энергично наносить удары. Наконец она остановилась. — Теперь признавайся! Ты сделал из своей сестренки шлюху?
Я поспешно сознался.
— Тогда эта трепка принесет тебе массу пользы, — сказала она и принялась за меня всерьез.
Время, должно быть, приближалось к полуночи. Они уже исчерпали запас пластинок. Комната была прокурена марихуаной. Обе они оставались голыми, и бесчисленные прогулки в соседнюю комнату истощили их окончательно.
Мисс Щипли сняла с меня цепи. Я кое-как натянул на себя одежду.
Она стояла в передней голая и, забыв про студеный ветер, держала наружную дверь открытой.
— Ты явно не обучался в компании, Инксвитч.
Сразу понятно, что тебе лишь бы навалиться на бабу и гонять ее в постели. Извращенец ты, Инксвитч.
Неужели ты не знаешь, что от этого бывают дети, а дети — запрещены? Думай постоянно о психиатрическом регулировании рождаемости, Инксвитч. Роксентер уволил бы тебя в два счета, если б знал, что ты благосклонен к старомодному сексу! Так что мы делаем тебе одолжение, Инксвитч. Мы постепенно отучим тебя от твоего мужичьего скотства. Считай это нашим благословением.
— О, конечно, — сказал я, запинаясь.
— И очень хорошо, Инксвитч, презренный ты (...). Придешь завтра вечером. Без пистолетов. И неважно, есть в них порох или нет. И смотри, чтоб никакой осечки. — Она помолчала. — Ах да, чуть не забыла. Вот еще одна сотня долларов. Сегодня ты был не очень. Может, завтра будешь получше. Так что давай, Инксвитч, не пропадай.
Она громко захлопнула дверь. Сотенный банкнот трепетно приземлился рядом с моей ногой.
Я, весь избитый, дрожал на холодном ветру.