Thank you.

This is the what of what?

Audience: August 4th, AD 14.

Аудитория: 4-е августа 14 года ЭД*.

August the 4th, AD 14. A memorable day, because it’s the day after bank holiday parade and nobody has pneumonia from the usual rain that they have on bank holiday. Very memorable day.

4-е августа 14 ЭД. Примечательный день, потому что это день после праздничного парада* и никто не заболел воспалением легких от вечного дождя, который идет по праздникам. Очень примечательный день.

Saint Hill Special Briefing Course, August the 4th, AD 14.

Специальный Инструктивный курс Сент-Хилла, 4-е августа 14 года ЭД.

All right. You seem to have hit a few records here lately, in your examination grades. Your examination grades on lectures and so forth, are coming up, up, up, up and I’m very proud of you with this. Thank you very much.

Хорошо. Похоже, в последнее время вы побили здесь несколько рекордов в результатах ваших экзаменов. Результаты экзаменов по лекциям и тому подобному поднимаются выше, выше, выше, выше, и поэтому я очень горжусь вами. Спасибо вам большое.

Aside from your own brightness on the subject, some of this is attributable to the fact that I’ve been talking about and teaching you something about study, and I think you have learned quite a bit about study in the last many weeks; and that is the subject of this lecture.

Кроме вашей собственной сообразительности в изучении данного предмета, это частично есть следствие того, что я рассказывал кое-что об учебе и преподавал вам это, и думаю, что в последние недели, а их было немало, вы узнали очень много об учебе — и это тема данной лекции.

I want to give you, in this lecture before it gets cold, a brief summary – no matter how rough and ragged and no matter how well worked out later – of the things I have learned about study. And I break my record by lecturing from a note. But I don’t want this to go too far before I make it a matter of lecture and record because I found out it was already getting dim in me skull. And I keep very little information in my skull lately, and that I do put in sometimes tends to get dim because it gets lost. So I didn’t want that to happen and I want to give you this information about study.

Я хочу рассказать вам в этой лекции, пока это еще не остыло, очень коротко о главном из того, что я узнал об учебе — неважно, насколько сырым и грубым получится это изложение, и неважно, насколько тщательно это будет проработано позже. И я тут немного себя опорочу тем, что буду читать лекцию по записям. Но я не хочу, чтобы это зашло слишком далеко, прежде чем стать темой лекции и записи, так как я обнаружил, что это начинает меркнуть в моей памяти. Последнее время я храню в своей памяти очень мало информации, а та, которую я туда все-таки помещаю, иногда склонна меркнуть и потом теряться. Я не хочу, чтобы это случилось — я хочу передать вам эту информацию об учебе.

Now, there’s not been a technology of study or a technology of education. Now, that sounds like a very far-fetched, fantastic statement, but it’s true – it’s true. There was a school technology, and – sort of – but it didn’t have too much to do with education. You see, there was the technology of how you go to school and how you get taught in school and how you teach children to go to school and how you go through grades and how you get examined and how you go through the college and so forth. There was an awful lot of this school technology. And you should differentiate between a school technology and an educational technology – it’s the first thing I’d ask you to do – because education very seldom, in its final touches, has anything to do with a school.

Так вот, до сих пор технологии учебы или технологии образования не существовало. Звучит как совершенно невероятное, фантастическое утверждение, но это правда. Это правда. Существовала школьная технология, что-то типа того, но она не имела большого отношения к образованию. Существовала технология того, как ходить в школу, как обучать в школе, как учить детей ходить в школу, как переходить из класса в класс, как сдавать экзамены, как поступить в вуз. Существовало ужасно много этой школьной технологии. Нужно различать школьную технологию и технологию образования — это первое, что я попросил бы вас сделать — потому что образование крайне редко, вообще говоря, имеет что-либо общее со школой.

The engineer who goes out reports to the job and he’s been beautifully taught along various ways on how to do the calculus curve of mensuration on how much gravel there is in an irregular pile. And by getting the calculus curve of several sections of this pile measured and formulized very carefully, he is then able, in looking at this barge and measuring it up, to finally tell how much gravel there is in this barge.

Инженер-выпускник является на работу, и он прекрасно обучен различным способам нахождения уравнений кривых для определения количества гравия в бесформенной куче; и, тщательно измерив эту кучу и получив уравнение кривой для нескольких ее участков, выраженное в виде формулы, он может, глядя на эту баржу и измеряя ее, сказать в конце концов, сколько гравия на этой барже.

This actually happened – happened in Cavite before the war, many years before the war. This young engineer had just gotten out of school and he did just that. He went down and he calculated the amount of gravel in the barge by calculus. And it was very arduous.

Этот случай произошел на самом деле, произошел в Кавите* до войны, за много лет до войны. Этот молодой инженер только что вышел из школы и вот что он сделал. Он пошел и вычислил количество гравия на барже с помощью интегрального исчисления*. Это была очень кропотливая работа.

And he’d been sent down by the chief engineer of the yard to find out if they had enough gravel. And he didn’t come back for most of the afternoon. So finally, the chief engineer got very, very curious about this and he went down there to find out where this young new engineer was and what he was doing and whether or not the sharks had gotten him or something. And he found him down there just putting the finishing touches on it, and he gave him – the young engineer gave the chief engineer – with great triumph, the fact that he had 150.7-9 cubic yards of gravel on hand. He had pages of calculations. And the yard foreman, a Filipino, standing near at hand, looked very sourly at the young engineer and he said, „Is that what you were doing? „And before the chief engineer could even get in there and find out what it was all about he said, „You see those white paint marks on the front and the back of the barge? Well, they tell you how much gravel is in the barge!“

Главный инженер складов послал его выяснить, достаточно ли у них гравия, и тот не возвращался почти полдня. Так что в конце концов главному инженеру стало очень-очень любопытно, и он пошел выяснять, где этот молодой новый инженер и что он делает, не съели ли его акулы, или что там еще. Он нашел его там — инженер вносил последние штрихи в свои вычисления, и сообщил ему — молодой инженер сообщил главному инженеру — с чувством великой победы тот факт, что в его распоряжении имеется от 115,2 до 115,4 кубических метров гравия. У него были целые страницы вычислений. А старший рабочий склада, филиппинец, стоявший рядом, посмотрел на молодого инженера очень недружелюбно и сказал: “И это — то, чем ты занимался?”. И главный инженер даже не успел включиться в разговор и выяснить, в чем дело, как филиппинец проговорил: “Видишь те отметки, сделанные белой краской спереди и сзади баржи? Так вот, они показывают, сколько гравия в барже!”.

I’ve had a wonderful example of how pedantic schooling can be as opposed to education. I read a dissertation last night on the subject of slides. The preparation of lantern slides. And boy, this was the most intricate calculations of how close you had to be to a screen and how – the density of the lantern slide had to be in order for you to get a proper lecture hall projection. And these went on and on, and if I hadn’t myself had experience in this particular line, I would have taken all this quite seriously. But it was somebody – I guess his pen just got to going and he couldn’t stop it. Because what you do if you have dim lantern slides is get a brighter lamp. You don’t move a projector backward and forward in the hall and calculate the superreflectiveness of the screen and all that sort of thing. Now, with great experience then – and it is considerable experience, you see, I know slides and densities and that sort of thing, by experience – I knew that this data I was being fed so laboriously had very, very little importance. See, it was interesting. You know, it was interesting that anybody would write that much on the subject.

Я получил чудесный пример того, насколько педантичной может быть школьная учеба, в противоположность образованию. Вчера вечером я прочитал диссертацию на тему о слайдах*. О подготовке диапозитивов. Боже мой, это были самые запутанные вычисления — насколько близко вы должны находиться к экрану, и какова должна быть плотность диапозитива, для того чтобы в лекционном зале у вас получилось хорошее изображение. И это продолжалось и продолжалось, и если бы у меня самого не было опыта именно в этой области, я бы все это воспринял совершенно всерьез. Но я думаю, его ручка набрала такую скорость, что он не мог ее остановить. Ведь когда слайды слишком темные, если что и делают — так это берут более яркую лампу. Не двигают проектор вперед и назад по залу и не вычисляют сверх-отражательную способность экрана, и всякие такие вещи. Так вот, поэтому, имея огромный опыт (и это весомый опыт: я знаю слайды, и их плотность, и все такое по опыту), я понимал, что информация, которой меня так усердно потчевали, имеет очень и очень мало важности. Это было интересно. Вы знаете, интересно, что кто-то мог так много написать об этом предмете.

But Reg and I and Bonwick at a circus not too long ago, with a mismatched voltage line and common bed sheeting hung up between two circus poles, enlarged a picture four to five diameters above anything ever intended for either the picture or the projector. Everybody was delighted; they looked beautiful. We had a twelve-by-twelve screen of bed sheeting which even had puckers in it. There was only one slide that it made look odd-one slide out of about two hundred – and it just happened to fall, this pucker did, in a young man’s face and it just fell wrong. Not a critical proposition at all.

А Рэг*, я и Бонвик*, не так давно в цирке, с помощью неправильного напряжения на проводах и обычных простыней, подвешенных между цирковыми опорами, увеличили изображение на 4-5 диаметров больше того, что можно было ожидать как от изображения, так и от проектора. Все были в восторге; они выглядели прекрасно. У нас был экран 4х4 метра из простыней, на которых даже были складки. Был только один слайд, который из-за этого приобрел странный вид, один слайд примерно из двух сотен: просто получилось так, что складка попала на лицо молодого человека, и оно просто стало искривленным. Совсем не критический момент.

You take any old density of slide and show it in – throw it into a projector, then, with enough lamp – and you put up a sheet that will reflect and you’ve got yourself just about the finest lantern slide show you ever wanted to see and there isn’t anybody going to say a word about it. Two pages of text out of how you calculate the density of a lantern slide – not a critical problem.

Вы берете слайд с какой угодно плотностью, вставляете его в проектор с достаточно сильной лампой, натягиваете простыню, которая будет отражать свет — и вот вам самое лучшее слайд-шоу, какое только можно соорудить, и никто ни слова вам не скажет. Две страницы текста о том, как вычислить плотность слайда — не такая уж важная проблема.

So, education would take into effect, as opposed to schooling, the relative importance of the data being taught. That’s very, very important. The relative importance of the data being taught, by which, one would say, the relative applicability of the data being taught – the applicability. Now, schooling, as opposed to education, has in actual fact no thought, no real thought of applicability, no such thought.

Таким образом, образование, в противоположность школьной учебе, должно включать в себя относительную важность преподаваемых данных. Это очень, очень важно. Относительная важность преподаваемых данных, под которой подразумевается относительная применимость преподаваемых данных — применимость. Так вот, в школьной учебе, в противоположность образованию, на самом деле, отсутствует представление о применимости.

It is just as important to the pedantic or scholastic school of education, this technology, that „Pliny, in the year umpty-ump-dash-ump, did hereinto aforesaid with semicolons, discover that there were sturgeons.“ Now, what you going to do with that datum? Yet a man’s whole career could have been wiped out, you see, by an inability to have vociferated this fact. This is under „fishing,“ heading of „ichthyology,“ see; fishing, fishes. Guy goes down to the bureau of fisheries, see? On his final examination paper he was asked, „Who and what and when discovered sturgeons?“ You can just see him now – young fellow in the bureau of fisheries out there off the north coast of Norway, blowing about forty degrees below zero trying to count the number of herring boats out there he’s going to have to rescue in the next twenty-four hours, using this datum about Pliny. You can just see this now. Inapplicable!

В формалистской или схоластической школе образования, в такой технологии, очень важно знать, что “Плиний* в году пум-пу-бум тире бум, согласно этому, действительно, точка с запятой, открыл, что существуют осетры”. Ну и что вы будете делать с этими данными? И, тем не менее, вся карьера человека может потерпеть крах из-за его неспособности озвучить этот факт. Это в науке “рыболовство”, раздел “ихтиологии”* — рыбная ловля, рыбы. Парень идет в Управление рыбного хозяйства. В его билете на выпускном экзамене — вопрос: “Кто и что и когда открыл осетров?”. Просто попробуйте теперь себе это вообразить: молодой человек из Управления рыбного хозяйства, где-то там далеко, у северного побережья Норвегии, шторм, холод около 40 градусов ниже нуля — он пытается сосчитать, сколько траулеров далеко в море нужно будет спасти в следующие 24 часа, используя эти данные о Плинии. Только посмотрите на это теперь. Неприменимо!

So, there’s a sort of a pomposity that goes along in the field of schooling that has no real basis in education. You’ll find this in the arts. You will find people who really think they are artistic and really know something about art, who are simply capable of rattling off a number of pictures. „There’s this picture and that picture, and there’s the other picture and so forth and it was painted – it was painted by Jules Drool, you know, and in 1710.“ See?

Так что в области школьной учебы присутствует своего рода напыщенность, для которой нет никакого реального основания в образовании. Вы найдете это в искусстве. Вы найдете людей, которые действительно думают, что они имеют отношение к искусству и действительно знают что-то об искусстве, потому что просто могут отбарабанить названия огромного количества картин. “Вот эта картина и та картина, и вот еще картина, и она была написана Юлианом Нюни* в 1710”.

You say, „What did Jules Drool paint it with, bud? What did he use?“

Вы говорите: “Чем Юлиан Нюни ее написал, браток? Что он использовал?”.

„Oh, uh – ha-ha. I think it’s an oil.“ But he knows it’s 1710, see? And he knows it was Jules Drool, and he knows the name of the painting is Shameful Morning or something.

“Хм, э... ха-ха. Я думаю, это масло”. Но он знает, что это 1710 год. И он знает, что это был Юлиан Нюни, и он знает, что название полотна — “Позорное утро” или что-то там такое.

But you ask this bird – you ask this bird, you say, „What did he paint it with?“

Но вы спрашиваете этого типа, вы говорите: “Чем он это написал?”.

„Oh, I think it was – uh, I think it’s an oil. I-I think it’s an oil. I-I-I think it’s an oil. It’s an oil.“

“Хм, я думаю, это было... Я думаю, это масло. Я... я думаю, это масло. Я... я... я думаю, это масло. Это масло”.

He ain’t got the point. It’s very valuable to know what they were painting with when. See? That’s quite valuable. You can use that. Well, you’d – just a crudest possible use – you see something that is painted with ICI Best House Paint, as represented of having been painted in 1510, you know that’s wrong, because they didn’t make peanut-oil-emulsion paint in… I mean, that’s crude, see? But you can see that it does have some applicability in the detection of authenticity. What did he paint it with? That’s very – that’s a good applicable datum, you see?

Он не понял. Это очень ценно — знать, когда чем писали картины. Поймите, это довольно ценно. Вы можете этим пользоваться. Ну, вот просто грубейший пример возможного применения такого знания: вы видите нечто написанное “лучшей краской для быта компании Ай-Си-Ай”*, и это представлено как написанное в 1510 году — и вы знаете, что это неправда, потому что краску на эмульсии из арахисового масла тогда не делали. Это грубый пример. Но вы видите, что это действительно некоторым образом применимо при установлении подлинности произведения. Чем он это написал? Это очень хорошее, применимое данное.

I’ll give you a parallel datum like this. I was tearing apart encyclopedias yesterday to find out if anybody else had ever mentioned a certain art form. I could find it no place but I did find in the dictionary that „doré“ meant „gold colored.“ I thought that was very interesting because the name I was looking for as an art form was a doré type and so I didn’t know which way I was going on this thing. I thought it was probably a man’s name, probably interfered with – with Gustave Doré, you know, and his etchings. No, it wasn’t after a man’s name and so the thing has never survived as a name, because it wasn’t a man, you see? It was simply a goldish form of art reproduction. So they called it a doré type and the name is so esoteric that it has only survived in the super-super-professional lines. If a guy was really on the ball and he delved into everything, he’d know there had been such a thing as a doré type, see? But otherwise, he wouldn’t know anything about it. Everybody knows what, for instance, a daguerreotype is, see? Nothing like that. But what was a doré type?

Я расскажу вам о похожем факте. Вчера я рвал на куски энциклопедии, чтобы выяснить, упоминал ли вообще еще кто-нибудь некую форму искусства. Я не мог нигде этого найти, но нашел-таки в словаре, что “доре” значит “золотистого цвета”. Я подумал, что это очень интересно, потому что название формы искусства, которую я искал, было “доре-тип”, и я не знал, где искать это дальше. Я думал, что это, возможно, имя человека, наверное, это у меня связалось с Густавом Доре, знаете, и его офортами*. Нет, это было названо не по имени человека, и поэтому это так и не сохранилось как название — потому что это был не человек. Это был просто вид репродукции произведения искусства в золотистых тонах. Поэтому его назвали доретип, и название было настолько эзотерическим, что сохранилось только в сверх-сверхпрофессиональных областях. Если парень действительно держал бы ухо востро и перерыл бы все, что можно, он узнал бы, что была такая штука, как доретип. Но в противном случае он ничего не узнал бы об этом. Каждый знает, например, что такое дагерротип*. Ничего похожего. Что это за доретип?

Well, that becomes important in examining the development of picture display, the display of pictures and so forth. So there was a type which did a strange piece of picture display. Well, you should be able to run such things back. Beyond that, in actual fact, whether it was Mr. Wall or Mr. Pall who invented it when – has nothing much to do with it. But how it was done, you see, at such and such a time – oh, that would have quite a bit to do with it, see?

Это становится важным, если рассматривать развитие фотографического изображения, фотовыставок и тому подобного. Да, существовал тип печати, с помощью которого производили необычное фотографическое изображение. И вы должны быть способны отслеживать такие вещи в обратном направлении. Кроме того, кто изобрел это — мистер Волл или мистер Полл — это на самом деле не имеет почти никакого отношения к делу. А как это было сделано, в такое-то и такое-то время — о, вот это может оказаться очень важным.

So, when you’re dealing with education you have to be very careful not to lean over into the significance. Don’t lean over into the significance exclusive of the mass. That is a very interesting datum. Now, when you get into significance versus mass, you get into action; and action could be defined as significance versus mass, of some kind or another. That’s rather drawing a longbow, you understand, but the reason one engages in action or doingness and so forth, is he has some kind of an idea of accomplishing something or making something or avoiding something or… He has – there’s a significance there, you know? There’s an idea about it. Even though – even when we look at a lot of particles flying around in the air and we say: „That’s a confusion,“ we’ve added significance to the mass, don’t you see? Do you see that?

Таким образом, когда вы имеете дело с образованием, нужно быть очень осторожным, чтобы не склоняться излишне в сторону значимости. Не склоняйтесь в сторону значимости, отделенной от массы. Это очень интересное данное. Так вот, когда вы занимаетесь вопросами о связи значимости и массы, то вы занимаетесь неким действием, которое можно определить как “сочетание значимости и массы”, того или иного рода. Это определенное сгущение красок, но причина того, что кто-то предпринимает действие или занимается делательностью и тому подобным, состоит в том, что у него есть какая-то идея о том, как выполнить что-то, сделать что-то или избежать чего-то. У него там есть значимость. Там представление об этом. Даже когда мы смотрим на множество частиц, летающих повсюду в воздухе, и говорим: “Это хаос”, мы добавляем значимость к массе.

But in education when the significance is never added to the mass but stands in pristine purity all by itself, you tend to get a jammed curriculum – no doingness. Let’s get down to earth about it, you see? I’ve just given you an example of it – I’ve just given you an example of it, of who – who invented what, see? And now we say, „And there was a great deal of conflict between these two men at that particular time. One of them – one of them had a greater idea of the destiny of his development than the other one did.“ Oh, what’s this got to do with anything? It’s a disrelated datum, don’t you see? It’s just a significance. It hadn’t anything to do with the doingness or the action, had nothing to do with the mass that you are now confronting. All it does is throw you a curve, you get the idea?

Но в образовании, если значимость никогда не добавляется к массе, а стоит в первозданной чистоте совершенно особняком, вы обычно застреваете на курсе: никакой делательности. Давайте вернемся на землю. Я только что привел вам пример этого, о том, кто что изобрел. А потом там говорится: “И между этими двумя людьми как раз в то время были большие разногласия. Один из них имел большую уверенность в великой судьбе своего открытия, чем другой”. Ох, к чему это вообще? Это ни с чем не связанная информация. Это всего лишь значимость: она не имеет никакого отношения к делательности или к действию, и никакого отношения к массе, которую вы сейчас конфронтируете. И она заставляет вас чувствовать себя дураком, уловили мысль?

So, school is expert at throwing curves until one begins to wonder whether or not school ever has education in mind. So, you could have a school technology which would teach, which would never really educate, never really train anyone. You see that? But it could be marvelous. You could fill your whole university through courses of the work of Thomas Hardy. You could have The Plight of Miners in Roman Times on the Cornwall Coast. You could have The Number of Synonyms and Antonyms used by Hunters and Huntresses in the 16th Century. You could have courses which flunk people because they referred to the wrong word, they used the wrong word in connection with the wrong group of animals, you see? You know, like you have „a covey of quail,“ you see, and „a covey of foxes,“ you know, that kind of thing, see? Very pedantic!

Школа специализируется в том, чтобы заставлять вас чувствовать себя дураком, что побуждает поинтересоваться, а думают ли вообще в школе об образовании? Существует школьная технология, которая учит, но никогда по-настоящему не дает образования, никогда по-настоящему никого не обучает. Вам это понятно? Но она могла бы быть изумительной. Можно наполнить до верху весь университет курсами вроде “Трудов Томаса Харди*”. Можно иметь там “Тяжелое положение шахтеров побережья Корнуолла* во времена Древнего Рима”. Можно иметь там “Число синонимов и антонимов, использовавшихся охотниками и охотницами в шестнадцатом столетии”. Можно иметь там курсы, где людям ставят “неуды” за то, что они сослались не на то слово, они использовали не то слово в связи с не той группой животных. Знаете, как оно бывает: “выводок перепелок” и “выводок лис” — вы знаете, такого рода вещи. Сплошной педантизм!

But what is the basic error here? The basic error – I’ll come back to it now – the basic error is simply failing to add the mass or doingness to the significance, see, failing to add the mass or the doingness to the significance. You say, „This fellow was a good painter. He painted and he painted and he painted and he painted and he painted. Well, he painted a lot.“ You could say this in 90,000 different ways. „He drove seven – his first seven wives batty by the fact he never paid any attention to anything but his painting.“ Well, it’s good curiosa but it is not an educational datum. It’s just curiosa. What did he paint, see?

Your student then must be taken into consideration. Your student is trying to get to be a painter. And I’m afraid they’ve spent so much time teaching them on how many wives the painters have had, or haven’t had, that their idea of painting is to get married and divorced or to become a walking catalog.

Необходимо принимать во внимание вашего студента. Ваш студент старается, в конце концов, стать художником, и я боюсь, что когда он так много времени потратил на изучение того, сколько жен было или не было у художников, его представление о живописи будет, что это “жениться и развестись”, или “стать ходячим каталогом”.

Well, of course, if you’re a judge, if you’re going to be a professional judge or a professional critic, not a painter but one of these birds, naturally you want to be practically a walking catalog, see? You want to overwhelm everybody. It’s good one-upmanship, you know? You walk through looking at things this way – this way. „Yes, this man over here, he’s copied – he’s copied Hans Verboten. Yes, that’s a very obscure painter of the 1416.“ See, you want to know things like that, you know, if you’re going to be that.

Ну, конечно, если вы судья, если вы собираетесь быть профессиональным судьей или профессиональным критиком, не художником, но одним из этих типов, естественно, вам нужно быть именно ходячим каталогом. Вам нужно ошеломлять всех. Это хороший способ заткнуть всех за пояс. Вы прогуливаетесь, глядя на вещи вот так, вот так: “Да, этот вот человек, он подражает... подражает Иоганну Табу*. Да, это весьма малоизвестный художник 1416 года”. Понимаете, вам нужно знать подобные вещи, если вы собираетесь стать таким специалистом.

But to be a painter – and that’s why you’d almost never turn a member of the arts out of a university. That is almost impossible. It’s unheard of and – to teach short story. They ruin more writers! Well, it’s of interest how they do this, and they detach the significance and the action. They separate these two things so it becomes a pure significance without any action or mass connected with it. And when you have done this you have then sort of wound a guy up in a no-confront of the subject and you’ve introverted him. And the way a student becomes introverted is to give him too much significance and too little doingness and too little mass.

Вот почему практически никогда выпускник университета не становится представителем искусств. Это почти невозможно. Это неслыханно, например, и в обучении мастерству короткого рассказа. Да они [те, кто обучает мастерству короткого рассказа] больше губят писателей! Интересно также то, как они это делают — они разъединяют значимость и действие. Они разделяют эти две вещи, так что это становится чистой значимостью, совсем без связанных с ней действий или масс. И когда вы это делаете, вы определенным образом приводите парня к неконфронту предмета и интровертируете его. Чтобы студент стал интровертированным, дайте ему слишком много значимости, и слишком мало делательности, и слишком мало массы.

That’s still knocking you for a loop. You keep looking at me with your heads tipped over here and I want to know what’s so incomprehensible about it? No, it’s slipping somewhere.

Это все еще сбивает вас с толку. Вы смотрите на меня вот такими глазами, и я хочу спросить — ну что тут непонятного? Где-то тут есть неправильность.

I don’t know how to state it, really, any more plainly than I’m stating it. If you’re going to teach a fellow about roller balls, give him a roller ball! Is this – is this difficult, see?

Я не знаю, как изложить это сколько-нибудь проще, чем я это излагаю. Если вы собираетесь учить парня шариковым ручкам, дайте ему шариковую ручку! Это трудно, а?

Don’t teach him the history of roller balls! Am I making more sense?

Аудитория: Нет.

Audience: Yes.

Не учите его истории шариковых ручек! В моих словах больше смысла?

All right. Does it – does that make sense? It doesn’t?

Аудитория: Да.

Audience: Yes, yes.

Здорово. В этом есть смысл? Нет?

So, when you have detached the significance from the action and separated these two things apart, you can have schooling but you can’t have education. And that’s basically how it’s done.

Аудитория: Есть.

If you want to wind up with a whole bunch of do-less graduates, if you want to wind up with a whole bunch of painters who can’t paint, a whole bunch of doctors who can’t doc, engineers who can’t eng, then by George, you’re going to just – all you have to do is take the doingness and the mass connected with the subject and park that over here as something you really don’t want to have much to do with and go into the total significance of it all. And then you make a highly impractical person. And this is the only way it’s done. There aren’t a number of other ways to do this. You wind it up hard enough and he never does go out of school, he never does leave school; he becomes a professor.

Таким образом, когда вы отделили значимость от действия и разъединили эти две вещи, то у вас может быть школьная учеба, но не может быть образования. Вот как это делается, по сути.

Now, I’ve learned that for a person to teach who cannot do, is a terrible mistake. Let’s get right down to earth here, in Scientology. If our Instructors couldn’t audit – guahhh! What goes on? If our Instructors couldn’t audit, what catastrophe would we face in all educational lines? Supposing they all knew the history of auditing and then supposing they could give you chapter and verse of everything ever written on the subject and tell you exactly where to find this and tell you how many pages it had; supposing they could do that – but they couldn’t audit. This would be somewhat catastrophic. And any trouble that an Instructor has in teaching has a little bit of something to do with something he doesn’t confront about the doingness or the mass of the subject. You got the idea?

Если вы хотите в конце концов получить целый ворох ничего не умеющих делать выпускников, если хотите в конце концов получить целый ворох живописцев, которые не умеют писать, целый ворох докторов, которые не умеют “докторить”, инженеров, которые не умеют “инженерить”, тогда, ей богу, вам надо просто взять делательность и массу, связанные с предметом, и отложить их в сторону, как то, с чем вы действительно не очень-то хотите связываться, и углубиться в тотальную значимость всего этого. И тогда вы создадите в высшей степени непрактичного человека. И это делается только так. Других способов сделать это немного. Это сработает достаточно сильно, и он так и не выйдет из школы, так и не покинет ее — он станет преподавателем!

So, this Instructor finds that he really doesn’t like to teach geometry or something like that. Well, he can’t do anything with geometry. Do you see? He’s got a blind spot in this particular direction.

Я узнал, что для человека, который не умеет делать это, заниматься преподаванием этого — ужасная ошибка. Давайте сразу сойдем с небес на землю, здесь, в Саентологии. Если наши инструкторы не могли бы одитировать — ах! Что творилось бы? Если бы наши инструкторы не умели бы одитировать — с какой катастрофой мы столкнулись бы в области образования? Предположим, все они знали бы историю одитинга, и потом предположим, они могли бы рассказать вам все, что когда-либо было написано на эту тему до мельчайших подробностей, и сказать вам точно, где это найти, и сказать, сколько там страниц — предположим, они могли бы сделать все это, но не могли бы одитировать. Это было бы просто катастрофой. И любая трудность в преподавании, которую испытывает инструктор, как-то связана с неконфронтом делательности или массы этого предмета. Вы уловили мою мысль?

Now, this became so notable from my inspection and study of study that I was practically struck dumb on the subject. It goes to this degree: that a person who is simply writing the reports of people who can do is too far removed for the execution of a good textbook. A person writing reports of people who can do, no matter what people this person consulted, is too far removed from the doingness and mass to make a studiable, good textbook.

Вот инструктор обнаруживает, что ему действительно не нравится преподавать геометрию или что-то в этом роде. Что ж, он ничего не может делать с этой геометрией. У него слепое пятно* именно в этой области.

That is remarkable.

Так вот, это стало настолько ясно заметно при рассмотрении и изучении учебы, что я был практически огорошен этим предметом. Это доходит до того, что если человек просто пишет о других, способных делать что-то, то он слишком далек от того, чтобы создать хороший учебник. Человек, пишущий о людях, способных делать что-то (независимо от того, с кем он при этом консультируется), слишком далек от делательности и массы, чтобы суметь сделать хороший учебник, по которому можно учиться.

Now, you understand all this background I am giving you here on this particular subject – came about when I realized that if we were going on upstairs and we knew something about the mind, that we had to wrap up another subject which is entirely separate to the subject we were trying to wrap up. This is our inheriting the dropped balls of yesterday. They didn’t wrap up the subject of education, so we have to wrap up the subject of education, you see, in order to educate; just for our own practical application, see? Well, they didn’t do it. They got a lot of money for it, they were paid to do it and they didn’t do it, see? So you feel the same crossness that you would feel at the switchman that you had down there on the railroad tracks and he drew his pay to throw the switch and he didn’t, you know? And the Twentieth Century Limited went off the rails, see? And you say, „That blas, of blah, blah, blah, blah – that was his job and he didn’t do it,“ see? Same way, same way. Here we are. We’ve got a difficult subject to confront because one is studying what one is, and we should have had the whole subject of education beautifully wrapped up. But instead of that, it’s just muddied up. There are many preconceptions in this line.

Это стоит отметить.

So, I recognized that it was necessary – even though we had made great inroads on this – I recognized that it was necessary that I get a new viewpoint on this subject. Therefore I picked up an analogous, or a similar line of study, in that it’s a practical subject – if you know certain things and you do certain things, you get a certain result, see? That type of a practical subject – and yet one that sort of borders over into the field of the arts, don’t you see, so that you have to have some judgment and taste and so forth. And I picked up this subject – one, because it was available, two, because I had some interest in it – but basically because it did show a fairly decent pattern of what an auditor would do.

Все эти многое объясняющие сведения на данную тему, которые я вам здесь даю, возникли тогда, когда я осознал, что, если мы поднимаемся выше и знаем что-то об уме, мы должны разобраться с другим предметом, существующим совершенно отдельно от того, с которым мы стараемся разобраться. Мы наследуем пропущенные мячи прошлого. Они не проработали предмет образования, поэтому мы должны проработать предмет образования, чтобы предоставлять его: просто ради нашего собственного практического применения. Так вот, они этого не сделали. Они получили за это много денег, им платили за то, чтобы они это сделали, и они этого не сделали. Поэтому вы чувствуете то же раздражение, которое почувствовали бы по отношению к стрелочнику где-то там, на железной дороге; он получил зарплату за то, что будет переводить стрелку, и не перевел ее, и “20 век лимитед”* сошел с рельсов. И вы говорите: “Эх, так его раз-эдак, это была его работа, и он не сделал этого”. Опять то же самое, то же самое. Приехали. Нам приходится конфронтировать трудный предмет, в котором человек изучает, чем он сам является, и для нас было бы лучше, чтобы весь предмет образования был как следует проработан. Но вместо этого он только запутан. В этой области витает множество предрассудков.

In other words, he has certain theories and actions which he’s supposed to perform which, when applied, will produce a certain result if he uses judgment and good taste. Now, you’d – it isn’t the same thing: auditing and photography are very long from the same thing. But auditing does have this in common with photography, that when you do certain things, and you do them right, you then wind up with a result, with a certain result. But if you do these things a bit wrong, you don’t wind up with a result, you see? But also, if you do these things and you do them without using good sense, see, you also don’t wind up with a result, see? It’s a comparable action.

И я понял, что необходимо — даже несмотря на то, что мы в большой степени расчистили это — что мне необходимо взглянуть на этот предмет с новой точки зрения. Поэтому я занялся областью знаний, аналогичной нашей или похожей на нашу в том, что это практический предмет (если вы знаете определенные вещи и делаете определенные вещи, то получаете определенный результат — практический предмет такого типа), и к тому же такой, который как бы выходит за собственные границы, попадая в область искусства, так что нужно иметь здравое суждение, вкус и тому подобное. И я занялся этим предметом, (1) потому что он был доступен, (2) потому что он меня в какой-то степени интересовал, но в основном потому, что он действительно показывал весьма достойный образец того, что обычно делает одитор.

So I picked up this particular field and took a full, blasting, exclamation point, professional course on this from the word „izzard“ straight on through. Now this was all sandwiched in during the last few months of everything else I’ve had to do. And I learned, however, a great deal about it just by experiencing subjectively something that was off the subject of what we are doing, something that I had a dilettante knowledge of and so forth. And as I showed you the other day, I think it was starting to come up with a professional result. So then therefore, the course was well studied and did lead to a finite result at the other end of things.

Другими словами, у него есть определенные теории и действия, которые он должен выполнять, которые при применении дают определенный результат, если при этом пользоваться здравым суждением и хорошим вкусом. Однако это не то же самое: одитинг и фотография — это далеко не одно и то же. Но вот что общее у одитинга с фотографией: когда вы делаете определенные вещи и делаете их правильно, тогда в конце концов вы получаете результат, определенный результат. Но если вы делаете эти вещи слегка неправильно, то в конце не получаете результата. Также, если вы делаете это, не пользуясь здравым смыслом, вы также в конце не получаете результата. Это сопоставимые действия.

I’ve gone past the point now of just studying it and I can actually develop those points and portions of it necessary to produce the better result, don’t you see? It’s gone over that borderline. For instance, it’s all right to do this and that and the other thing and you do that exactly by the textbook. But if you’re terribly good by the textbook, why, you can then give it that extra frill over here that makes it come out on top, don’t you see? In other words, you can use the textbook so well that you can think while you’re doing it. Do you see that? Now, that is what I have been going through.

Так вот, я занялся данным предметом [фотографией] и выбрал полный, мощнейший, с восклицательным знаком, профессиональный курс по нему [по предмету фотографии], в котором было все, от “А” до “Я”. Кстати, все это было плотно втиснуто по времени между всем остальным, что я должен был делать в последние несколько месяцев. И как бы там ни было, я узнал очень многое об этом [о фотографии], просто субъективно испытывая что-то, что не имело никакого отношения к тому предмету, которым мы занимаемся [т.е. к Саентологии], что-то, о чем я обладал только дилетантскими знаниями. И как я вам недавно показывал, думаю, это начало приближаться к профессиональным результатам. Следовательно, курс был изучен хорошо и действительно привел к конечному результату.

And I noticed a great many points very early that would never have struck me if I were not working in a completely new field of study. This is not a field, by the way, that I was absolutely new to. I’ve actually been trained in darkrooms and that sort of thing from a practical viewpoint. So, from another viewpoint here – that I got an idea of – that actually just practical training isn’t enough. You can’t just give the guy the tools and say, „All right. Well, dabble around with it and go to work on the Daily Express and watch the birds rushing in and out of the darkroom at the Daily Express and if you do that long enough, why, you will become a good photographer.“ That’s not true! I have fabulous evidence that this is not true. The evidence lies before you every morning when you glance at the paper. What they commonly call a news photograph is so bad and oddly enough most of those boys are untrained. The top-notchers that you see around, the real headliners and that sort of thing, oddly enough, are trained.

Я теперь миновал момент простого изучения предмета, и могу на самом деле развивать те его аспекты и составные части, которые необходимы, чтобы производить лучший результат. Я уже перешел эту границу. Например, совершенно нормально делать то, и другое, и третье точно по учебнику — но если у вас по учебнику все получается ужасно хорошо, что ж, тогда вы можете придать этому ту дополнительную изюминку, которая выведет это на высший уровень. Другими словами, вы обладаете способностью применять учебник настолько хорошо, что в то время, когда делаете это, способны еще и думать. Вам это понятно? Вот как это происходит.

It isn’t, then, a gift that they suddenly pick up, see? It isn’t this vast talent-fellow sees a camera – „Oh!“ you see, and this huge streak of light goes through his skull of that brilliant inspiration and he clicks the shutter and then he has pictures all over the front of everything. It doesn’t work that way. And he can go through all of the menial jobs he wants to in the field of photography, cleaning plates and all the rest of those things, through to the last bitter end of the thing and he will never become a top-notch photographer. They’re doing it all the time because this is the way the newspapers get the young men to come in and work in their darkrooms. They tell them this and that’s not true.

И я почти сразу заметил очень много моментов, которые никогда не бросились бы в глаза, если бы я не работал в совершенно новой области знаний. Это область, между прочим, с которой я не то чтобы совсем не знаком. На самом деле меня учили в фотолабораториях, и тому подобное, с практической точки зрения. Таким образом, с другой точки зрения, о которой я получил действительное представление, только практической учебы недостаточно. Вы не можете просто дать парню инструменты и сказать: “Ладно. Пощелкай тут этим и иди работай в “Дейли экспресс”*, и посмотри на этих типов, бегающих туда-сюда сквозь двери лаборатории в “Дейли экспресс”, и если ты будешь делать это достаточно долго, что ж, ты станешь хорошим фотографом”. Это неправда! У меня есть потрясающее доказательство того, что это неправда. Доказательство лежит перед вами каждое утро, когда вы бросаете взгляд на газету. То, что обычно называют фоторепортажем, выглядит настолько плохо, что становится довольно странно — как так может быть, что большинство этих ребят не обучены. Но первоклассные специалисты, которых вы видите вокруг, настоящие мастера-суперпрофессионалы, как ни странно, обучены.

Top-notch photographers of England are most severely trained photographers you ever had anything to do with. They are just a little bit too severely trained, if anything. But they’re hot. You get Tony Armstrong – Jones, my God! If you ever saw a man use standard photography, this guy uses it with a capital „S“ with an exclamation point. He can’t even take a picture of his own new baby without setting up the exact textbook lighting for a baby picture, see? He doesn’t even get thrown by the event of being a father, you see? He goes and gets the exact lamps and he sets them up at the exact angle and he fixes them up this way. He got a fluke picture by doing this – it’s just one of those flukes. You run into them all the time – you take advantage of them. Nevertheless, his lighting was absolutely textbook. This guy is a headliner, see? He’s taken design photography now, and in the – in the big Sunday Times Magazine Section – he had an article in there a couple of Sundays ago and I know he just laughed like mad when he published that lead picture in there. He’s standing outside of a building, he gets the perfect architectural texture – he’s been elected to the Design Council and so forth – he takes – stands outside the building, he gets the perfect texture of the brick, perfect texture of glass, perfect texture of everything, and shoots the inside of the building like daylight. And I know what he did. He said, „Nobody will notice it but a pro, but let them figure out how I did it,“ see?

Значит, это не дар, который они неожиданно приобрели. Это не этот огромный талант: парень видит камеру: “О!”, и великолепное вдохновение пронзает его череп мощной вспышкой света, он щелкает затвором, и его фотографиями сплошь покрываются первые страницы всего на свете. Это таким образом не работает. И он может пройти через все, какие захочет, виды черной работы в области фотографии: через промывание пластин* и все остальное, выпить эту горькую чашу до дна — но так и не стать никогда первоклассным фотографом. Именно таким путем — в редакциях газет постоянно отправляют молодых людей работать в лабораториях. Они говорят им, что это — путь к профессионализму, а это неправда.

He knew the public would just be interested in it sort of as a picture and so forth. But I’m sure that it was in the back of his mind, „Let somebody figure out how I did this,“ see? I don’t know how he did it. I know how I would have done it but you don’t shoot from the outside of a building in glaring sunlight and get the total detail of the inside of the building without doing cutouts or something and this is no cutout. How did he do it, see? And I know he sort of laughed to himself because he’s put together, of course, two brands of very standard lighting. Knows his subject cold, you see? So he – but he uses it in this peculiar way with color film to get this fantastic result. You never stand outside of a building, see it in perfect detail and look into the room inside and see it in perfect detail at the same level of light. And then you don’t shoot this in color. No latitude to the film.

Первоклассные фотографы Англии — самые жестко обученные фотографы на свете. Если и есть какая-то проблема в связи с этим, то она состоит в том, что они даже слишком жестко обучены. Но они — асы! Вот Тони Армстронг-Джонс*. Боже мой! Если вы когда-нибудь видели человека, применяющего стандартную фотографию, этот парень использует ее с большой буквы “С” с восклицательным знаком. Он даже не может сфотографировать своего собственного новорожденного ребенка без того, чтобы не установить точное, по учебнику, освещение для детской фотографии. Его не трогает даже то, что он стал отцом. Он идет и берет точно те лампы, которые нужны, и он устанавливает их под точным углом и закрепляет их. И он получает фотографию типа “случайно подсмотренная сценка из жизни” — один из этих “подарков судьбы”. Вы все время видите такие моменты вокруг: их надо подлавливать. Тем не менее его освещение было в абсолютном соответствии с учебником. Этот парень — герой газетных заголовков. Он сейчас занимается фотодизайном в большом отделе журнала “Санди таймз”. У него была там статья пару воскресений назад, и я знаю, он в душе падал со смеху, публикуя там ту основную фотографию. Он стоит снаружи здания, снимает совершенную архитектурную фактуру (его избрали в Совет по дизайну и тому подобное), совершенную фактуру кирпича, совершенную фактуру стекла, совершенную фактуру всего — и фотографирует внутреннюю часть здания так, как при дневном свете. И я знаю, что он сделал. Он сказал: “Хе-хе-хе-хе! Никто не заметит этого, кроме профи, но они-то пусть и поломают голову над тем, как я это сделал”.

But a pro can be counted on to do things like that. But when you break him right on down, why can he do things like that? He knows all the right ways to do it and therefore he knows how to „fail“ at doing what he’s doing and then he can think that extra step, see? He knows his equipment and so when he can think that one more step, that makes him a champion.

Он знал, что публику это заинтересует просто как фотография, но я уверен, что была у него задняя мысль: “Пусть кто-нибудь поломает голову над тем, как я это сделал”. Я не знаю, как он это сделал. Я знаю, как я бы это сделал — но вы не снимете — снаружи здания при ярком солнечном свете — то, что внутри здания, так, чтобы была видна каждая деталь, не делая монтажа или чего-то еще; а это не монтаж. Как он это сделал. И я знаю: он как бы смеялся про себя, потому что он соединил вместе, конечно, два типа совершенно стандартного освещения. Знает свой предмет до тонкости, но использует его таким необычным образом с цветной пленкой, чтобы получить этот фантастический результат. Вы не сможете, стоя снаружи здания и видя его абсолютно во всех деталях, заглянуть в комнату внутри и увидеть ее также абсолютно во всех деталях, при одинаковом уровне освещенности. И к тому же вы не снимете это в цвете: не позволит широтная характеристика пленки*.

The leading glamour photographer of England is a fellow named Tom Hustler. They’re always calling in Tom Hustler to shoot some star or something of the sort. They rave about his pictures. Well, it’s quite amazing, because Tom Hustler never took anything in his life except a standard professional photograph. He never took anything. He doesn’t even add that extra. He is so standard that he’s painful to look at if you’re a pro, see? The hair light is always exactly where the hair light is supposed to be – that light that you see in portraits that gives the little gleam to the person’s hair, see? His main light, the big one, and the fill, they’re always in exactly the right position. His background is always exact. It’s just a technically perfect photograph, do you see? There isn’t anybody else in England taking them.

Но профи, и в этом на него можно рассчитывать, сделает подобные вещи. А что если разобрать его по косточкам: почему он способен делать подобные вещи? Он знает все способы, как правильно делать это, и, следовательно, знает, как можно “не справиться” с тем, что он делает, и значит, может заранее продумать этот добавочный шаг. Он знает свое оборудование, и поэтому может продумать тот еще один шаг — и это делает его чемпионом.

Lancere, the great theater photographer, I am told – I am told – their great theater photographer. I saw some pictures by this character the other day, he’s about as standard as a pig lost in the swamp, see? And the pictures look it – they’re faulty. And his lighting is not standard and he doesn’t know what to do with the lighting. I think he’s got baby picture lighting he’s lighting stars with or something of the sort. He’s just not a pro. You see? Shows up – bang! People look at the picture; and you show them one that is perfectly lighted, you say, „How about this one,“ you see?

Ведущий блестящий фотограф Англии номер один — это парень по имени Том Хастлер. Сфотографировать кинозвезду или что-то в этом роде — всегда зовут Тома Хастлера. Они до небес превозносят его снимки. Что ж, это довольно удивительно, потому что Том Хастлер никогда в жизни не занимался ничем, кроме стандартной профессиональной фотографии — он никогда не занимался ничем другим. Он даже не добавлял тот дополнительный шаг! Он настолько стандартен, что на него просто больно смотреть, когда ты профи. Свет для волос всегда точно там, где должен быть свет для волос — тот свет, который вы видите на портретах, придающий волосам человека немного блеска. Его основной свет (большой) и дополнительный — они всегда точно в правильном положении. Его задний план всегда точен. Это просто технически совершенная фотография. В Англии нет никого другого, кто бы снимал такое.

They say, „Oh! That’s a beautiful picture,“ you see? And you show the next one and it’s got a technical imperfection in it and they, well, they don’t like that so well. They can’t tell you why, this is a common guy off the street, see? Now, photography has got the common denominator of the public taste. What does the public want to see and what does the public like to see?

Лансере, великий театральный фотограф, как мне сказали — как мне сказали — недавно я видел несколько фотографий, которые сделал этот чудак. Он почти так же стандартен, как свинья, заблудившаяся в болоте. И фотографии так и смотрятся: в них полно ошибок. Его освещение нестандартно, и он не знает, что делать с освещением. Я думаю, что он использует освещение для детской фотографии, чтобы освещать звезды или что-нибудь в этом духе. Он просто не профи. Смотришь на это и — бамм! Человек смотрит на фотографию — вы показываете ему ту, которую сняли при совершенном освещении, и спрашиваете: “Как насчет этой?”.

So now, we have a new subject in photography – this is another reason I chose it – brand new subject. Just a little over a century old. About 1810 – 1810 somebody said, „You know, I get a poiple shadow on a piece of paper when I paint it with some funny chemicals“ and there it all began. Color photography is so far from new that they were actually projecting color photographs on the screen for the edification of audiences – not hand-colored or anything – as the same time as Mr. Brady. But, that’s all new. That’s a Johnny-come-lately subject, isn’t it? It’s not really had time to pick up too much snob. It’s not had time to get lost.

Он говорит: “О! Это красивая фотография”. Показываете другую, в которой есть технический изъян, и он — ну, она ему не так сильно нравится. Он не может сказать вам, почему: это простой парень с улицы. Так вот, общий знаменатель фотографии — вкус публики. [Критерий состоит в том,] Что хочет видеть публика и что публике нравится видеть?

So, to make my point, when you give it all mass and doingness and no significance, you also fail. In other words, you can send this fellow up as a darkroom assistant to the Daily Mail, have him packing cameras for somebody or other, and have him standing in there at Lancere’s adjusting lights for half a lifetime without his ever really becoming a pro.

Фотография сейчас — новый предмет (это еще одна причина, почему я ее выбрал), совершенно новый предмет. Ему всего немногим больше столетия. Году в 1810 кто-то сказал: “Знаете, у меня получается фиолетовая тень на клочке бумаги, когда я покрываю его какими-то особенными химикатами”, — и тут все и началось. Цветная фотография сама по себе [по сравнению с черно-белой] не особенно нова — на самом деле цветные фотографии — не раскрашенные вручную или что-то вроде того — проецировали на экран в целях просвещения слушателей еще во времена мистера Брейди*. Но фотография — это совершенно новое дело. Это предмет-новичок. Он в действительности не имел времени, чтобы чересчур погрязнуть в снобизме. Он не имел времени, чтобы сбиться с дороги.

So, professionalism has to do with the significance and the doingness and the mass. It has to do with all of those things. You can’t have all doingness and no significance, and you can’t have total significance and no doingness and wind up with a final result in the way of a student. Education, then, would consist of a balanced activity which would treat with equal importance the significance and the doingness of a subject. You would treat these things equally. Now, this is not a new thought – it’s not a new thought. It’s been with us for some time.

Так вот, моя точка зрения состоит в том, что если вы даете всю массу и делательность, но никакой значимости, вы тоже потерпите крах. Другими словами, можно отправить этого парня ассистентом в фотолабораторию “Дейли мейл” и заставить его готовить камеры для кого-нибудь, и заставить его оставаться полжизни при Лансере, настраивая освещение — но он так никогда и не станет профи.

But it was terribly confirmed to me on an inspection of what is standard photography today and having been over the jumps and being almost finished with this course and ready for my finals, I thought I had better just make all these notes of it and so forth. But one of the things that stuck me in the eye all the way through the line is the pro, the real pro, was the fellow who knew the significance and had experience in the doingness and the handling of the mass. And that was a real pro; a real professional.

Таким образом, профессионализм связан со значимостью и делательностью и массой. Он связан со всеми этими вещами. Вы не можете обходиться одной делательностью без значимости, и не можете обходиться тотальной значимостью без делательности, и получить потом конечный результат, если речь идет о студенте. Образование, следовательно, должно представлять собой уравновешенную делательность, для которой одинаково важны и значимость, и делательность предмета. Вы должны относиться к этим вещам как к равным. Что ж, эта мысль не нова, эта мысль не нова: она была у нас с некоторых пор.

Now, you say, „Well, what about this fellow who comes busting out of the middle of nowhere and he all of a sudden develops this whole fantastic panorama of new material?“ No, you were looking at a pro. You didn’t look at anybody who suddenly busted out of nowhere uninformed and so forth. But his education might easily – because it wasn’t being taught anyplace – the significance was backed up by a great deal of additional hard study, see? You still had the study there, see? He studied like mad.

Но я получил ей ужасное подтверждение, когда проверял, что представляет собой сегодня стандартная фотография; и теперь, когда я прошел все испытания и почти покончил с этим курсом и готов к последним экзаменам, я подумал, что мне надо просто изложить все это письменно. Но одна из вещей, которая бросалась в глаза постоянно, пока я этим занимался — это то, что профи, настоящий профи — это парень, который сведущ в значимости, и при этом имеет опыт в делательности и обращении с массой. И это настоящий профи, настоящий профессионал.

Let’s take somebody like the fellow who projected the first color pictures. I bet you he could have given you the number and book of practically every photograph that had been taken in the history of photography, which went back of him only about 20-30 years. He must have known them, see? He must have known them all. Then you go back into it a little bit further, you’ll probably find out he was a chemist by training, see?

Что ж, вы скажете: “Ну а как насчет того парня, который вырывается из пучины неизвестности и совершенно неожиданно создает эту прямо-таки фантастическую панораму совершенно новых материалов?”. Нет, это был профи. Вы смотрели не на кого-то, кто неожиданно вырвался из пучины неизвестности, ничего не зная. Его образование вполне могло бы оказаться — так как это нигде не преподают — эта значимость могла бы оказаться основанной на большом количестве дополнительной усиленной учебы. Учеба здесь все-таки присутствует. Он учился как ненормальный.

Professionalism, then, doesn’t leap full-armed from the breath of somebody’s hope. Professionalism is sweated for. And also, professionals are distinguished by the fact that they work hard.

Возьмем кого-нибудь, вроде того парня, который проецировал первые цветные фотографии. Бьюсь об заклад, он мог бы назвать номер и книгу, где можно найти практически каждый снимок, что был снят в истории фотографии, которая насчитывала в те времена всего около 20-30 лет. Он их должен был знать. Он все их должен был знать. Потом вы вернетесь еще немного назад и, может быть, выясните, что он был химиком по образованию.

Dilettantism is supposed to mean „good at many things,“ but actually I would rather extend its meaning a little bit to saying that „unprofessional at everything,“ because part of professionalism is hard work. You, really – to pick up all the significance of a subject and to put that into a doingness action and so forth, rough, rough, rough.

Профессионализм не появляется во всеоружии просто от дыхания надежды. Профессионализм добывается потом. Профессионалы отличаются тем, что они упорно трудятся.

Now, that all sounds very interesting but there is another factor involved in it: Is, you don’t have to have done everything that was done in order to be a pro and that is a very hopeful thing. And I learned that the hard way. You don’t have to have made a piece of photographic film in order to become grounded in making photographic film, see? That’s lucky for you, you don’t have to make a human mind in order to fix one up. That’s carrying the point a little broad but you actually don’t have to have run Standard Operating Procedure of July of 1950, in order to call yourself a professional auditor. If you did that, why great – great, see? Fine. But you take someone who’s being trained in 1964, to ask him to do that would be silly.

Предполагается, что “дилетант” означает “умеющий многое”, но на самом деле я бы скорее расширил немного значение этого слова, добавив “но непрофессиональный во всем”, потому что часть профессионализма — упорный труд. Действительно, воспринять всю значимость предмета и вложить это в действие, относящееся к области делательности, — это тяжело, тяжело, тяжело.

Right now, to – this stage of study, for me to go and get some chemicals of some kind or another and some old horses’ hooves and boil them up, and – so as to have some gelatin and put these things all together so as to make one of the original forms of wet plate, and expose it wet in one of my cameras – which was the way they did it, you see and so forth, well, it’d just come out at the other end. I – what would I say out of this? „Well, I’ve done it.“ So what? I’m not going to do it. Not again. That would wreck the camera, of course. Do you see what I mean? That can be overstressed. Now, we get to the overstresses.

Что ж, все это звучит очень интересно, но в этом есть еще один фактор — что вы не обязаны делать все, что было сделано до вас, для того чтобы стать профи, и это очень обнадеживает. Я узнал это жестким способом. Вы не обязаны уметь изготавливать пленки, чтобы познакомиться с элементарными основами изготовления фотопленки. Вам повезло в этом: вы не обязаны создавать человеческий ум, для того чтобы его ремонтировать. Это делает мысль немного шире, но вы на самом деле не обязаны уметь проводить “Стандартную действующую процедуру” июля 1950 года*, для того чтобы называться профессиональным одитором. Если вы умеете делать это, что ж, здорово! Здорово. Отлично! Но возьмите кого-то, кто учится в 1964 году — просить его делать это было бы глупо.

The doingness can be terribly overstressed. I’ve already showed you significance can be terribly overstressed. „Pliny did write on the – ye old wax tablet,“ which he wrote on with a stylus, which that day had a dull point, because his slave had a headache, „that sturgeons…“ See, you can go crazy on this subject, see, of significance. You can go nuts. You can wildly overestimate what a student has to know. You can also underestimate it.

Прямо сейчас, мне, на этой стадии учебы, пойти и взять каких-то химикатов того или иного рода, старых лошадиных копыт, и сварить их, чтобы получить желатин, и все это соединить, с тем чтобы сделать одну из первоначальных форм влажной пластины*, и экспонировать во влажном виде в одной из моих камер (это то, как они делали) — просто ради того, чтобы она в конце концов получилась — что бы я сказал на это? “Так, я сделал это”. И что с того? Я не собираюсь делать это — никогда больше. Это, конечно, вдобавок испортит камеру. Понимаете, что я имею в виду? Можно сделать слишком сильный акцент на этом. Теперь переходим к сильным акцентам.

But the wildest shot, when they get to formal schooling, is to shoot the moon with this thing. Just go overboard with it, just go crazy with it – make – drive everybody around the bend with it, see? It’s sort of a method of forbidding somebody the subject, see? See? „If you can’t tell us all the papers of Sigmund Freud, you can never be a diplomate in psychiatry.“ It’s a fact, the total examination for the highest rank of psychiatry is simply the title, the date written and the place of publication of each one of Freud’s papers. I know I exaggerate and a psychiatrist, if he were here right now, would say, „Oh, how you-rowr-rowr-rowr-rowr-rowr-rowr,“ you know? He’d sound like Vixie out here when you kick her. But he’d be lying in his teeth, because that’s his diplomate examination. I know – I knew a psychiatrist, nursed him through a psychotic break, because he was taking it.

На делательности можно сделать акцент сверх всякой меры. Я уже показал вам, что на значимости можно сделать акцент сверх всякой меры. “Плиний действительно написал на старой восковой табличке — на коей он писал стилем, конец коего в тот день был тупым, потому что у его раба болела голова — о том, что осетры...”. Понимаете? Можно помешаться на таком предмете, на этой значимости. Можно рехнуться. Можно дико переоценить, что должен знать студент. Можно также и недооценить это.

And I don’t think you can get much closer to the examination without, in actual fact, taking it yourself. And that was what was driving him around the bend. He was preparing for that exam that way and he took the exam that way and that was it. It was very funny watching him prepare for the exam, he’d keep rolling up on a ball, sucking his thumb; rolling up in a ball, you know, in the fetal position on the couch so he could study this. It was very funny. I never did tell him, „You know, brother, I think you’re keyed in.“ But overweighted significance is a way of defeating a student, way overweighted.

Но самое дикое, что происходит, когда дело доходит до формальной школьной учебы — что они делают страшный перебор [в значимости]. Они переходят все рамки, просто с ума сходят, всех доводят этим до умопомрачения. Это один из способов отвадить кого-либо от изучения предмета. Понимаете? “Если вы не сможете назвать все работы Зигмунда Фрейда, вы никогда не сможете стать дипломированным психиатром”. Это факт. Весь экзамен на высшее звание в психиатрии — это просто заглавие, дата написания и место публикации каждой из работ Фрейда. Я знаю, что преувеличиваю, и психиатр, окажись он здесь прямо сейчас, сказал бы: “Да как вы...ррр-ав, ррр-ав, ррр-ррр-ав-ав!” — знаете. Он завизжал бы, как наша Викси*, когда дашь ей пинка. Но он бы при этом безбожно лгал, потому что в этом состоит экзамен на диплом. Я знаю. Я знал психиатра, нянчился с ним, когда у него был психотический срыв из-за того, что он сдавал этот экзамен.

Now, you can err to the degree that you’re giving him a subject which he’s never going to do. Now, let’s take it over into Scientology. You’re giving him all the data, necessary to run Standard Operating Procedure of July, Elizabeth, New Jersey and so forth. And the mistake is to give him all of it. He’s never going to use it.

И я не думаю, что можно намного ближе познакомиться с таким экзаменом, разве что в самом деле попробовать его сдать. И именно это доводило его до умопомрачения. Он так готовился к экзамену, он так сдавал экзамен, и это было именно так. Было очень забавно наблюдать, как он готовится к экзамену. Он не переставал сворачиваться в клубок, сосать палец — сворачиваться клубком, вы знаете, в позе зародыша, на кушетке, чтобы умудриться это изучить. Это было очень забавно. Я так и не сказал ему: “Знаешь, приятель, я думаю, у тебя кий-ин* [включение]”. Излишний акцент на значимости — это способ привести студента к поражению, слишком отяготить его.

All you want to know, you – all you want to give him is enough so he can identify it. If he collides with this thing again, he said, „Hey, that’s Standard Operating Procedure of July,“ you know, „back there, Elizabeth.“ „Early days, Elizabeth,“ is about all you want to get through there. „Yeah, that sort of thing. Finger snap, yeah.“ Something like that. „Oh, yes. They did that, early days.“ Have some dim idea where this thing fits, you see? That’s about all you want to get across to him. He’s not going to do it, see? So therefore, if he’s not going to do it, you’ve got to strip the significance off of it. You got the idea? That’s the way these are kept in balance. If the guy isn’t going to do it, take the significance off of it. See, you’ve got to keep these things in balance. If he’s going to do it, pour it to him, man!

Так вот, вы ошибаетесь пропорционально тому, сколько вы преподаете ему материала, которым он никогда не будет заниматься. Теперь давайте перенесем это в Саентологию. Вы даете человеку все необходимые данные для проведения “Стандартной Действующей процедуры” от июля-месяца, Элизабет, Нью-Джерси. И давать ему это целиком — это ошибка. Он никогда не будет это использовать.

Let’s take an esoteric process like bromoil. Well, they didn’t use to have panchromatic film, so it drove them mad. They didn’t use to have a film that responded to color, so it drove them absolutely stark, staring mad trying to get a tree light enough so that it looked like a tree, you know? When they made a picture of a tree, they had an awful time with this sort of thing. So they did this fantastic process, like photolithography. I won’t burden you with any of the details, because – ohh – horrible! It makes me shudder to remember it. Nobody’s ever going to do a bromoil, unless he’s a doodle-daddle type of darkroom bug, you know? See, he’s got to be a real darkroom bug, because there’s much simpler methods of producing the same result, do you see?

Все, что вам нужно дать ему — это научить его узнавать это — этого достаточно. Если он еще раз сталкивается с этой вещью, он говорит: “А, это “Стандартная действующая процедура”, была такая раньше, там, в Элизабет”. “Давние времена, Элизабет” — это почти все, что вам нужно довести до его сознания. “Да, типа того. Щелчок пальцами, да”. Что-то вроде этого. “Угу, да. Они делали это в те времена”. Пусть у него будет некое смутное представление, откуда эта вещь. Это почти все, что вы должны ему передать. Он не будет этим заниматься. Поэтому, раз он не будет этим заниматься, вы должны снять с этого значимость. Вы уловили мою мысль? Таким образом эти вещи сохранятся в равновесии. Если парень не будет этого делать, уберите с этого значимость. Понимаете, вы должны сохранять эти вещи в равновесии. Если он будет это делать, так выложите ему все об этом!

Well, some old-time photographer that is a real purist and so forth, in New York, would listen to that statement and he’d say, „I don’t know that you’ll never do a bromoil. You can’t be sure, you know. I myself have done bromoils and so forth. Only took me thirty days one time to do one bromoil print.“ That’s about the length of time, see? Oh! Cruel! And right when I was coming down the home stretch with my course I had a half a textbook on how you did bromoil prints. A half a textbook! It is there in its most painful excruciating detail, but not, incidentally, in such a way that you could really do one by referring to the text. It goes like this, the order of action, which is another point down here which I’ll get to – the order of action is all wrong in it. That is to say, „Now make sure that you lay this wet picture,“ you see, „this wet print out on the back of the tray that will fit it, or glass, and make sure that you lay it out and pin it all down carefully. Now, before you do that, make sure that you have the other print ready, because you’re going to need it in a second.“ Oh, no, see? You’re on what I know as order of. You’ve got down to this line, and you’re slavishly going down the line mentally doing the action, you see, and then you find out you’ve made a mistake, see? He tells you now that there was another action you should have done before the action he tells you to do, see? Zzrrrrrrr! And you have a feeling like you’ve made a terrible mistake.

Возьмем такой эзотерический процесс, как бром-ойл*. Что ж, у них тогда не было цветной пленки, и это сводило их с ума. У них тогда не было пленки, которая реагировала бы на цвет, поэтому они абсолютно, совершенно сходили с ума, пытаясь получить дерево достаточно ярким, чтобы оно выглядело как дерево. Они ужасно мучились с такого рода вещами. Поэтому они выполняли такой фантастический процесс, как фотолитография*. Я не буду нагружать вас какими-либо подробностями, потому что — ужас! Меня передергивает, когда я это вспоминаю. Никто никогда не станет делать бром-ойл, если только он не фанат лабораторий, мающийся дурью! Для этого нужно быть настоящим фанатом лабораторий, потому что существуют гораздо более простые способы получить тот же результат.

But bromoil is there in its most excruciating detail and has not been done seriously for a number of years. You could probably win a salon exhibit with a bromoil print. You probably could today. Judges would stand there and they’d look at it and they’d say, „What’s this?“ They’re quite beautiful. „Uhh, what’s this? My God! A bromoil, you know? Gee, you know? Give him first technical prize.“ That’s about all you’d get for it, see? „Somebody has actually done a bromoil print – wow!“ See? And they’d say, „Gee,“ you know? They themselves would know what this involved – being trained people, see? Public would go by, look on down at the rest of the pictures; wouldn’t stop any eyes.

Ну, какой-нибудь фотограф прежних времен, настоящий поборник строгих правил и тому подобного, в Нью-Йорке, выслушал бы это заявление и сказал бы: “Я не думаю, что вы никогда не будете делать бром-ойл. Никогда нельзя быть уверенным, знаете ли. Я сам делал бром-ойлы и тому подобное. Всего-то 30 дней ушло один раз на то, чтоб отпечатать один бром-ойл”. Это примерная продолжительность времени. О, жестоко! И как раз, когда я выходил на финишную прямую моего курса, у меня было пол-учебника о том, как печатать бром-ойлы. Пол-учебника! Все здесь, во всех своих болезненных, мучительных деталях, но между прочим, не в таком виде, чтобы можно было сделать бром-ойл, обращаясь к этому тексту. Это происходит таким образом. Порядок действий (что является следующим пунктом, до которого я еще доберусь), порядок действий в нем совершенно неправильный. Вот, например: “Теперь убедитесь, что вы положили эту влажную фотографию, этот влажный отпечаток на обратную сторону подноса, который подойдет по размеру, или на стекло, и убедитесь, что вы расправили его и осторожно прикололи со всех сторон. Теперь, перед тем как вы сделали это, убедитесь, что вы подготовили другой отпечаток, потому что он вам понадобится через секунду”. О нет. Речь идет о том, что я называю порядком. Вы дошли по тексту до этой строчки, и вы послушно продолжаете читать, мысленно выполняя действие, а потом обнаруживаете, что сделали ошибку. Теперь он вам говорит, что там было другое действие, которое нужно было сделать прежде того действия, которое он вам сказал сделать. Ззррррр! И у вас появляется чувство, что вы совершили ужасную ошибку.

But it would have meant about thirty days, or something like that, of pure, dripping sweat. But to be taught how to do it, down to the last comma, down to the last bit of temperature, down to every mistake that you could make in doing this thing which you’re never going to do, absolutely takes the cake right off the top of the oven. Wow! See? There is all this doingness which is never going to be matched with a doingness, you see? So all this significance is then built up with an undone never-will-be-done doingness, so it all becomes significance.

Но бром-ойл здесь, в своих самых мучительных подробностях, хотя всерьез его не делали уже многие годы. С бром-ойлом вы могли бы, возможно, стать лучшим на салонной выставке. Вы, возможно, могли бы это сегодня сделать. Члены жюри стояли бы там и смотрели бы на него, и говорили бы: “Что это?”. (Они довольно красивые.) “Что это? Боже мой, бром-ойл!”, — знаете? “Ух ты”. “Дайте ему первый приз за техническое исполнение”. Это и все, что вы получили бы за него. “Кто-то на самом деле напечатал бром-ойл — ничего себе!”. И они сказали бы: “Ух ты!”, — знаете? Они сами, будучи людьми учеными, знали бы, чего это стоило. Но публика ходила бы мимо и рассматривала другие фотографии — он не привлек бы ни одного взгляда.

So, the doingness all but moves over here into the significance department, don’t you see? And it doesn’t just unbalance it; it winds you up with some ghastly headaches, I know. I say, „Well, I’ve got to get through this to get to the end of this course or I don’t get any diploma. Got to make it. ‘So you take a stipple brush.’ Now, let me read that again. ‘You…’“ Ghastly, you know? You’re never going to take a stipple brush. You couldn’t care less.

Но это значило бы дней 30 — или около того — чистого, ручьями льющегося пота. Но учиться тому, как это делать, до последней запятой, до последнего деления на градуснике, до каждой ошибки, которую вы могли бы совершить, делая эту вещь, которую не собираетесь делать никогда — это совершенно ни к чему, совершенно бессмысленно. На кой черт?! Вот вся эта делательность, которая никогда не будет сочетаться с какой-либо [реальной] делательностью. Таким образом, вся эта значимость увенчивается несделанной делательностью, которая никогда-не-будет-сделанной, так что это все становится просто значимостью.

So they couldn’t make prints in 1890! All right. Great! We don’t happen to be having that trouble today. Like asking you to study the aspects – you are studying to some slight degree, but they are very useful – but studying some of the aspect of a „pc lists that were made in 1950“ – they weren’t published – but what could – you know, no meters, see – so what could the auditor detect without any meter? What would the pc do that would indicate this, see? And then giving it to you in total, painful detail. All you’re going to do is read your tone arm, see? But giving you this other in total painful detail, „You sit there and you audit with your fingers on their pulse,“ you see, and now give you the whole rundown of the Japanese or Chinese system of pulse counting by pressure because that’s the more complex system.

Таким образом, делательность, можно сказать, просто целиком перемещается в область значимости. И это не просто выводит это из равновесия — это приводит к жестоким головным болям. Я знаю. Я говорю: “Ладно, я должен через это пройти, чтоб добраться до конца этого курса, а то не видать мне никакого диплома. Надо сделать это. “Итак, вы берете кисть для штрихового письма”. А ну, дай-ка снова прочитаю. “Берете...”. Ужасно, вы знаете? Вы вовсе не собираетесь брать кисть для штрихового письма. Вам никакого дела до этого нет.

That was actually what I used, the Chinese system of pulse counting, trying to get up on it – how – oh, you’d be surprised, man – you sit there today – you were absolutely at the beginning of road nowhere in the – just about 14-15 years ago, there was no way to tell what the reaction of the pc was; there was no way to tell what a hot subject was; there was no way to look into anybody’s mind; there was no way to record it, if you did. Just a nowhere view, see? Grim.

Ну, они не умели печатать снимки в 1890! Хорошо! Здорово! Нам не приходится испытывать эти трудности сегодня. Это все равно что просить вас изучать особенности — вы изучаете их в какой-то степени, но только то, что очень нужно — но изучать какие-то особенности “списков для преклиров”, которые были составлены в 1950? Они не были опубликованы. Да и что мог — ведь измерительных приборов не было — что мог одитор обнаружить без Э-метра? Что должен преклир делать такого, что указывало бы на это. И потом преподать вам это в полных, болезненных подробностях. Хотя все, что вам придется делать на самом деле — это снимать показания ручки тона. Но преподать вам это, другое, в полных болезненных подробностях: как вы сидите и одитируете, держа пальцы на его пульсе, а потом там описываются все подробности японской или китайской системы счета пульса с помощью нажатия, потому что это более сложная система.

But now, for you to be taught, who are never going to do it, how you detect a tone arm response without any meter because of the various physiological manifestations of the pc, the motion of the chest – very important, see, the change of breath, coloration; eye coloration. There is a whole subject of how do you know if a process is flat by the eye coloration. Very interesting subject! How would you like to learn the several thousand words that were written on this subject?

Это на самом деле то, что я использовал — китайская система счета пульса. О, вы были бы страшно удивлены. Вот вы сидите здесь сегодня — ведь вы были в самом начале Дороги в Никуда всего лет 14-15 назад, не было способа определить, что является реакцией преклира, определить, что является заряженным пунктом, заглянуть в чей-то ум, записать это, даже если бы вам удалось это сделать. Просто путь в Никуда. Мрачно.

All you have to know, if you were taught this, is that there was such a subject. You see? You could very easily learn there was such a subject and there is the subject, which is what makes the E-Meter important, see? This other subject is so complex that the E-Meter solves this other subject, which is „How do you tell what’s going on in the pc?“ And that subject had many ramifications, see? And if a process is really getting to a pc, his eye color will change, you see? Or his pulse will smooth out, you know? That’s about all you have to know. The rest of this is bric-a-brac.

Однако в наше время обучать вас — тех, кто никогда не будет этого делать — тому, как определять ручку тона безо всякого Э-метра по различным физиологическим проявлениям преклира: движению грудной клетки (очень важно, понимаете), изменению дыхания, цвету лица, цвету глаз. Существует целая наука определения того, сглажен ли процесс, по цвету глаз. Очень интересный предмет! Как бы вам понравилось изучать тексты в несколько тысяч слов, написанные на эту тему?

All right, somebody can spend his whole life, whole life working in the field and realm of bric-a-brac and have a good time. There are fellows who study the history of bromoil – not do it – study the history of it – as almost a full-time hobby or profession or something, see? So, you can get these incredible significances built up in a subject which actually don’t amplify the doingness or the expected action of the student. Then this is giving him doingness which becomes a significance.

Все, что нужно знать, если бы вас этому учили — что существовал такой предмет. Вы вполне могли бы знать, что такой предмет был — что существует предмет, который и делает Э-метр важным. Этот другой предмет настолько сложен, что Э-метр разрешает этот другой предмет, а именно вопрос о том, как определить, что происходит в преклире? И этот предмет имел много ответвлений. И если процесс действительно доходит до преклира, цвет его глаз изменится. И его пульс станет ровным. Это практически все, что вы должны знать. Все остальное — финтифлюшки.

So we get to the next point of the line which is the conversion of doingnesses to only significances. And if a subject does very much of this, you’ve just about had it. If you convert all the doingnesses of a subject over into significance – that’s how you do it, is you take some subject which is not going to be performed and you describe it far beyond any necessity. Then you’ve got a conversion, see? Now, if you can go the reverse, you can say the significance is convertible over to the doingness. And you have just had an example of that – the fellow is never going to make a bromoil, so you make him make a bromoil. See, it’s properly merely a significance today; it’s just properly a significance. There was a thing called a bromoil print. Fine, it existed, see? What it was, was it depended on the same principle now used in photolithography. Gelatin holds water and water repels oil, see? Uses these various principles. Interesting to know, see? You can cover it in a paragraph or two, see?

Да, кто-то может прожить всю жизнь, работая в области и царстве финтифлюшек, и здорово провести время. Есть парни, которые изучают историю бром-ойла — не делают его, а изучают его историю — в качестве хобби, которое занимает все время, или в качестве профессии, или еще чего-то. Можно эти невероятные значимости, которые в действительности не усиливают делательность или ожидаемые действия студента, выстроить в каком-то предмете до небес. Это даст ему делательность, которая становится значимостью.

Now, if we go too far on this particular line, by making some person do some ancient, old act, which he is never again going to do, we’ve taken something that should have just remained there as a significance and we have pushed it over into a doingness action. And it again upsets the student most ghastly. I’m sure he would have – I’m sure it’d be cute to grind some wheat with a millstone, you see? It could be a hobby, don’t you see? It could be very nice, but there would have to be some good reason why you were doing it. Do you see? A good reason why you were doing it, see? And if it’s just that you want to see how they did it primitively, well, maybe that’s a good enough reason, see? But that’s if you want to do it. Did you notice the choice of words? To make a student do it is a fantastic error. Silly! And his reaction to your effort to teach him is an ARC break. He can’t figure out why the devil he’s doing this in the first place.

Таким образом, мы переходим к следующему моменту, а именно к превращению делательностей в чистые значимости. И если в предмете их слишком много, то это уже почти получилось. Если превратить все делательности предмета в значимость, – то есть как вы делаете это, берется какой-нибудь предмет, который никогда не будет осуществлен, и описывается сверх всякой необходимости. И тогда это превращение готово, видите?

So we come to the conclusion that the doingness and the mass of a subject are the current, applicable and useful doingnesses and masses of the subject and those are what should be taught – hard. They’re applicable – the applicable doingnesses and masses. In other words, the student should be taught what the student is going to be doing. And the significances that should be taught to the student are – don’t compare to what I just told you. The significances are enough background so as not to get – and this is something they’ve all missed, and this is how an engineer gets to be forty years old and goes old hat – is enough significance so that he doesn’t get stuck in the mechanical doingness he’s been taught – and you’ve got to give him enough significance. In other words, that’s a little bit more significance than you would expect to give him. And that’s why you give him the history of it, to show that it was developed and give him some sketch of its development. And that’s why you show him how the thing evolved and what the doingnesses of it were.

Теперь можно рассмотреть обратное — можно увидеть, что и значимость тоже может превратиться в делательность. И вы только что видели пример этого: парень никогда не будет делать бром-ойл, но его заставляют делать бром-ойл. Видите, сегодня это полностью и исключительно значимость, это просто и исключительно значимость. Была некая вещь, которая называлась бром-масляная печать. Прекрасно, она существовала. Что это было — это было основано на том же принципе, который сейчас используется в фотолитографии: желатин удерживает воду, а вода отталкивает масло. Использует эти разные принципы. Интересно знать. Это можно описать в одном-двух абзацах.

So you see, it becomes asinine to make him do these old things. You’re just trying to show him that there were some other doingnesses, don’t you see? And you’re making him conversant with the principles with which he’s operating and if he’s sufficiently conversant with those, then the doingness and the other action which he is being taught don’t become obsolete because he can think, see? And that’s the difference between a pro – that’s the difference between a „pro“ and a „practical man.“ It shows up quite additionally, is a pro always does it by the textbook, with a difference; always does it by the textbook, a bit better. And when the thing shifts, it doesn’t look like a shift to him, it looks like simply the same thing with its face slightly shifted. Do you see? It doesn’t look all that brassy new.

Так вот, если мы заходим слишком далеко в данном направлении, заставляя кого-то выполнять какое-то древнее, старое действие, которое он никогда больше выполнять не будет, то мы берем то, что должно было просто оставаться там как значимость, и запихиваем это в делательность. И это снова, самым отвратительным образом, сбивает студента с толку.

Now, you’ll hear people around – you’ve just shifted how you do a repetitive command – and you will have people around that tell you, „We’ve changed all of Scientology.“ Well, they had learned the practical action – they’d learned the doingness of giving a practi – a repetitive command, but they had no theory over here of why they were doing this, or what was – what one was trying to accomplish with this, such as flatten the mental comm lag, do you see, that the guy’s going through, or anything like that, flatten the process. They just knew this thing of a steady grind, so the second you changed one comma in it, they thought you’d changed all of Scientology, don’t you see? But the guy who has grounding on the subject and who knows what processes are and what they’re supposed to do, he would say, „Yeah, well, that – that…“ He’d give it the proper significance, you see? He’d say, „Well, ah – that’s an out – slightly out of ARC, so it should be shifted slightly, see? That knocks the pc a little bit out of ARC. But this other wording, that’s very clever. That doesn’t knock the pc. See, that doesn’t give him a ‘no ARC,’ you see?“ Yeah, nothing changed, see, to him. Everything looked calm, normal, so forth.

Я уверен, это было бы остроумно — смолоть немного пшеницы ручным жерновом. Это могло бы быть хобби, вы понимаете меня? Это могло бы быть очень мило, но должна существовать какая-то веская причина, чего ради вы это делаете. Вы понимаете? Веская причина, почему вы это делаете. И если причина только в том, что вы хотели посмотреть, как это делалось изначально — что ж, может быть, это весьма веская причина, но это если вы хотите это делать. Вы заметили акцент? Заставлять студента делать это — фантастическая ошибка. Глупо! И его реакция на ваши усилия обучить его — разрыв АРО. Прежде всего, он не может понять, ради чего, черт побери, он это делает.

Now, a professional then is able to advance and a practical man quite commonly cannot advance. A theoretician, then, would be well taught, but seldom educated. Somebody who is just dealing in theory and nothing but theory, and so forth, could be absolutely beautifully taught, he could be wonderfully schooled, but he would not be educated in that subject because he would have had the doingness missing in that subject. His doingness would have been gone. He’s just an expert on the painters of the nineteenth century, that’s all. He knows the theory of all of their paintings – just the theory. It’s not being done anymore, nobody ever expects to do it again.

Таким образом, мы приходим к заключению: делательность и масса предмета — это современные, применимые и нужные делательности и массы предмета, и именно им нужно обучать — обучать как следует. Они применимы — это применимые делательности и массы. Другими словами, студента нужно учить тому, что студент собирается делать. И значимости, которым нужно обучить студента (не сравнивайте с тем, что я только что вам рассказал) должны иметься в достаточном объеме для того, чтобы не застрять. И это то, что они все упустили, и это то, как инженер доживает до 40 лет, и “выходит в тираж”. Значимости должно быть достаточно для того, чтобы не застрять в механической делательности, которой его учили — нужно дать ему достаточно значимости. Другими словами, это чуть-чуть больше значимости, чем предполагалось бы ему дать [чисто для самой работы]. Вот зачем ему дается история этого — чтобы показать, что это было развито, и дать ему какой-то набросок развития этого, и вот почему ему показывается, как эта вещь развивалась и что было ее делательностью.

But you’ll find odd bits of the society and culture get parked like this and he can become important, just because millionaires these days are trying madly to save their cash with art. Art and land increase in value. So, there’s guys walking into salons today who know nothing about art, but have just got that 100,000 bucks that they want to get deposited fast before inflation eats it up and they feel if they bought a big, nice, good, solid piece of art, that would be known into the future, then of course, it’s worth a 100,000 now, but when money inflates, it’ll be worth 200,000. Like land, it would have increased its value with the inflation, so therefore it’s like gold, you see?

Вы видите, заставлять его делать эти старые вещи — это нелепо. Вы просто стараетесь показать ему, что существовали какие-то другие делательности. И вы знакомите его с принципами, с помощью которых он работает, и если он достаточно знаком с этими принципами, значит, делательность и то другое действие, которому его учили, не устаревают, потому что он способен думать. И в этом разница между “профи” и “практиком”. Это проявляется в достаточной степени: профи всегда делает это по учебнику, но с какой-то разницей — всегда делает это по учебнику, и немного лучше. И если вещь изменяется, для него это не выглядит изменением, это просто та же вещь, слегка внешне изменившаяся. Она не выглядит такой уж совершенно новой.

So he walks into the gallery and he looks at this painting, „Huh! It’s a girl holding a what?“ That’s the total knowledge he has of any of this, so he’s got experts and the expert can’t paint, but he can tell him the real from the false, something like that. But if that guy himself had no doingness of detection or doingness of anything else, his opinion wouldn’t be worth anything either. He wouldn’t be able to see and he’d be able to palm off everything. But you’ve got quite a culture – winds up in some very odd spots and you occasionally look into some of these spots and you’ll think you have a total theoretician or something like that, that you’ve got a totality and you may very well have.

Что ж, вы услышите от людей вокруг — вы всего лишь изменили способ выполнения повторяющейся команды — и вокруг будут люди, которые скажут: “Мы изменили всю Саентологию”. Так вот, они выучили практическую сторону предмета, практическое действие, делательность того, как давать повторяющуюся команду, но у них не было здесь теории того, почему это делается или чего человек старается добиться этим — например, сгладить умственную задержку общения, которую парень испытывает, или что-то вроде того, сгладить процесс. Они просто узнали эту вещь как нечто наработанное тяжкой практикой, поэтому в ту секунду, когда вы изменили в этом одну запятую, они подумали, что вы изменили всю Саентологию. Но парень, который знаком с основами этого предмета и который знает, что представляют собой процессы и какое действие от них ожидается, придал бы этому правильную значимость. Он бы сказал: “Что ж, это было слегка вне-АРО, поэтому это нужно было слегка изменить”. Понимаете? “Это слегка вне-АРО, поэтому это нужно слегка изменить. Но это другая формулировка, она очень умна. Это не задевает преклира. Понимаете, это не дает ему “отсутствия АРО”. Ага”. Да, для него ничего не изменилось, вот что. Все выглядит спокойно и обычно.

But there’s nothing sadder than an expert on steam-driven road equipment. I imagine there is one in England today. He’s an expert, the last practical expert on the subject of steam-driven road repair equipment. Did you ever see any of these things in textbooks? They’re steam engines that have rollers, and they go up and down the roads and – in the days before the internal combustion engine. He’s the last – he was the world’s – he was a good practical man. He never had any theory of any kind on the subject of steam, or propulsion or anything else, but he’s awful practical on the subject of these things, you see? He was all doingness and no thought. Well, he antiquated. He became antique. He became unemployable, actually.

Так вот, профессионал, соответственно, способен развиваться, а практик довольно часто развиваться не способен. Теоретик, соответственно, обычно бывает хорошо обучен, но редко бывает образован. Тот, кто занимается только теорией, и ничем, кроме теории, может быть, безусловно, отлично обученным, чудесно вышколенным, но он не обладает образованностью в этом предмете, потому что у него в этом предмете отсутствует делательность. Его делательность исчезла. Он всего лишь эксперт по художникам девятнадцатого века, это все. Он знает теорию всех их полотен — только теорию. Этого больше не делается; никто даже не собирается делать это снова.

So, when you break up this balance in an education, then you haven’t educated the bloke and you haven’t safeguarded his future. A fellow is betrayed, then, to the degree that he is not educated and only schooled; and that is most of the protest of the young: that they are being schooled, not educated. They’re not being fitted for life.

Но вы обнаружите, что некоторые странные части общества и культуры именно так и устроены: такой человек может стать важным, потому что миллионеры в наши дни лезут из кожи вон, стараясь сохранить свои деньги с помощью искусства. Искусство и земля растут в цене. Так что сегодня в салоны приходят ребята, которые ничего не знают об искусстве, зато у них есть те 100.000 баксов, которые они хотят поскорее вложить во что-нибудь, пока их не съела инфляция; и они чувствуют, что, если купить большое, красивое, хорошее, надежное произведение искусства, которое в будущем станет известным, значит, конечно, раз оно стоит 100.000 долларов сейчас, то когда деньги обесценятся, оно будет стоить 200.000. Как и земля, оно должно вырасти в цене в результате инфляции, так что поэтому оно подобно золоту.

I’ll give you an idea how far adrift it can go. I asked my kids the other day to write something, write their names, sign their names. And boy! Of all the tongue-between-the-teeth actions, you know! Oh, that was grim! They had no signatures. I came down on their teacher like a ton of bricks, you see? They’ve done – do lots of – lots of exercises in the field of writing, they couldn’t sign their own name. Marvelous example, don’t you see? Yet I’m sure that they’ve been very busy making circles and very busy making slant exercises and very busy doing other things and very busy doing everything but write. And somewhere or another, if you wanted to know what was wrong with that and why that occurred, somewhere or other the doingness moved into the field of theory or significance, see? The doingness moved, became just a significance. But it isn’t a doingness, don’t you see? I mean, writing words has very little to do with traveling ovals, as they call them and so forth, see? So, you can just go just so far with traveling ovals and you get no – there’s no doingness there.

Так вот, он приходит в галерею и смотрит на эту картину: “Хм! Это девушка, держащая что???”. Это все, что он об этом знает, поэтому у него есть эксперты; а эксперт не может писать картины, но он может для него отличить подлинник от подделки, или что-нибудь в этом роде. Но если сам этот парень не занимался делательностью по установлению подлинности или какой-либо еще делательностью, его мнение тоже ничего не будет стоить. Он не будет способен отличать что-либо, и примет за подлинник все что угодно.

So the guy is actually in motion, but it isn’t an educational doingness. And that’s where an Instructor could make his mistake, you see? Because people are busy or active or acting, then he thinks they are doing. It all depends on what they are doing. If they’re not doing something that is immediately going to add up to an action applicable by them in life to the accomplishment of a result, they’re in the field of significance. And they react like they are in the field of significance. They become very stultified and bored and protesting and annoyed. See, they themselves have recognized that they’ve exceeded the doingness, that this doingness has nothing whatsoever to do with what they’ll be doing. So they fall back then, and they just treat it as a significance because it’s purposeless. It doesn’t go anyplace, you see? Nothing’s happening so it might as well just be a significance and therefore all the motion is no motion at all. So, all the motion being no motion, really, they get this funny, bored, you know, feeling, like, you know, they’re not moving. Here they see all the motion, but they’re not moving. And actually it’s a significance, which has some motion in it and it doesn’t have anything to do with going anywhere. And they get this funny sensation – it actually develops a physiological sensation. It’s being up against something, but not being able to move through it. Funny, funny sensation. It’s identifiable.

Культура иногда принимает весьма странные формы, и иногда посмотришь на некоторые из этих областей, и думаешь: “Это все чистая теория”, — или что-то в этом роде, что там есть только “чистая наука”, и очень может быть, что так оно и есть.

Well, those fundamentally are the basic balances of proper education. Whatever else you want to say about it, those are the basic balances. There are a lot of very specific things, there are a lot of odd and very sharp and very true and very positive and very practical aspects of all this. But education is the – should be the activity of relaying an idea or an action from one being to another, in such a way as not to stultify or inhibit – the use thereof. And that’s about all it is. You could add to it that it permits, then, the other fellow to think on this subject and develop. He should be able to think on the subject and develop on the subject.

Но нет печальнее зрелища, чем эксперт по дорожному оборудованию на паровой тяге. Я могу вообразить себе, что в Англии сейчас есть такой. Он эксперт, последний эксперт-практик по предмету оборудования на паровой тяге для дорожных работ. (Вы когда-нибудь видели какую-нибудь из этих штуковин в учебниках? Это паровые машины с колесами, которые ездили взад-вперед по дорогам в дни, когда еще не было двигателя внутреннего сгорания). Он был хорошим практиком. У него никогда не было какой бы то ни было теории, относящейся к пару или движущей силе или чему-либо еще, но он обалденно разбирается в практическом применении этих штук. Он был сама делательность, и никакой мысли. И он устарел. Он стал антикварным экспонатом. В действительности, он стал безработным.

In other words, he takes this idea that you’ve given him, and it applies only to murals. You’ve given him enough background and so forth, and you’ve told him this applied to murals. And one day he’s looking at a miniature and he says, „For heaven’s sakes, that also applies – for this particular job that I’m doing – that other principle applies to the miniature.“

Так что, если нарушить это равновесие в образовании, то тогда человек не получает образования, и его будущее не гарантировано. Парня предают, следовательно, пропорционально тому, насколько он не образован, а вышколен, и молодежь в основном протестует именно против этого: что их учат, как это принято в школе, а не дают образования. Они не готовы к жизни.

I’ll give you one, I can think of one right offhand. A photomural should never be painted until it is actually assembled on a wall, if you’re going to paint a photomural, see? Well, I can think of an association that a guy would get in his skull, if he was having any trouble doing miniatures. Supposing for some wild reason or another somebody came up and wanted him to do a miniature on ivory. Well, this is feasible, you can do it. So, if he knew photomurals, and he knew a lot of other work, and he knew lantern slides and so forth and then also he knows how to go back and find how to make an emulsion (you know, one of the basic emulsions that – make it out of egg white or something) he knows what textbook to find it in. He’d probably whop all this together and then he would also know that you certainly better not paint it until you’d totally finished it, see, and in other words, the information is loose in the guy’s head. It’s flexible, he can use it, see? It isn’t jammed into his head crosswise so that it just associates just with one thing, see?

Я дам вам представление о том, насколько далеко это может зайти. Я недавно попросил своих детей написать что-нибудь, написать свои имена, поставить подписи. Боже мой, как они пыхтели, высунув языки! О, это было ужасно. У них не было подписей. Я обрушился на их учителя, как тонна кирпичей. Они делают огромное количество упражнений по чистописанию — и не могут поставить собственную подпись. Великолепный пример, не находите? А между тем, я уверен, что они чрезвычайно упорно занимались рисованием кружков, и упражнениями по наклону букв, и другими вещами, и всем, кроме письма. И если вы хотели бы узнать, что там было не так и почему это произошло — просто в том или ином месте делательность переместилась в область теории или значимости. Делательность переместилась — стала просто значимостью. Но это не [настоящая] делательность, разве вы не видите? Я имею в виду, что написание слов имеет очень мало общего с “бегущими овалами*”, как они их называют, и тому подобным. Так что с “бегущими овалами” вы далеко не уйдете. Здесь не будет делательности.

Don’t give it – education shouldn’t give people the technology in such a way that the technology is not useful to them. They’ve got to be able to think with it. You’ve got to remember that when you teach this engineer in a university all there is to know about nuclear physics, that in just about a dozen years, through the investment of national governments and other things, and particularly since it’s very destructive, we know that national governments will invest, very heavily. And we know that this field is going to change. And we’re going to teach him all there is to know on the subject. Well, we could make just a technician out of him for common, ordinary, garden-variety actions of reading meters; or we could teach him current technology or current theory as a biblical fact; or we could teach him in such a way that he could think in the subject. And of them, the only fair thing to do is teach him in such a way as he could think in the subject because it’s an advancing subject, and he won’t become an antique in a dozen years, see? If we did anything else, he would become antique because this thing – after all, governments are in there shoveling the money into atomic development and so forth, left, right and center. They’ve got guys on pure mathematics and they’ve got guys on this and guys on that.

Таким образом, парень на самом деле находится в движении, но это не является образовательной делательностью. Вот где учитель может совершить ошибку. Раз люди заняты, или активны, или действуют, то он думает, что они имеют делательность. Но все зависит от того, что они делают. Если они не делают что-то, что немедленно будет приводить к применимому в жизни действию, с достижением результата, то будут оставаться в области значимости. Они и реагируют так, как будто они в области значимости. Они начинают намного хуже соображать, им становится скучно, они протестуют и раздражаются. Они сами распознали, что выходят за рамки необходимой делательности, что эта делательность не имеет ничего общего, что бы там ни говорили, с тем, что они будут делать. Так что они тогда терпят поражение, и просто начинают относиться к этому как к значимости, потому что это бесцельно. Это ни к чему не приводит. Ничего не происходит, значит, это с таким же успехом могло быть просто значимостью, и все это движение равноценно полному отсутствию движения. Таким образом, со всем движением, которое на самом деле не является движением, им становится так странно скучно — они чувствуют, что не двигаются. Они видят здесь все это движение, но не двигаются! А на самом деле это просто значимость, в которой есть некоторое движение, и это не имеет ничего общего с движением к чему-нибудь, и у них появляется это странное ощущение — это в самом деле производит физиологическое ощущение. Как будто стоишь лицом к лицу с чем-то, но не можешь через это пройти. Странное, странное ощущение. Его можно распознать.

And they’re – I don’t care how they say they’re – but I always get suspicious. They say they’re „abandoning the production units of Uranium 235,“ and then the following sentence is added onto this. We take it – yes, they’re abandoning the manufacture of 235, we’ll buy that. Now, the „because“ is what you – what you wince on. „Because there’s already sufficient quantities of it to answer all possible needs for the next 500 years,“ see? There’s that „because.“ The first sentence, all right. All right. So they’re going to abandon this development. But their „because“? Maybe so, but we don’t really think so. They’ve discovered something else, brother. They’ve discovered something that makes U-235, you know, look like last season’s high-button shoes. And of course they’re not about to let it out.

Что ж, это по сути дела основное, что должно находиться в равновесии в правильном образовании. Что бы еще не говорилось об этом — это основное, что должно находиться в равновесии. Существует много очень специальных моментов, существует много странных, и очень умных, и очень правильных, и очень положительных, и очень практичных сторон у всего этого. Но образование должно быть делательностью по передаче мысли или действия от одного существа к другому таким образом, чтобы не свести на нет и не воспрепятствовать их использованию. И это почти все, что можно сказать об образовании. Можно добавить к этому, что оно, следовательно, позволяет этому другому парню размышлять о предмете и развивать его. Ему нужно быть способным размышлять о предмете и совершенствовать этот предмет.

Every time somebody discovers one of these secrets, or the secretary of state, or somebody like that, of the United States gets on a plane hurriedly in order to tell the last atomic secrets to Khrushchev. I don’t think that’s his job, but that’s what he’s been doing lately – this bird, he goes ramming across and around and about and screaming about this and screaming about that. No. There isn’t any of these secrets that have been stolen such as the Fuchs and that sort of thing, as damaging as they were, that didn’t excite the government into a fantastic internal convulsion on the subject of „Develop something new, something better, something that hasn’t been stolen yet.“ And their best prevention of espionage is not political because that they’re sour at. Their best prevention of espionage is just being newer.

Другими словами, он понимает эту идею, которую вы ему дали, и она применима только к обоям [см. далее по тексту]. Вы дали ему достаточно основ и тому подобного, и вы сказали ему, что это применимо к обоям. И в один прекрасный день, глядя на миниатюру, он говорит: “Ради всего святого, это также применимо... именно для этой работы, которую я делаю... тот другой принцип применим к миниатюре”.

So, I imagine the poor kid being educated right up now in Birmingham on the subject of atomic physics is probably already 10, 15 years behind the mark. He’ll probably get out and he will look very bright and he will say, „All right, now we take the riga-bongs,“ and so forth.

Я дам вам один пример — как раз сейчас подумал об одном, экспромтом. Фотообои* ни в коем случае не нужно фиксировать, пока они не будут действительно собраны на стене — если вы собираетесь фиксировать фотообои. Так вот, я могу представить, какая ассоциация возникла бы у парня в башке, если у него были какие-то трудности в создании миниатюр. Предположим, по той или иной странной причине явился кто-то и захотел, чтобы он сделал миниатюру на слоновой кости. Что ж, это выполнимо, вы можете это сделать. Так вот, если он знает приемы работы с фотообоями, и знал много другой работы, и диапозитивы и тому подобное, то тогда он также знает, где найти, как приготовить эмульсию (одну из основных эмульсий, которую делают из яичного белка или чего-то такого), знает, в каком учебнике это найти; он наверняка легко справится со всем этим вместе взятым, и кроме того, он также будет знать, что, конечно, лучше их не фиксировать, пока они полностью не закончены. Другими словами, информация в голове этого парня — свободна. Она гибкая, он может ей пользоваться. Она не вбита в его голову наперекосяк, так, что она просто ассоциируется только с одной вещью.

And the fellows on the place say, „The what? Oh yes, yes. We remember that. We – it’s – we – that’s historical.“

Образование не должно давать людям технологию таким образом, что технология будет для них бесполезна. Они должны быть способны думать с ее помощью. Вы должны помнить, обучая инженера в университете всему, что нужно знать о ядерной физике, что всего лишь через десятилетие или около того, благодаря капиталовложениям правительств и другим вещам (поскольку это очень разрушительно, мы знаем, что правительства будут особенно охотно вкладывать огромные средства), что эта область изменится. И мы собираемся учить его всему тому, что нужно знать в этом предмете. Так вот, можно сделать из него просто технаря для обычных, заурядных, обыденных действий по снятию показаний измерительных приборов; или обучить его современной технологии или современной теории как библейскому факту; или обучить его таким образом, чтобы он мог бы мыслить в этом предмете. И единственное честное действие — это обучить его таким образом, чтобы он мог мыслить в этом предмете, потому что это развивающийся предмет, и тогда человек не станет музейным экспонатом через десятилетие. Если сделать что-то другое, то он станет музейным экспонатом. В конце концов, правительства занимаются тем, что швыряют деньги налево и направо, в огромных количествах, на развитие атомной промышленности и тому подобное. У них есть ребята, занимающиеся чистой математикой, и ребята, занимающиеся тем, и ребята, занимающиеся этим.

That was his last course, see, was in riga-bongs, you know? Oooh! „Well, what are you fellows doing?“

Мне дела нет, что они там говорят — я всегда начинаю подозревать что-то. Они говорят, что “прекращено производство урана 235”, а затем к этому добавлено следующее предложение. Мы принимаем это — да, они прекращают производство урана 235, мы покупаемся на это. Так вот, есть еще “потому что”, от которого вы вздрогнете: “потому что он уже имеется в количестве, достаточном для того, чтобы удовлетворить все возможные потребности на следующие 500 лет”. Вот оно, это “потому что”. Первое предложение, порядок. Хорошо, да, они собираются прекратить развитие его производства, но их “потому что”? Может быть это и так, но мы на самом деле так не думаем. Они открыли что-то еще. Они открыли что-то, что делает уран 235 чем-то вроде гетр* на пуговицах прошлого сезона, и, конечно, они не собираются предавать это огласке.

„Oh well, we haven’t time now, but there’s a pile of textbooks over in the corner. Those are our more recent notes.“

Каждый раз, когда кто-то раскрывает один из таких секретов, государственный секретарь (или кто-то в этом роде) Соединенных Штатов поспешно садится в самолет, чтобы рассказать последние атомные секреты Хрущеву (я не думаю, что это его работа, но это то, чем он в последнее время занимается). Этот тип, он утаптывает землю, расхаживая туда-сюда, вокруг да около, и вопит о том, и вопит о сем. Каждый раз, когда кто-то воровал страшно разрушительные секреты, вроде этой истории с Фуксом*, это приводило к невероятной судороге внутри правительства, выражавшейся в требованиях “изобрести что-то новое, что-то лучшее, что-то, что еще не украли”. И лучшее их средство против шпионажа не политическое, потому что их от этого воротит. Лучшее средство против шпионажа — это просто быть впереди.

Well, education, then, to fit this fellow for life would have to fit him for this operating atmosphere. It would have to fit him to think. At the same time they’d have to teach him that disciplines are disciplines and actions are actions but at the same time they’d have to teach him to think with these actions and advance these actions and carry them out to a finite and final conclusion. They’d have to do these things. Well, that’s quite a trick, to teach somebody, on the one hand, that this is an exacting discipline, and on the other hand that you should have a loose and flexible attitude toward it. Quite a trick, isn’t it?

И вот, я представляю себе: бедняга, который как раз сейчас получает образование в Бирмингеме* в области ядерной физики, возможно, уже на 10-15 лет отстал от жизни. Он, может быть, выйдет из университета и будет выглядеть очень умным, и он скажет: “Хорошо, теперь берем рига-бонги”.

Well, you recognize what the strain is. You’re trying to make a practical person who applies it to a result, who can give it that extra fillip, you know, that extra little zing that pushes it on through. He can think on his feet, in other words, and – so that he won’t antiquate. Give him all this so he won’t antiquate. Well, that’s quite a trick.

А ребята, которые там работают, говорят: “Чего? А, да-да. Мы это помним. Историческая вещь была…”.

Actually, that is being demanded of Scientology as in nowhere else. And anybody studying in Scientology is under considerable stress and strain because of these various factors. You have a madly advancing subject, which is advancing beyond the expectancy that it was – its expectancy keeps rising, don’t you see? And which is already taking off from the – from the basis of having exceeded all former expectancies. See, and now it is still advancing and its expectancy level is rising, see, consistently. I mean, more and more is developed that broadens the view more and more, see?

Это был его последний курс — о рига-бонгах. Оооо! “Ну, а что же вы, ребята, делаете?”. “Э, ну, у нас сейчас нет времени, но вон там в углу куча учебников. Это наши недавние разработки”.

And so therefore education in Scientology becomes a much touchier proposition than in any other analogous subject and it’s very rough. It’s very rough. That is why I undertook to find out what are these various balances and what do you do and so forth. And how do you bring somebody up to a point where he can study this thing without too much casualty and upset.

Что ж, образование, следовательно, чтобы подготовить этого парня к жизни, должно подготовить его к такой атмосфере действия. Оно должно подготовить его к тому, чтобы думать. В то же время его должны научить, что дисциплины — это дисциплины, и действия — это действия, но его должны научить и думать одновременно с этими действиями, и улучшать эти действия, и выполнять их до полного и окончательного завершения. Это необходимо делать. Это тот еще фокус — учить кого-либо, с одной стороны тому, что это точная дисциплина, а с другой стороны — тому, что вам нужно относиться к ней свободно и гибко. Тот еще фокус.

And what are the touchy points, then, of education? And of course, education is a subject that has not been worked out. By definition – there isn’t even a definition, you see, such as I just gave you a moment ago. They don’t operate in a school with a definition. Well, that’s wonderful because what trouble do you get into if you read a paragraph beyond something that you haven’t got the definition of? You get into trouble, promptly, instantly and immediately, catastrophic trouble. Well, education’s been in trouble ever since it started to do something which it never defined. That’s the basic thing wrong with education, see?

Что ж, вы осознаете, в чем трудность. Вы стараетесь создать практика, который применяет это, добиваясь результата, который может добавить ту дополнительную остроту, ту дополнительную маленькую изюминку, которая еще больше продвигает это. Другими словами, он способен быстро соображать, и — поэтому он не устареет. Дайте ему все это, и он не устареет. Что ж, это тот еще фокус.

Let’s call somebody who is being educated different than somebody who is being taught. Let’s make that shading of difference here. And then let’s get the technology of schooling and understand that the technology of schooling somebody does exist and that man has had that for quite a while, but it doesn’t necessarily have too much to do with the technology of educating him, which has been relatively undeveloped. So just because one is going to school is no reason one is getting educated, see?

В действительности это требуется в Саентологии как нигде в другом месте. И любой, кто обучается Саентологии, испытывает значительное напряжение и стресс из-за этих различных факторов. У вас безумно развивающийся предмет, он превосходит ожидания, которые были (ожидания в отношении него растут), и который уже поднимается над всеми прошлыми ожиданиями, и сейчас он по-прежнему развивается, и уровень того, что от него ожидается, неизменно растет. Я имею в виду, что все больше и больше открывается того, что больше и больше расширяет кругозор.

But there’s terrific technology wrapped up around school. And that the success of any taught subject is to the degree that it keeps its significance sensibly balanced with its action and the masses associated with it. And that’s a sensibly balanced subject. And the odd whip – around can occur here that actually a person can think he’s engaged in a doingness when actually he’s engaged in a significance because the doingness is never going to be applied, see? And he can actually be engaged in a significance which is really a doingness, on the other side of the fence, naturally. If it balances one way, it’ll for sure balance the other way. He can be engaged in a – in a significance of the action of contemplation. And it’s as silly as that, don’t you see? It’s too silly to require very much stress.

Поэтому образование в Саентологии становится намного более уязвимым местом, чем в любом другом аналогичном предмете, и это очень тяжело. Это очень тяжело. Вот почему я поставил перед собой задачу выяснить, каковы эти различные вещи, которые нужно поддерживать в равновесии, и что вы делаете, и как можно поднять кого-то до состояния, в котором он сможет изучать эту вещь без особых инцидентов и расстройств?

What is the significance of an action? Well, if an individual was terribly significant about everything under the sun, moon and stars, you could, of course, work up significance into some kind of an educational subject. Don’t you see? So the significance itself would lean over and become a doingness. Sounds silly, but it’s true.

И каковы же тогда уязвимые места образования? Конечно, образование — это предмет, который никогда не был проработан. Нет даже определения, такого, как я вам дал только что, минуту назад. В школе не работают на основе какого-либо определения. Что ж, это чудесно, потому что в какую беду вы попадаете, если читаете абзац после чего-то, определения чего не знаете? Вы попадаете в беду немедленно, мгновенно и сразу же — в катастрофу. Так вот, система образования страдает от этой беды с того самого момента, когда она начала заниматься тем, чему никогда не давала определения. Это основное, что неладно в системе образования.

I’m now talking about the „expert on art of the nineteenth century,“ see? And there are fellows who make a terribly good living, which is the achievement of a final result of education. After all, I don’t care how much communism we’ve got amongst us, you know? The guy is making a living by simply being a walking dictionary, see. Memory expert on something or other – he’s somebody or other. He knows all the formulas there are to be known on the subject of paint. He never mixed any paint, he wouldn’t know what to do if you showed him a paint can, he actually abhors the smell of it – it makes him quite sick. But he can sit there in a little cubicle and be an expert on the subject of paint. So his, of course, has become – his significance has become his doingness. Perfectly allowable. The society has that.

Давайте отличать друг от друга тех, кому дают образование, и тех, кого обучают. Давайте обозначим здесь такой оттенок различия, а затем давайте возьмем школьную технологию и поймем, что школьная технология действительно существует, и что человек обладает ей уже достаточно долгое время — но она не обязательно имеет много общего с технологией образования, которая до сих пор была относительно неразвита. Таким образом, нет оснований считать, что кто-то получает образование, только потому, что он ходит в школу.

So, somebody writes him a letter and they say, „Dear Expert Jones: We are working with the formula of rosin and-uh-su-and-uh-amber, and we are trying very hard to develop the – so on. Could you please give us the background music to this here paint?“

Однако, вокруг школы накручена ужасающая технология. И успех любого преподаваемого предмета пропорционален тому, насколько он сохраняет разумное равновесие между своей значимостью и своими действиями и массами, связанными с ним. Вот что такое разумно уравновешенный предмет. И здесь может произойти странный резкий переворот, когда человек действительно может думать, что он занят делательностью, в то время как на самом деле он будет занят значимостью, потому что эта делательность никогда не будет применяться.

And he says, „Well, that paint was originally used on the Tyrrhenian Sea and uh – so forth and their amber was different than anybody else’s amber,“ and he goes on and on and on.

И можно действительно заниматься значимостью, которая на самом деле является делательностью — если посмотреть с другой точки зрения, естественно. Если это может перевалиться в одну сторону, то это наверняка может перевалиться и в другую. Можно заниматься значимостью действия по созерцанию. И это не менее глупо, вы понимаете? Это слишком глупо, чтобы как-то особенно расписывать.

At the other end of – the guy, the practical bird, takes a look. „Hey, no wonder it won’t paint! Their amber was different. There’s a different type of amber – that’s Russian amber and Russian amber, it has an awful lot of beeswax in it,“ or something, you know, whatever it is. „Ha! This paint requires wax.“ So we dump some wax in. All right, now it paints things. See?

Но что такое значимость действия? Что ж, если человек придавал ужасно большую значимость всему на свете, конечно, можно переработать значимость в своего рода образовательный предмет. Понимаете? Таким образом, сама значимость изменяет свои свойства и становится делательностью. Звучит глупо, но это правда.

But this bird didn’t have any idea of applying this to anything. If he said enough on the subject then somebody who was doing the subject, you know, could make some sense out of it. So there are experts.

Я теперь говорю об “эксперте по искусству девятнадцатого века”. И есть ребята, ужасно хорошо устроившие на основе этого свою жизнь — что и есть конечный результат образования. В конце концов, мне все равно, сколько среди нас коммунизма. Парень живет за счет того, что является ходячим словарем — эксперт памяти по тому или иному предмету. Он знает все формулы, которые нужно знать в отношении красок. Он никогда не смешивал ни одной краски, он не знал бы, что делать, если бы вы показали ему банку краски, на самом деле ему отвратителен ее запах — его от нее просто тошнит — но он сидит там, в маленькой кабинке, и является экспертом по краскам. Таким образом, его значимость стала его делательностью. Это совершенно допустимо: в обществе так бывает.

There’s guys like Einstein. He sat around and did a wonderful – he had a total doingness that was of significance. He figured and figured and figured and figured and figured and he figured everybody into a hole. But he sure stimulated guys. More mathematicians were made trying to understand Einstein than any other single man that ever worked. The joke of it is, there might be nothing in his work at all. It’s sort of idiotic to say that – somebody comes along and tells you that the speed of light is c, and it’s never any different. What’s he talking about? What light? Well, now, I don’t even think he says it’s the light between 3,600 angstroms and 5,600 angstroms. I don’t think he got that definite. He just said, „The speed of light.“ Well, that’s great. Does he mean light as we normally see light? Well, light, in actual fact is simply the light vibration that you see, don’t you see? By definition, that’s light. Well, then he must have meant that light, visible light. Well, great. I’m glad he did because when it goes through a prism, it no longer travels at c.

Так вот, кто-то пишет ему письмо и там говорится: “Дорогой эксперт Джонс, мы работаем с формулой лиловато-красного и янтарно-желтого. Не могли бы вы снабдить нас фоновой музычкой к этой самой краске?”.

Well, what do you say? It could no longer travel at c for this excellent reason: It emerges from the prism at different speeds. Otherwise you would never have a spectrum.

И он говорит: “Ну, эта краска первоначально использовалась на берегах Тирренского моря*, и тому подобное, а тамошняя янтарно-желтая отличается от чьей-либо другой янтарно-желтой”, — и он продолжает, и продолжает, и продолжает.

Oh yes. But now, you’re only talking about wavelength and you’re only talking about the amplitude of the wavelength and that sort of thing and that’s why it turns the corner. No, I’m afraid that that cant be true either. It must be at a different speed because if you’ve ever watched soldiers in an evolution, the fellow on the outside is going faster than the fellow on the inside. Have you ever noticed that? Well, light, to bend and fan into a dispersal when it goes through a prism, must be handling something that has to do with speed.

И на том конце практик бросает взгляд на это все и говорит: “Эй, не удивительно, что она не красит! Их янтарно-желтая была другая. Это другой тип янтарно-желтой. Это русская янтарно-желтая, а русская янтарно-желтая, в ней ужасно много пчелиного воска”, или чего-то, что бы там ни было. “Ага, эта краска требует воска”. Так что шлепнем туда воска. Здорово, теперь она красит.

But because everybody has gone stone-blind on this because Einstein has said quite the contrary, don’t you see, now they’ve got to have some weird idea, and actually it might interest you to know that they have finally abolished light. I thought that was mighty nice of them.

Но у того типа не имеется представления о применении этого к чему бы то ни было. Если он наговорил достаточно много об этом, то кто-то, кто делает эту вещь, знаете, мог бы взять из этого какую-то разумную мысль. Поэтому существуют эксперты.

They’ve now got it worked out that color is only something that is manufactured by the eye to relay to the brain and doesn’t exist in actual fact anywhere. That’s actually told to you – that’s being taught me right now. I think it’s a wonderful idea. But if the guy hadn’t read a psychology textbook before he wrote that textbook, I would be happier about it. There’s something wrong with all of this, for this excellent reason, is, a vibration is a vibration. I don’t know why you have to get psychology into it. That’s the influence of Locke and Hume, you see? These old birds.

Есть парни, вроде Эйнштейна. Он сидел-сидел, да и создал чудесное нечто. Вся его делательность состояла из значимости. Он вычислял, и вычислял, и вычислял, и вычислял, и вычислял, и завычислял всех насмерть. Но он дал, конечно, толчок ребятам. В попытке понять Эйнштейна возникло больше математиков, чем в попытках понимания любого другого человека, работавшего когда-либо. А странность всего этого в том, что в его работе могло ничего и не быть. Это похоже на идиотизм — кто-то приходит и говорит вам, что скорость света — с, и что она никогда ни насколько не меняется. О чем он говорит? Какой свет? Что ж, я даже не думаю, что он говорит о том, что это свет между 3600 ангстремами* и 5600 ангстремами. Я не думаю, что у него это определено. Он просто сказал “скорость света”. Ну, это здорово! Он имеет в виду тот свет, который мы обычно видим как свет? Свет — это на самом деле световые колебания, которые вы видите. По определению, это и есть свет. Тогда он, должно быть, имел в виду этот свет, видимый свет. Здорово. Я рад, что он это сделал, потому что после того как свет проходит через призму, он больше не движется со скоростью с.

„If there was a sound…“ Descartes, yeah? „If there – is there sound in the forest if there is nobody there to hear it?“ Well, what do they want to chase themselves up those blind alleys for, man? Because they’re very easily answered. They are confusing the role of a thetan because they haven’t got him. And of course, he’s the wild, missing variable in all of their equations.

А, что вы говорите? Он не мог бы больше двигаться со скоростью с по той простой причине, что он выходит из призмы с разными скоростями. Иначе вы никогда не получили бы спектр.

So, all right. So the thetan builds the universe. Now of course, he can experience it. You can experience what you can build, so therefore there would be such a thing as light. It all depends on how you’re looking at it, and from what mental science you are looking at it, as to whether or not you make pronunciamentos concerning it one way or the other. But you might get an idiocy that would go something like this: „Now, light doesn’t exist because you aren’t. Now, if you were, then light couldn’t. Because, you see, if light really does come through the pupil of the eye and excite the brain into various sensations known as color and so forth – but if these things do not exist in actual fact, then of course nothing is behaving outside of your skull at all. Nothing is happening outside of your skull.“ You are saying such things as, „A cook can never eat the cake he bakes.“ See, this is the plea for total introversion. You follow me, don’t you?

О да. Но теперь речь идет только о длине волн и только об амплитуде волн и такого рода вещах, и вот почему волнам удается огибать углы. Нет, боюсь, это тоже не может быть правдой. Скорость должна меняться, потому что, если вы когда-нибудь видели солдат во время перестроения, парень во внешней шеренге идет быстрее, чем парень во внутренней. Вы когда-нибудь это замечали? Так вот, чтобы преломиться и выйти веером, как он выходит из призмы, свет должен как-то менять свою скорость.

Therefore, if we’ve got to have an argument about „If the tree falls, is there a sound if nobody’s there?“ If we’re going to have an argument of that character, then let’s have some real arguments like „Can a cook bake a cake and eat it?“ See?

Но поскольку все совершенно ослепли, и поскольку Эйнштейн сказал совершенно обратное, теперь у них должна была быть какая-то странная идея, и на самом деле, вам, может быть, интересно будет это узнать, они в конце концов упразднили свет. Я подумал, что это было страшно мило с их стороны.

But you’d have to go upstairs into the role of a being in this universe, or a thetan. You’d have to come off the kick of the „Big Thetan“ idea, see? You follow me? „The Big Thetan built light, and you can only experience light and you don’t have anything else to do with light except experiencing light, therefore you’re a total effect, brother. Lie down.“ See? You get how these tricks are worked?

Они теперь додумались до того, что свет — это только нечто производимое глазом при передаче в мозг, и в действительности его нигде не существует. Вам на самом деле это говорят, этому учат прямо сейчас. Я думаю, было бы просто классно, если бы этот парень не читал учебника по психологии перед тем, как написал этот — я был бы более счастлив по этому поводу. Что-то неладно со всем этим по той простой причине, что колебание есть колебание. Я не знаю, с чего бы это примешивать к этому психологию. Это влияние Локка* и Юма* — этих старых типов.

Well, in education and so forth, you’ll find out that it’s very safe to advance from a basic premise or a basic assumption, and to make it very clear what basic assumption you are advancing from, and then not try to spread this assumption over into a thousand different things.

“Если был звук...”, — Декарт*, да. “Есть ли в лесу звук, если там нет никого, кто мог бы его услышать?”. Ну для чего они самих себя загоняют в эти тупики? Ведь на эти вопросы легко найти ответ. На них очень легко найти ответ. Они не знают роли тэтана, потому что они его не поняли. И, конечно, он — самая дикая, недостающая переменная во всех их уравнениях.

They have assumed, in physics, the conservation of energy. Well, let them talk about that loud and clear and then let them not talk about the organization of mass. Because they’ve merely started from the conservation of energy. They haven’t said anything about mass. But now they try to drag in mass by saying mass is merely a bunch of energy. Why did they do that? Because their basic assumption is the conservation of energy. „Energy can neither be made nor destroyed, by anybody, particularly you.“ See, that’s the basic assumption of physics. So this naturally is energy, see?

Что ж, хорошо. Итак, тэтан строит вселенную. Теперь, разумеется, он может ее познавать. Вы можете познавать то, что построили, значит, должна существовать такая вещь, как свет. Все зависит от того, как на это смотреть, и с точки зрения какой науки об уме смотреть на это, делать ли по этому поводу громкие публичные заявления или нет. Этот идиотизм может дойти вот до чего: “Что ж, света не существует, потому что вас нет. Если бы вы были, тогда свет не мог бы быть. Потому что, если свет действительно проходит через зрачок и возбуждает в мозгу разные ощущения, известные как цвет, и тому подобное — но если эти вещи не существуют на самом деле, тогда, конечно, вне вашего черепа вообще ничего не происходит. Вне вашего черепа ничего не происходит”. Это звучит как: “Повар никогда не сможет съесть торт, который он печет”. Это призыв к полной интроверсии. Вы следите за моей мыслью, да?

Now, it’s not the conservation of space, it’s not the conservation of time and it’s not the conservation of mass. So now everything, then, has to become energy because they’ve started out with their basic assumption. Therefore they themselves become blind to where their subject took off, and therefore where it’ll err. It’s going to depart, see? The second something comes up which is not energy, it’s going to exceed the basics of finite physics and that’s all that’s wrong with that because they didn’t start with anything but energy, don’t you see? So, they’re not going to go anyplace but energy.

Поэтому, если нам надо устроить спор о том, что “Если дерево падает, есть ли там звук, если там никого нет?” — если мы собираемся устроить спор такого рода, тогда давайте устроим настоящий спор вроде “Может ли повар испечь торт и съесть его?”.

We’re in a very safe relationship to this. We start with the being: you, a thetan. We can prove that you, a being as a thetan, exists. We can prove that, and we can back you out of your skull and you can stand without a body. So you’re not a body. That’s very simple. We don’t do this very often and don’t require you to do it as one of your class exercises because it makes people sick and unhappy. But it does happen and it does work. All right, so we start out with the basic building block of the universe: a thetan. Now, we’re on fairly solid ground there, but of course having done that we are now exceeding all former basic assumptions which start subjects.

Нужно подняться выше, до роли существа в этой вселенной, или тэтана. Вам нужно освободиться от опьянения идеей “Большого тэтана”. Вы следите за моей мыслью? “Большой тэтан создал свет, а ты можешь только познавать свет, и ты не должен делать со светом ничего, кроме как познавать его, следовательно, ты, браток, полное следствие. Приляг и отдохни”. Улавливаете, как делают такие фокусы?

Now, in trying to communicate this idea, then, we collide with all preconceptions. We collide with everything in the background of people, we collide with all of their upsets in the past, with practically everything under the sun. We can only go, then, in the direction of processing. We cant go in the direction much of the theory and philosophy of the universe because the only way we will really win is in the direction of processing, handling and doing something with the unit because the unit is not educatable at a degraded state. See, that’s elementary. So, unfortunately then, we have to know about all there is to know and know it better than anybody has ever had to know anything before, particularly about education because we can’t teach anybody to do it.

В области образования вы обнаружите, что очень безопасно двигаться вперед от основной предпосылки или основного предположения, и объяснять очень четко, от какого основного предположения вы двигаетесь, и затем не пытаться распространить это предположение на тысячу различных вещей.

You’re tackling a very tough subject. It’s a very easy subject. You’re tackling essentially a very tough subject, in Scientology, which has been made as easy as possible. And my efforts have been devoted to, in the last few months, in studying study, to make it even easier.

В физике есть предположение о сохранении энергии. Ладно, пусть говорят об этом громко и отчетливо, и затем пусть не говорят о сущности массы. Потому что они просто начали с сохранения энергии, они не сказали ничего о массе. Но теперь они стараются приплести массу, утверждая, что масса — это просто большое скопление энергии. Почему они это сделали? Потому что их основное предположение — это сохранение энергии. “Энергия не может быть ни создана, ни разрушена никем — в особенности тобой”. Понимаете, это основное предположение физики. Таким образом, это, естественно, энергия.

Now, I haven’t told you very much in this lecture that you can use, but I’ve told you something that you might have some inspective relationships with, you know?

Что ж, это не сохранение пространства, не сохранение времени и не сохранение массы. Таким образом, теперь все, значит, должно стать энергией, потому что они начали со своего основного предположения. Они сами не видят того, с чего начался их предмет, и, следовательно, где он провалится. Он вскоре исчезнет. В ту секунду, когда появится то, что не является энергией, оно выйдет за пределы основ конечной физики, и это все, что с ней неладно, потому что они начали только с энергии. Поэтому они не придут ни к чему, кроме энергии.

Well let’s say, a whole school system of a country miseducated all the youth of this country with malice aforethought. They would get to a point where they couldn’t receive a datum. So, they’re in a war, and, the enemy – the enemy sends them a despatch and says, „We are going to attack tomorrow morning,“ but they can’t receive a datum. They’ve got it that plain and clear, see, and they are all in bed, and they all get shot down in flames and that’s the end of the country, see? It gets down to the reductio ad absurdum of not being able to observe anything, not be able to perceive anything, not be able to understand anything and have no ARC with anything, which looks to me like a sort of a „thetan death“ situation.

Нам это не грозит. Мы начинаем с существа — с вас, тэтана. Мы можем доказать, что вы, создание, как тэтан, существуете. Мы можем доказать это, можем сделать так, что вы окажетесь позади своего черепа, и сможете обходиться без тела. Поэтому вы — не тело. Это очень просто. Мы не делаем этого слишком часто, и нам не нужно, чтобы вы это делали как одно из упражнений на занятиях, но это действительно происходит и это действительно работает. Хорошо. Мы начали с основного строительного блока вселенной — тэтана. Что ж, здесь мы твердо стоим на земле, но, конечно, сделав это, мы теперь вышли за рамки всех прошлых основных предположений, которые лежат в основе наук.

So, it looks to me like there is a great deal of comparison between miseducation and aberration. And it also looks to me that a great deal of work could be put in on this field from a standpoint of deaberrating people at the lower levels. I’ll give you an example, just offhand: „Tell me – „ this would not be a repetitive process – but, „Tell me a word that you have not understood in this life.“ And then you make the guy go ahead and clarify it. I think you’d get some of the most interesting resurgences. I think some of the many of the personal problems of the individual would blow up in smoke.

Стараясь передать эту идею, мы сталкиваемся со всеми предрассудками. Мы сталкиваемся со всем, что было в истории человечества, со всеми людскими горестями прошлого, практически со всем на свете. Следовательно, мы можем двигаться только в направлении процессинга. Мы не можем идти в направлении умножения теории и философии вселенной, потому что единственный путь, действительно ведущий нас к победе — в направлении процессинга, который позволяет справляться и делать что-либо с индивидом, потому что индивиду нельзя дать образование, когда он находится в деградированном состоянии. Понимаете, это элементарно. Так что, к несчастью, мы должны знать обо всем, что надо знать, и знать это лучше, чем кому-либо приходилось знать раньше, в особенности об образовании, потому что [в противном случае] мы не сможем преподать кому-либо, как это делать [давать людям образование].

But here, just on this other subject of study – of studying the subject of study – one walks forth with a brand-new avenue of lower-level disentanglement and lower-level therapy lines which look quite promising; they look quite promising. But what I’m mainly interested in is you, a Scientology pro training people, have to know something about this subject. I’m interested in your education right now as you exist. And I’m trying to make it as easy as possible on you and teach you something about it.

Вы имеете дело с очень жестким предметом. Это очень простой предмет. Вы имеете дело с очень жестким по существу предметом в Саентологии, который был сделан настолько простым, насколько это возможно. И мои усилия по изучению процесса учебы в последние несколько месяцев были посвящены тому, чтобы сделать это еще проще.

Thank you very much.

Что ж, я не сказал вам в этой лекции очень много такого, что вы можете использовать, но сказал вам кое-что, с чем вы могли быть в какой-то степени знакомы по наблюдениям.

Допустим, вся школьная система страны со злым умыслом дала всей молодежи нашей страны неправильное образование. Они доживут до момента, когда они не смогут принимать информацию. У них начнется война, и враг пошлет им депешу: “Мы собираемся напасть завтра утром”, — но они не смогут принять эту информацию. Она будет у них, такая простая и ясная, но все они будут спать, и всех их перестреляют в клубах дыма и пламени, и со страной будет покончено. Это становится reductio ad absurdum* [сведение к абсурду] неспособности наблюдать что-либо, неспособности воспринимать что-либо, неспособности понимать что-либо и иметь с чем-либо АРО, что выглядит, по-моему, как “смерть тэтана”.

Таким образом, мне кажется, что существует большая доля сходства между неправильным образованием и аберрацией. И еще мне кажется, что очень много труда можно было бы вложить в эту область в плане избавления людей на низших уровнях от аберраций. Приведу вам пример, просто экспромтом: “Скажите мне...”, это не будет повторяющимся процессом, но: “Скажите мне слово, которое вы не поняли в этой жизни”. А затем пусть парень пойдет и прояснит его. Я думаю, у вас было бы много интересных исцелений. Многие из личных проблем человека развеялись бы, как дым.

Но здесь, лишь в этом другом предмете изучения, изучения учебы как предмета, человек идет вперед по совершенно новому пути: по линиям освобождения на низших уровнях и терапии на низших уровнях, которые выглядят очень многообещающе, они выглядят очень многообещающе.

Но главным образом я заинтересован в том, чтобы вы, люди, проходящие профессиональное обучение Саентологии, знали что-то об этом предмете. Я заинтересован в вашем обучении прямо сейчас, когда вы существуете. И я стараюсь сделать его настолько простым для вас, насколько это возможно, и научить вас об этом кое-чему.

Большое вам спасибо.