Что ж, ваши аплодисменты радуют меня. Я вижу, что мне по-прежнему рады в Великобритании. Спасибо. Большое спасибо.

Я бы хотел рассказать вам немного об истории Дианетики и Саентологии. О том, о чем я никогда и ни с кем не делился. Хотите послушать?

& Well, have you got a congress yet?

Что ж, все началось, вероятно, очень, очень давно. Но мы не оскорбим убеждения тех из вас, кто не верит в прошлые жизни, поскольку мы не будем заглядывать так далеко в прошлое. Мы будем говорить лишь об этой жизни.

& Audience: Yes!

На самом деле все началось тогда, когда мне было лет двенадцать и когда я познакомился с одним из великих последователей фрейдовского психоанализа – с коммандером Томпсоном. Это был по-настоящему великий человек, исследователь. И совершенно естественно, что мы упоминаем его имя именно в этом зале, поскольку, в конце концов, здесь воздавали почести чуть ли не всем великим исследователям Великобритании.

& No kidding. Really got a congress?

Этот человек сделал очень много открытий в разных концах света. Помимо этого он интересовался человеческим разумом, и, как я уже сказал, его звали Томпсон. Он был коммандером в военно-морских силах США, и враги называли его Чокнутый Томпсон, а друзья – Змей Томпсон.

& Audience: Yes!

Он был очень неаккуратен. Бывало, засыпал за чтением книги, а когда вставал, ему и в голову не приходило погладить свою форму или переодеться, понимаете. Он пользовался дурной репутацией в министерстве по делам военно-морских сил. К нему относились с некоторым презрением. Но он был личным другом Зигмунда Фрейда. У него не было собственных сыновей, и когда он увидел меня – беззащитного пацана... и поскольку на этом большом транспорте, который совершал очень долгое плавание, делать было нечего, он начал меня обрабатывать.

& Are you here?

Что меня потрясло, так это его кот по кличке Псих. У этого кота был кривой хвост, и этого было достаточно, чтобы произвести впечатление на любого юнца. К тому же этот кот умел выполнять разные трюки. И первое, что Томпсон сделал, – это обучил меня тому, как дрессировать кошек. Но для этого требуется так много времени и необходимо такое гигантское терпение, что я до сих пор не выдрессировал ни одной кошки.

& Audience: Yes!

Вам просто необходимо дождаться, пока кошка сделает что-нибудь, и тогда вы выражаете восторг. Но дожидаться, пока что-то сделает кот по кличке Псих...

& Well, I could start auditing you at this time, but I won't.

Как бы там ни было, но в Библиотеке конгресса в Вашингтоне, где собраны все книги обо всем на свете, коммандер Томпсон начал давать мне первые уроки в области знаний о разуме. Так вот, это очень необычный поступок – взять двенадцатилетнего мальчика и начать вместе с ним заниматься чем-то, что имеет отношение к разуму. Но он действительно заинтересовал меня этим... до такой степени, что я в конце концов пришел к убеждению, что Фрейд не знал, о чем говорит.Но на самом деле у коммандера Томпсона был очень открытый подход ко всему этому, и он, бывало, говорил мне: «Что ж, если что-то не является правдой для тебя, то это не правда». И я выяснил, что он позаимствовал это у одного человека по имени Гаутама Сиддхартха. Так вот, на самом деле вы не знаете Гаутаму Сиддхартху как человека (хотя он был именно человеком), поскольку более двух третей населения земного шара в настоящее время считают его богом. Но первое, что сказал Гаутама Сиддхартха о своей работе, так это то, что сам он просто человек. Он постарался, чтобы это было совершенно ясно. А еще один урок, который он преподал всем примерно в шестисотом году до пашей эры, заключался в том, что если что-то не является правдой для вас, то это не правда. И это было, вероятно, первый раз, когда подобное утверждение прозвучало в этой вселенной, где довольно-таки любят поучать. Я считаю, что это очень хорошее утверждение. Оно очень хорошо согласуется с моей личной философией, поскольку если в мире и есть кто-то, кто сконструирован с таким расчетом, чтобы верить в то, во что он хочет верить, и отвергать то, во что он не хочет верить, так это я.

& Okay. Right now, we're again at that impasse that I haven't a clue what I should be talking to you about now. I just - one of these things, you know? And I just sit up night after night after night, you know, preparing notes, preparing notes, preparing notes.

Но в те времена, когда я впитывал все как губка, я, по крайней мере, понял, что есть кто-то, кто надеется на то, что в области человеческого разума можно что-то сделать. И я думаю, что это был значительный вклад Фрейда – мысль о том, что с разумом можно что-то сделать. Так вот, это не означает... это, конечно, не означает, что что-то безусловно будет сделано с разумом. Просто есть надежда на то, что что-то может быть сделано, и, я думаю, Фрейда по праву можно считать выдающейся личностью в истории уже только за одно это. Независимо от того, что, по его мнению, можно сделать с разумом или как он рассчитывал это сделать, он был на самом деле первым, кто заявил, что есть надежда на то, что с разумом можно что-то сделать, не прибегая к хлыстам, дубинкам, смирительным рубашкам и прочим аксессуарам, с помощью которых представители определенных кругов этой вселенной пытаются «лечить» (в кавычках) душевные заболевания.

& However, a thought does occur to me; a thought does occur to me that you might like to hear about the clearing technique of 1947 Would you like to hear about that?

Так что это был великий гуманист. А то, что он так много внимания уделял сексу, я полагаю, было просто знаком его эпохи. Я полагаю, что в викторианскую эпоху, которая как раз тогда заканчивалась, все усвоили, что секс – это основное, что скрывают люди. В другое время, если бы это была, скажем, еда, то вы бы обнаружили, что кто-то разработал подобную философию, построенную вокруг еды. Понимаете, есть

Audience: Yes.

• это очень плохо, это очень тщательно скрывают, и, следовательно, это всех аберрирует. Понимаете, как такое может произойти?

& Now, I can assure you that somebody is going to go and try to do this, but if that happens, why - and you're the pc - why, you send him down to the HASI and we will have replayed the first and second lectures of this congress which will be there and available on tape, you see?

А в каком-то другом обществе, в котором ни у кого ничего нет и в котором тайна

& But send that auditor down to listen to the first two lectures concerning the skill required of the auditor, because to run this one I'm just talking to you about - I don't know how I ran it myself. How I got this good, I don't know. I look back with considerable awe and say, „Boy, how my auditing has deteriorated.“

• это все, понимаете, возник бы целый культ, который бы утверждал, что тайна – это то, что вы должны прятать, следовательно, все вокруг является тайной. И я считаю, что США – в особенности США – и Европа в свой более ранний период прошли через этот уровень тайны. Религия, понимаете? И кто-то другой в каком-то другом веке мог бы сказать, что все проблемы человека происходят от религии, потому что религия – это то, что скрывают больше всего остального, это то, в существовании чего ни в коем случае нельзя признаваться – это было бы грехом.

& By the way, about a year or so ago, I ran several sessions exactly using the TRs, not varying one hair on the TRs, you know. Doing each part of the auditing session perfectly, you know, right down the groove. Total TRs, see. Pc got twice as well. Well, anyhow...

И я полагаю, что специалист по общей семантике, работающий в мире символов, заявил бы, что сами символы (это немного более высокий уровень) – это единственное, из-за чего у людей есть проблемы. И вы могли бы разработать полномасштабную систему фрейдовского психоанализа вокруг символов, понимаете?

What it required - what it required to use this technique was undoubtedly an understanding which engulfed even me. So, let's go on with this and take a look at what it was. Today we will call it by a name, and you will hear more of this today. It's called confrontingness. You'll hear a great deal of this subject of confrontingness. As a matter of fact, the whole theory of auditing can be derived from and based on this thing called confrontingness. Very interesting - very interesting subject. It's TR 0. That's the first thing you ask a student who is learning to be an auditor to do. First thing you ask him to do is actually almost the answer to everything. It weaves in as every - is part of every single TR. If you don't have TR 0 running - which is confrontingness, confronting the pc - running at the same time you have TR 2, which is acknowledgment, you don't get any TR 2. It's as easy as this, you see. TR 0 is part of each other thing.

А если подняться на чуть более высокий уровень, на уровень общества, в котором все работают, там могли бы прийти к выводу, что все проблемы человека связаны с усилием. А другое общество могло бы заявить... какой-нибудь человек или, скажем, философ в этом обществе мог бы сказать: «Единственное, что у человека не в порядке, – это эмоции». А кто-то другой мог бы сказать:« Единственное, что у человека не в порядке, – это мышление».

And so it becomes part of everything there is in the mind. It becomes a datum really of comparable magnitude to survival. It's a great big important datum, confrontingness. Now, you can think at this moment of two or three things which you wouldn't want to have to confront in the next couple seconds. Think of some. Think of something that you really hate to confront in the next couple or seconds. You got some?

И вы бы... на самом деле все эти примеры, что ни возьми, – иллюстрация шкалы «От "Знать" до "Тайны"»; то, что больше всего подавляется в обществе и о чем меньше всего говорят, и станет тем, что не в порядке с обществом. И если это проанализировать, все сведется к следующему: «То, о чем вы не должны говорить, – это и есть то, что у вас не в порядке».

Audience: Yes.

На самом деле это все, что я вынес из фрейдовского психоанализа, помимо идеи о том, что люди иногда выздоравливают, когда что-то вспоминают. Шли годы, и я видел, что мое собственное окружение меняется. И это окружение становилось для меня все более и более сложным. Мой отец был офицером флота и возил меня с места на место. И я не думаю, что меня когда-нибудь учили делению сокращенным способом. И это весьма примечательно. Мой банкир иногда напоминает мне, что мои познания в арифметике...

You thought of some?

Но как бы там ни было, мы видим перед собой молодого человека, которого возили с места на место, который наблюдал новые, странные вещи и который разговаривал с интересными, новыми, странными людьми. И знаете ли вы, что на протяжении всего этого времени мне ни разу не приходило в голову – ни разу, ни разу не приходило в голову – что полной разгадки может и не существовать. Просто я ее не знал. Я думал, что она всем известна и что это я такой глупый. Вы знаете, я был единственным, кого держали в неведении.

Audience: Yes.

Так что я изучал и то и это. И таким образом оказался в Азии, где мне удалось установить контакт с представителями азиатского мистицизма и поработать в этой области. Я немало узнал о мистицизме. Я всегда спрашиваю сотрудников, не хотят ли они, чтобы я показал им индийский фокус с веревкой. Я умею делать этот фокус, и я всегда делаю его... предлагаю показать его. Единственное условие, которое я выдвигаю, состоит в том, что я буду показывать его очень немногим людям, которых я сам выберу, что плата будет составлять сто долларов с человека и что ни у кого не должно быть фотоаппаратов. Единственные, перед кем я выполнил индийский фокус с веревкой смело, имея полный успех и никого не отсеивая, были психиатры, одна группа психиатров.

Aw, there's a couple of you dogging off here. I don't permit that. All right. Now, you have got a couple of things, hm?

Кстати, вы обнаружите, что среди психиатров в США бытуют два разных мнения

Audience: Yes.

– два мнения. Одно из них состоит в том, что Дианетика и Саентология – это очень плохо. Дианетика и Саентология отнимают у них работу, так что это очень плохо. Очень плохо. И очень жаль, что Хаббард сошел с ума, потому что он замечательный психотерапевт. И все, что происходит в Дианетике и Саентологии, объясняется тем, что Хаббард – замечательный мастер в области психотерапии, понимаете, но сам предмет здесь ни при чем. И всякий раз, когда вы говорите приверженцам какого-либо культа... извините, всякий раз, когда... прошу прощения. Всякий раз, когда вы обращаетесь к представителям какой-нибудь профессии и говорите, что их работу может сделать кто угодно, у вас начинаются неприятности. А именно это, по сути, и было сказано в первой книге по Дианетике.

Why? Come on, let's think this thing over again. Why? Why would you hate to confront these things?

Что ж, шли годы... шли годы, и для меня это было просто хобби. Это не отнимало у меня слишком много времени или сил. Я был писателем, я получал большое удовольствие от этой деятельности, и жизнь шла просто замечательно. Я тогда даже в колледж еще не поступил.

Now look, I'm talking about you, not your ornaments. All thetans walk around carrying an ornament known as a body, and they put ornaments on it known as clothes. Now that they've put clothes on it, Freudian psychoanalysis works sometimes. They collect odds and ends and bits and pieces They use hire purchase and keep collecting things, you know? They collect cuff links and earrings and gold teeth. Girl up in the Klondike one time collected totally diamond teeth all the way across the front. She wanted a flashing smile and she got one.

Когда я поступил в колледж, я провел ряд опытов и экспериментов и выяснил, что стихи – подумать только – воспринимаются всеми как стихи на любом языке. Это было весьма необычное явление. Почему это стихи... почему стихи являются таким музыкальным ритмом, который что-то сообщает людям? Почему они что-то сообщают людям? Вы читаете кому-то стихотворение на японском, он не владеет японским, и он говорит вам: «Ага, это стихи». Почему же он распознает стихи на японском? Точно так же вы можете прочесть человеку практически любые стихи – за исключением произведений некоторых более «современных» поэтов – на любом другом языке, и вы обнаружите, что человек согласится с тем, что это стихи.

Now, think of those things now that you thought that you wouldn't like to confront. Now, why wouldn't you like to confront them? Now, is it true that you - that you couldn't confront them? Or would it be that if you, as a body, confronted them with your diamond teeth and your clothes and your ornaments and that sort of thing, you'd go poof or something would happen to you. Isn't that correct?

И это озадачило меня. Что же это там такое в мозге, в голове, в самом устройстве человека, что позволяет ему распознавать поэзию? Так что я проверил все это с помощью фотометра Кенига – это были очень тщательно продуманные физические эксперименты – и выяснил, что стихи на японском (на котором я тогда говорил и который я с тех пор уже забыл), стихи на английском... я нашел индийского студента, привел его и попросил его прочитать индийские стихи – и все эти стихи давали на фотометре Кенига одну и ту же кривую. И я сказал: «Ну, разве это не замечательно? Мы тут обнаружили что-то – эстетику языка, – которую можно зарегистрировать с помощью физического прибора. Ну разве не прекрасно? И лучше сообщить людям с факультета психологии – они там все знают об этом предмете, и все это можно измерить с помощью фотометра Кенига». И вот тут-то земля ушла у меня из-под ног.

Audience: Yes.

Я впервые пошел на факультет психологии и впервые в своей жизни понял, что на земле нет никого, кто бы все об этом знал. Это было для меня потрясением. Понимаете, я никогда не видел мистика, который занимался бы своим делом и при этом не был бы полностью уверен в том, что он делает. И я никогда не видел инженера, который, строя железнодорожные мосты, не демонстрировал бы уверенность и знание своего предмета. И я привык жить в мире, где люди являются специалистами своего дела, где люди уверены, могут достигать результатов, могут добиваться необходимого эффекта и знают свое дело. И тут я ступаю в трясину, где люди не только ничего не знали, но даже и не стремились знать. И эти эксперименты восприняли как «Что ж, это очень интересно. А зачем ты это сделал?».

It's the ornament that would get hurt, right? And because you're busily protecting the ornament, you, by various considerations, would hurt like hell, probably. Isn't that right?

Да, после этого я достаточно сильно заинтересовался... В колледже были люди, которые выполняли за меня задания по математике, а я выполнял за них задания по психологии и английскому, именно так я и проучился в колледже, потому что я никогда не посещал занятия. И я, бывало, читал учебники по психологии и шел и сдавал за кого-то экзамены, потому что это было очень просто. Проще пареной репы. Все, что вам нужно было знать, – это названия частей мозга и частей сердца. Я не знаю, какое отношение к этому имели части сердца, но о них говорилось в учебнике. Там не предпринималось попыток понять, что такое мышление, там просто говорилось о каких-то колебаниях, которые проходят через синапсы, и вы прогоняете крысу через лабиринт – и все дела.

Audience: Yeah.

Я сейчас говорю с большим сарказмом; несомненно, в психологии есть еще много всякой всячины. Но вот понимания там нет.

Huh? So, this hurting like the dickens would keep you immediately informed of the fact that you weren't protecting the diamond bracelet, see? You get the idea?

Другими словами, я обнаружил область человеческого знания, которая была нашим слабым местом. И в этот момент мне стало очень интересно. И дело было не в том, что я не знал предмет. Я очень упорно изучал эту область, прежде чем понял, что то, что профессора говорили мне, было для них правдой: все безнадежно, нет никакой возможности кого-либо когда-либо изменить, люди, имеющие тот или иной уровень КИ, сохраняют этот уровень КИ навсегда, и для них все кончено; глупые люди остаются глупыми, неспособные люди остаются неспособными, а все умные – сумасшедшие. И тот факт, что эти профессора так основательно увязли в своих представлениях о невозможности изменить человеческий разум, особенно раздражал меня. Насколько сильно может человек увязнуть?

Audience: Yes.

Я говорил: «Но, послушайте, когда я прихожу в класс, чтобы сдать экзамен...» Кстати, тогда, в те далекие времена, действовал сухой закон, так что пили тогда, разумеется, гораздо больше. И я время от времени выходил с моими друзьями – по большей части газетными репортерами и так далее – и мы пропускали по несколько рюмочек самодельного джина, который поставлялся самыми лучшими гангстерами. И на следующее утро я совершенно точно знал, что я чертовски туго соображаю. Так что я говорил: «Послушайте, если вы вечером выпили несколько рюмок и на следующее утро туго соображаете, то разве вы тем самым не изменили свой интеллект?» И мне отвечали: «Это не имеет к делу никакого отношения».

It's a warning mechanism. You'd say, „This robot which I carry around is so valuable that I will have an advance warning system which when anything taps it which would destroy it, if it kept on, I will hurt.“ Do you know that a body never hurts? It's just you that hurts. Next time you have a tooth-ache, don't make the mistake of saying the tooth is aching. If you knew the truth of the matter, a tooth can't hurt. How do you know the tooth is hurting? You hurt! And until you realize that you hurt so you'll be warned about losing one of your diamond teeth.. I don't know why you had diamond teeth put in, as a matter of fact! But this - it's mystifying.

Так что существовала область человеческого знания, которая, с моей точки зрения, оставалась открытой для исследований.

Anyway, it's not that tooth that is hurting at all. See, it's your idea of that tooth that is hurting. And you've got it all rigged up gorgeously. Boy, vias, machinery, zig-zag circuits, lights, flashing lights, you know! Bells, small sirens. Gets a little hole in it, your automaticity says, „We're about to lose a tooth.“ So you accommodatingly hurt. I think that's nice or you.

Я продолжал писать. Мои произведения имели все больший и больший успех. Все шло замечательно. Я поехал в Голливуд, писал сценарии для фильмов и так далее. Моя профессиональная жизнь была на самом деле очень насыщенной. И все это время я хранил ужасную тайну. Она заключалась в том, что я пытался разобраться, что же такое разум и с чем его едят. Я даже не мог сказать об этом своим друзьям – они бы меня не поняли. Они говорили: «Хаббард живет просто замечательно. Он общается с кинозвездами. И он умеет гипнотизировать, поэтому у него нет проблем с редакторами. У него есть квартира и разные вещи». Они говорили... всякий раз, когда я затрагивал эту тему, они не могли понять, почему это я интересуюсь чьим-то разумом или чьей-то жизнью. Я жутко их донимал и задавал им всякие нескромные вопросы.

You wonder how people can get psychosomatic illnesses simply by looking at somebody who is ill. You know, Grandpa or Grandma or somebody or other had the lumbosis (it's a famous Scientology disease - lumbosis); they had lumbosis and you all of a sudden come up with a tremendous case of lumbosis in a session. You know, somebody's running through and saying, „What part of your grandfather wouldn't you mind being?“ That's not a good process, but it'd serve to louse up most any pc. And Grandpa's got lumbosis and all of a sudden, why, you turn up with this same case of lumbosis complete with all somatics. Well, there shouldn't be anything mysterious about it, because you're the only one there to hurt in the first place. And it you can manufacture pain that you extend to a body, obviously pain can go all the way up the dynamics. How about the little girl that bleeds every year at the exact places where the thorns pierced Christ, huh? How about that - those many cases that do that, hm? How about the pcs you've had that all of a sudden stretch out... hm? How about those people?

И к 1938 году я, как мне казалось, нашел тот фактор, который является общим для всей жизни. Но ведь я, в конце концов, довольно тесно общался с двенадцатью различными туземными культурами, если не считать население Бронкса. И у меня к этому времени было довольно точное представление о том, какой круг вопросов будет затрагивать мое исследование. Я выяснил, что у первобытного человека и у цивилизованного человека есть очень много общего, но нет ничего, что было бы общим для всех этих культур, кроме выживания. Выживание – это единственное, что было общим для всех них, позвольте мне сформулировать это таким образом. Очевидно, что все они тем или иным способом пытались выживать, независимо от того, были ли они цивилизованными или нет, независимо от того, были ли это тлинкиты на Аляске, или алеуты, или китайцы, или тагалы, или чаморро. Кем бы они ни были, они пытались выживать.

In other words, you maybe - someday you're looking at a town that's being bombed or something like that and you know men and women and children are blowing up, you know? And you say, „That must hurt like hell,“ and accommodatingly, sympathetically, you hurt like the dickens. Get the idea, hm? You have some penchant for feeling pain. As a matter of fact, if you run „Waste pain“ on a thetan, he finds out all of a sudden that he doesn't mind it at all, that it's just another sensation. According to his mottos, „Any pain is better than no pain.“ „Any feeling is better than no feeling.“ And „Any adventure is better than anything.“

И после 1938 года «стремление к выживанию» стало вполне определенной областью изучения. И мы бы получили все эти данные гораздо раньше, и все это было бы сделано гораздо более тщательно, и в этом исследовании не было бы такого количества промежуточных точек, если бы где-то в то время не появился один тип по фамилии Гитлер, который сошел с ума еще в 1933 году и который с 1933 года начал вопить... мы все его слышали. И кто-то решил принять его всерьез. Так вот, я не знаю, кто первым решил принять его всерьез, но это была ошибка. И не успели мы и глазом моргнуть, как все мы оказались участниками обычной войны, результаты которой теперь, по всей видимости, полностью аннулированы и которую нужно начинать с самого начала – но так это и бывает с войнами. Войны никогда не решают никаких проблем – они могут только отсрочить решение на некоторое время.

So, here's this - here's this thing called confrontingness I just ask you, what would happen? I ask you now again. What would happen if you actually confronted what you just thought of a few minutes ago? What would happen to you? I didn't say confront it with something. I didn't say put an ornament up there. I didn't say hold a body up in front of whatever this thing was, see? But you just confront it. Now, think it over again. What would happen if you confronted it? Would anything happen?

И во время войны... во время войны я сделал несколько очень интересных наблюдений, которые имели отношение к разуму. Я находился на борту одного корабля, и там было примерно семьсот человек, и каждую неделю по два человека сходило с ума. На этом корабле каждую неделю по два человека сходили с ума. То есть очень много людей сходило с ума. Но если принять во внимание, что их некем было заменить, то в большинстве случаев они просто продолжали выполнять свои обязанности.

Audience: No.

Мы особенно активно боролись против того, чтобы от служебных обязанностей отстранили одного парня; он был до того невоспитан, что захотел получить увольнение на берег посреди Тихого океана и пришел за увольнительной к старпому, который в это время мылся в душе. А старпома на корабле не слишком любили. И старпом, весь в мыльной пене, под струями душа, сказал этому парню что-то грубое и невежливое. И этот парень выхватил нож, заскочил в душ, выгнал оттуда старпома, и перед нами разыгралось восхитительное зрелище: старпом бегал по палубе кругами, а за ним бежал этот сумасшедший и размахивал ножом. Я помню, как мы вышли из моей каюты вместе с офицером-артиллеристом (мы там играли в карты или в шахматы или во что-то еще) и наблюдали, как эта парочка делает свой первый круг.

Wouldn't that be boring! Nevertheless, that's the truth of the case, isn't it? Do you recognize some truth in this?

И офицер-артиллерист предложил: «Послушай, у меня есть пистолет. Давай это прекратим».

Audience; Yes.

И я сказал... я сказал: «Зачем?»

Hm? Anybody still feel that he'd blow up?

Примерно к этому времени к процессии присоединились два главных старшины корабельной полиции, и зрелище стало очень, очень забавным. Так что мы смотрели, как они пробегают мимо нас. У нас очень давно не было никаких развлечений, и мы... В конце концов нам это надоело, и мы с офицером-артиллеристом остановили этого сумасшедшего, поставив ему подножку, и после этого экипаж неделю с нами не разговаривал. Но этот человек должен был продолжать выполнять свои обязанности.

Audience: No.

Я жил в одной каюте с врачом этого корабля. И в течение некоторого времени занимался изучением разума. Члены экипажа в любое время дня и ночи приходили, чтобы им сделали перевязку или что-то в этом роде. А когда военврач уходил, этими людьми занимался я, понимаете, и тем или иным образом работал с их разумом. А когда врач был на месте, он зашивал их и давал им таблетки. Так что им было хорошо. А у меня было много материала для изучения. Военврач передал все это в мои руки. Ему все равно все это надоело. Он сам был на грани.

& Well, if there's anybody around that still feels that it'd be very painful, the address of the HGC is 87 Fitzroy and in Washington it's 1812 19th Street. Commercial.

А в конце войны мне не повезло: я стоял не там, где надо. Вы всегда сами виноваты, вы же знаете; вы стоите не там, где надо, и не тогда, когда надо, и тут появляется что-то еще и пытается занять то же самое пространство. Это всегда заставляет вас чувствовать себя очень неловко.

Run, don't walk, to your nearest auditor. If he's a good auditor, you'll even walk away.

В конце войны я провел примерно год в госпитале, отходя от последствий злоупотребления шотландским виски, которое я выпил во время войны, и от чрезмерных доз свинца и так далее, вы понимаете. Как это ни странно, они провели мне психиатрическое обследование, как и всем ветеранам, и выяснили... Кстати, это до смерти перепугало меня – до смерти перепугало меня. Я зашел в кабинет, мне провели это обследование, и когда психиатр закончил – он был очень любезен, – он начал писать. И когда он закончил свою писанину длиной в две страницы это очень интересно, – и когда он закончил свою писанину длиной в две страницы... Пациенты обычно забирали свою историю болезни с собой в палату. Я смотрел на все это и говорил себе: «Так что, неужели я все-таки сошел с ума?»

Anyway, do you see something now about confrontingness? Do you realize that you do have the ability to confront something? Hm? Well, where do you get the notion that you can't confront something above and beyond this idea of bodies and ornaments? Hm? Well, where do you get the idea that you can't confront something? Think it over. Where do you get the idea? Isn't it because things disappear? Hm? Things vanish, don't they? Can you think of something you had when you were a child? Hm?

И он взял эти две страницы и положил их в мою папку, и я быстро и радостно сказал... вы начинаете себя вести таким образом; если вы некоторое время имеете дело с вооруженными силами, вы начинаете вести себя в жутком 1,1; и я сказал: «Ну, я сейчас возвращаюсь в палату. Я отнесу папку». Он ответил: «О нет, ее отнесет курьер».

Audience: Yes.

В ту ночь мне спалось плохо. На следующее утро после завтрака я сказал себе:

Can you think of something you had when you were a child?

«Думай, Хаббард, думай!» Так что я немного подумал и внезапно осознал, что мне стоит обзавестись зубной болью и записаться на прием к зубному врачу, и тогда мне дадут на руки мою историю болезни, чтобы я смог отнести ее в стоматологическую клинику.

Audience. Yes.

Так что они отдали мне всю мою историю болезни, я засунул ее под мышку и направился в стоматологическую клинику – в том направлении. У входной двери росло очень прелестное вечнозеленое растение. И там можно было скрыться от людских глаз, так что, как только я поравнялся с этим вечнозеленым растением, я просто нырнул, понимаете, очень быстро, и открыл историю болезни. О, вот оно. И эта писанина, которую почти невозможно было разобрать, растянулась на две длинные страницы, и прочесть их было очень сложно. И я продрался через все эти невероятные специальные термины, понимаете. Я прочел все это очень тщательно и добрался до последнего абзаца, и там было сказано... О, там были слова вот такой длины, а ширина страницы была всего-навсего вот такой. И я добрался до конца, и там было сказано:

Well, where is the actual object now? Don't blow a grief charge; we haven't any floor auditors. Where is the actual object? Well, you don't know. Boy, you sure were a destructive kid, weren't you. But he truth of the matter is, isn't it, that you are not confronting it. It isn't that you can't confront it; it isn't that you've lost - you have lost the ability to confront it. It's simply that it isn't there! Isn't that right?

«Короче говоря, у этого офицера нет никакой предрасположенности к психозам или неврозам».

Audience: Yes.

И я в изнеможении опустился на скамью и сказал себе: «Ну, я, похоже, выжил». И я чувствовал себя очень, очень хорошо, и в этот момент ко мне подошел морской пехотинец, взял меня за локоть и сказал: «Вам назначен прием у зубного, и меня отправили, чтобы я вас нашел». Так что меня отвели туда и запломбировали зуб. Вот цена, которую вы платите за любопытство.

Well, you know you can get so upside down about this that you believe that you can't confront anything. If you can't confront a boss, it's usually simply because you - sometime up and down the track, you've been missing bosses. How do you like that? You know, although it's traditional in the Anglo-American forces to hate officers, it's probably because there aren't many of them. In fact, I've looked around and found almost none, particularly since the last war. They died out two or three generations ago, I think. Oh, that was gentlemen. Excuse me.

Однако в течение этого последнего года войны я занимался в библиотеке военно-морского госпиталя Оук-Нолл. Я обнаружил, что просто-напросто сняв с воротника одну петлицу, я становился врачом, понимаете, – очень просто. В медицинскую библиотеку не пускали никого, кроме врачей, имеющих степень доктора. Но я подошел к столу с одной-единственной петлицей, с левой стороны, понимаете, и я заплатил пару долларов морскому пехотинцу на костылях за то, чтобы он подошел ко мне и сказал: «Доброе утро, доктор», – и таким образом я смог обеспечить себе год занятий в медицинской библиотеке.

Here's this fact, however, that somebody says he cannot confront authority. Well, there isn't very much authority around, to tell you the truth. Somebody snaps and snarls at you, you think you have to hang your head. Why do you think you have to hang your head? Why do you have to go „Nannah“? Why don't you just answer up with a cheery „aye, aye“? Hm? It sounds like an interesting thing to do.

Я изучал эндокринную систему, я изучал и то и это и придумал несколько различных экспериментов. Я, кстати, погубил целый исследовательский проект. Был один доктор с совершенно невероятной фамилией – Янкевиц, и Янкевиц проводил серию исследований военнопленных, которых в то время освобождали из немецких лагерей и японских лагерей, захваченных нашими войсками. И этот Янкевиц пытался вылечить их с помощью тестостерона и других эндокринных препаратов. И я имел доступ ко всей его документации, потому что мы с ним... мы по вечерам играли в домино и разные другие игры. И я имел доступ ко всей его документации, а он выполнял очень, очень точные проверки метаболизма и другие действия, чтобы продемонстрировать результаты воздействия эндокринных гормонов и экстрактов на военнопленных, понимаете.

Boss comes in and he says, „Hoo-doo ho, ho, ho,“ and other things that bosses are reputed to say, you know? Ah, now you're just being a victim of „now-I'm-supposed-to“; you're supposed to go like this, see? You're supposed to duck. Now, you're supposed to not quite look him between the eye.

Что ж, все было очень просто. Все, что мне нужно было сделать, – это узнать имя одного из участников его экспериментов, отвести этого человека в парк, усадить его и провести ему немного психоанализа и применить кое-что из первых разработок по Дианетике и Саентологии, разобрать на части его вторую динамику и собрать ее снова и отправить его на проверку метаболизма, понимаете. В один прекрасный день Янкевиц сказал мне: «Бог ты мой! С этими отчетами что-то не в порядке». Он сказал:

Every once in a while, somebody gets absolutely flabbergasted in the HASI, you know? They crank their nerve up, see? There's something going wrong; there's a particle moving incorrectly in the comm lines. Happens every now and then, let me assure you. Sometimes you're the particle. And this particle's moving incorrectly and this poor staff member has just stood it, see, you know? Stood it, stood it. He keeps holding on to himself and saying, “Why? Why does the Director of Administration permit this sort of thing?“ and goes on handling misrouted particles, you know. And he says - says, „Well, I'll tell him. I'll tell him.“ And gets worked right up to it, opens the office door, goes in, and says, „Why do you permit these particles to move this way on this line!“

«Что-то тут не так с этими больными; некоторые из них поправляются».

Director of Administration says, „What particles?“

Что ж, с помощью этих экспериментов я выяснил, что функция контролирует структуру, что мысль контролирует материю и что материя не контролирует мысль. Потому что те, которым делали уколы и которых лечили, но которым при этом не проводили психотерапию, не выздоравливали; они оставались на том же самом уровне. Это было интересным доказательством того, что эта терапия никуда не годится. Но те, которых я ловил за деревом или на скамейке в парке и которым мне удавалось украдкой всучить несколько метров фрейдовского анализа... и кое-что из первых разработок Дианетики и Саентологии, – они внезапно поднимались по шкале, понимаете.

Fellow says, „These invoices for ruddy rods.“

Другими словами, работая с мыслью и мышлением, я обнаружил, что могу влиять на то, что происходит с человеком, и на его состояние, но подобным же образом я обнаружил, что этого невозможно добиться с помощью лекарств. И это была очень важная серия экспериментов, данные о которых, к сожалению, не доступны нам в полном объеме; возможно, они по-прежнему хранятся где-то в министерстве по делам военно-морских сил в Вашингтоне в папке, на обложке которой стоит большой вопросительный знак, – поскольку с точки зрения Янкевица этот проект закончился провалом.

„What about them?“

Так вот, это был первый широко проведенный опыт, во время которого все это и было проверено. Мысль – это босс. Мысль правит всем. Мысль может изменять структуру, а материя на самом деле не может изменять материю – однако мысль может изменять материю. Интереснейшее открытие, не правда ли? Вы можете добиться изменения веса человека, воздействовав на его мышление. Если вы можете сделать это, то что мы изучаем? Следует ли нам изучать и дальше структуру, чтобы добиться выздоровления человека, изменить его поведенческие шаблоны, следует ли идти в этом направлении до конца? Следует ли нам продолжать изучение мозга? Нет.

„Well, I have to handle them with four separate motions when it only needs one!“

Нет, ни в коем случае. Ни в коем случае. Предметом изучения должна быть только мысль.

„How? Well, let's see. Yeah, well, you only have to handle that with one motion. We'll change it up the line here, and we square it up here,“ and he'll handle it with one motion. So, what the hell? Boy, you certainly lost a good opportunity to confront there, didn't you? Hm?

Что ж, немного позже правительство решило выплатить мне все жалование, которое оно мне задолжало. Оно задерживало выплату причитающегося мне жалования. Я пару лет служил в войсках, участвовавших в боевых действиях, не имея права на повышение в звании. Время от времени я получал приказ, и там говорилось:

In other words, they get the idea that they mustn't ever even talk up, and when they do talk up, why, they find out nobody barks them down. It's just an idea of not being able to confront. Do you get the idea?

«Отправляйся на фронт» – или что-то вроде этого, понимаете, и я говорил врачу:

Audience: Yes.

«Ладно». И я говорил офицеру, ответственному за личный состав: «Я отправлюсь туда, но где дополнительная нашивка? Вы посылаете меня выполнять задание, которое требует очень большого количества золотого галуна, а если вы очень тщательно обследуете мой рукав под микроскопом, то вы обнаружите, что галуна там не так уж и много. И я беспокоюсь не о чине. Просто я промотал свое состояние, знаете ли, и лишняя сотня-другая долларов в месяц пришлась бы очень кстати». А мне в ответ говорили что-нибудь типа «Приказ есть приказ, Хаббард. Я знаю, что ваше здоровье не позволяет вам сдавать экзамен на следующее звание, но никто не сказал, что оно не позволяет вам воевать за свою страну». Так что я шел и воевал за свою страну. И через некоторое время мне это надоело.

Hm?

Но к концу войны они вдруг передумали. К этому времени я уже не находился на службе, так что, конечно, это было самое подходящее время для того, чтобы как следует помочь человеку и поднять его боевой дух, чтобы он мог служить своей стране, ведь он уже не находился на военной службе. Понимаете, какая тут логика? Так что они дали мне толстую пачку казначейских чеков. Вдобавок, дела мои были не столь уж плохи: я продал сценарий фильма – «Пикирующий бомбардировщик» возможно, вы его видели. Уоллис Бири и так далее, давным-давно. Я продал его в самом начале войны, завел сейф в банке и не рассказывал об этом никому из родственников, я засунул в него десять тысяч долларов в тысячных купюрах и запер на замок.

And once in a while they do this to me - although most staff feels - can talk to me about most anything, and often does. They go at it at a high scream sometimes, you know, just come in and practically beating the desk and so forth. They seldom go this high, you know. Then they walk out and said, „Well, I'll be fired. I'm finished. Scientology, done; I'm through. Certificates will be cancelled, thrown away Probably throw the body in the nearest garbage can. I wonder where the arrows are that point to the nearest between-lives area. And he'll probably zap me, you know,“ and so forth.

Так что, вернувшись с войны, я не стал использовать чеки. Должен вам признаться, что ради денег и продвижения вперед в исследованиях мне на самом деле не пришлось проливать много пота. По окончании войны я взял деньги, купил яхту и отправился в путешествие в Вест-Индию. Но когда эти деньги кончились, я понял, что мне нужны средства. Тогда я обналичил казначейские чеки, и на них были проведены первые исследования, плодами которых мы теперь пользуемся. Это очень забавно, но они были проведены именно на эти деньги. Я отправился прямо в центр Голливуда, снял себе офис, нанял медсестру, обернул голову полотенцем и стал свами. И я сказал... как это ни странно, я никому не называл своего имени, я не говорил, что я делаю, и к 1947 году мне удалось сделать человека клиром.

And then they say, „What'd he say? And what was he doing saying 'Good'? And what was he doing saying 'I'll look into it'? What was that all about?“ Practically spins them sometimes, you know? And all of a sudden they find out they can say anything they please and it doesn't cost them anything and after that they start communicating and doing a job. It's an interesting thing to discover.

Я работал как одержимый. В лос-анджелесский центр будут время от времени звонить люди и спрашивать: «Вы знаете, я видел фотографию доктора Хаббарда, а несколько лет назад в Голливуде работал человек, который был очень похож на него, и он что-то сделал со мной, и с тех пор я всегда был здоров и счастлив. Это тот же самый человек?» И, конечно же, сотрудникам центра дано указание отвечать «Нет». Они бы испортили результаты всей серии экспериментов. Этим людям никогда ничего не говорили, и тем не менее некоторые из них стали клирами.

First sergeants and other people, petty officers, very often cultivate quite the opposite idea. They say, „If you ever open your mouth in my direction, I know I must cure you of confronting in order to have an efficient crew member or efficient soldier,“ see? „Unless people have been cured totally of confronting, why, they are no good.“ Stable datum for the society. „If people are permitted to confront authority, why, they'll bash the whole thing in the head, you know? No telling what would happen if all the troops could confront the general.“

Это были первые клиры. И им больше не давали никакой информации или чего-то в этом роде, они были нужны мне в качестве некоторого последовательного ряда кейсов, с которыми я работал.

I tell you what'd happen: they'd just win all of the victories that were in sight, that's all. That's what they'd do. They're only some good to you when they can confront something. Why don't you let them start in with you? It's a good idea.

Всего лишь несколько недель назад мой офис в Вашингтоне пришлось перевернуть вверх дном после того, как я обнаружил, что имя и адрес одного из этих преклиров были потеряны. И во всем этом наверняка было замешано что-то сверхъестественное, потому что в конце недели от этого человека пришло письмо, а до этого он не писал несколько лет. Он написал, что в его семье все хорошо, что все идет просто прекрасно, дал полную информацию о кейсе и так далее. И даже сотрудники моего офиса начали посматривать на меня как-то странно.

People come in with complaints; they've buttoned these up, they've managed to get their nerve up, they've actually - went out and took a couple of quick shots of scotch, and they come in and they lay this complaint knowing they're going to be blasted out of the chair, and there's no blast. Well, that too, is a letdown. It gives - it gives less blast to confront.

Но эти люди нужны мне просто в качестве длинного ряда кейсов, с которыми я работал, и их кейсы вообще не трогают. Их сделали клирами; они остаются в таком состоянии – по крайней мере те, с кем я по-прежнему поддерживаю контакт. Некоторых я в суматохе потерял из виду.

But the truth of the matter is that the belief that one cannot confront does not rest on his own ability to confront. His own ability to confront is obviously infinite, isn't it? Now I want you to think of something that you couldn't possibly ever confront. Come on, think of it. Never in this world, ever in any other world, not even if you could go back up and down the time track could you confront it. Come on, think of something. We could spend the rest of the congress here, by the way, asking the same question. This is one of those trick questions.

Один из них был психиатром. Когда «Дианетику» впервые опубликовали в Соединенных Штатах, этот парень сказал: «Вы знаете, несколько лет назад один человек работал со мной до тех пор, пока я не достиг состояния, называемого "клир", так что это, должно быть, вполне обыденная вещь. Он в то время работал в Голливуде. Конечно, с тех пор я больше не занимался психиатрией как таковой, но я не могу понять, почему это все так взволнованы. Этот Хаббард, несомненно, учился у того типа в Голливуде». Он был совершенно прав.

You ask somebody - I'll tell you a trick auditing question. This is good coffee shop auditing. There is good coffee shop auditing, by the way. We just never let students in on it so they use regular processes to audit in the coffee shops, you know? And They go in for fish and chips and sit there at the table and audit real processes, and they shouldn't do that because there's perfectly good coffee shop processes. And you can leave a person hung up in them and everything.

Что ж, пойдем вперед по траку, пойдем вперед по траку, посмотрим. В 1950 году я наконец написал книгу, написал ее в Соединенных Штатах, издал, и не успел никто и глазом моргнуть, как она стала бестселлером, оказалась наверху списка в «Нью-Йорк тайме», и все шло великолепно, это был бум, она пользовалась невероятным успехом, и это был сногсшибательный, катастрофический успех, – и я обнаружил, что у меня нет никакой административной структуры, практически никакой организации, вообще ничего. И там, в Соединенных Штатах, на наши головы как будто обрушился весь мир, и нам крепко досталось.

But here's one of them, is „Look around here and find something that is unknown.“ That's the most gorgeous process. Here's another one: „Look around here and find something which is uninteresting.“ That's the most wonderful process you ever saw. I mean, it's one of These processes that never gets answered. See, he looks around and he says, „Well, that's a - well, I don't know, you know...” One of these fabulous things.

Дианетика стала очень широко известна за один день. Очень широко известна. Множество людей засучили рукава и начали помогать. С того момента и до настоящего времени эти замечательные люди продолжают оказывать помощь, так что эта деятельность перестала быть занятием «одного-единственного». У нас в списках много имен, в игре участвует много людей. Это радует, потому что это очень хорошие люди. И произошло просто вот что: в человеческих знаниях есть дыра, понимаете. И вы могли бы сказать, что кто-то проник в этот вакуум. Но было также и множество других людей, которые тоже осознавали тот факт, что в человеческих знаниях имеется дыра, и они увидели, что этот вакуум начал частично заполняться, они засучили рукава и оказали значительное содействие в доведении этой работы до конца.

Well, confrontingness comes under this heading something you could not possibly confront, see. You'd fish for it in vain. If you don't believe it. and I don't ask you to believe it; if it's true for you it's true and if it's not true for you it isn't true. Try and find something that it is impossible to confront, and after you get mired down totally, find an auditor. It'll wind you up in the soup if you pursue this thing infinitely without an auditor. Why? Because there were times when you must have believed that you couldn't confront something, otherwise you would never have joined the army or done other foolish things. Not that there's anything wrong with joining the army. The only thing wrong with joining the army is that you're in it.

Так вот, за время, прошедшее с тех первых дней (которые на самом деле не были такими уж драматичными) до настоящего момента, мы совершили гигантский скачок вперед. И даже я не осознаю, насколько велик этот скачок... Время от времени мне приходится оценивать ситуацию со стороны и убеждать себя в том, что все хорошо, понимаете? Я говорю: «Рон, несомненно, все идет хорошо». И я отвечаю: «Да, но не будь слишком самонадеян, сынок. Нам предстоит сделать еще очень много».

It's not that you should be all out for peace; you shouldn't be. I can't consider anything more boring than to have totally peaceful existence. The only thing wrong with war is wait, as far as I'm concerned. That's just personal opinion. When there's something happening, there's something to confront, and when there's nothing happening it's just handfuls of nowhere. You say, „Well, way over there someplace there's something to confront, you know? And if they just let me go here then I would go like a hot rocket in that direction and I'd be able to stand there and confront it.“ Of course, when you get there, you find out what you're being asked to confront is a bullet or something like this. You're not able to go in and tell the enemy what you think of him. Next war I go to I'm going to get one of these megaphones. Anyway...

Так вот, дело в том, что, когда вы начинаете заполнять такого рода вакуум, этот вакуум стремится разорвать тех, кто пытается его заполнить. И с людьми, которые были с нами с самых первых дней, которые были одиторами и которые продвигали наш предмет вперед, – с этими людьми происходили довольно-таки драматичные события, возможно, более драматичные, чем со мной.

The idea behind it is that man makes a game out of having possessions which go to pieces if they confront certain things. Now, let's go work out on the body side of it and talk about possessions for a moment. This might be more real to you. We start to confront the mains, see, and so we take - you better - better do this careful experiment. If you do this, you'll find out something about the body. You take and wrap a piece of copper wire around each of two fingers, see, and then shove them into the light plug, you see, and don't draw them out for a while. And then look at your fingers, and you'll find out they've been damaged. And if you're proud of this possession called hands and if you're very artistic in handling things and so forth, why, you'll no longer be able to excite the envy of your friends or sit down at the piano or something of that sort, you see? And that teaches you not to what? Not to confront things or not to let your body confront things? Which does it teach you? Not to let your body confront things.

Что мы сделали? Мы наступили на величайшую кнопку глупости из когда-либо существовавших у человека. Это состояние практически абсолютного незнания. И вот мы приходим и наступаем прямо в центр этой кнопки глупости – причем делаем это не слегка и не деликатно, понимаете. Мы делаем это не так, как это делают профессора. Они делают это вот так: «Ну, мы думаем... мы полагаем... возможно... может быть, что если вы рассмотрите эту ситуацию, то не исключено, что вы обнаружите, что какую-то ее часть, возможно... мы полагаем – если, конечно, вы не будете слишком сильно спешить с этим, – можно будет как-то понять, вероятно, при условии выделения достаточного количества миллионов для проведения исследований на протяжении следующих пятнадцати или двадцати тысяч лет».

Now, of course, a lot of people go around and say, „Well, that is the - a good excuse not to have a body. And that's why I'm trying to make nothing out of this body, so that this won't happen. So therefore, if I chop this body to pieces and mess it all up, then it won't ever get messed up or chopped to pieces.“ You work this out; I can't. It doesn't equate.

Столь решительный подход к делу на самом деле иллюстрирует то, как действуют фонд Форда и другие корпорации, которые пытались сделать что-то в данной области. И я не порицаю этих людей и не говорю, что все они такие совершенно ни на что не годные люди. Они просто такие. Ведь когда эти большие организации, не имея ни энергии, ни искренности, ни преданности своему делу, наступают на эту кнопку глупости, они просто глупеют. Это просто оглоушивает их, – это хуже, чем быть просто ошеломленным. Это намного сильнее; это то же самое, но в кубе.

So here's this thing called confrontingness. What is this thing called confrontingness, then? It comes down to defense and protection, problems of defense and protection. But that even - doesn't even have to enter into auditing to any great degree, if you don't want it to.

И когда некоторые из этих людей приходят и наступают на эту кнопку глупости, они просто исчезают в этой трясине – обычно так и бывает.

You get the first clearing process, 1947, which I phrase this way: I gave the person confidence in looking at pictures. I showed him he could look at pictures. I would have him go out of the room and walk in and look at the room and then sit down, close his eyes and get the picture momentarily that he saw as he walked in the. room. And then we would go over the picture several times, and what do you know? It would disappear. This we call erasure, very improperly, I assure you. This is not erasure. So there's an improper phrase in Dianetics. It's an ability to confront up to a point where there is no necessity to have it. And all anybody evidently is trying to do is prove that he can confront something by having a picture of it, and that's about all there is to it.

Конечно же, время от времени мы сами оказывались оглоушенными – у нас это неплохо получалось. Мы неожиданно забираемся в тот или иной сектор, у нас возникает необходимость работать со слишком большим количеством людей, наша популярность распространяется слишком широко, возникают организационные проблемы и проблемы, связанные с нашим влиянием на все общество, и мы сталкиваемся со всем этим лицом к лицу, и все это совершенно новые для нас проблемы, и мы пытаемся применить к ним решения, взятые из Дианетики и Саентологии, и у нас у самих голова начинает идти кругом. Мы работаем не идеально, далеко не идеально – мы работаем совсем не идеально. Но, черт возьми, мы стараемся, и, ей-богу, это больше, чем кто-либо когда-либо делал.

So, I used to take somebody and I'd have him, by various mechanisms, get a lock, you know, a little, light mental image picture, maybe a lock, you know, on some experience that he had had, and get him to confront it. Only I'd get him to have confidence in being able to get the picture. And then I would cultivate sonic in the picture. I would cultivate perceptics of other types, tactile, so forth. And I'd get him to be able to confront this whole thing in picture form.

Мы очень стараемся. И люди, которые занимаются этим, люди, которые работают над этим, поступают правильно гораздо чаще, чем неправильно. А чтобы добиться успеха в жизни, вам всего-навсего нужно быть правым чуть-чуть больше, чем на пятьдесят процентов. Если вы постоянно правы чуть больше, чем на пятьдесят процентов, то вы не можете не победить – при условии, что вы никогда не ошибаетесь в важных вопросах.

Now I'd have him get another picture. Oh, this'd take hours and hours and hours and hours. I'd coax him into confronting another picture and another picture and another picture, and pretty soon we'd pick up some sad moment in his lifetime when he'd just left and we'd get a picture of that. Usually this one would be black as ink, see, all messed up, so forth. And I'd find out what part of that he could look at, you see. And we'd gradually develop bits and pieces of this bit of ink, and it would turn out at first with a kind of a foggy two-dimensional black and white, you know? And then we would develop the emotional context of it, and the next thing you know, he'd spill tears like Niagara Fal1s. I wouldn't pay any attention to spilling tears. I'd just say, „now, let's find the grief in this thing until we can see the grief in it.“ The next thing you know, why; he could observe the grief and feel it or not, as the case may be, and he would be able to confront that grief. And he almost invariably found it was somebody else's grief in the picture. He was crying somebody else's tears, which is quite, quite remarkable. And he would never realize it until he'd run this what we call a secondary, see?

Вся история организаций, которые возникли по всему миру, – это история порядка, проникающего в замешательство. Если вы не думаете, что четверть миллиона заинтересованных людей на одном континенте не могут создать замешательство, вам нужно было бы быть там – некоторые из вас там были. Бац! Бабах! «Расскажите об этом побольше». Что ж, я написал первую книгу потому, что мне надоело получать каждое утро по мешку писем, в которых мне задавали новые и новые вопросы. И мне надоело диктовать письма, каждое из которых было длиной в несколько глав книги. Так что я взял и написал книгу.

And then we'd get the knife nicely sharp and we'd stick its point into the most obvious engram that contained pain and unconsciousness we could find and we would bring it up into view and get him to have confidence in looking at it. I never used the word confront. This makes this whole thing translatable. We can talk about it now; we've got this word confront. That means things. It never occurred to me. So, he could have confidence in looking at the picture, you see, and we'd take bits and pieces of this painful experience and one moment, why, he'd be feeling the whole injury again and then we'd get him to look this over. Now, I wasn't ever restraining him from feeling the injury. All I was trying to do was get him to look at the incident, totally. And we would again develop sonic and visio, and boy that took auditing. You practically had to stay in there with one knee on his chest right about that minute. And it was probably - I got away with it because I was just bigger than my preclears. One answer to smooth auditing. Anyway, didn't occur to them to get out of the chair.

Кстати, издатель отнесся к ней очень наивно. Он сказал: «Ну, может быть, пять-шесть тысяч экземпляров и будет продано». Так что он заказал именно это количество и распродал его еще до того, как книга была опубликована. В издательстве «Америкэн бук кампани» до сих пор помнят ту суматоху, которая поднялась, когда они пытались напечатать в США достаточное количество экземпляров книги «Дианетика: современная наука душевного здоровья».

Because you start developing sonic, hearing the sound again of an incident of the past in an area where a fellow has had his silly head caved in and he will of course start picking up the full somatic of having had his head kicked in. And you just have to keep that knee on his chest and let him get a head kicked in. that's all. That's it. And you'd eventually get him to a point where he could confront various parts of getting his head fractured. And then confront being unconscious, and he'd finally come up with some big cognition like „You know the reason I went unconscious?“

А когда ее опубликовали здесь, в Англии, ее распространению сильно помешал тот же самый фактор – не было возможности напечатать книгу в достаточном количестве. И как результат продажи снизились.

„What's that?“

Но в 1952 году я решил, что мне пора выйти в мир, оставив этот сумасшедший дом, который называют Соединенными Штатами. Это суровое заявление; большинство американцев, присутствующих здесь, будут недовольны тем, что я назвал США сумасшедшим домом. Но в том, что касается психотерапии, это настоящий сумасшедший дом. Стоит вам только упомянуть об изучении разума, и все официальные лица рестимулируются настолько, что у них начинается психоз и они начинают рвать и метать. Это настоящее безумие.

„Well, I just couldn't look at it anymore. I just quit; I just backed out on the whole thing.“ And of course I would accommodatingly say, „No?“ you know.

Я решил, что заслужил отдых, и поэтому приехал в Англию. И как раз вовремя, чтобы заполучить британскую подданную в лице дочери. Диана родилась в первую неделю после моего прибытия сюда. У Мери Сью все шло хорошо; мы с ней встретились с несколькими людьми, которых я вижу перед собой прямо сейчас. Мы создали первую организацию, мы обеспечили, чтобы она продолжала работать, и нам так или иначе удалось сохранить ее. Не все в ее истории было тихо и мирно. Бывали моменты, которые критично настроенный наблюдатель счел бы трудными.

Truth of the matter was that the more he could confront, the more he was able to confront. But something happened in 1947 that I couldn't explain for ten years: what happened to the rest of the bank? Once I'd done this, fixed him up so he could confront a lock, fixed him up so that he could confront charges of grief and misemotion and anger and things like this; after he was in a state where he could confront a painful picture with full sonic and visio and tactile and effort and everything else that was in the picture, bank disappeared. I had a Clear! Perfectly stable Clears. But I thought that was all there was to the bank. Hence, my later discoveries of the birth engram, of prenatals, of all sorts of incomprehensible things, of past lives. I was perfectly willing to discover these things. I was very interested in them. But where did it go, where did it end, how many pictures were there? And I got totally befuddled by the whole thing, because it was just so much. I got trapped into the idea of quantity.

И были такие моменты, когда находиться в этой организации было равносильно участию во Второй мировой войне. Но эта организация выросла от очень, очень скромных размеров до довольно-таки внушительных. И все это произошло благодаря тому, что присутствующие здесь британцы, шотландцы, ирландцы и валлийцы были искренними, преданными своему делу и способными людьми, – они не только помогли нам создать организацию, но и сохранить ее и обеспечить, , чтобы она продолжала работать. И мы оказываем значительное влияние на общество. Мы не осознаем, насколько значительное влияние мы оказываем на общество, но мы, несомненно, оказываем влияние. И теперь это становится чем-то большим, нежели просто влияние.

But about that time I said, „Well, no matter how long it takes, I just better settle down and map the whole track from one end to the other and find everything there is in the mind - circuits and machinery and valences and anything else that might be in the mind”. Get the definitions of the physical universe, work this thing out. Get an actual working definition of life and, you know, went on and on and on. If we'd quit right there, actually, we wouldn't have been - ever been able to have understood it. And we would've been in the position of the fellow, the mystic he was a great master, who was teaching a neophyte, and the position of the neophyte is the one we're interested in. And he used to - the master used to teach this neophyte all about mysticism and demons and devils and everything. But when he would come in the room to teach his class, why, he would tie a cat to the bedpost. He'd tie the cat to the bedpost and he'd sit down and he'd teach this neophyte about mysticism, demons, devils and so forth.

Но раньше в Соединенных Штатах люди с юмором относились к упоминаниям о Дианетике и Саентологии. Через некоторое время они стали относиться к этому очень серьезно. А еще через какое-то время – я бы сказал, примерно два года назад, – упоминание о Дианетике стало вызывать сердитые вопли. А теперь власть предержащие лишь немного плачут, когда слышат упоминание о ней.

So, the years went along and the neophyte decided that he was now a master and he decided to teach a new neophyte mysticism and demons and devils and everything. So, he says, „Now, the first thing we do is tie a cat to the bedpost.“ But we would've been in that position. In other words, any deviation from this would've brought about a flop. Why? Because we didn't have a total understanding. I didn't have a total understanding of what was happening. I thought that was all the bank there was! I made Clears, but I didn't understand why people got Clear.

И это совершенно нормально, что мы довели их аж до апатии, поскольку только мы можем вытащить их из нее.

& They didn't, they had proven to me and to them that they were able, we can say today, to confront mental image pictures, so they didn't have to have any more unless they put them there, you see? And they had no more reactive pictures because they could confront them all. And they didn't any longer have any need to confront them. There was no necessity to confront them. And if they felt like confronting them they could still put them back there again, you get the idea?

Многие другие движения в истории человечества были гораздо более масштабными, производили гораздо более яркое впечатление, существовали очень долго и на самом деле вообще несопоставимы с Дианетикой и Саентологией, которые довольно спокойно, упорядочение развиваются и не пытаются во имя тех или иных символов ошеломить общество – они искренне стремятся (и отдают этому все свои силы) просто сделать этот мир лучше и, быть может, дать человеку возможность немного пожить.

& You only had to get them able to confront the worst varieties, the worst things that they could imagine in the current lifetime, and they said, „Well what the dickens. We could put these back, or have them or not have them as the case may be, we don't have to worry about it anymore.“ So they were clear. Get the idea?

За историю человечества предпринималось много таких попыток, которые были гораздо более доблестными, гораздо более романтичными, более яркими, более эстетичными. Возьмем к примеру то, что сделал Гаутама Сиддхартха – человек, известный как Будда. Его философия распространилась по всей Азии. Он выдвинул несколько идей, которые были вполне приемлемы для окружающих его людей. У него не было никакой коммуникационной сети. Он не получал сколько-нибудь значительного содействия от других. И вот уже 450 миллионов человек, живших до этого в варварстве, обретают цивилизацию. Учения Гаутамы Сиддхартхи проникли в Японию, и благодаря им японский народ получил первую письменность и первые искусства. Мир, существовавший по принципу «человек человеку волк», стал местом, где люди могли жить. Половина всего известного мира и две трети населения этого мира полностью изменились благодаря простой деятельности Гаутамы Сиддхартхи и его друзей.

All right, I tried to teach somebody else about this and I don't know the mainspring, see? I don't know exactly what the combination is. If that spotlight were to turn red at this moment, it could show that my face got red at that time. I was rather red-faced last year to find out that I hadn't known exactly what I was doing in 1947 when I made Clears. The remarkable thing about it is, in some unknowing, blundering way, I did know, but I couldn't phrase it. I couldn't describe it. And the more auditors I tried to teach in those earlier days - the more auditors I tried to teach, well, the more I fumbled it because I'd Q-and-A with them. See, they'd say, „Well, I did just what you said and nothing happened.“

Так вот, это была сокрушительная атака на варварство. Более того, это была очень романтичная и очень доблестная атака. Боюсь, что наша деятельность не относится к той же категории, поскольку мы пользуемся всем, что было до нас. У нас есть преимущество: мы знаем многое из того, что обнаружил Гаутама, и эти знания вплетены в нашу жизнь, они вплетены в Дианетику и Саентологию, и на самом деле мы даже не можем выделить их и сказать, что то-то и то-то пришло к нам оттуда-то. Вполне возможно, что люди думали об этом на протяжении пятидесяти тысяч лет, и вы не могли не позаимствовать немного истины у каждого из них.

I wasn't smart in those days. Boy, I got - they smartened me up. Some of them are here right now that helped smarten me up, too, And this was the case, however. I would say, „You do so-and-so and so-and-so and so-and-so,“ and they would come back and they say, „I did so-and-so and so-and-so and so-and-so, but nothing happened.“ And I'd groan, and I'd say, „Well, we have to figure something else out.“

Так что неверно, что мы совершили прыжок, как с подкидной доски, – одно усилие, в результате которого что-то внезапно появилось перед всеми как вспышка, как пламя, и осветило все вокруг. Боюсь, что мы были достаточно мудры и воспользовались плодами трудов всех тех, кто на протяжении многих лет о чем-то думал и что-то говорил. Их было много, и они многое сказали.

So I would give them a newer and a better one, got it? A newer and better one. Well, within the last year I've gotten smarter. I don't give them a newer and better one these days. They come back and they say after I gave them this, and they say, „Well, I did it. It doesn't work.“

И только благодаря их усилиям, направленным на создание цивилизации, только благодаря их усилиям, направленным на уничтожение варварства, у нас теперь есть достаточно свободного времени для того, чтобы действительно развернуть активную деятельность. Мы очень многим обязаны этим людям – очень многим. Мы не обязаны верить всему, что они говорили. Как сказал Гаутама: «Если что-то не является правдой для вас, то это не правда». Мы не обязаны брать на вооружение все, чему они научились, или следовать учениям их культов и использовать их организационные структуры. Но мы, несомненно, можем извлечь пользу из того, что они сделали, а сделали они немало. Они сделали очень много.

I say, „What didn't work?“

Таким образом, мы очень многим обязаны прошлому. Мы очень многим обязаны нашей теперешней цивилизации. Мы очень многим обязаны тем людям, тем вещам и обстоятельствам, благодаря которым мы смогли получить достаточно свободного времени, смогли многое обдумать, многое организовать и достаточно много написать, чтобы можно было делать то, что мы можем делать сегодня. Гаутама Сиддхартха был первым, кто сказал, что можно стать клиром. Однако он сказал только то, что все, что нужно для этого делать, – это думать о сути разума. Если вы будете просто думать о сути разума, вам конец. Спросите у тех, кто пытался это сделать.

„Oh, what you told me.“

Цель, поставленная им, в наши дни достигается в Саентологии. Это не новая цель, но сегодня мы можем ее осуществить. Мы можем ее осуществить. Мы можем выполнить многие из тех обещаний, которые были когда-либо даны.

„What did I tell you?“

Это не означает, что мы должны выполнять обещания других. Это означает, однако, что человек очень, очень долго мечтал о том, что он как индивидуум и общество, частью которого он является, смогут стать свободными, что он сможет познать жизнь и сможет в значительной степени контролировать ее. Человек мечтал об этом вечность и посвятил много дум и усилий воплощению этой мечты и этой цели. Я не могу с величественным видом заявить вам, что мы полностью завершили работу, что мы никогда больше не столкнемся ни с чем непредсказуемым, что у нас никогда не возникнет никаких трудностей и что перед нами лежит гладкая дорога.

„Well... well, you said, you said - um - you said you'd got the person to get a lock and then you'd fit it in a keyhole, see, and then - I don't know. What did you say?“

Но вот что я скажу вам сегодня: мы можем делать людей клирами – одного за другим; эту цель мы можем достичь. И я могу вам сказать, что она стоит того, чтобы ее достичь. И она может быть достигнута в широких масштабах, без каких-либо ограничений. И сегодня человек может достичь этой цели – освободить себя и свой народ – с помощью Саентологии, при условии, что он будет работать усердно, при условии, что он будет работать честно, и при условии, что он не допустит, чтобы активная деятельность была свернута.

And that's what I should’ve said eleven years ago. „What did I tell you?“ See? Because when it didn't work, they didn't hear. And we've got an awful case of deafness that's been going on.

Спасибо.

Well, you cure a case of deafness in various ways, and the first way is to find out yourself what you're doing. It took me a very long to time to find that out.

You know, it's one thing to feel something is true and quite another thing to phrase it, to express it. Have you ever had that? Well, when you move out of feelingness into articulateness, you make a big gain. And it - really - if somebody had been doing this job other than myself who was much smarter than I was, it'd been more desirable because it wouldn't have taken him ten years to find out what to say in order to make people understand, see? And if I was a little brighter, why, we could've done it a lot faster, but you're hung with the fact that I'm just stupid. Get the idea? That's about what it amounts to.

Now, the funny part of it is that in the process of cooking up these new things all the time, oh, we just found out about all kinds of things. We found out about lots of things, you see? And we got what appears to be almost the total scope of beingness, at least for this universe and beings in it. Boy, what we don't know about the mind and its anatomy and that so - it isn't worth writing down. There's a big chest down to the HASI - there's a big chest, there used to be, anyway. Hardly anybody ever opened it, but it was a sort of a magic chest. Actually it contained nothing but lecture tapes by me that had been made to this class or the other class and so forth. And actually, that chest contains the best, most reliable research record of Dianetics and Scientology that is in Great Britain. Hardly anybody pays any attention to it. Some of the recordings are bad and that sort of thing. They get scattered around from time to time and recollected. But that's actually what they are.

Boy, if there are any phenomena about the mind that you can't find in that chest, I would certainly like to know about it. And I really would like to know about it. You get the idea? We have just covered this universe. Now, this is me and thee, too, see? We have covered this universe. It's just some fantastic amount of bric-a-brac when you add it all up. Wow! Boy, what a thetan can't dream up isn't worth imagining. But actually, there are only five basic things that form this thing we call the mind. And those five basic things are simply these:

These locks, which are analytically aware mental pictures, and the thoughts associated with them - this is a mind.

Secondaries, which are moments of misemotion: grief, apathy, so forth, and the thoughts connected with them. Mental image pictures containing misemotion and the thoughts connected therewith.

Engrams, which is moments of pain and unconsciousness, and the thoughts connected therewith.

Circuits, which are really old valences of one kind or another, which inform and talk and which apparently put out thought. They're really parasitic circuits. You're talking into one phone booth and phoning it down to - up to Birmingham - let's say down to Birmingham and be different, shall we? And then you're getting them back in the next phone booth and you think they're brand new, only you just said them, you see. But this is a circuit. And there's these circuits and they apparently - they go off into various things: valences and demons and devils and all kinds of things, see that?

And then this additional thing incredibly enough, called machinery. Every once in awhile a student of Scientology will say; „Well, when you mean machinery, you know, you just got the idea of the bric-a-brac of the mind,“ you know. And one day he's sitting down in the chair and he's being audited, and all is going along very well, and all of a sudden he looks up and there's a big steam engine, you know; with wheels. And it's doing something, and it puts out thoughts this way and it shuttles pictures that way and it - you know? And he says, „When Ron says 'machinery,' he means 'machinery'.“ - It's a big shock to him that I mean what I say.

Well, anyhow, that's right, though. Anybody here ever seen one of these things suddenly, you know? Look up and find things going? Once in a while, you find something that'll look like a clam bucket. It's going clomp, clomp, clomp, clomp, clomp, clomp. Every time you make up a picture, why, the clam bucket disposes of the picture, because the picture's liable to be harmful, and if - the way - best way to get the picture out of the road is to have a clam bucket arrangement which eats up and devours all the pictures. But then, of course, that makes a scarcity of pictures so you put another machine up over here which makes a lot of pictures, which feeds the clam bucket, which makes a lot of pictures. The mind's a wonderful thing.

And that's all there is in a mind. Well, if you call it a mind. A mind is a thing, you see. Now, to this you have to add the thing we call - which you call a thetan - which you call a „thetan“ and I call a „thetan.“ That's because we speak different brands of Greek.

Now, here's this source-point; this source-point. And we found out eventually that was the person and that was all there was to him. He was a source-point for various things, thoughts, and he could generate things and he could consume things, so on. We thought - we found out that this was to whom we were speaking when we spoke to him. You get the idea? And we found that out and then we dissected and bisected this thing called life and found out that form carries on with the uniting of life and the physical universe. These two things unite in a certain form, and we get living objects. We get living, oh, insects and politicians and all kinds of things. Anyway...

And then we had this thing called the physical universe, and that's simply composed of matter, energy, space and time. And there, evidently, there - beyond the various combinations of this, there isn't anything else in it than that. And we got this thing knocked apart into these four broad categories for this universe and there're only five things in the mind - no wonder you have trouble finding things to confront! See? Now, the truth of the matter is it's very easy to confront these things.

But it isn't easy to confront something that you don't know whether you're confronting it or it's not confronting or it might not be there to confront, but you don't know what it is, and how you confront it you're not sure about and huhh! And that's the state of mind most aberrated people are in. In the first place, they don't know the anatomy of existence. They don't know the anatomy of people and minds, so how they - can they confront them? They don't even know they exist.

You stop a fellow out in the street, and you say, „Have you got a mind?“ and he'll say, „Huh?“ We don't even get that far, you see? He'll say, „Well. what about a mind? What's this, a mind? I used to mind my father.“

„No, no. We mean a mind, you know?“

„Well,“ he says, „sure I've got brains. What's the matter with you?“

Most people begin to think of their minds as brains. I've been trying and trying and trying to find a use for two things: my brain and my eyeballs. I could see so much better through the back of my head if I just didn't have eyeballs blocking these two holes. And it would be so much easier to sit in the middle of this skull here if there wasn't something around to confuse me about which was the middle of it. We're going to have to put together a Society for Empty Skulls and Eye Sockets, but then we'll have sculptors and aestheticists and - forming other societies, Societies for the Suppression of People who Suppress Eyeballs, you know, that sort of thing. It'd get pretty confusing. So I put up with it - I put up with it. People expect you to have eyeballs and brains, so that's that.

But I have yet to find out what they're for, you know, except something to prevent you from confronting skulls. I should have brought along one of our skulls. We have lots of skulls down in the HASI. We used to use them for a change of space. We used to exteriorize somebody and we'd have him appear in skull A and then appear in skull B and then appear in skull A and skull B, and after a while he gets so used to being in skulls, why, he really exteriorized in a hurry. And once in a while he found himself on the stage playing „Alas, poor Yorick.“

But anyway, it wasn't enough to know this clearing process of 1947 that I have just given you if you still didn't know what to confront, and if you still couldn't say; „All you have to do is get the preclear to have confidence that he can confront things.“ See, you could've told an auditor that and he'd say, „Oh fine. Cheery, cheery; aye, aye.“ And then he would've found preclears whose clam buckets were inverted, you see, and actually, after they had chewed up the pictures, turned out another type of picture. And he would've said, „This is something new,“ and we would have had all this tremendous randomness, you know, and various types. And I can imagine now an auditor today, if we'd pursued this course, having to memorize one thousand, six hundred and seventy-two various objects that occur in the mind, see? All different and no common denominator amongst them, you see? And all we would have been classifying is just machinery, types of. Then somebody would come along and make a tremendous discovery of another type of machine. Duh, we would've had it.

The truth of the matter is, it took ten years to find out what there was to confront. Is there more than this to confront? Well, you're at liberty to find out, but we at least know that you're not going to get any - any difficulty confronting any of this. And one of the reasons a thetan gets stuck in a theta trap is very, very simple: he just can't confront a theta trap. Why can't he confront one? Well, it's so bad. You see, it's very evil. It traps thetans and therefore it is very evil and you shouldn't have anything to do with it. And if you see a theta trap, you should go like that, you see, and look the other way. Well, the second that he won't confront it, he goes snap! Because what is space but confrontingness? Space is simply the dimension which occurs when you view something. So if there's no space, he's in it! Do you see that? So if he looks at something but is unwilling to make space, he's it! Simple. I'm afraid it's so idiotically simple you've been falling for it for 76 trillion years. And if you think that's awfully stupid of you, let me reassure you by saying you've got lots of company.

Now, there's the long and short of this thing called confrontingness. There's actually all it is, all it amounts to. If you can't look at something, there's no space between you and it and you've had it! Get the idea?

Now, there are nonconfront merchants running around the world. They sell as their one product „You must not confront.“ And all of a sudden, we know what some of these merciful societies do to people.

& See, they say, „Tea. Do not drink tea. It rots the brain. The downfall of the Empire is totally based upon the fact that people began to drink tea.“ You know, there is such a society here in London. Oh, you didn't think there was. Well, I know more about this town than you do.

& All right. Anyhow-more than a student at Oxford, anyway.

Anyway, here is the main thing about confrontingness. This outfit says, „No more tea. You mustn't confront tea. You can't have tea.“ And the next thing you know; their president starts going gulp, gulp, gulp, gulp, gulp, gulp. See, he can't leave tea alone now. He's told everybody, „You mustn't confront tea,“ so all he does is see tea and he's tea! Boom What do you think alcoholism is?

Did you ever try to look at a fume? Well, I ask you, did you ever try to look at a fume?

Audience: Yes.

Well, that fellow down at the bar who can't see a fume has no space between himself and the alcohol. And he's been carefully taught that he mustn't drink, that drinking is very harmful, that he mustn't look at drink, that he mustn't have anything to do with drink, that drinking is very evil, that it degrades him, that he had better lay off the drink or it'll finish him. You get the idea? And the more he's taught, the more he goes splash every time he sees a pint. And he becomes an alcohol diver.

The one thing a person who is suffering from alcoholism cannot do is have a full glass in front of him. But because he can't come out of his head and drown himself in it properly, he puts it in - around him. So you fill his glass, he empties it; fill his glass, he empties it; fill his glass, he empties - he can't confront the fumes so he goes doggo in the process. I don't even think alcohol would make you drunk. I don't know how it makes anybody drunk. I was looking - I was looking at some alcohol the other day, and I was amazed - amazed at the fact that it could do anything to anybody. It didn't seem possible that it could cause a sensation. I experimented and found out I had to postulate the sensation that I was drunk, and in view of the fact that I was on a ship, I could then use the motion of the ship to postulate the idea that I was drunk. And before I caught myself; I was saying, „Oh, give me a little drink, huh?“ So I just unpostulated and that was that.

You get the idea how far this confrontingness goes? If you can't confront broken legs, you're liable to get one someday, that's all. Get an opportunity to break a leg, you will. So it even goes further than just confronting with a body, as bad. It might be that because you know it is bad to confront with a body, it is bad to confront with a body, don't you see? Could go that far.

Well, we knew all about clearing somebody in 1947. We could do it in 1947, clear back then, except we couldn't explain it, couldn't train anybody in it, didn't know how it happened and thought that there wasn't very much in the mind beyond maybe a few engrams. And all of a sudden when former beheadings and being put down here in the Tower and being drowned up there and being in space opera and - other things began to show up. I think there's a person or two here who has run into a picture of space opera or something of the sort in the past.

And these various incomprehensibles started to happen, we didn't know what the devil we were confronting and it took us years to find out. Well, now that we've found out again, we can go back to battery and start clearing people again. So I wish to express my thanks to those of you who have walked along this track with me of finding out what was there to be confronted. And how you audit a preclear with confrontingness, which I haven't told you at all.

Thank you