Аудитория: Отлично.

Аудитория: Отлично.

Какое сегодня число?

Какое сегодня число?

Аудитория: 9 июля.

Аудитория: 9 июля.

9 июля. 9 июля 14 года эры Дианетики. Хорошо. Ну, в чем вы слабее всего?

9 июля. 9 июля 14 года эры Дианетики. Хорошо. Ну, в чем вы слабее всего?

Женский голос: В одитинге. [Смех в аудитории].

Женский голос: Во всем на свете.

Да-а. Одитинг.

Одитинг. Да-а.

Честно говоря, мне нечего вам рассказывать, потому что вы все так хорошо работаете. Это я отстаю от вас. Но я прочитал вам довольно много лекций об учебе и о том, как справляться с этим делом, и как делать то, и как делать это, и очень немногое можно прибавить к тому, что я вам уже сказал, но я все-таки добавлю это немногое.

Честно говоря, мне не следует ничего вам рассказывать, потому что вы все очень хорошо работаете. Это я отстаю от вас. Но я прочитал вам всего несколько лекций об обучении и о том, как через него пройти, и как делать то, и как делать это, и очень немного можно прибавить к тому, что я вам уже сказал, но я все-таки добавлю – очень немного.

При попытке — при попытке усвоить какую-то частицу информации, есть моменты, которые надо замечать, и это те моменты, о которые вы спотыкаетесь. Номенклатура.

При попытке усвоить какой-то объем информации, есть моменты, которые надо уметь замечать, моменты, которые могут поставить вам подножку.

Номенклатура. Что значит это слово? И это то, на чем вы в основном спотыкаетесь, потому что потом вы не можете прочитать предложение, в котором есть это слово, и узнать, что говорится в этом предложении. Таким образом, номенклатура есть главный камень преткновения в любой учебе.

Терминология. Номенклатура. Что значит это слово? И это то, на чем вы спотыкаетесь прежде всего, потому что в этом случае вы не можете прочитать предложение, в котором это слово встречается, и узнать, что говорится в этом предложении. Таким образом, терминология есть главный камень преткновения в любом обучении.

В Саентологии нет объемных, хорошо проработанных словарей, однако есть словарь по материалам Класса VI, а часть вопроса о номенклатуре состоит в распознании того, каково определение. Одно дело просто иметь определение, и другое — иметь представление, что это определение означает.

Часть знания терминологии есть узнавание того, что означает то или иное определение. Одно дело просто иметь определение, и другое – понимать, что оно означает.

Вот вы беретесь за такую штуку, как МПЦ. Отлично, давайте рассмотрим это как номенклатуру. “МПЦ” означает “масса проблемы целей”. Если вы не совместите такую вещь с наблюдением и работой за столом для пластилина, то тогда даже знание номенклатуры относительно бессмысленно. Другими словами, это какая-то вещь. Существует нечто, именуемое “МПЦ”. И вот есть — есть один-два преклира (необязательно на этом курсе), которые просто конкретно закапываются в предмете МПЦ, потому что они находятся в несогласии с этим кусочком номенклатуры. И они говорят: “Ну, у этого нет массы, это просто идея Рона о том, что у этого есть масса, а на самом деле ее нет. Следовательно, конечно, такой вещи, как МПЦ, нет”.

Теперь двинемся чуть дальше, и обнаружим, что, возможно, могла бы существовать лучшая терминология, но в настоящий момент все знают эту терминологию как “эту”, и получится совершенная катастрофа, если вы возьмете и поменяете ее, и мы не сможем больше обращаться к ней как к общеизвестной среди нас.

А попытка одитировать кого-то по тому, чего нет — довольно трудное занятие. Если вы правильно проходите МПЦ, то масса просто проявляется в виде тепла и давления. Она не проявляется в виде визио. Вы никогда не видите этого, если только не сделаете ошибку. Если вы сделали ошибку, то вы это увидите. Вставьте концевое слово в неправильную ситуацию — и вы пронаблюдаете длинное шествие масс оттуда. Для того, чтобы вы увидели массу, необходимо, чтобы с этим было что-то неправильно.

Вот вы сейчас в небывалой – небывалой стране, которая никогда не была исследована. Нет языка, который адекватно представил бы части ума. Если вы используете любую терминологию из тех, которые использует психиатр, то вы не поймете, чем вы занимаетесь. У вас просто не будет путеводной нити в том, чем вы занимаетесь, потому что его взгляд уже слишком устарел. И когда он использует то или иное слово для описания чего-то, и если мы затем тоже используем его, у людей могут возникнуть какие-нибудь скрытые ассоциации, связанные с этим словом, ведущие в совершенно неверную зону или область, и могут заставить кого-то думать, что он знает, о чем вы говорите, тогда как он не уловит даже нити вашего разговора. Так ваша терминология пересечется с терминологией какой-то другой сферы, означающей что-то еще.

Вот такая вот странность по поводу этой МПЦ. Верно, что это соответствующие по целям пункты, направленные друг против друга, сцепившиеся и повисшие в воздухе, из-за чего возникает проблема, хотя это не слишком хороший пример, потому что “проблема” — это тоже концевое слово, как и “масса”. Так что эта номенклатура приспособлена для данного предмета в тот момент, когда об этом не было известно все, приспособлена так, чтобы это можно было описать, и с этим можно было бы работать.

Почему не нужно их перемешивать? У нее иное назначение, чем у другой сферы, иная цель, иные принципы действия. Например, их назначение – делать людей спокойными – это дает вам представление, насколько они различаются. Вы ведь чуть ли не расстраиваетесь, когда видите слишком спокойного преклира. Его идея лечения основана на одном общем положении: люди – это животные, которые одновременно вылезли из моря аммонитов *Аммониты -подкласс вымерших головоногих моллюсков, населявших моря Земли начиная с девонского и до мелового палеонтологических периодов., и он не хочет знать о них ничего больше; а все мышление совершается только мозгом, и так далее.

Теперь двинемся чуть дальше, и обнаружим, что, возможно, могла бы существовать лучшая номенклатура, но в настоящий момент все знают это как “это”, и получится совершенная катастрофа, если вы возьмете и поменяете ее — мы не сможем называть это просто “этой штуковиной”. Так что мы продолжаем именовать ее МПЦ. Да, конечно, МПЦ, означает “масса проблемы целей”, но это неважно. Неважно, что означает “М”, “П” или “Ц”. Это просто некий символ, что-то означающий. Вот есть такая вещь. И если вы просто согласитесь сказать себе: “Ну, МПЦ — это вещь, и у нее есть форма и устройство”, — и поработаете с этим за столом для пластилина, то вы вдруг начнете понимать, что это такое.

Таким образом, это – совершенно иная зона или область, к тому же, не дающая результата, и следовательно, нам не надо обращать на нее внимания. Нам неважно, как громко кто-то бьет в барабан и говорит: “Это – авторитет”.Авторитетны те, кто способен получить результат, вот кто авторитетен. Художник – это тот, кто может написать картину. А “авторитет в живописи” – это в переводе с гассан-абдурахманского означает “кого-нибудь, кто может критиковать живопись”. Но кто угодно может критиковать живопись, я думаю, тогда уж любого ребенка можно назвать авторитетом в живописи. То есть, это не выдерживает критического рассмотрения.

Вы сейчас находитесь в стране Никогдалии, которая никогда не исследовалась. Нет языка, который адекватно представил бы какие-либо из этих частей ума. Если использовать какую-либо терминологию из тех, которые использует психиатр, то нельзя понять, куда попадешь. Честно сказать, нет никакой уверенности в том, куда попадешь, потому что это совершенно не там. И когда психиатр использует слово для описания чего-то, в связи с тем словом могут иметь место всякие тонкости, которые — если бы мы затем использовали его — направляли бы в совершенно неверную зону или область, и могли бы побудить кого-то подумать, что он знает, о чем мы говорим, тогда как на самом деле он не имеет ни малейшего понятия, о чем мы говорим. Потому что перемешалась бы наша терминология с терминологией какой-то другой сферы, означающей что-то другое.

Нет, авторитетом в том или ином деле является человек, который может его делать. Но люди, находясь в апатии и в неудаче *Неудача: 1. В 0,0 по шкале тонов у нас неудача. Это эмоция. Она совсем чуть-чуть ниже апатии. Это обнаружение человека, что он потерпел неудачу. (5904К08) 2. Когда человек думает, что он завершил цикл действия, но внезапно ему наглядно демонстрируется, что цикл не был завершен. (5312КМ22) 3. Неспособность справиться с тем, что началось после решения действовать в данном направлении. (ФДК 5) , вытесненные с разнообразных линий и направлений, на которых они оказались не способны сделать что-либо, выбрали авторитетами в различных предметах тех, кто не может делать в них ничего. Вот так ваши дела могут оказаться перечеркнутыми теми областями, которые не состоялись, и так можно было бы ввести элемент неудачи в Саентологию.

Ну, причина по которой вы не можете их перемешивать: У другой сферы иное назначение, иная цель, и совершенно иные принципы действия. Ну, ее цель — делать людей спокойными, и это дает вам представление, насколько дико это отличие. Вы должны расстроиться, увидев очень спокойного преклира. Их же идея лечения основана на том общем знаменателе, в их понимании, что люди — это животные, которые стихийно вышли из моря аммиака, что им тоже неведомо; и все мышление делается мозгом.

Итак, мы должны оставить их технологию в покое. Мы совершенно должны оставить в покое их терминологию. Мы не можем говорить об “идах *Ид - одно из ключевых понятий психоанализа, обозначение “темной, непостижимой части личности”. Произведено от латинского местоимения “это” или “оно”.”и “эгах *Эго - одно из ключевых понятий психоанализа, обозначение той части личности, которая сознательна по отношению к окружению человека и способна приспосабливать его к окружению. По-латыни означает “я”.”. Мы не можем на самом деле говорить о “подсознательном”.

Таким образом, это совершенно иная зона или область. И она не давала и не дает результатов, так что нам не стоит обращать на нее какое-либо внимание. Нас не волнует, как громко кто-то бьет в барабан и говорит: “Это — авторитет”. Авторитетны те люди, которые способны получать результаты, вот кто авторитетен. Художник — это тот, кто может написать картину. Но понятие “авторитет в живописи” было искажено в “того, кто может критиковать живопись”. Ну, живопись может критиковать кто угодно, так что я думаю, любой ребенок является авторитетом в живописи. То есть это понятие не выдерживает критического рассмотрения.

Другими словами, мы не можем обсуждать то, что мы делаем, в терминах того, что делают они, потому что они – ничего не сделали, и мы немедленно войдем с ними в долю и в любом случае окажемся в очень скверной форме. Но нам придется как-то назвать нашу технологию, чтобы передавать смысл. И мы – это люди, которые могут получить результаты в области ума, и, следовательно, мы – авторитеты. И, следовательно, мы не должны обращать внимание на кого бы то ни было еще, кто сам поместил себя в авторитеты; потому что любой буйный сумасшедший может выбежать вон там на перекресток и сказать: “Я знаю все о винограде”. И: “Я величайший в мире авторитет по винограду”. Любой буйный сумасшедший может сделать это. Он просто будет орать: “Я величайший в мире авторитет по винограду”.

Нет, авторитет — это парень, который может это делать. А мир, находясь в апатии и страдая от неудач, занимаясь теми вещами, в которых он [мир] не был способен что-то делать, выбрал в этих областях авторитетов, которые ничего не могут делать. Поэтому, следовательно, вы оказались бы перемешанными с теми областями, которые потерпели крах. Это само по себе уже частично предопределило бы провал Саентологии.

Ну, он может найти еще нескольких сумасшедших, которые станут вокруг говорить: “Ты величайший в мире специалист по винограду”.

Мы должны оставить их технологию в покое. Мы совершенно должны оставить в покое их номенклатуру. Мы не можем говорить об “ид” и “эго”. Мы не можем на самом деле говорить о “бессознательном” — кстати сказать, это еще одно концевое слово в МПЦ.

Никто и не подумает задать этому сумасшедшему вопрос: “А вы ели когда-нибудь виноград, видели виноград, выращивали виноград, делали что-нибудь с виноградом?” – и конечно, если бы он ответил, это были бы сплошные “Нет”, и тогда, конечно, стало бы совершенно ясно, что он – буйный сумасшедший.

Другими словами, мы не можем обсуждать то, что мы делаем, в терминах того, что делали они, потому что они ничего не сделали. И мы немедленно потерпели бы крах и оказались в очень скверной форме, если бы все же сделали это. Так что необходимо определенным образом дать названия для нашей технологии, которые передавали бы смысл. И мы — те, кто может получать результаты в области ума, и, следовательно, мы — авторитеты.

А этот психиатр? Он никогда не видел сознания, никогда его не создавал, не изменял, он никогда не получал никаких результатов в этой конкретной области – единственное, чем он может похвастать, это то, что он несколько разрушителен по отношению к личности – а он орет, что он авторитет, и следовательно, так или иначе, вы должны позаимствовать его терминологию.

И, следовательно, мы не должны обращать внимание на кого-то, кто сам назначил себя авторитетом; потому что любой буйный сумасшедший может выбежать вон там на перекресток и сказать: “Я знаю все о винограде, я величайший в мире авторитет по винограду”. Любой буйный сумасшедший может сделать это. Он просто будет визжать: “Я величайший в мире авторитет по винограду”.

Любой из вас, рано или поздно, может влезть на кочку на каком-нибудь перекрестке и кричать: “Почему вы не пользуетесь стандартной терминологией?”

Ну, он может найти еще нескольких сумасшедших, которые встанут вокруг и будут говорить: “Ты величайший в мире авторитет по винограду”.

Ну, ответ на это – “Чьей стандартной терминологией?” Она должна быть терминологией человека, который способен добиться результата, прежде чем ее вообще можно будет назвать терминологией.

Никто и не подумает задать этому сумасшедшему вопрос: “А ты ел когда-нибудь виноград, видел виноград, выращивал виноград, делал что-нибудь с виноградом?” — и конечно, если бы все ответы на эти вопросы были бы сплошные “Нет”, тогда, конечно, стало бы совершенно очевидно, что он — буйный сумасшедший.

Так что люди не очень хорошо разобрались в этой специфической области, и даже извратили ее тем, что предоставили нормировать терминологию данной области людям, которые ничего об этом не знают. Это самое безумное извращение, какое только могло присниться. Там не только нет терминологии, там есть огромное количество ошибочной терминологии. Эта терминология ложна, и вы ступаете на путь, который приведет вас к неприятностям. Кто-нибудь скажет вам рано или поздно: “Почему вы не используете стандартную терминологию, почему вы не делаете то и не делаете это?”

Но таков и есть психиатр. Он никогда не видел ума, никогда его не создавал, никогда его не изменял, никогда не получал никаких результатов в этой конкретной области. Единственное, чем он может похвастать — это то, что он несколько разрушителен по отношению к этому предмету. А он орет, что является авторитетом, и что вы, следовательно, так или иначе, обязаны заимствовать его номенклатуру.

Ну, мой отпор в таких случаях, конечно, всегда очень свиреп. Когда кто-нибудь начинает со мной такие дела, я ни на секунду не думаю, что они стараются помочь. Я никогда не совершаю этой ошибки, поэтому я просто режу их на кусочки и подаю на обед. И именно в такой ситуации я могу ответить: “Ну, а почему вы не выработали ничего, что можно использовать?”

Любой из вас, рано или поздно, столкнется с этим на каком-нибудь перекрестке: “Почему вы не пользуетесь стандартной терминологией?”

И вот стоит такой доктор Портняжкин: “Ну, почему вы не используете стандартной терминологии, чтобы вас можно было понять?”

Ну, ответ на это — “Чьей стандартной терминологией?” Это должна быть терминология человека, который способен производить результат, прежде чем ее вообще можно будет назвать терминологией.

“А вы какого черта ее не изобрели?”

Так что человек не очень хорошо разобрался в этой специфической области, и даже перевернул все с ног на голову тем, что предоставил стандартизацию номенклатуры данной области тем, кто ничего об этом не знает. Это самое дичайшее извращение, какое только можно вообразить. Там не только нет терминологии, там есть огромное количество ложной терминологии. Эта терминология ложна. И если вы ступаете на этот путь, то он приведет вас к неприятностям. Кто-нибудь скажет вам рано или поздно: “Почему вы не используете стандартную номенклатуру, почему вы не делаете то и не делаете это?”

“Что вы имеете в виду?”

Ну, моя реакция в таких случаях, конечно, всегда очень свирепа. Когда кто-нибудь начинает со мной подобные разговоры, я ни на секунду не думаю, что они стараются помочь. Я никогда не совершаю этой ошибки, поэтому я просто режу их на кусочки и подаю на обед. И в такой ситуации я могу ответить: “Ну, а почему вы не выработали ничего, что можно использовать?”.

“Почему вы ничего не знаете о разуме? Почему вы болтаетесь тут, когда вы такой мошенник?”

И вот стоит такой доктор Спинбин*: “Так, а почему вы не используете стандартной терминологии, чтобы вас можно было понять?”.

“Вы что! У меня ученая степень!”

“А вы какого черта ее не изобрели?”.

“Я знаю. Эти степени ничего не значат. Выпустите одного из своих пациентов из тех комнат, в которых вы их держите. Выведите его оттуда и исцелите его. Я хочу это видеть!”

“Что вы имеете в виду?”.

“Да, но так дела не делаются”.

“Почему вы ничего не знаете об уме? Почему вы болтаетесь тут, когда вы такой мошенник?”.

“Значит, вы мошенник! И идите к черту!”

“Вы что! У меня ученая степень!”.

Вот так я представляю вежливую беседу с одним из этих парней. Терпеть не могу мошенников; и интересно, что единственная грязь, которую они могут в нас кинуть, это то, что мошенники каким-то образом – мы. “Свершивший проступок или утаивание всех громче обвиняет” – переписанный Шекспир.

“Я знаю. Эта степень ничего не значит. Выведите одного из своих пациентов из комнат, в которых вы их тут держите. Выведите его оттуда и исцелите его. Я хочу это видеть!”.

Ну затем, у вас неизбежно будут трудности с терминологией, с номенклатурой. У меня тоже были трудности с нею, не думайте, что не было. В каком сне можно увидеть слово для описания того, что может быть найдено, может быть исследовано и что существует, которое не противоречило бы номенклатуре каких-нибудь других, потерпевших неудачу школ? Как мне войти в этот круг? О, мы, вероятно, могли бы сделать это все гораздо лучше, но часть этой проблемы – вы. Вы усвоили несколько линий и начали использовать их в вашем повседневном общении, и я бы сделал последнее дело, если бы отнял их у вас и сказал: “Ну, на самом деле лучше называть это так-то и так-то. Та скромная Саентологическая терминология, которую вы знаете, – мертва, ее больше не существует. Мы намерены заменить ее свежепридуманной терминологией”, – и вы бы огорчились, правильно?

“Да, но это невозможно”.

Таким образом, использование терминологии связано с фактором эволюции. Мы не просто развили ее, а потом термины качаются себе потихоньку из стороны в сторону в своих значениях при каждом отдельном случае, но – нет, они затем входят в использование и фиксируются на печатной странице. Термины попадают в бюллетени и в ваши сертификаты, и так далее. Когда Сертифицированному Одитору Хаббарда выдается сертификат, предполагается, что он знает, что такое реактивный ум. Великолепно. А на следующий день мы собираемся назвать это как-то еще; мы немедленно стираем часть его образования, не так ли? И мы затрудняем его общение с теми, кто прошел подготовку позднее. Если мы хотим диссонанса, что ж, мы можем получить пространную какофонию, если начнем разбивать по частям терминологию, которую мы сами разработали, и поэтому нам нужно беречь и охранять разработанную нами терминологию. И, следовательно, когда мы больше узнаем о нашем предмете, слово может стать нереальным, но мы по-прежнему будем его использовать.

“Значит, вы мошенник! И идите к черту!”.

Поэтому единственное, что мы можем сделать на самом деле, это выбрать, как назвать наиболее важные составляющие ума, и сохранять эту терминологию настолько стандартной, насколько возможно. Прежде всего, попытаемся развить ее умно, так, чтобы она не вступала в конфликт и не приводила к непониманию в уже существующей деятельности, затем нужно ввести ее в действие как нормативный образец, и затем уже – не изменять ее на каждом шагу каждый раз, как только все выучат, что означают эти термины.

Вот так я представляю вежливую беседу с одним из этих парней. Терпеть не могу мошенников. И самое интересное, что единственная грязь, которую они могут в нас кинуть, это то, что мы каким-то образом являемся мошенниками. “А оверт — он всех громче обвиняет”*. Как у Шекспира.

То есть, существует определенная необходимость поддерживать постоянство в номенклатуре и терминологии. Лексикон Саентологии состоит примерно из 472 главных слов, это довольно небольшой технический словарь. Медицинский словарь содержит что-то от двадцати до сорока тысяч – такого порядка – очень узкоспециальных слов, которые ничего не обозначают.

Вы не сможете не иметь трудностей с терминологией — с номенклатурой. У меня были трудности с нею, не думайте, что не было. Как придумать слово, которое будет описывать то, что можно найти, проверено и что существует, и при этом не будет конфликтовать с номенклатурой каких-нибудь других, потерпевших неудачу школ? Как войти в эту область? О, мы, вероятно, могли бы сделать гораздо лучшую работу, но часть этой проблемы — вы.

Итак, ваша задача в изучении “саентологизмов” не так уж велика, не так уж объемна по сравнению с другими техническими областями.

Вы усвоили определенные вещи и начали использовать их в повседневном общении, и я бы сделал распоследнее дело, если бы отнял их у вас и сказал: “Ну, на самом деле лучше называть это так-то и так-то. Та малость саентологической терминологии, что вы знаете, теперь мертва и ее не существует. Мы намерены заменить ее совершенно новой терминологией”, — вы бы расстроились. Правильно?

Далее, вы можете жаловаться на терминологию любой технической сферы, и эта терминология очень часто будет даже в пять раз глупее, если смотреть на это под таким углом, как: “Саентологию невозможно применить”. Некоторые из этих специализированных областей просто удивительны. Но если у вас есть склонность к этому, если у вас есть сноровка в этом, и если вас забавляет номенклатура, терминология и профессиональный жаргон этих областей, вы могли бы здорово развлечься какой-нибудь из них.

Таким образом, терминология должна иметь дело с фактором эволюции в использовании. Мы развивали ее, и значения самих терминов иногда колебались, но потом они начинали использоваться и фиксировались на печатной странице. Они попадали в бюллетени и в ваши сертификаты. Когда Сертифицированному Одитору Хаббарда выдается сертификат, предполагается, что он знает, что такое реактивный ум. Великолепно.

Не так давно я был у приятелей из циркового мира. Ну, к счастью, я немножко знаю цирковую терминологию, но с точки зрения американского цирка, и я не знаю, подходит ли это для английского циркового мира.

А на следующий день мы назовем это как-то по-другому; и немедленно уничтожим часть его образования, не так ли? И затрудним для него общение с теми, кто обучался позднее. Если мы хотим диссонанса, что ж, можно получить страшную какофонию, если начать разваливать по частям терминологию, которую сами разработали. Поэтому нужно беречь разработанную нами терминологию. Когда мы больше узнаем об этом предмете, какое-то слово может стать нереальным, но мы продолжим его использовать.

Сейчас я покажу вам высший класс в терминологиях. Все они “снобистские”, эти языки – все снобистские, включая Саентологию, понимаете? Парень, вышедший из класса Сертифицированных Одиторов Хаббарда, выдает пару слов; два-три человека понимают, о чем он говорит, и так далее, и они вась-вась вместе, так? Это как пройти в масонскую ложу, сказав пароль. Всякие прочие стоят рядом с отвисшими челюстями и слушают разговор верховной элиты. Да, до такой степени это доходит. Кто-то обладает высшим пониманием. Но это знаковая система, и на самом деле я не смог бы изъять это из употребления, даже если бы хотел. Если бы я не изобрел этого, это сделали бы вы.

Поэтому единственное, что мы можем делать — это выбирать действительно то, что наиболее важно в уме, и сохранять эту терминологию настолько стандартной, насколько возможно. Прежде всего, попытаемся развить ее как можно разумнее, так, чтобы она не вступала в конфликт и не приводила к непониманию из-за какой-то прежней области деятельности. Затем нужно ввести ее в действие как стандартный образец, и затем уже не изменять ее на каждом шагу каждый раз, как только все выучат, что это означает. То есть, существует определенная необходимость поддерживать постоянство в номенклатуре и терминологии. И слово “МПЦ” никогда, никогда не будет изменено. Его слишком много, слишком долго, слишком часто употребляли. Даже несмотря на то, что “цель” — это концевое слово, и “проблема” — это концевое слово, и “масса” — это концевое слово. Но это становится просто “МПЦ”. Это могло быть просто “XYZ” — совершенно неважно.

В цирковом мире, если вы используете карнавал – карнавал, видите ли, это весьма бедненько. Для цирка, карнавал – это почти ниже всякого презрения. Эти вещи очень прочно зафиксированы в социальных слоях, так что не смей использовать карнавальную терминологию, в которой я знаю около четырех или пяти сотен слов карнавального языка. Вы не смеете использовать их в отношении тех же самых, идентичных предметов и действий в цирковом мире. А цирковой мир располагает, быть может, семью-восемью сотнями, тысячей слов для тех же самых вещей. Вы видите одну и ту же вещь, но вы обсуждаете ее либо на верхненемецком *На верхненемецком языке говорят и пишут в центральной и южной части Германии. – либо на нижнефранцузском языках. Так что вам приходится быть очень осторожными с некоторыми из таких вещей.

Другая ответственность состоит в том, что не стоит выдумывать излишне много таких слов, не стоит вдаваться в такие крайности, когда каждый попадающий в поле зрения предмет у вас будет получать новое и особенное название, которое никто до конца и выговорить-то не сможет. Словарный запас Саентологии состоит примерно из 472 основных слов, что представляет собой довольно небольшой технический словарный запас. Медицинский словарь содержит что-то от двадцати до сорока тысяч — что-то такого порядка — очень специфических слов, которые не обозначают вообще ничего.

И совсем иначе вы будете говорить с настоящим органистом – это из мира музыки. Вы можете говорить с великим пианистом и с таким же, как он, благоговением произносить слово Стейнвэй *Стейнвэй - большое пианино, высоко ценимое знатоками, фирмы “Стейнвэй и сыновья”, Нью Йорк.'', с тем трепетом, с которым он говорит о своем инструменте, с которым он говорит о своих партитурах. Вы можете поговорить с ним; он играет сноба в своем длиннохвостом фраке, со своими плывущими жестами и позициями рук на клавиатуре, и всякими такими вещами. Вы узнаете в этом парне того, кем он является. Он – классический пианист, исполнитель классической фортепианной музыки.

Ваша задача в изучении “саентологизмов” относительно невелика, относительно кратка по сравнению с другими техническими областями.

У него достаточно ошеломляющая терминология. Если бы он начал в непосредственной близости от вас беседовать с дирижером симфонического оркестра, вы попали бы под лавину. Кто бы мог подумать, что может существовать столько музыкальных терминов из итальянского или немецкого, и какого угодно еще. А в симфоническом оркестре это может быть, честно говоря, просто выше всякого человеческого разумения. Можно только сказать: “Господи, вы только послушайте”.

Если вы считаете, что “Саентология неприменима из-за ее номенклатуры”, то с таким же успехом можно пожаловаться на номенклатуру любого технического предмета, и вдобавок та номенклатура зачастую будет в пять раз глупее. Некоторые из этих специализированных областей просто поражают. Но если у вас есть склонность к этому и сноровка, и если вас забавляют эти номенклатуры, терминологии и специальные языки, то вы можете хорошо повеселиться с этим.

Но в области органа все совсем наоборот. Прежде всего, орган – это инструмент, который не пианино. Орган – ударный *Ударные музыкальные инструменты: объединяются по способу звукоизвлечения - удару. Источником звука служит твердый корпус, мембрана или струна. Различаются инструменты с определенной (колокольчики, ксилофоны) и неопределенной (барабаны, бубны, кастаньеты) высотой звука. инструмент только до той степени, до какой вы ударяете по клавише, но, кроме этого, вы можете извлечь из него музыку. Вот пианино, конечно, только и единственно ударный инструмент. Это в соответствии с современной классификацией, понимаете ли. Его классифицируют как ударный инструмент.

Я помню, не так давно я тусовался со звездами циркового мира. К счастью, я немного знаю цирковую терминологию, но с точки зрения американского цирка. И я не знаю, что из этого подходит для английского цирка. Сейчас я покажу вам высший класс в терминологиях.

Ну, это очень замысловатый ударный инструмент, и с ним нужно быть очень большим виртуозом. Допустим, вы можете переключить регистр органа и получить такой же звук, как у пианино. Вы можете заставить его звучать, как почти все на свете, даже как клавесин. Я недавно подружился с профессиональными органистами, настоящими профи; знаете, театральные органисты, цирковые органисты, такие ребята. У меня волосы дыбом стали. Эти ребята в своем деле держатся так же высоко, как концертные пианисты в своем, фактически, даже чуть выше. Потому что есть возможность расти – вы становитесь, как Вишну *Вишну - индуистский бог. Изображался многоруким., когда начинаете играть на органе. С восемью руками! Но их терминология может совершенно сбить вас с ног.

Все они “снобистские”, все эти языки — снобистские, включая Саентологию. Парень, вышедший из класса Сертифицированных Одиторов Хаббарда, выдает пару слов; два-три человека понимают, о чем он говорит, и они ля-ля друг с другом. Это как пароль в масонской ложе. Все прочие стоят рядом с отвисшими челюстями и слушают разговор верховной элиты. Да, в какой-то степени это так и есть. Кто-то обладает высшим пониманием. Но это знаковая система, и на самом деле я не смог бы изъять это из употребления, даже если бы хотел. Если бы я не изобрел этого, это сделали бы вы.

Есть два слоя терминологии; и когда вы становитесь настоящим профи в области органа, когда вы так же конструктор органа, как и исполнитель – знаете, настоящий, высокого класса, – вы работаете уже на совершенно ином уровне терминологии. Та органная терминология, с которой вы знакомы, была терминологией, которой пользуются музыканты, нормальные музыканты, но когда вы попадаете на высший уровень, вы попадаете в новую сферу терминологии в области органа. Итак, есть две сферы терминологии в области органа.

В цирковом мире, если вы используете карнавал — карнавал, видите ли, это весьма низкопробно. Для цирка карнавал — это почти ниже презрения. Эти вещи совершенно определенно фиксированы относительно социальных слоев, так что не смейте использовать карнавальную терминологию — хотя я знаю около четырех или пяти сотен слов “карнавальского”. Не смейте использовать ее в отношении тех же самых, идентичных предметов и действий в цирковом мире. А цирковой мир располагает, быть может, семью-восемью сотнями, тысячей слов для тех же самых вещей. Вы видите то же самое, что в нижне-голландском и на верхне-голландском *Диалекты голландского языка. – прим.пер., и в других языках.

И настоящий профи, и настоящий сноб, делают полный вольт, когда с поля просто музыки переходят на поле игры на органе с переконструированием его. И на этом поле растут соверщенно другие цветочки. Оно и не выглядит, и не пахнет, как то, предыдущее. И это настолько исключительное поле, что, когда я услышал впервые, как эти ребята беседуют, я спрашивал “что-что?” обо всем, что бы они ни сказали. Я как будто слушал готтентотов *Готтентоты - африканское племя, коренное население Южной Африки. , которые тарабарили о ближайшем празднике самца косули. У меня не было ни малейшей нити к тому, о чем они говорили.

Так что вам приходится быть очень осторожными с некоторыми из таких вещей. И совсем наоборот — вы можете отличить настоящего органиста — это из мира музыки… Вы можете отличить великого концертного пианиста по трепету, с которым он произносит слово Стейнвэй*, по тому, как он говорит о своем инструменте, о своих партитурах и тому подобном. Вы можете отличить его. Он выглядит как сноб в своем фраке с длинными фалдами, со своими плывущими жестами и фигурами из рук над клавиатурой, и всякими такими штуками. Вы узнаете в этом парне того, кем он является. Он — классический пианист, классический концертный пианист.

Ну, в конце концов, я ухватил все это и немножко поработал с органом, и с конструированием, и все такое, и подружился с этими парнями, но я пока знаю только самый краешек их терминологии, и они всегда заставляют меня краснеть; но, вы знаете, я добрался до точки, где я понимаю, о чем они говорят.

У него достаточно ошеломляющая терминология. Если бы он начал в непосредственной близости от вас беседовать с дирижером симфонического оркестра, вы бы просто закопались. Кто бы мог подумать, что может существовать столько музыкальных терминов из итальянского, немецкого и так далее! И это, честно говоря, будет выше понимания самих музыкантов оркестра. Они скажут: “Господи, вы только послушайте это”.

Ну, например, органист в соборе Святого Павла *Кафедральный собор Святого Павла в Лондоне - одна из наиболее известных в мире церквей., который, наверное, самый-самый по “педальной доске *Педальная доска: набор педалей в органе, на которых играют ногами, состоящий из черных и белых клавишей, аналогичных клавиатуре по форме и расположению, но только большего размера.” среди простых органистов в Англии. Это – доска, по которой вы ходите. Он называет это педальной доской. А когда вы столкнетесь с настоящими снобами, педальной доски не будет, а будут “дрова”.

Но в области органа все совсем наоборот. Прежде всего, орган — это инструмент, который не есть пианино. Орган — не ударный инструмент, и он похож на пианино только тем, что вы при игре на нем тоже нажимаете клавиши, да еще тем, что можно извлечь из него музыку. Вот пианино, конечно, только и исключительно ударный инструмент. Это в соответствии с современной классификацией. Его классифицируют как ударный инструмент.

Затем, лучший органист у Святого Павла, несомненно, имеет отношение к “нотам”, “трубам” и “педалям”, а настоящий сноб назовет их “шумы”. Это “шумы”, и он говорит это, не моргнув глазом. Поэтому, когда я впервые слышал это, я думал, что они меня разыгрывают. И каждый раз, когда я слышал такие вещи, я снова и снова совершал ту же ошибку (последствия которой я сейчас начинаю исправлять) – я хохотал, как сумасшедший, и это доказывало мое дремучее невежество по всему этому предмету. А сейчас я могу болтать на этом языке вдоль и поперек.

Да, это очень замысловатый ударный инструмент, и с ним нужно быть самой виртуозностью — но и на органе вы можете нажать клавишу и заставить его звучать как пианино. Вы можете заставить его звучать как клавесин. Вы можете заставить его звучать практически как что угодно. Я недавно подружился с профессиональными органистами, настоящими профи; знаете, театральные органисты, цирковые органисты, такие ребята. На самом деле, у меня волосы дыбом встали. Эти ребята в своем деле котируются так же высоко, как концертные пианисты котируются в своем, фактически, даже чуть выше. Потому что вам надо отрастить — вам надо быть как Вишну*, прежде чем вы сможете играть на органе. С восемью руками! И их терминология совершенно сбивает с ног.

Что, к черту, я слышал как-то вечером, часов в восемь? Я думаю, это был “Блэкпульский Рык”. Этот орган был способен на хороший, солидный “Блэкпульский Рык”. Я думаю, что я, возможно, неточно использовал слово “рык”, но он был способен издать ужасный, раздирающий диссонанс, который реверберировал *Реверберация - “послезвучание”, эхо предшествующего звука, совпадающее со следующим звуком. Часто имеет место при исполнении органной музыки. , и это единственный способ это описать. Вы скоро постигнете это.

Есть две сферы терминологии; и когда вы становитесь настоящим профи в области органа, когда вы не только исполнитель, но вдобавок еще и конструктор органа — знаете, настоящий, высокого класса — то вы включаете следующую скорость в терминологии. Той органной терминологией, с которой вы знакомы, пользуются музыканты, нормальные музыканты, но когда вы переходите на высший уровень, то попадаете в новую сферу терминологии. Есть две сферы терминологии в области органа.

И все-таки я добрался до уровня, на котором я кое-что разработал с этими дровами, о чем, я думаю, они никогда и не думали. Я могу сыграть пьесу на дровах, а они не думали, что можно сыграть на дровах; так что я упражняюсь очень напряженно, и в следующий раз я на них отыграюсь. Я уложу их на обе лопатки.

И настоящий профи, и настоящий сноб, покидая поле просто музыки и переходя в поле игры на органе и его конструирования делает переворот, полный переворот. И на этом поле — совершенно другая травка. Оно выглядит и пахнет совершенно по-другому. И это настолько утонченно, что, когда я услышал впервые, как эти ребята беседуют, я не въехал ни во что из того, о чем они говорили. Я как будто слушал готтентотов*, которые тараторили о ближайшем фестивале в честь косули. Я ни имел никакого понятия, о чем идет речь.

Но дело в том, что, когда вы входите в святая святых любой профессии, вы вполне естественно оставляете бедный язык сноба и попадаете в “супержаргон”. Бог весть, как доктор медицины называет миндалины, когда обедает с другими докторами медицины. Но он, вероятно, называет их как-то иначе. Его терминология меняется, таким образом, от самой официальной, невероятно усиленной официальности, граничащей уже с почти религиозным поклонением, переходя затем, по мере того, как растет его знакомство с предметом, в нечто, все более звучащее как жаргон.

Ну, в конце концов, я разузнал это, и порядочно поработал и с органом, и с конструированием, и все такое, и подружился с этими парнями, но я пока знаю лишь малую частицу их терминологии, и они всегда удивляют меня; но, вы знаете, я сейчас добрался до состояния, в котором я понимаю, о чем они говорят.

Значит, мы просто не потрудились пройти через страну помпезности для того, чтобы попасть в мир жаргона; мы просто замыкаем все это накоротко. Я скажу вам одну истину о терминологии: когда терминология вырастает среди знания, она никогда не бывает серьезной. Это очень несерьезный предмет. Как называют вещи крутые инженеры-электронщики, которые без запинки перечислят все электрические цепи и их соединения в ракете для полетов на Луну – скорее всего, не так, как их учили в колледже, правда? Они взяли этот материал, и теперь это просто болтовня; это почти треп, ведущий вверх по ступенькам, в профессию.

Ну, например, органист в соборе Святого Павла*, который, возможно, был бы самым-самым-самым среди простых английских органистов, говорит “педальная [управляемая с помощью ног] доска*” — это доска, по которой гуляют. [аудитория смеется — по-английски слово “педальный” означает “ножной”]. Ну, он называет это “педальной доской”. А когда вы столкнетесь с настоящими снобами, педальной доски больше не будет, это — “полено”.

Ну, а мы пошли прямо. С самого начала мы не разработали вторичного языка. Фактически, мы разрабатываем его сейчас. И это еще одна возможность сузить задачу. Мы могли бы разработать в высшей степени помпезную официальную терминологию; словарь из двух или, может быть, трех тысяч слов, и ждать, что вы выучите их наизусть и будете способны обсуждать их с большой торжественностью, – и все это только для того, чтобы вы выработали гораздо более короткий словарь, который будет использоваться на правах профессионального жаргона. Мы преодолели эту ступеньку за один прыжок, и поэтому наш язык не звучит столь солидно. Наша терминология не помпезна, поскольку не было причины совершать это избыточное па.

Затем, лучший органист Святого Павла, без сомнений, говорит “ноты”, “трубы” и “метраж”, а настоящий сноб называет их “шумами”. Это “шумы” — и он говорит это, глазом не моргнув. Поэтому, когда я впервые услышал это, то подумал, что они меня разыгрывают. И каждый раз, слыша одну из таких вещей, я совершал повторяющуюся ошибку (от которой сейчас начинаю избавляться) — я хохотал, как сумасшедший, и это разоблачало мое великое невежество во всем этом предмете. Но я достиг того, что сейчас могу болтать об этом так и эдак.

Отсюда любой, кто говорит вам о неиспользовании правильной психоаналитической терминологии, вероятно, сам является самым что ни на есть новичком в области психоанализа. Если бы он хорошо учился и хорошо себя вел, он еще только мог бы стать там неофитом *Неофит - (от греч. слова “новообращенный”) - новый приверженец религии, какого-либо учения или общественного движения; новичок., – а иначе он не благоговел бы так перед номенклатурой, потому что это симптоматично для стадии, на которой вы просто запоминаете, без знания. После того, как парень что-то узнает, и так далее, он в норме сокращает свою терминологию быстро и очень существенно.

Что это было, черт возьми, что я слышал как-то вечером? Я думаю, это был “Блэкпульский Рык”. “Этот орган издает хороший, густой Блэкпульский Рык”. Я подумал, что, видимо, я как-то не так расслышал слово “рык”, но он был способен издать “ужасный, грохочущий диссонанс, который реверберировал”, вот как это описывается. Вы через некоторое время начинаете что-то улавливать.

И конечно, органист должен знать, когда он на высоких уровнях инженерного дела и конструирования, и так далее – у циркового органиста Кита Фрэнсиса, например, нет рядов *Ряд в органе - ступенчатый набор труб одного вида, производящих звуки одного качества. на органе. Я думаю, ряды его органа не согласились с тем, что он хотел сказать с их помощью, и он снял большинство рядов и выбросил их. Когда он перестраивал свой орган, он их выкинул. Что он сделал – он просто стал получать комбинации звуков от генераторов (зная, как они изогнуты), и вот он знает, что если он выбросит би-би, то что ж, он получит эти звуки из генератора *Генераторы в органе: части органа, производящие различные звуки. Генераторы могут звучать как флейты, трубы, барабаны, и т.д. - как отдельно, так и в сочетаниях с другими генераторами., он их скомбинирует, и они будут звучать должным образом. Он устроил это с помощью электронного звучания, электронных комбинаций звуков. Соответственно, он покончил со всеми этими флейтами, пикколо *Имеются в виду трубы органа, создающие звуки различной высоты - флейты, флейты-пикколо и т.д. и диапазонами *Диапазоны в органе: два главных ряда органа, покрывающих полный диапазон инструмента и производящих звуки характерного качества., и – знаете? – никто ничего не сказал. Вот так. Я недавно своими глазами видел, как он выкидывал 64-хфутовую *Трубы органа имеют разную длину. Длина и другие факторы определяют высоту и тон звучания, когда воздух проходит через трубу. 8-мифутовая труба звучит выше, чем 16-тифутовая. Фут приблизительно 30,5 см. трубу из верхней шкалы. Внутри не оставалось даже 32-хфутовых труб, но он поставил пару штучек, которые могли звучать так, как те, и были встроены внутрь, он их вставил. А потом было вот что: он снискал собору Святого Павла совершенно сумасшедшую популярность, потому что в тамошнем органе и не было таких рядов. Так он больше даже не соотносит звуки с их традиционными наименованиями.

Тем не менее я расту. Я расту, расту. Я добрался до уровня, на котором научился с этим поленом кое-чему такому, о чем, думаю, они еще и не думали. А я могу сыграть на полене такое, что им и не снилось; и очень напряженно упражняюсь, и в следующий раз расквитаюсь с ними. Я уложу их на лопатки.

Другими словами, когда малый узнает свое дело, он в основном выкидывает – если это действительно его дело – выкидывает терминологию, которая ему не нужна. Он избавляется от нее, и совершенно обычно, среди своей братии, которая владеет знанием и составляет часть ложи, вырабатывает накоротко замкнутую, жаргонного типа терминологию, чтобы описать свое занятие.

Суть в том, что, когда вы входите в святая святых любой профессии, вы вполне естественно оставляете простой язык сноба и попадаете в область “сленга”. Бог весть, как доктор медицины именует миндалины, обедая с другими докторами медицины. Но он, вероятно, называет их как-то иначе. Его терминология меняется, таким образом, с самой официальной, которая чуть ли не отдает религиозностью и переходит, по мере того, как растет его опыт в работе с предметом, во что-то более похожее на сленг.

Кое-что зная об этом, я очень сильно постарался уменьшить терминологию Саентологии насколько возможно и сохранять ее именно в пределах жаргона, к которому она так или иначе придет. И это может уберечь вас от множества неприятностей.

А мы просто не стали проходить через область напыщенности, чтобы попасть в мир сленга; мы просто срезали дистанцию. То, что я вам говорю о номенклатуре — это правда: когда номенклатура на самом деле находится в руках знатоков, она никогда не бывает серьезной. Это очень несерьезный предмет. Те штуки, которые могут забросить ракету на Луну — электрические цепи и контуры — скорее всего, великие инженеры-электронщики называют их не так, как учат в колледже. Они разобрались в этом, и это тра-та-та-та-та, что-то вроде профессионального арго. Это просто дико.

Но если вы вернетесь на годы назад и найдете названия всего, что было названо, вы получите, вероятно, гораздо более объемный словарь, чем 472. От множества этих вещей удалось избавиться. Но многие одиторы старых времен до сих пор знают, что это было. Вы говорите о ДЕДЕКСЕ. Большинство из Джонни-приходит-поздно *Человек, поздно или недавно пришедший в какое-либо место, к какой-либо позиции или взгляду (разг). посмотрят на вас во все глаза – “Что это?” Ну, на самом деле это ДЕДЕКС *Дедекс: дед - это проступок, для которого у человека не было мотиватора. Дедекс: - это объяснение человека, почему проступок был “заслужен” теми, против кого он был совершен. Дед-дедекс - это последовательность “проступок - мотиватор”, идущая наоборот. Например, Билл бьет Джо, а затем Джо бьет Билла. Хотя это шло в таком порядке, Билл рассуждает, что Джо, скорее всего, ударил его первым, и придумывает нечто, что Джо якобы сделал ему, чтобы мотивировать свое битье Джо. Это Дед-дедекс. Это поддельная последовательность “проступок - мотиватор”., вот что это.

Ну, а мы пошли прямым путем. Мы не разрабатывали этот вспомогательный язык — ничего просто не было. Мы сейчас говорим на нашем вспомогательном языке. Это другой способ, которым это было упрощено. Мы могли бы разработать в высшей степени напыщенную официальную номенклатуру, словарь, возможно, из двух или трех тысяч слов, и заставить вас всех выучить его наизусть и потом обсуждать это с большой торжественностью — только для того, чтобы в конце концов выработать гораздо более короткий словарь из области сленга. Мы перепрыгнули эту ступеньку. И поэтому наш язык не звучит величественно. Наша номенклатура не напыщенна, поскольку не было причины совершать этот еще один дополнительный шаг.

Зависимость знания от терминологии чрезвычайна, хотя на практике это почти никогда не признается ни преподавателями, ни студентами. Они пытаются говорить, используя язык, которого не понимают. И им делается так плохо, что они начинают думать, что предмет невозможно понять, или что они неспособны понять его, хотя на самом деле проблема совсем не в этом. Дело просто в том, что они не усвоили значения нескольких из этих символов, использованных для обозначения понятий, и они не добились мгновенного понимания этих значений. У них получилось “понимание наощупь”; это когда человек какое-то время думает, а может ли он вспомнить, что такое инграмма, понимаете? Ну, вот такое у них понимание.

Так что любой, кто говорит вам о неиспользовании надлежащей психоаналитической номенклатуры, вероятно, сам является зелененьким новичком в области психоанализа. Если бы он получил хорошее образование и примерно себя вел, он бы стал неофитом*, и не выражал бы такое поклонение перед номенклатурой, потому что это характерно для стадии, где все просто вызубривается без знания. После того, как парень что-то узнает, он обычно достаточно заметно и быстро сокращает свою номенклатуру.

И если они продолжают изучать материал, пропуская эти непонятые моменты в терминологии, они приравнивают их к непониманию всего материала. Но это не то, чего они не понимают. Видите ли, чтобы получить что-то постоянное, вам приходится принимать ложь, и таким образом эта ложь принимается, потому что это не с предметом у них трудности, трудности у них только с терминологией. Они не знают терминологии, и поэтому, как ни странно, заканчивают мнением, что они не знают предмета или что в предмете есть что-то, чего невозможно понять. Да, это совсем не предмет; они просто не знают своей номенклатуры.

И конечно, что должен знать органист, если он имеет высокий уровень подготовки в области инженерного дела и конструирования — вот у циркового органиста Кита Френсиса, например, нет никаких регистров*. Я уверен, на самом деле регистры его органа не соответствуют общепринятому [устройству регистров органа], он вытащил большинство этих регистров и выбросил их. Перестраивая свой орган, он их выкинул. Он просто стал комбинировать звуки от генераторов*, и поставил по регистру на каждую звуковую комбинацию от генераторов, зная, как они соединены, и зная, что если он нажмет бинг-бинг, то что ж, он получит эти два звука от генератора. Они [звуки] смешаются, и орган будет звучать определенным образом. Он устроил это с помощью электронного звука, электронных комбинаций звуков. Таким образом, он уничтожил все эти иззарды*, пикколо* и диапазоны, и теперь там и слов-то таких нет.

Теперь, это может начаться по новой где-нибудь в классах ДОХ или ПОХ; однажды кто-нибудь встанет и скажет: “Ну, это лок” или: “Ну, знаете, это неважно, потому что это просто лок”.

Вот так. Это просто…

И человек говорит: “Просто лок *Лок: аналитический момент, когда восприятия оказались подобными записанным в инграмме, что рестимулировало, или ввело в действие эту инграмму, так как реактивный ум ошибочно интерпретировал значение восприятия в настоящем времени как возврат того состояния, которое вызвало когда-то раньше физическую боль. Лок, в основном, содержит восприятия, очень мало отрицательных эмоций и совсем не содержит физической боли. (НВ, с.112) – лок – лок – что такое лок?” Но тут его перебивают прежде, чем он успел додумать мысль до конца и вспомнить, что такое лок. Таким образом здесь остается небольшое базовое непонимание терминологии, и повисает на треке, и у него развивается автоматическая задержка общения на слове лок.

Я, по правде говоря, недавно видел, как он выкинул 64-х футовую трубу* из верхней шкалы. Внутри не оставалось даже никаких 32-х футовых труб, но он поставил пару штучек, которые могли звучать так, будто они там есть, вот что он вставил. А затем, знаете, орган собора Святого Павла заработал на всю катушку, но в нем просто нет никаких таких регистров. Так он даже не называет шумы их традиционными наименованиями больше.

Настанет момент, когда здесь в Сент-Хилле он прочтет предложение: “Вы хотите проверить это, потому что это может быть просто лок”. И снова им овладевает это чувство затравленности; и теперь он думает, что многого не знает о проверках. Его ошибка вызвана тем, что причина его трудностей находится вне его поля зрения. Поэтому он думает сейчас, что мало знает о проверках. Нет, он не знал слова в предложении, которое касалось проверки.

Другими словами, когда малый знает свое дело, он, как правило, выкидывает — если он действительно знает свое дело — выкидывает номенклатуру, которая ему не нужна. Он выбрасывает это, и совершенно обычно, среди своей братии, которая осведомлена и составляет часть “ложи”, вырабатывает укороченную, сленгового типа номенклатуру для описания того, чем он занимается.

Вы видите, как важна номенклатура? Изучение любого предмета должно начинаться с понимания используемой терминологии.

Ну, зная кое-что об этих вещах, я очень постарался уменьшить номенклатуру Саентологии насколько возможно, и сохранять ее исключительно в области сленга, к которому она пришла бы так или иначе. И это сбережет вас от множества неприятностей.

Например, сейчас я изучаю посторонний курс, чтобы глубже понять изучение Саентологии. И очень, очень, умная штука, чрезвычайно умная штука, которую надо сделать – это взять страницу и высмотреть в ней слова, которых вы не знаете, слова, на которые у вас нет мгновенного отклика. Обведите кружком каждое такое слово или сделайте список из всех таких слов, посмотрите и изучите определения или попросите других людей дать вам определения этих слов. Установите точно, что эти слова обозначают. Не касайтесь содержания страницы, разберитесь с терминологией страницы. Сделав терминологию легкой, как свист, приступайте к предмету: вы обнаружите, что предмет очень легок. Все, что вам пытаются сказать – это, что если вы рвались вперед и проходили обслуживающее факсимиле *Обслуживающее факсимиле: его еще называют “сервис-факс” - это расчет человека (а не его банка) сделать себя правым, а других - не правыми, стать хозяином положения и избежать возвышения других, улучшить свое собственное выживание за счет выживания других, добиться от окружающих сочувствия или сотрудничества. Оно называется так, потому что обслуживает человека и имеет форму умственной образной картинки, т. е. факсимиле ., которое не давало действия РТ при рассмотрении, что ж, преклир попадет в неприятности, потому что вы прошли это без действия РТ. И это все, чему посвящена эта вещь.

Но если вы вернетесь на годы назад и найдете названия всего, что было названо, вы получите, вероятно, гораздо больший словарь, чем 472. Но многое из этого было выброшено. Но многие одиторы старых времен до сих пор знают, что это было. Вы говорите о ДЕДЭКСЕ. Большинство из поздних пташек посмотрят на вас вот такими глазами — “Что-что?”. ДЕДЭКС, вот что. [смех]

А кто-то споткнулся на этом: “Обслуживающее факсимиле – о-о-о! Что это?” Другое слово – и: “О-о! Что это?”, и “Что это?”, и “Что это?” Ну, если вы хотите загнать себя в полную тайну, идите вперед и продолжайте изучать страницы, в которых вы не понимаете слов. Так вы загоните себя в роскошную тайну.

Зависимость знания от номенклатуры чрезвычайна, но, фактически, это почти никогда не оценивается по достоинству ни преподавателями, ни студентами. Они пытаются говорить и использовать язык, которого не знают. И они доходят до такого плохого состояния, что начинают думать, будто предмет невозможно понять, или что они неспособны понять его, хотя на самом деле причина совсем не в этом. Причина просто в том, что они не усвоили значений нескольких из этих символов, используемых для обозначения. И у них нет мгновенного понимания этих значений. У них имеется “представление на ощупь” — это когда если человек какое-то время подумает, то он, наверное, сможет вспомнить, что такое “инграмма”. Вот какое бывает понимание.

И этот язык настолько привычен для ваших инструкторов, настолько обычен для присутствующих здесь, что их “снобистское” поведение – которое у нас есть (даже не сомневайтесь) и будет, потому что это показатель статуса и компетентности – будет побуждать их объяснять эти вещи студенту с легкой насмешкой; и они, пожалуй, излечат вас от стремления задавать вопросы типа “Что такое обслуживающее факсимиле?”, потому что вы будете слышать в ответ на свои вопросы в лучшем случае интонацию вроде “Ну и идиот! Почему нельзя посмотреть это в твоем бюллетене? Неужели кто-нибудь этого не знает?”. Это как бы растворено в атмосфере, когда вам отвечают на подобные вопросы, и это опять заставляет вас чувствовать себя дураком, потому что вы этого не знаете. И с этим ничего не поделаешь.

Вот он читает предложение, и в нем говорится: “Конечно, в середине МПЦ может иметься инграмма”. Это необязательно правда, но это так для имплантированной МПЦ. И ему надо подумать: “Там может быть инграмма… инграмма… инграмма… Черт, не уверен я, что это означает, так что надо просто это вызубрить. Короче, что-то там может быть посреди МПЦ”. И потом он читает следующий абзац, хотя у него остается ощущение, что он чего-то не понял про эту МПЦ, и это ощущение переносится и на следующий абзац.

Я могу, конечно, сказать: “Всегда отвечайте на вопросы студентов вежливо”, но вы только затаите враждебность. Будете вежливо отвечать на вопросы и ставить незачет за все проверки в ближайшие 24 часа. Когда начинаешь ставить препятствия каким-то естественным действиям, естественное может принять искаженные формы.

И если он продолжает изучать материал, пропуская эти моменты непонятой номенклатуры, у него начинает складываться мнение, что он этого не знает. Но это не то “это”, которое он не знает.

Итак, что я хочу здесь подчеркнуть: не позволяйте себе разочароваться, потому что кто-то там думает, что вы глупы, потому что не знаете этого. Вы не глупы, потому что не знаете этого, у вас просто нет информации. А если у вас нет информации, не позволяйте статусу ударить вам в голову и не бойтесь, что вы должны казаться умницей, чтобы о вас хорошо думали, так как здесь одно с другим не связано. Вы здесь, чтобы учиться, а учиться, я полагаю, людям необходимо, чтобы знать что-то. Можно обрести статус, обучившись чему-то, но никто не обретет статуса, притворяясь, что он знает это, тогда как он этого не знает. На самом деле он обретет сильную головную боль.

Чтобы получить что-то устойчивое, необходимо иметь там ложь, и здесь ложь состоит в том, что у него трудности не с этим предметом —у него просто трудности с номенклатурой. Он не знает номенклатуры, однако приходит к мнению, что не знает предмета, или что в предмете есть что-то очень непонятное. Нет, это совсем не предмет; он просто не знает номенклатуры.

Итак, смысл моей речи в том, что, несмотря на любой отпор, который вы получите, или трудности, связанные с копанием в каких-то книгах в поисках значения того или иного слова, вы, на самом деле, загоняете себя в угол в тот самый момент, когда оставляете в предложении одно непонятое слово и идете дальше, не зная его значения. Один неизвестный термин, оставленный у вас за спиной, может совершенно разрушить ваше понимание всего того, что вы изучаете.

Это может начаться по новой где-нибудь в классах Профессионального (Сертифицированного) Одитора Хаббарда; однажды кто-то встанет и скажет: “Ну, это просто лок”, — и скажет: “Ну, знаете, это неважно, потому что это просто лок”.

То есть, если вы хотите поскорее овладеть ситуацией, безусловно, делайте это медленнее. Внешне это медленный способ, так? Но на самом деле он не медленный, потому что ваша скорость растет, как идет снежная лавина. Вы пойдете быстрее, быстрее, быстрее, в то время как, если вы не сделаете это таким образом, вы пойдете медленнее, медленнее и медленнее.

И человек говорит: “Просто лок — лок — лок — что такое лок?”. Но тут его перебивают прежде, чем он успевает додумать мысль до конца и вспомнить, что такое лок. Таким образом, на самом деле, здесь остается небольшое базовое непонимание номенклатуры, и это повисает на траке, и у него развивается автоматическая задержка общения на слове “лок”.

Итак, никогда не оставляйте позади себя при обучении слова, значения которого вы не знаете. И когда вы слышите слово, которое я употребляю в лекции (хоть я и пытаюсь свести к минимуму количество терминологии в лекциях), когда вы слышите слово, значения которого вы не знаете, ради Бога, сразу запишите его в свой конспект и сразу после лекции найдите, что это такое. Что значит это слово? Это что-то, что прошло мимо вас.

Настанет момент, когда здесь в Сент-Хилле он прочтет предложение: “Вы должны проверить это, потому что это может быть просто лок”. И снова это чувство затравленности навалится на него, и теперь он думает, что не знает чего-то о проверках, он ошибочно считает так, поскольку причина его трудностей находится вне его поля зрения. И он сейчас думает, что не разбирается в том, как проверять [локи]. Нет, он не знал слова в том предложении о проверках [локов].

Это то самое, чего вы не поняли, и это не ум, не Саентология, не теория и практика Саентологии. Камень преткновения – первым делом и прежде всего простая терминология.

Вы видите, как важна номенклатура? Понимание используемой номенклатуры идет по важности до изучения чего бы то ни было.

Терминология должна быть, независимо ни от каких преобразований, потому что мы, прежде всего, исследуем вещи, которые не были известны ранее, и которые, следовательно, должны получить имя.

Например, сейчас я изучаю параллельный курс, чтобы глубже заглянуть в учебу по Саентологии. И очень, очень, умная вещь, чрезвычайно умная вещь, которую стоит сделать — взять страницу материала и найти на ней слова, которых вы не знаете, слова, которые не дают вам мгновенного отклика.

Кто-то не сведущий может сказать вам, что некоторые из этих вещей уже были известны, но это просто слова не информированного человека. Он не знает, о чем вы говорите, и поэтому думает, что это было известно ранее. Он попытается, например, сравнить ид и тетан, и скажет: “Ну, Фрейд описал все это. Он назвал это “ид”, а ид – это было что-то...” Человек, говорящий это вам, наверное, сам не знает, что такое ид по Фрейду. Его неудача понять терминологию повлекла за собой его непонимание того, чем вы занимаетесь.

Обведите кружком каждое такое слово или сделайте список всех таких слов, найдите и изучите их дефиниции или спросите у людей и получите дефиниции этих слов. Установите точно, что эти слова обозначают. Не разбирайтесь с содержанием этой страницы. Просто разберитесь с терминологией этой страницы. Проработайте до совершенства эту терминологию, приступайте к предмету: вы обнаружите, что предмет очень легок. Все, что там есть — что если проходить сервисное факсимиле, которое не давало движения РТ при проверке, что ж, преклир забуксует, потому что вы работали без движения РТ. И это все, на что направлено это [утверждение].

Итак, если вы хотите запутать себя в клубок, привести себя в замешательство, тратить уйму времени на каждый зачет и идти все медленнее, медленнее и медленнее, просто начните оставлять у себя за спиной слова, о которых вы не знаете, что это такое. Вы прочли полстраницы, и вот совершенно внезапно слово, которого вы никогда раньше не видели. Только скажите: “Ладно, я пойму это по ходу”, и идите дальше. Почему бы вам не сказать просто: “Хорошо, сейчас я перережу себе горло и добавлю несколько недель к своему курсу”, потому что именно это вы и получите. Вы не сможете не запутаться уже к концу этой страницы.

А кто-то сталкивается с этим: “Сервисное факсимиле — о-о-о! Что это?”. Другое слово — и: “О-о! Что это? Что это?”, и “Что это?”. Ну, если вы хотите попасть в полную тайну, идите вперед и продолжайте изучать страницы, на которых не знаете слов. Так вы точно попадете в роскошную тайну.

Следующая вещь касается содержания самого предмета, расположения материала и его понимания. Вот ваше второе. Вот чему-то дано имя и получено его правильное определение. Но что названо этим именем? И если вы очень-очень умны, вы будете теребить и теребить его, и рычать на него, и ходить кругами вокруг любого материального куска предмета вашего изучения. Сейчас мы говорим о вещи. Мы не говорим об имени вещи, мы говорим о вещи. Вам надо ходить кругами вокруг любого материального куска вашего предмета, пока вы не поймете хорошо, о чем это все. “О чем, к черту, мы сейчас говорим?”

Этот язык настолько привычен для ваших инструкторов, настолько обычен для присутствующих здесь, что их “снобистское поведение” — которое у нас есть (даже не сомневайтесь) и останется, потому что это показатель статуса и компетентности — будет причиной того, что они станут объяснять эти вещи студенту с легкой усмешкой.

Я дам вам представление об этом: Вы говорите: “Человек плохого мнения о другом человеке, потому что у него оверт против этого человека”. Отлично, вот вам вещь. Это механизм, который отражает последовательность проступок-мотиватор *Последовательность “проступок-мотиватор”: когда человек совершает проступок, он будет затем считать, что у него был мотиватор. (Мотиватор - это проступок, совершенный по отношению к данному человеку и вызвавший ущерб, порчу или разрушение его бытийности, личности, общения или динамик.) Например, если человек кого-то ударил, он немедленно будет говорить вам, что тот человек сам ударил его, даже если этого не было. , это одно из явлений. Джо бесится на Билла, и если вы немного поищете, вы обнаружите, что он бесится на Билла потому, что сделал что-то Биллу. Джо сделал что-то Биллу. Но это противоречит тому, как это обычно объясняют в жизни, поэтому это очень легко прочесть наоборот. Поскольку в жизни так, у вас в мозгах это может – дзынь! – сложиться неверно. Итак, “Джо бесится на Билла, потому что Билл что-то сделал Джо. Да, я это понимаю”. Ну, вы потеряли всю суть. И далее, если вы поняли это так, вы никогда из-за этого не поймете, как вытянуть проступок, или зачем вам нужно это делать. Это знание исчезнет в тумане, а это очень важный механизм.

Они быстренько излечат вас от желания задавать вопросы типа “Что такое сервисное факсимиле?”, потому что вы будете слышать в ответ на свой вопрос в лучшем случае интонацию вроде “Ну, ты, идиот! Почему нельзя посмотреть это в бюллетене? Как это можно не знать?”. Это как бы присутствует в самой атмосфере, когда вы получаете ответ на подобные вопросы, и это опять заставляет вас чувствовать себя дураком оттого, что вы этого не знаете. И с этим ничего не поделаешь, на самом деле.

“Джо бесится на Билла, потому что Джо что-то сделал Биллу”. Отлично, это то самое.

Ну что ж, я могу, конечно, сказать: “Всегда отвечайте на вопросы студентов вежливо”, но такое требование, скорее всего, просто создаст скрытую враждебность. Будете вежливо отвечать на вопросы и ставить незачет за все проверки 24 часа в сутки. Когда начинаешь чинить препятствия каким-то естественным действиям, происходят всякие дикие события.

Есть вещи, которые могут встать на вашем пути к пониманию этой мысли, и в первую очередь то, что это не обычный или обыкновенный взгляд на подобную ситуацию заставляет вас неверно истолковать прочитанное. Вы думаете, что вы прочли что-то, но вы это не прочли. Поскольку так привычно видеть это наоборот, вы думаете, что прочли это по-другому. Или настолько общепринято, что это по-другому, что так – кажется просто невероятным.

Я хочу подчеркнуть: не позволяйте себе отступать, потому что кто-то там думает, что вы глупы, потому что чего-то не знаете. Если вы чего-то не знаете, то это не критерий вашей глупости — вы просто не информированы. Ну, если вы не информированы, не позволяйте себе идиотских статусных соображений, что вы должны казаться умницей, чтобы о вас хорошо думали, так как это не имеет никакого отношения к этому. Вы здесь, чтобы учиться, и каждый, кто изучает что-то, изучает это, я полагаю, для того чтобы знать это. Можно обрести статус, обучившись чему-то, но нельзя обрести статус, притворяясь, что знаешь это, когда этого не знаешь. На самом деле, в последнем случае вы заработаете себе порядочную головную боль.

И вот следующая вещь у вас на пути: невероятность этого. Вы говорите: “Да, но не может быть, чтобы это было правдой”. Ради Бога, когда вы приходите к невероятности чего-то, убедитесь, что вы знаете, во что вы не верите. Это важно. Давайте знать, во что мы не верим.

Смысл здесь в том, что, несмотря на любой отпор, который вы получите, или трудности, связанные с копанием в каких-то книгах в поисках того, что это означает, вы, на самом деле, отправитесь в бульончик в тот самый момент, когда оставите в предложении одно слово, значения которого вы не знаете, и пойдете дальше. Один непонятый пункт номенклатуры, оставленный за спиной, может совершенно разрушить ваше понимание всего того, что вы изучаете. То есть, если вы хотите ускорить ваше понимание ситуации, очевидно, стоит делать это медленным способом. Это ведь явно медленный способ. Но на самом деле он не медленный, потому что в противном случае ваши трудности будут расти как снежный ком.

А чтобы знать, во что мы не верим, нам нужно опять сделать первый шаг – терминология. “Правильно ли я понял это слово? Затем, сама вещь, т.е. механизм, само явление – правильно ли я это понял?” И вы обнаружите, в 90 процентах случаев, перепроверяя себя на этом “невероятном” шаге, что вы не верите неправильной вещи. Вы не верите не тому, что было в тексте, вы не верите чему-то еще, понимаете?

Вы пойдете быстрее, быстрее и быстрее, а если не будете этого делать, то пойдете медленнее, медленнее и медленнее. Так что никогда не пропускайте при учебе слова, значений которых не знаете. И когда вы слышите слово, которое я употребляю в лекции (хоть я на самом деле стараюсь свести к минимуму номенклатуру в лекциях), когда вы слышите слово, которое я использую в лекции и значения которого вы не знаете, ради Бога, запишите его в свой блокнот и сразу после лекции выясните, что это такое. “Что значит это слово?”. Это что-то, что прошло мимо.

Итак, когда вы разеваете рот и когда вы говорите: “Этого не может быть, Что? Что? Этого не может быть. Нет, этого не может быть!”, вместо того, чтобы пойти утопиться в озере, или принять цианистый калий, нужно именно проверить терминологию и описание самой вещи. И когда вы проверите эти две вещи, вы, возможно, обнаружите, что понимали что-то наоборот, и что это “невероятное” не только совсем невероятно, но вполне, вполне очевидно. Это – около 90 процентов случаев.

Это именно то, чего вы не поняли, это не ум, не Саентология, не теория и не практика Саентологии. Камень преткновения — в первую очередь и прежде всего — это просто номенклатура.

Остальные 10 процентов случаев – вы просто не видели, как это работает таким образом – вернитесь назад и проверьте свою терминологию, проверьте, что это за вещь, в которую вы не верите, и так далее, займитесь как следует этой вещью. Вы до сих пор не представляете, как это происходит таким образом? Найдите себе несколько примеров того, как это идет таким образом и как это идет другим образом.

Номенклатура останется существовать несмотря ни на какие реформы, потому что мы, во-первых, исследуем вещи, которые не были прежде известны. Они, соответственно, должны получить название. Кто-то неинформированный может сказать вам, что что-то из этого уже было известно, но это говорит просто о его неинформированности. Он не знает, о чем вы говорите, и поэтому думает, что это было известно ранее. Он попытается, например, сравнить “ид” и “тэтан”. Он скажет: “Ну, Фрейд все это описал. Он сказал “ид”, а ид — это было что-то…”. Человек, который говорит это вам, на самом деле не знает, что Фрейд называл словом “ид”. Его провал с номенклатурой произошел еще до возникновения непонимания между вами.

На самом деле в первую очередь вы действительно должны приложить это к себе и к жизни, здесь это становится совершенно необходимо. Вы должны приложить это к себе, вы должны приложить это к жизни. “Существует эта вещь в жизни или нет? Существует это в моей жизни или это существует в чьей-то еще жизни, о ком я знаю? Знаю ли я какой-нибудь случай, который демонстрирует это явление?” И вы начинаете вглядываться в это, и вы найдете, что причина, почему это не хочет идти таким образом, обычно в том, что в дело вмешалась кнопка или что-то подобное. Просто рассмотреть это, попробовать: “Как это приложимо ко мне? Как это применимо к жизни? Применялось ли это когда-нибудь к жизни? Видел ли такое кто-нибудь еще?” и “Знаю ли я какой-нибудь случай или происшествие, которое может быть иллюстрацией к такой вещи?” Что ж, оставшиеся 10 процентов, о которых я здесь говорил, они тоже испарятся, и вы скажете: “А, да, теперь я это понял”.

Если вы хотите накрепко запутаться, привести себя в замешательство, тратить уйму времени на каждый зачет и идти все медленнее, медленнее, медленнее и медленнее, просто начните пропускать слова, о которых вы не знаете, что это такое. Вы прочли полстраницы, и вот совершенно внезапно там слово, которого вы никогда раньше не видели. Только скажите: “Ладно, я пойму это потом”, и идите дальше. Почему бы вам не сказать просто: “Хорошо, прямо сейчас я перережу себе горло и добавлю несколько недель к своему курсу”, — потому что именно это вы сделаете. Вы не сможете не запутаться к концу этой страницы.

Следование этой процедуре даст вам чертовски крепкую хватку в том, что вы знаете. Внимательное изучение не обязательно должно быть либо очень детальным, либо блестящим, либо мудрым, либо каким-то еще, оно просто внимательное. И вот вы все время работаете с предметом по принципу: быть внимательным, – и вот к чему вы внимательны: когда вы идете вниз по странице, чики-чики-чики-чики, и вдруг видите такое слово “ бужум” *Бужум - имя воображаемого существа из произведения английского писателя Льюиса Кэрролла “Охота на Снарка” (где само слово “снарк” образовано как комбинация английских слов “змея” и “акула”). Бужум, кроме того, название необычной формы дерева, произрастающего только в пустыне Бажа в Мексике.'', “Это что за черт?”

Следующая вещь касается содержания самого предмета — состава материала и его понимания. Вот второе. Можно спокойно придумать название и определение для чего-то, но что было названо этим именем? И если вы очень-очень умны, вы будете терзать и терзать его, и рычать на него, и ходить кругами вокруг этого кусочка предмета изучения. Сейчас мы говорим о вещи. Мы не говорим об имени этой вещи, мы говорим о самой этой вещи. Вам надо ходить кругами вокруг любой части предмета изучения, пока не получите хорошего понимания, к чему это все. “О чем, черт возьми, мы сейчас говорим?”. Ясно?

Сейчас я покажу вам, как вы можете сглупить: это продолжить. Прочтите следующее за ним слово, в надежде, что так или иначе объяснение упадет вам на колени. Сделайте вид, что ничего такого не было – и вы себя погубили. “Что это за слово бужум?” Парень, лучше выясни сразу.

Я дам вам представление об этом: вы говорите: “Человек имеет плохое мнение о другом человеке потому, что у него есть оверт против этого человека”. Отлично, вот вам вещь. Это механизм, который отражает последовательность оверт-мотиватор, это одно из его проявлений. Джо бесится на Билла, и если немного поискать, то обнаружится, что он бесится на Билла потому, что сделал что-то Биллу. Джо сделал что-то Биллу. Но это противоположно объяснению, которое все дают в жизни, поэтому это очень легко прочесть наоборот. Поскольку в жизни это так, у вас в голове это может — дзынь! — сложиться неверно.

Можно глянуть на остаток предложения: “Нет ли здесь иносказательного описания того, что такое бужум , как это иногда бывает? Или здесь ничего? Безусловно, предполагается, что я знаю это слово. Это не новое слово, потому что оно не объясняется в этом параграфе, значит, это слово, которое я знаю...”

“Джо бесится на Билла, потому что Билл что-то сделал Джо. Да, я это понимаю”. И вы утеряли всю суть. И если вы поняли это вот так, то потом на самом деле никогда не поймете, как вытянуть оверт, или зачем нужно это делать. Это знание просто улетело как дым! Очень важный механизм! “Джо бесится на Билла, потому что Джо что-то сделал Биллу”. Отлично, вот эта вещь.

Парень, если ты пойдешь дальше, ты просто запрешь себя в красивой маленькой комнатке с медной табличкой “Тайна” и здесь ты и останешься бродить с лампой, заглядывать в темные углы и удивляться, что же тебя морочит. Потом ты подумаешь, что тебя заморочили в самом предмете; что тебя заморочили во всем, а ты просто проследи события в обратном порядке до того времени, когда читал этот параграф и не понял в нем слова, так что, конечно, там не состоялось общения. Непониманием слова ты препятствуешь любому общению; между тем, что ты изучаешь, и самим собой. Ты также подавил общение между собой и другими одиторами, и ты также, и это совсем странно, подавил свое общение с преклиром, потому что есть что-то в преклире, что ты из-за этого не можешь распознать, потому что не знаешь, что это такое.

Есть несколько моментов, которые могут встать на пути принятия вами этой мысли, и в первую очередь то, что это не обычный или не ординарный образец мышления, и это мешает вам по причине неверного истолкования. Вы думаете, что прочли что-то, чего там нет. Поскольку это так привычно видеть в обратном виде, вы думаете, что прочли это в обратном виде. Или это настолько общепринято в обратном виде, что это [настоящий смысл] кажется просто невероятным.

Но соблюдая это как обычную практику в обучении, ты обнаружишь, что способен учиться. Кому-то хорошо ходить вокруг и говорить: “Ну, ты просто не способен учиться и ты просто не сможешь себя ни к чему приложить”, и всякие такие вещи. Они делали это с людьми в школах; они делали это со мной. Они любили повторять: “Ты не знаешь, как учиться”.

И вот следующее, что встает на вашем пути: невероятность этого. Вы говорите: “Да, но не может быть, чтобы это было правдой”. Ради Бога, когда вы сталкиваетесь с невероятностью чего-то, убедитесь, что знаете, во что вы не верите. Это важно — это важно. Давайте знать, во что мы не верим.

И я привык говорить: “Гляди, как интересно. Я не знаю, как учиться”, и принял это, что я не знаю, как учиться. Не знаю, сильно ли я тогда сокрушался по этому поводу, но мне удалось, в конце концов, обнаружить, что их речи тоже не сопровождались никакими методами обучения.

А для того чтобы узнать, во что мы не верим, нам нужно опять сделать первый шаг — номенклатура. “Правильно ли я понял это слово? Эта вещь, этот механизм, явление — правильно ли я это понял?” И вы обнаружите, перепроверяя себя на этом шаге “невероятности”, что примерно в 90 процентов случаев вы не поверили в неправильное. Вы не поверили не в то, что здесь было. Вы не поверили во что-то другое.

Другими словами, вам говорили: “Вы не знаете, как подвесить крючок к небесам, и, следовательно, вы действительно очень глупы, раз не знаете, как подвесить крючок к небесам”. И это все равно что ловить бекасов, своего рода розыгрыш, видите? Предполагается, что вы будете часами стоять в лесу и держать мешок, пока они загонят в него бекасов. На самом деле они сидят дома и пьют кофе; а вы стоите в сыром лесу часами. Это очень грубый розыгрыш. Они говорят: “Вы не знаете, как учиться”. Ну что за претенциозные люди! Они тоже не знают, как учиться. Нет предмета, называемого “учиться”. Если бы был предмет, называемый “учиться”, ему бы начинали учить еще в детском саду. Его бы начали преподавать вам прежде, чем вы попали в высшую школу. Вам бы сказали: “Вот как надо учиться”.

Когда вы натыкаетесь на что-то такое, что просто “Эээ???”, и говорите: “Этого не может быть! Что? Что? Этого не может быть. Нет, этого не может быть!” — вместо того, чтобы пойти и прыгнуть в озеро или принять синеродистый калий, нужно просто проверить номенклатуру и описание самой этой вещи. Теперь, когда вы проверите эти два момента, то, возможно, обнаружите, что понимали что-то наперекосяк, и что это “невероятное” не только совсем не невероятно, но даже легко наблюдаемо. Это — около 90 процентов случаев.

Я сталкивался с разнообразными системами, которых нет в официальных учебниках. Я просмотрел их – помните “Специальности Пита Смита *Специальности Пита Смита: Пит Смит был продюсером и читал текст от автора в коротких юмористических фильмах, где люди учились делать простые вещи, например: играть в кегли, накрывать на стол и т.д.” из далекого прошлого, когда его часто показывали на экране, розыгрыши из короткометражных комедий? Да, я видел методы запоминания и методы познания, поданные в такой форме, но я никогда не видел их в виде учебника.

Остальные 10 процентов случаев — вы просто не могли понять, как это работает таким образом. Вернитесь назад и проверьте свою номенклатуру, проверьте, что это за вещь, в которую вы не верите, проработайте это как следует. Если вы до сих пор не представляете, как это так происходит, то приведите себе несколько примеров того, как это происходит так и как это происходит не так.

Я сам разработал метод – (цитата) “метод обучения” – вот вам подтверждение, и я живо помню его применение на поле истории. Это просто не начинать следующего абзаца, пока я не был в состоянии закрыть глаза и оттарабанить предыдущий. Это не увеличило моих познаний в истории. Я продвигаюсь гораздо лучше, когда просто читаю учебник истории. В конце концов, когда я заканчиваю учебник истории и кто-то спрашивает у меня даты, я заглядываю в книгу. Я обнаружил, что лучше всего делать это именно так.

Это в действительности первый момент, когда вы на самом деле должны приложить это к себе и к жизни, где это становится совершенно необходимо. Вы должны приложить это к себе, приложить это к жизни. “Существует ли это в жизни или нет? Существует ли это в моей жизни и существует ли это в жизни кого-то из моих знакомых? Есть ли какой-нибудь случай, который демонстрирует это явление?”.

Другой метод обучения, который я разработал для себя в школе, может представлять некоторый интерес: и он состоял в том, что я брал все книги по предмету, которые только мог добыть, и читал их все, не пытаясь сосредоточиться ни на одной из них.

И вы начинаете вглядываться в это, и обнаруживаете, что причина, почему это никак не может быть таким образом, заключается обычно в том, что тут возникла какая-то кнопка или что-то подобное. Вы не посмели поверить, что это так — просто при проверке этого, пытаясь ответить на вопросы: “Как это применимо ко мне? Как это применимо в жизни? Применялось ли это когда-нибудь к жизни? Видел ли такое кто-нибудь еще?”, и “Знаю ли я какой-нибудь случай или что-то такое, что может быть примером такой вещи?”. Что ж, оставшиеся 10 процентов, о которых я здесь говорил — они тоже испарятся, и вы скажете: “А, да, теперь это понятно”.

Я думаю, та заоблачная слава, которой я достиг, и которой повсюду хвастал, меня даже звали читать лекции налево и направо, заставляла меня чувствовать себя несколько неловко. Я взял американскую историю и просто собрал все учебники, которые мог достать по этому предмету, и прочел их все, включая пятитомную Историю Соединенных Штатов Вудро Вильсона *Вильсон, Вудро (1856 - 1924), двадцать восьмой (1913 - 1921) Президент США. . Это одна из тех вещей, которые хранят в книжном шкафу, чтобы последний не упал в случае землетрясения.

Следование этой процедуре дает вам чертовски хорошее понимание того, что вы узнали. Осторожная учеба не обязательно должна быть скрупулезной, блестящей, мудрой или какой-то еще. Она просто осторожна. И вот вы все время работаете по принципу — быть осторожным с этим предметом — и вот то, по поводу чего вы осторожны: вот вы идете по странице, там-парам-парам-парам, и вдруг видите слово “буджум”*. “Это что за черт?”

И я прочел все эти учебники.Единственное – я никогда не говорил профессору, что поскольку у меня была аллергия на его очень, очень плохую прозу, я никогда не читал свой школьный учебник . Я никогда не читал школьный учебник. Я прочел все другие учебники, на которые смог наложить лапу, но я не мог выдержать его прозу. Его язык был ужасен, это было что-то социалистическое, мудрено переплетенное и назидательное до крайней степени. Не то чтобы там было полно трудных слов; на самом деле мужик как бы играл в поддавки. Места, где он мог бы использовать хорошее, большое, пышное слово, он занимал каким-то неуклюжим словом и так далее. Он не умел писать, видите, и поэтому я не читал школьного учебника, но зато читал все другие учебники, и получал – о, я не знаю, – 5 с плюсом, и читал им лекции по истории, и получал золотые звезды и серебряные кубки, и всякие такие вещи, как великолепный студент. На самом деле я до такой степени в это вник, что просто охватил все одним взглядом. И я обнаружил, что это довольно надежно, как метод, очень надежно, когда недоступна никакая другая подготовка – как это бывает в американской школе.

Сейчас я покажу вам, как можно поступить глупо: продолжить читать. Прочтите следующее за ним слово, в надежде, что так или иначе объяснение свалится вам в руки. Пропустите это слово — и вы себя погубили. “Что это за слово буджум?”. Да, это лучше выяснить прямо сейчас.

Когда недоступно абсолютно никакое обучение, что вам нужно сделать – так это взять все книги по этому предмету, которые у вас есть в поле зрения, и затем просто прочесть их все от корки до корки, очень строго следя за тем (я это буду делать, и делаю, и всегда делал), чтобы не пропустить ни одного слова, которого вы не знаете. Раздобудьте себе огромный словарь, и соберите что-нибудь вроде антологи или чего-то подобного, и находите любое неизвестное вам слово и выясните, к чему оно относится, и усвойте это слово по-настоящему хорошо и двигайтесь дальше. Неважно, прочтете ли вы эту книгу за пять часов, понимаете? Неважно, насколько быстро вы прочтете или не прочтете книгу.

Можно глянуть на остаток предложения: “Нет ли здесь заключенного в скобки описания того, что такое буджум, как это иногда случается? Или… нет — там ничего нет. Явно предполагается, что я знаю это слово. Это не новое слово, потому что оно не объясняется в этом абзаце, значит, это слово, которое я знаю…”.

Это при отсутствии приемлемого профессионального обучения по любому предмету. Это очень хороший метод, превосходный метод, на самом деле, потому что вы так часто видите это слово, вы так часто его находите, что в конце концов, вы точно знаете, что это.

Если пойти дальше, то вы просто запрете себя в красивый маленький медный замок под названием “Тайна”, и здесь вы и останетесь бродить с лампой, заглядывать в темные углы и удивляться, что ж тут такого таинственного. Потом вы подумаете, что тайна скрыта в самом этом предмете; что тайна скрыта в чем угодно — а если просто отследить события в обратном порядке до того времени, когда вы читали этот абзац, то окажется, что вы не поняли в нем этого слова, так что, конечно, общения не состоялось.

Вы говорите: “Опять этот “Профиль Рембрандта” *“Профиль Рембрандта” - тип освещения в портрете, когда ближайшие к камере плоскости освещены меньше, чем удаленные..Черт, что же это значит, “Профиль Рембрандта”? Ну, “Профиль Рембрандта” – это на самом деле – ну, я думаю, это что-то написанное Рембрандтом *Рембрандт Харменс ван Рейн (1606 - 1669), гениальный голландский живописец, рисовальщик и гравер., но здесь подразумевается что-то еще. Вернусь назад. Я видел, что это упоминалось выше. Вот описание этой штуки. Так, так, так... А-а, я понял! Это когда главный источник света не освещает фронтальную плоскость лица. То есть это показ первого плана с помощью только дополнительного освещения. Это хорошо, да-а. Теперь я понял. Ладно”. И вы идете дальше, и вот уже забыв об этом, но несколькими главами ниже вы натыкаетесь на “Профиль Рембрандта”. “Что-что? Что-то о дополнительном освещении. Да. Хорошо, я знаю, где это можно найти. Я пойду назад. А, да. Да. Главный источник света за спиной человека, дополнительное освещение – спереди. Да-а. Лицо, в основном, в тени. Да-а, понял. Больше ничего”.

Не понимая слов, вы препятствуете любому общению. Вы препятствуете общению между тем, что вы изучаете и самим собой. Вы также препятствуете своему общению между собой и другими одиторами, и вы также, как ни странно, препятствуете общению между собой и преклиром, потому что в преклире есть что-то, чего вы не распознаете, так как не знаете, что это такое.

Позже, пробежав эти главы до конца – в другом учебнике по тому же предмету – “Когда вы снимаете “Профиль Рембрандта”...” – и так далее, и так далее, и так далее, и так далее, – “Вот оно как! Туда надо еще добавить прожектор *Прожектор - в фотографии, любой источник света или рефлектор, используемый для того, чтобы сгладить тени, отбрасываемые главным источником света.Прожектор - в фотографии, любой источник света или рефлектор, используемый для того, чтобы сгладить тени, отбрасываемые главным источником света. для подсветки. Идет”. Видите, слово больше не заводит вас в тупик.

Но следуя в учебе такого рода процедуре, вы обнаружите, что обретаете способность учиться. Кто-то вполне может подойти и сказать: “Можно ведь учиться и без применения этого”, или что-то типа этого. Так делают в школах, так делали это со мной — мне постоянно повторяли: “Ты не знаешь, как учиться”.

Такое выискивание слов и значений, и так далее – это как разрушительный поток, который неустанно день за днем подмывает берега, пока не станет хорошей, сильной, полноводной рекой.

И я сказал: “Так, интересно. Я не знаю, как учиться”, и принял это — что я не знаю, как учиться. Я не стал сильно шуметь по этому поводу, но мне удалось, в конце концов, обнаружить, что это утверждение не было подкреплено никакими методами учебы.

На самом деле, я не думаю, что есть блестящие студенты и тупые студенты. Я так совсем не думаю. Я так не думаю, потому что я никогда не видел реального соответствия между знанием предмета и остротой или тупостью студента. Но бывают аккуратные студенты и неаккуратные студенты. Студент может учиться очень быстро и оставаться очень аккуратным; это даже не очень связано со скоростью. Но он знает, когда он начинает тонуть. Это единственная вещь, которую он знает. Он дочитывает этот абзац до конца и совершенно внезапно обнаруживает, что у него нет ни малейшего представления, о чем, к черту, идет речь – о чем он читает, и тогда он возвращается назад и находит, где он запутался. А! Вот слово и вот явление, о которых он ничего не знает. Теперь, если он аккуратный студент, он откладывает все в сторону, до тех пор, пока не найдет, что это за слово и что это за явление, и что это точно значит, и добивается истины. Он может пройтись по этому тексту чуть дальше, чтобы посмотреть, нет ли определения в самой этой публикации. Но он ищет определение, он больше не занимается текстом.

Кто-то вам говорит: “Вы не знаете, как подвесить крючок к небесам, и, следовательно, действительно очень глупы, потому что не знаете, как подвесить крючок к небесам”. Это все равно что ловить куликов, своего рода розыгрыш. Предполагается, что вы будете часами стоять в лесу, держа мешок и ожидая, когда в него загонят куликов *Довольно известный английский розыгрыш: приятеля просят поехать в лес и ждать в условленном месте, когда к нему выбегут кулики, которых якобы будут гнать с другой стороны. Парень едет в лес и стоит там один. См. далее текст лекции. . На самом деле они сидят дома и пьют кофе; а вы часами стоите в сыром лесу. Этот розыгрыш не менее жесток.

Таков внимательный студент, и его сообразительсность по данному предмету зависит от степени, в какой он делает это. Не зависит от врожденного таланта или чего-то еще. Не зависит даже от его кнопок *Кнопка: пункт, слово, фраза, предмет или область, которая вызывает реакцию в человеке посредством слов или действий других людей и которая причиняет ему неудобство, смущает или расстраивает, или вызывает у него неуправляемый смех. Какая-то частность, которую человеческие существа считают вообще аберрирующей..

Они говорят: “Ты не знаешь, как учиться”. Мошенники! Они сами не знают, как учиться! Нет такого предмета — “учеба”. Если бы был предмет, называемый “учеба”, этому бы начинали учить еще в детском саду. Его бы начали преподавать вам прежде, чем вы попали в высшую школу, или что-то подобное. Вам бы сказали: “Вот как надо учиться”.

В Саентологии, из-за чрезвычайного объема обучения, которое мы получаем, и поскольку мы изучаем то, каким образом мы обучаемся, необходимо иметь некоторые навыки в предмете обучения. Это становится абсолютным императивом в нашей среде – знать что-то о том, как учиться, и больше нельзя прийти к бедному, незадачливому студенту и сказать: “Ну, твоя проблема в том, что ты не знаешь, как учиться”, и пойти восвояси. Или сказать о каком-то другом студенте: “Да, он просто дурак, вот и все. Это все объясняет.” Черт возьми, это не объясняет ничего.

Я сталкивался с разнообразными системами, но их нет в официальных учебниках. Я видел их — помните “Специальности Пита Смита”* из далекого прошлого, когда его часто показывали на экране, розыгрыши, комедии-пятиминутки? Да, я видел методы запоминания, и методы познания, поданные в такой форме. Но я никогда не видел их в учебниках.

Мы слышим о студенте, быстром, как молния. Мы слышим и об очень-очень-очень быстром студенте, и мы слышим об очень-очень-очень-очень медленном студенте, и мы слышим об усидчивом студенте, и мы слышим о блестящем студенте; и честно говоря, эти классификации стоят не больше, чем вся психиатрия. Почему? Потому что никогда не было произведено одинаково быстрого обучения. Были только извинения и оправдания чего-то. Были попытки классифицировать что-то, что никто не раскусил. Так почему мы должны говорить о тупых студентах, и острых студентах и так далее?

Я разработал свой “метод учебы” — в качестве средства обороны, и я живо помню его применение в области истории; — просто не начинать следующего абзаца, пока не будешь в состоянии закрыть глаза и оттарабанить предыдущий. Это не увеличило моих познаний в истории. Я продвигаюсь гораздо лучше, когда просто читаю учебник истории. Когда я заканчиваю читать учебник истории и кто-то спрашивает у меня даты, я заглядываю в книгу. Я обнаружил, что лучше всего делать это именно так.

В обучении есть известные феномены, которые заслуживают комментария, и один из них – чудак, который может запомнить почти с первого взгляда, а потом вернуться назад и выдать запомненные слова. Я знал китайских студентов, которые могли посрамить в этом кого угодно и в Англо-Саксонском мире *Т.е. в странах, говорящих по-английски., и на Западе. Я знаю китайских студентов, способных пойти еще дальше и выдать вам целые страницы математических формул, их описаний и так далее. Это, наверное, самое чудное из того, о чем вы когда-либо слышали. Они приходили в школу на следующее утро со сделанными уроками, и о-го! Вы их спрашиваете: “Ну, отлично, теперь перейдем к формуле наклонной *Формула наклонной: наклонная линия - это линия под углом к горизонтальной. Формула наклонной - математический метод подсчета наклона прямой линии или участка кривой. В простых словах, величина наклона линии равняется частному от деления длины меньшего катета на длину большего..”

Единственный другой метод учебы, разработанный мной для себя в школе, который может представлять некоторый интерес, состоял в том, что я брал все книги по предмету, которые только мог добыть, и читал их все, не пытаясь сосредоточиться ни на одной из них.

“Хорошо, формула наклонной – это так-то и так-то, так-то и так-то, так-то и так-то, и ку-ку, ля-ля, ку-ку”. Все.

Наверное, самые великолепные оценки у меня были именно по этому предмету, и я повсюду этим хвастал, меня даже звали читать лекции налево и направо, что заставляло меня чувствовать себя несколько виноватым. Я взял американскую историю и просто собрал все учебники, которые мог достать по этому предмету, и прочел их все, включая пятитомную “Историю Соединенных Штатов” Вудро Вильсона*. Это одна из тех вещей, которые хранят в книжном шкафу, чтобы тот не упал в случае землетрясения [аудитория смеется].

Вы говорите: “Ого!”

И я прочел все эти учебники. Но я никогда не говорил преподавателю, что я никогда не читал учебник для этого класса, поскольку у меня была аллергия на его очень, очень плохую прозу. Я никогда не читал учебник для этого класса. Я прочел все другие учебники, которые только смог раскопать, но его прозу я терпеть не мог. Его проза была ужасна, это было что-то социалистическое, мудрено переплетенное и назидательное до крайности.

Не говорите сразу: “Ну хорошо, тогда это как раз те люди, которые нам нужны, чтобы построить плотину”, – потому что строительство плотин имеет очень мало отношения к обучению подобного рода. Мы даже не знаем, способен ли он решить примеры на этой странице, но, безусловно, он способен их запомнить. Так что, прежде всего это испытание памяти.

Не то чтобы там было полно трудных слов. На самом деле парень как бы все излишне упрощал — в местах, где он мог бы использовать хорошее, большое, напыщенное слово, он заменял его каким-то странным другим словом. Он не умел писать, и поэтому я не читал школьного учебника, но зато читал все другие учебники, и получал пятерки с плюсом, и читал им лекции по истории, и получал золотые звезды и серебряные кубки, и всякие такие штуки, как великолепный студент. А дело было просто в том, что я прочитал все, что попало в поле моего зрения. И я обнаружил, что это довольно надежный метод на тот случай, когда недоступна никакая другая подготовка, как случается в американской школе.

Если вы хотите проверить этого человека на экзамене, вы немедленно обнаружите, что с ним не так. Есть способ проэкзаменовать этого человека, который один будет одинаково честным и для инструктора, и для студента. Возьмите любое необычное слово, которое встретилось в первом абзаце, только что так бойко вам выданном, и спросите определение этого слова. (Определение, не данное в материалах, которые изучил этот человек.) И если вы хотите увидеть затравленный полный ужаса взгляд на чьем-то лице, спросите того, кто в совершенстве повторяет текст по памяти. Вы вонзили в него нож, потому что спросили что-то, что не есть память.

Когда недоступно абсолютно никакое обучение, что ж, вам нужно просто взять все книги по этому предмету, которые вам попадутся на глаза, и затем просто прочесть их все от корки до корки, очень строго следя за тем (я это буду делать, и делаю, и всегда делал), чтобы не пропускать ни одного слова, которого вы не знаете. Раздобудьте себе огромный словарь, и соберите что-нибудь вроде антологии или чего-то подобного, отслеживайте любое неизвестное вам слово и выясняйте, к чему оно относится, усвойте это слово по-настоящему хорошо, и затем плывите дальше.

Вы спросили определение некоторого слова. Теперь обратите внимание – если этот человек может выдать вам весь параграф и рассказать вам об этом все, но не может определить в нем одно слово, то этот человек должен пребывать в полной тайне относительно всего этого.

Неважно, прочтете ли вы эту книгу за пять часов. Неважно, насколько быстро вы прочтете или не прочтете книгу. Это при отсутствии пригодного для понимания официального обучения по какому бы то ни было предмету. Это очень хороший метод, превосходный метод, на самом деле, потому что вы так часто видите это слово, вы так часто его находите, что, в конце концов, вы узнаете, что это.

Таким образом, утерянная составляющая есть понимание. И естественно, утерянная составляющая – применение – покажет себя очень скоро. Вы понимаете, как это должно работать?

Вы говорите: “Опять этот “Профиль Рембрандта”. Черт, что же это значит, “Профиль Рембрандта”? Ну, “Профиль Рембрандта” — это на самом деле — ну, я думаю, это что-то написанное Рембрандтом*, но здесь подразумевается что-то еще. Вернусь назад. Я видел, что это упоминалось выше. Вот описание этой штуки. Так, так, так... А-а, я понял! Это когда главный источник света не освещает первый план. О, хорошо! То есть первый план освещается только отраженным светом. Это хорошо, да. Теперь я понял. Отлично”.

Другими словами, это очень, очень быстрое обучение проваливается также точно, как проваливается медленное обучение. И тот, и другой засыпаются на том же самом пункте совершенно одинаково.

Плывете далее, и, наконец, уже забыв об этом, несколькими главами дальше вы натыкаетесь на “Профиль Рембрандта”. “Что-что? Что-то о фоновом освещении. Да. Хорошо, я знаю, где это можно найти. Я пойду назад. А, да. Да. Главный источник света за спиной человека, спереди — только отраженный. Да. Лицо в основном в тени. Да, понял. Ничего такого здесь нет”. Позже, еще через несколько разделов — или в другом учебнике по тому же предмету — “Когда вы снимаете “Профиль Рембрандта”.”. — и так далее, и так далее, и так далее, и так далее, — “Вот оно как! Туда надо еще добавить прожектор. Ясно”. Видите, слово больше не тормозит ваше продвижение.

Если кто-то приходит и берет тот же самый текст, и начинает спотыкаться на каждом шагу, и старается отбарабанить это, но только комкает речь, экзаменатор может и у него спросить то же слово. “Каково определение этого слова?

Прояснение слов и значений действует как река, которая постепенно подмывает берега, пока не станет хорошим, сильным, полноводным потоком.

И он скажет: “Ну, я не знаю”. Того же поля ягода, что и быстро учащийся, не так ли?

На самом деле, я не думаю, что есть толковые студенты и тупые студенты. Я так совсем не думаю. Я так не думаю, потому что никогда не видел реального соответствия между знанием предмета и толковостью или тупостью студента. Но бывают осторожные студенты и неосторожные студенты.

Направление и конечная цель обучения есть понимание, и конечно, с непонятным словом посреди этого, и с непонятным явлением посреди этого, вы вообще не достигнете понимания. Вы достигнете неверия, непонимания. Вы получите тайну. Вы так получите, конечно, неприменение.

Далее, студент может быть очень быстрым и все же оставаться очень осторожным. Это не имеет прямого отношения к скорости. Но он знает, когда становится плохо. Это единственная вещь, которую он знает. Он дочитывает этот абзац до конца и совершенно внезапно обнаруживает, что у него нет ни малейшего представления, о чем, к черту, идет речь — о чем он читает, и тогда он возвращается назад и находит, где он запутался. А, ну, вот слово и вот явление, о которых он ничего не знает.

Теперь, если мы рассмотрим обучение чуть дальше, главная претензия к обучению – то, что оно не дает как немедленный мгновенный результат хорошего, чистого ясного применения. Это один из главных упреков современному образованию, основных поводов для критики, что вы готовите инженера – или образованию в прошлом – готовите инженера – и не рискуете послать его построить мост. Это в сфере применения или практики применения. Но если этот человек не может пойти и построить мост после того, как его научили строить мосты, конечно, тут утеряна знакомая составляющая.

Теперь, если это осторожный студент, он откладывает все до тех пор, пока не найдет, что это за слово и что это за явление, и что это точно значит, и не справится с этим. Он может пройтись по этому тексту чуть дальше, чтобы посмотреть, нет ли определения в самой этой публикации. Но он ищет определение — он больше не занимается текстом.

Но даже если так, если кто-то только тем и занимался, что бросался на него как сумасшедший , требуя определения каждого слова, на котором он спотыкался в материалах по строительству мостов, он должен быть способен пойти и разобраться в своем секстанте *Секстант: инструмент, используемый мореплавателями, землемерами, и т.д., для измерения величины угла между двумя объектами. и транзите, *Транзит: землемерный инструмент для измерения горизонтальных и вертикальных углов. и начать работать. Он должен. Он должен. Он получил серьезную задачу для приобретения компетентности, но он не будет делать это через барьер непонимания своей терминологии, непонимания своих инструментов, хотя теоретически он способен это сделать.

Таков осторожный студент. И его толковость по данному предмету зависит от того, насколько он это делает. Это не зависит от какого-то врожденного таланта или чего-то еще. Не зависит даже от его кнопок.

Однажды я обнаружил, что сам это делаю. У меня как раз был учебник по той параллельной проблеме, которую я изучал. Я просто располагал учебником, ничего более, и я нашел, как это делается, и применил сведения из учебника, и проблема разрешилась, бац! А у меня оставалось – что-то порядка , может быть, двух или трех секунд, чтобы сделать все это, потому что кое-что произошло и мне нужно было это очень быстро исправить. Просто учебник. Он сработал, сработал отлично.

В Саентологии, по причине гигантской величины охвата учебы, которую мы выполняем, и из-за того, что мы изучаем то, с помощью чего мы учимся, необходимо обладать некоторым мастерством учебы. Это становится просто необходимо в нашей среде — знать что-то о том, как учиться. Нельзя подойти к какому-то бедному, незадачливому студенту и сказать: “Ну, твоя проблема в том, что ты не знаешь, как учиться”, и пойти потом восвояси. Или сказать о каком-то другом студенте: “Да, он просто тупой. Вот и все объяснение”. Честно сказать, это ни черта не объясняет.

И вы должны и обязаны быть способны взять просто учебник, если это стоящий учебник и стоящий предмет, и применить его даже не будучи компетентны в предмете. Теперь, подумайте, каким вы можете стать молодчиной, если будете еще и компетентны в предмете. И вот почему мы изучаем одитинг, одитируя, видите?

Говорят, бывают студенты, быстрые, как молния. Говорят, бывают очень очень быстрые студенты, и говорят, бывают очень очень очень очень медленные студенты, и говорят, бывают зубрилы, и говорят, бывают блестящие студенты; но честно говоря, эта классификация не более обоснована, чем область психиатрии. Почему? Потому что никто никогда не добивался неизменного успеха в быстрой учебе. Были, очевидно, сплошные извинения и оправдания. Это попытки классифицировать то, что никто еще не раскусил. Так зачем тогда говорить о тупых студентах, медленных студентах и блестящих студентах ?

Но если эта другая составляющая аккуратного изучения пропущена, если пропущена терминология, вы не сварите каши. Так вы каши не сварите.

В учебе есть определенные явления, которые заслуживают внимания, и одно из них — чудак, который может запомнить почти с одного взгляда, потом вернуться назад и выдать заученные на память слова. Я знал китайских студентов, которые могли посрамить в этом кого угодно в англо-саксонском мире, или на Западе. Они способны делать это — выдавать целые страницы математических формул, их описания и так далее. Это самое фантастическое из всего, о чем вам приходилось когда-либо слышать — они приходили в школу на следующее утро со своими уроками, и ка-вау! Вы их спрашиваете: “Ну, отлично, теперь перейдем к формуле наклонной*”.

Я изучал этот параллельный предмет, очень напряженно, потому что это было исключительно важно и для предмета терминологии. Терминология – вот с чем, вы думаете, должен быть хорошо знаком человек, который долго занимался фотографией. Он не может не быть с ней знаком – о нет, нет, нет, нет; если он изучал текст за текстом, текст за текстом, текст за текстом!

“Хорошо, формула наклонной — это так-то и так-то, так-то и так-то, так-то и так-то, и кау-кау, пау-пау, кау-вау”. Все там.

Вот вы проходите какой-то небольшой курс, который абсолютно не касается цен на рыбу, не обнаруживает намерения сделать вас профи в какой-то деятельности и там сказано: “Вот так увеличить фотографию”. (“Самоучитель для начинающих Истмена” *Истмен, Джордж, (1854 - 1932), американский изобретатель и промышленник, усовершенствовал процесс изготовления фотопластинок и фотопленок, изобрел первую фотокамеру, известную как “Кодак”, основал крупную американскую фирму по производству фотооборудования и принадлежностей (“Истмен Кодак Компани). , знаете? Я их тонны перечитал). Так вот там сказано: “Молот, фунт, ударьте их виноградиной”, знаете? Не поняли. Пойдем в штыки: “Возьмите метасульфид *Реактив, используемый при увеличении фотографий. и вылейте его в болтоголку *Бессмысленное придуманное слово.”.

Вы говорите: “Вау!”. Но не приходите немедленно к выводу, что это как раз тот человек, который построит плотину — потому что строительство плотин имеет очень мало отношения к учебе подобного вида или характера. Мы даже не знаем, способен ли он решить задачи на этой странице, хотя, безусловно, он способен их запомнить. Так что, прежде всего это испытание памяти.

И вы говорите: “Взять что?”

Если вы, проводя экзамен этому человеку, хотите быть в нем уверенным, вы немедленно обнаружите, что именно с ним не так. Есть способ проэкзаменовать этого человека, и только он будет одинаково честным и для инструктора, и для студента.

А затем прямо на следующем уроке вы заняты изучением совершенно не связанного с этим места по тому же предмету – “Убедитесь, что вы наладили головной экран”.

Возьмите любое странное слово, которое было в первом абзаце, только что так бойко пройденном, и спросите определение этого слова (определение, не данное в материалах, которые изучил этот человек). И если вы хотите увидеть затравленный, полный ужаса взгляд, проделайте это с тем, кто в совершенстве повторяет текст по памяти. Вы просто метнули в него топор, потому что спросили то, что не является памятью.

“Что? Откуда, к черту, это взялось? Раньше мне это никогда нигде не встречалось. Экран для головы, экран для головы. Что же такое экран для головы? Туда-сюда, прыг-скок, смотрим в словаре, и так далее. А знаете что? Нет его в словаре. Вполне естественно, что определения этого слова в словаре нет. Но я его не знаю. Неважно, насколько глупым меня это делает. Прыг-скок, чик-трак. Наконец, вы вычислили его по контексту и по иллюстрациям. Это была картинка всех необходимых фотографических материалов. Очевидно, головной экран это то, что вы ставите под углом к основному источнику света, чтобы сделать выступающее ухо менее выступающими. Просто, не так ли? Головной экран! Кто бы мог себе представить. Бессмысленная, но очень обычная часть снаряжения.

Вы спросили определение какого-то слова. И если этот человек может выдать вам весь абзац и рассказать вам об этом все, но не может дать определение одного слова в нем, то, должно быть, все это кажется ему совершеннейшей тайной.

Малый, который писал учебник, будучи столь хорошо знаком с предметом, мог бы сделать то же самое заявление, что и вы. Вы бы сказали: “Ну, сначала, конечно, поставьте свой Э-метр на стол”. Вы бы сказали это почти саркастически. “Ну, вы поставьте свой Э-метр на стол, прежде чем начать одитировать”. Кто хотел бы достичь совершенного сарказма, сделал бы именно такое замечание.

Так что упущенный компонент — это понимание. И, естественно, очень скоро после этого проявится другой упущенный компонент — применение. Понимаете, как это сработает?

Этот малый, этот парень, этот наивысший эксперт по портретам среди всех экспертов по портретам, говорит: “Ну, конечно, вы поставили головной экран, чтобы убрать это. Это способ ослабить свет”. Он бросает это мимоходом. “Вот так убираются выступающие, нежелательные черты модели в портрете. Вы ослабляете свет, падающий на них”.

Другими словами, эта очень, очень быстрая учеба проваливается точно так же, как проваливается медленная учеба. Другими словами, и тот, и другой неизменно засыпаются на том же самом пункте. Если кто-то приходит и берет тот же самый текст, и начинает спотыкаться на каждом шагу, и старается что-то там такое изобразить, бубнит под нос, экзаменатор может и у него спросить то же слово. “Каково определение этого слова?”.

“Чем вы ослабляете свет?”

И он скажет: “Ну, я не знаю”. Тот же тип, что и быстро учащийся, не так ли?

Получайте тот же ответ из учебника: “О, не будьте ослом!”

Поэтому, направление и конечная цель учебы — это понимание, и конечно, с неизвестным словом посреди этого, и с неизвестным явлением посреди этого, вы не достигнете никакого понимания. Вы получите неверие и непонимание. Вы получите тайну. Вы так же получите, конечно, неприменение.

“Да, но чем вы ослабляете свет, а?”

Теперь, если мы рассмотрим учебу чуть дальше, главная претензия к учебе — то, что она не дает непосредственного и мгновенного результата в виде хорошего, чистого, ясного применения. Это есть (или была) одна из главных жалоб на современное образование, основной повод для критики — обучив инженера, вы не рискуете послать его строить мост. Это относится к сфере применения, к практическому применению. Но если этот человек не может пойти и построить мост после того, как его обучили строить мосты, конечно, тут утерян такой компонент, как “опыт работы с тем, с чем имеешь дело”.

“Вы ослабляете его головным экраном, конечно, идиот!”

Но даже если кто-то только тем и занимался, что наезжал на него как сумасшедший, требуя определения каждого слова, на котором тот спотыкался в материалах по строительству мостов, инженер все равно должен быть способен пойти, поставить свой секстант* и теодолит*, и приступить к работе. Он должен, должен. Теперь перед ним стоит ужасная задача — обретение опыта работы с тем, с чем он имеет дело, но он не сможет справиться с ней, если ему мешает барьер непонимания терминологии, непонимания инструментов, хотя теоретически он это сделать способен.

“Что такое головной экран? Что такое головной экран? Что это за вещь? Сделайте это объективом фотоаппарата, чтобы голова у парня была показана, как надо.”

Однажды я обнаружил себя в таком положении. Я просто обладал знанием способа решения одной проблемы на уровне текста учебника — по тому параллельному предмету, что я изучал. Я просто обладал знанием способа решения этой штуки на уровне текста учебника, ничего более, и я увидел это, увидел, что это произошло, — применил это знание, и все разрешилось, бац! У меня было что-то порядка, может быть, двух или трех секунд, чтобы сделать все это. Потому что что-то происходило, и мне нужно было это быстро исправить. Просто учебник. Это сработало, и сработало отлично.

Это было очень забавно, потому что я мог посмотреть на предмет со стороны, взглянуть на те самые проблемы обучения, с которыми сталкиваетесь вы, и я анализировал эти проблемы и собирал их вместе. То, о чем я вам говорил, и то, о чем я только что вам сказал, это взгляды, которые я выработал, и, насколько я знаю, они применимы в нашей сфере, и я думаю, что в результате вы совершите определенный прогресс.

И вам нужно и должно быть способным просто взять учебник — если это достоверный учебник и достоверный предмет — и применить его напрямую, даже не обладая опытом. Теперь только вообразите, каким крутым спецом вы можете стать, если будете при этом еще обладать опытом. И вот почему мы изучаем одитинг, одитируя!

Это все, что касается обучения; может быть, вы ждали, что в обучении будет множество гораздо более сложных моментов, но нет более сложных моментов, чем те, которые я только что вам изложил.

Но если этот компонент — осторожность в учебе — упущен, упущена номенклатура, то каши вы не сварите *В англ: “you can’t make the boat” — букв: “вы не построите судно”. . Так вы каши просто не сварите.

Конечно, если бы вы не читали и не писали по-английски, вам пришлось бы изучить гораздо больше слов, но помните, что и это было бы просто изучение терминологии. Так что и это подпадает под указанные сферы.

Я изучал этот параллельный предмет очень напряженно, потому что он также труден и в плане терминологии. Терминология — вот с чем, как вам представляется, должен быть хорошо знаком человек, который долго занимался фотографией. Он не может быть с ней незнаком — о нет, нет, нет, нет. Он не может быть с ней незнаком, если он изучал текст за текстом, текст за текстом, текст за текстом!

Человек, который не может говорить вообще, или, скажем, животное, которое пытается подняться до этого уровня: он совершенно лишен общения, у него нет голосовых связок, прежде всего он не может получать образование. Вы говорите: “Ну, это совершенно потерянное существо”. Ну, я не хочу сразу терять это существо, потому что я уже поднял животных в тоне до заметной степени, и уже встречал собак, которые могут говорить?

Если вы проходите какой-то небольшой курс, который абсолютно ни на что не претендует, не предназначен для того, чтобы сделать из вас профи в какой-либо области деятельности, и там сказано: “Вот так проявлять фотографию” — “Самоучитель Истмена* для начинающих любителей”. Я таких тонны перечитал. Нет, это не имеет никакого отношения к сути. Там сказано: “Бей, круши, стреляй картечью”, знаете, — “не тормози. Атака в штыки. Возьмите метабисульфит* и вылейте его в яттапин*”, — и вы говорите: “Взять что?!”.

Да-а, однажды я встретил пса, который говорил “Жрать” каждый раз, когда был голоден. Как-то он с этим справился. Он использовал кое-какую Голливудскую схему дыхания по диаграмме. Но когда был голоден, он мог сказать это довольно отчетливо. Пугал людей почти до смерти, потому что они говорили: “Ну, это протрясающе. Собаки обычно рычат? А хозяйка, которая научила его, была просто очень и очень насчет слов.” И затем они слушали собаку, а собака говорила: “Жрать!”, а они – “О-о-ох!”

А затем прямо в следующем уроке вы изучаете совершенно не связанное с этим дело — “Убедитесь, что вы правильно поставили козырек”.

А однажды я говорил со слоном, который хотел, чтобы его сфотографировали. Поэтому я вам говорю, что встречался с животными, которые знают свои реплики много лучше, чем их дрессировщики, и иногда им приходилось вытаскивать дрессировщика во время спектакля, чтобы он выглядел более-менее.

“Что?! Откуда, к черту, это взялось? Раньше мне это никогда нигде не встречалось. Козырек, козырек. Что же такое козырек?”. Туда-сюда, прыг-скок, смотрим в словаре. А знаете что? Нет этого в словаре. Это такое привычное слово, что они не потрудились дать ему определение. “Но я его не знаю. И неудивительно, что я чувствую себя таким идиотом. Так-так, ага”. Наконец, вы вычисляете это по контексту и по иллюстрациям. Там было изображение всех необходимых фотографических материалов. Очевидно, козырек — это створка, которой вы заслоняете края основного источника света, чтобы сделать оттопыренные уши менее оттопыренными. Просто, не так ли? Козырек? Кто это придумал, черт! Бессмысленная, но очень обычная часть снаряжения.

Итак. Я не знаю, какие препятстсвия есть в общении. Недавно у меня был намного более углубленный взгляд в пятую динамику, чем раньше, и я узнал, что можно пойти гораздо глубже в пятую динамику.

Малый, который писал учебник, будучи столь хорошо знаком с предметом, мог бы сделать то же самое заявление, что и вы. Вы бы сказали: “Ну, сначала, конечно, вы готовите на столе Э-метр”. Вы бы сказали это почти саркастически, не так ли? “Ну, вы готовите на столе Э-метр, конечно, прежде чем начать одитинг”. Если вы хотели бы быть по-настоящему саркастичным, вы бы сделали такое замечание.

Но в любом случае, как бы то ни было, дело в том, что использование в общении терминологии языка, может стать первым барьером для способности говорить или общаться. И это остается истиной для парня, который знает английский, который может читать, который сидит здесь и так далее; это по-прежнему его первое препятствие. Но конечно, он на таком высоком уровне общения, что пренебрежительно относится к этим маленьким неспособностям общаться и не обращает на них внимания. И не обращая на них внимания, затем, конечно, он падает вниз головой, когда попадает в область обучения, и это почти первое место, на котором он падает.

Этот парень, этот малый, этот эксперт по портретам среди всех экспертов по портретам, говорит: “Ну, конечно, вы установили козырек, чтобы убрать это. Это способ ослабить освещенность”. Он бросает это мимоходом. “Вот так вы ослабляете выступающие, нежелательные черты модели в портрете. Вы сдерживаете свет, падающий на них”.

Есть много способов, которыми можно заставить человека потерпеть неудачу в обучении, но прежде всего, если откажете ему в осознании необходимости понимания используемых в обучении символов. Это может быть большим провалом в области обучения.

“Чем вы сдерживаете свет?”.

Мы никогда не публиковали словаря как такового. Есть несколько рукописей словарей, но они, к несчастью, все дожидаются того, что я их заново отредактирую от начала до конца, а в них получается фантастическое количество слов; и нужно лишних 12 часов сверх обычных 48 в 24-х, чтобы завершить эту работу, это очень сырой материал. И я не хотел браться за эту работу, пока не почувствую, что она хорошо завершена, так что только где-то сейчас она должна быть завершена. Но я упорядочивал определения разнообразных слов на уровне VI, и это, я уверен, было опубликовано, так что вы можете посмотреть эти вещи и узнать, что к чему.

Из учебника вы получаете тот же ответ: “О, не будьте ослом!”

Но несмотря на отсутствие словаря терминов, вы, тем не менее, можете найти эти слова, они известны, и люди вокруг знают, что они означают, и на самом деле это не слишком убедительная отговорка. Вам понадобится полчаса, чтобы узнать, что значит слово! Парень, это полчаса, которые не умножатся и не прибавятся в конце твоего курса, когда ты будешь барахтаться тут, удивляясь, почему у тебя нет впечатления, что ты сделал хотя бы первые шаги в этом конкретном направлении.

“Да, но чем вы ослабляете свет, а?”.

Хорошо, надеюсь, что то, о чем я рассказал вам сегодня, будет несколько полезно для вас.

“Козырьком, конечно, идиот!”.

Спасибо вам большое.

“Что такое козырек? Что такое козырек? Что это за вещь?”.

“Поставить его”.

“Поставить его на линзы камеры так, чтобы не было видно голову парня?”. [аудитория покатывается со смеху].

Это было очень забавно, потому что я смог посмотреть на предмет под другим углом, взглянуть на те самые проблемы учебы, с которыми сталкиваетесь вы. И проанализировал эти проблемы, и разобрался. То, о чем я вам говорил, и то, о чем я только что вам сказал — это взгляды, которые я выработал с помощью этого, и, насколько я знаю, они применимы в нашей сфере. И я думаю, что в результате у вас будет определенный прогресс.

Вот все, что касается учебы; может быть, вы ожидали, что в учебе будет множество гораздо более сложных моментов, но более сложных моментов здесь нет, только те, которые я только что вам изложил.

Конечно, если бы вы не читали и не писали по-английски, вам бы потребовалась большая работа в изучении номенклатуры. Но помните, что это была бы просто большая работа в изучении номенклатуры. Так что это верно даже здесь.

А если человек не может говорить вообще, или, скажем, животное, которое пытается подняться до этого уровня: оно совершенно вне коммуникации, у него нет голосовых связок? Как ему получать образование? Вы говорите: “Ну, это совершенно гиблое дело”. Ну, я не готов немедленно и полностью с этим согласиться, потому что я уже поднимал животных по тону в заметной степени, и уже встречал собак, которые умели говорить.

Да, однажды я встретил пса, который говорил “Жрать” каждый раз, когда хотел набить себе брюхо. Как-то он с этим справлялся. Он использовал какую-то голливудскую схему дыхания диафрагмой. И когда он был голоден, он мог сказать это довольно отчетливо. Пугал людей почти до смерти. Они говорили: “Ну, это забавно. Собаки обычно просто рычат. А хозяйка, которая научила его, просто подает ему особые знаки. Ну-ка…”. И затем слушали этого пса, и пес говорил: “Жрать!”, а они — “О-о-ох!” [аудитория падает со смеху]. А однажды я говорил со слоном, который хотел, чтобы его сфотографировали — я вам рассказывал, и я встречал животных, которые знали свои номера намного лучше, чем их дрессировщики, и им приходилось кое-как спасать дрессировщика во время спектакля, чтобы он не опозорился.

Я не знаю, какие препятствия есть в общении. Сейчас у меня намного более глубокое понимание пятой динамики, чем было ранее, и я обнаружил, что можно гораздо глубже разобраться в пятой динамике. Фактически, я довольно хорошо уловил идею о том, в какой МПЦ застряли конкретные животные, насекомые и так далее. И как они попадают в эту конкретную сферу, и как они в ней деградируют. Я стал достаточно здорово — достаточно здорово разбираться в этом.

Но в любом случае, как бы то ни было, все дело в том, что непонимание номенклатуры языка при общении — неспособность говорить или общаться — это первый барьер. И он [этот барьер] сохраняется — парень, который знает английский, умеет читать, принимается за учебу — но это по-прежнему остается для него первым препятствием. Но конечно, он на таком высоком уровне общения, что с презрением относится к этим маленьким неспособностям общаться [т.е. к непонятым терминам и словам], и пренебрегает ими [не считает нужным их прояснять]. А пренебрегая ими, затем, конечно, он терпит жуткий провал, попадая в область учебы. И это практически первое, в чем он терпит настоящий провал.

Есть много способов привести человека к провалу в учебе, но по большей части это именно отрицание им необходимости понимать используемые в общении символы. Такое отношение будет большим провалом в учебе.

Мы никогда не публиковали словаря как такового. Есть несколько рукописных словарей, но они, к несчастью, все зависят от того, чтобы я их заново отредактировал от начала до конца, а в них случается фантастическое количество слов; и нужно лишних 12 часов сверх обычных 48 в 24-х, чтобы завершить эту работу. Это очень сырой, сырой материал. И я особенно не хотел браться за эту работу до тех пор, пока не почувствую, что все более-менее утряслось, и примерно сейчас дело должно приблизиться к завершению. Но я даю определения разных слов на уровне VI, формулировки, и это, я уверен, будет опубликовано, так что вы сможете посмотреть на эти вещи и узнать, что к чему.

Но несмотря на отсутствие толстого словаря, вы, тем не менее, можете прояснить эти слова, они известны, и люди повсюду вокруг знают, что они означают, и на самом деле это не слишком убедительное оправдание. Вам понадобится полчаса, чтобы узнать, что значит слово! Но эти полчаса не умножатся и не прибавятся в конце курса, когда вы будете барахтаться там, удивляясь, отчего у вас такое чувство, что вы никак не можете понять простейшую суть предмета.

Ну, я надеюсь, что то, о чем я рассказал вам сегодня, будет для вас полезно.

Спасибо вам большое.