Уважаемый мистер Клоустон!
Хочу поблагодарить вас за ваше убедительное письмо, посвящённое данным, которые вы собираетесь представить в Королевскую комиссию Канады, по поводу «безумия как обстоятельства, освобождающего от ответственности» и «сексуальных психопатов-преступников».
Вы утверждаете, что Королевская комиссия Канады создана для исследования и информирования общественности по двум вопросам:
Как я понял из вашего письма, вы намереваетесь привлечь внимание к тому обстоятельству, что только обученный врач, при помощи специальных детекторов, если таковые есть в его распоряжении, способен сделать удовлетворительный анализ степени вменяемости человека. И по второму пункту вы предлагаете, чтобы для таких заключённых был предусмотрен (как часть наказания, которое сейчас определяется произвольным образом) период содержания под стражей, в течение которого заключённый должен проходить терапию, желательно саентологическую, и освобождать его следует только тогда, когда станет ясно, что он избавился от криминальных наклонностей, послуживших причиной его помещения под стражу.
Очень обнадёживает то, что Королевская комиссия сочла целесообразным исследовать эту область правосудия, и весьма воодушевляет, что она попросила человека вашего калибра изложить свои взгляды. Может быть, это приведёт к каким-то конкретным результатам и появится возможность изменить ситуацию к лучшему.
Вы спрашивали меня, считаю ли я ваш подход к этим проблемам разумным, и предлагали мне внести предложения, если таковые у меня появятся. И я хочу поблагодарить вас за эту возможность и за вашу любезность.
В десятой главе третьей книги «Дианетики: современной науки о разуме» есть трёхстраничное эссе, посвящённое «Юридической Дианетике», с которым, как я понял из вашего письма, вы некоторым образом знакомы.
Позвольте мне сделать общие замечания по этим проблемам, независимо от того, насколько полезными они для вас окажутся.
Само понятие «безумия» в законе запутанно, поскольку это щепка, плавающая в море уже существующего определения виновности. Любое замешательство относительно места безумия в законе восходит к тому, как в самом законе изначально определяются безумие и виновность.
Закон определяет «виновность» в какой-то мере как действие, сознательно совершённое человеком, знающим, что правильно, а что неправильно, и «безумие» - как неспособность отличать правильное от неправильного. Если закон основывается на идее, что все люди эгоистичны и эгоцентричны, тогда мы можем проводить различие между преступностью и безумием. Но если бы закон рассматривал человека как общественное животное, ему пришлось бы признать, что любое намеренное вредоносное действие становится возможным, когда рассудок человека больше не делает различий между правильным и неправильным. Иначе говоря, ни одному человеку, душевно здоровому в полном смысле этого слова, не придёт в голову совершать поступки, которые пагубно отразятся на его группе или обществе, поскольку он понимает, что последствия этих поступков ударят по нему так же, как и по остальным. И даже с практической точки зрения очевидно, что кражи, совершаемые вором, влекут за собой повышение бдительности органов правопорядка в этом районе, что, в свою очередь, ограничивает личную свободу самого вора.
Это главным образом проблема просвещённости самого закона. Вопрос стоит так: что именно закон и общество, чью волю выражает закон, готовы признать нормой? Готовы ли они признать эталоном более высокие нормы поведения, чем те, что навязывались законом в течение многих последних лет? Общество всё более и более склонно к пониманию преступности как «антисоциальности».
Юриспруденция может довольствоваться своим старым определением безумия как неспособности отличать правильное от неправильного. Но понимание этого вопроса может быть расширено путём исследований, подобных изысканиям, проводимым Королевской комиссией, и впоследствии, под давлением самого общества (чьи интересы в действительности представляют подобные комиссии), юриспруденция начнёт смотреть на безумие просто как на неспособность видеть различия.
В Соединённых Штатах определённые умонастроения последних лет затрудняли развитие судопроизводства. Главным образом это были рассуждения о «преступном уме» как об уме, который каким-то странным образом отличается от ума других людей, не являющихся преступниками. Но если взглянуть на это немного проще, станет ясно, что даже «преступный ум» подпадает под определение безумия, как его трактует закон, а именно - «неспособность проводить различия между правильным и неправильным». Очевидно, что человек поступает неправильно, когда вредит своим ближним, своей группе, своему обществу. Поэтому человек, который склонен совершать вредоносные действия, не отличает правильное от неправильного, и у него должны присутствовать хотя бы какие-то признаки безумия.
Здесь мы подходим к проблеме «где провести границу». В какой момент человек перестаёт быть разумным и превращается в преступника? В какой момент затем он превращается из преступника в сумасшедшего? Совокупность обычаев, положившая начало уголовному праву, давно предложила решение этой проблемы в своём собственном определении безумия.
Для того чтобы классифицировать преступников, нам следует классифицировать преступления. Здесь мы обнаруживаем, что преступления подразделяются на случайные и умышленные. Общество наказывает преступника только тогда, когда оно считает, что преступление является умышленным. Если преступление умышленное, тогда одной из целей, преследуемых преступником, было также нанесение вреда обществу. Таким образом, в широком смысле преступление можно назвать безумным поступком - и всё это укладывается в определение безумия, которое даёт закон. Можно утверждать, что, если человек опустился до преднамеренно вредоносного поступка по отношению к себе подобному, значит, он свалился по меньшей мере в начальную стадию безумия. Закон мог бы прорубить себе дорогу к выходу из этой ситуации, определив преступников в категорию «безумных». Учитывая, что прошлые системы наказаний не перевоспитали преступников и не снизили уровень преступности, более вероятно, что закон примет эту точку зрения, и он охотно принял бы её, если можно было бы продемонстрировать служителям закона, что неспособность преступников отличать правильное от неправильного можно изменить на пользу обществу. Поскольку было выявлено, что тюрьмы создают ещё более закоренелых преступников, вполне возможно, что закон без лишних неудобств мог бы поменять точку зрения на этот предмет и обращаться с преступниками как с теми, кем они на самом деле являются, — душевнобольными людьми.
Выбор в пользу противоположной точки зрения часто заканчивается для закона тем, что его предают. Имеется в виду точка зрения, согласно которой преступники могут ускользнуть от закона по причине «безумия». Если доказано, что преступник безумен, ему позволяется, по крайней мере до некоторой степени, избежать наказания, которое, будь он душевно здоровым, неизбежно последовало бы за его деянием. Закон, сохраняя это разграничение, уничтожает собственные цели и лишает себя своей добычи. Только при условии почти полного непонимания безумия можно было убедить людей, занятых в правительстве, что ярлык «безумный» должен позволять преступникам избежать наказания. Поэтому в какой-то мере самого безумия, похоже, боятся и терпят его.
Грубая и ужасная правда состоит в том, что, пока безумие служит обстоятельством, освобождающим от ответственности, такая ситуация будет провоцировать преступников становиться сумасшедшими. Более того, законы, которые позволяют избежать наказания, оборачиваются тем, что позволяют многим преступникам и дальше безнаказанно вредить окружающим, тогда как в противном случае этих людей можно было бы удержать в рамках. К примеру, слегка ненормальный человек из-за своего «психического состояния» может решить, что для него необязательно подчиняться закону, который ему в действительности абсолютно ясен. Позволяя таким преступникам избежать наказания, закон совершает большую ошибку.
Фиксируя внимание на том, что безумие, если оно доказано, освобождает человека от наказания, закон упускает из виду, что преступление, по-видимому, неизменно берет начало в недостаточной способности проводить различия: способность преступника проводить различия гораздо ниже той, которую счёл бы нормальной душевно здоровый человек. Закон столкнулся с загадкой безумия как с помехой правосудию, и поэтому при рассмотрении вины преступников постоянно приходится доказывать, что они не безумны, однако в действительности настало время считать сумасшествием сами преступные наклонности. Я работал со многими преступниками и, чтобы изучить преступный мир, одно время работал патрульным полицейским. И в результате самого пристального наблюдения я пришёл к выводу, что любой человек с криминальными наклонностями является по большому счёту сумасшедшим и что его безумие простирается гораздо дальше преступлений как таковых, оно доходит до галлюцинаций, мании преследования и умственной неполноценности, которые сами по себе являются симптомами безумия.
Безумие преступника берёт своё начало в убеждении, что первая группа, в которой он живёт, - его семья - не нуждается в нём и он никак не может быть ей полезен; и оно перерастает в убеждённость в том, что он не нужен обществу. Это, очевидно, корень той самой антисоциальности, которую мы называем преступностью. Далее это безумие развивается из-за общения с другими людьми, которые убеждены в том же самом и объединяются в группы на основе общей цели - потребности мстить обществу. Современные методы наказания и обычные действия полиции только укрепляют эту убеждённость. И что касается тюремных сроков, можно сказать, что чем больший срок получает преступник, тем более безумным он становится в смысле своих преступных наклонностей. Таким образом, общество обрекает себя на неприятности, превращая в жестокую реальность заблуждение этих людей, будто они не нужны никому, за исключением нескольких самых близких сообщников. Будучи заодно в своей жажде мести обществу, которое их отвергает, эти преступники в конце концов объединяются в собственное, отдельное общество. И конечным результатом этой нисходящей спирали является деградация общества в целом под давлением законов, которые, пытаясь усмирить некоторых, подавляют большинство. Без таких криминальных банд люди вроде Гитлера, обязанные своим приходом к власти исключительно подобным группам, вообще никогда ничего не добивались бы. Таким образом, тема преступности тесно соприкасается с управлением государством.
Итак, можно видеть, что использование безумия как обстоятельства, освобождающего от ответственности, должно быть запрещено, но в то же время все преступные наклонности, определяемые как намеренное причинение вреда обществу, следует считать большей или меньшей степенью безумия, и любой преступник должен быть, как вы и предлагаете, изолирован для прохождения лечения. Мы также поймём, если изучим эту проблему и увидим, какими бедствиями оборачивается для общества досрочное необоснованное освобождение преступников из тюрьмы, что преступник должен содержаться в изоляции от общества до тех пор, пока не будет установлено с большой долей уверенности, что он больше не будет вредить обществу. Последнее явно указывает на недостатки системы условнодосрочного освобождения, которая в лучшем случае неудачна и возлагает на комиссии по условно-досрочному освобождению всю полноту ответственности за обеспечение защиты общества от дальнейших преступных действий освобождённого заключённого.
В отсутствие методики лечения и практичных способов повлиять на эту ситуацию, такой образ действий скорее всего будет воспринят как в высшей степени негуманный. Даже непреклонный судья, возможно, содрогнётся, если ему сообщат, что безумие никогда не должно служить обстоятельством, освобождающим от ответственности, и что преступников следует содержать под стражей в течение всей их жизни, если понадобится, чтобы обезопасить общество от их деяний. Это очень строгие меры.
Сегодня, однако, несколько экспериментов продемонстрировали, что лечение людей с преступными наклонностями может проводиться с очень небольшими затратами для государства. Эта цена настолько мала, что составляет всего несколько центов на одного заключённого. При помощи группового процессинга в этой области сделано очень много. Само лечение проводится при помощи магнитофонных записей. Проблема не могла быть решена полностью, пока оставалось необходимым индивидуальное применение терапии, обусловленное особенностями технологии. Но с появлением группового процессинга большинство преступников могут быть исправлены и, в зависимости от их душевного здоровья, освобождены комиссиями по условно-досрочному освобождению без ущерба для общества. Даже если бы этот процессинг не подействовал на всех преступников, к которым он бы применялся в соответствии с современными стандартами и практикой, он по крайней мере принёс бы пользу большинству преступников.
Что касается второй части запроса Королевской комиссии Канады, то, по моему мнению, законы относительно «сексуальных преступников-психопатов» не должны отличаться от законов относительно других преступников. Ведь сексуальный психопат, как Зигмунд Фрейд давно понял, - это душевнобольной человек.
В обоих этих вопросах мы понимаем, что закон способен достичь такой степени развития, когда он будет готов нести свою ответственность перед обществом в целом. Цель и предназначение закона - охранять граждан всего общества от вредоносных действий или преступного поведения немногих. Если закон возьмёт на себя всю ответственность, он будет действовать так, чтобы вообще исключить всякую возможность преступлений. Этого нельзя добиться, подавляя всё население целиком, ибо в этом случае ограничения накладываются на многих, чтобы контролировать немногих.
Даже без Саентологии, без применения её практик, закон мог бы гораздо эффективнее обеспечивать безопасность общества в целом, если бы просто пересмотрел своё понимание слова «преступник» и твёрдо придерживался собственного определения «безумия». А с появлением Саентологии, как только он изолирует «преступников» и «сумасшедших», как только он отчётливо и ясно определит своё предназначение, изоляция преступников, необходимая для того, чтобы они вновь обрели способность жить в обществе, сведётся к применению проверенных процессов и освобождению тех, на кого подействует групповой процессинг. Это, однако, весьма отдалённая перспектива, а от юриспруденции трудно ожидать скорых перемен, поскольку она не может не следовать сложившимся обычаям людей, которым она служит. Тем не менее можно начать идти по этой дороге уже сейчас: демонстрировать на группах заключённых, что они могут меняться - каждый в отдельности, - просто пересматривая свои взгляды, и возвращать тех, кто сделал это и изменился в лучшую сторону, в общество, и наблюдать за их поведением до тех пор, пока не будет твёрдо установлено, стали ли они способны жить в обществе. Если такой подход и такое освидетельствование станут реальностью, очень может быть, что новая ступень в развитии закона не заставит себя ждать.
Я хочу поблагодарить вас за то, что вы мне написали. Надеюсь, что вы еще напишите мне об этом, так как я чрезвычайно заинтересован.
С наилучшими пожеланиями,