Что ж, ваши аплодисменты радуют меня. Я вижу, что мне по-прежнему рады в Великобритании. Спасибо. Большое спасибо.

Я бы хотел рассказать вам немного об истории Дианетики и Саентологии. О том, о чем я никогда и ни с кем не делился. Хотите послушать?

Well, that does my heart good; I see I'm welcome in Great Britain still. Thank you. Thank you very much. So, have we got a congress here?

Что ж, все началось, вероятно, очень, очень давно. Но мы не оскорбим убеждения тех из вас, кто не верит в прошлые жизни, поскольку мы не будем заглядывать так далеко в прошлое. Мы будем говорить лишь об этой жизни.

Audience: Yes!

На самом деле все началось тогда, когда мне было лет двенадцать и когда я познакомился с одним из великих последователей фрейдовского психоанализа – с коммандером Томпсоном. Это был по-настоящему великий человек, исследователь. И совершенно естественно, что мы упоминаем его имя именно в этом зале, поскольку, в конце концов, здесь воздавали почести чуть ли не всем великим исследователям Великобритании.

Very good. Very good.

Этот человек сделал очень много открытий в разных концах света. Помимо этого он интересовался человеческим разумом, и, как я уже сказал, его звали Томпсон. Он был коммандером в военно-морских силах США, и враги называли его Чокнутый Томпсон, а друзья – Змей Томпсон.

I'd like to tell you today, here at this first lecture, I'd like to tell you something of the story of Dianetics and Scientology. Some things I've never I confided to anyone before. Would you like to hear that?

Он был очень неаккуратен. Бывало, засыпал за чтением книги, а когда вставал, ему и в голову не приходило погладить свою форму или переодеться, понимаете. Он пользовался дурной репутацией в министерстве по делам военно-морских сил. К нему относились с некоторым презрением. Но он был личным другом Зигмунда Фрейда. У него не было собственных сыновей, и когда он увидел меня – беззащитного пацана... и поскольку на этом большом транспорте, который совершал очень долгое плавание, делать было нечего, он начал меня обрабатывать.

Audience: Yes.

Что меня потрясло, так это его кот по кличке Псих. У этого кота был кривой хвост, и этого было достаточно, чтобы произвести впечатление на любого юнца. К тому же этот кот умел выполнять разные трюки. И первое, что Томпсон сделал, – это обучил меня тому, как дрессировать кошек. Но для этого требуется так много времени и необходимо такое гигантское терпение, что я до сих пор не выдрессировал ни одной кошки.

Well, the start of this story is probably a long, long time ago. And those who don't believe in past lives will not be offended, because we won't go that far back. We'll just take this lifetime.

Вам просто необходимо дождаться, пока кошка сделает что-нибудь, и тогда вы выражаете восторг. Но дожидаться, пока что-то сделает кот по кличке Псих...

The story actually starts back when I was about twelve years old and I met one of the great men of Freudian analysis - a Commander Thompson. He was a very great man, an explorer And it's very fit that we mention his name here in this particular hall, because after all, all the great explorers of Great Britain more or less are haloed here.

Как бы там ни было, но в Библиотеке конгресса в Вашингтоне, где собраны все книги обо всем на свете, коммандер Томпсон начал давать мне первые уроки в области знаний о разуме. Так вот, это очень необычный поступок – взять двенадцатилетнего мальчика и начать вместе с ним заниматься чем-то, что имеет отношение к разуму. Но он действительно заинтересовал меня этим... до такой степени, что я в конце концов пришел к убеждению, что Фрейд не знал, о чем говорит.Но на самом деле у коммандера Томпсона был очень открытый подход ко всему этому, и он, бывало, говорил мне: «Что ж, если что-то не является правдой для тебя, то это не правда». И я выяснил, что он позаимствовал это у одного человека по имени Гаутама Сиддхартха. Так вот, на самом деле вы не знаете Гаутаму Сиддхартху как человека (хотя он был именно человеком), поскольку более двух третей населения земного шара в настоящее время считают его богом. Но первое, что сказал Гаутама Сиддхартха о своей работе, так это то, что сам он просто человек. Он постарался, чтобы это было совершенно ясно. А еще один урок, который он преподал всем примерно в шестисотом году до пашей эры, заключался в том, что если что-то не является правдой для вас, то это не правда. И это было, вероятно, первый раз, когда подобное утверждение прозвучало в этой вселенной, где довольно-таки любят поучать. Я считаю, что это очень хорошее утверждение. Оно очень хорошо согласуется с моей личной философией, поскольку если в мире и есть кто-то, кто сконструирован с таким расчетом, чтобы верить в то, во что он хочет верить, и отвергать то, во что он не хочет верить, так это я.

And this man was responsible for a great many discoveries out through the world, hut he was also interested in the human mind, and his name, as I said, was Thompson. He was a commander in the United States Navy and his enemies all called him Crazy Thompson and his friends called him Snake Thompson.

Но в те времена, когда я впитывал все как губка, я, по крайней мере, понял, что есть кто-то, кто надеется на то, что в области человеческого разума можно что-то сделать. И я думаю, что это был значительный вклад Фрейда – мысль о том, что с разумом можно что-то сделать. Так вот, это не означает... это, конечно, не означает, что что-то безусловно будет сделано с разумом. Просто есть надежда на то, что что-то может быть сделано, и, я думаю, Фрейда по праву можно считать выдающейся личностью в истории уже только за одно это. Независимо от того, что, по его мнению, можно сделать с разумом или как он рассчитывал это сделать, он был на самом деле первым, кто заявил, что есть надежда на то, что с разумом можно что-то сделать, не прибегая к хлыстам, дубинкам, смирительным рубашкам и прочим аксессуарам, с помощью которых представители определенных кругов этой вселенной пытаются «лечить» (в кавычках) душевные заболевания.

He was a very careless man. He used to go to sleep reading a book and when he woke up, why, he got up and never bothered to press and change his uniform, you know. And he was usually in very bad odor with the Navy Department. He was rather looked down on. But he was a personal friend of Sigmund Freud's. He had no boys of his own, and when he saw me - a defenseless character - and there was nothing to do on a big transport on a very long cruise, he started to work me over.

Так что это был великий гуманист. А то, что он так много внимания уделял сексу, я полагаю, было просто знаком его эпохи. Я полагаю, что в викторианскую эпоху, которая как раз тогда заканчивалась, все усвоили, что секс – это основное, что скрывают люди. В другое время, если бы это была, скажем, еда, то вы бы обнаружили, что кто-то разработал подобную философию, построенную вокруг еды. Понимаете, есть

What impressed me: He had a cat by the name of Psycho. This cat had a crooked tail, which is enough to impress any young man. And the cat would do tricks. And the first thing he did to me was teach me how to train cats. But it takes so long, and it requires such tremendous patience that to this day I have never trained a cat. You have to wait, evidently, for the cat to do something, then you applaud it. But waiting for a cat to do something whose name is Psycho ....

• это очень плохо, это очень тщательно скрывают, и, следовательно, это всех аберрирует. Понимаете, как такое может произойти?

Anyway; at the Library of Congress in Washington, DC, where they have all the books on everything, he started shoving my nose into an education in the field of the mind. Now, that's a very unusual thing to do, to take a twelve-year-old boy and start doing something with the mind. But he really got me interested in the subject - up to the point where I was pretty sure that Freud didn't know what he was talking about.

А в каком-то другом обществе, в котором ни у кого ничего нет и в котором тайна

But actually Commander Thompson had a very open mind on this, and he used to tell me, „Well, if it's not true for you, it's not true.“ And I found out that he got this from a fellow named Gautama Siddhartha. Now, you really don't know Gautama Siddhartha as a man (but that's all he was) because better than two-thirds of the world population now considers him, a god. But the first thing that Gautama Siddhartha ever said about his own work was that he was just a man. This he tried to make very plain. And the other lesson, back there about 600 B.C., that he taught everyone is that if it isn't true for you, it isn't true. It was probably the first time that statement was ever made in this rather didactic universe. I find it's a very good statement. It agreed with my own personal philosophy very well, because if there's anybody in the world that's calculated to believe what he wants to believe and to reject what he doesn't want to believe, it is I.

• это все, понимаете, возник бы целый культ, который бы утверждал, что тайна – это то, что вы должны прятать, следовательно, все вокруг является тайной. И я считаю, что США – в особенности США – и Европа в свой более ранний период прошли через этот уровень тайны. Религия, понимаете? И кто-то другой в каком-то другом веке мог бы сказать, что все проблемы человека происходят от религии, потому что религия – это то, что скрывают больше всего остального, это то, в существовании чего ни в коем случае нельзя признаваться – это было бы грехом.

But on this very impressionable background I found, at least, that somebody had a hope that something could be done in the field of the human mind. And I think that was Freud's great contribution - that something could be done about the mind, Now, that doesn't mean - that doesn't mean, of course, absolutely and accurately that something will be done about the mind. It just means that there's a hope that something could be done, and I believe Freud really deserves a great niche in history just for that all by itself. Regardless of what he thought could be done with the mind or how he thought it could be done, he was really the first man that ever stood up and said there was hope for it without whips, clubs, straitjackets and the rest of the paraphernalia by which certain strata of this universe attempt to (quote) cure (unquote) insanity.

И я полагаю, что специалист по общей семантике, работающий в мире символов, заявил бы, что сами символы (это немного более высокий уровень) – это единственное, из-за чего у людей есть проблемы. И вы могли бы разработать полномасштабную систему фрейдовского психоанализа вокруг символов, понимаете?

Now, there was a great humanitarian. That he concentrated so thoroughly upon sex was simply, I believe, a symptom of his own times. And I believe that the Victorian era, which was just ending at that time, had impressed everyone with this idea that sex was the main hidden thing. And in some other period, if you had something on the order of eatingness, you see, you'd find a Freudian philosophy - type of philosophy - invented on the subject of eatingness. You see, eating was very bad, it was very hidden, and therefore aberrated everyone. You see how that could be?

А если подняться на чуть более высокий уровень, на уровень общества, в котором все работают, там могли бы прийти к выводу, что все проблемы человека связаны с усилием. А другое общество могло бы заявить... какой-нибудь человек или, скажем, философ в этом обществе мог бы сказать: «Единственное, что у человека не в порядке, – это эмоции». А кто-то другой мог бы сказать:« Единственное, что у человека не в порядке, – это мышление».

And some other society which had nothing in the world and was totally dedicated to mystery, you see, would have a big cult on the subject of „mystery is something you must hide, so therefore all is mystery.“ And I believe the US and - particularly, and Europe in a much earlier period went through a mystery band. Religion, you know. And somebody in some other age might say that all that is wrong with man is religion, because it would be the most hidden thing - the one thing that you must never admit to would be sin.

И вы бы... на самом деле все эти примеры, что ни возьми, – иллюстрация шкалы «От "Знать" до "Тайны"»; то, что больше всего подавляется в обществе и о чем меньше всего говорят, и станет тем, что не в порядке с обществом. И если это проанализировать, все сведется к следующему: «То, о чем вы не должны говорить, – это и есть то, что у вас не в порядке».

And I suppose that the general semanticist, operating in the world of symbols, would hold out that symbols themselves, on a little bit higher band, would be the only thing wrong with people. And you could write a whole Freudian analysis around the subject of symbols, you see? And a Little bit higher, some working society might possibly come forth with, „All that's wrong with man is effort.“ And some other society might come out, or some other man or philosopher in that society might say, „The only thing that's wrong with man is emotion.“ And somebody else might say, „Well, the only thing wrong with man is thought.“

На самом деле это все, что я вынес из фрейдовского психоанализа, помимо идеи о том, что люди иногда выздоравливают, когда что-то вспоминают. Шли годы, и я видел, что мое собственное окружение меняется. И это окружение становилось для меня все более и более сложным. Мой отец был офицером флота и возил меня с места на место. И я не думаю, что меня когда-нибудь учили делению сокращенным способом. И это весьма примечательно. Мой банкир иногда напоминает мне, что мои познания в арифметике...

And you would have the - really, the Know to Mystery Scale represented on every hand; that that which is the most repressed in the society, and that which is talked about the least, is that thing which becomes wrong with the society. And it would all break down to the fact „That thing which you mustn't communicate is what is wrong.“

Но как бы там ни было, мы видим перед собой молодого человека, которого возили с места на место, который наблюдал новые, странные вещи и который разговаривал с интересными, новыми, странными людьми. И знаете ли вы, что на протяжении всего этого времени мне ни разу не приходило в голову – ни разу, ни разу не приходило в голову – что полной разгадки может и не существовать. Просто я ее не знал. Я думал, что она всем известна и что это я такой глупый. Вы знаете, я был единственным, кого держали в неведении.

Actually, that's all I ever got out of Freudian analysis, beyond the fact that if people remembered things they occasionally got well. And following this line along the line as the years went on, I found my own environment changed. And this environment became more and more complex as far as I was concerned. My father was an officer in the Navy, and he moved me from here to there. And I don't think to this day I've ever had a course in short division. It's quite remarkable. It's sometimes called to my attention by my banker that my arithmetic....

Так что я изучал и то и это. И таким образом оказался в Азии, где мне удалось установить контакт с представителями азиатского мистицизма и поработать в этой области. Я немало узнал о мистицизме. Я всегда спрашиваю сотрудников, не хотят ли они, чтобы я показал им индийский фокус с веревкой. Я умею делать этот фокус, и я всегда делаю его... предлагаю показать его. Единственное условие, которое я выдвигаю, состоит в том, что я буду показывать его очень немногим людям, которых я сам выберу, что плата будет составлять сто долларов с человека и что ни у кого не должно быть фотоаппаратов. Единственные, перед кем я выполнил индийский фокус с веревкой смело, имея полный успех и никого не отсеивая, были психиатры, одна группа психиатров.

But anyway, here we have a picture of a young man who was being moved around and seeing new and strange things and talking to interesting and new and strange people. And do you know that all that period it never occurred to me - never, never occurred to me - that somewhere there wasn't the total answer. This was not something I knew; I thought that everybody had the answer to this, but I was the stupid one. You know, I was the only fellow that was left out in the cold.

Кстати, вы обнаружите, что среди психиатров в США бытуют два разных мнения

So I went around studying this and that, and I found myself in Asia and found myself able to contact and operate in the field of Asian mysticism. I studied quite a bit of mysticism. I'm always - I'm always offering staffs to do the Indian rope trick. I know how to do the Indian rope trick and I'm always making it - making a bid to do this. The only proviso I put on the line is there must be a very few of them that I pick out, and the Fee is a hundred dollars per person, and there must be no cameras present. The only people broadly for whom I have ever done the Indian rope trick widely, boldly and successfully has been a group of psychiatrists.

– два мнения. Одно из них состоит в том, что Дианетика и Саентология – это очень плохо. Дианетика и Саентология отнимают у них работу, так что это очень плохо. Очень плохо. И очень жаль, что Хаббард сошел с ума, потому что он замечательный психотерапевт. И все, что происходит в Дианетике и Саентологии, объясняется тем, что Хаббард – замечательный мастер в области психотерапии, понимаете, но сам предмет здесь ни при чем. И всякий раз, когда вы говорите приверженцам какого-либо культа... извините, всякий раз, когда... прошу прощения. Всякий раз, когда вы обращаетесь к представителям какой-нибудь профессии и говорите, что их работу может сделать кто угодно, у вас начинаются неприятности. А именно это, по сути, и было сказано в первой книге по Дианетике.

You'll find, by the way, that the psychiatrists in the United States are of two opinions - two opinions. One, that Dianetics and Scientology are - they're very bad. They cut into their business, so it's very bad. They're very bad. And that it's regrettable that Hubbard is crazy, because he's a wonderful psychotherapist. And anything that happens in Dianetics and Scientology is because Hubbard is such an expert psychotherapist, you see, but the subject itself has nothing to do with it. Any time you tell a cult - I beg your pardon - any time - excuse me. Any time you tell a profession broadly - any time you tell a profession that anybody can do their job, you're in trouble. And that's in effect what the first book on Dianetics says. Well, the years rolled along - the years rolled along and this was a light hobby as far as I was concerned. Didn't occupy very much of things. I was a fiction writer, I enjoyed myself wonderfully at fiction writing and life was going along wonderfully. That's even before I was in college.

Что ж, шли годы... шли годы, и для меня это было просто хобби. Это не отнимало у меня слишком много времени или сил. Я был писателем, я получал большое удовольствие от этой деятельности, и жизнь шла просто замечательно. Я тогда даже в колледж еще не поступил.

When I got in college I made a certain series of tests and experiments and found out that poetry, of all things, seemed to be poetry in every language to everybody else. That was a very peculiar Thing. Why is it that poetry - why is it that poetry is that musical rhythm which communicates? Why should it communicate? You read somebody a poem in Japanese, he can't speak Japanese, he says, „Aha,“ he says, „that's poetry.“ Why should he understand poetry in Japanese? Similarly, you read somebody almost any poetry but some of the more „modern“ poets in any other language and you'll find out they'll agree that this thing is poetry.

Когда я поступил в колледж, я провел ряд опытов и экспериментов и выяснил, что стихи – подумать только – воспринимаются всеми как стихи на любом языке. Это было весьма необычное явление. Почему это стихи... почему стихи являются таким музыкальным ритмом, который что-то сообщает людям? Почему они что-то сообщают людям? Вы читаете кому-то стихотворение на японском, он не владеет японским, и он говорит вам: «Ага, это стихи». Почему же он распознает стихи на японском? Точно так же вы можете прочесть человеку практически любые стихи – за исключением произведений некоторых более «современных» поэтов – на любом другом языке, и вы обнаружите, что человек согласится с тем, что это стихи.

And this puzzled me. What is in the brain, the head, the makeup of man that makes him recognize poetry? So I tested it all out on a Koenig photometer - very elaborate physical experiments - and found out that poems in Japanese (which I spoke at the time and have forgotten since), poems in English - I got ahold of an Indian student, got him to come over and recite some Indian poetry - all made the same curve on a Koenig photometer. And I said, „Isn't this wonderful? We have discovered something - the aesthetic of language - which records on a physical instrument. And isn't this beautiful? And the people who know all about it over there in the psychology department had better know that you can test all this on a Koenig photometer.“ And at that moment I fell off the cliff.

И это озадачило меня. Что же это там такое в мозге, в голове, в самом устройстве человека, что позволяет ему распознавать поэзию? Так что я проверил все это с помощью фотометра Кенига – это были очень тщательно продуманные физические эксперименты – и выяснил, что стихи на японском (на котором я тогда говорил и который я с тех пор уже забыл), стихи на английском... я нашел индийского студента, привел его и попросил его прочитать индийские стихи – и все эти стихи давали на фотометре Кенига одну и ту же кривую. И я сказал: «Ну, разве это не замечательно? Мы тут обнаружили что-то – эстетику языка, – которую можно зарегистрировать с помощью физического прибора. Ну разве не прекрасно? И лучше сообщить людям с факультета психологии – они там все знают об этом предмете, и все это можно измерить с помощью фотометра Кенига». И вот тут-то земля ушла у меня из-под ног.

I went over for the first time to the psychology department and found out for the first time in my life that there isn't anybody who knows all about it on Earth. That was a shock to me. You see, I'd never seen a mystic do anything but practice with confidence. And I had never seen an engineer express anything but confidence and know]edge of his subject when he was building railroad bridges. And I was used to a world where men were expert, where they were positive, where they could get results, make an effect and knew their business. And I had just put a foot in a morass which not only didn't know, but didn't care to know, really. And these experiments were simply looked at: „Well, that's quite interesting. Why did you do that?“

Я впервые пошел на факультет психологии и впервые в своей жизни понял, что на земле нет никого, кто бы все об этом знал. Это было для меня потрясением. Понимаете, я никогда не видел мистика, который занимался бы своим делом и при этом не был бы полностью уверен в том, что он делает. И я никогда не видел инженера, который, строя железнодорожные мосты, не демонстрировал бы уверенность и знание своего предмета. И я привык жить в мире, где люди являются специалистами своего дела, где люди уверены, могут достигать результатов, могут добиваться необходимого эффекта и знают свое дело. И тут я ступаю в трясину, где люди не только ничего не знали, но даже и не стремились знать. И эти эксперименты восприняли как «Что ж, это очень интересно. А зачем ты это сделал?».

Well, I got interested enough after that ... There were some people - there were some people around who would do mathematics for me, so I did their psychology and English for them, and that's how I got through college because I was never in class. And I used to read the psychology textbooks and go over and take their examinations for them because it was very easy. There was nothing to it. All you had to do was name the parts of the brains and the parts of the heart. I don't know what the parts of the heart have to do with it, but it was in the textbook. And there was no attempt to understand thinkingness, there was just some wiggle-wiggles that synapsed on the relays and you put the rat through the maze and that was it. I'm being very sarcastic; there's undoubtedly more to psychology than that. But none of it includes any understanding.

Да, после этого я достаточно сильно заинтересовался... В колледже были люди, которые выполняли за меня задания по математике, а я выполнял за них задания по психологии и английскому, именно так я и проучился в колледже, потому что я никогда не посещал занятия. И я, бывало, читал учебники по психологии и шел и сдавал за кого-то экзамены, потому что это было очень просто. Проще пареной репы. Все, что вам нужно было знать, – это названия частей мозга и частей сердца. Я не знаю, какое отношение к этому имели части сердца, но о них говорилось в учебнике. Там не предпринималось попыток понять, что такое мышление, там просто говорилось о каких-то колебаниях, которые проходят через синапсы, и вы прогоняете крысу через лабиринт – и все дела.

In other words, here was a segment of human knowledge which was letting us all down. And at that moment I got very interested. It wasn't my ignorance of the subject. I studied hard before I found out that what those professors were telling me was true in their own mind: that there was no hope for it, that you could never change anybody, that people with an IQ retained that IQ forever and they'd had it, that stupid people remained stupid people and unable people remained unable people - and clever people were all crazy. And it was the degree of stuckness that they had on this subject of change in the human mind that particularly annoyed me. How stuck can anyone get?

Я сейчас говорю с большим сарказмом; несомненно, в психологии есть еще много всякой всячины. Но вот понимания там нет.

I'd say „But look, I know when I go to class to take an examination ...” By the way, it was Prohibition in those days way back when, so of course there was much more drinking done. And I used to occasionally go out with some of my friends who were mostly newspaper reporters and so on, and we'd have a few drinks of bathtub gin brought in by the very best gangsters. And the next morning I knew for sure I was awful stupid. So I told them, „Look, if you could take a few drinks on the night before and become stupid the next morning, haven't you changed your intelligence?“ And they said, „That has nothing to do with it.“

Другими словами, я обнаружил область человеческого знания, которая была нашим слабым местом. И в этот момент мне стало очень интересно. И дело было не в том, что я не знал предмет. Я очень упорно изучал эту область, прежде чем понял, что то, что профессора говорили мне, было для них правдой: все безнадежно, нет никакой возможности кого-либо когда-либо изменить, люди, имеющие тот или иной уровень КИ, сохраняют этот уровень КИ навсегда, и для них все кончено; глупые люди остаются глупыми, неспособные люди остаются неспособными, а все умные – сумасшедшие. И тот факт, что эти профессора так основательно увязли в своих представлениях о невозможности изменить человеческий разум, особенно раздражал меня. Насколько сильно может человек увязнуть?

So here was a segment of human knowledge which, as far as I was concerned, was left wide open.

Я говорил: «Но, послушайте, когда я прихожу в класс, чтобы сдать экзамен...» Кстати, тогда, в те далекие времена, действовал сухой закон, так что пили тогда, разумеется, гораздо больше. И я время от времени выходил с моими друзьями – по большей части газетными репортерами и так далее – и мы пропускали по несколько рюмочек самодельного джина, который поставлялся самыми лучшими гангстерами. И на следующее утро я совершенно точно знал, что я чертовски туго соображаю. Так что я говорил: «Послушайте, если вы вечером выпили несколько рюмок и на следующее утро туго соображаете, то разве вы тем самым не изменили свой интеллект?» И мне отвечали: «Это не имеет к делу никакого отношения».

I kept on writing. I wrote more and more successfully. Everything was going along fine. Went down to Hollywood, wrote pictures, things like this. Had a very full life, as a matter of fact, professionally. And all the time I was hiding behind the horrible secret. And that is I was trying to find out what the mind was all about. And I couldn't even tell my friends; they didn't understand. They said, „Here's Hubbard, he's leading a perfectly wonderful life. He gets to associate with movie actresses. He knows hypnotism and so has no trouble with editors. He has apartments and stuff.“ They said - couldn't understand, every time I'd try to mention it, why I would be interested in anybody's mind or anybody's life. I used to plague them most awfully and ask them embarrassing questions.

Так что существовала область человеческого знания, которая, с моей точки зрения, оставалась открытой для исследований.

And by 1938, I thought I had a common denominator to all life. After all, I had associated rather thoroughly with twelve different native cultures, not including the people in the Bronx. And I had a pretty good idea - pretty good idea of what this study would comprise by that time. I found out that primitive man and civilized man had a great many things in common, but not all of them had one thing in common, except survival. Only survival did they all have in common, let me state it that way. They were all evidently trying to survive one way or the other, whether they were civilized or uncivilized, whether they were Tlingits up in Alaska or Aleuts or Chinese or Tagalogs or Chamorros. Whatever they were, they were trying to survive.

Я продолжал писать. Мои произведения имели все больший и больший успех. Все шло замечательно. Я поехал в Голливуд, писал сценарии для фильмов и так далее. Моя профессиональная жизнь была на самом деле очень насыщенной. И все это время я хранил ужасную тайну. Она заключалась в том, что я пытался разобраться, что же такое разум и с чем его едят. Я даже не мог сказать об этом своим друзьям – они бы меня не поняли. Они говорили: «Хаббард живет просто замечательно. Он общается с кинозвездами. И он умеет гипнотизировать, поэтому у него нет проблем с редакторами. У него есть квартира и разные вещи». Они говорили... всякий раз, когда я затрагивал эту тему, они не могли понять, почему это я интересуюсь чьим-то разумом или чьей-то жизнью. Я жутко их донимал и задавал им всякие нескромные вопросы.

And this urge towards survival became a very definite study after 1938. And we all would have had this a lot sooner and it all would have been done much more neatly and there wouldn't have been so many vias on the line, if about that time a fellow by the name of Hitler, who had been mad since 1933 and had been screaming since 1933 - we all heard him. And somebody decided to take him seriously. Now, I don't know who first took him seriously, but it was a mistake. And the next thing you know, why; we were all involved in a common war, which evidently now has been totally undone and has to be done all over again - but that's the way wars are. Wars never solve anything, they just put the solution off a little further.

И к 1938 году я, как мне казалось, нашел тот фактор, который является общим для всей жизни. Но ведь я, в конце концов, довольно тесно общался с двенадцатью различными туземными культурами, если не считать население Бронкса. И у меня к этому времени было довольно точное представление о том, какой круг вопросов будет затрагивать мое исследование. Я выяснил, что у первобытного человека и у цивилизованного человека есть очень много общего, но нет ничего, что было бы общим для всех этих культур, кроме выживания. Выживание – это единственное, что было общим для всех них, позвольте мне сформулировать это таким образом. Очевидно, что все они тем или иным способом пытались выживать, независимо от того, были ли они цивилизованными или нет, независимо от того, были ли это тлинкиты на Аляске, или алеуты, или китайцы, или тагалы, или чаморро. Кем бы они ни были, они пытались выживать.

And during the war - during the war, I had some very interesting experiences on the subject of the mind. I was on one ship that had about seven hundred men on it, and we were getting two people a week going mad. Two people a week went mad on that ship. That's an awful lot of people going mad. But in view of the fact that we had no replacements, they were simply left on duty for the most part.

И после 1938 года «стремление к выживанию» стало вполне определенной областью изучения. И мы бы получили все эти данные гораздо раньше, и все это было бы сделано гораздо более тщательно, и в этом исследовании не было бы такого количества промежуточных точек, если бы где-то в то время не появился один тип по фамилии Гитлер, который сошел с ума еще в 1933 году и который с 1933 года начал вопить... мы все его слышали. И кто-то решил принять его всерьез. Так вот, я не знаю, кто первым решил принять его всерьез, но это была ошибка. И не успели мы и глазом моргнуть, как все мы оказались участниками обычной войны, результаты которой теперь, по всей видимости, полностью аннулированы и которую нужно начинать с самого начала – но так это и бывает с войнами. Войны никогда не решают никаких проблем – они могут только отсрочить решение на некоторое время.

We particularly contested taking off duty one chap who had had the bad taste to want shore leave in the middle of the Pacific Ocean and had come up to request it of the executive officer, and had found the executive officer in a shower. The executive officer was not well liked on this ship. And the executive officer, from the lather and spray of his shower, said something coarse and uncouth to this fellow. And this fellow whipped out a knife, dived into the shower, chased the executive officer out, and we had the wonderful view of the executive officer running round and round the deck with this madman behind him brandishing a knife. I remember stepping out of my cabin with the gunnery officer where we'd been playing cards or chess or something, and watching this pair go by on their first round.

И во время войны... во время войны я сделал несколько очень интересных наблюдений, которые имели отношение к разуму. Я находился на борту одного корабля, и там было примерно семьсот человек, и каждую неделю по два человека сходило с ума. На этом корабле каждую неделю по два человека сходили с ума. То есть очень много людей сходило с ума. Но если принять во внимание, что их некем было заменить, то в большинстве случаев они просто продолжали выполнять свои обязанности.

And the gunnery officer said, „Here,“ he says, „I've got a - I've got a gun. Let's stop this.“

Мы особенно активно боролись против того, чтобы от служебных обязанностей отстранили одного парня; он был до того невоспитан, что захотел получить увольнение на берег посреди Тихого океана и пришел за увольнительной к старпому, который в это время мылся в душе. А старпома на корабле не слишком любили. И старпом, весь в мыльной пене, под струями душа, сказал этому парню что-то грубое и невежливое. И этот парень выхватил нож, заскочил в душ, выгнал оттуда старпома, и перед нами разыгралось восхитительное зрелище: старпом бегал по палубе кругами, а за ним бежал этот сумасшедший и размахивал ножом. Я помню, как мы вышли из моей каюты вместе с офицером-артиллеристом (мы там играли в карты или в шахматы или во что-то еще) и наблюдали, как эта парочка делает свой первый круг.

And I said - I said, „Why?“

И офицер-артиллерист предложил: «Послушай, у меня есть пистолет. Давай это прекратим».

About that time, why, two masters-at-arms entered the parade and it became very, very amusing. So we watched it go by. There hadn't been any amusement for a very long time and we - Finally we got tired of it and the gunnery officer and I checked the madman by putting out a foot, and the crew wouldn't speak to us for a week. But this fellow had to stay on duty.

И я сказал... я сказал: «Зачем?»

The medical doctor of that ship and I had the same cabin. And I'd been studying the mind for quite a while, and the men in the crew would come up to get bandaged up or something like that at all hours of the day or night. When the medical officer was out, they would get me, you see. And I'd process them one way or the other. And when he was there, why, he'd give them pills and sew them up. So they had a good time of it. And I had an awful lot of subjects matter to study. The medical officer turned it all over to me. He was kind of bored with it all anyway. He was on the verge himself.

Примерно к этому времени к процессии присоединились два главных старшины корабельной полиции, и зрелище стало очень, очень забавным. Так что мы смотрели, как они пробегают мимо нас. У нас очень давно не было никаких развлечений, и мы... В конце концов нам это надоело, и мы с офицером-артиллеристом остановили этого сумасшедшего, поставив ему подножку, и после этого экипаж неделю с нами не разговаривал. Но этот человек должен был продолжать выполнять свои обязанности.

And at the end of the war I had the misfortune of standing in the wrong place. It's always your fault, you know; you're standing in the wrong place at the wrong moment and something else arrives and tries to occupy the same space. This is always embarrassing. But the end of the war I spent about a year in the hospital recuperating from an accumulation of too much wartime Scotch and overdoses of lead and things like that, you know. Oddly enough, they gave me a psychiatric examination as they gave all veterans and found out... By the way, that scared me to death - scared me to death. I went in, took the psychiatric examination, and when he finished up - he was very pleasant - he started writing. And when he finished writing two pages worth - very interesting - he finished writing two pages worth. . You generally took your own records back to the ward. And I was watching this, you know, saying, „Well, have I - have I gone nuts after all?“

Я жил в одной каюте с врачом этого корабля. И в течение некоторого времени занимался изучением разума. Члены экипажа в любое время дня и ночи приходили, чтобы им сделали перевязку или что-то в этом роде. А когда военврач уходил, этими людьми занимался я, понимаете, и тем или иным образом работал с их разумом. А когда врач был на месте, он зашивал их и давал им таблетки. Так что им было хорошо. А у меня было много материала для изучения. Военврач передал все это в мои руки. Ему все равно все это надоело. Он сам был на грани.

And he took these two pages worth and put them in my folder, and I said very smartly and happily - the way you get; you get to be an awful 1.1 after you've been around the armed services for a while - and I said, „Well, I'm going right back to my ward. I'll take the folder back.“ He said, „Oh no, it will be taken back by a messenger.“

А в конце войны мне не повезло: я стоял не там, где надо. Вы всегда сами виноваты, вы же знаете; вы стоите не там, где надо, и не тогда, когда надо, и тут появляется что-то еще и пытается занять то же самое пространство. Это всегда заставляет вас чувствовать себя очень неловко.

I didn't sleep much that night. Next morning after breakfast I said to myself, „Hubbard, think.“ So I thought for a while and all of a sudden realized that I had better cook up a toothache and get a dental appointment and have all of my records be given to me so I could take them over to the dental clinic. So they gave me all the records and I tucked them under my arm and I went out to the dental clinic - toward that direction. There was a nice little evergreen sitting outside the door. And it was out of public view, and as soon as I got near that evergreen, I just ducked, see, real quick and opened the records, you know. Oh, here it is, see. And this almost indecipherable scrawl goes on for two long, arduous pages. And I waded through these terrific technical terms, you know. I read it all very carefully and got to the last paragraph, and it said... Oh, there were words in it that long, and the page - and the page was only that wide. And I got to the end and it said, „In short, this officer has no neurotic or psychotic tendencies of any kind whatsoever.“

В конце войны я провел примерно год в госпитале, отходя от последствий злоупотребления шотландским виски, которое я выпил во время войны, и от чрезмерных доз свинца и так далее, вы понимаете. Как это ни странно, они провели мне психиатрическое обследование, как и всем ветеранам, и выяснили... Кстати, это до смерти перепугало меня – до смерти перепугало меня. Я зашел в кабинет, мне провели это обследование, и когда психиатр закончил – он был очень любезен, – он начал писать. И когда он закончил свою писанину длиной в две страницы это очень интересно, – и когда он закончил свою писанину длиной в две страницы... Пациенты обычно забирали свою историю болезни с собой в палату. Я смотрел на все это и говорил себе: «Так что, неужели я все-таки сошел с ума?»

So I sat down weakly on a bench and said, „Well, I have evidently survived it, you know.“ And I was feeling very, very good, when at that moment a marine walked up to me, took me by the arm, and he says, „You have a dental appointment and I have been sent to find you.“ So they took me down and filled a tooth. Well, that's what you pay for curiosity. But during that last year, I studied at the Oak Knoll Naval Hospital library. And I found out by the simple expedient of taking off one collar ornament I became an MD, you see - very simple. And they don't let anybody in a medical library except doctors, you see, of the MD class. But by stepping up to the desk with only one collar ornament, you see, on the Left side - and for a couple of bucks having a marine on crutches come by and say, „Good morning, Doctor“ - I was able to get in a year's study at the medical library.

И он взял эти две страницы и положил их в мою папку, и я быстро и радостно сказал... вы начинаете себя вести таким образом; если вы некоторое время имеете дело с вооруженными силами, вы начинаете вести себя в жутком 1,1; и я сказал: «Ну, я сейчас возвращаюсь в палату. Я отнесу папку». Он ответил: «О нет, ее отнесет курьер».

I studied the endocrine system and studied this and studied that and dreamed up a few experiments of one kind or another. I wrecked a whole research project, by the way. There was a doctor with the improbable name of Yankewitz, and Yankewitz was conducting a series of studies on prisoners of war who were being released by that time from German camps and from Japanese camps that had been overrun. And this Yankewitz was trying to fix them up with testosterone and other endocrine compounds. Well, I had all of his records available to me, because he and I were - we played dominoes and things together evenings. And all of his records were available and he was keeping very, very sharp metabolism tests and other things to show the results of endocrine fluids and extracts on prisoners, you see.

В ту ночь мне спалось плохо. На следующее утро после завтрака я сказал себе:

Well, it's very simple. All I had to do was get the name of one of his series, take him out in the park, sit down and do some psychoanalysis and the beginnings of Dianetics and Scientology on him, pull the second dynamic apart and put it back together again, see, and then have him go in and take his metabolism test, you see - Yankewitz said to me one day, he says, „Good heavens!“ he said, „Something has gone wrong with these records.“ He said, „The cases just aren't turning out right; some of these fellows are getting well.“

«Думай, Хаббард, думай!» Так что я немного подумал и внезапно осознал, что мне стоит обзавестись зубной болью и записаться на прием к зубному врачу, и тогда мне дадут на руки мою историю болезни, чтобы я смог отнести ее в стоматологическую клинику.

Well, I found out by those experiences that function monitors structure, that thought monitors matter and that matter does not monitor thought. Because those people who were given injections and treatment in the absence of psychotherapy didn't recover; they went the same level. Was an interesting condemnation of the therapy; But those people that I had caught behind a tree or on a park bench and had slipped a few yards of Freud to - and a little bit of the beginnings of Dianetics and Scientology - would all of a sudden go up scale, you see.

Так что они отдали мне всю мою историю болезни, я засунул ее под мышку и направился в стоматологическую клинику – в том направлении. У входной двери росло очень прелестное вечнозеленое растение. И там можно было скрыться от людских глаз, так что, как только я поравнялся с этим вечнозеленым растением, я просто нырнул, понимаете, очень быстро, и открыл историю болезни. О, вот оно. И эта писанина, которую почти невозможно было разобрать, растянулась на две длинные страницы, и прочесть их было очень сложно. И я продрался через все эти невероятные специальные термины, понимаете. Я прочел все это очень тщательно и добрался до последнего абзаца, и там было сказано... О, там были слова вот такой длины, а ширина страницы была всего-навсего вот такой. И я добрался до конца, и там было сказано:

In other words, by treating thought and thinkingness, I found out that I could monitor the experiences and the condition of the person, but I found out similarly that the drugs did not. And that is a very significant series of experiments, which are unfortunately not totally available to us, but are probably still on file in a folder with a great big question mark on it in the Navy Department in Washington, DC - because it was a failed project as far as Yankewitz was concerned.

«Короче говоря, у этого офицера нет никакой предрасположенности к психозам или неврозам».

Now, if - this was the first - the first broad test of it all. Thought was boss. Thought was king. Thought could change structure, but matter could not really change matter - but thought could change matter. Isn't this fascinating? You could vary somebody's weight by changing his thinkingness. If you could do that, then, what did we study? Did we study more structure to make man well, change his behavior pattern, follow it through? Did we go on studying the brain? No, No, never. Never. It would only be thought.

И я в изнеможении опустился на скамью и сказал себе: «Ну, я, похоже, выжил». И я чувствовал себя очень, очень хорошо, и в этот момент ко мне подошел морской пехотинец, взял меня за локоть и сказал: «Вам назначен прием у зубного, и меня отправили, чтобы я вас нашел». Так что меня отвели туда и запломбировали зуб. Вот цена, которую вы платите за любопытство.

Well, a short time afterwards, the government decided to give me all of my back pay. And they'd been holding my back pay from me. I'd been on combat duty for a couple of years without being promotable. Every once in a while I'd receive a set of orders and it'd say, „Go to the front lines,“ or the equivalent thereof you know, and I would say to the medical doctor, I'd say, „All right.“ And I'd say to the personnel officer, I'd say, „I'll go, but where's my other stripe? You're sending me to a job that requires an awful lot of gold lace, and if you inspect this carefully with a microscope you'll find there isn't very much on my sleeve. And it isn't the rank I worry about, but I've blown the fortune, you know, and that extra hundred or two dollars a month would come in handy.“ And they would say to me, the equivalent of „Orders is orders, Hubbard. I know you're not in fit condition to pass an examination for further advance in rank, but nobody said you weren't in a fit condition to go out and fight for your country.“ So I went out and fought for the country. Got bored after a while with that, too. But all of a sudden at the end of the war they decided to change their mind. By that time I was out of the service, so that, of course, was the time to be very helpful and promote a fellow's morale so that he would serve his country because he was no longer in the armed services. See how this works out? So they gave me a nice big thick sheaf of treasury checks. Well, in addition to that, I hadn't had it too bad; I'd sold a movie - Dive Bomber - you may have seen the thing. Wallace Beery, so forth, way back. And I'd sold it right at the beginning of the war and I'd opened up a safe deposit box and I'd never told any of my relatives about it and I'd popped ten thousand dollars in one thousand dollar bills into it and closed the lock tight.

Однако в течение этого последнего года войны я занимался в библиотеке военно-морского госпиталя Оук-Нолл. Я обнаружил, что просто-напросто сняв с воротника одну петлицу, я становился врачом, понимаете, – очень просто. В медицинскую библиотеку не пускали никого, кроме врачей, имеющих степень доктора. Но я подошел к столу с одной-единственной петлицей, с левой стороны, понимаете, и я заплатил пару долларов морскому пехотинцу на костылях за то, чтобы он подошел ко мне и сказал: «Доброе утро, доктор», – и таким образом я смог обеспечить себе год занятий в медицинской библиотеке.

So when I got out of the war I didn't take that for finance. I must confess to you that this subject „study of finance and advance“ was not really by the sweat of the brow. I took that and bought a yacht and went down for a cruise in the West Indies when the war was over. But when that was gone I realized I had to have some money. So I collected my treasury checks and that was what financed the first of the research from which we benefit now. It's very funny but that was what financed it. I went right down in the middle of Hollywood, I rented an office, got ahold of a nurse, wrapped a towel around my head and became a swami. And I said - oddly enough, I gave nobody my name, I didn't say what I was doing, and by 1947, I had achieved clearing.

Я изучал эндокринную систему, я изучал и то и это и придумал несколько различных экспериментов. Я, кстати, погубил целый исследовательский проект. Был один доктор с совершенно невероятной фамилией – Янкевиц, и Янкевиц проводил серию исследований военнопленных, которых в то время освобождали из немецких лагерей и японских лагерей, захваченных нашими войсками. И этот Янкевиц пытался вылечить их с помощью тестостерона и других эндокринных препаратов. И я имел доступ ко всей его документации, потому что мы с ним... мы по вечерам играли в домино и разные другие игры. И я имел доступ ко всей его документации, а он выполнял очень, очень точные проверки метаболизма и другие действия, чтобы продемонстрировать результаты воздействия эндокринных гормонов и экстрактов на военнопленных, понимаете.

I worked like mad. And in Los Angeles occasionally, the local operation there will once in a while, occasionally, receive a call saying, „You know, I've seen a picture of Dr Hubbard, and there was somebody who looked quite like him that operated over in Hollywood years ago and that did something or other with me and I have been quite well and happy ever since. Is it the same man?“ And, of course, they have orders to say no. They'd spoil the whole series. Those people were never told anything, and yet some of them were Clears.

Что ж, все было очень просто. Все, что мне нужно было сделать, – это узнать имя одного из участников его экспериментов, отвести этого человека в парк, усадить его и провести ему немного психоанализа и применить кое-что из первых разработок по Дианетике и Саентологии, разобрать на части его вторую динамику и собрать ее снова и отправить его на проверку метаболизма, понимаете. В один прекрасный день Янкевиц сказал мне: «Бог ты мой! С этими отчетами что-то не в порядке». Он сказал:

Now, those were the first Clears. And they were left there without further education or anything of the sort to act as a progressive series.

«Что-то тут не так с этими больными; некоторые из них поправляются».

My office in Washington got turned upside down just a few weeks ago when I suddenly found out that the name and address of one of them had been lost. And there must have been something psychic about it all, because at the end of the week this person wrote in to me, not having written me for some years. Told me that they were fine, living a very successful life, everything was going along beautifully, gave me a full report on the case and so forth. And even my office started to look at me peculiarly.

Что ж, с помощью этих экспериментов я выяснил, что функция контролирует структуру, что мысль контролирует материю и что материя не контролирует мысль. Потому что те, которым делали уколы и которых лечили, но которым при этом не проводили психотерапию, не выздоравливали; они оставались на том же самом уровне. Это было интересным доказательством того, что эта терапия никуда не годится. Но те, которых я ловил за деревом или на скамейке в парке и которым мне удавалось украдкой всучить несколько метров фрейдовского анализа... и кое-что из первых разработок Дианетики и Саентологии, – они внезапно поднимались по шкале, понимаете.

But these people serve as the long series of cases, and they are not tampered with in any way; They were cleared; they've stayed that way - those that I'm still in contact with. Some of them have been lost in the shuffle.

Другими словами, работая с мыслью и мышлением, я обнаружил, что могу влиять на то, что происходит с человеком, и на его состояние, но подобным же образом я обнаружил, что этого невозможно добиться с помощью лекарств. И это была очень важная серия экспериментов, данные о которых, к сожалению, не доступны нам в полном объеме; возможно, они по-прежнему хранятся где-то в министерстве по делам военно-морских сил в Вашингтоне в папке, на обложке которой стоит большой вопросительный знак, – поскольку с точки зрения Янкевица этот проект закончился провалом.

One of them was a psychiatrist. When Dianetics was first published in the United States, this chap said, „You know, a fellow processed me to a state called Clear some years ago, so it must be a very ordinary thing. He was down in Hollywood at the time. Of course, I've never done any psychiatry as such since, but I don't see what everybody's so excited about. This fellow Hubbard undoubtedly learned from this fellow in Hollywood.“ He was so right. Well, coming on up the track - coming on up the track, looking it over. Wrote a book finally in 1950 in the United States and put it out and the next thing you know it was a bestseller and it rode at the top of the list in the New York Times and everything was going along fine and it was a total boom and it was a tremendous success and it was sweeping]y, catastrophically successful - and I found out I had no administration, practically no organization, I had nothing. And the world fell in on our heads in the United States and we'd had it.

Так вот, это был первый широко проведенный опыт, во время которого все это и было проверено. Мысль – это босс. Мысль правит всем. Мысль может изменять структуру, а материя на самом деле не может изменять материю – однако мысль может изменять материю. Интереснейшее открытие, не правда ли? Вы можете добиться изменения веса человека, воздействовав на его мышление. Если вы можете сделать это, то что мы изучаем? Следует ли нам изучать и дальше структуру, чтобы добиться выздоровления человека, изменить его поведенческие шаблоны, следует ли идти в этом направлении до конца? Следует ли нам продолжать изучение мозга? Нет.

Dianetics became very well known overnight. Very well known. A lot of people pitched in and started helping. And from that time on up to now, these wonderful people have continued to help, and it's stopped being a sort of an „only one“ deal. There are lots of names in the hat now and a lot of people in the game. Makes one feel rather good, because they're very good people. And what's happened, simply, is there was a hole in man's knowledge, you see. And somebody moved into the vacuum, you might say. But there were a lot of other people who became aware of the fact that there was a hole in man's knowledge, too, and who saw that the vacuum was being partially filled and who pitched in and gave it a great big hand in finishing it up.

Нет, ни в коем случае. Ни в коем случае. Предметом изучения должна быть только мысль.

Now, from those beginnings (which are actually not very dramatic) until now, we've taken an enormous jump forward. And not even I recognize how big a jump. After - once in a while, I have to stand back and give myself a sales talk, you know? I say, „Well, Ron, things are certainly wheeling along.“ And I say, „Yeah, don’t be overconfident son. An awful lot of work to be done yet.“

Что ж, немного позже правительство решило выплатить мне все жалование, которое оно мне задолжало. Оно задерживало выплату причитающегося мне жалования. Я пару лет служил в войсках, участвовавших в боевых действиях, не имея права на повышение в звании. Время от времени я получал приказ, и там говорилось:

Now, the truth of the matter is - the truth of the matter is that when you start to fill up a vacuum of this character, it rather tends to pull the people apart who are trying to fill up that vacuum. And people from the earliest times who have been auditors and who have worked forward with this have had themselves some rather dramatic experiences - probably much more dramatic than mine.

«Отправляйся на фронт» – или что-то вроде этого, понимаете, и я говорил врачу:

What have we done? We've stepped on the biggest stupidity button man had. This is almost totally unknowing unknowingness. Right on the middle of this stupidity button, here we come along and we tramp - not delicately nor lightly, you know. We don't pull it off the way the professors used to, which is just to this effect: We don't pull it off on the basis of „Well, we think, or we suppose, or possibly, or maybe, if you looked at the situation, you might discover that some portion of it, possibly, we think, might become - of course, you shouldn't be too rash about it - understood in some way, perhaps, if enough millions were poured into the research in the next fifteen or twenty thousand years.”

«Ладно». И я говорил офицеру, ответственному за личный состав: «Я отправлюсь туда, но где дополнительная нашивка? Вы посылаете меня выполнять задание, которое требует очень большого количества золотого галуна, а если вы очень тщательно обследуете мой рукав под микроскопом, то вы обнаружите, что галуна там не так уж и много. И я беспокоюсь не о чине. Просто я промотал свое состояние, знаете ли, и лишняя сотня-другая долларов в месяц пришлась бы очень кстати». А мне в ответ говорили что-нибудь типа «Приказ есть приказ, Хаббард. Я знаю, что ваше здоровье не позволяет вам сдавать экзамен на следующее звание, но никто не сказал, что оно не позволяет вам воевать за свою страну». Так что я шел и воевал за свою страну. И через некоторое время мне это надоело.

That crisp attitude actually does mirror the Ford Foundation and other corporations which have tried to do something in this particular field. I'm not decrying these people and saying they're all totally bad. They merely are. Because when these big organizations without drive, without sincerity and without great dedication step on this stupidity button, they simply get stupid. It overwhumps them, and you know overwhumpingness is far worse than being overwhelmed. It's much more so; it's by the cube.

Но к концу войны они вдруг передумали. К этому времени я уже не находился на службе, так что, конечно, это было самое подходящее время для того, чтобы как следует помочь человеку и поднять его боевой дух, чтобы он мог служить своей стране, ведь он уже не находился на военной службе. Понимаете, какая тут логика? Так что они дали мне толстую пачку казначейских чеков. Вдобавок, дела мои были не столь уж плохи: я продал сценарий фильма – «Пикирующий бомбардировщик» возможно, вы его видели. Уоллис Бири и так далее, давным-давно. Я продал его в самом начале войны, завел сейф в банке и не рассказывал об этом никому из родственников, я засунул в него десять тысяч долларов в тысячных купюрах и запер на замок.

And when these fellows come along and step on this stupidity button, they just go out of sight in the morass - they tend to.

Так что, вернувшись с войны, я не стал использовать чеки. Должен вам признаться, что ради денег и продвижения вперед в исследованиях мне на самом деле не пришлось проливать много пота. По окончании войны я взял деньги, купил яхту и отправился в путешествие в Вест-Индию. Но когда эти деньги кончились, я понял, что мне нужны средства. Тогда я обналичил казначейские чеки, и на них были проведены первые исследования, плодами которых мы теперь пользуемся. Это очень забавно, но они были проведены именно на эти деньги. Я отправился прямо в центр Голливуда, снял себе офис, нанял медсестру, обернул голову полотенцем и стал свами. И я сказал... как это ни странно, я никому не называл своего имени, я не говорил, что я делаю, и к 1947 году мне удалось сделать человека клиром.

Well, of course, we don't do such a bad job of getting over-whumped ourselves now and then. We suddenly walk into some sector, we get too many people to handle, the popularity springs up too broadly, problems of organization, problems of social import come up, and we confront these things and they're brand new, and we try to apply solutions to them from Dianetics and Scientology, and we get sort of dazed ourselves. We're not doing a perfect job, not by a very long ways - not doing a perfect job at all. But by golly, we're trying and, by god, that's more than anybody else ever did.

Я работал как одержимый. В лос-анджелесский центр будут время от времени звонить люди и спрашивать: «Вы знаете, я видел фотографию доктора Хаббарда, а несколько лет назад в Голливуде работал человек, который был очень похож на него, и он что-то сделал со мной, и с тех пор я всегда был здоров и счастлив. Это тот же самый человек?» И, конечно же, сотрудникам центра дано указание отвечать «Нет». Они бы испортили результаты всей серии экспериментов. Этим людям никогда ничего не говорили, и тем не менее некоторые из них стали клирами.

We're trying hard. And the people who are in this, and the people who are working in this do a lot more things right than they do things wrong. And all you have to be to live successfully is just a little better than 50 percent right. If you're just a little bit better than 50 percent right all the time, you can't help but win - providing you're never wrong on the important points.

Это были первые клиры. И им больше не давали никакой информации или чего-то в этом роде, они были нужны мне в качестве некоторого последовательного ряда кейсов, с которыми я работал.

The history of these organizations which have sprung up around the world is a consistent history of order coming into confusion. If you don't think that a quarter of a million interested people on one continent won't make a confusion, you should have been there - some of you were. Wham! Crash! „Let us know more about this.“ Well, the reason the first book got written was because I got tired of a mailbag of mail every morning, asking me more questions. And I got tired of dictating a letter, each one the length of several chapters of the book. So I sat down and wrote the book.

Всего лишь несколько недель назад мой офис в Вашингтоне пришлось перевернуть вверх дном после того, как я обнаружил, что имя и адрес одного из этих преклиров были потеряны. И во всем этом наверняка было замешано что-то сверхъестественное, потому что в конце недели от этого человека пришло письмо, а до этого он не писал несколько лет. Он написал, что в его семье все хорошо, что все идет просто прекрасно, дал полную информацию о кейсе и так далее. И даже сотрудники моего офиса начали посматривать на меня как-то странно.

The publisher received it in a very naive sort of way, by the way. He said, „Well, maybe sell five, six thousand copies.“ So he ordered that many and before publication date he was totally sold out. The American Book Company to this day remembers the flap of trying to get enough Dianetics: Modern Science of Mental Health published in the US.

Но эти люди нужны мне просто в качестве длинного ряда кейсов, с которыми я работал, и их кейсы вообще не трогают. Их сделали клирами; они остаются в таком состоянии – по крайней мере те, с кем я по-прежнему поддерживаю контакт. Некоторых я в суматохе потерял из виду.

When it was published over here, actually its circulation was stamped on rather hard by this again - a limited ability to issue enough books. And the sales fell off as a result.

Один из них был психиатром. Когда «Дианетику» впервые опубликовали в Соединенных Штатах, этот парень сказал: «Вы знаете, несколько лет назад один человек работал со мной до тех пор, пока я не достиг состояния, называемого "клир", так что это, должно быть, вполне обыденная вещь. Он в то время работал в Голливуде. Конечно, с тех пор я больше не занимался психиатрией как таковой, но я не могу понять, почему это все так взволнованы. Этот Хаббард, несомненно, учился у того типа в Голливуде». Он был совершенно прав.

But in 1952, I decided it was time that I went out into the world and left the insane asylum called the United States. Now, that's a cruel statement; most of the Americans in the crowd will be resentful that I would say that the US is a spinbin. But on the subject of psychotherapy, it's a real spinbin. You just mention the subject of the mind and everybody restimulates into a roaring psychosis in official quarters. Really mad.

Что ж, пойдем вперед по траку, пойдем вперед по траку, посмотрим. В 1950 году я наконец написал книгу, написал ее в Соединенных Штатах, издал, и не успел никто и глазом моргнуть, как она стала бестселлером, оказалась наверху списка в «Нью-Йорк тайме», и все шло великолепно, это был бум, она пользовалась невероятным успехом, и это был сногсшибательный, катастрофический успех, – и я обнаружил, что у меня нет никакой административной структуры, практически никакой организации, вообще ничего. И там, в Соединенных Штатах, на наши головы как будто обрушился весь мир, и нам крепко досталось.

I decided I deserved a rest, so I came over to England. Came over here just in time to have a British subject as a daughter. Diana was born within a week of my arrival here. Mary Sue got along fine; the two of us got together with some of the people whom I see right before me, right this minute. We put together the first organization, we kept it running, we somehow or other kept it on the road. It didn't have a totally calm history. There were points in it that a critical observer would have considered rough. And there were moments when sitting on top of it was something like sitting on top of World War II. But that organization has grown from very, very small beginnings to rather imposing proportions. And all of that really, has been due to the sincerity, the dedication and the ability of the British and Scotch and Irish and Welsh around here - have not only helped put it together, but have kept it together and kept it rolling. And we're making a big dent in the society. We don't realize what a big dent we make in the society, but we certainly do make a dent, It's getting to be more than a dent now. Scientology is very well accepted in England compared to the mad controversial attitude that greets it still in the United States.

Дианетика стала очень широко известна за один день. Очень широко известна. Множество людей засучили рукава и начали помогать. С того момента и до настоящего времени эти замечательные люди продолжают оказывать помощь, так что эта деятельность перестала быть занятием «одного-единственного». У нас в списках много имен, в игре участвует много людей. Это радует, потому что это очень хорошие люди. И произошло просто вот что: в человеческих знаниях есть дыра, понимаете. И вы могли бы сказать, что кто-то проник в этот вакуум. Но было также и множество других людей, которые тоже осознавали тот факт, что в человеческих знаниях имеется дыра, и они увидели, что этот вакуум начал частично заполняться, они засучили рукава и оказали значительное содействие в доведении этой работы до конца.

But they used to get humorous on the subject in the United States when Dianetics and Scientology was mentioned. After a while they became very serious when it was mentioned. After a short time, I'd say about two years ago, they would get shouting angry when it was mentioned. And now the powers that be just cry a little bit when it's mentioned.

Так вот, за время, прошедшее с тех первых дней (которые на самом деле не были такими уж драматичными) до настоящего момента, мы совершили гигантский скачок вперед. И даже я не осознаю, насколько велик этот скачок... Время от времени мне приходится оценивать ситуацию со стороны и убеждать себя в том, что все хорошо, понимаете? Я говорю: «Рон, несомненно, все идет хорошо». И я отвечаю: «Да, но не будь слишком самонадеян, сынок. Нам предстоит сделать еще очень много».

It's perfectly all right for us to put them down all the way into apathy, because only we can pull them out.

Так вот, дело в том, что, когда вы начинаете заполнять такого рода вакуум, этот вакуум стремится разорвать тех, кто пытается его заполнить. И с людьми, которые были с нами с самых первых дней, которые были одиторами и которые продвигали наш предмет вперед, – с этими людьми происходили довольно-таки драматичные события, возможно, более драматичные, чем со мной.

Many other movements which have occurred in man's history have been much more sweeping, much more dramatic, stayed with man for a very long time and actually are not to be compared at all with Dianetics and Scientology, which is a rather calm, orderly progress without any attempt to become an overwhelmingness in the society under one symbol or another, but is sincerely dedicated to just making a better world out of it and making it possible perhaps for man to live a little while.

Что мы сделали? Мы наступили на величайшую кнопку глупости из когда-либо существовавших у человека. Это состояние практически абсолютного незнания. И вот мы приходим и наступаем прямо в центр этой кнопки глупости – причем делаем это не слегка и не деликатно, понимаете. Мы делаем это не так, как это делают профессора. Они делают это вот так: «Ну, мы думаем... мы полагаем... возможно... может быть, что если вы рассмотрите эту ситуацию, то не исключено, что вы обнаружите, что какую-то ее часть, возможно... мы полагаем – если, конечно, вы не будете слишком сильно спешить с этим, – можно будет как-то понять, вероятно, при условии выделения достаточного количества миллионов для проведения исследований на протяжении следующих пятнадцати или двадцати тысяч лет».

There have been many efforts in man's history which are far more gallant, far more romantic, more colorful, more aesthetic. Take the work of Gautama Siddhartha, that man knows as Buddha. This man's work was spread out through Asia. This man evolved some ideas that were very acceptable to the people around him. He didn't have any communication networks. He didn't have much assistance. The next thing you know, he had brought civilization to 450 million people who before that had known only barbarism. The teachings of Gautama Siddhartha spread through into Japan and brought the first writing and the first arts, really, to the Japanese people. A world where it was dog-eat-dog became a place that man could live in. Half of the known world and two-thirds of its population had been totally changed in their quality and so forth by the simple activities of Gautama Siddhartha and his friends.

Столь решительный подход к делу на самом деле иллюстрирует то, как действуют фонд Форда и другие корпорации, которые пытались сделать что-то в данной области. И я не порицаю этих людей и не говорю, что все они такие совершенно ни на что не годные люди. Они просто такие. Ведь когда эти большие организации, не имея ни энергии, ни искренности, ни преданности своему делу, наступают на эту кнопку глупости, они просто глупеют. Это просто оглоушивает их, – это хуже, чем быть просто ошеломленным. Это намного сильнее; это то же самое, но в кубе.

Now, that was a tremendous attack upon the barbarism of man. And that was a very romantic and a very gallant attack. I'm afraid we're in no such category; since we have the benefit of everything that's gone before. We have the benefit of knowing many of the things now that he found out, and they weave themselves through our lives and they weave themselves through Dianetics and Scientology without our even being able really to isolate them and say this and that came from this or that place. There have been easily fifty thousand years of thinking men, and from all of them you could not help but gain a little truth. And so we haven't done any springboard as a total single effort that leaps into plain view like flash and flame and illuminates everything. I'm afraid that we have been wise enough to benefit by all those other chaps that have had something to think and something to say down through the years. There have been lots of them and they've said a great deal.

И когда некоторые из этих людей приходят и наступают на эту кнопку глупости, они просто исчезают в этой трясине – обычно так и бывает.

And only their efforts in bringing about civilization, only their efforts at damping out barbarism, have made it possible for us to have enough leisure time now to really get a show on the road. We owe a great deal to these people - a great deal. We don't have to believe all the things they said. Like Gautama said, „If it isn't true for you, it isn't true.“ We don't have to take everything they learned or follow their cults or patterns. But we can certainly benefit from what they have done, and what they have done has not been inconsiderable. It's been a very great deal.

Конечно же, время от времени мы сами оказывались оглоушенными – у нас это неплохо получалось. Мы неожиданно забираемся в тот или иной сектор, у нас возникает необходимость работать со слишком большим количеством людей, наша популярность распространяется слишком широко, возникают организационные проблемы и проблемы, связанные с нашим влиянием на все общество, и мы сталкиваемся со всем этим лицом к лицу, и все это совершенно новые для нас проблемы, и мы пытаемся применить к ним решения, взятые из Дианетики и Саентологии, и у нас у самих голова начинает идти кругом. Мы работаем не идеально, далеко не идеально – мы работаем совсем не идеально. Но, черт возьми, мы стараемся, и, ей-богу, это больше, чем кто-либо когда-либо делал.

We owe a great deal, then, to the past. We owe a great deal to our present civilization. We owe a great deal to those forces which have made it possible for us to have enough leisure, to think enough thoughts and to organize enough and write enough to do what we can do today. Gautama Siddhartha is the first person who said you can be Clear. And all he told you, however, was all you had to do was conceive mind essence. If you just conceive mind essence, you've had it. Ask those who have tried.

Мы очень стараемся. И люди, которые занимаются этим, люди, которые работают над этим, поступают правильно гораздо чаще, чем неправильно. А чтобы добиться успеха в жизни, вам всего-навсего нужно быть правым чуть-чуть больше, чем на пятьдесят процентов. Если вы постоянно правы чуть больше, чем на пятьдесят процентов, то вы не можете не победить – при условии, что вы никогда не ошибаетесь в важных вопросах.

His goal comes true today in Scientology. It's not a new goal, but we can do it today. We can do it. We can make good many of the promises which have been made.

Вся история организаций, которые возникли по всему миру, – это история порядка, проникающего в замешательство. Если вы не думаете, что четверть миллиона заинтересованных людей на одном континенте не могут создать замешательство, вам нужно было бы быть там – некоторые из вас там были. Бац! Бабах! «Расскажите об этом побольше». Что ж, я написал первую книгу потому, что мне надоело получать каждое утро по мешку писем, в которых мне задавали новые и новые вопросы. И мне надоело диктовать письма, каждое из которых было длиной в несколько глав книги. Так что я взял и написал книгу.

That doesn't mean we have to make good another man's promise. But it does mean that man has dreamed a dream for a very, very long time that he himself as an individual and he himself as a society could be free, that he himself could know and be in control of his own life to a marked degree. And man has dreamed this dream for eons and he has put a great deal of thought and effort forward in the direction of achieving that dream and that goal. And I can't say to you grandly that we have totally gotten it all wrapped up and that we will never hit any vagaries of any kind. That we will not hit any rough spots in the road, that from here on it's all smooth out.

Кстати, издатель отнесся к ней очень наивно. Он сказал: «Ну, может быть, пять-шесть тысяч экземпляров и будет продано». Так что он заказал именно это количество и распродал его еще до того, как книга была опубликована. В издательстве «Америкэн бук кампани» до сих пор помнят ту суматоху, которая поднялась, когда они пытались напечатать в США достаточное количество экземпляров книги «Дианетика: современная наука душевного здоровья».

But I will tell you today that we can, individual by individual achieve this goal of Clear. And I can tell you that it's well worth achieving. And it can be achieved broadly. And man can achieve these goals today of freedom for himself and his people through Scientology, providing he works hard, providing he works sincerely and providing he keeps the show on the road.

А когда ее опубликовали здесь, в Англии, ее распространению сильно помешал тот же самый фактор – не было возможности напечатать книгу в достаточном количестве. И как результат продажи снизились.

Thank you.

Но в 1952 году я решил, что мне пора выйти в мир, оставив этот сумасшедший дом, который называют Соединенными Штатами. Это суровое заявление; большинство американцев, присутствующих здесь, будут недовольны тем, что я назвал США сумасшедшим домом. Но в том, что касается психотерапии, это настоящий сумасшедший дом. Стоит вам только упомянуть об изучении разума, и все официальные лица рестимулируются настолько, что у них начинается психоз и они начинают рвать и метать. Это настоящее безумие.

Я решил, что заслужил отдых, и поэтому приехал в Англию. И как раз вовремя, чтобы заполучить британскую подданную в лице дочери. Диана родилась в первую неделю после моего прибытия сюда. У Мери Сью все шло хорошо; мы с ней встретились с несколькими людьми, которых я вижу перед собой прямо сейчас. Мы создали первую организацию, мы обеспечили, чтобы она продолжала работать, и нам так или иначе удалось сохранить ее. Не все в ее истории было тихо и мирно. Бывали моменты, которые критично настроенный наблюдатель счел бы трудными.

И были такие моменты, когда находиться в этой организации было равносильно участию во Второй мировой войне. Но эта организация выросла от очень, очень скромных размеров до довольно-таки внушительных. И все это произошло благодаря тому, что присутствующие здесь британцы, шотландцы, ирландцы и валлийцы были искренними, преданными своему делу и способными людьми, – они не только помогли нам создать организацию, но и сохранить ее и обеспечить, , чтобы она продолжала работать. И мы оказываем значительное влияние на общество. Мы не осознаем, насколько значительное влияние мы оказываем на общество, но мы, несомненно, оказываем влияние. И теперь это становится чем-то большим, нежели просто влияние.

Но раньше в Соединенных Штатах люди с юмором относились к упоминаниям о Дианетике и Саентологии. Через некоторое время они стали относиться к этому очень серьезно. А еще через какое-то время – я бы сказал, примерно два года назад, – упоминание о Дианетике стало вызывать сердитые вопли. А теперь власть предержащие лишь немного плачут, когда слышат упоминание о ней.

И это совершенно нормально, что мы довели их аж до апатии, поскольку только мы можем вытащить их из нее.

Многие другие движения в истории человечества были гораздо более масштабными, производили гораздо более яркое впечатление, существовали очень долго и на самом деле вообще несопоставимы с Дианетикой и Саентологией, которые довольно спокойно, упорядочение развиваются и не пытаются во имя тех или иных символов ошеломить общество – они искренне стремятся (и отдают этому все свои силы) просто сделать этот мир лучше и, быть может, дать человеку возможность немного пожить.

За историю человечества предпринималось много таких попыток, которые были гораздо более доблестными, гораздо более романтичными, более яркими, более эстетичными. Возьмем к примеру то, что сделал Гаутама Сиддхартха – человек, известный как Будда. Его философия распространилась по всей Азии. Он выдвинул несколько идей, которые были вполне приемлемы для окружающих его людей. У него не было никакой коммуникационной сети. Он не получал сколько-нибудь значительного содействия от других. И вот уже 450 миллионов человек, живших до этого в варварстве, обретают цивилизацию. Учения Гаутамы Сиддхартхи проникли в Японию, и благодаря им японский народ получил первую письменность и первые искусства. Мир, существовавший по принципу «человек человеку волк», стал местом, где люди могли жить. Половина всего известного мира и две трети населения этого мира полностью изменились благодаря простой деятельности Гаутамы Сиддхартхи и его друзей.

Так вот, это была сокрушительная атака на варварство. Более того, это была очень романтичная и очень доблестная атака. Боюсь, что наша деятельность не относится к той же категории, поскольку мы пользуемся всем, что было до нас. У нас есть преимущество: мы знаем многое из того, что обнаружил Гаутама, и эти знания вплетены в нашу жизнь, они вплетены в Дианетику и Саентологию, и на самом деле мы даже не можем выделить их и сказать, что то-то и то-то пришло к нам оттуда-то. Вполне возможно, что люди думали об этом на протяжении пятидесяти тысяч лет, и вы не могли не позаимствовать немного истины у каждого из них.

Так что неверно, что мы совершили прыжок, как с подкидной доски, – одно усилие, в результате которого что-то внезапно появилось перед всеми как вспышка, как пламя, и осветило все вокруг. Боюсь, что мы были достаточно мудры и воспользовались плодами трудов всех тех, кто на протяжении многих лет о чем-то думал и что-то говорил. Их было много, и они многое сказали.

И только благодаря их усилиям, направленным на создание цивилизации, только благодаря их усилиям, направленным на уничтожение варварства, у нас теперь есть достаточно свободного времени для того, чтобы действительно развернуть активную деятельность. Мы очень многим обязаны этим людям – очень многим. Мы не обязаны верить всему, что они говорили. Как сказал Гаутама: «Если что-то не является правдой для вас, то это не правда». Мы не обязаны брать на вооружение все, чему они научились, или следовать учениям их культов и использовать их организационные структуры. Но мы, несомненно, можем извлечь пользу из того, что они сделали, а сделали они немало. Они сделали очень много.

Таким образом, мы очень многим обязаны прошлому. Мы очень многим обязаны нашей теперешней цивилизации. Мы очень многим обязаны тем людям, тем вещам и обстоятельствам, благодаря которым мы смогли получить достаточно свободного времени, смогли многое обдумать, многое организовать и достаточно много написать, чтобы можно было делать то, что мы можем делать сегодня. Гаутама Сиддхартха был первым, кто сказал, что можно стать клиром. Однако он сказал только то, что все, что нужно для этого делать, – это думать о сути разума. Если вы будете просто думать о сути разума, вам конец. Спросите у тех, кто пытался это сделать.

Цель, поставленная им, в наши дни достигается в Саентологии. Это не новая цель, но сегодня мы можем ее осуществить. Мы можем ее осуществить. Мы можем выполнить многие из тех обещаний, которые были когда-либо даны.

Это не означает, что мы должны выполнять обещания других. Это означает, однако, что человек очень, очень долго мечтал о том, что он как индивидуум и общество, частью которого он является, смогут стать свободными, что он сможет познать жизнь и сможет в значительной степени контролировать ее. Человек мечтал об этом вечность и посвятил много дум и усилий воплощению этой мечты и этой цели. Я не могу с величественным видом заявить вам, что мы полностью завершили работу, что мы никогда больше не столкнемся ни с чем непредсказуемым, что у нас никогда не возникнет никаких трудностей и что перед нами лежит гладкая дорога.

Но вот что я скажу вам сегодня: мы можем делать людей клирами – одного за другим; эту цель мы можем достичь. И я могу вам сказать, что она стоит того, чтобы ее достичь. И она может быть достигнута в широких масштабах, без каких-либо ограничений. И сегодня человек может достичь этой цели – освободить себя и свой народ – с помощью Саентологии, при условии, что он будет работать усердно, при условии, что он будет работать честно, и при условии, что он не допустит, чтобы активная деятельность была свернута.

Спасибо.