Не спеша, по тихому, спокойному морю, я плыл навстречу собственной гибели.
Судьба нередко ведет себя как неторопливый палач, который встречает жертву на эшафоте, укладывает ее голову на плаху, искусно точит топор и посылает помощника за пивом, чтобы насладиться этой картиной и смочить горло перед тем, как свистящим лезвием навсегда прервать тонкую связь между головой и телом.
Вокруг простирался совершенно великолепный пейзаж. Мы обогнули Грецию и вошли в легендарное Эгейское море. Нежный весенний ветерок мягко ласкал лазурную воду; белые пушистые облака реяли над прославленной землей. Белая яхта медленно дрейфовала на волнах. Но для меня эта картина стала роковой.
К западу от нас находилась Турция, но до нее было более ста миль, и ее не было видно, — к сожалению, я тоже не вспоминал о ней. Наш курс лежал между двумя континентами — Европой и Азией. Поскольку ночью я курил всякую дрянь, а днем был занят всевозможными тренировками, то Азия, где меня ждала катастрофа, представлялась мне другой планетой.
Прошло четыре дня нашего плавания; эти дни протекли между пальцев, словно кровь, незаметно вытекающая из вены. Я обнаружил, что на небольших скоростях яхта не сбивалась с курса даже при небольшом волнении, и капитан Биттс целыми днями попивал пиво в капитанской рубке и трепался с офицерами о Ясоне и Золотом руне, а также о том, как он развлекался с девочками на всех этих островах. Крошка находила его трепотню весьма поучительной и поэтому забегала к нему два или три раза в день.
Я был занят наблюдениями: каждый день проверял, что делают Хеллер и Крэк. Разница в часовых поясах теперь составляла семь часов. И когда они просыпались в Нью-Йорке, у нас уже было три или четыре часа пополудни.
Однажды Хелллер и Крэк заговорили о яхте. Они завтракали у себя в комнате, а не на террасе, потому что лил дождь.
— Жаль, что у нас больше нет судна, — заметил Хеллер. — Оно было таким уютным.
— Турецкие военные силы найдут ему лучшее применение, чем я, — ответила графиня. — Ты теперь совершенно исцелился от манеры обращать внимание на других женщин, и я больше не собираюсь от тебя убегать. Кроме того, мы скоро все закончим и вернемся домой. Так зачем нам корабль?
Я так не считал. Без него я бы оказался в лапах турецких властей или же был весь в дырках от пуль папаши медсестры Биддирджины. Но тогда я еще не знал, что ждет меня впереди.
Македония, где правил Филипп, отец Александра, находится на севере Греции. Мы вошли в большой Салоникский залив и приблизились к горе Олимп - обители греческих богов. Снежная вершина величественно вздымалась по левому борту корабля и над небольшим городком Катерини. Яхта осторожно пробралась между рыболовными посудинами и наконец повернула на северо-восток, где мирно причалила в Фессалонике, втором по степени важности греческом порту.
Нам отвели чистенькую, аккуратную стоянку, дружелюбно поприветствовали, и Крошка с Мэдисоном немедленно, засучив рукава, приступили к поискам тех мест, где бывал Александр Великий.
Они заставили меня сопровождать их, и в ветхом такси, чудом уцелевшем еще со второй мировой войны, мы выехали в столицу Филиппа, Пеллу, которая располагалась в двадцати четырех милях к северо-западу от современного города.
Археологи там хорошо поработали — вот все, что я могу сказать. Среди типичного сельского пейзажа они раскопали фундаменты и несколько стен. Должен сказать, что у древних были очень интересные полы: вообще-то в земных домах принято раскрашивать стены, но во времена Александра Великого рисунки делали на полу. Они были выложены мозаикой: головы львов, сцены охоты, и люди ходили прямо по ним!
Я тут же сообщил Крошке, что это имеет глубокий философский смысл. Мне это было совершенно ясно. И я попытался объяснить то же самое им.
— Греческие боги, — сказал я, — жили на небе. А теперь представьте себе, как маленький Александр ползает тут в ползунках и видит картинки у себя под ногами. Конечно, потом он вообразил себя богом на небе. Очень просто. Типичный случай психологической дезориентации, а в результате у него остался один выход — завоевать весь мир.
Они не поняли.
— Но это не объясняет, почему его мать отравила отца, — заявила Крошка, возясь с камерой, которую неизвестно где раздобыла, и наводя объектив на двух чрезвычайно идиотского вида львов, которые раздирали на части какого-то невезучего беднягу. Крошку ужасно забавляла эта сцена.
— Понимаешь ли, — продолжал я, — я прочел разные книжки, и там сказано, что она этого не делала. Филипп был убит молодым мужчиной, который решил, что незаслуженно пострадал от королевской власти. Я это указал в записке, которую составил для тебя, Мэдисон.
— Да, я прочел, — отозвался тот. — Мне кажется, что лучше бы Олимпиада его все-таки отравила. Ах, какие тогда были бы заголовки! Прямо перед глазами стоит: в афинской «Тайме», шрифт восемнадцать пунктов кавычки открываются Королева-Преступница Подсунула Мужу Яд кавычки закрываются.
— Но это не соответствует фактам, — возразил я.
— Фактам? — переспросил Мэдисон, поднося руку к глазам, чтобы получше разглядеть руины древнего города. — А какое отношение имеют факты к газете? Александр на девяносто девять процентов создан, выдуман средствами массовой информации. И легенды о его жизни не имеют никакого отношения к реальным фактам. Журналисты и другие писаки, как я понял, много веков трудились, чтобы создать Александра, совершенно не похожего на настоящего. А что касается байки про яд, то она очень похожа на правду и из нее бы вышла отличная статья. К тому же в поступке жены есть смысл.
— Да брось ты, — перебил его я.
— А вы загляните снова в свои книги! — ответил Мэдисон. — Стоило Филиппу отлучиться куда-то, и он уже возвращался с новой женой. У него, наверно, уже пролежни пошли от такого количества супружеских спален. А когда он вдобавок ко всему женился на какой-то девице по имени Клеопатра, — не той, которая в Египте, а другой, — его жена Олимпиада не выдержала, схватила Александра в охапку, прыгнула в свою колесницу и была такова. Хватит и одной женитьбы. Человека, который женится на всех подряд, следует держать в психушке, а многоженцев нужно привязывать к кровати и пытать, да чтобы этим занимались самые изощренные психиатры в мире.
Последняя реплика испортила мне настроение. Я ушел и уселся под оливковым деревом. Мэдисон сказал то, что я и сам думал.
Именно в этот момент передо мной словно наяву предстала опасность, угрожающая мне в Турции. Я ведь был дважды женат в Нью-Йорке.
Мысль о том, что меня могут еще раз женить в Турции, оказалась последней каплей. А когда я вспомнил, что медсестра Билдирджина — садистка и что она становится коленями на грудь пациенту, которому сверлят череп, меня пробрала дрожь. При одном воспоминании о ней мне стало плохо.
Когда мы вернулись на корабль к обеду, я почти ничего не мог есть и отказался от дальнейших экскурсий. Крошка и Мэдисон отправились без меня.
Слоняясь по салону владельца яхты и поглядывая на экраны включенных видеоприборов, я без всякого энтузиазма выслушал из уст маленького лысого человечка — мистера Туодла, студенческого куратора в университете — сообщение о том, что Хеллер успешно сдал все экзамены.
— Уистер, — говорил Туодл, вставая и снимая свою щапочку, — я послал за вами и хотел лично видеть вас, потому что поражен вашими успехами! Вы первый из первых. Стопроцентная успеваемость по самым разным предметам. У меня сердце замирает при мысли о том, как мы сможем использовать ваши знания. Я сравниваю других наших выпускников и вас и не верю своим глазам. Какой усердный студент! Боже милосердный, как много вы работали! Вот что может сделать трудолюбие под нашим неусыпным контролем. И что удивительно, вы не пропустили ни одного занятия.
— Иногда я сам этому удивляюсь, — ответил Хеллер.
Скотина! Он ни разу не заглянул ни в одну аудиторию! Изя для него все устроил!
— Таким образом, вы стали специалистом высочайшего класса. Поэтому я рад лично сообщить вам, что на следующей неделе вы получите диплом с отличием бакалавра по ядерной физике и инженерному делу.
— Я очень ценю ваше мнение обо мне, — сказал Хеллер.
— Не стоит благодарности. Я еще должен кое-что передать вам от мисс Симмонс. Обычно она бросается на студентов, словно тигр. Трудно объяснить такое поведение, но это так. Так вот, она одна из первых обратилась к руководству факультета с ходатайством о присвоении вам высшей степени. Вот ее докладная записка. В ней сказано:
«Я бесконечно благодарна этому студенту за то, что он наладил отношения между мной и другими учащимися. Он вернул мне чувство радости жизни».
— Приятно слышать, — заметил Хеллер. — Вначале мне было с ней нелегко. Но потом мы поладили.
Я мог только оплакивать потерю союзника.
— И еще кое-что, — продолжал мистер Туодл. — По окончании старшего курса вы становитесь офицером запаса, как окончивший курс корпуса подготовки офицеров запаса. При вступлении в ряды офицеров вы должны принести присягу Вооруженным силам Соединенных Штатов как младший лейтенант и поступить на службу.
— Принести присягу? — переспросил Хеллер.
— Клятву верности и все такое, — пояснил мистер Туодл.
— Но... — Хеллер запнулся.
Я-то знал, что его смутило. За присягу иноземным вооруженным силам или правительству офицеру Королевского Флота Волтара полагалась смертная казнь. Я насторожился. Если Хеллер это сделает, то он в моих руках!
Мистер Туодл поднял руку, призывая его к спокойствию:
— Ваша специальность как офицера запаса — Г-2, «Военный шпионаж», а диплом у вас по ядерной физике. Полковник Танк послал запрос в армию. Вот он. Поскольку сейчас мы ни с кем не воюем, то армии не нужны специалисты по военному шпионажу. Пока не объявлена война, любой офицер с дипломом по ядерной физике может работать на гражданских специальностях. Значит, ваше вступление в ряды ВВС США откладывается и вы можете попробовать свои силы в промышленном производстве — я думаю, в предложениях у вас не будет недостатка.
— Замечательно, — ответил Хеллер.
Я расстроился. Это был мой последний шанс. Теперь Хеллер может спокойно отдать все силы разработке нового топлива и уничтожению Роксентера и Ломбара. Плохо дело!
Мрак вокруг меня сгущался.
Я видел, что мое положение становится все хуже.
Неожиданно я подумал, что, когда Гробе выяснит, что Хеллер коварно задумал спасти эту планету от разрушения, он немедленно бросится искать меня. Хорошее, экологически чистое топливо станет спасением для пяти миллиардов земных жителей, но оно же явится гибелью для Роксентера, и только это имело для меня значение.
Я не мог больше этого выносить, кое-как дотащился до спальни и свалился на кровать.
Наверное, я задремал. Потому что, проснувшись, обнаружил, что Крошка вернулась и роется в моих вещах.
Она заметила, что я проснулся.
— Инки, у тебя есть альпеншток?
— Что такое «альпеншток»? — спросил я.
— Палка, с которой лазят по горам. Я готовлюсь к завтрашнему походу. Мы с Мэдди хотим залезть на Олимп, если получится.
— Объясни мне, ради Бога, зачем? — воскликнул я.
— Ради Бога, — повторила она. — Нам сказали, что там живут все греческие боги. Зевс и остальные. Александр считал себя богом — может, он тоже наверх залез.
— Нет, — заявил я, холодея при одной мысли о возможных последствиях подобного мероприятия. — Гора в девять или десять тысяч футов высотой, покрыта снегом, кругом острые скалы. Это очень опасно. У тебя может закружиться голова, и ты упадешь. Ради Бога, не рискуй жизнью! — Только этого мне не хватало! — Кроме того, мне кажется, что все боги собрали свои вещички и были таковы с тех пор, как люди стали есть козлов вместо того, чтобы молиться на них. Сомневаюсь, что вы там хотя бы один поломанный лавровый венок найдете.
— Дело не только в этом. Я хочу посмотреть на море и острова с высоты птичьего полета. И увидеть Турцию. До нее около двухсот двадцати пяти миль к западу, и нас разделяет только вода... Эй, что это с тобой, Инки?.. Стюард! — громко закричала она. — Несите пакет! Инки заболел морской болезнью даже в порту!
На следующий день после полудня появились первые признаки надвигающейся катастрофы. Меня вытряхнули из кровати, из которой я так и не вылезал со вчерашнего дня. В дверь постучали, и в каюту заглянул офицер-связист:
— Крошка здесь?
— Что вам от нее надо? — прохрипел я, отрывая голову от подушки.
— Ей пришла куча радиосообщений, а я весь день ее не видел.
— Радиосообщения? — Я тупо уставился на него. Откуда, черт возьми, Крошке получать радиосообщения? Зачем и от кого? — Я сам их приму, — попробовал схитрить я.
— Нет-нет, — ответил он. — Там стоит пометка «Конфиденциально».
В каюту вошла старшая стюардесса с огромной корзиной для белья и услышала наш разговор.
— Мисс Крошка не вернется до ужина, — сказала она связисту. — Незачем было спускаться и беспокоить мистера Бея. Он и так плохо себя чувствует.
Офицер откозырял и удалился с пачкой таинственных посланий в руках, которые мне так и не удалось прочесть.
Но следующее происшествие оказалось еще более загадочным и еще больше потрясло меня. Около четырех часов я услышал шум в доках. С трудом поднявшись, я выглянул в окно.
Демонстрация!
Демонстранты несли плакаты, грозили кулаками и собирались вокруг нашего корабля.
«Турки, убирайтесь домой!»
«Долой Турцию — агента американского империализма!»
Конечно, я знал, что Греция и Турция никогда не были в особенно хороших отношениях. Все началось еще с персидских войн. И хотя Александру удалось завоевать Малую Азию, но через века Азия взяла реванш. Турки-сельджуки захватили всю Грецию, и она находилась под турецким игом почти до нашего времени. Похоже, при виде турецкого флага в жилах людей закипела горячая кровь.
В этом-то и была странность. Нас здесь так хорошо приняли, буквально розами дороги усыпали. И вдруг такая перемена!
Охрана порта ничего не предпринимала.
Потом появилась машина. Она пробралась между демонстрантами и остановилась у трапа.
Неожиданно до демонстрантов дошло, что машина остановилась около яхты.
И они бросились на нее.
Из машины выскочили Крошка, Мэдисон и переводчик.
Полетели камни!
Крошка и Мэдисон прорывались через толпу к трапу. Переводчик исчез. Водитель выскочил из машины и убежал.
Неожиданно с борта яхты брызнули струи белой пены и воды. Пожарные насосы! Матросы направляли воду на демонстрантов, сбивая их с ног.
Крошка и Мэдисон добрались до палубы.
Демонстранты побросали плакаты и, не выдержав водяной атаки, побежали.
Капитан Биттс отдал приказ, и брандспойты прекратили работу. Я уставился на мокрый пустынный причал.
Ко мне вошли мокрые насквозь Мэдисон и Крошка. Мэдисон был очень возбужден.
— Тут приложили руку средства массовой информации, — заявил он. — Кто-то выпустил джинна из бутылки. Я специалист и разбираюсь в этом. Кто бы мог подумать, что я сам стану объектом травли?
В дверях возник капитан Биттс.
— Надеюсь, это происшествие вас не очень обеспокоило, — сказал он. — Такое часто случается в порту, особенно когда на борту американские подданные. Правда, это чаще происходит после визита к американскому консулу, но ведь никто из вас не отмечал в консульстве свои паспорта. С вами все в порядке, мистер Мэдисон?
— Я весь промок, — ответил Мэдисон.
— Это лучше, чем попасть в больницу, — заметил Биттс. — Хорошо, что у них не было оружия.
За его спиной показался офицер-связист с сообщением. Биттс прочел его.
— Местная радиограмма, — произнес он, — от начальника порта. Он просит нас как можно скорее сняться с якоря, чтобы избежать дальнейших стычек в его порту.
— Черная пропаганда! — вскричал Мэдисон. — Но специалисты по такого рода делам есть только в США. Тут приложил руку государственный департамент. Мне даже не надо искать доказательства, что начальник порта поступает в соответствии с распоряжениями американского консула. Мне прекрасно знаком их стиль работы.
— Правительство не будет действовать против своих собственных граждан, — вмешался я. — Это безумие!
— Конечно, безумие, — отозвался Мэдисон. — А кто сказал, что американское правительство находится в здравом рассудке? Попомните мои слова, американский консул в эту самую минуту готовит пресс-релиз для греческих газет, в котором будет сказано, что мы — турецкие диверсанты. Я профессионал, Смит. А вы — нет.
— Откуда ты знаешь? — осведомился я.
Он поднял руку и показал мне размокший, скомканный плакат. На одной стороне по-гречески было написано: «Агент американского империализма», а на другой, по-английски, маленькими буквами: «Отпечатано в США».
— Кто бы мог подумать, — повторил Мэдисон с печальным вздохом, — что я стану объектом травли? Я, эксперт. Ладно, позвольте мне воспользоваться вашим телетайпом, капитан Биттс, и у меня заговорят пушки. Если они хотят войны, они ее получат.
— Что ты собираешься делать? — воскликнул я в ужасе при одной мысли о том, что могу оказаться на передней линии боевых действий.
— Делать? — спросил Мэдисон. — Проклятье, Смит. Видно, что вы не профессионал. Я отправлю кипу пресс-релизов в русское информационное агентство ТАСС и раскрою американский замысел вовлечь Турцию и Грецию в вооруженный конфликт, чтобы затем продавать оружие обеим воюющим сторонам. Потом я найму убийцу, который расправится с греческим президентом, привяжу к его винтовке турецкий флаг и положу к нему в карман удостоверение агента ЦРУ. А когда второй наемный убийца уберет первого, я сообщу в ТАСС...
— Хватит! — взвыл я. — Это же закончится ядерной войной между Россией и США.
— А что здесь плохого? — спросил Мэдисон.
— А то, что мы окажемся в самом эпицентре! — завизжал я.
— Да, видно, что вы в этом не разбираетесь, Смит. Мне наставили синяков, а не вам. Им нужны неприятности, они их получат. Можете положиться на меня, Смит. А теперь, капитан...
Господи, он становится опасным!
Крошка положила руку на рукав Мэдисона:
— Мэдди, ты расстроился из-за того, что нам не удалось забраться на Олимп. Кончай паниковать. Мы просто поплывем дальше. Не во всех портах так враждебно относятся к туркам. В Египте долгое время было турецкое правительство, ты сам так сказал. А если они и в Александрии затеют беспорядки, тогда ты развяжешь ядерную войну. Ладно?
— Ладно, — ответил Мэдисон сердито. — Мне просто не нравится, что какой-то идиот в государственном департаменте считает, будто он может безнаказанно травить меня. Задета моя профессиональная честь. Я пошлю в греческие газеты радиотелекс и фотографию обратной стороны плаката. Они сообщат американскому консулу, что разгадали его планы, и тогда он придержит все публикации в прессе, и кое у кого в государственном департаменте головы полетят с плеч. Пытаться натравить на меня прессу! Я с ними разберусь.
— Я сообщу начальнику порта, что мы отплываем, — вмешался капитан Биттс.
— И плывем в Египет, как и решили, — добавила Крошка.
— Конечно, — улыбнулся капитан Биттс.
Все разошлись, и мы остались вдвоем с Крошкой.
Голова у меня шла кругом, нервы были натянуты до предела. Что-то было не так, но что — я не мог понять. Потом мне это удалось. Если мы поплывем сейчас в Египет через Эгейское море, то окажемся чертовски близко к Турции. Я так и сказал, и при этом почувствовал, что от ужаса у меня сел голос.
— Чепуха, — заявила Крошка. — Я сама прокладывала курс. И теперь в этом разбираюсь, сам знаешь. Ближе всего мы окажемся к Турции возле греческого острова Хиоса, родины Гомера. Но если мы выйдем через пару часов, то мимо острова пройдем уже ночью, в кромешной тьме.
— Ради Бога! — взмолился я. — Я не должен попасть в лапы турецких властей.
Крошка загадочно улыбнулась и ответила:
— Запомни раз и навсегда: даже если тебе покажется, что ты им попался, я все устрою, Инки. Доверься мне.
Я рухнул на подушку и сделал вид, что верю ей. Но, Господи, кто лучше меня знаком со всеми превратностями судьбы? Мне придется напрячь все силы, чтобы выйти из этой передряги живым.
Казалось, в самом воздухе витала опасность.
Мы отплыли ночью, а на рассвете уже были далеко в Эгейском море, и на горизонте виднелся только одинокий риф, о который бились упрямые волны.
Началось волнение. Собравшиеся облака предвещали дождь.
Пока мы продвигались на юго-восток, я неподвижно лежал на кровати. Малейшее покачивание судна казалось мне угрозой: я боялся, что в любую минуту начнется более сильная качка.
Потом я все-таки вышел на палубу в халате. Странно, сегодня никто не понуждал меня заниматься спортом. Обстановка на судне изменилась: спускавшийся вниз матрос не поздоровался со мной и даже не улыбнулся.
Вокруг простирались пустынные небо и океан. Я взобрался по лестнице на капитанский мостик и осторожно огляделся, боясь увидеть на горизонте Турцию. Я не вошел в капитанскую рубку, а остался стоять снаружи.
Какое-то движение привлекло мое внимание. Конский хвостик.
Крошка. Она сидела в капитанском кресле и смотрела вперед. Капитана Биттса не было видно. Очень странно: разве она командует судном?
В мою сторону взглянул штурман, и я быстро исчез.
Я знал, что близко к берегу Турции мы подойдем только ночью, но все равно нервничал при одной мысли о том, что там, на востоке, меня поджидает настоящее чудовище. Кошмар. Меня охватил почти физически осязаемый страх. Я даже слышал скрежет челюстей, когда это чудовище сгложет меня до последней косточки.
Я вернулся в спальню. Меня постепенно охватывала паника.
Враги.
У меня есть враги, это очевидно.
Я начал сомневаться в справедливости предположений Мэдисона насчет причин, по которым нам пришлось покинуть порт. В глубине души я чувствовал, что преследуют именно меня, чтобы отомстить.
Бездействие порождает кошмары. И я принял внезапное решение обдумать создавшуюся ситуацию. Я должен привести свои мысли в порядок, чтобы избавиться от беспричинной паники.
Я взял лист чистой бумаги и ручку, положил их себе на колени и принялся составлять список.
Кто мог скрываться за выступлением в Фессало-нике? Я начал писать.
Неизвестный убийца? Ломбар послал его, чтобы убить меня, если моя миссия провалится. Мог он пробраться в Грецию, чтобы навредить нам?
Графиня Крэк? И так ясно, что она придумала бы для меня гораздо более болезненную смерть, если бы догадалась, что это я украл яхту и подготовил обвинения против Хеллера. Бог знает, на что способна ее изощренная фантазия!
Хеллер? Могли у него быть связи, о которых я не знаю? Хотя они и разошлись с Малышкой Корлеоне, не мог ли он натравить на меня мафию?
Торпедо Фиаккола? Нет, зараженный всевозможными болезнями некрофил давно мертв. Гансальмо Сильва? Нет. Он тоже мертв. Этих двоих я мог с чистой совестью вычеркнуть из списка врагов.
Мили, хозяйка моего дома на Волтаре? Ске, водитель моего аэромобиля? Ботч, старший клерк отдела номер 451, которым я руководил? Нет, я подсунул им фальшивые деньги, и сейчас их, наверное, уже казнили. Два фальсификатора документов, подделавшие для меня «королевские указы», в которые поверила графиня Крэк и которые она куда-то засунула? Нет. Их не было на Волтаре, они давно были убиты по моему приказу.
Графиня Крэк? Могла она каким-нибудь образом подготовить нападение на яхту?
Дух блохастого старика, которого я убил на Лимносе? Лимнос отсюда недалеко, а основное занятие духов — месть. Когда я сам стану духом, то, если, конечно, не угожу прямиком в ад, буду знать, кому мстить. Да, этот старикашка с блохами кажется мне подходящим кандидатом. Он был греком и имел связи в Турции, и скорее всего тот факт, что он подкинул блох в мои вещи, его не удовлетворил. Я жирной чертой подчеркнул его имя в списке.
Адора Щипли Бей и Кенди Лакрица Бей, две мои жены в Нью-Йорке? Нет, они не могли организовать демонстрацию в Фессалонике, потому что дальше секса их фантазия не шла. Кроме того, они ни слова не знали по-гречески.
Мудур Зенгин, глава Национального валютного банка «Пиастры» в Стамбуле? Во время нашей последней встречи он выглядел не слишком дружелюбно, а после издержек на яхту у него, наверное, уже все деньги кончились. Его банк гарантировал кредитоспособность моей карточки компании «Соковыжималка», но, возможно, уже не в состоянии оплачивать мои счета. Он может отомстить мне. У него есть связи и возможности, достаточные для того, чтобы организовать массовые волнения в Фессалонике.
Ага! Отец медсестры Билдирджины! Он, наверное, несколько месяцев бродил по округе с ружьем, чтобы расправиться с человеком, от которого забеременела его дочь. В Турции он был известным врачом. Все врачи держатся друг задруга, и он мог задействовать свои связи в Греции. Он узнал, что я нахожусь в Фессалонике!
Конечно! Для него нет ничего проще, чем войти в сговор с теми женщинами, которых Ахмед, водитель такси, и Терс, бывший шофер, разозлили, чтобы свалить все на меня. Эти два типа, правда, давно мертвы, но женщины-то живы.
Может, некоторые из них забеременели? Отец медсестры Билдирджины, как врач, пользующийся известностью в Афинах, должен знать об этом.
Я вспомнил еще кое-что. Я не особенно всматривался в лица греческих демонстрантов. Может, это и правда были турецкие женщины? Теперь я этого не узнаю.
И неожиданно я понял, что все это значит.
Меня хотят вернуть домой!
Я обвел надпись «отец медсестры Билдирджины» огромным кружком. Все ясно. Он договорился с греками и с женщинами, чтобы они выгнали меня из Фессалоники. Он надеялся вернуть меня в Турцию, где сможет делать со мной, что хочет.
Вот в чем дело!
Я вздрогнул. Меня не просто застрелят, но по закону Корана за неверность забьют камнями до смерти!
Я уставился на список, не в силах отвести взгляда от имени в кружке. Господи, мне нужно быть настороже!
Остаток дня я провел, умоляя судьбу, чтобы мне больше ни разу не пришлось ступить на турецкую землю.
Для меня это было равносильно самому болезненному виду самоубийства!
Укрывшись в своей комнате, я тупо уставился в окно. Стемнело. На корабле царила какая-то странная атмосфера. Никто не спустился ко мне и не пригласил на ужин.
Никто не предложил мне поесть. Все замерло. Судно двигалось вперед, слегка покачиваясь на волнах.
Начался дождь, предвещавший шторм. Капли стекали по темному стеклу, словно слезы. Я попытался разглядеть что-нибудь за окном, но там лил дождь и слегка поблескивали волны.
Я посмотрел на себя в зеркало. Лицо у меня посерело, а щеки запали. В первый раз я обратил внимание на шрам: он уже зажил и придавал мне свирепый вид. Но никогда я еще не был так далек от свирепого настроения. Я чувствовал себя всеми покинутым загнанным зверем. Где-то там, в темноте, казалось, всего на расстоянии вытянутой руки, лежали Турция и моя грядущая могила, от которой меня отделял всего один крохотный шаг. Я физически чувствовал грохот выстрелов и свою предсмертную агонию. Какой ерундой покажется этот шрам, если я попаду к ним в руки!
Я вернулся к окну и высунулся наружу.
У меня за спиной послышался шум.
Я резко повернулся, с трудом удержавшись от крика.
Крошка.
На ней был старый плащ, блестевший от дождя, и офицерская фуражка, надвинутая на уши и скрывавшая конский хвостик и большие глаза. Крошка молча смотрела на меня. Потом подошла ко мне, подняла руку и несильно толкнула меня в грудь. Я отступил назад к кровати и сел на нее.
— Ты ужасно выглядишь, Инки.
— Меня волнует Турция, — ответил я, проглотив комок в горле.
Она покачала головой:
— Через несколько часов все будет позади. Незачем беспокоиться. Все будет в порядке. Тебе надо учиться доверять людям, Инки. Особенно мне. Я твой единственный друг.
Я вздрогнул. В самом лучшем учебнике Аппарата написано, что это следует сказать перед тем, как воткнуть человеку между лопаток кинжал из «службы ножа». Но я и виду не подал, о чем думаю. Крошка полезла в карман.
— Самое лучшее для тебя — это заснуть и проснуться завтра, когда мы уже будем спокойненько плыть возле берегов Египта. — Она что-то протянула мне.
Так я и знал. Леденцы с гашишем! По какой-то причине Крошка хотела, чтобы я оказался совершенно беспомощным.
— Возьми, — настаивала она, потому что я не брал. Я уставился на конфеты. Три штуки! Да от такой дозы я свалюсь, как бычок на бойне.
Слава Богу, что я предусмотрительно решил быть очень осторожным.
На мне был банный халат с широкими рукавами, которые почти закрывали кисти рук, и я в совершенстве владел нужным приемом. Я взял первую конфету и сделал вид, что кладу ее в рот. Демонстративно «прожевал» ее и «проглотил». Но на самом деле я уронил ее в рукав, усиленно работая при этом челюстями.
Взял вторую и снова сделал вид, что кладу ее в рот и жую.
— Мм-м, — протянул я. — Как вкусно. — Но и вторая оказалась у меня в рукаве.
Туда же отправилась и третья.
— Так-то лучше, — произнесла Крошка. — А теперь отправляйся спать, и все будет в порядке. До Александрии шестьсот миль, и к рассвету Турция будет уже далеко позади. Веди себя как пай-мальчик и отправляйся спать.
Она направилась к двери, но, уже подойдя к ней, обернулась:
— Я проведу ночь на капитанском мостике и сама за всем прослежу. Ни о чем не беспокойся. — И она ушла.
Я подошел к двери. Да, ее шаги, едва слышимые за шумом двигателей, удалялись.
Я пошел в ванную и спустил три конфеты с гашишем в унитаз.
Потом вернулся и лег в кровать. Выражение огромных глаз и слишком большого рта Крошки не предвещало ничего хорошего. Работник Аппарата в этом никогда не ошибется.
Корабль мерно раскачивался. Два часа я неподвижно лежал, глядя в залитое дождем стекло. Этой ночью я не буду спать. Я дал себе слово.
Неожиданно я насторожился: что-то изменилось! За последние несколько минут судно ни разу не вздрогнуло. Мы больше не раскачивались. Я не знал, что это значит, но чувствовал, что тут что-то кроется. Дождь все еще шел. Что же это значит?
Где-то вдалеке, на палубе, раздались еле слышные звонки.
Качка совершенно прекратилась.
Двигатели смолкли!
Сквозь залитое дождем стекло я видел, что снаружи что-то происходит.
Какое-то маленькое судно!
Мне был виден свет на носу. Мелькнул иллюминатор, светящийся красным. Белый фонарь на корме. Стало ясно, что загадочное судно почти в три раза меньше «Золотого заката».
Оно приближалось. Матросы сновали в темноте, словно тени демонов. Судно готовилось к нам пришвартоваться. Да! На борт бросили линь.
Что это? Патруль? Я не знал.
Кто-то, скрытый сумраком, стоял у рубки незнакомого судна, вровень с нашей палубой.
Свет от иллюминатора осветил его лицо.
Человек с черной челюстью!
Боже! Что происходит? Мои мозги бешено заработали.
Я поспешно запахнул плотнее халат, выскочил из комнаты и босой поднялся на палубу. Словно тень, я проскользнул за большой ящик со спасательными жилетами.
Дождь молотил меня по спине. Я выглянул.
Судно с глухим ударом пришвартовалось к нам.
Человек с черной челюстью подошел к поручням.
На палубе у нас появилась другая фигура и встала у поручней напротив этого толстомордого человека. Их разделяло всего пять футов.
В руке человека с черной челюстью вспыхнула зажигалка, и ее огонек осветил фигуру напротив.
У меня кровь застыла в жилах.
Крошка! Ее глаза и рот невозможно спрятать даже под огромной фуражкой.
— Незачем было начинать демонстрацию, (...)! — сказала она. — Меня чуть не убили камнем, а что бы ты делал без меня? Мы и так собирались отплывать на следующее утро. Господи, как я зла на тебя!
— Взаимно! — прошипел человек с черной челюстью. — Незачем было вообще плыть в Фессалонику. Пора было показать тебе, что дело может принять плохой оборот. Ты что, собралась по всему земному шару кататься? Отсрочка за отсрочкой! Что ты на это скажешь?
— Скажу, что иначе я бы никогда не увидела боя быков и не купила столько шмоток, ты, дешевка. Знаешь, что я думаю? Ты хочешь меня надуть. Не верю, что ты отдашь мне то, что я заработала.
— Опять слова, слова, слова! Хороший выстрел ты заработала! Это тебе не увеселительная прогулка. Ты должна была заманить его к нам.
Сердце у меня сделало перебой. И тут до меня постепенно дошло. Вот что это значит! Марихуана, которая сменилась гашишем, а гашиш — гашишным маслом. Ее интерес к картам, стремление увидеть Турцию с вершины горы. Поиски выдающихся преступников, каждый из которых жил все ближе и ближе к Турции. На борту моей собственной яхты она подстроила мне западню, чтобы заманить меня туда, где я буду убит!
Толстомордый закричал на нее.
— Потише, — сказала Крошка. — Раньше ты угрожал мне, что подкупишь капитана и кончишь все дело без меня. Ладно, сейчас я тебе кое-что скажу, тупица. Биттс и я работаем вместе. Мы с ним вот так! — И она подняла два пальца. — Это яхта не сдвинется с места, пока я не прикажу. И знаешь, что мне кажется, (...)? Мне кажется, что ты пытаешься использовать меня, а потом умыть свои грязные руки и послать меня прочь. Вот что, по-моему, ты хочешь сделать.
— Ты ошибаешься, — заявил человек с черной челюстью. — Я держу слово.
— Черта с два, — возразила Крошка. — Помнишь ювелирный магазин в Риме? Ты сказал, что мы зайдем за ожерельем на обратном пути. А сам забыл об этом!
— Я не забыл! — ответил толстомордый. — Я купил его на следующий день после вашего отплытия. Вот оно. — Он порылся в кармане и вытащил коробку.
— Теперь тебе это не поможет, — заявила Крошка, отстраняя его руку. — Ты, наверное, заменил камни на поддельные и надеешься, что я в темноте не разберусь. Нет, сэр, спасибо. Я тебе ни капельки не верю, (...).
Он сердито запихнул коробку обратно. Крошка погрозила ему пальцем:
— А теперь внимательно слушай, что я скажу, тупица. Эта яхта не двинется с места, пока я не получу свои десять тысяч.
— Господи, — выдохнул человек с черной челюстью.
Я трясся от ярости. Меня разбирало зло. Значит, такова цена, а? Десять тысяч за мою смерть!
Крошка отошла от поручня. Ее голос перекрыл шум дождя:
— Десять тысяч, и немедленно, тупица, — только тогда я отдам приказ.
— Господи, — взмолился человек с черной челюстью. — У меня нет с собой десяти тысяч.
— Вот видишь? — сказала Крошка. — Ты хотел надуть меня. Ты вовсе не собирался мне платить. Но я-то знаю, как разговаривать с такими, как ты. Я такого навидалась в жизни, что меня не обведешь вокруг пальца.
— Послушай, — сказал собеседник Крошки. — Здесь рядом Измир. Наш агент получит деньги. Они будут здесь через два часа. Если я заплачу, ты отдашь приказ яхте идти в Стамбул? Ты, (...), хорошо знаешь, что мы должны его схватить.
— Ладно, — сказала Крошка. — Мы подождем здесь, у Хиоса.
— Нет, не ладно! — рявкнул человек с черной челюстью. — Откуда я знаю, что вы не поплывете дальше, как только я отчалю? Ты отправишься со мной, так будет лучше.
— Хорошо, — согласилась Крошка. — Я только предупрежу Биттса.
Она прошла всего в трех шагах от меня и приблизилась к лестнице, ведущей на капитанский мостик.
— Не двигайтесь с места! — крикнула она наверх. — Мы едем в Измир. Я вернусь через пару часов.
— Ладно, — донеслось из темноты. Она снова прошла мимо меня.
— Ты уверена, что он ничего не подозревает? — спросил человек в темном, протягивая ей руку.
— Можешь быть уверен, — ответила Крошка. — Я накачала его наркотиками под завязку. Он думает, что плывет в Египет. Хочешь пойти взглянуть?
— Мы зря тратим время. Прыгай.
Крошка перелезла к нему на палубу. Матросы принялись за работу. Маленькое судно скрылось во мраке. Вот и доверяй после этого женщинам! Я был до глубины души уязвлен ее предательством. Мне надо было действовать!
Два часа! Два часа могут пролететь как две минуты, если я не буду поторапливаться.
Дождь ненадолго перестал. Луна осветила зеленоватым светом все вокруг.
В миле или двух показалась земля. Это был Хиос, греческий остров, лежащий почти напротив Турции.
Я до боли в глазах вглядывался в него. Боже, если бы я только мог добраться до него, то стал бы недосягаем для их грязных лап.
Снова пошел дождь. Но даже мимолетное видение земли было добрым знаком. Я должен действовать.
Действовать!
Мне нужно срочно что-то делать! Тяжелые камни, которыми меня должны были побить за измену, уже летели ко мне. Внезапно я догадался; что камни демонстрантов тоже были посланным мне свыше предупреждением. Это был знак, а я его не понял!
Больше я не допущу такой ошибки!
Тихо, словно кошка, я скользнул вниз. Есть ли у меня время собрать вещи? Запонки, которые Крошка купила для меня в Риме, валялись на полу в туалете. Все, к чему прикасалась эта (...), сулит несчастье. Я шарахнулся от них. Нет, у меня нет времени собирать вещи.
Я схватил первое, что попалось под руку: шорты, пиджак, соломенную шляпу, шлепанцы.
Постой, постой. Надо подойти к сборам здраво. Я не могу бросить радиопередатчик, деньги и паспорта. В корзине валялся один из пакетов, в которые кладут вещи в магазинах. Они непромокаемы. Я засунул туда ценные вещи, завязал пакет и прикрепил к поясу.
Теперь я был готов к плаванию.
Постой, постой. У меня нет оружия. Я открыл шкаф, в который сунул свое оружие, и инстинктивно схватился за ружье самого большого калибра. Потом передумал. Если я начну стрелять в экипаж, то звуки выстрелов разнесутся на несколько миль вокруг. Ружье с глушителем, вот что мне надо. Но в моем распоряжении был только автомат с глушителем старого образца, модель 180. Я купил его у какого-то проходимца в Палермо и только потом обнаружил, что он всего лишь 22-го калибра. Зато это настоящее автоматическое ружье, почти пулемет. Проходимец продал мне все запчасти и запасную ленту патронов. Я в тревоге взглянул на четыре запасных магазина. Патроны есть!
Ружье было разобрано. Трясущимися руками я кое-как его собрал и сверху присоединил плоский магазин с патронами. Потом прикрутил глушитель. Автомат делает 1200 выстрелов в минуту и может уложить кучу народу. Я взял запасные магазины. Нужно было их куда-то положить. Я попытался найти подходящее место. Спасательный жилет! Я торопливо проделал надрез в подкладке, отвернул ее и засунул в дыру магазины.
Потом перекинул автомат через плечо и надел спасательный жилет. Но тут же понял, что сделал глупость. Я снял жилет, высвободил ружье, снова надел жилет и накинул автомат... Все слишком тяжелое! Я пойду ко дну, словно кирпич. Что делать?
И тут я вспомнил про Мэдисона. Я не мог оставить его на борту. Если яхту захватят, об этом напишут в газетах. Его имя может всплыть. Крэк узнает, что он был на борту, найдет его, расспросит, а потом убьет меня! Я не могу оставить его здесь. Ему придется плыть со мной.
Катер. Я должен заставить Биттса дать мне катер! Я помчался в каюту Мэдисона. Тот мирно спал.
Я зажал ему рот, чтобы он не закричал. Мне нужно что-то придумать. Как-то объяснить ему происходящее.
— Мэдисон, — хрипло прошептал я, — не ори. Нам надо срочно бежать, нашим жизням угрожает опасность. Я только что узнал, что мафия подкупила капитана, чтобы он оскопил нас и продал в рабство как евнухов.
Он в ужасе открыл глаза. Этого я и добивался.
— Одевайся! Я хочу захватить катер и добраться до греческого острова. Быстрее! Быстрее!
— Так я и знал, — запричитал Мэдисон. — С самого Палермо он хихикает мне в спину, особенно когда обыгрывает в покер.
— Поторапливайся. Работорговцы сейчас будут здесь.
Он бросился к своим вещам.
— Нет времени на сборы, — прошептал я.
— Но я же не могу уйти голым!
— Тогда одевайся!
— Так я этим и занимаюсь.
— Ты собираешь вещи.
— Мне надо собраться. Нельзя же выступать на пресс-конференциях одетым как дикарь. Даже перед работорговцами.
Я знал, что его не переубедить, и, сняв автомат с предохранителя, встал на страже у двери, в ужасе прислушиваясь, не раздадутся ли на лестнице шаги.
Наконец Мэдисон закончил собираться. Потом взял спортивный костюм и тоже сунул в сумку. Тут он заметил, что на мне спасательный жилет, и достал свой из-под кровати. Затем выглянул в иллюминатор. Было темно, но Мэдисон увидел, что идет дождь, и прихватил из гардероба пару плащей. Одним он замотал вещи, другой надел и сверху нацепил спасательный жилет. Он все еще медлил.
— Не задерживайся, — торопливо зашептал я. — Что ты ищешь?
— Что-нибудь пуленепробиваемое, — ответил Мэдисон.
Я вытолкнул его из дверей. Он метнулся обратно и схватил свои вещи.
Я выпихнул его на верхнюю палубу и прошептал ему на ухо:
— Что бы ни случилось, никуда не уходи.
Шел проливной дождь.
С кошачьей гибкостью, держа автомат наперевес, я вскарабкался на капитанский мостик.
Там никого не оказалось.
Где-то надо мной раздавались голоса.
Сигнальный мостик!
Я взобрался еще по одной лестнице.
Капитан Биттс и два матроса в непромокаемых плащах стояли у основания мачты. Они пытались поднять сигнальные огни на фок-рее.
Сигналы! Они догадались, что я хочу убежать! Сигнальные фонари были привязаны к тросу, который шел наверх. Они хотели подать сигнал на берег!
— Чертов блок, (...), заело, — сказал Биттс одному из матросов. — Попробуй высвободить другой фал. Мы не можем здесь стоять всю ночь без сигнальных огней. — И обратился к другому: — Ты докладывал электрику, что лампы перегорели?
— Он сказал, что это короткое замыкание из-за дождя. Но он не хочет лезть наверх до утра.
— Тогда помоги освободить этот (...) фал! — рявкнул Биттс.
И тут я испортил их приятную беседу.
— Ни с места! — скомандовал я, подняв автомат. — Стойте, где стоите, или я разнесу вас на мелкие кусочки.
— Господи Боже мой! — воскликнул Биттс, уставившись на меня.
— Тебе есть чему удивляться, — холодно заметил я. — Ты и не подозревал, с кем имеешь дело! Спусти катер на воду, или получишь свинцовый заряд в живот. Ты высадишь меня на берег, прямо сейчас! — И я махнул рукой в ту сторону, где видел темные очертания берега.
Капитан и оба матроса застыли на месте. В руках они держали фал. Сигнальные фонари вокруг них переливались разноцветными огнями. Биттс, похоже, пришел в себя.
— Нет! — ответил он. — На яхте волнение не заметно, но катер его не выдержит. Вы утонете!
Он хотел подловить меня. Он думал, что ему удастся заманить меня в ловушку и удержать на борту. Но я хорошо все рассмотрел, когда бродил по судну.
— Не пойдет, — разозлился я. — На борту есть надувные лодки — они не тонут, и им не страшен никакой шторм. Спускай лодку на воду и опусти трап!
— Послушайте... — начал Биттс.
— Заткнись! Не спорь со мной! Еще одно слово, и я стреляю! — Я прицелился.
— Подождите, — произнес Биттс. — Я должен вам сказать, что...
Я поднял ствол чуть выше голов. И нажал на курок.
Из автомата вырвалось оранжевое пламя и озарило палубу.
Короткие щелчки стрельбы с глушителем были четко различимы на фоне дождя. Щелк! Бах! Пули перебили фал.
Тяжелые сигнальные фонари свалились на стоящих мужчин.
Один из них задел капитана Биттса.
Тот упал, сверху на него свалился еще один фонарь, потом еще один. Какой-то из них загорелся.
Двое матросов шарахнулись в стороны.
Я знал, что если они разбегутся, то поднимут тревогу.
— Стоять! — рявкнул я, направив на них автомат.
Они застыли на месте, уставившись на меня выпученными глазами. На их лица падал отблеск горящего фонаря.
Дождь полил с новой силой.
Языки пламени потухли.
— Спускайте лодку! — гаркнул я. — Шевелитесь, или я стреляю!
Они зашевелились, но один задержался возле капитана Биттса и нагнулся. Я понял, что он ищет оружие.
И снова выстрелил. Оранжевое пламя полыхнуло над их головами.
Они бросились к лестнице и помчались вниз. Я последовал за ними. Один размотал веревочный трап и перекинул его через борт. Другой вытаскивал из ящика лодку.
Я тревожно вглядывался вдаль. Может, чужой корабль уже возвращается? За дождем ничего не было видно.
Матрос кинул в лодку конец троса.
— Ты меня не надуешь, — холодно процедил я. — Даивай весла.
— А разве вы не с мотором поедете? — удивился он.
Я точно знал, что мотор не заработает. Они пытаются обставить меня. Даже если мотор окажется исправным, они смогут выследить меня по звуку.
— Весла! — рявкнул я.
— Они прикреплены к лодке, — ответил матрос и перебросил лодку через поручень. До воды она летела достаточно долго. Наконец лодка ударилась о воду, и вода вытеснила газ из баллонов. Они с шипением заработали.
До этого я не замечал волнения. Стабилизаторы снимали качку. Но надувная лодка моталась на волнах, словно поплавок.
Нужно быть храбрым. Я уже собрался перелезть через поручень, когда вспомнил о Мэдисоне. Он стоял на палубе. Я отправил его вниз первым.
Он спустился, держа под мышкой обернутую плащом сумку, и ногой подтащил скачущую на волнах лодку к трапу. Потом забрался в лодку и подтянул ее к судну. Я швырнул Мэдисону фонарь.
После чего пригрозил матросам автоматом и начал спускаться.
Надувная лодка ныряла в волнах вверх и вниз.
Но я собрался с духом и прыгнул.
И с глухим ударом приземлился посередине лодки.
Матрос на палубе отпустил трос.
Мы отвалили от кормы и поплыли прочь от судна. Нас подхватил шквал ветра вперемешку с дождем и понес вперед.
Я обернулся.
В темноте корабль казался смутной огромной тенью.
Я спасся!
Только бы добраться до греческого берега!
Море казалось совершенно черным, лил черный дождь, и небо почернело. Мне чудилось, что меня засунули в чернильницу.
Исчезло ощущение пространства, стабильности, и через несколько минут вся еда, которую я съел за последние три дня, подступила мне к горлу.
Тошно сказать, но у меня жуткая морская болезнь.
— Греби! — простонал я между приступами рвоты.
— Грести куда? — спросил Мэдисон.
— Куда угодно, но, ради Бога, доставь меня на берег. Я умираю!
Единственное преимущество нашего положения заключалось в том, что дождь смывал грязь с лица. Я чувствовал себя так, словно весь океан и все небеса сговорились превратиться в огромный душ.
— Лучше сядьте и вычерпывайте воду, — сказал Мэдисон. — Вода мне уже по колено.
Может, лучше утонуть и сразу со всем покончить? Мне казалось, что я попал в стиральную машину-автомат, в которой не было света.
Облака на секунду разошлись, и мелькнул неверный свет луны. Мэдисон пытался сделать что-то с веслами.
Вода, плескавшаяся в лодке, доходила мне до груди. Это потому, что я лежал.
— Черпайте! — рявкнул Мэдисон.
Но черпать оказалось нечем. У меня была только соломенная шляпа. И я воспользовался ею. Но вода прибывала с такой же скоростью, с какой я ее вычерпывал.
— Здесь быстрое течение! — прокричал Мэдисон сквозь шум ливня. — Вы заметили, как быстро мы отплыли от судна? Может, это ветер? Нет, ветра нет. Да, наверное, это ветер... — Он поднял палец, чтобы определить направление ветра, но волна сбила его руку. — Нет, ветра нет. Волны. Да, наверное, все-таки ветер...
— Господи, да прими же какое-нибудь решение! — простонал я, пытаясь вычерпать воду соломенной шляпой.
— Мне лучше удаются короткие сообщения, — ответил Мэдисон. — Дайте мне палубу, которая не качается, и я напишу отличное сообщение. Шрифт восемнадцать пунктов кавычки ШТОРМ закрыть кавычки, шрифт двадцать пунктов кавычки ШТОРМ ПРОДОЛЖАЕТСЯ кавычки закрыть, шрифт двадцать два пункта кавычки МЭДИСОН СПАСЕН...
Мне показалось, что надувная лодка взлетела в воздух, пронеслась, словно летающая тарелка, и снова плюхнулась в воду. Потом перевалилась с одного гигантского гребня волны на другой и опять собралась полетать.
— Постойте, — произнес Мэдисон. — Мне кажется, я слышу шум прибоя.
Я перестал черпать воду. Она все равно вытекала из дыр в шляпе. Меня опять рвало.
На мгновение слабый свет луны стал ярче.
— Земля! — крикнул Мэдисон.
Он схватился за весла, и, хотя он греб ими как попало, мы, похоже, продвигались вперед.
Справа мне почудилось какое-то движение. Я сразу понял, что это. Морское чудовище, которое много дней выжидало и наконец выбрало подходящий момент для атаки. Я заметил слабый отблеск чего-то белого. Это могли быть только зубы.
— Держись! — заорал Мэдисон. — Я попытаюсь воспользоваться прибоем!
Нас взметнуло вверх. Потом нос нашей лодки нырнул вниз. И внезапно мы понеслись со скоростью шестидесяти миль в час сквозь ощетинившуюся белыми зубами тьму.
Потом мы застряли. -
С ужасным ревом прибой накрыл нас, и я полетел в ревущий поток.
И тут же понял, что мой спасательный жилет перестал выполнять свою функцию. Это был смертоносный жилет. Полный патронов, он тащил меня на дно.
Я попытался скинуть его. Но его удерживал автомат у меня на груди.
Я чувствовал, что погружаюсь в глубину.
Но что-то меня обхватило!
Я ударился обо что-то на дне. Камень?
Что-то опутало меня!
Господи, наверное, морское чудовище решило затащить меня в какую-то пещеру, чтобы потом спокойно съесть.
Больше я не мог выдержать. И вырубился.
Спустя какое-то время я очнулся. В ушах у меня гудело.
Что-то шевелилось рядом со мной на фоне темного неба. Вот куда меня выбросило морем, вот где со мной расправится морское чудовище.
— Слава Богу, — произнес голос. — Как хорошо, что вы живы.
Морские чудовища не говорят по-английски и радуются, когда кто-то умирает. Это я знал наверняка.
Я приподнял голову. Гудело не у меня в ушах. Шумели волны. Они гудели и стонали в десятке футов от меня.
Но меня по-прежнему что-то душило. Я попытался избавиться от этого. Носовой фалинь! Он был обвязан вокруг моей шеи. Когда я его резко дернул, лежавшая рядом лодка тоже вздрогнула.
— Какое счастье, что мне не пришлось нырять за вами, — продолжал Мэдисон. — Когда я вытащил лодку из воды, чтобы забрать свою сумку, то оказалось, что вы к ней привязаны. Вам повезло.
— Не говори о везении! — возразил я, распутывая веревку.
Потом я обследовал землю. Действительно земля. Но, кажется, она шевелится. Я снова ее потрогал. Движение стало слабее. Я положил обе руки на землю и толкнул. Она не двигалась. Может, мне и правда повезло.
— А они нас не будут преследовать? — поинтересовался Мэдисон.
Его замечание отрезвило меня очень быстро. Небо посветлело, но дождь все еще лил. Яхты или ее огней не было видно, но я и не знал, в какую сторону смотреть. Мы могли сбиться с курса.
Я обернулся. В глубине острова виднелись неясные очертания холма.
— Пошли! — сказал я. — Нам надо найти укрытие! Если они пошлют кого-нибудь искать нас, то нам лучше убраться с открытого места.
Я поднялся и двинулся вперед. Ой! Я бос! Шлепанцы потерялись.
Но я все равно должен идти вперед!
Спотыкаясь, я полез к холму сквозь заросли колючего кустарника. Мы карабкались все выше. В конце концов я, хромая, выбрался на ровное место, которое поначалу принял за дорогу, потому что там лежали камни. Молния на мгновение осветила окрестности. Это не дорога. Поверхность была похожа на пол в огромной зале, площадью по крайней мере в полакра.
Ага! Разрушенный город или что-то вроде этого. В Греции их полно. И подумал, что теперь знаю, где мы. Это древний город Бронзового века, откопанный археологами на юго-восточной окраине Хиоса. Он находится на ближайшей к Турции стороне острова. И называется, кажется, Эмбориос. Я почувствовал прилив бодрости. Я был уверен, что мы высадились на острове, на котором Гомер слагал свои бессмертные поэмы. Моя собственная одиссея, наверное, не удовлетворила бы Улисса, но зато страшных приключений в ней было гораздо больше.
Я снова полез наверх, Мэдисон за мной. Вскоре я добрался до выступающей скалы и тут сквозь шум дождя расслышал блеяние коз. Может, где-то неподалеку есть какое-нибудь убежище?
Я взял у Мэдисона фонарь, внимательно осмотрел землю под ногами и обнаружил едва заметную тропинку, которая вела к узкой расщелине, переходящей в грот.
Своды оказались низковаты, и по всем признакам стало ясно, что здесь прятались от дождя козы, но все-таки это было хоть какое-то убежище. Я заполз внутрь, и Мэдисон последовал за мной.
Укрывшись от дождя, я осветил свои ноги. Кровь! Я понял, что не смогу больше идти: у меня не было обуви.
Я пристально вглядывался вниз, туда, где находилось темное море. Нас будут преследовать, в этом нет ни малейшего сомнения. Черная Челюсть знал свое дело. Похитить нас на греческой территории, особенно при отсутствии свидетелей, — для него дело плевое.
Я помрачнел. Может, здесь и не так безопасно, как кажется?