Thank you.

Спасибо.

And I'm trying to see if anyone was a casualty in the seminars.

Сегодня вечером у нас будет групповой процессинг. А прямо сейчас я хотел бы поговорить с вами ещё немного, если хотите.

Today we have a book to talk about: Dianetics 1955! We have summated in this book a small amount of material which was gathered at odd moments and which covers, as far as I can tell, man. This small subject and this small book very possibly will have a collision — I wouldn't doubt a bit — or if after they had read it, something happened.

Здесь в «Дианетике 55!» у нас очень много данных, которые представлены в сжатом виде... в сильно сжатом виде - в самом деле. Однако, по сути в ней главным образом говорится о двух вещах: в ней с одной стороны говорится о существовании единицы, производящей энергию, - о том, что мы называем жизнью. И с другой стороны в ней рассматривается такое в высшей степени механистическое понятие, как треугольник АРО.

Now, I want to tell you something about writing this book. Want to hear something about writing this book?

Мы здесь смотрим на две вещи. Мы смотрим на производство пространства, энергии, материи, времени; а с другой стороны, мы смотрим на штуку, которая всё это производит. А это тот ещё трюк. Я не знаю, к чему всё это нас приводит... в самом деле не знаю, поскольку кроме этого больше ничего нет.

Audience: Yes.

Мы имеем дело одновременно и с качеством и с количеством. И люди, занимающиеся изучением существования, допускали серьёзную ошибку или попадали в неприятности только в одном случае: когда они путали качество и количество. В физической вселенной могут существовать вещи, которые обладают и качеством и количеством. Мы видим машину. Это такое-то количество материи, которая занимает такое-то количество пространства и обладает определённым качеством, известным как машина. Понимаете? Так что тут присутствует и качество, и количество.

Well, I started to write this book about twenty-so years ago. And I've been trying to write this book ever since. But a few things interfered. I see there are a couple of authors present. They can appreciate this.

Так что это форма. У нас есть форма и у нас тут кое-что есть, ну, предположим вот этот предмет мебели, и он имеет какое-то количество пространства, какое-то количество материала, и он занимает определённое количество времени (измеряемое), и он обладает качеством - он является предметом мебели. И именно вы и я приписываем ему качество. И именно вы и я вложили в него количество. Мы сделали так, что он теперь обладает количеством. Но это сделали вы, и вы делали это на протяжении весьма продолжительного периода времени. Поэтому единственное, что вам теперь нужно делать, это приписывать ему качества.

People keep interrupting writers. They rush in and they say, "Where's the time payment for the furniture?" And the wife keeps coming in saying, "No shoes — none." And the federal government keeps coming in and saying, "Greetings." And a writer's studio begins to look like a couple of Grand Central Stations moving through each other.

И мы находим, в чём состоит основная разница между жизнью в её чистом состоянии, так сказать, и жизнью в её механическом состоянии. Жизнь - ещё до того как она произвела что-то или когда она уже прекратила производить что-то - жизнь полностью находится в состоянии качества. Она представляет собой только качество. Понимаете, она обладает способностями. Её способности не измеряются количеством - у неё просто есть способности. Она не обладает количеством времени, она обладает способностью создавать время и чувствовать время, но она не обладает количеством времени.

And at last you decide you're going to work real hard and really get at this book, now. And you're really going to write it and you're really going to get there and so forth, and at that moment, why, they tell you you're bankrupt. The number of human beings that were pulled apart in order to make this book actually likens it a little bit better to a Roman circus. But it's perfectly safe to open now. No lions will jump out, but the fact of the matter is, that's only true if you don't read it.

Когда к вам подходит человек и говорит: «(Уф, уф.) У меня просто ни на что не хватает времени. (Уф.) Я просто не знаю, где мне взять время, чтобы сделать это. (Уф, уф.)». Он является объектом. И он не очень-то жив. Ведь этот человек обладает потенциалом, - качеством, - он может создавать время. И когда он думает, что у него есть лишь какое-то количество времени, которое он может занимать, это всё равно, как если бы завод Флейшмана по производству дрожжей чувствовал бы себя плохо от того, что он не дрожжевой пирожок.

The actual writing of this book was interrupted by such things as a publisher demanding that the text, which was the preliminary text to a good solution, be popular. Well, I don't know really how you could fail to be popular if you were showing somebody what he was all about. This is a very hard thing to do. But the first text had to be popular. If you'll notice, this book is very concise. It says what it says when it says it. And it is no masterpiece of literature. It is simply a lot of data strung together in such a way, hopefully, that when read, a minimum of catastrophe and a maximum of result will occur.

Так вот, таким образом, мы здесь имеем дело с чем-то, что обладает умениями, способностями, качеством, но совершенно не обладает никаким количеством. И человеку, который ориентирован исключительно на количество, который смотрит на всё только с точки зрения денег, с точки зрения такого-то количества долларов, - такому человеку было бы странно слышать эти слова. Деньги - это свершившийся факт, это не что-то, что вы можете делать, создавать или чем вы можете обладать в большем количестве. Деньги - это лишь столько-то, понимаете? Вот каким будет его представление о защищённости: «Сколько денег у меня на счету?» Такова его идея о защищённости. Это ужасно жалкая идея о защищённости.

The actual writing of this particular volume, then, has quite a lot of history behind it, as I suppose you could say about any one of the volumes which have been written on Dianetics and Scientology. But this little book here had to be written fairly rapidly in order to meet the congress date. And we had quite a time getting this book out.

Я скажу вам, насколько велика его защищённость. Его защищённость зависит от его способности создавать богатство. Стоит ему только потерять свою способность создавать богатство, даже если он скопил большое количество денег, даже если повсюду валяется большое количество денег, он, скорее всего, почувствует себя нищим.

It was rather fabulous — rather fabulous, the speed with which the actual words were thrown together. This had nothing to do with the slowness with which the notes were gotten together so that one could throw the words together. This took a long time to get the notes and the data together. The actual writing of the book was a very rapid affair. I know I kept going into my office for two or three days after I had finished — and two or three days, wondering where I had to start to complete the book. I couldn't get any reality on having finished it.

Так вот, бывает так, что у человека на счету в банке лежит миллион долларов и несмотря на это он нищий. В ветхих домах, где повсюду валяются газеты и всякий хлам, нередко находят мёртвых людей, которые умерли из-за того, что не ели в течение трёх-четырёх недель, хотя в жестянке на полочке у них лежала сотня тысяч долларов. Понимаете? Значит, такой человек... его защищённость и продолжительность его жизни на самом деле не зависели от сотни тысяч долларов.

The book was written on a tape recorder — on a little Echo tape recorder, straight onto recorder and taken off by my secretary, and she took it off onto aluminum Multilith plates, just like that. I mean, there wasn't any interim transcription. And these aluminum Multilith plates simply went onto the Multilithograph and that kept spewing out pages which kept stacking up and the Hubbard Professional College people were under the belief that they were there to study.

Что ж, давайте посмотрим на это с самой... так сказать, практической точки зрения и мы скажем: «Что ж, вам, конечно, легко говорить, но было бы очень здорово, если бы прямо в эту минуту у меня в кармане лежала пара тысяч баксов».

But a few days later they had the definite impression that they were there simply to put these book pages together. And day after day, while people were putting up new barriers in my office, as though there weren't enough, I could see — I could see the HPC people in there walking around a table. Well, now you would — the way you collate one of these books is you have each separate page laid on a table, something like that, and then you get a parade of people, and they walk around the table, each one picks up a piece of paper into little packages, see. This was Opening Procedure 1955. (laughter)

Что ж, а почему их у вас нет? Да потому, что вы можете думать: «Было бы ужасно здорово иметь», и одновременно с этим говорить: «Я не имею», и одновременно с этим говорить: «Меня от этих двух тысяч баксов до некоторой степени отделяет какой- то барьер».

And I want to thank the people for the actual production of this book. So, thank you very much. We had one copy immediately sent to London. And this copy is to be photolithographed in London to be ready for the January 16th Congress in London. And I hope they make that dateline over there with this book.

Так вот, если вы подумаете над этим, вы осознаете, что деньги - это единицы внимания общества. Вот, пожалуй, и всё, что они собой представляют. Общество разбрасывает эти единицы внимания вокруг и проделывает поразительную, восхитительную вещь, фантастический фокус, который в действительности состоит в том, что оно берёт кусочки бумаги... не серебро и уж точно не золото (их хотелось бы иметь всем, так что серебряные и золотые монеты больше не выпускают)... общество берёт эти кусочки бумаги, и оно в самом деле может их конвертировать. Вы берёте целую пачку этих кусочков бумаги, понимаете, вы - бац, и вот у вас уже автомобиль. Это в некотором роде волшебство, и это волшебство настолько волшебное, что люди становятся преступниками и приобретают автомобили, не делая с деньгами дзинъ. Это называется преступностью.

Well, it took a long time to write the book. Fortunately, it doesn't take very long to read it or to work with it. A very funny thing, however, is that no phenomena covered in the past, has ceased to be absent just because we've written a new book. You know, the overt act — motivator sequence is still there. Black and White phenomena is still there. Just because we wrote a new book, man didn't change.

Но на очень высоком уровне... с нашей нынешней точки зрения, на невероятно высоком уровне индивидуум, теоретически, мог бы быть достаточно способным, чтобы, не делая с деньгами дзинъ, просто сказать: «Автомобиль... вжик». И вот у него автомобиль. Понимаете, это невероятная высота.

To listen to some of our critics, we would come of the opinion that we're always discarding all the old data. It's not possible to discard all of the data, because it was arrived at by observation. And it was then compiled, observation having occurred. So the data did not get thrown away. But more intimate, more applicable data did get discovered which very often explained half a hundred phenomena which had been discovered before.

Однако, введя во все операции промежуточную точку под названием деньги, группа получила возможность контролировать членов группы, выдавая им лишь определённое количество денег, которые превращаются - вумп - в автомобили и еду.

You see how that would work? You have a sort of a pyramid. And when you start out on that, here is a tremendous number of phenomena all unknown. No phenomena known, except that man walks, eats and seems to get into fights. He also seems to get sick and he also seems to read things like How to Win Friends and Influence People in an apathetic effort to do so.

Таким образом, вводя эту промежуточную точку, вы тем самым устанавливаете барьер; барьер на пути к приобретению, барьер на пути к обладанию. Это неплохой барьер. Вы когда-нибудь играли в старую, старую игру под названием «Монополия»? Это невероятная игра. Люди сидят ночь напролёт и меняют все эти маленькие домики и маленькие кусочки бумаги, будто они не занимались этим весь день. Это была не игра, это была драматизация.

Now, here we have tremendous quantities of unknown data. We take a look at that — all we'd have to do to start in on that is simply to start looking around at the people with whom we were connected and write down their eccentricities, their conversation and so on. And we would really have a book about man. You see that? Just by looking around in what our own private, personal experience was about man, why, we would then have a considerable fund of information.

Что ж, тут мы имеем дело... значит, тут мы имеем дело с игрой под названием

A fellow by the name of Charles Dickens did this. Dickens described with great accuracy what he had learned as a young man in the streets and courts of London. But that was exactly what he was doing. He was observing man and writing about him. All right.

«Деньги». И эта игра представляет собой что-то вроде этого: две единицы жизни или больше... поймите это... чтобы была игра, необходимы две единицы жизни или больше. Если вы играете в игру, когда у вас меньше двух единиц жизни, игра превращается в застрявший поток. И игра полностью отсутствует, если поблизости нет ни одной единицы жизни. Однако мы даём игре следующее определение: это деятельность, которой занимаются две единицы жизни или больше. И это... мы просто быстренько даём ей определение, грубое определение; вы могли бы сказать, что это и есть игра. Хорошо.

Now we get into a more technical echelon when we say, "What factors do these men, each one, hold in common with all these other men?" Well, we could write a big book about that. What factors do they do in common? We could say, well, they eat and they do this and they do that. Each one of them does this thing. And then describe how each one of them did it, demonstrating slight differences, but the fact that they all ate. And this we could consider quite conclusive. We have discovered that they all ate.

Так вот, чтобы у этих двух единиц жизни (или больше) была игра, им потребуется какое-то количество барьеров. Первый барьер - это пространство. Хотя единицы жизни могут одновременно занимать в точности одно и то же пространство. И они могут, понимаете, занимать одно и то же пространство и всё же общаться. Идеальное общение - это не отсутствие общения; отсутствие общения - это уже смерть. Идеальное общение - это полное общение. И идеальное общение возможно в том случае, если вы занимаете в точности одно и то же пространство с кем-то другим. Но если вы находитесь с кем-то в полном общении, у вас нет игры.

A fellow by the name of Sigmund Freud did this, only he wasn't talking about eating. And he observed that all men were engaged, one way or the other, on the second dynamic, or were trying not to be engaged. And he wrote a book about that and demonstrated that there was a common denominator.

Поэтому первый шаг в любой игре состоит в следующем: Джо и Билл занимают одно положение в пространстве и находятся в хорошем общении и хорошем аффинити, и все счастливы и веселы, они находятся в хорошем согласии и всё прекрасно. Теперь они собираются поиграть в игру.

Now whether or not this book did anything therapeutically — he wrote several books on this subject — whether it did anything therapeutically or not, we would not be prepared to say at this moment since the mere fact of talking to somebody about his illnesses will quite often produce a marked and beneficial result.

Что ж, Билл говорит Джо или Джо говорит Биллу: «Эй ты. Становись там. Я стану здесь. И между нами будет вот столько пространства. И потом я скажу: “Как ты?” - а ты ответишь: “У меня всё хорошо”. И я кивну. А потом ты скажешь: “А как ты?”, - и я отвечу: “У меня всё хорошо”. И тогда ты кивнёшь. Хорошо? Ну, давай».

So you see, we don't know whether that survey was actually a terrifically beneficial survey beyond this point: He pointed up to the Western world the fact that such a thing as psychotherapy could exist independent of (1) surgery and (2) demon exorcism. He pointed that up. And he gave a hope to man that we had some possibility of arriving at a conclusive answer whereby man could understand his own problems and could regain some of the vitality which he thinks he has lost somewhere. All right.

И цикл начинается. Имеет место общение. Таким образом, первая точка входа в механику - это общение. Но ведь это игра. До тех пор пока игра будет продолжаться, до тех пор пока вы будете занимать вселенную, созданную для игры или созданную играми, до тех пор пока вы будете живы, до тех пор пока вы будете частью этой игры в любом виде, вам придётся продолжать общение. Почему? Да потому, что когда вы общаетесь, вы продолжаете действие и жизнь. И когда вы прекращаете общаться, вы умираете и выходите из игры.

We take another such survey conducted by one of his people. Let us say Jung or Adler, the squirrels of his day. And we find out that these people departed a little bit from reality and that they didn't intimately observe man. They weren't too interested in observing man. They were much more interested in, I don't know, stringing words together. Some of their literature is very, very good as literature but not very informative. The terrific difference that we get in all such studies and works is the introduction of too much art. You know, instead of data, instead of translation, interpretation, we get art.

Однако, чтобы создать более сложную игру, общение разрывают или прерывают. И в итоге получается намного более сложная игра (как известно любому руководителю программы, чью передачу только что урезали наполовину, чтобы сообщить: «Сводка новостей - Президент Эйзенхауэр только что чихнул»). Понимаете, такого рода прерывание... это создаёт игру. Потом он приходит и говорит:

If you want to read art at the extreme and information at the minimum, I invite you to read — I think it's a fellow by the name of Pope — Alexander Pope. I have a little volume of his work, and somebody somewhere back on the time track (it's a very old volume) has written, "Apathy, apathy, apathy," which I occasionally quote.

• Зачем врываться и прерывать мою передачу таким образом?

But even Alexander Pope said, "The proper study of mankind is man." That may or may not be right since the solution of man did not come about by too intimate a look at man but a look at man's relationship to life in general. And we found out man was alive too.

И парень отвечает:

We then go across the pages of history and philosophy and we find that a great many people have been writing on this subject. But the oddity is, is the amount of benefit the writing has had has been in direct proportion to the amount of looking that was done. Thinking about this subject has been of very little benefit. Looking and observing and applying those theories which were formulated after observation has been of considerable benefit. That is a singular difference in the work which we have at hand here. It was derived by observation, not by theory. The theory was derived after the observation had taken place — fascinating difference.

• Ну, нам пришлось, это важная сводка новостей для общественности.

We get a slight difference between this work and the work of a fellow by the name of Zeno, who was one of the popular writers of the later Roman Empire. Zeno wrote a book called Apathia, where I think is where we get the word, or where we use it that way, and he said — he proved conclusively in this book — this book is all figure-figure. There isn't a single observation in the whole book. It's just figure, figure, figure, figure, figure. Think, think, think, think, think, bong. And he proved conclusively in this book that you can't win.

На что руководитель программы говорит:

And his conclusion, and the philosophy which he gave his day, and which was bought by the Roman Empire, and which is overlooked as one of the factors by Gibbon who describes the Decline and Fall of the Roman Empire and attributes it to Christianity — Gibbon completely overlooked Zeno. He didn't pay any attention to Zeno. But how about a popular writer who proves conclusively that you can't win and then proves overwhelmingly that you mustn't even try, then. And that was Apathia of the later days of the Roman Empire. That's a figure-figure sort of a book.

• Ну, тебе не следовало этого делать.

Now, we get an observational study compared to a figure-figure study. And we'll see that the observational study has considerable benefit, and the thinkingness study, just pure ivory towers, has very little application.

И они: «Гав-гав-гав-гав-гав» - друге другом.

Now, one Professor Wundt back in someplace in Europe, a little less than a hundred years ago, dreamed up the idea that the problems of man should have applied to them scientific methodology. And he invented a word called "psychology" That was very sound, wasn't it? He said that this is what should happen.

• Кто тут вообще руководитель программы?

And then he didn't do it and no psychologist really has done it since. They've looked at rats, they've looked at college students but they've never looked at man. They live in a figure-figure of unreality. They collect statistics; they collect endless statistics. A statistic never told you anything except that some numbers were in front of you. That's about all a statistic will tell you.

Now, if I'm stepping on some toes when I say psychology has not gotten there, and when I say that psychology has not arrived simply because it didn't look, it only thought — I know I am stepping on some toes here and there across the world because there are very many sincere men have devoted a great deal of time and study in the field of psychology believing that they were resolving some of the problems of man. But psychology has been with us almost a century at this time, and the cure for psychosomatic illness, for backwardsness in class, has yet to emerge from the field of psychology — which I think proves my point quite adequately. Having stepped on some toes, I now tromp.

Now, some people criticize us because Dianetics and Scientology have changed. They express a great deal of change. There's a great deal of vitality in them, and the factors alter from time to time and new conclusions are reached. The amount of change in a science is actually the test of the amount of life in that science, the amount of validity it has. Those things which have practically no validity never change. In this matter of change, here we have Freudian analysis released in 1894, practically completely unchanged to this day. In other words, sixty years here of an opportunity to change, and no change. That's fabulous.

Let's take a companion science to the humanities: nuclear physics. That never suffers from lack of change — never. And it's a very, very live science. The principles of physics are utilized today in almost everything that you contact.

Any piece of transportation, clothing, food and so forth — all these things have a high dependency upon man's ability to understand the material universe through or via physics. And he is learning continually. Take chemistry. That is another live, very live science. And it is in a constant state of change.

Туда-сюда.

Now we can joke about these things if we want to, but the fact of the matter is that where they do not go to war, where they do not assay a widespread destruction of man, these are very beneficial things. But the moment that they start to move in on the humanities and say, "Look, man is a gimmigahoogit that goes whip-whip whenever we punch the geeter button," they're out of order, they're out of place, because they have given themselves a license to use their weapons of destruction against man as they would use it against some old cars. Get the idea? The frame of reference is wrong.

И если они будут продолжать общаться в том же духе довольно долго, что ж, их игра станет довольно терпимой. Это будет своего рода словесная потасовка. Но если они перестанут об этом говорить, они будут злиться друг на друга всё сильнее и сильнее, всё сильнее и сильнее, всё сильнее и сильнее, и один из них уйдёт с работы, и на этом игре придёт конец. Вы понимаете? Что ж, это эволюция игр.

They prove that they can use desperate weapons or develop them and so forth by proving that man is just a machine after all, and this gives them ample reason and excuse to go ahead and use these weapons against man. Just like nobody needs a license to blow up a wrecked car, you know, and smash it up further, so you wouldn't need any license to smash up man. And that is the rationale behind neurosurgery, electric shock and every other barbaric and despicable practice in which various personnel in this society happen to be engaged. "We don't have to respect the individual. We don't have to respect his rights. We don't have to do anything for him because after all, we know he's just a machine."

Игра разваливается на кусочки, когда вы прекращаете общение, и вы не играете в игру, когда вы не общаетесь хотя бы в некоторой степени. Ведь первый шаг любой игры - это общение.

Well, there is the science of physics moving way out of order. Let's have physics for the matter, energy, space and time of this universe and let it be very content to handle these things and leave man strictly alone. Similarly, chemistry, to use a colloquialism: More boo-boos have been pulled in the field of healing by adapting chemistry to healing, than can easily be counted. These boo-boos started way, way back when we had patent medicine. Fellow used to come around with a banjo and a wagon and a big sign on the side of the wagon, and some white man fixed up like an Indian with a headdress, and that was Chief Wamgutta, and Chief Wamgutta was the chief of the Swamese and he had a special formula for swamproot oil which he was going to purvey for the small sum of a dollar a bottle, while Mr. Jinks played on the banjo. That was chemistry invading the field of the humanities. And I don't know that even when we look at the ads of Abbott or the claims of the AMA that we have departed any distance at all. Except now they do it through Reader's Digest. They don't paint the sign on the wagon anymore; they paint it on an advertisement.

Поэтому можно было бы сказать, что парочка общающихся терминалов - это до некоторой степени барьер. Будьте уверены, это так; они представляют собой пространственный барьер... первый барьер. А затем им необходим временной барьер, им необходимо сделать эту странную и невероятную вещь. Известно ли вам, что каждому из них нужно притвориться, что другой не говорит, чтобы они могли говорить, а потом им нужно притвориться, что теперь ситуация стала обратной? Так мы и получаем время.

Now I wouldn't hold ourselves open to libel, here, by mentioning the names of some of these organizations like Abbott or Lilly. I wouldn't say that these chemical organizations or these insurance companies like the AMA — the AMA, by the way, is an insurance company. That really wowed us the other day. We found that out — fantastic. The American Medical Association is an insurance company. That's what it is. We've often wondered what it was. Now we know. I won't say any more about that except four or five hours toward the end of the congress.

Солнце светит. Оно не светит. Оно светит. Оно не светит. И, конечно же, если вы будете постоянно стоять и ждать, когда же засветит Солнце, а сами вовсе не будете светить, вы застрянете на Земле. Это точно.

And we find that the invasion of chemistry into the field of psychotherapy or healing is, as the cowboy said as he fell off the horse, a bum steer. Now, wherever you think that the injection of a dozen molecules will utterly cure psychotherapy, you might as well take up crystal ballizing, because it has the same degree of validity. The theory that chemistry can resolve the problems of man is a bad theory because from the days of patent medicine, from the days of herbs on forward till now, it has never been demonstrated to be true.

Но когда мы рассматриваем игры, мы обнаруживаем, что игра - это, по сути, общение. Что ж, не позволяйте двум командам играть только между собой слишком долго. У них больше не будет игры, поскольку они не будут противниками - они будут друзьями.

We read in the materia medica that cinchona bark is a cure for malaria, that it will prevent malaria — Peruvian bark. Must be: Somebody sold it to the king of France once for, I think, 250,000 louis (louis d'or). That much that formula was worth. That was in the days when they could have gold and when a louis bought something — not like now.

Такое много раз случалось во время войн. Какая-нибудь изолированная часть... забыли дивизию, понимаете, или полк, или отделение или что-то в этом роде, его оставили где-нибудь на отшибе и там... а враги оставляют там своё отделение, и предполагается, что эти два отделения должны стрелять друг в друга. И они какое-то время стреляют друг в друга, они стреляют друг в друга, они стреляют друг в друга.

Now, cinchona bark, Atabrine, let down more of our troops in the last war than you could easily count in a ward. You could take this stuff and it made your ears ring, and of course if you've gotten malaria after that, it had to be classified as dengue fever because nobody can get malaria if he's full of cinchona bark. We call it quinine. That's been with us since sixteen-hundredand-something and its curative powers have more or less run out in the race. Once upon a time, it might have been terrifically effective, but that isn't necessarily true today. And there is the liability of chemistry.

А потом кто-нибудь решает немного постирать или что-то в этом роде, и это как бы говорит другим: «Слушайте, мы уже давно не стирали свои вещи». И тогда они берут своё заношенное исподнее и стирают его. И одни идут в этом направлении, а другие в этом.

You find them doing this with penicillin. Penicillin at one time cured everything — just cured everything across the boards. All you had to do if you had hay fever was get a little shot of penicillin, your doctor told you, and you were fine. If you had a cold, if you had the flu (these, by the way, were not even evidently carried by bacteria but by virus, and penicillin was active against bacteria) — if you had the cold, if you had flu or if you had anything like that, well, all you had to do was get (shss-shss) a couple of shots of penicillin, (snap) — perfect. If you had a sore throat, why, put some penicillin in a lozenge, and suck it. But it says on all the bottles, "No topical application will prove efficacious." Those words are too large. It means don't put it on the surface of anything, it won't cure anything if you do that. So that's why they used it in lozenges to cure people's sore throats — won't work. And as the years have gone on, more and more bugs have simply crossed their arms purposefully and said, "Penicillin — ha-ha-ha!" Similarly, with sulfa.

И, боже мой, не успеваете вы и глазом моргнуть, как у какого-нибудь генерала возникает вот такая проблема: он приходит гуда а эти ребята сидят в одной землянке и рассказывают друг другу байки. Кстати говоря, генералам труднее всего примириться именно с этим, - с тем, что солдаты вступают в общение.

You have a problem of life forms fighting life forms when you have the problem of fighting bacteria, and the one thing that life can do is to learn to accustom itself to and accommodate itself to any chemical. I imagine one of these days we will probably raise a race of people, if the physicist has his way of it, who are not affected at all by radioactivity. You know, go around with your ears glowing this far out. Life can accustom itself to chemistry. That's the big, big rule. It can always accustom itself, and so the fighting of one life aberration or form on the part of another life aberration or form with the weapon of molecules, molds, drugs and so on, is of course doomed.

Известно ли вам, что во время войны тех, кто вступал в общение с врагом, расстреливали; их расстреливали. Таких людей ставали к стенке и расстреливали за то, что те вступили в общение с врагом. Интересно, что они ещё делают, когда стоят в окопе и стреляют из ружей, если не общаются. Конечно, это грубый способ общения, но тем не менее это общение.

We had a wonderful thing called DDT. And that was going to kill all the insects in the world. Before we went into Saipan we sent fighter pilots over with DDT tanks, sprayed the whole island. Nobody was going to suffer from malaria or other insect-borne diseases such as yaws and so on. Nobody, none of the ingoing troops were going to suffer from these things, so they just plastered the whole island with DDT and when the marines finally got ashore, bzzt-bang, bzzt-bang. Flies, flies, flies. And DDT today is so ineffective against insects, as far as flies and so forth are concerned, that you can just put a fly in a box of it and take him out. He feels fine! He says, "Thanks for the pick-me-up."

Если вы будете стрелять в человека достаточно долго, а он будет стрелять в вас достаточно долго, то вы, несомненно, превратитесь в закадычных друзей. Несомненно.

Any poison man has — any poison is really ineffective and will go up through the most astonishing thing you ever saw. It will come up to a point where it's a stimulant. Did you know all poisons would get into a category of merely being a stimulant? Strychnine, for instance, is — gotten to be a stimulant for many people. They take a spoonful of it a day.

Так вот, единственный способ не дать войне затухнуть и поддерживать действи- тельно активные боевые действия где угодно в мире, - это выставить такой барьер общения, который лишал бы людей всякой возможности общаться. И это было бы идеальным решением, которое не допустило бы прекращения игры и затухания войны.

Well, once upon a time the witches of Europe (an organization which was fighting the Roman Catholic Church — the witchcraft — and which lost) once took arsenic. And you know this old saw about the — you knew whether or not this fellow was a werewolf by the fact that when you opened up his grave, why, there he was evidently in the pink of health, and the only way to do for him was to drive a stake through his chest. You know that old superstition? Oh, dear, the Frankenstein-type movie should have taught you that.

Война не будет длиться дольше определённого времени, поскольку то, что держали вне общения на протяжении значительного срока, поставив барьер, становится нереальным. Оно перестаёт существовать. Так что на самом деле, если бы вы могли создать... это не очень хорошее решение, но частично это помогает решить проблему. Если бы вы повесили здесь, на Земле, железный занавес... если бы вы повесили железный занавес и не позволяли бы никому с этой стороны общаться с кем-то, кто находится по ту сторону от железного занавеса, никто бы не общался о тех, кто находится по другую сторону железного занавеса, никто бы там не общался... однажды, к вам бы подошёл кто- нибудь и сказал:

Well, this old superstition was born straight out of the fact that the witches took arsenic. They'd take it in very, very small doses and they'd build up these doses and it actually made them proof against an enormous number of invading bacteria. See, it was a preventive — preventive medicine. Very many diseases, then, could be held by the public at large, but not by a witch. So they apparently lived a charmed life and of course after they died they'd been embalmed already. But a witch would get up to a point of where they could take a spoonful of arsenic, you know, "Yum-yum" Like the fly and the DDT — nothing to it, (slurp). Wonderful stuff'.

• Послушай, а ты знаешь об этих русских....

Life can accustom itself to any chemical preparation or compound. So I guess that chemistry is kind of let out, sooner or later, isn't it, as a weapon? And Abbott and Lilly have to keep inventing new things in order for them to go on working. Well, if this is the case, then we would look into the field of function for any kind of an answer to illness, to misfunction, malfunction or even the combat between life form and life form. We'd look for another answer than chemistry; we'd look for another answer than physics. We'd look at life itself and try to understand something about that. And that is what we have done in Dianetics 1955!

One of the primary things that people have had difficulty accepting — oh, wait a minute, let me go back in some history. Well, if I told you the primary thing people had difficulty in accepting was a prenatal engram, we would sound right at home, wouldn't we? 1950. How often have you tried to tell some-body about a prenatal engram? Or have you quit long since?

Audience: Yes.

Yet a prenatal engram is there. There's a full recording on file of incidents which have occurred prior to birth. It's not very difficult to isolate them or demonstrate them. It's not very difficult to run them out with a considerable change in human form.

For instance, we had a fellow the other day as a preclear who was an astonishing example of somebody stuck at two months' postconception. He was right in that engram. I mean, he was in it! We didn't run it to date, but it was there. And the auditor and I had quite a talk — a research auditor — and he and I had quite a talk about this case. And we were trying to figure out exactly where this fellow was stuck on the track, just for old times' sake, not because it was any good to us in processing at all, but we were just trying to find out where he was stuck on the track. And all of a sudden it came through to us just about where he was stuck. Why? Because he had the physiological aspect of that particular form of life. He was there perfectly. All of his various functions and everything else that he was going through; they were stuck right there — bing!

Every time that we have had anything to do with cancer, for instance, we have found that the individual for one type of cancer was stuck in conception. For the other type of cancer was stuck in mitosis, which is the splitting of the cells. An individual, then, can dramatize one of these engrams. He can dramatize a prenatal, but we don't even bother to run them anymore — not because we can't run them and not because they aren't true but because we don't have to.

Понимаете, у вас не было бы никакой реальности о том, что русские существуют. Точно так же, если бы кто-то в России подошёл и сказал:

It's as easy as that. We don't have to run them anymore.

• Ты знаешь обо всех этих капиталистах?

But this fact of the prenatal engram was tremendously unacceptable to one and all in spite of the fact that a few generations ago, it was the commonest belief imaginable that children were bad off when they had had a bad prenatal experience. This was a common belief. It is believed today by the farmer folk out from the big cities.

То русский бы ответил:

They say, 'Well, little — little — little Tildie's not in very good shape, you know. Her Ma got an awful scare from that cow." And they believe this. And it's true. And if you as an auditor wanted to take this boy or this girl and run back down the track, all of a sudden the preclear would be telling you all about it being in the dark and being frightened because of some words, and something about a cow. You could find the incident. You could erase it — fantastic! Here was phenomena lying there waiting to be discovered, waiting to be looked for. And wherever we looked, we had no acceptance of this data.

• Капиталисты? Ври больше! Где?

It took a couple of years for this to leak through somebody's skull. And then we had original articles on the subject in Time magazine, the Ladies' Home Journal, Reader's Digest — from time to time have printed, without credit, anything they could think of on the subject of prenatals. This is a fascinating thing. They did accept these things eventually — mostly because they were true — long after we'd abandoned them. The conquered territory which we hold will someday be conquered even by medicine. I mean, we'll be far enough off of it and have abandoned it to that degree.

Now, wherever we have phenomena which is unacceptable, we get into a lot of argument, a lot of sputification and argumentation. And maybe this is fun in the drawing room, but if you were to get much closer to truth, theoretically, you would get into much less argument, wouldn't you? But this would only be true if your truth was agreement. In other words, if you had to do with what was agreed upon only, you'd never get in an argument, would you? Well, sup-posing something was once agreed upon and once true, and is still true but is no longer agreed upon? You're going to get in an argument. This is a certainty.

You once believed such and so, and so-and-so, and so-and-so, but that's not believed anymore. You'll get into an argument if you voice it. Such an example as that is that — the religious causes of once upon a time. Think of the pilgrims' argument on the subject of religion over in Europe and England. Well, let's say you were there. And you certainly believed very heavily and strongly. But if you stood up today and started to voice the principles of Calvin without the slightest variation from the words of Calvin, I'm afraid you'd be in an argument. You may not remember them, but you would probably be in an argument because they're no longer agreed upon. But they once were agreed upon and that agreement alone is what made them true. So, old agreements become new disagreements. All right.

Так и есть. Именно это и происходит, когда вы обрываете общение.

We're not even any longer interested in the prenatal engram. Yet you could probably get in less or more of an argument today than before. There are some other data of that same magnitude. But first and foremost, there's this matter of the thetan exterior. That is a subject for argument. That is a subject for argument. As far as the public at large is concerned, it must be a subject for argument. Or is it?

Но, конечно же. полностью оборвать общение в настоящее время практически невозможно... полностью оборвать. Некоторые вещи всё же просачиваются, например «ЗАБОТЫ». Например, манифесты ООН, которые выпускает Кремль. Происходит бессистемный обмен всевозможными маленькими сообщениями. Они настойчиво постукивают миру по плечу и говорят: «Эй, там есть русские». И они настойчиво постукивают русским по плечу и говорят: «Эй, где-то там находится внешний мир». Понимаете, это такой тоненький ручеёк общения. И это действует как чистый динамит. Этого общения не достаточно, чтобы создать А и Р... его хватает лишь на то, чтобы подтолкнуть к мысли, что там что-то существует.

Let me tell you something fascinating. A door-to-door survey demonstrated that a little less than half the people asked, knew they were themselves and not a body. Oh, you didn't know it was that general. Well, neither did we. These people knew they were themselves and not a body. They knew that they were a sort of an energy production unit of some kind or another, only they didn't quite know what or how, and they thought of themselves as being a soul which was inhabiting a body. This is incredible. This is a little — almost 50 percent — if you took the same average and if it were to hold, this would be 50 percent of the population believe they are their own souls. They are the soul which inhabits a body. Well, this is fantastic. If everybody believed this strongly, why didn't they ever talk about it? Why wasn't it ever mentioned in church?

Это как человек с контуром; контур достаточно часто тюкает человека по макушке, чтобы тот знал, что там не совсем уж ничего нет. И спустя какое-то время он жутко сильно на это разозлится; он не находится в общении с этим, но он и не вполне... в общении с этим, однако он находится в общении с этим, поскольку он получает какой-то импульс или внутреннее чутьё ему подсказывает... тем или иным образом, что он почему-то лодырь. Время от времени он чувствует, будто что-то говорит ему: «Ты лодырь».

Yet the church itself couldn't believe this. You know why? Because it talks in such terms as you hear from some very spinny preclear who, when he thinks he's exteriorized, tells you, "I'm over there." You got that one? "I'm over there." Because the church says, "You have to save your soul," see. You are over there. And yet not quite 50 percent of the population, according to this survey, knew they were their own souls. And it wouldn't — couldn't possibly be a question of saving their souls. You see, it would be to them a question of saving their bodies which I think religion has specialized in for a long time. Since every punishment they level is not really in the direction of a soul but in the direction of a body. Burning at the stake, chaining in a dungeon, penance, drag yourself some sackcloth and ashes, push a peanut around the block or whatever religious punishment is assigned, is addressed to the body, not the soul. So I don't think religion has believed in the soul at all. And I don't think it knew anything about it. I've had access to a tremendous number of publications for the instruction of such things as Catholic priests, and nowhere in there did I find the words, "Be three feet back of your head."

Он говорит: «Понимаете, с моим разумом что-то не в порядке». Всё, что вам нужно будет сделать, чтобы полностью разрешить эту ситуацию, это либо полностью оборвать общение, понимаете, поместить его далеко позади головы, либо пойти другим путём и ввести его в общение с этим контуром.

But I found a lot about bodies, a lot about chastisement and "You've got to convince the congregation that they must save their souls." This is one of those twisted statements. It can't even be made, really. They've got to save their souls. And yet at death, they believe in the departure of a soul in some particular direction — or they used to.

Самый лучший! способ - полностью вывести человека из общения с этим контуром, а потом ввести его в полное общение с ним, и в этот момент контур перестанет доставлять ему какие бы то ни было неприятности.

Now, where and how do we have some sense out of that particular muddle? We didn't even want to go into the field of religion. We weren't even interested in going into the field of religion. What education I've had and you've had on the subject of religion was mostly bad. We have been taught to a very marked degree that religion is a mechanism by which a public can be better controlled. Haven't we?

Человек со сломанной ногой просто валяет дурака, понимаете? Она легонечко пихает его, он легонечко пихает её. Он не находится с ней в полном общении. Чтобы помочь ему справиться со сломанной ногой, необходимо отделить его от сломанной ноги, чтобы он больше не находился с ней в навязчивом общении. А потом ввести его в общение, в полное общение со сломанной ногой, и в этот момент она очень быстро срастётся и придёт в норму. Улавливаете идею?

Audience: Yes.

Таким образом, нас не интересует частично разрушенный барьер, если это делается не для того, чтобы усложнить игру. Однако игра очень, очень важна. Чтобы иметь игру, необходимо иметь механику. В этой вселенной необходимо иметь пространство, энергию, материю и время. В любой вселенной жизнь должна иметь, по крайней мере, что-то из этого.

This we have been thoroughly educated into.

Так что у нас получается, что качество говорит «Я могу создать игру и играть в неё», и затем появляются его побочные продукты: игровое поле, какой-то приз, ради которого ведётся игра, куча всякой-всячины, с которой необходимо сталкиваться и которой необходимо управлять, чтобы иметь игру. Таким образом, мы имеем дело с чем-то, что хочет игру, и с механикой игры. И когда мы смотрим на жизнь, мы видим, что мы не должны путать эти две вещи. Мы должны просто сказать: «Что ж, тут есть что-то, что способно создавать игру, что обладает качеством "играть в игру", что порождает игры, продолжает вести игры, участвует в играх. Кроме того, есть всевозможные побочные продукты, из которых складываются игры». Это очень чётко разделит эти две вещи и мы сможем очень хорошо их понять.

Let us take the situation in England a few years ago. We had the Roman Catholic Church lording it in all directions and being overthrown by a popular revolt just to get rid of that particular religion, and then we got the Church of England. All right.

Так вот, эта штука, которая может играть в игру, участвовать в игре, порождать игру, обладает лишь качеством. Она может, по своему собственному мыслезаклю- чению, быть количеством. Она может сказать: «Я рядовой солдат. Не знаю, кому ещё я вешаю лапшу на уши - я вешаю лапшу на уши себе, - но я рядовой! солдат. Я количество армии. Я один солдат в армии, которая размером с армию. Я количество, которое является частью игры».

Now as we get this new factor, it starts to collect tithes in all directions. And it didn't get overthrown by popular revolt; it got overthrown by neglect, if it's been overthrown. But it's not a popular subject anymore. It isn't anything anybody even thinks about anymore to amount to anything. "Am I going to heaven? Am I going to hell?" This is not a pressing problem to most people.

И если бы он полностью, совершенно безоговорочно поверил в то, что это и всё, чем он является, перед вами был бы аберрированный человек. Он был бы аберрированным человеком. Он не получал бы никакой радости ни от того, что он часть армии, ни от того, что он играет в игру. Он бы перестал осознавать, что ведётся игра, сразу же, как только он полностью стал бы рядовым солдатом и «одним-единственным» рядовым солдатом.

You walk down the street, you probably wouldn't get an extra heartbeat out of anybody if you suddenly stopped him and asked him, "Now, brother, are you really sure that you're going to heaven?"

Так вот, во времена, когда гражданское население отдаёт себя во власть военных и когда большой процент гражданских надевают униформу и сражаются на войне, вы можете стать свидетелями таких вот моментов: человек, который в соответствии с правилами должен быть лишь «одним рядовым солдатом», на самом деле скажет вам: «Что ж, я репортёр газеты. Я был репортёром “Кларион бьюгл газетт” в Су-Фолс, вот кто я на самом деле», - понимаете? У него есть запасная идентность.

He'd say, "Ha-ha-ha-ha." He's not worried about this old story.

Вы приходите к офицеру запаса и пытаетесь заставить его признать тот факт, что он только лейтенант или что-то в этом роде, но он никогда вам этого не скажет. Он скажет: «Я юрист. Пока я не был призван, я зарабатывал 850 долларов в месяц. В тех местах, откуда я пришёл, я большая шишка». Понимаете, у него в запасе есть идентность. Он не целиком и полностью на службе в войсках. Однако, когда такое происходит, люди совершают много высокотонных действий. В армии и во флоте на самом деле бывают такие времена, когда там служат люди, которые занимаются не только тем, что сдерживают любое движение.

The spiritualist, with his astral walking, his collection of spirits; his — the magician with his — and by the way, there are a very few people know very much about the basic magician. They think in terms of the stage magician.

Такие люди способны в какой-то небольшой степени играть в игру, и они проделывают невероятные веши. Министерство обороны медленно сходит с ума, пытаясь быть в курсе всех тех невероятных вещей, на которые способны эти люди. Понимаете, они видят где-нибудь врага, они что-то там решают, и не успеваете вы и глазом моргнуть, что ж, они тайно обходят холм и берут в плен дивизию или что-то вроде этого... как сержант Йорк.

But the actual mission of the magician is to make various circles and designs and incantations and by various practices, control and bend to his will, spirits who then go forth and do his bidding. And that is the basic practice called magic.

Они делают совершенно невероятные вещи. Они вдруг обнаруживают, что у них закончились запасы продовольствия, понимаете, или что у них вот-вот закончатся запасы продовольствия, и они понимают, что смогут получить запасы продовольствия только после того, как подпишут восемнадцать сотен бланков в четырёх экземплярах или в пяти экземплярах, поэтому они решают всё это упростить и они получают продовольствие. И никто не может толком объяснить, откуда взялось всё это продовольствие, но, о-го-го, это ещё как «законно»... типичные действия. И всё просто летит к дьяволу. Эти ребята создают больше хаотичности, чем кто бы то ни было в состоянии вынести, поэтому власть имущим приходится заканчивать войну. И в конце концов они доходят до точки и говорят. «Мы можем перенести любое действие, которое положит конец всему этому... даже мир».

Nowadays, why, they take a rabbit out of the hat. They say, "See, a spirit" — put it back in. The practice of spiritualism has been almost entirely swept out of existence by charlatanism. They get somebody who's just lost the dearly beloved departed. They bring him in and for a couple of quick bucks they: "Hocus-pocus, we have a message, now, from your dear departed — says, 'Dear Maggie, I am happy here. Joe.' " And if the spiritualist is a good forger, it's even Joe's handwriting.

Что ж, таким образом появляется игра, в которую играют государства, и она называется война. И только когда в этих людях не остаётся ничего, кроме одной лишь идеи «Я немец», «Я русский», «Я рядовой солдат», «Я капитан», только когда они крепко-накрепко фиксируются на этой идее и становятся этим... только тогда в этих войнах появляется огромное количество жестокости, очень мало понимания, никакого сочувствия и ничего, помимо разрушения. И когда это происходит, когда каждый человек сверх меры фиксируется на своей идентности «Я герцог», «Я принц», «Я полковник», - только тогда мы получаем что-то вроде Столетней войны.

And by these practices, the field of spiritualism has become debased whereas maybe once upon a time, maybe in Greek times, there was something to spiritualism — might have been something to it. And so we look to find that man has abandoned the three fields, religion, spiritualism and magic, which were most closely acquainted with the idea that man was basically a spirit. See, these three fields had that very intimately. And man has now put those pretty well into the past. He's gotten them nicely forgotten. And all of a sudden, we come along and we say, "Be three feet back of your head" — the fellow is.

Мы не могли понять, что случилось с рыцарством. Оно пало в Столетней войне. Никто не знал, как её закончить. Каждый человек был самим собой на сто процентов, иначе говоря, он думал о себе, как о пешке в этой игре под названием Столетняя война, понимаете? Боже мой, насколько же фиксированными были их титулы и идентности. Ммм! Они в самом деле были своими титулами и идентностями.

And we say, "Okay. What are you looking at?"

В них не было никакой гибкости, которая позволила бы им взять ответственность за какую-то иную динамику, помимо самих себя. Вы это понимаете? Их ответственность была просто фиксированной, и больше у них не было никакой ответственности. Поэтому они могли взять какого-нибудь простолюдина и пытать его. Поэтому они могли выжигать деревни, ни мало не заботясь о детях, которые там живут. Это игра безо всякой ответственности.

He says so and so, "It's a big black wall."

Война, в которой дерутся люди, способные нести ответственность, - это забава. Война, в которой противоборствующие стороны не несут никакой ответственности за своих врагов, не несут ответственности ни за какую другую идентность, - это просто бойня, сумасшедший дом.

You say, "Copy. Copy it. Copy it. Copy it. Push them all together and pull them in."

Когда игра превращается в зверство, когда она опускается до рабства, при котором никто в игре не может поменять свою идентность, - у всех совершенно зафиксированная идентность и так далее, - только тогда участники игры начинают проявлять жестокость, зверствовать и становятся преступниками. Всего этого нет, если у людей всё же есть какая-то свобода, которая позволяет им сделать выбор, играть им в игру или нет.

The next thing you know, this fellow who was on crutches, this girl whose endocrine system was all out of balance, this person who couldn't live with his fellow man, is just doing beautifully. You know, he's just doing fine. Looks to me like the road out was booby-trapped one way or the other. Looks to me, with design or without design, that somebody had an intention that man necessarily — wasn't necessarily going to get free, if we find the three fields most intimately connected with the right answer to be entirely debased and discredited as of now. That's interesting, isn't it?

Вы когда-нибудь видели соседского мальчика, который не мог играть в игру? Который яростно дрался с другими детьми за их игрушки? Это человек, который не может играть в игру. Дети собираются играть в шарики, кто-то приносит шарики и раскладывает их на песке, всё готово и дети чертят круг, а потом вдруг прибегает этот мелкий пацан, хватает все шарики, засовывает себе в карман и убегает. И другие дети говорят: «Нет, Генри». И после пяти или шести раз, когда они сказали: «Нет, Генри», они хватают его и всыпают ему по первое число. А потом они фиксируют его по-настоящему, они говорят: «Ты с нами больше не играешь». На самом деле они и себя фиксируют. Каждый раз, когда они собираются поиграть в шарики, маленький Генри оказывается тут как тут с духовым ружьём. Это вырождение одной игры в другую.

How did he ever get into a state where he completely lost his own concept of his own beingness and his ability to handle his beingness and identity and individuality? Well, it must have been too wild a game for him as long as he knew as much as he knew about himself. And so he probably managed to forget it all.

Так вот, разница... это большая разница... давайте по-настоящему приблизимся к действительности... разница между преклиром, с которым вам было легко, и преклиром, с которым вам было тяжело, состоит в том, что преклир, с которым вам было легко, мог играть в игру. Он всё ещё мог играть в игру.

But here we have a controversial point which appears and stares at us out of Dianetics 1955! In Dianetics: The Modern Science of Mental Health, we were perfectly willing to accept the idea of a Clear and his abilities — perfectly willing to. And yet a little later on, when the actual measurement of a Clear — how many millimeters wide is a Clear — when the actual measurement of a Clear was announced, people got nervous. They didn't quite like the idea. They didn't quite mesh with this one.

А тот человек, с которым вам было ужасно трудно, настолько зафиксировался в какой-то идентности, что как бы говорил: «Это совершенно, абсолютно реально и серьёзно, насколько бы аберрированным или дурацким это ни казалось» и «Это не игра, это реальность, это всерьёз», понимаете? И он зафиксирован, он не может измениться.

And yet what had happened? All that had happened is the fact that the Clear had been dimensionalized and located and further described in Scientology The thetan exterior and the Dianetic Clear are exactly the same thing. There is no slightest difference between the two except the thetan exterior, developed by the processes of Scientology, is achieved without erasing every facsimile and engram in the bank.

И вот первое, что вы в нём заметите: он испытывает сложности с тем, чтобы играть в игру. Это первое, что вы в нём заметите. Первое, что, как вы заметите, будет с ним не в порядке. Вы заметите это, когда скажете: «Хорошо. Так, давайте подойдём к этой стене и коснёмся её пальцем».

Therefore, what has occurred today? The goal which we all knew was a good goal in 1950 has been achieved without the necessity of erasing eight billion, seven hundred and sixty thousand, nine hundred and forty-three, cubed, engrams. And this is not a bad achievement — not bad.

И человек подходит к ней и говорит: «А почему я должен это делать?»

By discovering that the individual and his individuality was that thing which produced the energy which made the facsimile — gave us, then, the working basis that it was not necessary to take this individual and erase everything which barriered him. It was only necessary to take this individual and teach him how to handle barriers. And the moment he knew how to handle barriers, the moment we have processed him in the direction of ability, as I've already talked to you about, we could then have a Clear without any further ado. Well, the longest time I know of that it has taken a good auditor with modern processes, given in detail in Dianetics 1955! has been one hundred and fifty hours with a terribly rough case. That is the longest on record.

Если вы работаете с ребёнком, который целиком и полностью способен играть в игру, то, когда вы скажете ему: «Подойди к той стене и прикоснись к ней», - он подойдёт к той стене и прикоснётся к ней, - и всё.

We have made an awful lot of Clears with the material in Dianetics 1955! And the longest period of time has been a hundred and fifty hours. Wouldn't that have been a terrific thing in 1950? Think of it, 1950: We'd said it, "The maximum we could look forward to in the making of a Clear is a hundred and fifty hours." You wouldn't have believed me — no more than you do now.

И он скажет: «А теперь ты подойди к этой стене и прикоснись к ней». Некоторым одиторам будет казаться, что способность этого ребёнка играть в игру слишком уж развита. Ладно.

We have this liability in the idea of the Clear, in the thetan exterior — we have this liability, and the only liability there is this: it makes people sick at their stomach to look at nothing and makes a certain amount of people actually violently ill to look at the idea of having nothing. And so when we say to them, "The Clear is a thetan exterior"; when we say to them, "All you have to be is three feet back of your head and run your body from behind you; all you have to do if you want energy is to make some," they say, "Bluaaahh."

Существует градиентная шкала способности играть в игру и это градиентная шкала фиксированной идентности, как части игры или количества. Это градиентная шкала «В какой степени я являюсь количеством в этой игре?» - идентность/количество. Я один человек, понимаете? Я один человек по имени Джонс, вот и всё, чем я являюсь.

Now, I'll give you a demonstration of this that you can do and that you can use that will show to you intimately and immediately why certain people object to this idea of the Clear. You take somebody who doesn't look to you like he's easily exteriorizable. You know, take somebody who looks like he'd be your kind of a rough case. You know, got a lo — lo — lot of — lot of comm lag, gaga — got a lot of b — b — you know, barriers. Take somebody like that and you say, "Locate a spot in the air of this room."

Так вот, при всём уважении к вам и к себе, это не такое уж хорошее состояние. Человек, который не может быть время от времени Смитом, в действительности не очень- то хорошо осознаёт, что он играет в игру. Всё для него правда, всё всерьёз, понимаете? Понимаете, всё жёстко. Всё всерьёз. Всё реально. «Не вещай печальным слогом...».

He'll say, "All right."

Так вот, очень странно, что человек пользуется лишь свободой действий, тогда как у него есть свобода играть. Когда человек чувствует, что он играет в игру по собственнохму выбору, то это является игрой. А когда кто-то другой выбирает для него игру и тем или иным образом вводит его в игру, то у человека нет свободы играть в эту игру, он играет в эту игру по принуждению. И единица жизни, которая играет в игру, состоящую в том, что она вынуждена играть в эту игру, будет чувствовать себя весьма жалко в кресле преклира... ей будет тяжело. Понимаете: «Я играю в эту игру по принуждению. Какая стена?» Она играет в игру по принуждению.

You say, "Put your finger on it."

Вы говорите:

He'll say, "All right."

• Подойдите к этой стене и прикоснитесь к ней.

"Okay. Now locate another spot in the space of this room."

"All right. I'm getting sick."

Так вот, странно в этом вот что: эта свобода выбора в одитинге настолько важна, что люди, которых приводят мамы или папы и которых одитируют, в то время как они вообще не понимают, что происходит, поправляются намного медленнее, чем человек, который решил одитироваться сам.

And about four spots later, he'll be sick. He'll be sick at his stomach at least, and probably in terror, if you kept up this, just, "Spot spots" without doing another thing. And that tells you immediately, if you want to conduct that experiment, you will see just exactly what I'm talking about. You make this fellow locate these spots in the space of the room, you make him do it for a while, you don't remedy any havingness, you don't do anything else with him, you see, and you will find out why he argued with you before about a thetan exterior. You've made this person visualize something sitting in thin air without any mass.

Он говорит: «Знаете, наверное, я пойду и получу процессинг. Моё состояние в последнее время оставляет желать лучшего... я постоянно делаю вот так... поэтому я пойду получу процессинг». И вы его одитируете и так далее. Понимаете, он всё ещё обладает свободой изменить свою роль. Он меняет свою роль в жизни. Поэтому он может согласиться прийти и получить одитинг.

And the moment that you made him visualize a spot without mass, the thetan exterior (the Clear), he got sick when you did it on processing. Only when you didn't process it, when you were just talking about this, this guy got the queasy idea and he just started to enter into that feeling of queasiness and illness, you know, and he backed right off of it, and then he said there isn't any such thing. And he said this rapidly and he said it hard and he hoped that you would argue back real hard, so as to, by this counter of terminals, give him some more havingness quick! Because the way he could get havingness was to have a fight with you. And that's the only little barrier there is on relaying the idea of a thetan exterior.

Разница состоит не в том. выбирает человек или нет. Разница между этими двумя людьми состоит в том. что... человек, который не хочет одитироваться, даже если он сидит в кресле преклира. и человек, который только что пришёл и хочет одитироваться... разница на самом деле заключается в уровне кейса. Разница не состоит просто в разном отношении. Дело не в том, что один из них решает быть здесь, а другой не решает быть здесь, понимаете, и вот это и влияет на одитинг. Не это влияет на одитинг. На одитинг влияет вот что: один из этих людей может сделать свой выбор и решить быть где-то и поменять свою роль в игре. А другой человек, который находится аж вон там внизу, уже больше не может поменять свою роль в игре. Поэтому он думает, что одитор собирается заставить его поменять свою роль в игре, а он знает, что он не может поменять свою роль в игре.

Now, those people who do not exteriorize easily, and who when they are exteriorized a little bit, sort of yo-yo and don't stay out very much, are still having this same trouble. They've gotten completely entrapped and into the idea that it'd be impossible to have nothing.

Так вот, если бы мы взяли кого-нибудь, зафиксировали его на стуле и начали: «Свами, свами, гипноанализ, пуи, пуи» - и сделали бы ему укол нарко... что ж, я не стану говорить того, что у меня сейчас на уме... (смех) в любом случае, мы делаем ему укол, а потом воздействуем на него небольшим электрошоком, и при этом всё время приговариваем: «Ты жокей. Ты не можешь быть никем другим, только жокеем. Ты жокей». Бзз, бзз, бзз. «Ты жокей. Ты не кто иной, как жокей. Ты можешь быть только жокеем. Ты никогда не сможешь изменить то, что ты жокей». И мы просто продолжим в том же духе несколько часиков и повторим эту терапию несколько дней...

Yet, if you just ran somebody on the concept — we don't run concepts anymore, but this is just experimental — and you said, "Get the idea that you have a perfect right to have nothing. Get the idea again. Get it again. Get it again. Get it again," he'd all of a sudden start to heave a sigh of relief.

Мы ведём его в сессию одитинга. Нам придётся тащить его на аркане или что-то в этом роде. Нам придётся притащить его, нам придётся заставить его сесть на стул и так далее. Он будет не в состоянии изменить свою роль, понимаете? Он уверен вот в чём: «Я не могу изменить свою роль. Поэтому от одитинга не будет никакого проку. Я являюсь количеством игры, и я не обладаю никаким другим качеством, помимо одного: единственное качество, которым я обладаю, - “жокей”. Единственное количество, которым я обладаю - это вот это тело и вот эта смешная маленькая шёлковая кепи». Ладно.

"(sigh) You mean I don't — I don't have to work? I — I don't have to get a paycheck? You mean — you mean I wouldn't have to live up to the fact that I was supposed to be a great painter? You mean I have a perfect right to be nothing, too? You mean I don't have to amount to anything in life? How wonderful!" Because he's entirely sold in the other direction.

Этот преклир будет в самом деле трудным... в самом деле трудным. Не думайте, что вы не можете взломать такой кейс, вы можете взломать такой кейс. Вам придётся выполнить всевозможные действия, чтобы вступить с ним в общение, поскольку этот человек не захочет вступать в общение. Он жокей. Единственный способ, которым он может общаться, - это сидя на лошади, вот таким образом... И он ездит и ездит по ипподрому, вот эдаким образом...

Now, what if a man did have the right to be nothing and to have nothing? He'd probably be a very busy and efficient person because the obsession to be, the obsession to have, are the only destructive factors there could be — the obsessive part of it. He's doing something unknowingly and unwittingly. All right.

Психодрама - это попытка заставить жокея быть жокеем, и в основе этого метода лежит теория о том, что если вы сможете заставить его достаточно долго быть жокеем, он слезет с лошади. Но опять-таки, если он сам не решит быть жокеем, он никогда не сможет стать никем другим.

Dianetics 1955! talks about the Clear and goes forward immediately into making one. Actually, you'd have to know more about it to make something that we call an Operating Thetan. That's another book.

Так вот, вы можете провести такому человеку процесс, если, конечно, сможете донести это до него; в этом состоит вся сложность. Понимаете, он выпал из общения. Расстояние, на которое такие люди выпадают из общения, это то расстояние, на которое они выпадают из игры, оказываясь в зафиксированном количестве чего-то.

But as far as making anything that we conceive to be desirable in the terms of a Clear, in 1950, the answers are in Dianetics 1955! and they work. And I leave that up to you to discover, to look over, to use and to find out. Now, I have no doubt that you will.

И чем в большей степени такой человек оказывается в общении, тем больше становится его способность менять игру, менять свою роль... ему не обязательно это делать, он просто может это сделать, понимаете, качество, способность... пока он, наконец, не дойдёт до такого состояния, когда скажет: «Что ж, эй, что бы вы думали, ха, я могу играть в любую игру, какую захочу. Наверное, я продолжу играть в ту игру, в которую играл, ведь это весело». Когда он только приступал к одитингу, ему не казалось, что это весело; ему вообще так не казалось. Но теперь, ему кажется, что идти в офис и писать что-то без конца на маленьких кусочках бумаги, - это ужасно весёлая шутка. Это очень забавно.

Many things have been discovered. Many things that are quite old to us have been rehashed and looked over again, but the main thing that has come out into the clear is the ability to make a Clear. And what Dianetics 1955! does is to clarify how one does it and makes it possible for all of these hard times we've been having with cases to be over, so we can have easy times with them now.

Все приходят и их глаза вылезают из орбит от того, насколько всё это важно, понимаете? Вы говорите: «Хорошо. Давайте ещё немного поиграем в эту игру». И эти ребята начинают очень жёстко относиться к окружающим, поскольку полагают, что они жёстко играют, понимаете? И этот человек видит... «Надо же, вот интересная игра», и начинает играть раз в восемь жёстче, чем кто бы то ни было ещё в его окружении, и все выматываются. Поскольку этот человек играет в игру, а другие делают это потому, что вынуждены... разные точки зрения.

And that is the purpose and basic theme of this book.

Что ж, человек, который может играть в игру, может играть в неё потому, что он может общаться. В футболе никто настолько не находится вне общения, как ведро с водой. Хотя все игроки подходят к нему и пьют из него. Но оно никогда не задаёт себе положение в пространстве; это всегда делают за него. Его наполняют, его опорожняют.

Thank you.

Так вот, существует одна интересная разновидность такого ведра, которое само себя наполняет и опорожняет, но у него есть две ноги и в игре его называют водоносом. И обычно роль такого ведра играет какой-нибудь парень с выпученными глазами, который преисполнен благоговения перед героями, ну, вы знаете: «Эй, Джо, хочешь я тебе дам попить, а?» Он играет в игру. Он будет играть в игру при каждом удобном случае. У него ещё не появилась фиксированная идея о том, что единственное, чем он когда- либо будет, - это ведром с водой.

Между возрастом и степенью аберрированности существует какое-то соотношение. Вы говорите, что чем старше человек, тем тяжелее его одитировать. Нет, это не так. Это утверждение даже близко не похоже на правду. Я знаю очень многих детей, которых одитировать тяжелее, чем пожилых людей. Я знаю много пожилых людей, которых легко одитировать; просто... никаких сложностей. Я никогда не замечал никакой связи между аберрацией и возрастом. То, что психология притворяется, будто такая связь есть, ещё не повод для нас верить в это, пока мы не сможем этого увидеть и продемонстрировать.

Тем не менее, мне попадались люди, которые были довольно пожилыми и которых было трудно одитировать, но с другой стороны мне попадались и довольно молодые люди, которых тоже было трудно одитировать. Незначительная тенденция, которая действительно наблюдается, состоит в следующем: человек всё сильнее и сильнее фиксируется на своей роли. В двадцать один год он всё ещё может выбирать, кем он станет в дальнейшем, он всё ещё может провернуть такой трюк: он может сказать: «Что ж, на самом деле я не хочу быть банковским кассиром, но я буду работать здесь банковским кассиром до тех пор, пока не научусь играть на флейте. А потом я буду музыкантом, играющим на флейте. И я стану очень, очень знаменит».

А теперь посмотрите, мы здесь немного спутали цели и мечты, и мы думали, что они являются самоцелью. Когда у человека есть цели и мечты, он просто-напросто демонстрирует то, что он может изменить свою роль в игре. Он демонстрирует свою уверенность в том, что он может изменить свою роль в игре. Вы это понимаете? И проявляется это в целях и мечтах.

Никогда не пытайтесь проводить процессинг человеку только в отношении идей. Поскольку любой тэтан, даже если он в плохом состоянии, может получать разные идеи. Нет никаких сомнений в том, что единица жизни может получать идеи и перемещать идеи. Значение имеет то, насколько сильно она может поверить в получаемые идеи. Если она может в самом деле поверить в какую-нибудь идею... она в самом деле зафиксирована в какой-то роли... у неё очень мало целей и мечтаний, поскольку ей не нужно их иметь. Ей незачем их иметь. Она сейчас зафиксирована в этой идее.

Так вот, продолжим, банковский кассир. И предположим, что прошло сорок девять с половиной лет, банковский кассир. Он, конечно же, не осознавал этого, пока ему не исполнилось тридцать пять. И он заметил, что парня, женившегося на тёте босса, и парня, женившегося на дочери босса, повысили, в отличие от него; хотя он всё время делал за них работу, поскольку они её делать не могли. Он забыл, как быть музыкантом, играющим на флейте, поскольку он не внёс очередной взнос за прокат флейты и флейту забрали. И он... наконец осознаёт, что он зафиксировался в идентности банковского кассира. И если он убеждает себя в следующей идее: «Мне никогда не быть никем, кроме как банковским кассиром», - что ж, в таком случае, он, конечно же, кладёт конец своим целям, мечтам, будущему траку времени и становится количеством чего-то. Он становится количеством банковского кассира... одним банковским кассиром, понимаете? А не способностью стать кучей вещей - если он действительно проникнется этой идеей.

Единственное, во что нужно поверить тэтану, это в то, что он может делать множество вещей и быть множеством вещей... ему даже не обязательно делать их и быть ими... и он придёт в хорошую форму. Но как только ему в голову приходит идея о том, что он может быть лишь кем-то одним и что он никогда не будет никем другим, он мёртв! Насколько мёртвым можно стать? Можно поверить в то, что единственное, что вы можете делать, - это просто лежать.

Когда вы в конце концов начнёте верить в то, что вы можете только лежать, и что ваше тело может только неподвижно лежать, понемногу коченеть и быть пищей для червей, вы уйдёте... так же как и любой другой. Поскольку для вас это означает конец игры в данном цикле, понимаете? Это совершенно зафиксированная идентность. Вы уже не способны изменить даже положение тела в пространстве. Оно просто лежит. Вы понимаете?

Поэтому сперва изменения затрагивают способность изменять свои идеи, затем способность изменять своё местоположение в пространстве по собственному желанию. Это механика, мы перешли в область механики. И затем, когда человек в конце концов теряет и эти способности, он оказывается мёртв. Когда он теряет свою способность изменять своё местоположение в пространстве по собственному желанию, он говорит: «Я мёртв». Вероятно, смерть заключается именно в этом, и ни в чём другом.

Мне кажется, что вы могли бы взять этого жокея, после того как он побыл жокеем какое-то время, и убедить его в том, что он не может передвигаться, и он бы знал, что он мёртв, он бы ушёл и был бы мёртв. Понимаете?

Когда мы изучаем анатомию игр, когда мы изучаем анатомию общения, мы обнаруживаем, что общение во всём своём многообразии - это те барьеры, которые необходимы для продолжения игры. Когда общения нет, нет ни пространства, ни времени. И когда всякое общение пропадает, пространство и время смыкаются, именно так происходит смыкание терминалов.

Вам знакома такая ситуация, когда какому-нибудь человеку требовалось подойти к вам вплотную, чтобы сказать, понимаете: «Послушай, Джо, э, э...»? Очень часто такие люди усугубляют ситуацию тем, что перед этим наедаются чеснока или чего- то вроде этого. Он говорит. «Эй, Джо». Смыкание терминалов.

Что ж, этому человеку приходится туго. Он схлопывает терминалы. Он настолько близок к тому, чтобы вообще выйти из общения, что ему необходимо подходить очень близко, чтобы почувствовать, что присутствует хоть какое-то общение. Понимаете, ему приходится подходить по-настоящему близко, чтобы установить, есть ли там хоть какое-то общение. Он может создавать лишь двухсантиметровое пространство, тогда как должен быть в состоянии создавать пространство в несколько метров, как бы там ни было. Хорошо. Он схлопывает терминалы, ему приходится подходить близко.

Кроме того, существуют люди, у которых это состояние инвертировано, и им всё равно, есть ли кто-то рядом с ними или нет. Вы подходите к такому человеку, он стоит вот тут, понимаете, вы к нему подходите. Он стоит на улице, вы его совсем не знаете, вы хотите попросить у него прикурить. Вы к нему подходите и говорите: «Послушай, приятель... Интересно, куда это он пошёл!»

Этот парень настолько уверен, что он не может создавать никакого пространства, что и речи быть не может о каких-то двух сантиметрах; он компульсивно стремится отодвинуться. Стоит вам только подойти, как он знает, что вы сейчас создадите очень много пространства, а он вообще не может создавать пространства. Поэтому он приспосабливается к этой ситуации, создавая очень много пространства, которое создали бы вы. Он должен отойти достаточно далеко, чтобы согласиться со своей идеей о том, насколько далеко от вас ему нужно быть, чтобы ответить.

Возможно, с вами по соседству жил ребёнок, который, бывало, подходил к вам и выводил вас из себя или что-то в этом роде. Потом отбегал от вас на приличное расстояние и говорил: «Бе, бе, бе, бе, бе, бе, бе», понимаете? А когда вы пытались схлопнуть с ним терминалы, он отбегал ещё дальше. Он отделён от группы. Генри, который не умел играть в шарики. Он знает, что не может играть в игру, и он каждый раз убегает, когда видит, что имеет место игра.

Это преступник. Могу поклясться, что преступник либо только и делает, что бегает, либо полностью зафиксирован на одном месте. Понимаете, он просто впадает из одной совершеннейшей крайности в дру1ую.

Он не делал ничего преступного на протяжении пяти или шести лет, он живёт в 13 маленьком городке, он работает в гараже. В один прекрасный день к гаражу подъезжает полицейская машина и единственное, что было не так: полицейский хотел накачать запасное колесо. Когда у этого парня снова восстановилось дыхание, он уже был в Лос-Анджелесе. Он убежал через чёрный ход. Одного только появления этого символа «полицейская машина», оказалось достаточно, чтобы заставить его бежать за сотни километров от того места... тут же.

Что ж, это любопытное проявление, не так ли? Всё это имеет отношение к способности играть в игру. Человеку, которому необходимо подойти к вам вплотную, чтобы поговорить, тяжело иметь хоть какую-то игру, но помните, что у него по-прежнему есть какая-то игра. А человек, который должен удирать со страшной силой всякий раз, когда вы вступаете с ним в общение, близок к тому, чтобы не иметь вообще никаких игр. Он старается сберечь ту игру, которая у него ещё есть, поскольку он знает, что вы собираетесь его съесть. Далее, мы опускаемся на уровень человека, который и не смыкает терминалы, и не убегает. И в этот момент, он становится кататоником, он просто неподвижен. Вы поднимаете его руку и роняете её...

Однажды санитарка из психиатрической лечебницы демонстрировала мне, насколько ужасным было состояние одной женщины-кататоника. Она сказала: «Пациентка не реагирует даже на укол иглы».

И я сказал: «Что вы говорите?» И добавил: «Это очень интересно». (С ней говорил преподобный Хаббард.) И я сказал: «Это очень интересно».

И она ответила: «Да, посмотрите». С этими словами она сняла английскую булавку со своего пояса и воткнула её до упора в эту женщину-кататоника. Она даже не дёрнулась. И санитарка сказала: «Видите?»

Я сказал, побледнев:

• Да. вижу.

Единственное, что по мнению людей, не в порядке с человеком, который убегает, который схлопывает терминалы, который лежит смирно... они как бы надеются на то, что там может быть какой-то противник и они как бы пытаются встряхнуть его, вернуть к существованию, оживить его в достаточной степени, чтобы он снова мог играть, понимаете?

И вы чувствуете себя плохо, когда умирает защитник, только потому, что он прекращает играть. Понимаете, его больше нет, чтобы играть в игру. Он вас покинул. Это положило конец этой игре. вуф. Вы ещё не закончили играть, перед вами лежало ещё пятнадцать или двадцать фишек... разорванное общение.

Так вот, игра может продолжаться лишь до тех пор, пока имеет место хоть какое- то общение. Вы обнаружите, что если вы управляете общением довольно плохо, простите, от случая к случаю... такое общение случайно, иногда оно вызывает удивление и так далее, туда-сюда, вы знаете, что это не хорошее общение, но тем не менее это общение... что ж, вы получите антагонистичную игру, в которой участвуют две стороны. Эти две стороны будут бороться. Это война. Понимаете, если общение вызывает удивление, ведётся от случая к случаю, непредсказуемое, при котором осуществляется обмен тяжёлыми массами туда и сюда, у вас будет война. Ладно.

Таким образом, качество игры зависит от общения, которое в ней присутствует.

Теперь давайте посмотрим, что мы не... мы в действительности не исключили пули и чайники, когда говорили об этой формуле общения.

Так вот, полное общение между двумя солдатами происходило бы таким образом: Билл стреляет в Джо. Джо штрих стреляет в Билла штрих. Оба они промазывают. Тогда Джо стреляет в Билла. Билл штрих стреляет обратно в Джо штрих. Они оба выстрелили дважды. Они оба инициировали нападение. Будьте бдительны, скорее всего они в конце концов станут друзьями. Только когда Джо поступает довольно легкомысленно и стреляет в Билла так, что тот не может выстрелить в ответ, только тогда мы начинаем относиться к этому серьёзно. И тут всё дело в плохой стрелковой подготовке. Это кладёт конец игре, прямо тут же.

И только когда достаточное количество Джо и достаточное количество Биллов либо не инициируют в свою очередь общение, либо не отвечают на общение, только тогда мы получаем следующий закон и порядок: никакой стрельбы... стрелять запрещено.

Между прочим, такое положение дел зависит исключительно от количества прошедших лет, и это очень любопытно. Именно количество лет, которые прошли... определяют, сколько законов и порядков будет заведено в отношении того, кто стреляет или как часто вам разрешено стрелять, что-то в этом роде. Давайте рассмотрим Нью-Йорк... о, давайте возьмём чуть более старый город и рассмотрим Лондон. Представляю себе человека, который идёт по улице Лондона с шестизарядным револьвером, заткнутым за пояс, у всех на виду, и его никто не арестовывает. Его. может быть, заберут в Бедлам и посадят под замок. Либо полицейские захотят узнать, из какого он шоу. Вероятно, на этом всё и закончится. Никто в действительности не будет считать это преступлением. Я уверен, больше никто в действительности не будет считать это преступлением.

Вы идёте по улице Нью-Йорка с пистолетом, вас не посчитают сумасшедшим, вас просто упекут в каталажку, если только вы, конечно же, не являетесь известным преступником, в этом случае у вас просто заберут пистолет и отпустят. И получается вот что: в Нью-Йорке, если у вас есть пистолет и вы храните его в ящике стола, вас могут арестовать и упечь в тюрягу. Это факт. Если у вас пистолет и вы храните его в машине, вас упекут в тюрягу. Если у вас пистолет, и где-нибудь поблизости обнаружат ржавчину с пистолета, вас, вероятно, тоже упекут в тюрягу.

Теперь давайте переместимся немного западнее и посмотрим, как обстоят дела в Чикаго. На самом деле вы бы не привлекли к себе большого внимания в Чикаго, даже если бы шли по улице с ружьём или даже с револьвером. Предположим, у вас есть револьвер, положение дел, опять-таки, было бы точно таким же: если вы известный преступник, вам бы, вероятно, вернули ваше оружие после ареста. В Чикаго это называют орудием труда. Ладно.

А теперь переместимся в Аризону. И мы заходим в... скобяную лавку в Аризоне, мы видим там все эти револьверы, пистолеты и так далее, ружья, и все они разложены на прилавке и так далее. И с самого края прилавка, в уголочке, лежит маленький кусочек бумаги, на котором говорится: «Лицам до восемнадцати лет требуется иметь разрешение от родителей или опекунов на приобретение и хранение огнестрельного оружия». И «Это ни в коем случае не подразумевает наличие закона, в соответствии с которым требуется лицензия на ношение огнестрельного оружия».

И вы говорите продавцу. «Что ж, видите вот этот “Смит-энд-Вессон” 38-го калибра? Что ж, я хотел бы его купить. Зарядите его». Затем вы платите за него, берёте его с собой, кладёте в карман и идёте по улице. Вас засекает коп... если бы коп обнаружил, что вы прячете это оружие и так далее, он, вероятно, не придал бы этому большого значения. Он бы просто решил, что вы вежливы. Вы не нарушаете общественный порядок... что-то вроде того. Однако, если бы вы спрятали его, или пристегнули бы где- нибудь в машине, или засунули бы его в машину или в карман или что-то в этом роде, полиция не придала бы этому большого значения.

Но самое забавное во всём этом то, что эти ребята по-прежнему желают играть в игру. Парочка парней... полиция по-прежнему желает играть в игру. В этих местах полиция отошла от того, чтобы играть в игру с использованием карательных методов.

У нас складывается очень интересное положение дел, при котором в Аризоне очень небольшое внимание уделяется мелким преступлениям. Шерифы проявляют интерес только в том случае, если события приобретают опасный характер. Они могут сделать что-то, что кажется им довольно интересным, они немедля сделают это. Но все остальные события... они просто не обратят на них внимания.

Например, парочка парней совершили вооружённое... вооружённое ограбление станции обслуживания. И они неслись по улице на машине как сумасшедшие, сообщение об этом, передаваемое по радио, услышали полицейские в соседнем штате и так далее. Парочка помощников шерифа запрыгнули в машину и перегородили дорогу. Два бандита увидели это, развернули машину, съехали с дороги чёрт знает куда в кусты, вышли из машины и рванули как оглашенные по песку и камням, и так далее.

Все эти помощники собрались вместе и сказали: «Хм». И они старательно преследовали, словно индейские следопыты, этих парней по всей пустыне. Они нашли их машину, они настигли их в какой-то глуши. Они уселись и стали ждать, пока... они поняли, что эти ребята, вероятно, устроили себе ночлег где-то там, понимаете? И они подкрались к ним действительно осторожно. Они забрали у них оружие, а потом разбудили... хорошая игра. В Нью-Йорке в такие игры не играют.

Прежде всего, никто бы не сорвался с места и не перекрыл бы дорогу. Это было бы опасно. Это могло бы поставить под угрозу грядущую пенсию. Кроме того, комиссар, вероятно, отругал бы вас за то, что вы создаёте такой переполох.

Так вот, когда игра падает вниз с уровня общения, она падает на уровень действия, и поначалу она оказывается на уровне довольно быстрого и лёгкого движения, затем она опускается на уровень всё более и более тяжёлого движения, и так продолжается до тех пор, пока уже никто не сможет сдвинуть эту игру с места и она просто останавливается. И это Земля. Земля - это весьма плотная игра... очень плотная. Это фиксированная идентность. Это место, называемое Земля. За последние двадцать четыре часа эта планета меняла свою идентность совсем не много раз.

В данном случае игровое поле стало ужасно плотным. И люди начали злиться на всё подряд, они начали злиться на игровое поле. Так вот, что бы вы подумали о группе футболистов, которые поглупели бы настолько, что стали бы злиться на область между штангами? Если бы они перестали играть в футбол, сели бы на землю и стали бы её бить? Что бы вы подумали об этих людях? Вы бы подумали, что они просто посходили с ума, не так ли?

Как вы думаете, что сделал физик? Что он сделал? Он всё время смотрел на сгустки энергии и материи и так далее, а они отказывались двигаться, они отказывались подчиняться, они отказывались быть хорошими, они отказывались делать что- то, понимаете? И они не дали ему ответов. Конечно, они и не могли дать ему никаких ответов; они же не живые.

Если вы как-нибудь займётесь точными науками, вы обнаружите, что вас окружают 16 люди, которые довольно лихорадочно и навязчиво стремятся заставить МЭСТ дать ответ. Физики и инженеры-электронщики создают говорящие, думающие приборы. «Мы сделаем всё, что угодно, лишь бы заставить эту штуку дать нам ответ». Жена такого человека стоит рядом с ним и всё время говорит: «Ля, ля, ля, ля, ля, валла, валла, валла, валла», - но он знает, что её здесь нет.

И физик становится всё более и более зафиксированным. Эта штука не отвечает. Она никак не отвечает. Она не отвечает. И он, конечно же, говорит. «Что ж, вероятно, тут такая теория, и вероятно, тут такая теория». В переводе с их языка это означает: «Что ж, может быть, вот так она ответит, может быть, вот так она ответит». Они как бы запутались. Они общаются с теми штуками, через которые общаются: с неодушевлёнными терминалами.

Что ж, практически каждый человек зафиксирован на неодушевлённых терминалах. Вы можете помочь людям преодолеть эту фиксацию, просто попросив их потрогать стену. И они говорят: «Понимаете, прямо вот тут находится терминал. Зачем вы цепляетесь за вот этот старый терминал? Зачем вам нужен ваш старый сад? Прямо перед вами прекрасная стена здания». Вот что делает 8-К, «Открывающая процедура».

Но физик вышел из общения настолько, что теперь он верит, будто отсутствие общения - это самое лучшее общение из всех, поэтому «Давайте избавимся от игрового поля». «Вы все, избавляйтесь от игрового поля. Мы не можем заставить его ответить. Но мы можем пойти на то, чтобы взорвать его. По крайней мере, оно скажет “бац!”».

Так вот, единственный секрет, который есть в секрете, - это отсутствие ответа. Я не просто отождествляю ответ с ответом, это действительно так. Отсутствие ответа создаёт секрет. Что такое секрет? Секрет - это отсутствие ответа. Как вы создаёте секреты? Вы делаете это, говоря: «Как ты, Билл?» (Пауза.) (Вздох.) Вы говорите: «Билл, как ты?» (Пауза.) «Билл, как ты?» В этот момент вы становитесь абсолютно уверены в том, что Билл хранит один из самых больших секретов, которые вы когда- либо видели в своей жизни. Почему? Да потому, что он не отвечает. И это единственный секрет из тех, что существуют... отсутствие ответа. Это единственный существующий секрет... отсутствие ответа.

Если вы на это посмотрите, вы обнаружите, что так оно и есть. Люди, которые, по вашему мнению, полны, полны, полны всяких секретов, это просто те люди, которые очень часто вам не отвечают. И если они отвечают вам достаточно мало, вы становитесь уверены в том, что они, должно быть, очень мудрые люди, которые в самом деле хранят много секретов.

Поэтому вы берёте какого-нибудь старого мудрого филина, который сидит на дубе. И чем меньше он говорит, тем больше вы думаете, что он хранит какие-то секреты. Может быть, когда-то так оно и было, но я вам кое-что подскажу: он их позабыл.

Весь этот материал сводится к одному. На что мы искали ответы? Мы искали ответы на ответы. Что такое ответ на ответ? Это ответ. Вот и всё.

И мы берём человека, который уверен, что всё, что ни возьми, хранит невероятные секреты, и мы просто проводим ему процессы, превращая всё, что, по его мнению, является секретом, в ответ. И не успеете вы и глазом моргнуть, как он будет знать об этом всё. Поскольку он с самого начала знал об этом всё, что только можно было знать. Это очень просто.

Таким образом, с помощью одного только этого процесса мы можем получить любой ответ, какой нам нужен, из чего угодно. Мы действительно можем заставить говорить всё, что угодно, будь то пространство, материя, энергия, время или мама.

Мы фиксируемся на тех или иных вещах просто потому, что ждём от них ответа, и поэтому, спустя какое-то время, они становятся секретом. И это именно то, что мы искали в Дианетике и Саентологии. И если вы над этим подумаете, я полагаю, вы со мною согласитесь. У нас есть ответ на все секреты. И ответ на секрет - это ответ. Предоставьте преклиру изобилие ответов, и больше он не будет видеть секрета в жизни или в чём бы то ни было.

Хорошо, увидимся сегодня вечером.