Извините, что сегодня мне пришлось опоздать. Мы испытывали новые рации, которые больше не будем использовать в лондонском аэропорту. Только вообразите себе — использовать рации в лондонском аэропорту, где есть башня радиоуправления. У нас имеется такое устройство, с помощью которого можно работать с фотовспышками на расстоянии, управляя ими с помощью рации — очень мудреное устройство. И мы стали такими ловкими. И — я могу себе вообразить: “На посадку заходят картинки крушений с северной взлетно-посадочной полосы. Какова наша апертура, сэр?” Очень забавно.

Различие между профессиональной и любительской фотографией — это бездонная пропасть, и профессионалам приходится использовать самые дикие приемчики. И для этого требуется разрешение инстанции не ниже чем Министерство Авиации, разрешение на передвижения поблизости от аэропорта в Англии, и все такое. Вам приходится показывать всякие бумаги и удостоверения, типа колоды карт и подобных штук. Министерство позволило нам пройти и снять на пленку заход на посадку гипотетического студента, все эти виды на аэропорт, в Англии, все, что я собираюсь снять просто забавы ради в течение следующих двух или трех недель. И я раздам вам те снимки, которые не будут опубликованы. Это ловко, ага? Я демонстрирую вам должное саентологическое отношение к начинающему или учащемуся саентологу.

Отлично, какое сегодня число?

Аудитория: 11-ое августа.

11 августа, 14 год ЭД, Специальный Инструктивный Курс Сент Хилла.

Отлично. Мы возобновляем наши лекции по предмету обучения, и чем больше я рассказываю об этом, тем выше становятся ваши оценки, и это очень здорово. Я думаю, что это одна из самых успешных серий лекций, которые я когда-либо читал, наиболее богатая потрясающими и колоссальными результатами — действительно изумительная. Так что я не зря корпел над этим “Возьмите дихлорид натрия и положите его в бихромат, и вы получите бисульфит, потому что это способствует проявлению негатива”, — знаете, и все такое…

Я напоминаю вам, что где-то в конце весны я решил изучить учебу, выяснить, что это такое и разобраться со всеми сопутствующими явлениями — и когда я стал рассказывать об этом, то, чем больше я рассказывал, тем выше были ваши оценки. И это довольно интересно, потому что я вас не рестимулирую, “учеба” не является концевым словом. Однако есть такое концевое слово, “знание”, и это время от времени сносит вам голову. Однако оно не имеет непосредственной связи со словами, и это не основная причина того, от чего люди вообще сталкиваются с какими-либо трудностями при обучении.

Отлично. Стало быть, нет никаких особых причин на то, чтобы это “знание” становилось на вашем пути, потому что casus belli* — это очень-очень глубоко запрятанная вещь, называемая “словами”. И вы можете даже подумать, что есть такое концевое слово — “слова”, или что-то такое.

Ну конечно, все МПЦ состоят из слов. Они на самом деле не состоят из слов английского языка; они представляют собой значимости, которые присоединены к массам. Эти массы вполне способны снести кому-нибудь голову. И там, где есть точные значимости — довольно интересно то, насколько эти значимости точны — там, где у вас есть очень точные значимости, вы не особенно расстраиваетесь. Другими словами, не стоит воспринимать это в обратном порядке — не стоит думать, что если научиться на сто процентов избегать концевые слова, то можно достичь успеха. На самом деле это неправильный подход; вас опускают локи. Как ни странно.

Так вот, на самом деле вам как саентологу не нужно об этом страшно беспокоиться. Электрик привык иметь дело с 10.000 вольт, дрессировщик в цирке считает, что нет ничего особенного в том, чтобы пошлепать льва по носу — заметьте, что публика в общем смотрит на электрика, держащего в руках провода под напряжением, с ужасом, так ведь? Вы смотрите на дрессировщика львов в клетке (они ненавидят, когда их называют “укротителями”, потому что “кротких” львов не бывает, кроткий лев — последнее, что он желал бы иметь, поэтому им нужны настоящие дикие львы), на дрессировщика, хлопающего львов по носам — публика смотрит и восклицает: “Аа-х!”. Но понимаете ли вы, что, на самом деле, он чувствовал бы себя более неуютно, если бы вокруг не было этих диких кошек, которых нужно пугать хлыстом. И это на самом деле так! Это его жизнь. А зрители, непосвященные в это, естественно, напуганы и совершенно ошеломлены от вида этого дрессировщика и больших кошек в одной клетке.

Вот, например, Клайд Бетти* обычно одновременно работал с сорока львами и тиграми. Могу себе представить: если бы его отстранили от этого на несколько дней, знаете, он почувствовал бы себя очень, очень плохо, ему стало бы скучно, жизнь показалась бы ему неинтересной.

Существует много других профессий и занятий. Вы удивляетесь, как же, ей-богу, стоматолог может стоять и дергать зубы день за днем, день за днем, день за днем, день за днем. Фантастика — но он может! Удивительно, как хирург может стоять, вырезая кишки и выбрасывая их в мусорный бак, час за часом, час за часом, представляете, год за годом. Как так? Что все это такое? Это всего-навсего профессиональные навыки. Ведь если вы достаточно знакомы с определенным предметом, кому-то он может казаться ужасно опасным и неприятным, но только не вам. Это стоит отметить. В любой области или деятельности человек способен стать практически сверх-человеком.

Именно это требуется от вас в Саентологии. Я не говорю о том станете ли вы лучше, или станете ли вы Клиром, или ОТ, или кем-то еще; я сейчас говорю о совершенно приземленном практическом подходе. Слова МПЦ — вот львы, вот высокое напряжение, вот все эти профессиональные опасности, с которыми вам приходится иметь дело в Саентологии: слова, слова из МПЦ и подобные вещи.

Возьмите эти слова, выйдите, и засуньте их в глотку публики вот там, а? Вы можете на самом деле пронаблюдать, как кто-то будет зеленеть, если встать и начать кричать ему в лицо корневое соединение того или иного рода, просто вплести это в разговор в пяти-шести местах, и говоря ему при этом о том, какой он есть — он просто захочет стать неправым. У него появится желание обесценивать. Просто продолжайте это делать: “Вот тут ты не прав, и вот тут ты не прав”, — и долбите ему об этом, и он внезапно начнет говорить: “Да, да, да!!!”. И потом пойдет и сломает себе шею — точно! У него появится большая склонность к болезням, и всяким таким неприятностям.

Так вот, он просто не привык ко львам. Он даже не может отследить причину того, отчего ему стало так плохо; он ничего об этом не знает. О-о, довольно здорово быть в этом профессионалом, потому что жизнь состоит из жизненности, а жизненность имеет большое отношение к уму. В сущности, нам бы нечем было заниматься, и нечего было бы делать, если бы не было ума, не так ли?

Таким образом, работа в области ума имеет свой риск, но наряду с этим, конечно же, много и приятных сторон. И когда вы начинаете дурачиться с МПЦ, вы отлично осознаете, что это может снести вам голову — вы знаете, что шутки с этими штучками опасны. Вы отлично знаете, что они могут сделать. Вы видели людей, которые ковыляют на костылях — у них артриты, артриты с восклицательным знаком, и все такое. Что с ними такое? Ну, они просто получили множество ран где-то в какой-то МПЦ; на самом деле это и есть вся причина их мытарств. Даже если — даже если это инграмма, да, она удерживается на месте благодаря МПЦ. Вот отчего у него такая жизнь, вот что происходит с…

Вот например, отчего в этой семье столько жутких проблем? Ну, у них просто столкнулась парочка концевых слов, тем или иным образом, у одного один любимый конек, у второго — другой. Ну, и если бы вы попытались объяснить им, что все это из-за концевого слова — возможно, вы могли бы попробовать вытащить его из них с помощью Э-метра, если вам не хочется объяснять им все это. Это — ну, возьмем к примеру пару гипотетических концевых слов: скажем, он “консервативен”, а у нее есть концевое слово “дикий”. И эти два концевых слова несовместимы, и они оба начинают орать по этой причине по поводу чего-то. Он — консервативный, а она — дикая.

Такой парочке просто не следует встречаться. По этой причине в конце концов им приходится вести весьма несчастную жизнь. И вы, вероятно, могли бы, на самом деле, даже ничего не выясняя по этому поводу, взять и обработать эту “консервативность” на Э-метре; может быть, получить его суждения по поводу “бытия консервативным”, и заставить это концевое слово исчезнуть. Вы могли бы взять и ее, наверное, и отыскать слово “дикая” с помощью Э-метра, особенно если бы у вас в руках был заранее подготовленный полный список концевых слов, вы смогли бы, вероятно, выключить это, получить ее соображения по этому поводу, и все такое. И они бы вышли оттуда совершенно счастливые и довольные друг другом, и чудо бы свершилось. И они бы даже потом не могли бы вычислить, что все это возникало из-за какого-то там слова. Их способность распознавать, что с ними случилось — даже это находится гораздо ниже уровня их ознакомленности. Они просто не знакомы с подобными вещами.

Вы слышали, как люди вокруг ходят и говорят: “Да, это все ерунда, палки и камни могут ломать мне кости, но слова никогда…” *Англ: sticks and stones may break my bones: намек на старинный стишок, который часто повторяют дети: “Sticks and stones May break my bones, But names can never hurt me” — “Камни и палки могут ломать мне кости, но прозвища — никогда”. (глоссарий) . Ой ли?

И вы стремитесь понять, от чего зависит поведение человека? Каковы основы — элементы существования? Что заставляет материю оставаться здесь? Ученый-физик старательно вникает в суть закона сохранения материи — или, скорее, закона сохранения энергии — старательно вникает в суть закона сохранения энергии, сохранения энергии. Он продолжает думать и думать и думать и думать над этим. Ха. На самом деле он просто завис на концевом слове, вот так-то. И он вгоняет себя в штопор. Рано или поздно он, что ж, дойдет до стремления “уничтожить всю энергию”, или чего-то в этом роде, в качестве своего истолкования МПЦ, и построит атомную бомбу. Ему придется сделать что-то в этом направлении. Потому что у него возникает навязчивое состояние по этому поводу.

Есть МПЦ, связанные с картинками. Мне очень хорошо известен тот факт, что имеется целая серия не пройденных мной МПЦ, которые связаны с картинками. И с тех пор, как я узнал об этом, они не имеют никакого влияния на мою голову. Понимаете, они вообще не способны повлиять на нее. То и дело я принимаюсь что-то изучать, и там говорится о “картинках” по пять-шесть раз в абзаце, и обнаруживаю, что у меня начинает появляться крошечная головная боль, и я говорю: “О”. Смотрю на абзац и говорю: “О”, — и она пропадает. И тогда эта ситуация, которая могла разрушить империи — одно концевое слово наперекосяк может разрушить империи — для вас становится каким-то второстепенным неудобством. Вы обнаруживаете, что у вас болит живот, или что-то вроде того, когда проводите процессинг кому-то или что-то делаете —обнаруживаете, что у вас возникла небольшая боль в животе, и удивляетесь, отчего бы это — “Что это за боль в животе?”. Потом вы замечаете, что она не проходит. И внезапно осознаете, что обесцениваете какое-то концевое слово. А это самый быстрый на свете способ заработать себе боль в животе.

Вы думаете: “Может, есть такое концевое слово, как ‘женщины’?”. Ну, если вы это обесцените, то вам это скорее всего сойдет с рук, потому что такого слова нет; МПЦ датируются как более ранние по отношению к идее о мужчинах и женщинах, но есть слово “тела”. И, допустим, у вас есть “тела”, ага. И вы обесцениваете идею тел, ну, и получаете приятненькую такую боль в животе. Вы говорите, что такого концевого слова нет, хотя оно есть, и, конечно, примерно в этот момент — иногда на это требуются минуты, иногда полчаса, час или два — это начинает на вас наползать. “Что происходит, что происходит?”, — говорите вы сами себе. “Так, посмотрим, примерно полчаса назад я изучал что-то о телах, и сказал, что их не существует. Ту-туух! Так, теперь я знаю, что есть, по крайней мере, одно концевое слово — ‘тела’”. Вот и вся реакция.

Реакция кого-то другого: “О, господи! Позовите доктора Пупорезкина! Оооо! Мне нужно срочно провести операцию на пищеводе и на желудке! Меня надо срочно лечить, потому что мое состояние просто ужасно — просто ужасно!”. Вот как. И по причине непонимания и совершенно невообразимо низкого уровня знательности по этому поводу, он становится тотальным следствием всех этих вещей.

Например, мы только что расстроили множество саентологов в Австралии, потому что нам пришлось бороться с лейбористской партией. Лейбористская партия — именно она инициировала закон о запрещении Саентологии в штате Виктория. И я принял решение, что они слишком долго существовали и более не соответствуют предъявляемым требованиям. По сути дела, вся проблема состояла в том, что они обнаружили, что саентологи представляют угрозу для них в плане того, что легко могут привести к потере всех их мест в парламенте. Я написал небольшую статью, тщательно снабдив ее точными соответствующими концевыми словами. Это было распространено — это было распространено, и они едва не лишились своих жизней на этих выборах, вот во что это вылилось. Но, конечно, некоторые тамошние саентологи, которые опасались задевать кого-либо и не знали сути, продолжали писать мне по Линии постоянно действующего приказа номер 1 [ДП №1]: “Это был ужасный поступок”. Они ничего не знали о концевом слове, вот что — понимаете, они еще не дошли до этого по обучению — они еще не ориентировались в этой области: “Это был ужасный поступок, потому что на самом деле нельзя вкладывать энтэту в тэта-линию, такую, как милый саентологический журнальчик”. И это все — они как бы протестовали против того, что эта статья была выпущена, и что она была направлена против лейбористской партии, — что она вообще была выпущена.

Они не осознают, против чего протестуют. Некоторые из этих концевых слов их задели; они недостаточно обучены, они не владеют информацией, и поэтому, конечно, это заставило их чувствовать себя как-то хреново, и они хотели узнать, кто это написал. Ну, я им пока не сказал, что это написал я. И это произвело именно тот эффект, который должно было произвести, а именно: “загнать этих собак обратно в их конуры”, — именно это и получилось. Сейчас они испытывают по этому поводу уже гораздо меньше энтузиазма. По сути дела, они начинают все больше и больше жалеть о том, что вообще начали это расследование, а это и есть должный эффект, который следует оказать на того, кто на вас нападает — просто заставить его очень-очень пожалеть о том, что он на вас напал. Вот правильный способ отражать нападения в этой вселенной.

Правительство Соединенных Штатов постепенно приходит в то же состояние ума относительно дела с Э-метрами. Они начинают останавливаться и задумываться, какого черта вообще и кому пришло в голову начинать эти разборки с самого начала, потому что дело невозможно подготовить, все их факты ложны, обвинения — неверны, и это просто глупо, и если это дело теперь пойдет в суд, то они просто попадут, потому что им придется возмещать ущерб, сумма которого может дойти до миллионов долларов. Они попали в неприятности. Каким образом ввести кого-то в неприятности? Ха, надо просто заставить его пожалеть о том, что он это сделал, вот и все.

Современные психиатры, психологи и им подобные поглощены исследованием мотиваций — тем, что они называют исследованием мотиваций. Очень интересный предмет! Я советую каждому саентологу, особенно тем людям, которые занимаются рекламой и подобной деятельностью в организациях, прочесть книгу под названием “Тайные увещеватели”. О, это очень интересная книга. Хотя в ней и пытаются высмеять идею о “тайных увещевателях” и тому подобном, между строк в ней можно найти очень обстоятельное описание приемов, которые используются современными рекламными агентствами и теми, кто занимается связями с общественностью. Именно они сегодня нанимают психиатров для проведения мотивационных исследований, которые дают им массу противоречивых фактов. В самом деле, большинство этих фактов противоречивы, потому что они не объясняют, отчего люди такие. Они не знают, что движет людьми, что это такое.

Но если это читает саентолог, особенно “сент-хилловец”, и тем более если он уже близок к уровню Класса VI, он читает — и тотчас же это переосмысливает. Они заложили фундамент, получили красивую музыку, но не нашли для нее слов. У них возникла отличная идея, что можно влиять на людей тем или иным образом, но они не знают, какие слова надо положить на этот мотив. Они все еще бредут наощупь со своим фрейдовским анализом, пытаясь мотивировать покупку мыла комплексом либидо*, уходящим корнями в 3-летний возраст. Они пытаются тем или другим способом что-либо рестимулировать, чтобы продать свое мыло. Но у них нет кнопок, можно сказать и так. Они играют на рояле без клавиш. Хотя им все равно удается создавать шум. Я не знаю, как они ухитряются его создавать, но как бы то ни было, они что-то такое делают.

Это в действительности одна из самых высокооплачиваемых работ в современном мире — в мире рекламы и торговли. Это сегодня одна из самых высокооплачиваемых областей деятельности в мире. Колоссальные суммы денег перекачиваются в карманы психиатров на определение того, что же все-таки движет людьми. Конечно же, они весьма далеки, — весьма далеки от основ. Они все еще играют в детсадовские игры. Эти парни, пытаясь повлиять на покупателя, пытаясь продать товар или что-то еще, обратились за решениями к психологам и психиатрам. И те сбились с шага; и как любой солдат в строю, они, скорее всего, получат за это пинка. То и дело они теряют на этом деньги; они делают ошибки.

Вы начинаете сопоставлять все это — если действительно знаете, что есть ум — и удивляетесь, как вообще можно ухитриться иметь проблемы с распространением?

Так вот, конечно же, это — я имею в виду подобный способ применения —деградация. По сути, это низводит ваше понимание сферы ума до использования его только для продажи маринованной поросятины и других подобных вещей, не так ли? Глупее не придумаешь, ведь так? Все равно, что использовать “Мерседес” для колки грецких орехов. Я не рекомендую заниматься подобной деятельностью.

Я просто-напросто обращаю ваше внимание на второстепенную сферу деятельности в современном мире, поглощающую огромное количество денег производителей товаров и играющую большую роль в создании каждого журнала. Вы включаете телевизор и смотрите на мотивационное исследование. Открываете журнал и видите мотивационное исследование. Вы открываете газету, читаете объявления и видите мотивационное исследование. Вы можете проследить за выборами и заметить, что кандидаты проходят благодаря мотивационному исследованию. Фактически, Эйзенхауэр* выиграл кампанию в США — когда его избрали президентом — благодаря работе рекламного агентства из области мотивационного исследования. Они определили, что стране просто необходим образ отца, поэтому они устроили ему имидж отца, и, конечно же, он был избран. Действительно, он имел чрезвычайно хороший имидж отца, если отцы не делают ничего, кроме того, что читают вестерны. И они выставили этого малого в таком свете.

Вот так мир и движется. Так вот, если вы хотите знать, как спокойно жить посреди огромного замешательства, все, что вам действительно необходимо — знать ответы, фундаментальные ответы; если вы знаете эти фундаментальные ответы, то эти вещи 90% вашего времени не беспокоят вас, а в другие 10% времени вы можете с ними справляться. Вы меня понимаете?

Знание — это то, что достигается — неважно, является ли оно концевым словом или нет — это то, что достигается посредством учебы.

Так вот, сам предмет слов минирует все пути к определению того, что происходит, к определению того, из чего состоит мир. Слова — это минное поле: значимость. Что это? Как вы узнаете о чем-то? В наши дни вы узнаете что-то о чем-то с помощью слов. Информация передается с помощью слов, вы понимаете вещи с помощью слов, а эти слова — заминированы. Они составляют МПЦ — уток и основу* ума. Они делают ум минным полем.

Ум ужасно заминирован, так что, если вы читаете “кот был черным” и чувствуете себя странно, это утверждение отталкивает вас, и не знаете, что делаете, то вам просто становятся противен предмет изучения котов и любое упоминание о котах. Другими словами, вы заходите в тупик; поскольку читаете утверждение “Этот кот черный” и чувствуете себя не так, как обычно, вследствие этого вы говорите: “Я не должен ничего знать о котах”. На самом деле это никак не связано с котами, вся причина в слове черный, которое оказывается концевым.

Почти всегда оказывается, что причиной своего непонимания вы указываете не на ту часть предложения или не на ту часть изучаемого материала. Поскольку настоящую причину вы не конфронтируете и чувствуете, что не можете это конфронтировать, вы отвлекаетесь и начинаете конфронтировать что-то другое.

Вот основной принцип, который нужно знать о знании и обучении: (1) даже если вы просто смотрите на дерево, чтобы узнать что-то о нем, то вы это дерево изучаете. Неважно, как недолго вы это делаете; под учебой здесь не имеется в виду нечто очень, очень глубокомысленное и тщательное. Вы окидываете взглядом дерево, чтобы выяснить, что это за порода. Вот в это столь короткое мгновение вы изучали дерево. Другими словами, вы осмотрели его, чтобы узнать о нем что-то новое.

Вы можете добыть наблюдение посредством печатной страницы. Это опосредованное наблюдение, но, тем не менее, это тот путь, по которому приходит почти все знание, потому что если бы от вас лично потребовалось заново развить все знание, которое существовало от начала мира и до наших дней, все в одиночку, вы бы закончили жизнь глупцом. Я не хочу вас обидеть — так оно и есть. Если бы вам было нужно лично, в одиночку, создать все знание, которое когда-либо о чем-либо существовало, за одну жизнь, вы бы не слишком далеко продвинулись по этому пути — если бы рядом не было ни одного человека, который мог бы передать вам что-то, не было бы никаких доступных для изучения работ, текстов или справочников. Если бы вам пришлось бы делать все самостоятельно обдумывая и разрабатывая это, и открывать все знание, и было бы невозможно взять хоть какую-то информацию из другого источника, посредством опосредованного наблюдения. Другими словами, если вы хотите узнать что-то о вулканах, тогда вам придется пойти и найти вулкан. Вы слишком мало успеете сделать в этом направлении, так что вам придется умереть глупым, я уверяю вас. Или стать радостным идиотом и поверить, что вы узнали все, что можно узнать о той единственной комнате, в которой вы провели всю свою жизнь. Вы понимаете меня?

В этом ценность вторичного знания. Первичное знание, конечно же, получается путем непосредственного наблюдения и опыта. Но даже для достижения непосредственного наблюдения и опыта гораздо лучше иметь результаты другого наблюдения и опыта, которые могут принести пользу, и только так вы сможете сохранить и развить культуру мало-мальски высокого уровня.

Неграмотные культуры не выживают и не достигают достаточно высокого уровня. Аборигены племени Бага-Бага-Буга-Бугас из Нижнего Бага-Вага-Буга-Вуга в большинстве своем уже не с нами, или ходят, размахивая красными флагами, выступая против своего центрального правительства. У них сейчас плохие времена. Когда к ним пришел британец Томми *Прозвище британских солдат. со своими Снайдерами и Ли-Энфилдами *Названия марок британского стрелкового оружия. и первым принес им высшее образование — только изредка вместе с ним шел тот, кто мог научить чему-то этих аборигенов. Учились они медленно. Их грамотность не давала возможности быстро усваивать культуру. Поэтому, конечно же, их мог обмануть первый встречный.

Как только открывается линия, но за этим не следует грамотность, и вторичное наблюдение остается недоступным, то люди тупеют, умирают, разрушаются и деградируют. Их подавляет колоссальный объем внешней культуры. Они очень счастливо жили среди деревьев бонг-бонг*, танцуя там и сям среди зарослей деревьев бонг-бонг, и высшим пределом их интереса был их собственный дворик. Они могли бы рассказать вам все о деревьях бонг-бонг, и о том, что нельзя заходить в заросли баг-баг, потому что можете наступить на змею тамп-тамп. Это было их непосредственным наблюдением.

Как только они сталкиваются с такими вещами, как абстрактные идеи организации, абстрактные идеи политической философии, абстрактные идеи, ну, например, технологии — которые представляют собой вещи такой материальной природы, где знание вплотную приближается к МЭСТ, где значимость немедленно, непосредственно применяется к управлению материей — когда они вступают в эту сферу, естественно, их культура рушится. Они не способны выпускать винтовки Ли-Энфилд. Они неспособны самоорганизоваться в подобающую демократическую цивилизацию, независимо оттого, какое количество займов попадает в лапы их жадных политиков. Их можно обмануть, их можно превратить в рабов, их можно опустить.

Что случилось? Ну, они подавлены созерцанием этого потрясающего количества культуры. Вот великая, сияющая цивилизация. Она полна кадиллаков и реактивных самолетов, электробритв и разного рода диких вещей, и они смотрят на этот оживленный материальный мир; они видят людей, которые подчинили свою окружающую среду до такой степени, что можно жить не напрягаясь, и делать самые тяжелые вещи, где какая-нибудь девчонка несколькими кнопками может управлять 125 лошадьми так, как будто это самое обычное занятие в жизни. Другими словами, она может водить машину.

Очень хорошо. Все эти чудеса неожиданно обрушиваются на этих неграмотных парней, все эти вещи. Они не знают слов. Они слышат мотив, но не могут спеть его, и они просто попадают под каток — раз! Это их просто убивает. Они устремляются прямо вниз.

Того, кто полностью прошел образование в Москве, также учили: “Твои товарищи, у тебя на родине, довольно необразованны, и если ты нажмешь на эту, эту кнопку и вот эту кнопку, то это на них подействует, и они тогда быстро разочаруются в своих целях, и тогда мы сможем захватить всю страну и получить весь джут, который нам нужен”.

Я хочу сказать, что этическая и духовная природа коммунизма очень интересна, не так ли? У них заканчивается джут, и чтобы получить его, они запускают в действие свои политические механизмы. Их интерес к Южной Африке целиком и полностью определяется тем, что им нужны алмазы и золото. То есть это весьма духовно. Они любят человечество за то, что могут от него получить, и играют на своей дудке так хладнокровно, как никто прежде не играл. И основано это в основном на том, что люди не знают слов.

Изучите коммунистический лексикон, посмотрите на коммунистический лексикон — это очень интересный лексикон, очень хитрый. Их технология, их политическая технология, отработана до мельчайших деталей. Они знают, как говорить с этим, как говорить с тем, как спорить с кем-то, они знают, как устроить то, что им надо, им известны способы парламентского контроля над небольшим собранием. Их научили и тому и этому, они знают, как перевернуть все с ног на голову так, чтобы об этом никогда не услышали, и услышано будет только то, что угодно им. Их этому действительно хорошо учат, не так ли? Технология! Технология! Их всех учат с помощью слов. В 1917 году у них этого еще не было. Их учили технологии прямо по ходу дела, передавая ее посредством слов, примерно так же, как я передаю вам информацию и идеи посредством слов. Это все вторично, она вся взята с чужих слов, и для этих ребят она действительно работает. Они захватывают мир.

Повсюду в западных правительствах я вижу людей, стоящих, засунув руки в карманы, и не понимающих, что происходит: это напоминает картину большого, сильного быка, разрываемого на куски сворой мелких собак. И этот бык знает, что маленькая собака не может ничего сделать ему, поэтому он игнорирует их и пытается продолжать идти вперед. А потом вы увидите, как он валится с перегрызенным горлом. Он не понимает, что им надо, он выше этого понимания. Что-то вроде того. Сюда примешиваются самые разнообразные суждения. Он ничего не смыслит в коммунистической технологии, поэтому он терпит от нее поражение. Чрезвычайно интересно то, что эта технология передается устно. Ей учат. Она не является результатом непосредственного наблюдения, но любой коммунист (обученный коммунист) может предоставить этот материал для непосредственного наблюдения.

Сегодняшний мир страдает от подавления из-за неграмотности; неграмотные люди страдают от подавления. Дело всегда в этом. Это тот, кто не знает, тот, кто не понимает, тот, кто не въехал в суть и по этой причине был выброшен на помойку. Смерть цивилизации происходит по причине накопленных ею непониманий, незнаний, игнорирований и неудач в постижении ситуаций. Цивилизация может возвратиться ко многим вчерашним клише, типа: “Варвары всегда нападают с севера и уходят домой во время уборки урожая”. И однажды те не ушли домой во время сбора урожая, и это стало концом Рима.

В то время Рим был неграмотен в отношении предмета грамотности: в этом отношении римляне сами были варварами. Они не поняли, что стали слишком слабыми. У них отсутствовала часть информации: о том, что люди, которые хотят быть свободными, должны владеть знаниями не только о последних винах. Им также необходимо владеть довольно подробными знаниями обо всем, что находится вокруг. Им нужно быстро соображать и действовать, быть наблюдательными и бдительными.

Днем вашей смерти будет тот день, когда вы усядетесь и решите, что знаете все, что только можно знать обо всем вокруг, и поэтому нет никакой нужды наблюдать что-то еще.

Так вот, между двумя крайностями: “нет никакой необходимости в наблюдении, потому что я знаю все” и “наблюдение невозможно, потому что я не знаю ни одного слова” находится золотая середина, которая дает вам возможность жить. Вы поняли теперь, что это за две крайности? Первое: “Я знаю все, что можно знать — я знаю все, что можно знать, мне не нужно ничего наблюдать. Мне действительно не нужно ничего проверять на опыте, делать что-то и смотреть на что-то, потому что я и так все знаю”. Это будет конечным продуктом умирающей цивилизации или умирающей личности. Другая крайность: “Я не знаю никаких слов, не понимаю ничего, что происходит в моем окружении ”, — и это очень быстрая дорога к смерти, кончине и распаду.

Таким образом, то, что нужно делать — знать слова и оставаться начеку. Вот девиз, который нужно отсюда вынести. Все время где-нибудь созревают новые технологии. Отлично, будьте достаточно любознательными, чтобы выяснить это. Будьте начеку, никогда не впадайте в самодовольство относительно того, что вы знаете, и вы успешно будете выживать долгое время.

Это особенно верно в отношении тех, кто получает известность и признание, тех, кто попадает в положение превосходства по сравнению с обыкновенным или более рядовым человеком в своем окружении — такой человек склонен впадать в большое самодовольство. Парень живет в окружении аборигенов Угга-Бугга*, он умеет читать, а они нет. И он чувствует свое превосходство, и поэтому, в действительности, и не утруждает себя чтением.

И если Саентологии и грозит какая-то опасность, то это — опасность отупения ее последователей из-за того, что они больше не будут считать нужным наблюдать, применять знания, и держать марку.

Хотите знать, в чем состоит разница между человеком, добивающимся успеха и не имеющим его? Она просто в том, что первый в состоянии понимать и делать, а второй не понимает или не … Как я вам только что сказал, существует два вида непонимания. Первый из них — полагать, что вы все знаете о чем-либо, и поэтому вам нет нужды это изучать. Другой — это просто незнание слов. Здесь существуют две крайности. Либо человек не понимает; другими словами, он не понимает и перестает пытаться понять; либо он понимает все, как ему кажется, и поэтому не утруждает себя наблюдениями. Эти две крайности вместе (или хотя бы одна из них) становятся причиной провалов. Этот человек выпадает за борт.

А кто же тогда не выпадает за борт? Это тот, кто может наблюдать, понимать и делать — человек, способный наблюдать, понимать и делать.

С точки зрения того факта, что большая часть наблюдений является в действительности опосредованными, становится совершенно понятно, что это вполне действительное наблюдение, если оно объединяется с пониманием. Но эта разновидность наблюдения особенно и исключительно зависит от понимания. Таким образом, чем менее непосредственным является наблюдение, тем выше должно быть понимание. Другими словами, понимание должно расти пропорционально тому, насколько непрямым является наблюдение. Понимание должно возрастать в соответствии со степенью опосредованности. Если ваше наблюдение дерева не является прямым, вам лучше хорошенько понять, что это за дерево, чертовски хорошо в этом разобраться. В действительности, разобраться намного лучше, как это ни странно, чем если бы вы стояли рядом с этим деревом и рассматривали его.

Понимание является заменителем массы, и у вас есть ключ к нему — АРО. Понимание сводится к АРО. При обучении понимание является заменителем массы.

Давайте повторим это снова. Если вам рассказывают о дереве, а вы не имеете возможности его наблюдать, постарайтесь чертовски хорошо понять то, о чем вам говорят, иначе вы рискуете получить о дереве неправильное наблюдение. А если вы не понимаете того, что вам говорят об этом дереве, или как вам передается информация о дереве, вы не достигнете понимания того, что такое дерево, и не получите этой массы, потому что эта информация была получена через промежуточную точку. Вы понимаете?

Материал, который я даю вам здесь, очень сложен, но крайне полезен. Если у вас нет дерева, на которое можно посмотреть — тогда, если вы пытаетесь изучать деревья из вторых рук, вам надо чертовски здорово понимать этот вторичный источник.

Итак, есть две вещи, которые следует понимать в том, что вам сказали, или в том, что вы читаете, или в том, что дается вам как вторичное наблюдение. Обратите внимание, что вторичное наблюдение может также относиться к более позднему времени, чем сам факт. Вы говорите: “Здесь должно было быть дерево, потому что есть пень”, — или “Здесь будет дерево, потому что есть побег”. Понимаете? Ваше понимание может двигаться вперед и назад во времени, и быть прямым или непрямым в смысле точки зрения. Вы можете присутствовать там и смотреть на дерево, или кто-нибудь может рассказать вам об этом дереве. Таким образом, существует два — на самом деле существует несколько различных “пониманий”, целая их совокупность.

Сейчас наша цель состоит не в том, чтобы исследовать, сколько типов и видов пониманий существует, я только обращаю ваше внимание на то, что этот факт имеет отношение к процессу обучения, и только это я действительно пытаюсь до вас донести. Все остальное к делу совершенно не относится. Это интересно, весь предмет в целом интересен, но главное состоит вот в чем: что если вы наблюдаете что-то не непосредственно, если вы читаете что-то о деревьях, если вы не наблюдаете их напрямую, то в таком случае ваше понимание должно превосходить то, которое требовалось бы при прямом наблюдении. Вы должны понимать больше, понимать лучше — иначе никакого дерева вы не получите.

Это действительно довольно интересно, потому что трудности, связанные со вторичной информацией, неисчислимы. Четыре человека пытаются описать слона, четыре человека с завязанными глазами, ощупавшие всего слона и пытающиеся его описать, или как там это было, в старой притче, помните? И эти мудрые мужи описывают слона во всех деталях. Они не видели слона, потому что у них были завязаны глаза, и они представили дичайшие суждения по поводу того, что он из себя представляет.

Теперь давайте осознаем, что частью нашего понимания, когда мы заняты вторичным наблюдением, то есть опосредованным изучением чего-то — когда мы заняты этим, тогда наше понимание должно включать оценку достоверности данной нам информации. Вы понимаете мою мысль? Наше понимание должно включать понимание того, хороша ли эта информация или плоха, являются ли эти данные соответствующими действительности или они искажены. Другими словами, мы должны быть способны оценить истинность переданного нам наблюдения. Понимание, следовательно, должно включать и это.

Именно здесь большинство разумных существ (я не скажу только “человек”, потому что есть и другие разумные существа) терпят поражение, именно здесь все начинает идти наперекосяк, именно здесь они действительно испытывают большие трудности.

Я приведу вам отличный пример. Сегодня повсюду полно людей, которые полагают, что в области ума уже все известно и взято под контроль. “Видите ли, когда этому малышу было 3 года, он перевозбудился по какой-то причине, и заболел, и поэтому теперь находится в клинике для душевнобольных; и доктора все это понимают, и все остальные, и ах, ах, ах, ох, проблема решена полностью”.

Хорошо, мы имеем ту ступень развития цивилизации, когда люди говорят не только “Мы знаем”, но также говорят и “Кому необходимо, тот знает, а нам не нужно это знать”. Эй-эй, что это? Что за странная апатия? “Нам даже больше не нужно это знать. Достаточно того, что это кто-то где-то знает, что где-то есть авторитеты по данному предмету”.

Я могу привести в пример Эйзенхауэра. Он всегда зависел от авторитетов. Лучшим источником информации для него всегда был авторитет в данной области, и он никогда не предпринимал никаких действий, не посоветовавшись с авторитетом, так все и шло, и у него не было ни малейшей нужды обладать знаниями о чем бы то ни было.

Не существовало никогда даже подразделения службы связи для того, чтобы держать его в курсе на случай национальных кризисов и других событий, когда он отсутствовал, играя в гольф. Не было никаких информационных линий к этому человеку. Он черпал политику своей страны из “Ньюсуика”*. Так и было. Он дошел до того, что авторитетом для него стал газетный репортер. Вообще-то я отношусь к газетчикам с симпатией, — все они полагают, что поручи им что-либо, и они смогут разрешить все в одно мгновенье; но довольно любопытно иметь в качестве определяющей политики нации политику газетных репортеров. На самом деле, возможно, они просто стараются продать мыло. Здесь вовлечены мотивационные исследования. Нельзя на самом деле доверять такого рода информации.

Итак, частью вашего понимания является понимание того, является ложным или истинным источник информации или то, что вы пытаетесь понять.

Таким образом, учеба включает в себя распознание достоверности источника информации, и вы должны иметь об этом некоторое представление. И это само по себе является результатом опыта. Вы говорите: “Этот парень говорит мне о том, что, по его мнению, является истиной, а если он перестанет верить, что это истина, или обнаружит, что истиной является что-то другое, что ж, он мне скажет”. Что-то вроде этого.

Вы говорите: “Отлично, вот источник информации, причем хороший источник информации. А вот другой источник информации, и если он говорит мне что-то, он отчего-то чертовски хочет обязательно каким угодно образом убедить меня в своих утверждениях. Это может быть правдой, может быть неправдой, но он будет продолжать говорить мне это только потому, что должен оставаться правым”. Что-то вроде этого.

Например, я только что прочел 3 учебника — 3 учебника, написанных профессором Колумбийского Университета*, который никогда не держал в руках цветную пленку — я уверен в этом — но писал о цветной фотографии… Мне нужно было изучить это, я должен был знать свое дело. Мне нужно было сдать экзамен по этому. Я отщелкал больше цветной пленки, чем этот человек мог бы себе вообразить. Но это был именно тот случай, когда я вынужден был изучить что-то, чтобы получить зачет. Я понял это. Я прекрасно понял, что должен изучить это для того, чтобы получить зачет. Так что можете себе представить, как я потом учился.

Я также начал понимать и то, что этот парень любил покрасоваться. Он любил покрасоваться. Он вставлял какой-нибудь технический термин на 90 долларов, который не был включен ни в один словарь, в середину предложения, где в нем не было никакой необходимости. О! Черт побери, это достает! Вот, прямо в середине этого предложения, вы встречаете фразу типа “цветовые составители”*, где он пишет, цитирую: “Теперь мы собираемся ввести новый термин, “цветовые составители”, который я объясню позже”. Он так и не объяснил его. Вы смотрите в словарь фототерминов. “Что такое цветовой составитель?”. Вы не можете это найти. Его там нет. Вы смотрите повсюду и не можете ничего найти. Что делать? Лечь и умереть прямо там? Нет, ваше понимание должно включать и тот факт, что этот осел не знает, о чем говорит, раз никто не может дать этому определения. Ну, может быть, кто-нибудь когда-нибудь даст этому определение, но вам не нужно знать, что это такое, для того, чтобы продолжить учебу.

Также весьма интересно то, что если вы упустили один из этих моментов понимания, то вы знаете, что у вас будут трудности; но частью учебы является знание технологии учебы и того, что если у вас начнется головная боль при чтении следующей половины страницы, то это произошло из-за того, что вы не поняли слово. Понимаете?

Другими словами, ваше понимание понимания действительно может стать весьма тонким. Вы можете достичь большого искусства. Вы читаете труд об инженерных работах древних египтян, написанный современным инженером, который заодно является лектором в Массачусетском Институте Технологии*, и которому следовало бы поставить незачет за английский. Он не умеет писать, — возможно, он умеет строить мосты, но писать он не умеет. (А если он преподает в МИТ, он, вероятно, и мосты строить не умеет). Но как бы то ни было, вот он что-то состряпал, а вы хотите узнать что-то о мостах, которые строили древние египтяне, так ведь, и эта книга напичкана словами, описывающими давления, силы и разного рода коэффициенты скручивания — аа! А потом, когда он действительно хочет написать понятно, то неожиданно предлагает вам 4 сплошных абзаца многоэтажных интегральных формул, не объясняя, к чему там относится каждый символ.

У меня в комнате есть книга по технике цветной репродукции, написанная одним англичанином. Она изумительна! Там для каждого действия приводятся сложные системы уравнений*, и предполагается, что это что-то объясняет. Естественно, я не стал особо переживать по поводу того, что ничего в этом не понял — я просто рассмеялся ему в лицо, через его книгу. Другими словами, я не впал в навязчивое состояние и не стал беспокоиться о том, что мне никак нельзя пропускать это — я хорошо знал учебу как предмет, для того чтобы представлять себе, что из-за такого пропуска я рискую поиметь трудности — но я знал, что это будут за трудности, так что мог бы в случае чего вернуться и устранить их — если бы это помешало мне двигаться. Другими словами, я мог прорваться сквозь эти джунгли. Вы меня понимаете?

Аудитория: Да.

Ну, вы можете быть не менее сообразительными в учебе.

Хорошо, ладно, это на самом деле похоже на посещение высшей школы, до того, как вы попали в детский сад, по предмету обучения, но я просто показываю вам, до чего это может докатиться. Можно стать достаточно умным для того, чтобы прочесть диссертацию преподавателя МТИ (Массачуссетский Технологический Институт), богато украшенный инженерными терминами, на тему древнеегипетских мостов, при этом не посмотрев в словаре ни одного из этих чертовых навороченных терминов, и выжить до конца этой диссертации и — что бы вы думали? — узнать что-то о мостах! Ну вы талант!

Последние издания Британской энциклопедии* требуют отработки этой способности до уровня искусства, потому что там царит сплошная показуха перед профессионалами. Их [издателей этой энциклопедии] так раскритиковали ландшафтные архитекторы* за статьи по этому предмету, так что теперь они включили в текст профессиональные выкладки на эту тему. Их никто не сможет понять, кроме собственно ландшафтного архитектора. Который никогда не будет изучать это по Британской энциклопедии. И это можно сказать почти обо всех их весьма профессиональных статьях. Вот почему я… Они поменяли свой стиль.

Современный стиль состоит в том, чтобы стать непонятным и сказать: “Кто-то другой знает об этом предмете”, — затем попытаться настоять на этом, и потом добавить: “Если вы не эксперт, вы никто, — но вокруг достаточно экспертов, так что все в порядке...”. Так возникает эта неразбериха и упадок, что вы видите вокруг.

Я использую старое издание 1890 года. Вы читаете о ландшафтной архитектуре в старом издании 1890 года и вам ясно, что это было написано для идиота, который не знает никакой номенклатуры. Вы можете найти то, что вам нужно узнать; но в более поздних изданиях вы не можете этого сделать. Скоро это издание 1890 года станет столь устаревшим, что от него уже не будет никакой пользы, и тогда я останусь без энциклопедии.

И тогда мне придется предпринять что-то отчаянное — я не знаю, заменить ее целой библиотекой на данную тему. О-о, да! Я знаю. У Квентина* есть целая кипа учебников, и я буду собирать их. Я только что решил эту проблему. У него есть куча самых разнообразных учебников: “Книга по электронике для малыша”. Книга для малыша о том и сем. Вы открываете эту книгу, и это действительно “Интегральное исчисление, адаптированное для 6-летнего возраста”. В действительности, это гораздо выше уровня их понимания. Я не представляю, как такое можно осуществить, но у него с этим все в порядке. Сумасшедший бизнес! Действительно, есть такой бзик — идея о том, что можно упростить все до уровня детского понимания, и это нормально, так что я могу собрать детскую библиотеку, и у меня будет все, что нужно. Что я и сделаю. Может быть, дети и не смогут понять это, но я-то смогу.

Как бы то ни было, источники информации, в конечном счете, сводятся к ясности; а слова — это уток и основа любого профессионального или технического предмета. Для специальных наблюдений используют специальные термины. Переместившись в область специальных наблюдений, мы занимаемся этим, как специалисты — и это отлично. Но если вы лишь слегка прощупываете какую-то область, просто для достижения понимания, относящегося к данному моменту, и сталкиваетесь со специальным лексиконом, то вы сразу же терпите поражение.

Так вот, это немедленно дает нам представление о тех, кто не относится серьезно к изучению Саентологии. Первое, что они делают — жалуются на номенклатуру. Ведь, откровенно говоря, у нас терминов меньше, чем требовалось бы для обладания правом называться специальной областью. Когда никто ничего не понимает об уме, откуда они могут иметь какой-либо лексикон в этой области? У них его и нет, а если бы мы воспользовались их убогим лексиконом, мы бы утонули в непонимании, так как эти слова означали бы совсем другое.

Вот этот гусь встает и начинает жаловаться по поводу нашего лексикона. И мы сразу же понимаем, что он не относится серьезно к изучению Саентологии. Это первое, что мы узнаем об этом человеке: он несерьезный студент. Он дилетант, ему хочется побродить вокруг да около и нахвататься чего-нибудь. Теперь вы узнаете эту породу? Ему нужна только пара обрывков. На самом деле Саентология ему не нужна, поскольку там нужно попотеть над номенклатурой; потому что эта номенклатура сопряжена со специальным пониманием, и если у вас нет этого специального понимания, то вы никогда не усвоите технологию.

Далее, существует разница между “знающим” человеком и профессионалом. Она очень существенна. Сегодня встречается много парней, слоняющихся вокруг и претендующих на то, что они знают очень много о чем-то, которые при этом, как ни странно, не имеют даже смутного представления о данной сфере. Однако быть такого рода дилетантом — это “клево”, и это новейшее веяние.

Например, кто такой врач, как не дилетант, в сфере ума? И еще какой! Он — весьма поверхностное ничто. И каково же их нахальство! Они прослушают 6 часов лекции в каком-нибудь госпитале на берегу Темзы, как я упоминал ранее; это и есть все их образование в сфере ума. Но поскольку они имеют общую лицензию на практику, это дает им карт-бланш в сфере ума. Это звучит дико, но это правда. Так и есть на самом деле. Таким образом, общество, по большому счету, стало столь рассеянным, что уже не возражает против того, что авторитетом называют того, кто вообще по этому предмету ничего не знает. Потому что именно эти люди именуются авторитетами в сфере ума; их учили этому 6 часов.

Между прочим, это то шило, которое в мешке не утаишь. Именно поэтому они столько лет поднимали вокруг нас чертовский шум по поводу того, насколько хорошо мы обучены, а мы на самом деле — за каждую неделю студент Академии в любом месте мира узнает гораздо больше об уме, за неделю, чем врач за всю свою карьеру. За одну неделю!

Наглость этих глупцов состоит в попытке сказать нам, что мы не обучены в области ума. Нет, нет, это не так; мы, в действительности, единственные, кто имеет знания об этом. Конечно же, существуют другие профессии, обладающие сведениями в области мяса, нейронов или чего-либо подобного, как, например, психология, или нейрохирургия, или что-то еще. Но они что-то знают о мясе, но не об уме. Я уступаю им первенство в области мяса. Хорошо. Если человек получает пулю в череп, они, вероятно, могут сделать что-то с этим. Хорошо, отлично. Но давайте не будем лгать, что если мы можем вытащить пулю из черепа, то мы уже все знаем об уме; так как она все же попала в череп, а не в ум. Тут есть небольшая разница в номенклатуре, так ведь?

Я хочу донести до вас представление о том, что существуют разные уровни подхода к предмету. Вы можете заниматься им как дилетант: “О! Да! Я знаю все о живописи. Да, я прослушал курс по основам искусства в старших классах средней школы, целый семестр, и учитель стоял и показывал нам литографии* на картонках, и я так хорошо разобрался в этом, что мог почти всегда определить Рембрандта. Я стал очень сообразителен в области оценки искусства, так что я много об этом знаю”. Хорошо, из чего же это [обучение] могло состоять? Час, два или три в неделю, в течение — я не знаю; сколько недель в семестре? 16 недель, что-то вроде того? Что в совокупности составило бы... Он смотрел на картины 50 или 60 часов, и теперь стал специалистом по искусству. Ну, конечно же, он разбирается в этом получше, чем человек с улицы, который вообще об этом ничего не слышал; не намного, но лучше. Но это дает ему уверенность в том, что теперь он что-то об этом знает, когда на самом деле он не имеет об этом ни малейшего чертова понятия. Из-за этого у него возникает любопытное, очень опасное отношение к знаниям. Это дает ему ложное понимание. Теперь он думает, что что-то об этом знает. Нет, он знает только номенклатуру картин. Он ничего не знает об искусстве, его никогда ничему этому не учили. Номенклатура картин — единственное, что он мог узнать.

В действительности, это определяется вовсе не затраченным количеством времени, хотя я и упоминал время. В большей степени это определяется серьезностью, с которой к этому относятся. Насколько вы хотите разобраться в этом? Хотите ли вы узнать об этом только то, что достаточно для участия в беседе? То, что достаточно знать светской даме, которая впервые выходит в свет на Парк Авеню*, и только? Она может говорить об искусстве — как мило! На блестящем приеме, если кого-то угораздило бы сказать ей: “Вы похожи на Мадонну”, — она бы поняла, что это не обязательно относится к религии, так ведь? Понимаете, искусство, да?

Отлично, давайте теперь войдем в предмет искусства чуть глубже. Насколько серьезно они хотят узнать этот предмет? Хотят ли они узнать о нем достаточно только для того, чтобы не казаться дураком, или они хотят что-то узнать об этом достаточно для того, чтобы с этим что-то делать? Они хотят использовать искусство, чтобы украсить дом? То есть для того, чтобы знать, как выбирать, подбирать друг к другу и развешивать картины и что вообще с ними делать?

Мы можем пойти дальше, не обязательно в этом направлении, но в другом: Парень хочет знать об искусстве по причине нависшей угрозы инфляции, например. Угроза инфляции. Вы можете купить землю, которая довольно недвижима, вы можете также купить золото, если найдете его и если вы не американец, и это будет возрастать в цене, в то время как деньги общества будут обесцениваться. Или можете купить произведения искусства. Сегодня искусство — большой бизнес для людей, ничего не понимающих в искусстве как области деятельности, но хорошо разбирающихся в финансовых вложениях. Вы бы поразились тому, насколько обширен этот бизнес. Кто-то хочет знать об искусстве достаточно для того, чтобы суметь определить, обманывают его эксперты или нет? Вот насколько далеко этот парень хочет зайти. Ему нужно знать об искусстве достаточно, чтобы понять, кто насколько в нем разбирается, чтобы его не обманули. Иначе его обдерут как липку.

Или вы хотите знать об искусстве достаточно для того, чтобы заняться преподаванием в этой сфере? Тогда давайте пойдем немного дальше. Нам бы не мешало узнать об искусстве побольше. Не так ли? Теперь мы переходим на нижние уровни обучения. Или мы хотим знать об искусстве достаточно для того, чтобы при желании сесть, взять уголек и лист бумаги, и изобразить вазу с нарциссом? Таким образом, мы вновь отправляемся к началу, потому что любой ребенок в детском саду пытается нарисовать вазу с нарциссом. Мы возвращаемся в сферу делательности.

Я обращаю ваше внимание на то, что маленький ребенок в детском саду почти никогда не вступает в эту область. Страшно любопытно обратить внимание на то, во что превращается то, чему полагается быть вазой, ведь дети обладают тем, что называют “художественным талантом”, и ничто нельзя разрушить легче этого, потому что это не основано на знании или понимании. Эта способность у них не сохраняется. Она выпорхнет из-под их пальцев, если они не будут действительно что-то рисовать. Их легко сбить с пути. Тэтану от природы свойственно творчество, но ему на самом деле приходится управлять определенными средствами, о которых он мало чего знает.

Вот вы снова возвращаетесь к этому занятию — берете кусочек угля, чистый лист бумаги и садитесь рисовать вазу. Начинается ваше образование. Вы узнаете, что если расположить бумагу по-другому или изменить положение головы во время работы, то изменятся пропорции вазы. Это требует некоторых познаний, не так ли? Другими словами, если вы смотрите на вазу с близкого расстояния и рисуете ее в течение некоторого времени, предположим, вы нарисовали большую верхнюю часть, а затем откидываетесь на спинку стула, чтобы расслабиться, и рисуете нижнюю часть, и теперь она получилась маленькой; большой верх и маленький низ, и это выглядит не так, как на самом деле. Хотя для вас все выглядело нормально. Хорошо. Вот с этой точки и начинается ваше образование по предмету искусства: “Держать голову неподвижно! Это как-то связано с точкой, откуда я смотрю, а расстояние, которое я наблюдаю, как-то связано с тем, что я рисую здесь на бумаге”. Да! Все правильно. Вы только что начали длинный забег по дороге к профессионализму. Даже если вы делали это ради развлечения, вы все равно бы вступили на путь к профессионализму.

Что же еще вам нужно знать об этом? Так вот, вы должны знать, что если рисовать что-то один к одному, это пара пустяков; но если попытаться уменьшить или увеличить это в размере, то это сложнее. Если вы рисуете вазу на листе бумаги того же самого размера, что вы видите на столе, это до смешного просто. Но как нарисовать ее в масштабе один к одному? Надо просто не менять относительное положение бумаги, или блокнота на столе. Это очень просто.

Большинство людей не могут рисовать натюрморты по очень любопытной причине: они пытаются сделать уменьшение. Они пытаются рисовать большую вазу, глядя на маленькую, или маленькую, глядя на большую, и поскольку они переводят взгляд, переводят глаза с большой вазы на нарисованную, то не получают размер один к одному. Понимаете, они смотрят на большую вазу и пытаются сделать из нее маленькую, и конечно, не могут получить правильную пропорцию, потому что размер уже ошибочный, и это их обескураживает. Они не знают, как из этого вырваться, не знают этого, — “Бог мой! Это требует всякого рода диких механических и математических действий — чтобы взять большую вазу и сделать из нее маленькую миниатюрную, о, господи помоги!”. Раздается “скрип-скрип”. О, это чертовски просто. Вы ставите там вазу, кладете перед собой бумагу таким образом, чтобы бумага казалась одного размера с вазой, достаете уголек, рисуете контуры вазы, которую там видите, того же размера, как она вам представляется отсюда, правильно держите голову, держите бумагу и вазу, как положено, проходитесь угольком — скрумп-скрумп, наносите пару линий, скрумп. И если вы не трясущийся паралитик, то получите прекрасный набросок изображения вазы.

Я вам только показываю то, что там есть эти небольшие компоненты технологии. Вы теперь на пути к профессионализму.

Кто-то скажет, что учеба, которая заканчивается лишь пониманием, тоже не бесполезна, и представляет собой огромную часть всей культуры общества. Учеба без применения, позвольте мне выразить это так. Вы ничего не хотите с этим делать, никак не собираетесь это использовать, это — просто мило, просто интересно, ну не прекрасно ли? Колоссальный объем культуры, в которой вы живете, находится на уровне только такого понимания, и знать эти вещи очень замечательно — когда вокруг огромное количество подобных вещей. Например, вам не нужно знать, как ремонтируют автомобиль, или самому ремонтировать автомобиль, чтобы знать что-то об автомобилях. Но вам было бы гораздо лучше узнать кое-какие вещи по ремонту автомобиля, прежде чем платить кому-либо за это. Другими словами, вы находитесь на уровне регулируемой делательности, не так ли? Ваше понимание достаточно для того, чтобы вас не обманули при покупке “Моны Лизы”, потому что Джо уже купил ее вчера.

Следовательно, ваше понимание во всех сферах жизни может охватывать огромное количество вещей, которые вы никогда не намеревались делать. Ничего плохого в этом нет. Но не стоит этим злоупотреблять. Не делайте из этого привычки. Если вы идете по какому-то пути, придерживайтесь его, хорошо? Не позволяйте какому-то студенту, например… — разрешите мне поговорить немного о Саентологии, — не позволяйте тому, кто пришел на курс “Личной эффективности” или на что-либо еще, ходить вокруг да около. Вы обнаружите, что они будут собираться, бесконечно говорить о Саентологии. Они не смогут найти инграмму даже под дулом пистолета, но будут без конца говорить о Саентологии. На самом деле повсюду есть группы, которые ничем кроме этого и не занимаются. Они никогда не одитируют, никогда не предпринимают никаких действий. Их владение предметом находится на уровне простого интереса. Вообще-то это прекрасно, совершенно все в порядке, но не оставляйте их в заблуждении, что они якобы знают этот предмет.

Это было бы жестоко по отношению к ним. Они не знают его, и их замешательство пропорционально их уверенности в том, что раз теперь они делают то-то и то-то, так-то и так-то, значит, это так или иначе доказывает их компетентность, и, стало быть, они все об этом знают.

И в этот момент образование человека начинает рушиться, потому что он попал в какую ловушку? А в такую ловушку — он думает, что знает об этом все, и значит, жизнь пойдет как надо сама собой. Но он не знает всего, он не знает вашего уровня понимания этого. Бог мой! Вы вгрызались в этот предмет, с чем-то не соглашались, докапывались до истины и постигали его, и вы знаете, чего это стоит это знание.

А этот тип говорит “Ну, я...”, — и так далее. Если бы вы проследили за его логикой, вы были бы просто изумлены. Если бы вы проникли в его образ мыслей, поинтересовались некоторыми его утверждениями, присмотрелись бы к тому, как он что-то делает по этому предмету, если он вообще что-либо делал по нему, вы бы временами просто умирали от смеха — насколько это далеко от вашего представления о том, как это можно истолковать. Просто нет слов.

Кто-то скажет: “Ну, я успокоил собаку, используя саентологический процессинг. Я ее выдрал”. Как, черт побери, такое может быть? Это настолько странно. И позволять этому человеку продолжать верить, что он все обо всем знает, и поэтому ему незачем непосредственно и серьезно обращаться к этой области, чтобы достичь какого-то уровня способности действовать в ней, было бы жестоко по отношению к нему, потому что он не получит ничего, кроме неудач. Это обширный предмет, который мог бы принести ему результаты, если бы он делал все должным образом, он мог бы достичь чего-то и что-то с этим делать. Но позволять ему сидеть и думать, что он все об этом знает, когда на самом деле он ничего об этом не знает — значит позволять отправлять его в эту другую категорию.

Не менее жестоко оставлять его в положении, когда он думает, что не может ничего знать об этом, поскольку это так необозримо и трудно — потому что вы искусственно создаете две причины для гибели личности или цивилизации. Вы вводите его в состояние “Он не только неграмотен, но и продолжит быть неграмотным вечно”. “Да, конечно, только специалист мог знать это. И я не понимаю, на кой спрашивать дефиницию данного слова, раз она не имеет никакого отношения к тому, что делается. Это все достаточно трудно, знаете ли”.

Я никогда не понимал такого подхода. Какой-нибудь парень — если какой-нибудь парень подходит ко мне и враждебно спрашивает меня о том или другом, я не отвечаю за то, что он получит в ответ. Это зависит от того, в каком расположении духа я нахожусь в данный момент. Если это меня злит, он, вероятно, отскочит от меня с головной болью. Но если бы кто-нибудь спросил меня, действительно желая что-либо знать, я непременно — вы ведь знаете меня — рассказал бы ему, раз! — наилучшим возможным образом. Даже если бы я не имел никакой надежды на то, что они действительно поймут то, о чем я говорю, я бы все равно рассказал им по-возможности то, что, наверное, могло бы способствовать их информированности и пониманию этого вопроса. Всегда делайте что-то в этом роде. И обычно, если кто-то просто спрашивает ради информации, что ж, я даю ее. Но если они просят помощи, я всегда задаю им что-то сделать — не только даю информацию, или истинное понимание этого вопроса, если это в моих силах, но также всегда даю им что-то сделать. И вы были бы удивлены, насколько действенен такой подход.

Конечно, если вас спросят о чем-то грубо или язвительно, или что-то в этом роде, что ж, просто захлопните мышеловку. Не имеет значения, что вы им сделаете. Никто от вас не требует быть вежливым. Просто не вступайте в компромисс со своими собствеными линиями общения.

Единственный случай, когда я или кто-то другой расстраивается — это когда человек задает мне глупый вопрос, который звучит как-то грубо, но задает его вполне серьезно и действительно имеет в виду то, что думает. И тогда вы оказываетесь немедленно в состоянии, когда вам очень неприятно, вы озлоблены, хотя у него не было подобного намерения. Иногда можно обмануться таким образом. Это довольно просто.

Но делательность требует, конечно, гораздо, гораздо, гораздо больше понимания, чем просто смотрительность *Смотрительность (lookingness) – состояние, качество или отдельный акт смотрения.. Делательность требует гораздо больше дополнительного понимания, и когда вы начинаете применять знания этого предмета на практике, это иногда приносит большое разочарование. Ваши первые результаты совершенно вас разочаровывают. Ваше понимание было недостаточно высоким для уровня делательности. И вы отсюда узнаете — вам нужно отсюда узнать, что для того, чтобы делать что-то, вам необходимо большее понимание, согласны? Вот урок, который вам следует получить. А вот урок, который вам не нужно получать: “Это просто слишком трудно”.

Но в некоторых предметах можно получить другой урок — что это “никогда и никоим образом не работало вообще”. Как ни странно, я не думаю, что это применимо к чему-либо, за исключением высших уровней суперобразования. На высших уровнях суперобразования существует много материала, который не работает, но на это есть надежда, и он преподносится как работоспособный. Но это и не должно было работать; это вообще не ведет к какому бы то ни было результату. Это звучит очень странно, но это правда. Например, составление уравнений винтов самолета или кнутов — винт самолета и кнут относятся к одной категории — с помощью интегрального исчисления, и вымученное описание всех этих контуров и изгибов винта самолета, или траектории движения кнута. Зачем заниматься такой глупостью? Зачем, например, изучать ужасные сложности некоторых видов весьма эзотерической деятельности, построенной на основе делательности, которая не использовалась в течение трех веков, только для того, чтобы делать это?

Иногда это совсем не работает. Иногда этого никто никогда не делал. Это должно войти и в ваши вычисления тоже, когда вы подберетесь к этому уровню. Возможно, никто никогда не делал этого. Возможно, это слишком трудно. Возможно это не так. Может быть, нет никакой кривой интегрального исчисления для кнута. Вы могли бы зайти так далеко, впасть в такую глупость.

Такого рода сведения являются частью вашего понимания предмета учебы. Чего вы стремитесь достичь с помощью такой учебы? Но если вы осваиваете какой-то предмет на основе делательности, то вы должны делать это постепенно, шаг за шагом И первая лекция, которую я вам читал на эту тему, была посвящена постепенности. Вы обнаружите, что первое ухудшение делательности происходит сразу после, сразу же после того, как он резко столкнулся со слишком высокой ступенью. На самом деле это произошло не из-за превышения постепенности, он не понял чего-то за мгновение перед тем, как превысить эту ступень. Я еще расскажу вам об этом в последующих лекциях о процессинге с использованием принципа постепенности.

Это очень интересно — ступенью, с которой он не справился, стала та, которая идет сразу же после той, что он не понял. А он распознает это ступенькой позже.

Вам надо предоставить человеку ряд делательностей с соблюдением постепенности, которая ему будет по силам. В Саентологии есть изумительная вещь, называемая “Ассист-Прикосновение” — он настолько действенен, что некоторые люди останавливаются прямо на нем; а это только один небольшой уровень делательности, который, если его выполнять, дает некоторую уверенность, и можно перейти далее на более высокие уровни делательности. Это подобно изобретению слишком хорошего самоката. Вам ясно, что это очень хороший самокат, и оказывается, что порой очень трудно подтолкнуть людей к следующему шагу. Но уверенность и понимание идут рука об руку с делательностью, так что выходит, что делательность — просто-напросто другой путь достижения понимания. Вдобавок к тому, что это является методом выполнения чего-либо, это также метод приобретения понимания. Делательность — это метод обретения понимания. И если вы вдруг обнаруживаете, что слишком увязли, что ж, вам нужно начать что-то делать с этим, что звучит очень интересно.

Между прочим, я знаю это по себе; я только что прочел 3 книги о старинных цветных пленках. Я изучаю цветную фотографию по учебникам, которые, несмотря на то, что они написаны этим институтом, уже довольно давно устарели. Они мертвы, тех материалов, о которых в них говорится, на самом деле осталось крайне мало. Это было написано профессором Колумбийского Университета, который, вероятно, никогда ничего не делал. Рекомендации были в основном взяты из литературы, выпущенной компаниями-производителями того времени. В них описывались только отличные результаты, и никак не предполагалось, что это кому-то может создать трудности. В результате это привело к чрезвычайно интересному, в основе своей теоретическому подходу, который был жизненно важен для понимания этого предмета, но при этом дико углублялся в область делательностей, от которых сейчас уже нет никакой пользы, совершенно не связанных друг с другом. И если бы это была не самая худшая в мире путаница, с какой я когда-либо имел дело, то мне хотелось бы узнать о таковой. Полная путаница. Здесь же и очень важные фундаментальные методы, фундаментальные исторические методы, фундаментальные принципы, фундаментальные химические методы; и все это является истинной не только сейчас, но останется таковым и в будущем, в этой конкретной сфере, разве не так? Основы, фундамент.

Ну, я-таки справился с этим, несмотря на то, что автором являлся профессор. И ко всему прочему, вы там неожиданно сталкиваетесь с пленками, которые вы никогда не будете использовать в фотографии, но вы обязаны изучать всю касающуюся этого литературу. О, это довольно мрачно, потому что еще в самом начале я понял, что руководство производителя пленки по ее использованию (не говоря уже о самой цветной пленке) — это то, чем не стоит мусорить на улице. Нужно аккуратно отправить это в мусорный бак. Понимаете? Она бесполезна! Забудьте ее! Во-первых, сам производитель — не тот, кто пользуется пленкой. Он — продавец; не просто тот, кто ее производит; он продает это, поэтому ему нужна хорошая реклама; поэтому он изображает счастливое лицо и говорит, что светочувствительность* у нее просто обалденная, — когда на самом деле это не так. А потом он утверждает, что чего-то ею не снимешь, когда это запросто делается. И все описание того, что это, как с этим обращаться и т.п. — все это вообще не в тему.

Зачем кому-то вообще понадобилось вставлять это в текст? Он же знал, что цветное фото — это быстро развивающаяся область. Она развивалась так быстро, что невозможно было бы требовать от человека, без усовершенствования учебника, полного знания об автохроме* — тогда как этот автохром не используют уже с 1920 года, да и в те времена с его помощью нельзя было ничего снять. Кто вообще об этом слышал? Вообще-то здорово узнать, что была такая пленка, и какова теоретическая основа этого, но сейчас начинать заниматься поиском линз и диафрагм для автохрома — вот прямо сейчас! Вообще, что за диафрагмы и установки линз для автохрома? В фотоаппарате и функций-то таких нет. Таким образом, это просто какая-то чушь, не так ли? И ваше понимание должно учитывать и этот факт, и вы так или иначе должны выжить, изучая этот предмет, и при этом сохранить нетронутыми все эти фундаментальные основы и базовые методы предмета изучения, которым вы занимались, не особо переживая по поводу более поздних завихрений, в которые вы попадаете потому, что это теперь пройдено и усовершенствованно.

Далее, вы сталкиваетесь с этим просто потому, что Саентология развивается. Я только что пережил это, самым невероятным образом. Третья книга была полностью посвящена методам печатания цветных фотографий, а мне не хотелось бы, чтобы меня нашли мертвым где-нибудь в фотолаборатории. Поэтому, я — ох! Кому охота валять дурака подобным образом? Ну хорошо, есть достаточно парней, которым нравится валять дурака, и я счастлив этому, потому что они делают и мою часть этого дуракаваляния. Все, что мне необходимо знать в этом — понимание того, что мне необходимо знать. Я не нашел ни времени, ни желания тратить 40 или 50 часов, чтобы должным образом сделать снимок для выставки. Я не нашел ни времени, ни желания. Кто стал бы заниматься такой ерундой? Один из тех любителей бить баклуши. Они бы поработали с радостью! Поразительно! Они без этого жить не могут! Отлично, но мне достаточно знать, знают они то, что делают, или нет.

А они говорят: “Что?”.

Вы отвечаете: “Да, Ван дер Доббин”.

Другими словами, вы запросто демонстрируете абсолютное превосходство. Сносите им головы. “О, Гоббема, ко всему прочему — чересчур печальный”.

И все скажут: “Ну, надо же! Вот это крутой парень”.

Так что в любом случае, подобная чепуха, с которой вы можете столкнуться по любому вопросу, и всякие другие ситуации подобного рода все равно попадают в категорию “Для чего я собираюсь использовать эту информацию?”. “До какой степени мне необходимо знать сам этот отдельный предмет?”.

Преподаватели, которые преподавали мне предмет военных действий против подводных лодок, учили меня тому, как собрать (как собрать, если вам угодно! Шла война. У меня вообще не было времени, чтобы что-то собирать. Я пытался объяснить это им.). QCB-1 — электронный противолодочный эхолот — ASDIC* QCB-1. Именно так он собирается.

К счастью, там была чудесная, чудесная теплая классная комната; я был командирован на юг Флориды, чтобы изучить эти штуки, и это был один из предметов, который мне преподавали, и, черт побери, у меня была отличная возможность наверстать все бессонные ночи; потому что я просто точно знал, что посреди Тихого океана, гоняясь за японскими подводными лодками, я не собираюсь заниматься сборкой этих устройств. Я просто должен знать, как их использовать, самое больше — как их ремонтировать и отличать, когда они работают, а когда нет. Я сообразил, что это все, что мне понадобится в бою. Это все, что мне нужно знать об этом оборудовании, так что я мог отлично отоспаться.

Однако способность оценивать то, для чего это тебе необходимо, как это изучать, к какой области это имеет отношение, и тому подобное — все это неотъемлемая часть самого предмета учебы. И если это при учебе не учтено, хо, тогда польза от информации минимальна, вы тупеете, она вас шокирует, вы виснете на словах и штуках, с которыми сталкиваетесь, это вас раздражает, и вы ничего не понимаете. И вы попадаете в навязчивое “Я должен в совершенстве понимать все, что читаю, а иначе мне будет плохо”, — и этот урок вбит в вас тем фактом, что если не понимать того, что читаешь, то через полстраницы у вас появится головная боль. Ну, вам надо быть достаточно сообразительным для того, чтобы знать, что было причиной, после того, как эти полстраницы были прочитаны и головная боль действительно появилась, и вам надо найти это, определить это и урегулировать. Просто скажите: “Это слово я не знаю”, — и продолжайте чтение.

Другими словами, для того, чтобы учиться, вы должны усвоить достаточно большой объем технологии обучения, или, в противном случае, польза от полученной вами информации будет минимальной.

Отлично, сегодня в лекции я дал много материала, в большей степени теоретического. Все это, между тем, имеет практическое применение, практическое приложение к тому, что вы делаете прямо сейчас. И зная то, что ваши оценки повышаются очень, очень хорошо после каждой лекции, я могу только пожелать, чтобы это произошло опять.

Большое спасибо.