English version

Поиск по названию документа:
Поиск по содержанию:
РУССКИЕ ДОКИ ЗА ЭТУ ДАТУ- 8-К - Открывающая Процедура (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Аксиомы 6-10 (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Вейлансы (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Как Проходить в Одитинге Плотные Объекты (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Кодекс Одитора (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Кодекс Саентолога (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Начать, Изменить и Остановить (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Незнание (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Позиции, Используемые в Одитинге (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Проблемы и Последствия (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Процедуры Экстериоризации (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Процессы Создания - Движения, Остановки, Восприятие (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Состояние Знания (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Теория Игр (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Факсимиле (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Хронические Соматики (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Шкалы - Движение (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить
- Шкалы, Любопытство и Незнание (ЛПКХ 56) - Л560800 | Сравнить

СОДЕРЖАНИЕ ХРОНИЧЕСКИЕ СОМАТИКИ Cохранить документ себе Скачать
1956 ЛЕКЦИИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО КУРСА ХАББАРДА1956 ЛЕКЦИИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО КУРСА ХАББАРДА

НАЧАТЬ, ИЗМЕНИТЬ И ОСТАНОВИТЬ

ХРОНИЧЕСКИЕ СОМАТИКИ

Лекция, прочитанная в августе 1956 годаЛекция, прочитанная в августе 1956 года

Спасибо.

Спасибо.

Тема сегодняшней лекции – вхождение в трудные кейсы. Какая самая низкая точка входа в кейс, которая есть у нас на сегодняшний день? Она находится довольно низко. И, как это ни странно, это одна и та же точка, как для кейса низкого уровня, так и для кейса высокого уровня. Мы достигли оптимального положения дел, когда использование той или иной техники не действует на преклиров как критика.

Я хотел бы поговорить сейчас с вами о хронических соматиках.

Когда-то у нас была техника, которую мы применяли к психотикам. Мы говорили: «Посмотрите вокруг и найдите что-то реальное». Психотик это делал. В конце концов он находил что-то реальное, прижимал это к своей груди и так далее. Это срабатывало лишь один раз, в комнате был лишь один предмет или два предмета, которые психотик считал весьма реальными, он был очень доволен, очень доволен. Так что... люди это знали. И приходил какой-нибудь преклир, садился, одитор говорил:

Во-первых, хронические соматики – это то, на что большинство людей хронически жалуются. Большинство людей низведены до того, что у них осталась лишь одна основная игра – игра в боль. И в результате мы как одиторы часто ошибаемся, думая, что нам совершенно необходимо немедленно устранить хроническую соматику преклира. Когда я говорю вам, что это последняя игра, которая у него имеется, вы должны понять, что если вы ставите во главу угла избавление человека от этих его трудностей, то трудности появятся у вас. Почему? Он будет жаловаться. Он ходит с больной ногой, вы вылечили его ногу, и вы ему больше не нравитесь.

«Ладно. Так вот, посмотрите вокруг и найдите что-то реальное. Ха-ха».

Единственная причина, по которой Американская медицинская ассоциация была вынуждена прибегнуть к законодательству, чтобы начать свое существование, состоит в том, что в первый период своей деятельности она применяла – и применяла это в дальнейшем – ряд терапевтических действий.

Преклир говорил: «О, вы думаете, что я сумасшедший, да?»

И из-за того, что она продолжала применять эти ранние терапевтические действия, она, разумеется, нажила себе очень много врагов – она все исцеляла и исцеляла людей. Делать это опасно.

Так вот, сегодня такого не произойдет по той простой причине, что мне все равно, придет ли кто-то и скажет, что он оперирующий тэтан, или кого-то приведут ко мне, или кого-то принесут на носилках прямо из местной психушки, – я в любом случае буду проводить этому человеку в общем-то одни и те же процессы.

Давая людям только одну дополнительную проблему – возмутительно высокий счет за услуги, – ее члены отнимали у людей их хронические проблемы, и таким образом приобрели дурную славу, и были вынуждены заняться подкупом законодательных органов (я не говорю, что они занимались этим, я сказал это в широком смысле, это одно из моих диких заявлений). Они сказали, что больше не будут проводить операции членам семей законодательных органов и ничего не будут для них делать, если те не примут закон, – видите, это не подкуп, это вымогательство, – если те не примут закон, который дал бы их группе полную монополию в этой области.

Только одна процедура будет находиться ниже той, о которой я говорю, – это будет весьма специфическая процедура, предназначенная для тех, кто потерял голос, или зрение, или слух, или способность двигать рукой. И чтобы одитировать таких преклиров, от одитора будет требоваться фантазия.

Почему они так обеспокоились? Отношения между врачом и пациентом, как мы полагаем, обычно бывают хорошими. Так почему же тогда представители профессии, которые неизменно пользуются любовью общества, вынуждены ради сохранения своей монополии создавать жестокие законы, в которых предусматривается тюремное заключение?

С человеком, который, как кажется, лежит в коматозном состоянии, очень сложно установить общение, и очень часто общение с ним устанавливают с помощью физического контакта. Вы сжимаете запястье человека и говорите: «Я собираюсь сжать ваше запястье и посмотреть, находитесь ли вы в хорошем общении со мной». И иногда вы сможете заметить, как вздрогнет его веко или произойдет что-то подобное, и вы скажете: «Так вот, когда я сожму ваше запястье, я хочу, чтобы вы дернули веком, если вы почувствуете это сжатие». И человек дернет веком.

Исходя из этого, я могу сказать, что профессия, занимающаяся исцелением людей, опасна. Профессия, которая занимается только исцелением людей, слишком опасна и лучше к ней не прикасаться. Почему? Она отнимает у человека последние игры, которые у него еще есть. Когда человек болен, – это говорит о том, что ему уже настолько недостает игр, что он готов убить себя, лишь бы найти какое-то занятие. Это действительно так. И если бы вы в такой ситуации занялись бы его исцелением, и занимались бы только этим, и ничего не сделали бы в отношении проблем, связанных с разумом, вызвавших эту болезнь, то вы бы оказались в опасном положении и в концеконцов вам, конечно же, пришлось бы отправиться в законодательное собрание или парламент и добиться принятия ряда законов. Понимаете?

Иначе говоря, он лежит, как кажется, в коматозном состоянии, хотя на самом деле он вполне осознает свое окружение, он все еще присутствует, он просто не вполне способен двигать своим телом. На самом деле большинство людей, которые лежат в больницах в коме, находятся именно в таком состоянии.

Это должно быть совершенно очевидно для вас. Вы смотрите на преклира, вы видите все это. Сейчас это что-то совершенно обычное для нас. Следовательно, если одитор полагает, что может заняться исцелением людей, то он потерпит неудачу. Так что мы не занимаемся исцелением людей. Мы занимаемся их «о-способности-лением».

Поэтому есть такой уровень, на котором установить общение с человеком довольно трудно. И тут одитору совершенно необходимо проявить необыкновенную изобретательность, чтобы вообще установить общение. Но настолько точно, насколько это возможно, он все же должен придерживаться этих процедур, настолько точно, насколько это возможно.Процесс самого низкого уровня, который можно применять к любому кейсу, – это просто первый процесс из ШУП 8; но это не тот процесс, который мы проводили раньше – «Найдите преклира. Найдите одитора. Найдите стены», – нет, это другой процесс, который подводит преклира к тому, чтобы тот нашел преклира, нашел одитора и нашел стены. Понимаете, у нас есть процесс, который находится на ступеньку ниже, и это очень и очень интересный процесс, ведь сам по себе он настолько прост, что одитор несомненно подумает, будто он должен таить в себе нечто большее. И из-за этого одитор, вероятно, попытается его усложнить. Но он и сам по себе может дать полноценные результаты. И мы называем этот процесс НИО, чтобы не утомлять наш язык произнесением Начать, Изменить и Остановить.

Так вот, мы можем встретить преклира, который приходит к нам, чтобы бросить нам вызов. Он не приходит, чтобы исцелиться, он приходит, чтобы бросить нам вызов. И вы не можете... «Посмотрите, что они со мной сделали» – вот что он хочет вам сказать.

Так вот, начать, изменить и остановить – это, конечно же, анатомия контроля.

Так вот, если бы вы просто повесили вывеску, на которой говорилось бы: «Я рассматриваю болезни и проблемы», то множество людей стало бы приходить к вам, разговаривать с вами и уходить, чувствуя себя неизмеримо лучше – в два раза более больными. Понимаете, они бы испытывали от этого самые приятные чувства. Вы берете с них... вы берете с них по нескольку пенсов за визит и просто позволяете им приходить и в течение пары минут показывать вам свои болячки.

Контроль состоит из начать, изменить и остановить. Это цикл действия.

Что ж, на самом деле это даже не смешно, потому что когда маленький ребенок ссаживает себе костяшки пальцев или ушибает большой палец ноги, и это почти... он почти сознательно планирует все это. Он ссаживает костяшки пальцев и немедленно, как маленькая ракета, летит к маме и говорит: «Смотри».

Существуют и другие маленькие точки, находящиеся внутри этого большого цикла действия, однако, я думаю, что одна из них может стать очень замысловатой и отодвинуть на второй план другие подобные точки. На самом деле в середине этой кривой существуют две точки, в которых происходит изменение, и одна нулевая точка. На самом деле вот что представляет собой этот цикл: начать, изменить, продолжить, изменить, остановить. В середине этой кривой находится «продолжить», и это собственно выживание.

И мама говорит: «О, хорошо. Мама поцелует, и все пройдет». И мама целует ссадину, и на том игра заканчивается.

Однако я не знаю, как нам проходить «продолжить», разве что попросить преклира просто выйти... и в один прекрасный день кто-нибудь может и обнаружить, что это дает терапевтический эффект, но я не отношусь к категории спортивных людей: когда я выхожу погулять, я беру мотоцикл. Это должно будет выглядеть примерно так: вы говорите человеку, что он должен продолжать идти столько, сколько сможет. Так вот, я, кстати говоря, видел, как этот процесс позволил справиться с психозом, так что, очевидно, он дает некоторый эффект.

Забавно, что если он играет в эту игру убедительно, если он убежден, что играет в игру, в которой он получит внимание от мамы, и что это интересно и так далее, то он прекратит делать это. И действительно, скорость, с которой у него заживает ушиб или синяк, на который оба родителя обратили должное внимание, весьма примечательна. Исключение составляют те случаи, когда ребенку так недостает игр, что он сохраняет этот синяк, чтобы его заметили на следующий день. Ребенок, на которого не обращают внимания, будет получать травмы. А ребенок, который получает достаточно внимания, вообще не получает травм. Разве это не странно?

Но если говорить о нас, то в комнате для одитинга мы будем проводить «Начать, Изменить и Остановить». И проходить эти вещи нужно не одну за другой, а брать каждую из них и сглаживать по отдельности, а потом приниматься за другую.

Если вы хотите знать, что такое «человек, предрасположенный к несчастным случаям», то это кто-то, кто выработал у себя некоторый механизм отсутствия внимания. Он порождает замешательство, так что люди не могут ни на что направлять свое внимание, поэтому они получают травмы. А теперь давайте просто посмотрим на это с точки зрения того, что было сказано ранее, и вы более или менее поймете, в чем суть этих хронических соматик.

Иначе говоря, сначала мы работаем, скажем, с «Изменить». И мы работаем с этим до тех пор, пока человек... безо всякой особой на то причины, разве что потому, что большинство преклиров изменяют навязчиво... мы будем работать с «Изменить» до тех пор, пока это не сгладится в достаточной степени. Понимаете, чтобы человек больше не высказывал комментариев по этому поводу.

Итак, люди заболевают – ну и что? Это даже неважно. Это забавно... Я знаю, что вы, возможно, чувствуете себя плохо в данный момент, слушая все это, но об этом не стоит даже беспокоиться. А вот сейчас я скажу вам что-то, по поводу чего следует беспокоиться. Понимаете, вы можете сказать: «Люди заболевают, ну и что?» Это просто высказывание, понимаете.

А потом мы возьмемся за «Начать», и мы работаем с «Начать», пока это в значительной степени не сгладится. Мы проходим это много, много раз, и вот мы убедились в том, что это больше не вызывает непосредственных изменений в кейсе преклира, поэтому мы беремся за «Остановить». Мы проводим это много, много раз, и вот, похоже, это тоже сгладилось.

Оно не важно, оно не имеет особой ценности. Но «У людей заканчиваются игры

И сказать в этот момент: «Этот процесс сглажен; мы его закончили. Этот человек находится под контролем одитора» – будет большой ошибкой по той простой причине, что, если вы снова возьметесь за «Изменить», вы обнаружите, что у преклира начнут изменяться еще какие-то мыслезаключения. А потом, если вы возьметесь за «Начать», которое лишь незадолго до этого было сглаженным, вы обнаружите, что это опять не сглажено, что это каким-то образом перестало быть сглаженным, пока вы повторно работали с «Остановить» и «Изменить». Так что вы поработаете с «Начать» еще немного, и это снова сгладится. А потом вы поработаете с «Остановить», и снова это сгладите.

– о боже!» Видите разницу?

Так вот, невозможно сказать... поскольку мы используем этот процесс с кейсами любых уровней... совершенно невозможно сказать, сколько времени у вас уйдет на этот процесс.

Таким образом, когда вы видите, как человек идет по улице на костылях, вы должны задать себе вопрос: «Почему он не поправил это?» Вы можете сказать, что он слаб, вы можете сказать, что у него не было шанса, он не знал, как это сделать. Возможно, все это верно. Но затем он приходит к вам, к саентологу, у которого, несомненно, имеется очень мощное оружие и инструменты, позволяющие делать подобные вещи, и вы начинаете работать с ним, и его состояние не улучшается. И когда такое происходит, вам нужно задать себе вопрос: «Что происходит?» А когда вам все-таки удается избавить его от необходимости использовать костыли, он начинает сердиться на вас. И вы должны задать себе вопрос: «Что происходит?»

Я могу вам сказать, что проведение этого процесса тому, кто состоит из одних лишь машин и никогда не был в сессии, будет одним из самых тяжелых. От этого процесса его волосы встанут дыбом. Это будет тот еще процесс. Он покажется ему брррр! А кейс, который находится в очень, очень хорошем состоянии, который находится довольно высоко на шкале тонов и так далее, сочтет его интересным и экстериоризируется гораздо лучше. Конечный результат этого процесса, если проводить его достаточно долго, – это экстериоризация.

Когда он идет по улице на костылях, ему не хватает игр. Так что помните об этих двух вещах: «Они болеют, ну и что?» (Звучит бесчувственно, не так ли? Но это очень верно.) «Им недостает игр – о боже». Вот это важно.

Если состояние экстериоризации у человека навязчивое, или у него произошла, так сказать, инверсия этого состояния, есть вероятность, что он вдруг сможет заметить, что находится в этом инвертированном состоянии... понимаете, человек, который не может попасть к себе в голову, человек, который компульсивно находится вне своей головы. И он придет в такое состояние, когда он начнет осознавать, что находится вне своей головы и не может в нее попасть, и по мере того, как мы будем продолжать проводить процесс, он, вероятно, вернется в свою голову и, возможно, начнет жаловаться, поскольку теперь все стало черным. Тэтана очень сильно озадачивает, почему он не может видеть из своей головы, понимаете? Он думает, что мозги должны быть прозрачными.

Вы понимаете... я назову вам одну из тех причин, по которой он заболел. Это вэйланс или мокап, который приводит его в состояние отсутствия следствия, так что он может создавать следствие в отношении других, уловили идею?

А вся наука психология (если вам угодно называть это наукой) посвятила себя доказательству того, что мозги не просто непрозрачны – она пытается доказать, что в голове царит полный туман. Поэтому-то мы и называем психологию «туманной наукой».

Часто ли вам доводилось видеть людей, которые избивают калек? К таким вещам относятся неодобрительно, не так ли? М-м? Что ж, если бы к этому не относились неодобрительно, если бы избивали именно калек, их больше бы не было. Вы не сможете этого по-настоящему понять, пока вам в руки не попадет калека и вы не проведете ему такой процесс: «Теперь смокапьте идентность, которая справилась бы со всем этим».

Между прочим, единственный предмет изучения психологии – это мозг. Это физиологическая наука, так что не вздумайте спутать ее с какой-то другой областью знания. Ее место здесь. Кто-то должен изучать мозг. Этого добра навалом в кейсах и так далее, так что будет нехорошо, если никто не будет изучать его. Хотя мне не удалось установить, какое отношение все это имеет к передвижению тела.

И он отвечает: «О, человек со сломанной шеей».

Но как бы там ни было, человек входит в голову, а потом снова из нее выходит, только теперь он может оттуда выйти, если захочет этого.

Вы говорите: «Так, минутку. Что тут происходит? Хорошо, смокапьте еще одну идентность, которая справилась бы со всем этим». – «О, э... человек без рук и ног».

Понимаете, так что тут вы сталкиваетесь с тремя состояниями. Человек размазан по всей вселенной... «Боже мой, где я сейчас?» Это тип кейса, это его техническое название: кейс типа «Боже мой, где я сейчас?». Он не в своем теле, он не вне своего тела, у него нет тела, нет вообще никакого тела, поскольку нет никаких стен, поскольку нет никакой вселенной, но он относится к этому спокойно.

Просто помните, что вы видите перед собой, – вы видите «отсутствие следствия в отношении себя, следствие в отношении других» – это состояние игры.

И если провести такому кейсу НИО, он постепенно обретет значительную способность, понимаете, собрать себя воедино. И скорее всего самое первое, что он обнаружит после того, как полностью себя соберет... и между прочим, быть может, этого не произойдет до тех пор, пока вы не проведете ему пять, шесть, восемь, десять, а может быть, даже больше часов одитинга с использованием этого процесса... вы обнаружите, что он соберет себя где-то и поймет, что он находится далеко от этой ужасной штуковины. «Хвала небесам! Что вы для меня сделали. Что вы для меня сделали. Вы убедили меня в том, что я вовсе не нахожусь рядом с этой ненавистной, отвратительной, ужасной штукой... телом».

Там, где в обществе не избивают людей с ушами как у летучих мышей, множество людей отрастят себе уши как у летучих мышей. Понимаете? Когда нанесение вреда человеку, находящемуся в определенном состоянии, противоречит нравам общества, то это состояние становится состоянием отсутствия следствия, так что его примет скорее не тот человек, который потерпел поражение, а тот, которому недостает игр. Поражение не имеет к этому никакого отношения.

Конечно, если в этот момент вы примете его благодарность как нечто значительное и больше ничего по этому поводу не сделаете, он просто будет пребывать в состоянии навязчивой экстериоризации.

Поражение, кстати... и вы лучше поймете это, когда посмотрите на войска, потерпевшие поражение, и на их драматизации. Драматизации войск, потерпевших поражение, – это удивительное зрелище. Они драматизируют изо всех сил. Вспомните свою старую тетушку с ее ипохондрией, она ничто по сравнению с войсками, потерпевшими поражение. Они проиграли. На самом деле они отказываются проигрывать. Теперь они играют в игру, называемую «войска, потерпевшие поражение». И с какой основательностью они играют в эту игру. Они выставляют на показ свои раны и шрамы, которые залечиваются с огромным трудом, они хнычут, жалуются и стонут о таких вещах, они проходят через состояния прекрасной печали и апатии и не расстаются ни с какими психосоматическими состояниями, которые возникли в результате отступления или битвы. Это удивительно.

Но если вы продолжите, он, вероятно, не скажет вам спасибо, однако он будет придвигаться все ближе и ближе к своему телу и не успеете вы глазом моргнуть, как он окажется в своей голове, и какое-то время будет пребывать в своей голове, горько жалуясь на это, а потом его жалобы иссякнут, либо потому что он погрузится в апатию, либо потому что его тон повысится. И он поднимется по тону и начнет вам говорить:

Возьмите войска, одержавшие победу, и вы увидите в определенной степени то же самое. Они продолжают игру с помощью своих ран – некоторые из них ранены, и они не выздоравливают сразу. Но я думаю, что если вы внимательно изучите ситуацию, то обнаружите, что солдаты войск, одержавших победу, у которых имеется шанс снова атаковать какую-нибудь другую армию, выздоравливают быстрее, чем те, кто потерпел поражение и навсегда исключен из этой игры.

«На самом деле это не так уж и плохо. Я не чувствую, чтобы по мне ползали какие-то букашки, в то время как я нахожусь здесь». Этот процесс постепенно поднимет его по тону, и он сможет экстериоризироваться.

Так вот, это приобретает важность. Существует ли данное, которое бы подтвердило все это? Есть ли где-либо такое данное? Да. Люди, оставленные в полевых госпиталях, находясь в которых можно видеть и слышать неприятеля, поправляются во много раз быстрее тех, кого отправили в тыл, в безопасный район. И это отражено в медицинской документации. Если вы можете просто оставить продырявленного человека там, где он все еще слышит говор пушек и так далее, он либо даст дуба и возьмет себе новый мокап, либо быстро выздоровеет. Он надеется вернуться в бой.

Но на этот раз мы будем в гораздо большей степени ожидать не того, что он экстериоризируется и обнаружит, что он экстериоризировался, а того, что он сообщит одитору, что управляет изменением тела, или его началом, или его остановкой из какой-то удаленной от тела точки в комнате.

Знаете ли вы, что некогда было не принято отправлять в отставку раненых и больных солдат? Было не принято что-либо делать с ними. Человек получал ранение, и, когда он оказывался способен ковылять, его возвращали на передовую.

А если мы и дальше будем проводить этот процесс, мы обнаружим, что он делает это с помощью постулатов, а не с помощью лучей или каких-то иных проявлений энергии. Он будет смотреть на тело и говорить ему переместиться, понимаете, и оно будет перемещаться. Как дрессировщик, который добивается выполнения команды с помощью хлыста. Мы получим интересное состояние, в котором кто-то может это делать.

Замечательным примером тому была американская армия, сражавшаяся с индейцами. Там были майоры, капитаны, сержанты и рядовые, искалеченные в предшествующих битвах. Вы знаете, это очень необычно – офицер без руки.

Такой человек опасен. Он социален. Он никогда не станет с ходу бросаться в драку. Таких людей очень редко можно увидеть в тюрьмах, они не способствуют увеличению платежных ведомостей больших психиатрических больниц, поскольку не лежат в них. Они, вероятно, готовы позволить кому-то еще принять участие в игре. Иначе говоря, это нежелательные люди. Они не соответствуют тому духу, который царит здесь на Земле: изрубить всех на части, ведь их всех так легко изрубить на части, и если я этого не сделаю, то они сделают это со мной.

Да, сегодня нам и в голову бы такое непришло. Офицер, у которого отрезана рука, разумеется, был бы отправлен в отставку и на этом бы все и кончилось. Но там были безрукие офицеры, безногие офицеры, одноглазые офицеры, беззубые офицеры... солдат терял правую руку и из-за этого ему становилось трудно стрелять, – знаете, что-то в этом роде, – так ему поручали другое дело. Понимаете? Им не отказывали в праве играть в эту игру. И вы бы обнаружили, что в этой армии хронических соматик было значительно меньше. Подобные состояния встречались значительно реже, поскольку такое состояние не давало человеку безопасности, не выводило его из игры, не возвращало его в игру, ничего особенно не меняло... это лишь слегка изменяло условия, в которых велась игра.

Это именно та игра, в которую тут обычно играют. А такой человек, возможно, видит более крупную игру. Он, возможно, видит, что идет игра по третьей динамике или даже по четвертой динамике. И вполне возможно, что в один прекрасный день ему в голову придет мысль, что все человечество должно сплотиться и бороться с врагами человечества, а не с людьми, которых человечество считает врагами. Вы можете поднять человека даже на такой уровень, понимаете?

Это весьма примечательно. Я не думаю, что человек становится неспособен выполнять обязанности офицера просто потому, что он теряет руку, или из-за чего-то подобного. Если бы так поступали во времена римских легионов, то там пришлось бы каждые десять лет отправлять в отставку целый легион – все были покрыты шрамами. А легион, как это ни странно, никогда никого никуда не отсылал. Там просто говорили:

Так вот, к сожалению, если поднять человека так высоко, он перестанет относиться серьезно к состояниям существования. Вы не сможете убедить его, что ему нужно сделать что-то с этим прямо сейчас. Людям это очень сложно понять. Они к вам приходят и говорят: «Такой-то парень – тэта-клир, почему он не делает того и сего, если он в состоянии так замечательно действовать?»

«Что ж, ведутся военные действия, вам лучше вернуться в свою часть. Орел направляется туда-то и туда-то». Вот практически и все.

Так что вы засылаете такого человека в Россию, чтобы он прикончил Хрущева или Балги или кого-то еще, и вы говорите: «Ладно. Хорошо».

Так вот, эта информация должна представлять для вас интерес, и вы должны очень бдительно следить в одитинге за подобными факторами, потому что они невероятно важны.

И он отвечает: «Конечно. Конечно. Я сделаю это для вас».

Так вот, если у вас есть армия (или общество), израненная и сломленная, – это серьезно. Вы знаете, почему это серьезно? Дело не в сочувствии, не в гуманности, а просто в экономике. Каждый человек, которого держат в госпитале и который играет в замечательную игру «быть инвалидом», – снижает общую производительность и напрямую уменьшает ваш банковский счет. Эти ребята выпадают из сферы производства и, следовательно, висят на нашей шее. И конечный результат: мы с вами продолжаем работать, а все остальные сидят себе где-то там. Интересный... интересный конечный результат, не так ли?

«Хорошо. Хорошо, хорошо».

Так вот, когда я говорю вам, что 40 процентов всех больничных коек Великобритании занято сумасшедшими, это дает вам некоторое представление о популярности этой игры, называемой «сумасшествие». Пока игра «сумасшествие» не станет не-игрой, она будет широко распространена.

И вот вы видите его на следующий день (вы так и не увидели никаких ожидаемых вами газетных заголовков), и вы спрашиваете: «Что случилось?»

Например, безумие никоим образом не должно защищать от уголовного преследования. Нельзя допускать защиты, основанной на невменяемости подсудимого и его ссылок на собственную невменяемость. Это способствует распространению сумасшествия. Человек, свободный от каких-либо уголовных обвинений в этой жизни, сойдет с ума, чтобы защитить себя две жизни тому назад. Вы это понимаете? Не должно существовать также никаких необычных наказаний для сумасшедших, вообще никаких необычных наказаний, ни психиатрического лечения, ни чего-то другого в этом роде. С ними нужно обращаться так, как если бы это было что-то совершенно обычное. Вы находите где-то какой-нибудь форт, и они могут отправиться туда, если хотят, но на самом деле это не очень-то обязательно для них. Понимаете?

«Представляете, какая забавная штука. Я там был, и там одна женщина стирала.

Так вот, в периоды безработицы число заболеваний и случаев сумасшествия будет выше. Период депрессии тридцатых годов был примечателен тем, как обстояло дело со здоровьем людей. Все тяжело болели, повсюду все болели. Говорили, что люди питались так, что это вызывало заболевания, потому что пищи не хватало из-за ее избытка. (Кто-то по-настоящему хорошо во всем этом разобрался.) Но тем не менее ранее те же самые люди, питаясь точно так же, не болели. Их исключили из игры, им сказали, что они не могут работать. Работа – это одна из основных игр, это стабильное данное наших дней. Вы можете работать, вы можете иметь работу. Эти люди не могли работать.

Знаете, как в России стирают?»

В Организации Объединенных Наций, кстати, есть великолепнейшие хартии и декларации прав человека и так далее... просто замечательно все это прочесть. В них говорится практически обо всем, о чем только можно, но в них не говорится о праве на создание рабочих мест... в них говорится только о праве работать.

И вы говорите: «О, перестань. Ты что, совсем ничего не сделал для нашего проекта?»

Вы видите, что общество как бы валится на себя? В нем больше нет права на создание игры. Таким образом, возникает нисходящая спираль: все зависят от старых игр. И когда такое происходит, общество становится больным, общество наполняется хроническими соматиками, оно наполняется сумасшедшими и невротиками. Вы следите за ходом мысли?

Он отвечает: «О, да. Да. Да. Я изучил ситуацию».

Есть еще один факт, который подтверждает то, о чем я говорю: знаете ли вы, что на протяжении всей битвы за Англию ни в одну психбольницу не приняли ни одного пациента? Вы знаете, если бы причиной сумасшествия являлось движение, которое происходит прямо в данный момент, то все жители Лондона должны были бы сойти с ума. Никто не сошел. Я хочу сказать, что, не то чтобы таких случаев стало меньше – вообще никто не сошел с ума. Несомненно, это была достаточно большая игра, не так ли, а? На самом деле это была, черт побери, чересчур большая игра. Но никто не обессилел, никто не отступил, никто не протестовал слишком сильно против этой игры, все засучили рукава и работали. Так что случаев хронических соматик в этот период также стало меньше. Люди, которые шли в бомбоубежища и сидели там всю ночь, сегодня бы быстро померли от воспаления легких, если бы вы чуть-чуть приоткрыли окошко рядом с ними. Однако тогда они выходили из этих сырых бомбоубежищ не в таком уж плохом состоянии.

«Но ты их прикончил?»

В начале войны я и сам обратил внимание на это явление. У меня... у каждого человека на борту была простуда, едва ли был хоть кто-то, у кого не было простуды, и все ощущали сильную грусть, тоску, утомление и так далее. И мы очень много патрулировали. Это было совершенно невыносимо. И внезапно мы засекли цель, а в течение следующих трех дней еще четыре цели. Орудия у нас палили дни и ночи напролет. А после этого я заполнял рапорты – вы знаете, когда вы занимаетесь таким маловажным делом, как бой, вы действительно упускаете важную работу – рапорты и так далее, вы знаете – и отстаете от графика. Так что я заполнял рапорты и я... я попросил помощника фармацевта принести мне сводку обращений за медицинской помощью... журнал обращений за медицинской помощью.

А он ответит: «Зачем?» Он скажет: «Ну разве не замечательная игра ведется между Англией и Россией? Неужели вы хотите все это остановить? Ведь все это не очень опасно. Ну что в наихудшем случае может произойти? Ну, давайте, скажите мне. Что произойдет в наихудшем случае?»

И он сказал: «Я принесу его, но там никто не записан».

Вы ответите: «Обе страны будут стерты с лица земли».

Никто не обратился за медицинской помощью. Я оглянулся: ни у кого не было простуды. Интересно, не так ли? Однако очевидно, что после четырех дней, проведенных под открытым небом, четырех дней плохого питания, недосыпания, непогоды, в течение которых люди стояли на своих постах в мокрой одежде и так далее, – очевидно, что они все должны были умереть от воспаления легких.

Он скажет: «О, ну, если до этого когда-нибудь дойдет, мы сможем это поправить. Но я не видел там ни одного человека, у которого хватило бы ума нажать правильную кнопку, даже если бы они и разозлились друг на друга».

Так что же важнее – состояние здоровья или состояние игры? Это тот вопрос, который я хочу, чтобы вы задали преклиру. Дело в его состоянии здоровья или в состоянии игры?

Его очень трудно убедить. Его уровень доверия очень высок, а это, между прочим, один из самых лучших известных мне аргументов в пользу того, что Бог не всегда даст тебе тот шестизарядный пистолет, который, как ты думаешь, нужен тебе, чтобы разобраться со своими делами.

Я не буду рассказывать вам о всех способах изменить к лучшему чье-либо состояние игры. Самый главный из них, разумеется, – это «Придумайте игру». Но, как правило, этот процесс оказывается слишком тяжелым для того, чтобы преклир мог его проходить. «Скажите ложь об играх» – вот это, быть может, сработает. В будущем появится множество процессов, которые будут помогать исправлять ситуацию с недостатком игр и различные факторы в играх. Но все эти процессы направлены только на одно: дать человеку то, что, как он считает, является достаточно большой игрой. А когда у него нет достаточно большой игры, он, разумеется, болеет.

Я хочу сказать, я видел, как люди молятся в церквях, и я их часто спрашивал, о чем они молятся... я так делал раньше и все такое и... знаете, у меня есть серьезное подозрение, что такого Оперирующего Тэтана, как восьмая динамика, подобные вещи вообще не заинтересуют, если он вообще услышит все это. Ведь это что-то вроде: «Ты должен играть в эту жалкую, ничтожную, мелкую игру» – понимаете – «Ты должен наделить меня огромной силой, чтобы поразить моего врага – продавца одежды, который обсчитал меня, когда выдавал мои комиссионные». Я хочу сказать, что вы просто не сможете заинтересовать кого-то вроде Бога такими вещами, вот и все.

Так вот, поскольку вы имеете дело с неосознаваемым состоянием игры, человек может и не не знать, что ему не хватает игр, понимаете. Он может находиться в... в состоянии, когда он говорит: «О, тут вокруг слишком много всего происходит. Жизнь слишком яростна». Вы постоянно наблюдаете это. Кто-нибудь говорит вам: «О, я так напряженно работаю. Я работаю день и ночь. У меня нет никакой возможности отдохнуть, потому что я просто... вкалываю, вкалываю, вкалываю, вкалываю, вкалываю как проклятый». Посмотрите на него в течение двадцати четырех часов. Вы спрашиваете: «Что тут происходит? Человек сидел два с половиной часа и рисовал закорючки... какие-то закорючки на листе бумаги». Что происходит?

Конечно, мы поступим очень жестоко, если разубедим в этом весь мир, ведь подумайте, какого дохода мы лишим католическую церковь. Как бы то ни было. А ей нужен доход, ей он нужен. Подобные люди не могут генерировать энергию и энтузиазм, им приходится покупать все это. Как бы то ни было...

Что ж, на самом деле человек протестует против нехватки игры в целом, понимаете? Он испытывает компульсивную, аберрированную жажду игр, и он не знает, что он жаждет этих игр, и он не смог бы организовать или описать их, если бы он и знал, что он их жаждет. Следовательно, он протестует против любой имеющейся в наличии игры, поскольку, понимаете, он не считает, что в эту игру можно играть на том уровне, на каком ему необходимо играть. Человек зафиксировался на одной игре, теперь вы заставляете его играть в другую игру. Для вас она, возможно, более интересна, но ему она не кажется более интересной. Поэтому он, возможно, будет говорить вам, как напряженно он играет в вашу игру, в то время как он сидит и рисует закорючки. Но на самом деле у него нет достаточно большой игры. Вы имеете дело с компульсивным состоянием игры.

Здесь... так вот, вы думаете, что я тут отпустил грязную шутку по поводу католичества и что я зол на католичество. Я на него не зол, его больше не существует, от католичества осталось лишь одно название.

Ничего из того, что было сказано ранее, не является попыткой обвинить кого-либо или раскритиковать его здоровье. Вот что забавно: у тела довольно своеобразные (по меньшей мере) представления о том, что такое достаточно большая игра. Я однажды сказал, что человек наиболее здоров тогда, когда он как минимум три раза в день избегает смерти. Вы бы сказали: «Ну, это расшатает ему нервы». Нет. Нервы расшатывает спокойствие. «Если я буду очень долго находиться в этом прекрасном спокойствии, которое царит здесь, я сойду с ума!»

Если у нас есть такая техника одитинга, в которой используется то, о чем мы тут говорили, и, конечно же, достаточное разнообразие, чтобы преклиру не стало до смерти скучно, если у нас есть такая техника, которая позволяет экстериоризировать преклира, значит, в том, что касается техник одитинга, дела у нас обстоят совсем неплохо. Что ж, почему бы нам не сделать всю работу с помощью одной только этой техники? Зачем нужно использовать какие-то другие техники?

На самом деле человек может достичь состояния, в котором он может наслаждаться покоем. Действительно может. Но путь к этому лежит через процессинг. С помощью процессинга вы можете привести его в такое состояние. Он, не осознавая того, находится в компульсивных состояниях игры, и он получает полчаса на то, чтобы посидеть в неподвижности и отдохнуть. Он не будет сидеть в неподвижности и отдыхать. Пока он находится в компульсивной состоянии игры, он будет сидеть в неподвижности и нервничать. Вам нужно проодитировать его, и тогда он сможет сидеть в неподвижности и отдыхать.

Что ж, основная загвоздка тут связана с такой штукой, как интервал времени, в течение которого человек способен сосредотачивать на чем-то свое внимание. У преклира, который находится в довольно плохом состоянии, такой интервал времени очень мал, очень мал. Он отвлекается от процесса уже несколько минут спустя после его начала. И это просто какое-то состязание: вы вводите его в сессию, он из нее выскальзывает, он оказывается в сессии, он из нее выскальзывает. Вам действительно нужно немного менять хаотичность, чтобы он оставался заинтересованным, хотя зачастую вы будете просто удивлены, увидев, какой сильный интерес может вызвать этот процесс у преклира.

Вы одитируете преклира, давая ему новые игры. В наши дни вы ничего не удаляете у людей с помощью одитинга – пожалуйста, поймите это очень четко, – вы ничего не удаляете у людей с помощью одитинга, вы что-то добавляете в людей. Понимаете?

Его реакция не играет особой роли. Его реакция, его настоящая реакция, не играет особо большой роли при применении этой техники. Просто добейтесь, чтобы он выполнял команды. Добейтесь, чтобы он выполнял команды. Обсудите с ним, что происходит.

Вы просите его придумать новые игры. И если он сидит и опустошает свой банк, берет все ответы из банка и просто воспринимает все это «как-есть», ему внезапно начинает становиться хуже, хуже и хуже. Ему вообще не следовало ничего придумывать, ему следовало лгать обо всем этом прямо сейчас, в настоящем времени, понимаете? «Пикирующий бомбардировщик только что сбросил бомбы на этот стул». Вы можете проверить это как одитор – вы не заметили самолета. Возможно, это не кажется ложью вашему преклиру, но это пока. Вы понимаете?

Но что же в самом деле происходит? Само понятие «контроль» означало для него все сразу. Слово «контроль» – это абстракция, понимаете? Это абстракция. Нам нужно найти составляющие этой абстракции, такие составляющие, с которыми можно установить прочный контакт, чтобы понять эту абстракцию. Так что кто-то говорит этому человеку: «Ты должен контролировать себя». Что ж, он не может контролировать себя; это же абстракция. В этом не очень-то много смысла. В этом в самом деле не так уж много смысла, понимаете? В этом так мало смысла, что люди начали верить, что в мире существует очень плохой контроль.

Он может сказать: «Придумать игру? О, сбрасывание бомб во время пикирования». Человек, который... человек, служивший бог знает сколько времени на зенитной батарее, он просто продолжает убирать самолеты из этой старой игры.

Что ж, такого понятия, как плохой контроль, не существует. Однако существует такое понятие, как непозитивный контроль. Понимаете, это было бы плохим контролем. Как если бы мы сказали преклиру: «Давайте подойдем к двери. Я этого не говорил, я имел в виду окно. Я сказал подойдем, а не подбежим. Почему вы не бежите? Почему вы ничего не говорите? Заткнитесь».

Старая игра не уйдет, пока вы не создадите новую. Старая масса не распадется, пока вы не продемонстрируете человеку, что он может иметь другую массу. Понимаете? Неправильно было бы стирать преклира.

Понимаете, это то, что мы раньше называли плохой 8-К. Вы не даете преклиру или человеку шанса выполнить команду, и уже даете новую, а это определение замешательства.

Так вот, существует множество источников хронических соматик, которые вы могли бы нанести на схему и которые вы могли бы счесть забавными и так далее, но поскольку хронические соматики исчезают, когда человек узнает, что он мог бы иметь какую-то другую идентность вместо больной идентности, что есть что-то еще, что он может делать, другие вещи, которыми он может заняться... Тем не менее на поиск источника хронических соматик потрачена значительная часть последних лет... многих лет исследований.

В хорошем контроле нет ничего плохого. Хороший контроль – это просто позитивный контроль, который не выходит за рамки того, что человек, которого контролируют, в состоянии выдержать. Понимаете? Он должен знать, что его контролируют, и он должен быть в состоянии выдержать такой уровень контроля. Например, если бы вы взяли тело и швырнули его так, чтобы оно, перелетев через дорогу, ударилось об стену, вы бы обнаружили, что оно слегка потрепалось. Так вот, это было очень позитивно: вы взяли тело и зашвырнули его через дорогу, – но это повредило телу, поэтому это тоже можно отнести к понятию плохого контроля, поскольку это превысило то, что может выдержать тело. Понимаете?

Самым главным источником хронической соматики являются проблемы, вызываемые вэйлансами. Человек находится в вэйлансе другого человека, а тот болен. Это тот момент, где вэйлансы действительно ухудшают состояние людей. Человека тошнит, он не может избавиться от тошноты, вы, похоже, ничего не можете с этим поделать... это тошнота отца. Вы не одитируете отца. Вы следите за мыслью? Итак, преклир в вэйлансе больного человека. Другой человек был болен, а после этого преклир не может ничего с этим сделать, потому что это не его болезнь. Существует множество причин, по которым человек поступает таким образом, одна из них – сочувствие. Вы знаете «Мой бедный папа». У отца болело ухо или что-то в этом роде, – бамс, у преклира болит ухо.

И помните, если человек болен, то хождение по комнате туда-сюда может также оказаться выше того, что может выдержать его тело. Поэтому у нас есть более низкая техника... техника немного более низкого уровня – перемещение объекта. И мы позволяем преклиру удобно усесться, чтобы он не упал, и позволяем ему передвигать предмет.

Прямое вспоминание подобных вещей иногда дает очень забавные результаты. Это не правильный способ устранения такой соматики, но вы говорите: «Вспомните момент, когда вы заметили, что ваш отец беспокоился по поводу своего уха». Человек делает это, и проблема с его собственным ухом исчезает. Я хочу сказать, что это действительно ловкий фокус, когда это срабатывает. Вы находите того, у кого болело ухо, и вы лишаете преклира больного уха. Лучше задать ему такой вопрос: «Какие еще болезни вы могли бы иметь?»

Так вот, если вы имеете дело с человеком, кейс которого вы совершенно не знаете, самым безопасным решением будет попросить его перемещать предмет. И это всегда будет самым безопасным решением, если вы только прощупываете кейс. Если человек не осознает своего тела, и оно представляется ему совершенно нереальным, а предмет – реальным, вы, конечно, будете использовать предмет. Понимаете?

Механический аспект хронической соматики заключается в том, что человек находится где-то в точке покоя, вокруг которой происходит интенсивное движение. И с его точки зрения лучше быть больным в этой точке покоя, чем быть здоровым во всем этом движении. Вы понимаете?

Однако для слепого человека гораздо реальнее будет его тело, а не предмет, так какая же из этих техник находится ниже в этом случае? Конечно же, та техника, которая занимается телом.

Следовательно, вам, разумеется, нужно всегда помещать пациента в больницу, в которой его будят, включая свет, в 5 утра, затем чем-нибудь кормят и умывают в 6 часов, затем подметают пол в полвосьмого, затем врач делает обход и так далее. Это подходящее для него место. Если вы позволите ему драматизировать безопасную точку, он очень часто справляется со своим состоянием, и это известно нам как «выздоровление». Госпитализация, выздоровление – они основываются именно на этом механизме, и практически ни на каких других. Если мы просто позволим ему сесть где-то и без помех драматизировать безопасную точку, точку остановки движения, точку застревания на траке, то он будет очень счастлив – некоторое время. Это усиливает эту безопасную точку, вы понимаете.

И это очень простой, обычный, привычный, заурядный процесс. Вам нужно будет... он настолько простой, что в это почти невозможно поверить. Это один из тех процессов, когда и одитор и преклир должны стоять, поскольку это обеспечивает лучшие условия для подражания. Одитор должен слегка направлять преклира... тут не нужен плотный физический контакт, одитор просто изредка привлекает внимание преклира, легонько дотрагиваясь до локтя. Это дает реальность. Понимаете, тут присутствует реальность. И мы будем проводить этот процесс так: мы скажем преклиру, который тут стоит, вы скажете: «Вы видите вот это место? Мы назовем его «Место А».

Еще один источник – постулат. Вы говорите, люди не болеют, используя постулат. Болеют. «Знаете, я думаю, что я сегодня заболею» – и он болен. Это, кстати, основной способ заболеть.

Хорошо. Встаньте здесь. Вы видите другое место вон там? Мы назовем его «Место В». Так, вы видите это место?» Преклир отвечает: «Да».

Цель... он хочет достичь какой-то конкретной цели, и так уж получается, что болезнь ведет именно к этой цели. Вы можете задавать людям такие вопросы:

И вы говорите: «Хорошо. Отлично. Теперь, когда я скажу вам изменить местоположение тела, я хочу, чтобы вы переместили тело из места А в место В».

«Назовите мне еще одну цель для больного уха». Он полагает, что уже дал вам одну цель – у него больное ухо. Вы могли бы попросить его назвать вам еще несколько целей... придумать еще несколько целей, и он почувствует себя значительно лучше.

Он это понимает. И вы говорите: «Хорошо. Измените местоположение тела». И он перемещает его из места А в место В.

Они играют роль барьеров. Если бы у людей не было искусственных ног, они могли бы пойти слишком быстро, споткнуться и упасть. Понимаете, они играют роль подлинных барьеров. Если бы у человека не была парализована рука, он мог бы кого-нибудь ударить. (Это, кстати, самый обычный случай, я сейчас говорю о самых обычных случаях.) «Если бы у него не была парализована вся левая сторона, он мог бы кого-нибудь ударить» – это играет роль барьера. Однако, когда вы пытаетесь воспринимать это просто как барьер, у вас ничего не получается. Он должен получить что-то новое, что будет с ним не в порядке, прежде чем он сможет иметь меньше таких вещей, которые с ним не в порядке.

Вы говорите: «Хорошо. Прекрасно. Прекрасно».

Они играют роль свободы: ребенок не хочет идти в школу, поэтому он говорит:

Так вот, поначалу... если преклиру приходится тяжело, вы не будете задавать ему этот вопрос, но, как правило, в порядке вещей будет спросить: «Изменили ли вы местоположение тела?»

«Мама, я болен». Другими словами, благодаря своей болезни он может стать свободен от чего-то. Во Франции люди отрубали себе указательные пальцы правой руки, чтобы маленький Наполеон не призвал их в армию. Другими словами, они освобождались от армии, оставаясь без здоровья. Это обычное дело, слишком обычное.

Ему придется на мгновенье задуматься, и он вам ответит, но независимо от того, что он вам ответил, вы говорите: «Прекрасно. Хорошо. Вы видите вот это место вон там? Так вот, мы назовем его “Место С”». У нас будет три места, чтобы у нас не получился повторяющийся процесс, понимаете? С. Хорошо.

Затем есть уровень приятия: родители готовы принять только больного ребенка. Так что человеку приходит в голову идея играть в больного ребенка – в возрасте шестидесяти восьми лет он все еще играет в больного ребенка. Какой уровень здоровья приемлем для ваших родителей? Уровень больного ребенка.

«Так вот, когда я скажу вам изменить местоположение тела, я хочу, чтобы вы переместили тело из места В в место С. Вы это понимаете?»

Один из самых лучших способов избавить человека от такого состояния заключается в том, чтобы попросить его мокапить, индивидуальности, которые способны успешно атаковать... не атаковать что-то конкретное, а просто способные что-то атаковать. Могут атаковать без особого ущерба для себя. И человек смокапит практически все эти болезни.

И преклир говорит: «Да».

Вот и все, что можно сказать о хронических соматиках. Дело не в том, что нас интересуют болезни. Нас не очень-то интересуют болезни.

И вы говорите: «Хорошо. Измените местоположение тела». И преклир меняет местоположение тела из В в С.

Болезнь – это только один из феноменов поведения и разума. И когда болезнь лечат отдельно, саму по себе, она не очень-то охотно поддается терапевтическим средствам.

И вы говорите: «Изменили ли вы местоположение тела?» Преклир отвечает: «Да».

Вы говорите: «Хорошо. Так вот, вы видите это место вот тут, которое мы назовем “Место А”?»

Так вот, вы понимаете, что мы не переносим ни один процесс в прошлое. Каждый раз мы заключаем с преклиром соглашение. В этом процессе мы не полагаемся ни на какое прошлое понимание, каждый момент во времени новый. Каждый уровень времени мы делаем новым уровнем времени, чтобы преклиру не нужно было полагаться на свою память. Спустя какое-то время преклир просто расслабится. Ему не нужно что-то помнить. Он здесь не отрабатывает навык, понимаете? Он не учится делать что-то новое. Так что вы избавляете его от замешательства, и лучше всего это сделать так, скажите: «Вы видите это место А, которое мы назовем “А”? Хорошо. Так вот, когда я попрошу вас изменить местоположение тела, я хочу, чтобы вы переместили тело вот сюда на это место, которое мы назовем “В”. Вы видите там это место? Это место В. Хорошо. Вы это понимаете?»

И преклир говорит: «Да».

Вы говорите: «Хорошо. Измените местоположение тела». И преклир перемещает тело в место В.

Вам понятно? Вот так это и нужно делать. Вот и все, что можно сказать по поводу «изменить».

Теперь рассмотрим «начать», мы просто делаем акцент на «начать». Тут стоит преклир, и мы говорим: «Вы видите вон ту стену?»

И преклир отвечает: «Да».

«Так вот, когда я дам вам эту команду, я хочу, чтобы вы перемещали тело в этом направлении. Когда я скажу “начните”»... иначе говоря, мы просто указываем ему направление... «и когда я скажу “начните”, что ж, я хочу, чтобы вы начали тело».

И он говорит: «Ладно. Ладно, хорошо». Вы говорите: «Хорошо. Начните».

И он начинает перемещать тело, понимаете? И вы говорите: «Прекрасно».

Так вот, преклир скорее всего заявит вам нечто глупое, типа: «Понимаете, мне... мне пришлось остановить и изменить его тоже».

И вы скажете: «Да. Да. Да. Да, я знаю это. Это нормально. Тем не менее вы начали тело, так ведь?»

И он скажет: «Да. Да. Я в самом деле начал тело, но я его еще и остановил», и так далее.

Что тут происходит? Вы видите, как понятие «контроль» развертывается; эти отдельные движения рассоединяются. И по мере того как вы их рассоединяете и они явно отделяются друг от друга, способность человека контролировать свое тело, конечно же, возрастает и затем он сможет обрести большую уверенность в том, что он способен управлять телом со все большего и большего расстояния, понимаете?

Ему не нужно вмазываться в тело или размазываться тонким слоем по всем тем местам, куда это тело может пойти, и встречать его, так сказать, на пути туда и на пути обратно.

Так вот, следующая команда такая... вы просто ему скажете: «Хорошо»... вы посмотрите на него и скажете: «Хорошо. Так вот, когда я скажу вам начать тело, начните тело».

И он скажет: «Хорошо».

И вы скажете: «Хорошо. Начните тело».

И он передвигает тело из того места, где он стоял, и вы говорите: «Прекрасно». Так вот, вы не останавливаете тело, вы не говорите ему остановиться. Поймите это. Хорошо.

И следующая... третья команда в этом процессе, вы просите преклира... вы говорите ему: «Я собираюсь попросить вас перемещать тело в этом направлении, по направлению к этой стене, понимаете, и когда я... и в какой-то момент времени, когда оно будет перемещаться по направлению к этой стене, я скажу “остановите”. И когда я скажу “остановите”, я хочу, чтобы вы остановили тело. Хорошо?»

И он ответит: «Хорошо. Я не против».

Вы говорите: «Хорошо. Так вот, передвигайте тело». (Вы не используете в этом случае слова «начать», «остановить» и «изменить». Вы говорите: «Передвигайте тело»). И он передвигает его вон туда, и вы говорите: «Остановите».

И преклир останавливает.

И вы говорите: «Хорошо. Остановили ли вы тело?» И он отвечает: «Да».

Вы разворачиваете его, задаете ему другое направление, указываете на дверь и говорите: «Теперь мы будем передвигать тело в этом направлении. Хорошо. И когда я скажу вам... я собираюсь сказать вам, чтобы вы начали передвигать тело, и потом я скажу вам “остановите”». Понимаете, каждый раз вы заключаете совершенно новое соглашение.

И преклир отвечает: «Хорошо». И потом он начинает двигаться и останавливается.

И конечный итог тут такой: преклир сгладит каждый из этих моментов один за другим. Возможно, вам придется проделать это шестьдесят раз в отношении «изменить», сто двадцать раз в отношении «начать» и пятьдесят раз в отношении «остановить», и после этого вы снова займетесь «изменить», понимаете?

И вы должны ходить вместе с ним, оказывать ему поддержку, и он почувствует подтекст подражания, который тут заложен. Если во время этого процесса вы будете просто сидеть, преклир в конце концов почувствует себя неуютно.

И это Начать, Изменить и Остановить.