Сейчас я хочу поговорить с вами о том, как разрешать кейсы преклиров, которые навлекли на себя такое вот бедствие.

Now we will deal with the resolution of cases which have afflicted themselves in this fashion.

Я примерно на три четверти завершил работу над сборником упражнений по Дианетике. Думаю, этот сборник будет готов к началу конференции, которая состоится сразу же после рождества. В этом сборнике частично затрагивается данная тема. Будет интересно опробовать все это, ведь данный материал попадет в руки какого-нибудь преклира, и тот начнет работать с ним, совершенно ничего не подозревая, но результат будет не тот, которого он ожидает. Здесь все устроено таким образом, что после того, как преклир запишет все будущие цели, которые у него есть, все, чего он боится, все цели, относящиеся к настоящему времени, ближайшие цели, все то, чего он боится в настоящем времени, и все то, чего он боится, и цели, которые были у него в прошлом,

I am about three quarters of the way through on a new Dianetics workbook and it takes this up to some degree. It will be interesting to test it out; the preclear is going to get hold of this and work it very unsuspectingly, because it doesn’t turn out the way one might think it does. It is rigged in such a way that after he has put down all the future goals he has, all the things he is afraid of, all the present and immediate goals he has, all the things he is afraid of in the present, and all the things he has been afraid of and the goals he has had in the past, then he is going to find out that these belong to other people. And that is approximately the system by which you work this thing out.

– после этого он узнает, что все это – цели и страхи других людей. Вот примерно так вы с этим и работаете.

We take one individual and we find that he is being a terrible failure as a salesman. He is an awful failure as a salesman and it has caused him a great deal of concern. We look his personality over and so forth and we find out this fellow is a pretty good trumpet player.

Мы берем какого-нибудь человека и выясняем, что ему совершенно не удается... что ж, допустим, ему совершенно не удается овладеть профессией продавца. О, он просто... как продавец он вообще ни на что не годится. И это его очень сильно беспокоит – то, что он как продавец ни на что не годен. Так вот, мы узнаем... мы изучаем его личностные особенности и так далее, и узнаем, что этот парень очень неплохо играет на трубе.

We say, “Why don’t you play a trumpet?”

Вы говорите: «Почему бы вам не заняться игрой на трубе?»

“Well, that’s not steady,” and a lot of other excuses and so forth; he couldn’t get along in that. Theoretically, we would look back on the track for times when he had been discouraged as a trumpet player. And we will find those — a lot of them — but for some reason or other, he won’t go on playing the trumpet. Of course, you could become impatient with him and hit him or something, but this doesn’t produce good results either.

«Ну, это ненадежное занятие и...» – он приводит вам массу оправданий и так далее; он не смог бы заниматься этим делом. Так вот, теоретически, вы могли бы поискать на его траке моменты, когда в прошлом у него отбивали охоту играть на трубе. И вы найдете такие моменты, вы найдете множество таких моментов. Так что он по той или иной причине не хочет играть на трубе. Вы как одитор, конечно же, можете потерять терпение и стукнуть его или сделать что-нибудь в этом роде, но это не дает хороших результатов.

The point is that this person is being a salesman and that is why he is not being a trumpet player. Get that point. If you want to rehabilitate an artist or rehabilitate an individual in any line, don’t concentrate so much on what they had an ambition to be and try to rehabilitate that. What you want to do is try to find out why they are being what they are being that makes their ambition seem small and pale. It is very indirect.

Так вот, суть в том, что этот человек работает продавцом; вот, почему он не занимается игрой на трубе. Уловите этот момент. Если вы хотите реабилитировать человека искусства, если вы хотите реабилитировать человека, занимающегося какой бы то ни было деятельностью, не сосредотачивайтесь на том, кем он... на том, кем он хотел стать, вам не следует так уж стремиться к тому, чтобы реабилитировать его стремление, вместо этого вы должны попытаться выяснить, почему он занимается тем делом, которым он занимается, и из-за которого его стремление кажется ему ничтожным и бледным.

In other words, this person is being a bad salesman and he always wanted to be a trumpet player. You realize, in just looking him over, that he would be happy in being a trumpet player; he is unhappy in being a salesman.

Совершенно окольный путь. Иначе говоря, этот человек никудышный продавец, и он всегда хотел быть трубачом. Вы просто смотрите на все это и понимаете, что он был бы счастлив, если бы был трубачом; а будучи продавцом, он несчастен.Что ж, в чем же тут дело? Давайте сделаем так, чтобы он не чувствовал необходимости быть продавцом, прежде чем мы попытаемся сделать из него трубача. Иначе говоря, проанализируйте его цели, и вы увидите: он работает продавцом потому, что кто-то, кто еще жив – хотя и не так, чтобы уж очень – или кто-то, кто уже умер, хотел быть продавцом.

What is this all about? Let’s make it unnecessary for him to be a salesman before we try to make a trumpet player out of him. Take an assay of his goals, in other words, and you will find that he is being a salesman because somebody else who is still alive — but not very much so — or somebody who is dead wanted to be a salesman.

Так вот, порой вы будете сталкиваться с таким вот странным явлением. Человек хочет быть трубачом, и он действительно занимается этим делом, но ему не нравится быть трубачом. Уловили идею? Очевидно, что у него... его стремление – быть трубачом, но ему не нравится быть трубачом, и он предпочел бы заниматься чем угодно еще, только не этим.

Now, you will get this strange one sometimes: The individual wants to be a trumpet player and he is a trumpet player, but he doesn’t like being a trumpet player. His ambition is to be a trumpet player, but he doesn’t like being a trumpet player and he would rather do anything than be a trumpet player. Let’s just find this one. His natural talent was playing a trumpet and then he took over the ambition of some dead person to be a trumpet player, which alloyed his own ambition. (One always has a tendency to regret, sooner or later, noble gestures.)

И вот, что мы выясняем: у него есть талант – он может играть на трубе, – но затем он делает своим стремлением стремление какого-то другого человека, который уже умер, но который хотел быть трубачом, и вот стремление этого другого человека примешивается к его собственному стремлению. (Как правило, человек рано или поздно начинает сожалеть о своих благородных жестах.)

That may seem rather complicated to you at first glance but that is because it is too simple. This is a coincidence.

Так вот, на первый взгляд все это кажется вам очень запутанным, но это потому, что все это слишком просто. Здесь мы имеем дело с совпадением. Вот здесь у нас человек А, вот это его цель, а вот здесь наш преклир В, и это его цель. Человек А двигается вот по этой линии, вверху, и терпит значительную неудачу или умирает. У человека В все идет просто замечательно.

Character A has his goal, and our preclear B has his own goal. Now A comes up along the line and fails markedly or dies. Preclear B is going along just fine.By the way, this business of somebody wanting to be something or do something because they admired somebody who did something is a lot of malarkey. Little children two years of age know what they want to be; they are not emulating somebody.

Между прочим, когда человек хочет быть тем-то и тем-то или заниматься тем-то и тем-то, поскольку он восхищался каким-то другим человеком, который занимался тем-то и тем-то... все это полнейший абсурд. Ребенок уже в два года знает, кем он хочет быть; он никому не подражает.

Anyway, Preclear B is going along fine with his own goal. Now all of a sudden Character A dies; the preclear wants to carry this life continuum forward for A and he has to carry it forward with his own goal. After a while he will regret this. He will hate being a trumpet player.

Хорошо. Вот здесь у нас человек В, у него все идет хорошо, у него есть вот эта цель, это его собственная цель. Но вдруг умирает вот этот человек; и теперь человек В хочет продолжить вот этот жизненный континуум ради человека А, и ему приходится продолжать этот жизненный континуум, стремясь при этом к достижению своей собственной цели. Он будет с отвращением относиться к тому, что он трубач. Через некоторое время он начнет жалеть о том, что он трубач.

Have you ever seen anybody who was being “noble,” who was being martyred? “Life . . . I go on as I can. I do do my best. Of course, it’s hard, but somehow — somehow I manage.” Have you ever run into anybody like this? No one has a parent that does this — oh, say not so! It is an actual attitude; they are actually doing just that. It is not a pose; they are doing that.

Вам когда-нибудь доводилось видеть человека, который держался благородно, но при этом испытывал мучения? Понимаете? «Жизнь... я живу как могу. Я действительно стараюсь изо всех сил. Конечно, это трудно, но как-нибудь... я как-нибудь справлюсь». Вам когда-нибудь приходилось сталкиваться с таким человеком? Никто из ваших родителей не ведет себя подобным образом. О, не говорите так! Человек действительно относится к этому таким образом; он в самом деле занимается именно этим. Это не притворство; он занимается этим.

So this fellow goes on as a trumpet player, and he says, “Life is hard, but I manage to play the trumpet. I manage to keep going somehow.” Whereas his attitude toward trumpet playing once was “Beat me, Daddy, eight to the bar. Hurrah, three cheers! I’m a good trumpeter — zingity- bang! I like to be with the boys in the band!” and so forth, now he has to be noble about it. It will ruin him.

Итак, вот этот человек переходит вот сюда и как трубач... «Жизнь трудна, но я способный человек, мне удается играть на трубе. Мне удается кое-как справляться со всем этим». Тогда как его отношение к игре на трубе можно было охарактеризовать таким вот образом: «“Побей меня, папа; восемь ударов в такте”, ура, гип-гип ура; я хороший трубач... зингеди-банг!.. я хотел бы играть с теми ребятами в оркестре» – и так далее. Но теперь он должен держаться благородно в том, что касается всего этого. Это его погубит.

I ran a writer one time who had done just fine as a writer, up to a point. I never knew, really, at the time I was working this case, how the case resolved. I ran certain grief charges off the case and it then resolved. Until recently I didn’t know why that case had resolved. He was being the life continuum, the ambition continuum, for three separate dead people who had had the ambition to be writers, plus he had his own ambition to be a writer. He was being noble three times and himself once. It finally bogged him down completely.

Однажды я одитировал одного писателя. В его творчестве все шло прекрасно, все шло просто замечательно, но у него все было перепутано, и в то время, когда я его одитировал, я на самом деле так и не понял, за счет чего мне удалось разрешить его кейс. Я стер в его кейсе некоторые заряды горя, и после этого кейс разрешился. И до недавнего времени я не знал, за счет чего разрешился его кейс. Он продолжал жизненный континуум, континуум стремления ради трех умерших людей, которые хотели быть писателями, и в добавление к этому он сам хотел быть писателем, так что он вел себя трижды благородно да еще и был самим собой. И в конце концов он совершенно увяз во всем этом. И причина, по которой человек увязает в том, что касается талантов, стремлений и способностей, когда он продолжает жизненный континуум кого-то другого, заключается в том, что... дело не в благородстве, которое сюда примешано, – с этим все в порядке... а дело в том, что человек сидит на зарядах горя. Так что все заряды горя перемешиваются... горе, связанное с человеком «А», полностью перемешивается с игрой на трубе. Понимаете, как это работает?

And the reason people bog down on talents, ambitions and abilities when they are being a life continuum of some other person is not because of the nobility involved — that would be all right — but because they are sitting on grief charges. So the grief charge gets all mixed up in what the individual is doing — the grief for A gets all mixed up in trumpet playing.

Следовательно, занимаясь реабилитацией человека, вы определенно должны уделять внимание целям умерших людей, которые его окружали.

Therefore the rehabilitation of an individual definitely must address the goals of the dead around him.

Если вы предоставляете консультационные услуги на промышленных предприятиях... бог ты мой, это ужасное слово... если вы применяете Дианетику в работе с кадрами, то давайте же что-нибудь сделаем в этой области. Применение Дианетики в работе с кадрами; это полностью отвечает вашим интересам – вот вы принимаете на работу какого-то парня и вы собираетесь поставить его на довольно высокий пост... вы знаете, что он будет выполнять важную работу, он будет руководителем среднего звена или что-то в этом роде... в ваших интересах было бы выяснить, хочет ли этот человек заниматься тем делом, которым он будет заниматься.

If you are doing Dianetic personnel work it would be very much to your interest to find out whether or not the fellow you are hiring on a fairly high level of position (you know this job is going to be important; it is a junior executive job or something of the sort) is doing what he wants to do.

Вы должны спросить его: «Кто умер?»

All you would have to ask him is “Who’s dead?”

Он посмотрит на вас с немалым удивлением и скажет: «Ну, дедушка, тетя Берта, Агнес, Ровер, лошадь, которая у меня когда-то была, мама... да, но какое это имеет отношение к делу?»

He would look rather surprised and he would say, “Well, Grandfather, Aunt Bertha, Agnes, Rover, a horse I had once, Mother — yeah, but what’s that got to do with it?”

«Кто из этих людей хотел быть руководителем среднего звена?»

“Which one of these wanted to be a junior executive?”

Какое-то мгновенье парень смотрит непонимающе... «Ну, моя мама была женщиной делового типа».

The fellow would sit there blankly for a moment and say, “Well, my mother was a business- type woman.”

И вы спрашиваете: «Какое стремление было у вас... в каком году умерла ваша мать?»

“What year did your mother die?” “Oh, Mother died in 1942.”

«О, она умерла в э... в 1942».

“What was your ambition in 1938?”

«Какое стремление было у вас в 1938?» Он просияет на мгновенье и скажет: «Я хотел играть на барабане... э... ну... ну... Она всегда хотела быть руководителем среднего звена и так далее. Я знаю, что я могу справиться с этой работой». Конечно, он может, он может выполнять эту работу как бы в полсилы, с зарядом горя, который находится у него прямо перед носом.

His face would glow for a moment and he would say, “I wanted to play drums! Well . . . she always wanted to be a junior executive and so forth. I realize that I can do this job.” Sure he can, on a sort of a half-way basis, with a grief charge sitting in front of him.

Не принимайте его на работу. Он потерпит неудачу. Возможно, он не потерпит неудачу сразу же, в тот же момент, но если вы собираетесь поставить человека на такой вот высокий пост и хотите, чтобы он оставался на этом посту в течение нескольких лет и при этом успешно справлялся со своими обязанностями, то вы должны осознать, что этот человек... чем дольше он работает на этом посту (уловите этот момент), тем сильнее у него рестимулируется заряд горя, и в конце концов он потерпит неудачу. Мрачная картина, да?

Don’t hire him. He will be a failure. He may not be a failure right then, not right at that moment, but if you plan on a high-level job like that being filled for a few years and being filled happily, you should realize that the more he works at that job, the more he will restimulate the grief charge, until he fails. Grim, isn’t it?

Так вот, на самом деле иногда человек... вам незачем устранять заряд горя, если вы попросили человека просто проанализировать, каковы были стремления всех тех людей, которых он знал и которые потерпели неудачу или же умерли, – вы получите ужаснейший хаос. И человек вдруг начнет соотносить все это со своей собственной жизнью, начнет анализировать свое поведение и то, как оно связано со всеми этими различными вещами.

Sometimes you don’t have to blow a grief charge if you just ask the person to assay the ambitions of all the people he knows who have failed or who are dead. You will get the darnedest hodgepodge. The fellow will all of a sudden start integrating it into his own life — how he has behaved with regard to these various items.

Что ж, давайте рассмотрим кое-что, что представляет для нас большой интерес. Этот предмет нельзя назвать приятным, это предмет, в отношении которого практически существует табу, но это тот предмет, из-за которого огромное множество парней становятся несчастными, из-за которого огромное множество девушек становятся несчастными... гомосексуализм. Почему? Почему возникает акцент на смещенной сексуальной ориентации, хм? Что ж, возьмем маму, которая вела себя очень властно. Почему так получается, что мать ведет себя властно, или же отец ведет себя очень властно? Когда мы видим, что отец девушки ведет себя властно, или когда мы видим, что мать какого-нибудь парня ведет себя властно, то с чем мы имеем дело? Мы имеем дело с интересной ситуацией. Когда мать отдает концы, мы получаем континуум второй динамики. У парня уже есть тенденция к тому, чтобы продолжать континуум второй динамики, поскольку его мать вела себя властно, но когда она отдает концы, этот континуум становится сильнее.

Let’s take something which is very interesting to us. This is not a nice subject; this is a subject which is practically taboo, but a subject which is making an awful lot of men unhappy and an awful lot of girls unhappy — homosexuality. Why? Why do people get an emphasis on a shifted sex line? Let’s take Mother, who was very dominant: Why is it that we find a dominant mother or a very dominant father? When we find a dominant father for the girl or a dominant mother for the boy, what have we got? When Mama kicks off, we have a second-dynamic continuum. There is already a tendency toward a second-dynamic continuum because of the dominance of that parent, and when Mama kicks off it gets confirmed.

Вот этот парень живет, он находится под влиянием своей властной матери, он избирает ее в качестве причины, он находится в ее вэйлансе, поскольку та ведет себя так властно... его мать уже потерпела неудачу, понимаете, вот здесь, в прошлом. Потерпела неудачу. Мать ведет себя очень властно, но у нее были серьезные неудачи, такие, как развод. И мы получаем жизненный континуум, который берет свое начало с неудачи одного из родителей. Понимаете? Мама жила вот до сих пор, а потом она развелась, и начиная с этого момента парень испытывает к ней сильное сочувствие – ведь она развелась, и он перемещается вот сюда. Это проблема вэйлансов, не так ли? Стандартная, заурядная проблема вэйлансов. Вот как все это происходит. Когда мама умирает, парень просто бумс... ужасно.

But during his own lifetime and so forth he is living under this dominance — appointing Mother cause, being in Mother’s valence because of such dominance and so on. Mother has already failed earlier. Mama is very dominant but she has had some bad failures, such as a divorce. And a child will get a life continuum extending from a parent’s failure. Mama lived up to a certain point and got divorced, and from then on her son feels very sympathetic because of Mama’s divorce. He moves over. It is a valence problem, isn’t it? It is a standard, routine valence problem. That is the way it happens. When Mama dies, this fellow just shifts over and picks up Mama’s life.

Так вот, если отец ведет себя властно, если отец ведет себя очень властно, то нечто подобное может произойти с девушкой... может возникнуть похожая ситуация. Когда он умирает, она приходит в плохое состояние... она приходит в очень и очень плохое состояние.

Now, if we have a woman who had a very dominant father, she is liable to have a similar setup. When he dies, she gets in a very, very bad way.

Вот что я имею в виду, когда говорю о целях. Понимаете, существует цель по каждой из динамик. Кем вы хотите быть? Каким, по вашему мнению, должен быть человеческий род?

That is what I mean by goals. There is a goal on every dynamic. What do you want to be? What do you want the human race to be? What do you want children to be? What do you want your own second dynamic to be? What do you want the community to be? What do you want animals to do and be? What do you want the physical universe to amount to? How should God act? That is a goal too.

Какими, по вашему мнению, должны быть дети? Какой, по вашему мнению, должна быть ваша вторая динамика? Каким, по вашему мнению, должно быть общество? Что, по вашему мнению, должны делать животные и какими они должны быть? Какой, по вашему мнению, должна стать физическая вселенная? Как должен действовать Бог? Это тоже цель, понимаете?

You just start sorting out the dead men, and down amongst the dead men you will find these goals lying. And there is your preclear, who natively at the age of two would have been very, very happy and cheerful to have been a streetcar conductor, finding out at the age of ten with the failure of Uncle Bill that he now has to be a painter and botching his life up from there on until he is eighteen. Then Papa dies and Papa was the president of a trust company, so now he has to be an office boy in the trust company. You will find this individual doing billiard shots in life — caroming here and there, changing profession, changing interest — and life itself is saying, “Hey, boy, whoa! Will you please follow along one course so we can keep track of you? And why do you keep failing all the time? What’s the idea?”

Что ж, вы просто начинаете разбираться с умершими людьми, и где-то среди этих умерших людей, где-то среди этих умерших людей вы найдете эти цели. Вот этот человек, который в двухлетнем возрасте был бы очень и очень счастлив стать водителем трамвая, он был бы очень и очень рад этому, это его врожденное стремление, и мы обнаруживаем, что когда ему исполнилось десять лет и дядюшка Билл потерпел какую-то неудачу, он теперь должен стать художником, и с этого момента он начинает ломать свою жизнь, и он занимается этим, пока ему не исполняется восемнадцать, и тут умирает его отец, но его отец был президентом трастовой компании, так что теперь этот парень должен стать курьером в этой трастовой компании. И вы видите, что этот человек мечется из стороны в сторону, как бильярдный шар... бум, бум, бум, бум... он меняет профессию, меняет свои интересы, и сама жизнь говорит ему: «Эй, парень, тпру! Пожалуйста, двигайся в одном направлении, чтобы можно было уследить за тобой. И почему ты постоянно терпишь неудачи? В чем дело?»

If a person goes into the valence of somebody who failed, he will fail. To carry out the life continuum of somebody who failed means that you fail too. You have to carry out the whole continuum. You have to like pork chops, you have to do this, that and so on. There is a special set of rules for all the things that you have to do to continue the life of somebody who is either failed or dead.

Что ж, понимаете, если человек входит в вэйланс кого-то, кто потерпел неудачу, то он сам потерпит неудачу. Если вы продолжаете жизненный континуум какого-то человека, который потерпел неудачу, то вы тоже должны потерпеть неудачу. Понимаете, вы должны продолжать весь жизненный континуум, целиком. Вы должны любить свиную отбивную, вы должны... ну и так далее. Существуют особые правила, в которых описывается все то, что вы должны делать, чтобы продолжать жизнь кого-то, кто либо потерпел неудачу, либо умер.

This is very interesting. It is a bunch of nonsense, but it is an effort to keep the person alive. It may even be only based upon the aberration that an individual lives but once. Only some aberration of that magnitude could come in and land something in our laps as heavy as this life- continuum thing.

О, да, это очень интересно. Полнейший абсурд, но это усилие, направленное на то, чтобы данный человек продолжал жить. Возможно, даже, что в основе всего этого лежит лишь та аберрация, согласно которой человек живет только один раз. Только аберрация такого масштаба могла привести к появлению такой серьезной проблемы, как этот жизненный континуум.

There is a great anxiety in a person’s mind if he feels that he has reached the age, let us say, of thirty-five and has not yet “lived.” I remember when I was twenty-one I was one of the most desperate boys you ever met; life was slipping through my fingers and I couldn’t grab hold of it. And “obviously” I would never have another chance. That is what everybody said. It must be true; they couldn’t be wrong. Everybody said so.

Человек испытывает сильнейшее беспокойство, если он дожил, скажем, до тридцати пяти лет и еще не успел «пожить» (в кавычках). Я помню, когда мне был двадцать один год, я был самым отчаянным человеком, которого вы когда-либо видели; жизнь уходила как песок сквозь пальцы, и я не мог ухватить ее всю целиком. И было очевидно, что другого шанса у меня уже никогда не будет. Это то, что говорили все вокруг. Должно быть, это правда, должно быть, это правда: не может быть, чтобы они ошибались. Все так говорили.

Past deaths couldn’t come out unless we could prove them as easily as we can. But I wonder why we were ever very reticent about them? I talk to somebody about this subject once in a while, mention it casually, out of the blue — somebody who doesn’t know anything about Dianetics or something of the sort — and I get an astonishing result. I don’t get “Oh, no!” I get “Yeah?” That is very interesting. With that “Yeah?” they are saying, “You mean to say I’m going to have another chance at it?”

Вы знаете, прошлые смерти не появились бы в поле зрения, если бы их существование нельзя было доказать с величайшей легкостью. Но мне интересно, почему мы вообще так мало говорим о них? Время от времени я беседую с кем-нибудь об этом предмете, я упоминаю об этом как бы между прочим, совершенно неожиданно... человек ничего не знает о Дианетике, ну или что-то в этом роде... и я получаю потрясающий результат. «Да?» Человек не говорит: «О нет». Он говорит:

Now, that is an awful lot of aberration, by the way, because what is aberration? The single arbitrary in aberration is time. And if you convince an individual he is never going to go back over any kind of ground he has gone over before — he is never going to get another chance to be a young man, she is never going to get a chance to be a little girl and choose her own life, he is never going to get any other parents than he has and is never going to get anything but what he has, he has made his bed and he has to lie in it (it is a bed of roses but they are mostly thorns) — if you convince him of this, of course he will get into a state of anxiety.

«Да?» Это очень интересно. Этим «Да?» человек говорит: «То есть вы хотите сказать, что у меня будет еще один шанс? (Глубоко дышит)»

Only an untruth, by the way, can get a person into a state of anxiety. A complete untruth is necessary. People get into a state of anxiety for lack of data or for untrue data.

Так вот, здесь, между прочим, мы имеем дело с огромным количеством аберрации, ведь что такое аберрация? Единственная произвольность, которая присутствует в аберрации, это время. И если вы сумеете убедить человека в том, что он уже никогда не вернется к тому, что у него когда-то было... что у него больше никогда не будет шанса стать молодым человеком, что у него больше никогда не будет шанса стать девочкой и самостоятельно выбирать свой жизненный путь, что у него никогда не будет других родителей, кроме тех, которые у него есть сейчас, что у него никогда не будет ничего другого, кроме того, что у него уже есть... что он посеял, то и пожнет; он посеял розы, но ему главным образом достаются их шипы. Если вы скажете это человеку, если вы убедите его в этом, то он, конечно же, начнет испытывать беспокойство.

The net result is that individuals — particularly people in their early twenties — are in a terrible furor. Their minds cannot settle to an ambition because they think they are shooting these dice just once. It is as if you were taking a fellow around a dice table and saying, “All right, now, all the dice you are ever going to play is right here. And we are going to give you one pass; you get to shoot the dice once. If you win on this one pass, you’re going to be easy and comfortable and life is going to be a song. But if you lose you’re going to be a hobo, bud, and that will be the end of you.” Do you see this gambler’s dilemma?

Между прочим, только ложь может заставить человека испытывать беспокойство. Для этого необходима чистой воды ложь. Люди начинают испытывать беспокойство либо из-за отсутствия данных, либо из-за ложных данных.

That is most people facing life, and that very anxiety is similar to the golfer who goes out and wraps his hands around the club, and he has read all the rule books and he knows he only gets one shot and then it goes on the score card. He doesn’t get that shot again, ever. And if he is convinced enough that this game is that serious and it is that important — dub. The ball goes bounce, bounce, bounce — not 220 yards down the fairway but right there at the tee. Then, of course, because of the stress of evaluation on the thing — he sees the ball has only moved three inches — he goes into apathy and stays there.

Итак, в результате всего этого люди, особенно те, кому двадцать с небольшим, просто сходят с ума. Они не могут решить, к чему стремиться в жизни, поскольку они думают, что у них есть лишь один шанс бросить эти игральные кости. Возьмите какого-нибудь парня, который играет в кости, и скажите ему: «Хорошо, вот это игральные кости, в которые ты сейчас сыграешь, и больше ты никогда не будешь играть в кости, мы позволим тебе бросить их один раз; ты сможешь бросить эти кости один раз. Если ты выиграешь в этот единственный раз, то ты будешь жить легко и с комфортом, это будет не жизнь, а малина; а если ты проиграешь, ты будешь бродягой, приятель, и тогда тебе конец».

We don’t see a very clean world around, as far as this trial and error is concerned. This is the “serious” button. This is a part of the “serious” button on an educational level. Seriousness says, “Life is serious, life is real, life is earnest, and the grave is the goal.” And a fellow looks at this and says, “Gee, it’s serious. I’m never going to get a chance to be a young man again — never.” “This one love is the only love and, boy, it’s been a sloppy one.” “I’m old now; I will never have a chance to write that great American novel.” There he is, in apathy, and he kicks off.

Видите, с какой дилеммой приходится иметь дело этому игроку в кости? Что ж, именно в такой ситуации находится большинство людей. Это похоже на беспокойство игрока в гольф, который выходит на поле, берет в руки клюшку для игры в гольф, – он прочитал все правила, и он знает, что у него есть право только на один удар, и после того, как он сделает этот удар, результат будет записан на его карточку. У него больше не будет возможности вновь сделать удар, никогда. И если он в достаточной степени убежден, что эта игра столь серьезна, и столь важна... бумс... мячик бамс, бамс, бамс – он не пролетает 200 метров по фервею, он по-прежнему лежит рядом. И тогда, конечно же... поскольку человек испытывает стресс, когда он оценивает ситуацию таким вот образом... он видит, что мячик откатился всего лишь на семь сантиметров, и погружается в апатию. Он так и остается в апатии.

I don’t know who dealt the cards this way some thousands of years ago, but they were obviously dealt this way. And here in Dianetics we have broken out a new deck. We found out that the old cards were marked. I don’t like to play with readers myself, unless I’ve got a better set.

Это... мы видим, что мир вокруг нас не является очень уж отклированным, в том, что касается действия методом проб и ошибок. Это кнопка серьезности, понимаете? Здесь мы отчасти имеем дело с кнопкой серьезности в сфере воспитания. Эта серьезность говорит: «Что ж, ты только... жизнь – серьезная штука, жизнь реальна, жизнь это не шуточное дело, и целью ее является могила». Вы смотрите на все это и думаете: «Ха, ну и ну, это серьезное дело. У меня уже больше никогда не будет шанса стать молодым человеком. Никогда. Эта одна любовь является единственной любовью, бог ты мой, и до чего же это была небрежная любовь. Я уже стар; у меня больше никогда не будет шанса написать этот великий американский роман». Апатия. Парень отдает концы.

So, there is the “serious” button right there: they say, “Well, you live once.”

Что ж, я не знаю, кто сдал нам карты таким образом тысячи лет тому назад, но очевидно, что они были сданы именно таким образом. Но в Дианетике мы раскрыли новую колоду. Мы обнаружили, что карты в старой колоде были краплеными. Мне не нравится играть краплеными картами, если они не мои.

You don’t have to add to it “What you do in this life is going to be kept in a big book and it’s going to be written down, every single thing that you do — particularly the bad things — and we are going to burn you for eternity if the marks come up wrong.”

Вот вам и кнопка серьезности – вам говорят: «Что ж, ты живешь только раз».

Actually, it is perfectly true that there are such “books.” Everything you do is written down in the book. You are the book. There you sit.

Вам незачем добавлять к этому: «То, что ты делаешь в этой жизни, будет записано в большой книге, все это будет записано, каждый твой поступок... особенно твои плохие поступки, и если записи в этой книге будут не такими, как надо, мы отправим тебя гореть на огне вечно».

But you get what this does to the “serious” button; this takes some of the smash out of that button. All of a sudden you can relax and roll out the typewriter and say, “Well, probably won’t be till next lifetime that I’ll ever find a publisher white enough to publish this thing, but I might as well get it started now and I’ll sort of have the idea kicking around. Maybe I ought to bury it someplace and go dig it up. I’ll have to be sure and keep these manuscript files in good order. I may get processed into remembering where I stuck ‘em.”

Вы знаете, такие книги действительно существуют, это чистая правда. Все, что вы делаете, записывается в такой книге. Вы являетесь этой книгой. И вот вы сидите. Но вы видите, что при этом происходит с кнопкой серьезности; это в какой-то мере лишает ее разрушительной силы. Парень вдруг расслабляется, он вытаскивает пишущую машинку и говорит: «Что ж, наверное, до следующей жизни мне вообще не удастся найти издателя, который был бы настолько благороден, чтобы опубликовать это произведение, но я все же могу начать сейчас, я могу заниматься этим делом и как бы набираться опыта. Может быть, я должен буду закопать это где-нибудь, а потом откопать. Нужно будет позаботиться о том, чтобы эти рукописи были в хорошем состоянии. Возможно, я получу процессинг и вспомню, где я их оставил».

It is very interesting that individuals occasionally turn up and tell me rather excitedly, “Hey, couldn’t we go find some buried treasure by running off a death or something — a buried treasure?”

Очень интересно, что ко мне иногда приходят люди и очень возбужденно говорят: «Эй, а мы можем найти какой-нибудь клад, если пройдем в процессинге смерть, или что-то в этом роде, и?.. Какой-нибудь клад».

“Sure .”

«Конечно».

“Well, why don’t we?” So I say, “I did.”

«Давайте же сделаем это».

They say, “You did? Well, wouldn’t the Foundation like to have a hundred billion dollars in doubloons or something of the sort?”

И я отвечаю: «Я это уже сделал».

I say, “No. No, we’re concerned with Dianetics. We’re not much interested in money because, you see, if you’ve got money you have to spend all your time protecting the money. You know what happened the last time you had money. And you don’t get any research work done and nobody gets well. You get as much money as you need.”

«Сделали?! Что ж, разве сотрудники центра не захотели бы иметь сто миллиардов долларов в дублонах или что-то в этом роде?»

And they say, “Well, wait a minute, you said you did this.”

И я говорю: «Нет. Нет, нас интересует Дианетика. Нас не очень интересуют деньги, поскольку понимаете... даже если у вас будут деньги, вам придется тратить все свое время на то, чтобы охранять их. Вы же знаете, что произошло в прошлый раз, когда у вас были деньги. И тогда мы не сможем заниматься исследованиями, и никому не станет лучше. Вы и так получаете столько денег, сколько вам нужно».

“Yeah. The only trouble is that the stuff was on a ledge of the sea floor which went out from Port Royal about a quarter of a mile, and a tidal wave came along and completely knocked the whole thing to pieces and it’s not there anymore; the charts are different.”

И мне говорят: «Постойте, вы сказали, что вы это сделали».

“Well, how do you know they’re different?”

«Да. Вот только все это находилось на шельфе примерно в полукилометре от Порт-Ройял, и приливная волна там полностью все разрушила, так что там ничего не осталось; карты теперь не те, что были раньше».

“Well, I’ll tell you why I know they’re different. I went down to the library and I took the chart I had and I compared it to the charts of Jamaica. It’s the chart of Jamaica for 1658, only the chart for Jamaica of 1949 shows that that whole point there has been wiped off by a tidal wave. So there’s nothing much we can do about it.”

«А откуда вы знаете, что они теперь не те?»

“Well, supposing you buried some treasure in this life and you could pick it up in the next life, and you could do this and you could do that . . .”

«Что ж, я скажу вам, откуда я это знаю, я просто пошел в библиотеку, взял карту, которая у меня была, и сравнил ее с картой Ямайки. Это карта Ямайки 1658 года, вот только на карте Ямайки 1949 года видно, что весь этот участок был разрушен ураганом. Так что мы в общем-то ничего не можем с этим поделать».

“Yes, yes.” We could be very platitudinous now and say “Yeah, there’s some treasure you can fix up in this life. You can get yourself up the tone scale so when you’re born again . . . Or you can straighten the world out so it’s a little easier to live in next time.”

«Что ж, допустим, вы закопаете клад в этой жизни, тогда в следующей жизни вы сможете его найти, и вы можете сделать то, вы можете сделать се...»

You have a vested interest in this society. Could I sell you a piece of tomorrow? You definitely do. How would you like to go through the childhood that you have just gone through? That would be a rough deal, wouldn’t it? If you don’t want to go through that childhood again, I can tell you what you can do. You can make darn sure that the public school systems for the first, second and third grade — your next parents — include a good intensive course in how to raise children by Dianetic principles. And we had better make sure that it is right.

«Да, да». Мы могли бы сейчас поступить очень неоригинально и сказать: «Да, вы можете сберечь кое-какие сокровища в этой жизни. И вы можете подняться по шкале тонов, чтобы когда вы снова родитесь... Или же вы можете привести этот мир в порядок, чтобы в следующий раз жить в нем было немного легче».

In the resolution of cases, then, you will find there is one button above all other buttons that is an interesting button; it does tricks. It is the “serious” button. When you start to consider things very, very serious, you are on your way down. An individual who considers driving a car serious business can consider it so seriously that he will have nothing but wrecks. That is where serious goes. Serious goes down into the accident band — upsets, mistakes and so forth — and it drops out of sight in that direction. How serious can you get? Dead! That is how serious you can get.

Понимаете, у вас есть корыстный интерес в том, что касается этого общества. Сумею ли я продать вам частицу будущего? У вас определенно есть этот корыстный интерес. Допустим... хотели бы вы снова прожить такое детство, какое вы только что прожили? Суровое испытание, а? Что ж, если вы не хотите, чтобы вам снова пришлось пережить такое детство... я могу сказать вам, что тут можно сделать. Вы можете сделать все возможное, чтобы в первых, вторых и третьих классах средней школы... а это будут ваши следующие родители... преподавали хороший, интенсивный курс воспитания детей в соответствии с дианетическими принципами. И мы должны будем позаботиться о том, чтобы это был правильный курс.

But that is not very serious now. So there isn’t anything terribly serious about the line.

Очень просто. Какой-нибудь молодой человек, который там сейчас учится, в один прекрасный день, вероятно, станет папой для кого-нибудь из присутствующих. Это на самом деле превосходный мир, если об этом подумать.

Take somebody who considers things in a very serious light: This person will take responsibility but he won’t execute it. In other words, his level of taking hold of responsibility — his ability to handle responsibility — is very poor, even when he says he is a very responsible fellow. He considers it too serious.

Таким образом, если говорить о разрешении кейсов, вы обнаружите, что есть одна кнопка, которая важнее всех остальных кнопок, это интересная кнопка; она позволяет делать замечательные вещи. Это кнопка серьезности. Когда вы начинаете относиться к вещам очень и очень серьезно, ваше дело табак, ваше дело табак. Если человек относится к вождению автомобиля как к серьезному делу, он может относиться к этому настолько серьезно, что будет постоянно попадать в аварии. Вот, к чему приводит серьезность. Серьезность приводит вас в диапазон, для которого характерно наличие несчастных случаев... расстройства, ошибки, и так далее... и затем все это пропадает из поля зрения, уходя в этом направлении. Насколько серьезным вы можете быть? Вы можете быть мертвым! Вот, насколько серьезным вы можете быть. Сейчас все это не очень серьезно. Хорошо. Нет ничего ужасно серьезного в том, что касается всего этого.

The biggest gag I have ever seen pulled is a first sergeant of marines. A first sergeant is not serious, but boy, he sure gets things done. It is an act and he knows it is an act.

Возьмите человека, который воспринимает вещи очень серьезно. Этот человек будет брать на себя ответственность, однако он не будет ее использовать. Иначе говоря, его уровень взятия ответственности, его способность справляться с ответственностью оставляют желать лучшего, даже если он говорит, что он очень «ответственный» человек. Понимаете, он относится к этому слишком серьезно.

Most anybody who is getting anything done really knows that it is not for blood — it is a game. Have you ever seen a college football team? They start hitting the line, they get broken legs and they grit their teeth and they are in there to do and die for dear old (their employers), but it is a game, and that is important. As long as life has the level of being a game, you can play it. But when it no longer has the level of being a game, it plays you. That is the difference between being the chess player and being the pawn. The difference between being the chess player and being the pawn is the player is playing a game on a relatively nonserious level and the pawn is being all the seriousness there is. The pawn is handled on the board by somebody else. The pawn is not cause; the pawn moves as it is moved by the environment, and that is all it is moved. And it is a very serious pawn.

Вы знаете, самая лучшая хохма, которую я когда-либо видел, была связана с первым сержантом морской пехоты. Он знает, что все это несерьезно, но бог ты мой, он совершенно определенно добивается, чтобы дело было доведено до конца. Это просто актерская игра, он знает, что это актерская игра.

When your chances in life start to get cut down and the amount of time which you have in order to execute a certain thing gets cut down, that thing becomes serious, doesn’t it? That is this one-life span hallucination. It is a very serious thing, this one-life span hallucination. It means it is now or never, and that makes a person almost immediately into a pawn.

Почти каждый, кто добивается, чтобы дело было доведено до конца, на самом деле знает, что это не вопрос жизни и смерти, это игра. И пока человек знает, что это игра... Вы когда-нибудь видели футбольную команду какого-нибудь колледжа? Эти ребята начинают игру, они ломают себе ноги, они скрежещут зубами, они готовы победить или умереть за дорогих... за своих работодателей... но это игра – вот, что важно. До тех пор, пока жизнь остается игрой, вы можете играть в нее. Но когда она перестает быть игрой, она начинает играть вами. Одно так же отличается от другого, как шахматист отличается от пешки. И отличие между шахматистом и пешкой заключается в том, что шахматист ведет игру на относительно несерьезном уровне, тогда как пешка – это сама серьезность. Пешкой на шахматной доске управляет кто-то другой. Пешка не является причиной; пешка перемещается туда, куда ее перемещает окружение, и больше никуда. И пешка очень серьезна.

There are individuals in this world who are under the concept that this is one life — being completely blinked out on both ends of the track, invalidated out — who are doing things, onerous things, despicable things, unnecessary and harmful things. If they knew that it was not just one life, they could get right up there into the level of nobility: “Okay, shoot me, you mugs. So what?”

Когда у вас в жизни остается меньше шансов... у вас остается меньше шансов и у вас остается меньше времени на то, чтобы что-то осуществить, вы начинаете относиться серьезно к тому, что вы хотите осуществить, не правда ли? Вот, к чему приводит эта галлюцинация, будто вы живете лишь один раз.

Some fellow says, “Well, if you don’t do so-and-so and so-and-so and so-and-so, we’re going to shoot you!” What threat have they got to offer? They are going to shoot you. Of course, they can also say they are going to shoot you painfully. But that is how serious they can be.

Это очень серьезная штука – галлюцинация, будто вы живете лишь один раз. Это значит – сейчас или никогда. И это почти сразу же делает из человека пешку.

I don’t think very many individuals would be forced into onerous and despicable courses if it weren’t for “how serious things are.”

В этом мире есть люди, думающие, будто они живут лишь раз, у которых оба конца трака совершенно скрыты бессознательностью и которые совершенно обесценены, и эти люди занимаются всякой всячиной, выполняют какую-то тяжкую работу, занимаются чем-то, что вызывает презрение, занимаются чем-то бесполезным и вредным. Если бы они только знали, что это не единственная жизнь, которая у них будет, они могли бы сразу же подняться до уровня благородства. «Хорошо, стреляйте в меня, вы, бандиты. Ну и что?»

Now, here is this one button. If you try to run this button you are going to find out that the most serious points of a lifetime (how serious can you get? Death! ) are going to be those points which have to do with deep failure on the part of other individuals or the death of other individuals or the destruction of possessions, things — in other words, it is a very serious damage level. That is seriousness. Those are the serious points of a person’s life. And it is from those points that he considers it serious and necessary to carry on the life continuum of something or somebody else. When he starts in a life his regret for his last death is usually pretty deep. He is busy regretting while he is dying and all sorts of things, because he says, just as he dies, “Well, this is the end.” And then he is up there at thirty thousand feet looking down at his body saying, “Well, there it is. I wonder how I got mixed up about this? I’m still alive. No, I’m not, I’m dead. Let’s see, what am I supposed to do now?”

Парень говорит: «Что ж, если ты не сделаешь то-то и то-то, то-то и то-то, то-то и то-то, мы тебя расстреляем!» Чем они могут вам угрожать? Тем, что они вас расстреляют. Конечно, они также могут сказать, что расстреляют вас так, чтобы при этом вам было очень больно.

I don’t know. I think somebody comes along about that time and hands you a little red guidebook or something of the sort. We haven’t investigated this very thoroughly.

Но это то, насколько серьезными они могут быть.

The point is, an individual starts in fresh and he doesn’t have any commitments in the present environment. But as long as he continues in this environment he collects commitments or life continuums. He keeps collecting these things and then he keeps carrying them on. And in view of the fact that Homo Sapiens is down about one hundredth of one millimeter above “I know not,” as far as his concept of himself, his mind and how he thinks is concerned — he hasn’t ever questioned this — he is in an interesting state of mind.

Вы знаете, я не думаю, что очень уж многих людей можно было бы заставить выполнять какую-то тяжкую работу, заниматься чем-то, что вызывает презрение, если бы не это «как все серьезно».

Somebody comes along and tells a man, “You’re sick of the hives because of the allergious ramifications of platitudinous strawberries, and the correction for this is anablistomine. It’s all physical, it’s all a physical universe.” And recently, in the last few decades, they’ve started saying, “Well, it’s kind of fashionable to support the church, but actually . . .” In the modern university you run into people and you say, “Is there such a thing as a human soul?” and they answer, “Don’t be dull, bud!”

Итак, вот эта кнопка. Если вы попытаетесь проходить эту кнопку, вы обнаружите, что наиболее серьезные моменты в жизни человека (насколько серьезным вы можете быть?., вы можете быть мертвым), наиболее серьезные моменты в жизни человека связаны с большой неудачей каких-то других людей, или со смертью других людей, или с разрушением того, что принадлежит человеку, каких-то вещей, иначе говоря – бумс – очень серьезный вред. Это серьезность.

People have gone that far. That is too far; it is about time somebody put a hydraulic jack under the whole works. They are looking at man on the “clay” basis: “There is no soul, there is no life, there is no knowledge beyond anything. You have to be taught everything you know. And it is all structurally physical. Nobility? Why, man has no nobility; he doesn’t have any interest in anybody else but himself. He runs exclusively on the first dynamic. Everybody knows that.”

Это и есть серьезные моменты в жизни человека. И именно в эти моменты человек начинает относиться к жизни серьезно, он решает, что теперь ему необходимо продолжать жизненный континуум чего-то или кого-то еще. Видите, как это происходит? Когда человек начинает новую жизнь, он, как правило, очень глубоко сожалеет о своей последней смерти. Он очень сожалеет об этом, когда умирает и все такое, он думает: «Что ж, – прямо в тот момент, когда он умирает, – что ж, это конец». И вот он на высоте девяти километров, смотрит оттуда на свое тело и думает: «Что ж, вот вам и пожалуйста. Интересно, как же это меня угораздило вляпаться во все это? Я все еще жив. Нет, я не жив, я мертв. Ну-ка посмотрим, что же мне теперь делать?» Я не знаю. Я думаю, что в этот момент кто-то появляется и вручает вам маленький красный путеводитель или что-то в этом роде. Но мы пока еще не исследовали это очень тщательно.

Those “everybody knows” phrases are just wonderful! “Everybody knows that everybody runs on the first dynamic. Everybody is out for himself; you know that” — until you start to process somebody and find out that he is out for everybody else but himself, and he is his own worst enemy.

Но суть вот в чем: вот человек, он начинает все с самого начала и у него нет никаких обязательств в том окружении, в котором он сейчас находится. Но по мере того, как он живет в этом окружении, у него появляются обязательства или жизненные континуумы. Он продолжает накапливать у себя эти штуки, он все продолжает и продолжает эти жизненные континуумы. И поскольку хомо сапиенс находится внизу, примерно на одну сотую миллиметра над состоянием «Я в неведении» в том, что касается его представления о самом себе, о своем разуме и о том, как он мыслит... он никогда не подвергал это сомнению... он находится в интересном состоянии ума.

If a person is taking himself seriously, he is solidly in the life continuum of somebody who is dead who is not himself. Swallow that one for a minute.

Кто-то приходит и говорит ему: «Ты болеешь крапивницей из-за аллергических последствий, вызванных банальной клубникой, и средством, которое позволит исправить это, является антиблистамин. Все является материальным, все является физической вселенной». И недавно людям начали говорить... в течение нескольких последних десятилетий людям начали говорить: «Что ж, это вроде как модно оказывать поддержку церкви, но на самом деле...» Вы подходите к кому-нибудь в современном университете и говорите: «Есть ли у человека душа?»

But take someone who is happy and carefree: He goes along, he falls flat on his face, he stumbles, he fails, he goes out and loses all the football games, he gets nothing but rejection slips, he lives on beans and wears rags. But he gets along fine.

И слышите в ответ: «Не будь дураком, приятель!»

Somebody comes around and says, “You know, life is serious. You ought to go to work, you ought to do this, you ought . . .”

Вот, как далеко они зашли. Они зашли слишком далеко. Сейчас, пожалуй, самое время поддеть все это гидродомкратом. Поскольку они исходят из того, что есть только плоть: «Нет никакой души, нет никакой жизни, нет никакого знания за пределами чего бы то ни было. Вы знаете только то, чему вас научили. Все имеет физическую структуру. Благородство? Что ж, в человеке нет никакого благородства; он не заинтересован ни в ком, кроме себя самого; он действует исключительно по первой динамике. Это всем известно».

“Why?“

Такие фразы типа «Это всем известно» – это просто замечательные фразы.

If this happy, carefree fellow thought it was worth doing, he would pitch in and do a bang-up job on it.

«Всем известно, что все действуют по первой динамике. Каждый живет ради самого себя; вы же это знаете». Но вот вы начинаете проводить процессинг кому-нибудь и обнаруживаете, что этот человек живет ради всех остальных, но только не ради себя; вы обнаруживаете, что для самого себя он является самым злейшим врагом.

But do you know what a person gets very early in life? He gets the deep responsibility of carrying on for somebody else who is dead and then he is serious. Then he has to take himself seriously. He isn’t himself anymore. Now he has to take this death seriously. He has to take people seriously and he has to take these problems seriously because they are not his problems. He has entrusted himself with them, and in view of the fact that he has entrusted himself with them he must of course take them seriously. And death is a serious thing; death is as serious as you can get and if death is very serious, then he has to be very serious. So of course he will fail.

Если человек относится к себе серьезно, значит, он крепко засел в линейном континууме кого-то, кто умер, кто не является им самим. Проглотите-ка вот это!

But the point is, he moves over there into the other person’s continuum. From that point on he takes life pretty seriously. Who is he taking seriously? He is taking that dead person seriously.

Человек «В» счастлив, беззаботен... счастлив, беззаботен... Вот он идет по жизни, он терпит фиаско, он спотыкается, он терпит неудачу, он вступает в игру, он проигрывает во всех футбольных матчах, он везде получает от ворот поворот, он живет на хлебе и воде, ходит в лохмотьях. Дела у него идут нормально.

He is playing the role for its evaluation in the modern world, and the evaluation in the modern world says, “Poor old George. He only had one chance. He got born and he had a tough time and he struggled and he tried this and that and he had these few small successes. But he had these ambitions, and then one day he died. And he’ll never have another chance.”

Вы приходите и говорите: «Ты знаешь, жизнь – серьезная штука. Тебе нужно работать, тебе нужно делать то-то и то-то, тебе нужно...»

So the fellow sighs and says, “That’s rough! Well, here I go,” and he moves over on to the dead man’s life continuum.

И он спрашивает: «Зачем?»

You can put it down in your little book that any time an individual takes himself very seriously he is carrying on the life continuum of another individual in this lifetime. Also, if he carries on very, very seriously, he will be sure to fail, because “serious” is way down tone.

Что ж, если бы этот парень думал, что оно того стоит, он взялся бы за работу засучив рукава и добился бы превосходных результатов, занимаясь чем-нибудь другим. Но знаете, что с ним происходит в самом начале его жизни? Он принимает на себя огромную ответственность: он продолжает жить ради кого-то, кто уже умер. И с этого момента он становится серьезным. С этого момента ему приходится относиться к себе серьезно. Понимаете, он больше не является самим собой. Теперь он должен относиться к этой смерти серьезно. Он должен серьезно относиться к людям, которые его окружают, он должен серьезно относиться к этим проблемам, поскольку это не его проблемы. Он взял эти проблемы на себя, и поскольку он взял их на себя, он, конечно же, должен относиться к ним серьезно. И смерть – это серьезная штука, смерть. Это чрезвычайно серьезная штука, а если смерть – это очень серьезная штука, то и ему нужно быть очень серьезным. Так что он, разумеется, терпит неудачу. Но суть вот в чем: он перемещается вот сюда, в континуум человека А. И начиная с этого момента он относится к жизни довольно серьезно. Но к кому он относится так серьезно? Человек В относится серьезно к человеку А. Он играет эту роль в соответствии с тем, как все это оценивает современный мир. И вот, как все это оценивает современный мир: «Бедняга А. У него был только один шанс. Он родился, ему было тяжело, он старался изо всех сил и... что ж, он пробовал то и се, пару раз он добился небольшого успеха, но у него были все эти стремления, и затем он умер. И у него больше никогда не будет шанса».

And the way to get this individual straightened out is to take an assay of his goals, one after the other, find out what these goals amount to and then find out who had them. The individual quite often will be able to just sort himself out kind of in a blur, and be very upset for two or three days and then all of a sudden find out what his own goals are, without blowing any grief charges. That is interesting, isn’t it? It will occasionally happen like this.

Человек В говорит: «Эх! (Вздыхает.) Это жестоко! Что ж... (вздыхает)... вот так-то». И он перемещается в линейный континуум человека А, вот вам и пожалуйста.

Set the person up on something like this: “Name five things in the past of which you were afraid. Name five goals you had in the past.” Have him write those down. “Now name five things in the present of which you’re afraid. Now name five things in the present that you’re trying to get accomplished on a goal basis that are desirable. Now name five things which you would like to accomplish in the future, and give us five fears — why you don’t think you’ll be able to accomplish them.”

Вы можете записать в своем маленьком блокноте, что всегда, когда человек относится к себе очень серьезно, он продолжает линейный континуум какого-то другого человека в этой жизни. И еще кое-что: если человек продолжает чей-то линейный континуум очень серьезно, если он делает это очень и очень серьезно, то можно не сомневаться, что он потерпит неудачу, поскольку «серьезность» находится очень низко на шкале тонов.

He writes all these things down and he looks over the spheres of these various things.

Существует два способа привести в порядок этого человека. Во-первых, вы можете проанализировать его цели, одну за другой, выяснить, к чему эти цели сводятся, а затем вы можете узнать, у кого были эти цели. И вы знаете, довольно часто человек при этом оказывается в состоянии просто взять и разобраться с самим собой, он будет как в тумане, два-три дня он будет очень расстроен, а затем он вдруг поймет, каковы его собственные цели, при этом вам не придется добиваться исчезновения каких-то зарядов горя. Интересно, не правда ли? Иногда это будет происходить таким вот образом.

We have a new chart — the Chart of Attitudes. It has twelve columns, and it is the “button chart,” actually. It gives you all these buttons and all the gradations of these buttons.

Вы просите его написать примерно вот что: «Назовите пять вещей из прошлого, которых вы боялись. Назовите пять целей, которые у вас были в прошлом». Пусть он запишет все это. «Так вот, назовите пять вещей, существующих в настоящем, которых вы боитесь. Так вот, назовите пять вещей, которых вы пытаетесь добиться в настоящем,

But you have him look at these goals and these things he is afraid of and then you say, “Now, who else, besides yourself, might have been afraid of this? Who else might have wanted to have done this in the past?” Take the past category. “Whose ambitions were these?”

– целей, достижение которых было бы желательным. Теперь назовите пять вещей из будущего, которые вы хотели бы сделать, которых вы хотели бы добиться в будущем, и назовите пять вещей, из-за которых вы боитесь, что не сможете этого добиться».

He will occasionally say “Mine.” Don’t challenge him, particularly. They may or may not be his.

Что ж, теперь он полностью готов, он записывает все это: он рассматривает области, соответствующие этим различным вещам.

But take up those goals and take those fears one after the other and all of a sudden he will say, “Well, it’s Grandpa Jenkins. Grandpa Jenkins wanted to sell horse liniment. That’s why I’m down here on the stand every day selling horse liniment. Well, that’s silly. And you know, I’ve had an awful time selling horse liniment. I’m not able to unload a bottle of it. But of course I’ve got to do it. But I don’t have to do it now.”

У нас есть новая таблица, Таблица отношений. В ней есть двенадцать колонок, на самом деле эта таблица основана на кнопках. В ней вы видите все эти кнопки и градиентные уровни этих кнопок.

Now, you will all of a sudden find one thing that was a goal and one thing that was a fear of his and which were another person’s too. And he will kick off the other person’s and think he has kicked off his own. He will be unhappy for two or three days and then suddenly he will revert back to his own goal.

И вот вы заставляете человека посмотреть на все это... посмотреть на те вещи, которых он боится, и затем вы говорите: «Так вот, минутку. Кто еще кроме вас, возможно, боялся этого? Кто еще, возможно, хотел сделать это в прошлом?» Вы рассматриваете это применительно к прошлому. «Чьи это были стремления?»

Who is it? This is the game of “Who is it?” “Is it me or is it A?” This is the game of “Who’s dead?” And this is the game of “Well, what was your ambition?”

Иногда человек говорит: «Мои». Что ж, не нужно высказывать особого сомнения в правильности его ответа. Возможно, это его стремления, а возможно и нет.

I imagine you will find individuals all broken down — people who are middle-aged today — because they can’t go on manufacturing buggy whips. They feel like life isn’t worthwhile because they can’t manufacture buggy whips. But it was Grandpa Smith who was trying to manufacture buggy whips and they can’t, of course, continue his life because his whole life, everybody said, was in buggy whips. You will find this the case on an ambition, and all that sort of thing.

Возьмите эти цели, одну за другой, возьмите эти страхи, и вдруг человек скажет:

You will also get this kind of a situation taking place: You will be able to rehabilitate somebody’s goals, somebody’s future, on a very simple assay like this and find that they go on doing what they have been doing, although it isn’t an ambition of theirs — but they do it about three times better. They don’t have the responsibility to the dead person for doing a good job. And believe me, there is nobody harder to be responsible to than somebody who has kicked the bucket. You can’t go out in the orphan asylums and keep sticking every little child and saying, “Is your name Smorgasbord?”

«Что ж, это дедушка Дженкинс. Дедушка Дженкинс хотел продавать конский линимент. Вот почему я прихожу в этот ларек каждый день и продаю конский линимент. Что ж, это глупо. И знаете что? Мне чертовски трудно продавать конский линимент, я не в состоянии сбагрить ни одной бутылки с этой штукой. Но конечно же, я должен этим заниматься. Но теперь мне необязательно этим заниматься».

“No.”

Внезапно вы обнаружите, что у него было что-то, что было целью, и еще что-то, что было страхом, – как его самого, так и другого человека. Он избавится от тех целей и страхов, которые принадлежали другому человеку, и будет думать, что избавился от своих собственных. В течение двух-трех дней он будет несчастлив, а затем он вдруг вернется к своей собственной цели.

You can’t go down the line through all the maternity wards and say, “Does anybody here have a child who used to be Joe Smorgasbord? You see, I promised Joe — I owe him five dollars.”

Кто это? Это игра под названием «Кто это?» «Это я или это человек А?» Это игра под названием «Кто умер?» И это игра под названием «Что ж, каково было ваше стремление?»

I ran into a case not very long ago of a little girl — this was reported by a minister — in a small country community who had the most interesting line of chatter. She was quite rational, but every once in a while she would tell her mother very sadly (she was only about five or six), “Say, I wonder how my children are doing.”

Я думаю, вы столкнетесь с людьми средних лет, которые сегодня совершенно сломлены из-за того, что они больше не могут заниматься производством кнутов для повозок. Вы действительно столкнетесь с такими людьми, и у них будет... ну-ка посмотрим, что это за сфера деятельности... нумизмология, в нумизмологии это называется преграждением. Ух ты, я только что это придумал. Вы знаете, это довольно неплохо... преграждение. Эй, давайте напишем научный доклад на эту тему, подпишем его и отправим. Они на это клюнут. Преграждения. Это не то же самое, что сдерживание.

Mother would say, “Ha-ha, you go on out and play with your dolls.”

Да, эти люди чувствуют, что жизнь не стоит того, чтобы жить, поскольку они не могут заниматься производством кнутов для повозок, дедушка Смит пытался заниматься производством кнутов для повозок. Так что человек, конечно же, не может продолжать его жизнь, поскольку вся его жизнь заключалась в кнутах для повозок – так все говорили. Вы увидите, что дело обстоит именно так... стремление и все такое.

Finally this little girl became very morose. They took her to see the local minister, and the local minister took her in back and asked her what was up. She was very evasive for a while. (A child has an awful time trying to get into communication with low-tone-scale people, such as adults.) Finally she figured out that she could trust him enough, and she said her name was so- and-so, her husband’s name was so-and-so, her children’s names were so-and-so, so-and-so and so-and-so, her address was such-and-such and she was very worried how her husband could possibly get along with the children and so forth. She was quite concerned about it.

Вы столкнетесь еще и с такой вот ситуацией. При помощи такого вот очень простого анализа вам удалось реабилитировать цели человека, его будущее, но вы видите, что он продолжает заниматься тем, чем занимался и до этого, хотя это и не является его собственным стремлением, однако теперь человек делает это раза в три лучше, чем раньше. Теперь он не несет ответственность перед умершим человеком за то, чтобы выполнять работу как следует. И поверьте, труднее всего нести ответственность перед кем-то, кто уже отдал концы.

The minister said, “What town was that?” and it was only about a hundred miles from there.

Вы не можете ходить по сиротским приютам, останавливая каждого ребенка и спрашивая: «Тебя... тебя зовут Сморгасброд?»

So the little girl was let go home — instead of being locked up — and the minister got in his car and drove up to this town and made inquiries. The woman had died at the hour and minute that the little girl had said. This was her husband. The family wasn’t getting along too badly; he had gotten married again in the ensuing six or seven years. The children were doing fine;

«Нет».

The minister got all of the data, including how well was her clock being taken care of, the livestock by name — everything. He took it back home and called in the little girl, feeling very, very respectful, and he said, “I wanted to tell you your children are doing fine.”

Вы не можете ходить по всем родильным палатам и спрашивать: «У кого-нибудь здесь есть ребенок, который был Джо Сморгасбродом? Понимаете, я обещал Джо... я должен ему пять долларов».

She thanked him so much for all the good news and she said, “All right, then I can forget about it,” and she promptly did. From then on she went on acting as any other child and never mentioned the subject again.

Не так давно я столкнулся с одним кейсом, это была маленькая девочка. О ней сообщил один священник. Эта девочка жила в одном небольшом поселении, и она говорила очень интересные вещи. Она вела себя вполне рационально, но время от времени она очень печально говорила своей матери... ей было всего лет пять или шесть... и она говорила: «Послушай, интересно, как поживают мои дети». И ее мать говорила: «Ха-ха, пойди поиграй со своими куклами».

The minister wrote it in to the church headquarters and it kicked around for quite a while and it finally appeared over his byline in a little booklet on curiosities of this and that.

В конце концов эта девочка стала очень угрюмой, очень угрюмой. Тогда ее привели к местному священнику, тот отвел ее к себе и стал расспрашивать: какое-то время она совсем не хотела с ним разговаривать. (Понимаете, этой девочке было очень тяжело, когда она пыталась вступить в общение с людьми, находящимися низко на шкале тонов, такими, как взрослые.) Но в конце концов она решила, что может доверять ему в достаточной степени, и она сказала ему, что ее звали так-то и так-то, ее мужа звали так-то и так-то, ее детей звали так-то и так-то, так-то и так-то, так-то и так-то, ее адрес был такой-то и такой-то, и ее очень беспокоило, как он вообще управляется с детьми и так далее, ее это очень беспокоило. И священник спросил:

But I have had some correspondence with several people who have had this sort of thing turn up. There are a lot of them, but people know better than to mention them too widely.

«Какой это был город?» Что ж, этот город находился всего лишь в полутораста километрах от них, или что-то около этого.

What is reality? Reality is agreement. What is insanity? Insanity is not agreeing with somebody else’s reality. The commonest phrase in the language is “You’re crazy.” We have a hard enough time agreeing on the fact that every election we are supposed to elect Democrats or something; we have a hard enough time agreeing on the fact that everybody should have an electric refrigerator, that the men should wear pants and the women dresses. These are wild points of agreement, by the way, but we have managed them. Yet we still have, as one of the commonest phrases in our conversation, “You’re crazy!”

Итак, этой девочке позволили вернуться домой, вместо того, чтобы посадить ее под замок, а священник сел в свою машину, приехал в этот город и навел справки. Да! Она умерла именно в тот час и в ту минуту – это совпадало с тем, что сказала девочка. Это был ее муж. Дела у этой семьи шли не так уж и плохо. Он снова женился – за те шесть или семь лет, которые прошли после ее смерти. У детей все было в порядке. Священник собрал все данные, он узнал даже, насколько хорошо заботились о ее часах, узнал обо всем их домашнем скоте, поименно... он собрал все данные. Затем он вернулся домой, вызвал к себе эту девочку – он вел себя очень и очень почтительно – и сказал: «Я хотел сообщить тебе, что у твоих детей все в порядке». Она от всей души поблагодарила его за хорошие новости и сказала: «Хорошо, тогда я могу забыть об этом». И она быстро обо всем этом забыла. И с тех пор она вела себя как обыкновенный ребенок, она больше никогда об этом не упоминала.

People say this particularly to little children. They are easily sat on. They are small; they fit in the chair easily and you can sit on them quite easily. A little child starts to tell about a dream he has had and he says, “And I dreamed I was standing there in the crib and a dinosaur stuck its head over and it bit me in half! “

Священник написал обо всем этом в управление конгрегационалистской церкви, эта информация довольно долго циркулировала тут и там, и в конце концов на основе сделанных им записей была напечатана статья в одной брошюре, в которой рассказывалось о всяких любопытных вещах.

“That’s all right, dear, it’s just your imagination. (Let’s make sure you’re very sleepy and groggy so this will be hypnotic.) This is just your imagination. Now, you understand that?”

Я переписывался с несколькими людьми, которым довелось столкнуться с подобным явлением, и таких людей много, но они не так глупы, чтобы распространяться об этом.

“But it’s so real!” “It’s just your imagination.”

Что такое реальность? Реальность – это согласие. Что такое безумие? Безумие – это несогласие с чьей-то реальностью. Самая распространенная фраза в языке это «Ты с ума сошел». Нам довольно трудно согласиться с тем, что на каждых выборах мы должны выбирать демократов, нам довольно трудно согласиться с тем, что у каждого должен быть электрический холодильник, нам трудно согласиться с тем, что все мы должны носить брюки... что мужчины должны носить брюки, а женщины – платья. И между прочим, все это довольно дикие вещи, чтобы с ними можно было согласиться, однако нам это удалось. И тем не менее одна из наиболее распространенных фраз в наших разговорах это «Ты с ума сошел!»

Now they have invented another one: dream analysis. They have said that if you only tell somebody your dreams it will expose all of your second dynamic events. So you mustn’t tell anybody your dreams because then they will find out.

Итак, кто-то приходит и говорит... особенно, если это ребенок... на него легко насесть, – ему легко заткнуть рот, – он маленький, он запросто умещается на стуле, так что на него легко насесть... ребенок приходит и начинает рассказывать вам о своем сне, он говорит: «Мне приснилось, что я стоял в кроватке, а динозавр просунул свою голову и перекусил меня пополам!»

And then people say, “Children’s imaginations have to be sat on all the time.” (You don’t let them get away with that stuff; it is too restimulative!) So they manage to turn off the spigot on this line of communication by the time a child is three, four, five — something like that. About the time he learns how to talk they manage to turn it off. All I can say is that there have been a bunch of cowards dying in the last few generations — they are scared to remember it!

«Все в порядке, дорогой, это просто твое воображение. Давай-ка мы позаботимся, чтобы ты был очень вялый и слабый, и тогда это станет для тебя гипнотическим внушением – это просто твое воображение. Так вот, ты это понимаешь?»

This mechanism of going out of valence every time you die is fascinating. That is a nice, pat little mechanism: you die, you go out of valence. It is very interesting going back down the track flicking back into valence all the way down the line — painful too, sometimes.

«Но это было так реально!»

The point is that I am almost sure that not too many generations ago — maybe five hundred generations ago — man had a direct recall on the whole thing. Then somebody could make a quick buck by turning it off and they did. But I’m sure that that is the case.

«Это просто твое воображение».

I get the spooky feeling every once in a while that this used to be common computation — that we would sit around a campfire and somebody would say, “Well, I remember a caribou I shot seventy-five winters ago; it was up on that river. It was pretty hard packing him down, and I haven’t been up there this life, but you’ll find that there’s a sort of a ravine there, and if you can manage to slide him into the ravine you can bring him down the creek.”

Так вот, психоаналитики придумали еще кое-что: анализ снов. Они говорят, что стоит вам рассказать кому-нибудь свои сны, и это укажет на все события в вашей жизни, связанные со второй динамикой. Так что вы не должны никому рассказывать о своих снах, иначе другие люди узнают о вас всякие вещи.

The other hunter would say, “Thanks,” and never question it.

«Воображение детей необходимо постоянно душить». Не допускайте, чтобы это сходило им с рук. Это слишком сильно рестимулирует!

So it is something for you to think about. It is sort of creepy when you start thinking about it, though, because you become sure it is there.

Так что нам удается просто как бы перекрыть кран в этой коммуникационной линии к тому времени, когда ребенку исполняется года три-четыре, или пять лет... что-то в этом роде. Примерно к тому времени, когда он начинает говорить, мы умудряемся перекрыть этот кран. И все, что я могу сказать, это, бог ты мой, какие же трусы умирали в последние несколько поколений. Они боятся вспоминать все это!

But what would you be betraying or violating if you remembered all the way back down the track by Straightwire? What would you be violating in the terms of life continuum and living on somebody else’s death? Whose integrity would you be violating if you suddenly said there were more than one life? Whose goal was it to have only one life? That is something for you to think about. Who would you be betraying if you suddenly said “Well, I can remember all the way back down the track?”

Так вот, это очень интересно, что данный механизм, в силу которого вы выходите из вэйланса каждый раз, когда умираете... и между прочим, это славный маленький механизм, который вам очень кстати: вы умираете и выходите из вэйланса, понимаете. Это очень интересно возвращаться по траку и снова входить во все эти вэйлансы, которые были у вас на всем траке; порой это бывает еще и болезненно.

We just had an incident of it at the Foundation. One of the auditors was processing a fellow and he found the preclear to be a wide-open case. He went back the next day, the next session, and the fellow was completely occluded. One postulate had been made. He worked the fellow for two and a half hours before he could even start to crack this case again.

Но суть вот в чем: я почти уверен, что не так много поколений тому назад... может быть, пятьсот поколений тому назад... вы могли вспоминать свои прошлые жизни напрямую. Но затем у кого-то появилась возможность лишить вас этой способности, чтобы быстренько заработать денег, – именно так этот кто-то и поступил. Я уверен, что дело обстоит именно так.

All of a sudden just one proposition was going to be made. This preclear’s thing was “I’m afraid you’re going to take my blindness away from me,” so he turned off all his perceptics. And they all turned on again the moment the auditor found this postulate and ran it out.

Иногда у меня появляется такое жутковатое чувство, что такой расчет был широко распространен. Кто-нибудь сидел возле костра и вы говорили: «Что ж, я помню, что семьдесят пять зим тому назад я подстрелил одного карибу; это было в верховьях вон той реки. И он был слишком тяжел... мне было слишком трудно тащить его вниз, я еще не был в том месте в этой жизни, но там есть что-то вроде ущелья, и если ты сумеешь спихнуть его в это ущелье, то ты сможешь протащить его по ручью».

What blindness was this man carrying forward? It was his brother’s. His brother died in an automobile accident. That one he mustn’t give up. So he turned off all of his perceptics and everything else, loused up his whole case thoroughly. But it could be loosened up in about a split second, if one found the right postulate.

И другой охотник говорит: «Спасибо». Он вообще не подвергает это сомнению.

That may give you a little better idea of what an occluded case is. If this individual were to give up his aberrations he would be betraying somebody else whose life he is continuing. So when somebody comes along and asks him to give up his aberrations he says, “No! “ The funny part of it is that he will give up any of his own aberrations, and those are the ones you will get. But he won’t give up somebody else’s that he is holding for them. These are granted to him in trust. Unless you can find the initial postulates on the thing you are going to have a rough time. Sympathy is one of the ways you get into it; running the emotional curve is another one — postulates turn up out of these things — and also you can get into it by running effort itself.

Да. Так что вам стоит немного поразмыслить над этим. Однако, когда вы об этом думаете, у вас как бы мурашки начинают ползти по спине, поскольку у вас появляется уверенность, что все это так и есть.

Maybe you know a little bit more about cases and maybe you know a little bit more about people now. These studies, particularly the last few weeks, have jelled remarkably. The amount of simplification has been quite remarkable. Also, the method of doing this has become much simplified.

Но кого вы предадите, или какие обещания вы нарушите... что вы нарушите, если при помощи прямого провода вспомните весь свой трак? Что вы нарушите в плане жизненного континуума, в плане продолжения жизни после чьей-то смерти? Чью целостность вы нарушите, если вдруг скажете, что человек живет только один раз? Чья это была цель – иметь только одну жизнь? Это кое-что, о чем вам следует поразмыслить, кое-что, о чем вам следует поразмыслить. Кого вы предадите, если вдруг скажете: «Что ж, я могу помнить весь свой трак»?

I don’t want to overrate this workbook I am working on because it may take more work by the auditor than I think it will, but this workbook will make it possible for the auditor to pilot down these fifteen acts with much less ardure. Auditing will operate on more of a consulting basis. They ask you what is meant by this and how does that work. Maybe they say, “I don’t get anything about this Lock Scanning myself; I just can’t seem to get it.” You find out if they can lock-scan or not, fix them up, run a curve for them, show them what a curve is — demonstrate it.

Вы знаете, что человек... у нас тут только что был один случай. Дон проводит процессинг одному парню, и, кстати, проводит очень хорошо. И он обнаружил... у этого человека был широко открытый кейс. Но вот он приходит на следующий день, на следующую сессию, и оказывается, что его кейс совершенно закупорен. Он сделал один постулат. После этого Дону пришлось работать с этим парнем в течение двух с половиной часов, прежде чем он смог снова начать раскалывать этот кейс... это очень огорчает.

Sitting down with a preclear and running out his case phrase by phrase hour after hour, hour after hour, is not so good. If you could be sure that you would only have to audit a case fifteen to twenty-five hours with deep, on-the-couch processing, you would be very happy to tackle any case that walked up to you. I know that. But if somebody asks you to keep on going and you look ahead down the track and see five hundred hours on this line, you have qualms. Just maybe, it is now down to a point where, if you simply advise somebody what can be done and what exists, you can give him a copy of this book and answer a few questions for him — maybe take an hour of your time — and he all of a sudden gets well. Although they will kick you in the teeth later because you tried to help them, I am sure you would like to do that! That is all we have been trying to move toward.

Этот человек вдруг сделал одну вещь. Этого джентльмена сейчас здесь нет. У него появилась такая вот мысль: «Я боюсь, что ты отберешь у меня мою слепоту». Так что он взял и отключил все свои восприятия. И все они снова включились, по словам Дона, в тот самый момент, когда он нашел этот постулат и убрал его.

You might find it a little bit of fun to carry forward the process which I gave you of assaying five fears and five goals of the past, five fears and five goals of the present, five fears and five goals of the future, and then tying them up with other people who are no longer in our midst or who are in our midst and have failed badly. Why don’t you try it?

Что это за слепота, которую человек несет вперед по траку? Он несет вперед по траку слепоту своего брата, слепоту своего брата. Его брат погиб в автомобильной аварии. Он не должен расставаться с этой слепотой, понимаете? Так что он берет и отключает все свои восприятия и все на свете, он приводит свой кейс в совершенно паршивое состояние, но если вы найдете правильный постулат, вы вернете его кейс в нормальное состояние за долю секунды.

Once, a couple of years ago, I spent ten consecutive evenings in Washington, D, talking to the superstrata of the upper crust of, as they humorously called it, mental healing — the best they had. We had a crew of auditors upstairs who were instructing them and processing them after they had listened to a little introductory talk. It was sort of an easy talk, like “The goal of life is survival. Man has several dynamics; he is not just interested in himself.” I would get to that point every evening when I gave this talk — it was the same talk — and then they were supposed to go on and see how auditing was done. But they never moved out of the front room.

Дам вам некоторое представление... возможно, это несколько лучше объясняет, что представляет собой закупоренный кейс.

Every evening I had the argument “Well, how do you know that man is not only interested in himself? Now, according to Jung . . .” and I would get a bunch of unproven, unsubstantiated opinions which had nothing to do with phenomena. I would try to explain the difference between phenomena and opinion.

Если бы этот человек отказался от своих аберраций, он предал бы кого-то, чью жизнь он продолжает. Кто-то приходит и просит человека отказаться от своих аберраций, и человек говорит «Нет!» Вот, что забавно: он откажется от любых своих аберраций – именно до этих аберраций вы и сумеете добраться. Но он не откажется от аберраций другого человека, которые он сохраняет у себя ради этого человека. Эти аберрации были доверены ему. И если только вы не найдете первоначальные постулаты, имеющие отношение ко всему этому, вам придется чертовски трудно. Сочувствие – это один из способов, при помощи которого вы можете добраться до всего этого, прохождение эмоциональных кривых – это еще один такой способ... постулаты появляются и выходят из всего этого... и кроме того вы можете проходить само усилие.

Dr. Frieda Fromm-Reichmann, at one of those meetings, turned around to a doctor of biology and said, “Please, Doctor, please tell me that a baby cannot hear in the womb!” So he told her and she was happy. Only he didn’t know. As a matter of fact, a doctor in practice who is on the ball knows very well that you can hear a baby cry through a stethoscope. Very often, before a baby is born, you can hear the baby cry without any stethoscope or anything else. Mothers are quite often very startled!

Ну хорошо. Возможно, теперь вы несколько больше знаете о кейсах, и возможно, теперь вы несколько больше знаете о людях. Я знаю, что в последние... особенно в последние несколько недель результаты, полученные в ходе этих исследований, приняли гораздо более определенную форму. Все это было в значительной степени упрощено. Кроме того, метод работы со всем этим в значительной степени упростился. Я не хочу переоценивать этот сборник упражнений – возможно, все это потребует большей работы от одитора, чем я думаю, однако данный сборник упражнений позволяет одитору провести преклира через эти пятнадцать действий с гораздо меньшими трудностями. Одитинг становится больше похож на консультирование; преклир спрашивает вас, что имеется в виду под тем-то и тем-то, и как работает то-то и то-то? И возможно, вы скажете... что ж, человек говорит: «Я ничего не понимаю в этом сканировании локов; я просто никак не могу этого понять». Вы выясняете, может этот человек сканировать локи или нет. Приведите его в порядок, пройдите с ним кривую, покажите ему, что представляет собой кривая... продемонстрируйте ему это. Демонстрация. Вам нравится это делать; это забавно.

They never even knew of the phenomena of extended hearing. Any time an individual is very frightened, he gets extended hearing. You can take common hypnotism and you can extend a person’s hearing by hypnotic command to a point where he can hear a bus coming two or three blocks before you hear it coming — yet his hearing is normal under normal conditions.

Вы сидите с преклиром и прорабатываете фразу за фразой, вы работаете с ним час за часом, час за часом – это не очень-то приятно. Но если бы вы наверняка знали, что вам нужно будет провести преклиру всего лишь от пятнадцати до двадцати пяти часов глубокого процессинга, такого процессинга, при котором преклир лежит на кушетке, то вы с величайшей радостью взялись бы за работу с любым преклиром, который к вам приходит. Я это знаю. Пятнадцать, двадцать пять часов... и вы знали бы, что к концу этого времени вы завершили бы работу с его кейсом. Но если кто-то просит, чтобы вы продолжали с ним работать, а вы понимаете, что с этим человеком вам придется работать пятьсот часов, то вам станет не по себе. Что ж, возможно... и я... только возможно, что это будет выглядеть так: вы вдруг рассказываете человеку, что вы можете сделать, рассказываете о том, какие явления тут существуют, а затем вы просто даете ему книгу, отвечаете на парочку его вопросов, возможно, вы потратите на это один час своего времени, и человек вдруг становится здоровым. И хотя он потом даст вам по зубам, поскольку вы попытались ему помочь, я уверен, что вам понравилось бы действовать таким образом. Это все, чего мы пытаемся добиться.

You can check this up. You could set it up as exact experiments. This is one of the oldest tricks known to charlatans and quacks of the mind — extended hearing. But these people, the top of the field in “mental healing,” didn’t know it. So at the end of that ten days I was sorry I had come to Washington.

Возможно, вам покажется несколько забавным проводить процессинг, о котором я рассказал вам сегодня вечером, когда вы проводите анализ пяти страхов и пяти целей из прошлого, пяти страхов и пяти целей, существующих в настоящем времени, пяти страхов и пяти целей из будущего, а затем увязываете все это с другими людьми, которых уже нет с нами, или которые все еще с нами, но потерпели серьезную неудачу. Почему бы вам это не попробовать?

I converted one man, who occasionally even today sends a preclear around. He recommends Dianetics to people. It is not for him, but he and I have an understanding. I happen to know more about mysticism than his mentor, Krishnamurti, knows; I am a better mystic than Krishnamurti. But I wasted those days and ever since that time I have just said, “Well, it’s wasted time,” as far as talking to psychiatrists about Dianetics is concerned.

Так вот, в следующий понедельник, вечером... Где находится этот притон?

You know what we ought to do for a future program at the Foundation? People see in terms of black and white: yes, no; can, can’t. A person can’t see and all of a sudden he can see — they know something has happened. Aristotle laid this down and people have believed it ever since. If a person has been bedridden and all of a sudden walks, people think that is really something. So we want to carry forward an unpaid research program here. We will work as hard as we can to get people, for instance, who have been in a wheelchair with arthritis, people who are blind (but have not had their eye corneas or lenses removed) and so on, the type of case where something is a complete shut-off — and we want to turn it on.

Вичитский университет.

Now, I personally do not know how many blind people will suddenly be able to see again. I don’t know whether it will be ten, twenty or fifty out of a hundred. It has not been possible for us to undertake research of this character in any broad magnitude because it is fantastically expensive. (And everybody knows research money in the United States goes to people who sit around in chairs and read papers by other people who are sitting around in chairs, who then pass the papers on to other people who are sitting around in chairs, and who all attend all the society meetings and keep their records and files straight. That is research in the United States.)

Женский голос: А это не будет открытое собрание.

We will have this self-help book I’m working on. It will permit a research program to go forward broadly for the first time. Our techniques and understanding of this are apparently broad enough now so that they can be laid down in this form, making a minimal number of auditing hours. All we are going to try to do is turn out some miracles.

Не будет? А кто сказал, что оно не будет открытым?

The Foundation is now specializing in miracles, and I don’t mean a person who is dying that would then keep living; that is not a miracle. The public can always say, “Well, he probably would have lived anyway.” That is not a can or can’t. But just on this basis of can or can’t, anything that comes under the heading of miracle, we can probably do it very easily.

Женский голос: Так сказали в ассоциации. Туда не будут пускать без степени доктора философии.

By the way, there are a lot of physicians in this town — medical doctors — who very definitely have an eye on the Foundation. This is very interesting. Somebody goes in for a treatment or penicillin shot or something of the sort and mentions they are even vaguely connected with Dianetics, and the doctor, sort of underneath the blotter, says, “Well, you know, I’m very interested in it. I know about past lives too; I’ve seen too many of my patients do strange things. There must be some kind of an answer to this sort of thing. We had a fight about it up at the hospital yesterday. Yeah, just yesterday they were fighting about it.”

Что ж, в Ассоциации лекторов и телеартистов, членом которой я являюсь... это подразделение Гильдии писателей Америки... в этой ассоциации говорят, что за проведение закрытых собраний полагается определенный гонорар, а я не думаю, что у этих людей есть полторы тысячи долларов. Иначе у меня будут неприятности с моим профсоюзом. (смех)

So it doesn’t matter what happens in newsprint and it doesn’t matter what the opinions of the great society are. It has occurred to me in the past that merely making a person happier was not considered of any worth in the society.

Я не буду читать лекцию на закрытом собрании, Дон.

So they need some miracles. I am not saying that we will produce any of these miracles, but we will try to hand a few out. I think it will make a very marked change.

Правильно, не буду. Это абсурд. То, что я туда собираюсь, это в любом случае абсурд. Вы думаете, я шучу. Послушайте, я провел десять вечеров... десять вечеров подряд в Вашингтоне я читал лекции людям, которые представляли собой супервысшую прослойку верхушки самого верхнего вича той сферы, которую они в шутку называют «сферой душевного исцеления». Это самое лучшее, что у них есть.

But what has been accomplished has been accomplished, and we have accomplished exactly the goals that we set out to accomplish. We wanted a twenty-five-to-fifty-hour process that would do a miracle. We have got it.

У нас там была команда одиторов, этажом выше, которые инструктировали этих людей, проводили им процессинг после того, как те прослушали небольшую вводную лекцию. Это была довольно простая лекция, типа «Цель жизни – выживание. У человека есть несколько динамик: он заинтересован не только в самом себе». Вы можете услышать об этом каждый вечер, когда я читаю эту лекцию. Это была та же самая лекция. Предполагалось, что кто-то поднимется этажом выше... предполагалось, что после всего этого они поднимутся туда и посмотрят, как проводится одитинг. Но никто из них так и не вышел из зала.

И каждый вечер они спорили со мной: «Что ж, откуда вы знаете, что человека интересует только...» «Так вот, согласно Юнгу...» И затем мне преподносили кучу недоказанных, ничем не подкрепленных мнений, которые не имеют никакого отношения к обсуждаемому явлению. И я пытался объяснить им разницу между явлением и мнением.

Как-то вечером на одном из этих собраний Фрида Фромм-Ройхманн повернулась к человеку с докторской степенью по биологии и попросила:

«Пожалуйста, доктор, пожалуйста скажите мне, что ребенок в утробе матери не может слышать!» И он сказал ей это. Она была довольна. Вот только он сам этого не знал. Но все же он сказал ей. На самом деле врач, который занимается практикой и который хорошо знает свое дело, прекрасно осведомлен о том, что при помощи стетоскопа можно услышать, как ребенок плачет в утробе. То есть это легко сделать. И он прекрасно знает о том, что зачастую даже без всякого стетоскопа или чего бы то ни было еще можно услышать, как плачет еще не родившийся ребенок. Матери очень часто бывают поражены этим! Уж извините.

Эти люди не знали даже о существовании такого явления, как обостренный слух. Всегда, когда человек сильно напуган, его слух становится обостренным. Бумс! Возьмите обыкновенный гипноз. Просто при помощи гипнотического внушения вы можете обострить слух человека до такой степени, что он будет слышать подъезжающий автобус еще за два-три квартала до того, как это услышите вы, причем в обычных условиях слух у этого человека такой же, как и у других людей.

Вы можете проверить все это. Вы можете провести эксперименты и получить точный результат... обостренный слух. Что ж, это один из наиболее старых трюков, которым пользовались шарлатаны и мошенники, подвизающиеся в области разума, – обостренный слух. Но те ребята не знали этого. Так что к концу тех десяти дней я сказал: «Я жалею о том, что приехал в Вашингтон».

Я обратил в свою веру одного человека... доктора Бена Вейнингера. Доктор Бен Вейнингер и по сей день иногда присылает к нам преклиров. Он рекомендует людям заниматься Дианетикой. Он тут ни при чем – дело в том, у нас с ним есть понимание. Так уж получилось, что я знаю о мистицизме больше, чем его ментор – Кришнамурти. Я лучший мистик, чем Кришнамурти. (Это, кстати, означает, что как мистик я ни на что не гожусь.) Но это... это было что-то вроде «Сезам, откройся» – я потратил те дни впустую. С тех пор я всегда говорил: «Это время было потрачено зря».

Вы знаете, чем мы сейчас собираемся заняться здесь в Центре, просто ради будущей программы? Люди видят вещи либо белыми, либо черными: либо да, либо нет; либо свет, либо тьма. Человек не может видеть, и вдруг у него прорезается зрение... он знает, что что-то произошло. Автором такого подхода является Аристотель. И с тех пор люди всегда этому верили.

Мы собираемся заняться выполнением одной неоплачиваемой исследовательской программы, мы будем работать не покладая рук, чтобы... допустим, какие-то люди страдают артритом и поэтому находятся в инвалидных креслах, или же какие-то люди лишены зрения, но их зрачки не были удалены, ну и так далее, – такого рода кейсы, в которых имеет место полное перекрытие. Так вот, мы собираемся включить их восприятия.

Хорошо. Мы возьмем таких людей для работы с ними в рамках исследовательской программы. Так вот, лично я не знаю, сколько слепых людей... допустим, у нас будет сотня слепых человек... у скольких из этих людей восстановится зрение. Я не знаю, будет ли это десять человек, или двадцать, или пятьдесят – я не знаю. У нас не было возможности заняться сколько-нибудь масштабными исследованиями такого рода, поскольку это требует невероятных финансовых затрат, а всем известно, что в Соединенных Штатах деньги на исследования попадают к тем людям, которые могут сидеть в креслах, которые читают статьи, написанные другими людьми, сидящими в креслах, и которые передают эти статьи другим людям, которые сидят в креслах; они посещают все собрания своих ассоциаций, они содержат в порядке свои записи и файлы с данными. Вот, что представляют собой исследования в Соединенных Штатах. Это грубо, но это правда.

Вы нанимаете такого человека для работы и в рамках какой-нибудь исследовательской программы, проводимой Центром... я имею в виду, в колледже или что-то в этом роде... и он приносит очень мало пользы.

У нас есть эта книга по самопомощи. Что ж, благодаря этому мы впервые можем начать широкомасштабную исследовательскую программу. Мы, судя по всему, достигли достаточно глубокого понимания предмета, и наши техники достаточно совершенны, так что теперь мы можем изложить все это в такой вот форме и снизить до минимума количество часов одитинга. Все, что мы попытаемся сделать, так это просто сотворить кое-какие чудеса. Вот и все.

Центр сейчас специализируется в том, чтобы творить чудеса, так что если вы знаете кого-то, кому нужно чудо... я не имею в виду, что если человек умирает, то мы сделаем так, чтобы он продолжал жить; это не чудо. Публика всегда может сказать:

«Что ж, он, вероятно, и без вас не умер бы». Это не то, что я имею в виду, когда говорю «либо свет, либо тьма». Но просто все те вещи, которые можно отнести к категории чудес, – все это мы, вероятно, могли бы сделать здесь с величайшей легкостью.

И мы будем просто делать все это. А «Бикон» может продолжать печатать всякие лжесвидетельства и... Что ж, пусть печатают; каждый, кто работает на «Бикон», знает, что «Бикон» печатает очень... практически ничего другого и не печатает.

Американская медицинская ассоциация может продолжать свою болтовню, она может заниматься всякой всячиной. Вы знаете, огромное количество врачей в этом городе совершенно определенно... они следят за Центром, и это очень интересно. Кто-нибудь приходит к ним, чтобы пройти лечение, или чтобы ему сделали укол пенициллина, или чего-то в этом роде, упоминает о том, что он хотя бы в малейшей степени связан с Дианетикой, и этот врач как бы заглядывает под промокашку и говорит: «Что ж, вы знаете, меня это очень интересует. Я тоже знаю о прошлых жизнях; у меня было слишком много пациентов, которые делали странные вещи. Должно быть какое-то объяснение всему этому. Мы спорили обо всем этом вчера в госпитале. Да, буквально вчера об этом спорили».