English version

Поиск по названию документа:
Поиск по содержанию:
АНГЛИЙСКИЕ ДОКИ ЗА ЭТУ ДАТУ- 8-8008 - Understanding the Phenomena (PDC-34) - L521211a | Сравнить
- Chart of Attitudes - Rising Scale Processing (PDC-37) - L521211d | Сравнить
- DEI Scale (PDC-35) - L521211b | Сравнить
- Rising Scale Processing (PDC-38) - L521211e | Сравнить
- Structure-Function - Selective Variation of (PDC-36) - L521211c | Сравнить

РУССКИЕ ДОКИ ЗА ЭТУ ДАТУ- Избирательное Изменение Структуры и Функции (ЛФДК-36) (ц) - Л521211 | Сравнить
- Избирательное Изменение Структуры и Функции (ЛФДК-36) - Л521211 | Сравнить
- Процессинг Подъёма по Шкале (ЛФДК-38) (ц) - Л521211 | Сравнить
- Процессинг Подъёма по Шкале (ЛФДК-38) - Л521211 | Сравнить
- Таблица Отношений - Процессинг Подъёма по Шкале (ЛФДК-37) (ц) - Л521211 | Сравнить
- Таблица Отношений - Процессинг Подъёма по Шкале (ЛФДК-37) - Л521211 | Сравнить
- Шкала ЖНБ (ЛФДК-35) (ц) - Л521211 | Сравнить
- Шкала ЖНВ (ЛФДК-35) (ц) - Л521211 | Сравнить

СОДЕРЖАНИЕ Шкала ЖНБ Cохранить документ себе Скачать

The D.E.I Scale

1952 ЛЕКЦИИ ФДК, 35
A Lecture given by L. Ron Hubbard on the 11 December 1952

Шкала ЖНБ

Now to some degree (this is the second afternoon lecture uh… December the 11th) – to some degree you may find some of the data I give you – uh… unless you take a look at the way it’s being oriented – somewhat rambling. Well, maybe it is rambling. Uh… but uh… actually, I’m demonstrating something to you – we keep picking up things and then orienting them back to a point. In other words, we’re demonstrating data, a central data and its evaluation against many other data. And we just keep picking that up and bringing it back in.

ЛЕКЦИЯ, ПРОЧИТАННАЯ 11 ДЕКАБРЯ 1952 ГОДА 71 МИНУТА

And we start talking about running regular things. Well, we show how that swings back in again.


Uh… having to have and not having to have is, of course, a form of agreement. And we keep swinging back into agreement which we undo with mock-ups – simple isn’t it?

Спасибо.

Having to have, and trying to avoid having to have – it’s a very funny thing that this works out so… so easily. This speaks of, first, a cultivated desire: The person had to have a desire in some direction or another in order to go down tone scale. The thetan was picked up way up tone scale and Desire, and uh… so forth, is way up tone scale. So we come down tone scale a little bit on Desire.

Это вторая послеполуденная лекция 11-ого декабря. Вам может показаться, что некоторые из тех данных, которые я вам даю, до какой-то степени не относятся к делу... если только вы не посмотрите, на что всё это сориентировано... в какой-то степени не относятся к делу. Ну, возможно, так оно и есть.

Then when his desire paled, somebody of course, had to enforce it to keep it going. That brought him down tone scale a little further. And when he’d enforced it to a point where it was IMPOSSIBLE to do without it, then you inhibit it so the guy can’t have it.

На самом деле я вам кое-что показываю: мы вновь и вновь начинаем рассматривать различные данные и соотносим их с каким-то основным положением. Иначе говоря, я сообщаю вам какое-либо данное, фундаментальное данное, а затем сопоставляю это данное со многими другими данными; мы просто вновь и вновь начинаем рассматривать различные данные и возвращаемся к фундаментальному данному. Мы начинаем обсуждать прохождение в одитинге обычных вещей и, опять-таки, показываем, как всё это соотносится с каким-то основным положением. Необходимость иметь и отсутствие необходимости иметь – это, конечно же, какая-то форма согласия. И вот мы вновь и вновь возвращаемся к согласию, которое мы устраняем при помощи мокапов. Просто, не так ли?

And that’s any item or thought or belief.

Необходимость иметь и стремление избежать необходимости иметь... очень забавно, что всё это так легко объясняется. Во-первых, это говорит о том, что у человека было какое-то привитое ему желание... у человека должно было быть какое-то желание, чтобы он начал опускаться по шкале тонов. Сначала тэтан находился очень высоко по шкале тонов... желание и всё остальное находится очень высоко по шкале тонов... а затем тэтан начал немного опускаться по шкале в отношении желания.

Let’s take a thought on this line – let’s take Christianity – that’s a handy example. Lot of people know something about Christianity. There are a few still left in the society who do. And uh… the uh… we get Desire at the top. Yes, sir, sure enough, you tell somebody, „Life immortal – this is the route to life immortal. Here we go.“

А потом, когда его желание стало угасать, кто-то, конечно, должен был навязывать его, чтобы оно продолжало существовать, и это привело к тому, что тэтан ещё немного опустился по шкале тонов. А когда желание навязано в такой степени, что тэтан больше не может обходиться без него, вы начинаете блокировать его, чтобы этот парень не мог иметь желаемое. Это может относиться к любой вещи, мысли или вере.

And of course, everybody knew that there was a route to life immortal. They knew that instinctively and many other religions before Christianity had gotten into beautiful condition by selling Immortality. I almost called it, „Pie in the sky“ but I – that’s a Communist term and I don’t want to be partisan.

Давайте рассмотрим мысль. Давайте возьмём христианство... это очень удобный пример. Многие люди знают что-то о христианстве. В обществе ещё остались некоторые, которые что-то знают о нём. Наверху шкалы находится желание. О да. Конечно, вы говорите человеку: «Жизнь вечна! Вот путь к вечной жизни. Вот, пожалуйста».

Uh… the war of ideas and ideologies is a fascinating war. All right?

И, конечно, все знали, что существует путь к вечной жизни. Они знали это интуитивно, и у многих религий, которые существовали ещё до христианства, дела стали идти превосходно, благодаря тому что они продавали бессмертие. Я чуть было не назвал это «пирогом на небе», но... так выражаются коммунисты, а я не хочу быть чьим-либо сторонником.

Here we have, then, immortality and they rig it out aesthetically – give it good story value that’s all. Here it is a nice aesthetic. You desire to have immortality.

Война идей и идеологий – это интереснейшая война.

Now, then the next step is – you go through this ritual, you get immortality. That’s good. The next step is, down the line from that, that it’s very, very good – little stronger salesmanship – and uh… by the time the guy has bought this, he then buys the next step down the scale which is, „And if you don’t buy pie in the sky“ – pardon me – „immortality uh… if you don’t buy this, we’re going to send you to hell. And hell’s a terrible place.“ And you know hell was really – really interesting at first. It was just „Hell.“

Таким образом, у нас есть бессмертие; его представили очень эстетично, придумали хорошую историю, вот и всё. Это прекрасная эстетика. Вы желаете обладать бессмертием.

By the way, do you know what the first Hell was? Everybody hoped, but thoroughly, all through the civilized world, that Rome, the corrupt prostitute of all nations, would roast in its tracks. And they hoped because of the volcanic action of Italy, that one day the ground would suddenly go „Burp!“ and a roaring sea of lava would eat up Palatine Hill and the rest of Rome. This was the slavemaster of the world, and they wanted Rome to turn into a sea of lava.

Следующий шаг – это... если вы пройдёте этот ритуал, вы достигнете бессмертия. Что ж, хорошо. Следующий шаг вниз – это очень и очень хорошо... немного более напористая продажа. И к тому времени, как человек поверит всему этому, он опустится ещё на один шаг вниз, и ему говорят: «А если ты не поверишь в пирог на н...» – прошу прощения, в «бессмертие»... – «если ты не поверишь в это, мы отправим тебя в ад. Ад – это ужасное место». И знаете, поначалу ад был очень, очень интересным... это был просто ад.

And at first when they talked about Hell, they weren’t talking about any personal Hell, they were talking about fire would occur. And they were trying to sell everybody on the basis of the disappearance of Rome. This was really – a bunch of press agents probably got – I’ve got a friend that says, „You know,“ he said, „I finally figured out how all this happened. There was a bunch of the boys got together in Rome and uh… they worked this all out – something like a bunch of hot advertising men or something – press boys – and they worked this all out and they sold it in an effort to undo and bring down in a crash the Roman Empire.“ And it sure went in that direction. Of course, he’s just joking. (It’s all true, in actual fact.)

Кстати, вы знаете, каким был первый ад? Все люди во всём цивилизованном мире надеялись, очень надеялись, что Рим – самая продажная шлюха из всех стран - поджарится в одночасье. В Италии имела место вулканическая активность, и они надеялись на то, что в один прекрасный день земля разверзнется и ревущее море лавы поглотит Палатин и весь остальной Рим. Весь мир был порабощён Римом и хотел, чтобы Рим превратился в море лавы.

And uh… when uh… when uh… they got uh… Rome all burned up and in flames, they thought, then they’d all be in fine shape. Well, that was the level of salesmanship at that time. It had dropped down from a good, aesthetic, beautiful desire, down to a desire that had to do with pain directed toward a certain object (Rome) mixed up.

И поначалу, когда речь шла об аде, никто не имел в виду никакого личного ада для человека, имелось в виду, что начнётся пожар. Людям старались продать идею о том, что Рим исчезнет. На самом деле это было... вероятно, это была кучка пресс-агентов... один мой друг однажды сказал: «Знаешь, я наконец понял, как всё это произошло. В Риме собралась группа ребят, и они всё это придумали... они были кем-то вроде агентов по рекламе или пресс-агентов, и они всё это придумали и продали эту идею, стремясь уничтожить и привести к краху Римскую империю». И она определённо начала двигаться в этом направлении. Конечно, он просто шутил. (Но всё это, естественно, правда.)

Now, people still weren’t buying pie in the sky the way they ought to buy pie in the sky, so the next step down was, „You know we’ve been a little bit…“ Uh… by the way, they… in Nero’s time a bunch of criminals set fire to Rome and uh… this ambition was almost realized. And then they all blamed it on Nero. And uh… said – attributed it to the sympathic vibrations of his violin strings or something. And uh… we got uh… pie in the sky as a glut commodity.

Они думали, что когда Рим будет охвачен пламенем и сгорит дотла, то дела у них пойдут прекрасно. Что ж, вот так в то время продавали идеи миру. Он опустился от желания иметь что-то хорошее, эстетичное, красивое до желания, чтобы какой-то объект – Рим – испытывал боль.

You know there hadn’t been – they first expected, you know, just heaven to suddenly open up in this lifetime and there they’d be – there they’d be, right there. Oh, no. That wasn’t what happened, so they finally were saying it was after death that this took place. Oh, bunch lot less people started buying it.

Но люди всё равно не купились на идею пирога на небе, как от них этого ожидали, так что следующий шаг вниз – это «Знаете, мы были немного...» Кстати, во времена правления Нерона кучка преступников подожгла Рим, и это желание было почти реализовано. Потом все они обвинили в этом Нерона и сказали... приписали это сочувственным вибрациям струн его скрипки или чему-то в этом роде. И пирог на небе стал товаром, которого теперь было в избытке.

So they said, „We’ve gotta make this commodity saleable,“ so they turned it into currency and enforced it with bayonets… – but spiritual bayonets. They said, „The hell of which we spoke is an actual hell, and you have your choice between going to that hell or going to heaven after death. And it all depends on whether or not you were a good boy before you died. And we can reach you after you’re dead – which is a temporal justice of kinds that uh… we enjoy.“

Сначала люди ждали, что разверзнутся небеса и они попадут в рай в этой жизни. Они попадут прямо в рай. О, нет. Этого не произошло, так что им в конце концов начали продавать идею о том, что это произойдёт после смерти. Но это привлекло гораздо меньше людей.

All right, next step then – people didn’t buy that worth a damn. A lot of people rushed in and uh… they had to make it a little bit better. And do you know, before they got through, they had seven hells?

Поэтому было решено: «Нужно сделать так, чтобы этот товар пользовался спросом». И они начали его распространять и навязывать с помощью штыков... но штыков духовных. Они говорили: «Ад, про который мы рассказывали, действительно существует, и у вас есть выбор: вы окажетесь после смерти либо в аду, либо в раю. Это зависит от того, плохим или хорошим человеком вы были до смерти. И мы можем достать вас после смерти... это и будет наше мирское правосудие».

Once in a while you’ll pick up this magic number „7“ on the track. It’s a prime number and therefore interesting to mathematicians. And there were seven this and seven that and seven stars and seven something or other. And there are seven hells.

Так вот, следующий шаг... люди не поверили этому ни на грош. Появилось много людей и нужно было придумать что-нибудь получше. А знаете ли вы, что, прежде чем они добрались до конца, у них было уже семь кругов ада?

Now very often you will find some preclear who is doing a bad spin on religion on account of religious implants, and you’ll find these confounded seven hells sitting there. And they’ve forgotten they ever heard of Dante’s Inferno and the Seven Hells – they’ve forgotten this utterly. There was a hell of ice and a hell of fire and a hell of something or other, and I don’t know what all the hells were but it’s an interesting study in sadism.

Время от времени вы будете сталкиваться на траке с этой магической цифрой семь. Это простое число, и поэтому им интересуются математики. И существует семь того, семь сего, семь звёзд или чего-то там ещё. И существует семь кругов ада.

But uh… that was enforcement. We’ve gotten down tone scale to enforcement, you see.

Так вот, вам очень часто будут попадаться преклиры, у которых крыша съезжает на религии из-за имплантов на религиозную тему. И ваш преклир будет обнаруживать эти семь чёртовых кругов ада. Он забыл, что когда-то слышал об аде Данте и о семи кругах ада... он совершенно забыл об этом. Там был ледяной ад, огненный ад и ещё какой-то ад, и... я не знаю, какими были все круги ада, но это интересный материал для изучения садизма. Но это навязывание. Они опустились по шкале тонов до уровня навязывания, понимаете?

And then they came down tone scale, finally got to a point where nobody was believing that but it took an awful long time for that curve to fall. And that curve finally fell at its lowest ebb of enforcement on earth – I mean, the heaviest ebb was the autodafé‚ in the hands of the Grand Inquisition of Spain under an infamous dope by the name of Torquemada whose life I have read in a book bound in human skin – how fitting.

И потом они ещё больше опустились по шкале тонов, и в конце концов в это уже никто не верил, но это падение продолжалось в течение очень долгого времени. И потом они опустились на самый низкий уровень навязывания на Земле – я имею в виду самый тяжёлый уровень, – аутодафе, которое осуществляла великая испанская инквизиция под руководством печально известного идиота по имени Торквемада. Я читал описание его жизни в книге с переплётом из человеческой кожи (как уместно!).

Now Torquemada, Grand Inquisition – boy, they couldn’t be convinced that people weren’t convinced about these seven hells. Nobody’d ever come back and told them about ‘em. Uh… they… they couldn’t be interested too much in pie in the sky; they got much more interested in action here on earth and a lot of other things. And so the autodafé‚ really was a convincer. They’d put ‘em on a stake and they’d put the… put the stakes around them.

Так вот, Торквемада, великая инквизиция... господи, их невозможно было в чём-либо убедить. Людей невозможно было убедить в существовании этих семи кругов ада. Никто ни разу не вернулся оттуда и не рассказал им об этом. У людей невозможно было вызвать такой уж сильный интерес к пирогу на небе. Их гораздо больше интересовало то, что происходило здесь на Земле, и множество других вещей. Поэтому аутодафе являлось средством убеждения. Человека привязывали к столбу и водружали столбы вокруг него.

The only… the only crime was whether or not you accepted Church Doctrine. And a man could become a heretic for carrying his prayer book backwards. It was just getting to a level of idiocy on enforcement. Anything you did that was even vaguely to the disinterest of uh… the Church was greeted by an autodafé.

И единственный... единственный... критерий преступления сводился к тому, приняли вы доктрину церкви или нет. И если человек не так нёс молитвенник, то его могли назвать еретиком. Всё это навязывание доходило просто до идиотизма. За любое ваше действие, которое хоть немного противоречило интересам церкви, вас подвергали аутодафе.

British seamen uh… caught in a… in port or something like that, arrested, „Oh, uh… you don’t believe in God exactly the way you’re supposed to, therefore you’re an heretic“ – what do you know? They burned ‘em, just like that – that was all. Put ‘em against the stake.

Британских моряков арестовали в порту: «А, вы не верите в Бога именно так, как вы должны в него верить, – значит, вы еретики». И что бы вы думали? Их сожгли на костре. Запросто, раз и всё. Их привязали к столбам. А затем они получили индивидуальный огненный ад... совершенно индивидуальный ад. Вот так. Они опустились на уровень навязывания и у них настолько снизилось обладание, что это уже перестало быть просто идеей, это стало действительностью, навязанной действительностью и так далее.

They had hell of fire then which was personal, highly personalized hell. And there it was.

Это была великая волна навязывания со стороны христианской церкви.

They had brought it down to an enforcement and their havingness of it had become so scarce that it was no longer an idea; it was an actuality which was an enforced actuality and so on.

И что бы вы думали? После этого они опустились по шкале до блокирования. Если человек не удовлетворял определенным требованиям, ему не позволяли иметь Бога; это стало чуть ли не наказанием... человеку не позволяли иметь Бога, если только он не удовлетворял определённым требованиям. У него должны были быть чистые помыслы или он должен был плеваться чистой слюной или что-то в этом роде. И человек не мог иметь Бога, если его душа была нечиста, о чём он и понятия не имел; он мог иметь Бога, заплатив... ну, я не знаю, тридцать талантов в некоторых случаях.

That was the grand tide of enforcement of the Christian Church.

Не так давно одна дамочка, одна крошка (прошу прощения, я всё время называю её так, как она того заслуживает), одна леди заплатила Его Королевскому... прошу прощения, Его... не знаю, как вы называете этого парня? Ах, да, папа Пий, папа Пий, правильно. Она заплатила ему миллион баксов... долларов наличными, чтобы ей должным образом утвердили её развод. То есть ей уже дали право на развод государство и священники и все остальные, но ей в конце концов пришлось заплатить миллион баксов... долларов, чтобы расторгнуть брак.

And, what do you know? After that they got down tone scale to inhibition. They inhibited your having God unless – that was about the punishment level, that they inhibited you having God unless… you had to think a pure thought, or you had to spit pure spit or something of the sort. And uh… you… you were – there you were, and you couldn’t have God unless you were a pure soul and you wouldn’t know anything about it at all, and you had to have God at a price of, oh, I don’t know, 30 talents in some cases.

Но блокирование... блокирование. Её было... стало не хватать. Божья милость стала очень дорогой. И она становилась всё более и более дорогой, всё более и более дорогой, всё более и более дорогой, пока в конце концов её вообще не стало. Знаете, помимо одного или двух человек, вроде папы Пия и, я полагаю, какого-нибудь кружащегося дервиша в мрачной пустыне, которому вы могли бы сунуть бакс, и он сказал бы вам: «Хорошо, я даю вам Бога... вот... расписка». Вот на таком примерно уровне всё это и делается.

Recently some dame uh… some babe uh… pardon me. I… I keep classifying her correctly. Uh… some „lady“ uh… paid His… His… His uh… Royal – uh pardon me, uh… His uh… I don’t know. What do you call the guy? Oh, yeah. His… His uh… uh… Pope Pius? Pope Pius, that’s right. Paid him a million bucks-dollars cash to ratify her divorce properly. I mean, it had all been granted by states and bishops and everything else, but she finally had to pay him a billion bucks-dollars to knock it out.

Христианство дошло до того, что Бога стало жутко не хватать. Вам бы это и в голову не пришло: вы видите вокруг столько церквей, но я говорю именно о христианстве.

But inhibition… inhibition, it’s got scarce. The mercy of God became very costly. It became more and more costly and more and more costly, more and more costly until it isn’t available at all now. You know, practically outside of one or two guys like Pope Pius, and I suppose there’s some whirling dervish up in the middle of the Stygian wastes or some place that you could go in and give ‘em a quick buck and they would say, „All right, we’ll give you a God – there you are, signed receipt.“ And it would be about the level.

Так вот, люди добавили сюда много всякой всячины. Они добавили практически все мыслимые способы, чтобы делать что-то, быть кем-то или заниматься чем-то в церкви. Сегодня вы можете получить от церкви самые разные вещи, всё, что угодно, кроме Бога.

Christianity has gotten to the point where it’s terrible scarce. You wouldn’t think so with all the churches you’ve got around, but I was talking about Christianity.

Вы можете увидеть там баскетбол, бридж, кегельбан, танцы, ярмарки – практически всё, что вашей душе угодно, но не пытайтесь просить у них немного Бога, потому что у них его нет. Сначала было блокирование, затем нехватка, но если они и дадут вам Бога, то это будет не идея, не какая-то духовная идея, это будет кусок МЭСТ. Вы можете купить Бога, вы можете пойти и купить крест, а это МЭСТ. Всё это стало теперь плотным.

Now people have run many other things into this field. They have run practically every way you could think of to do something or be something or act some other way into this level. And you can get all sorts of things from a church now – anything but God.

Интересно, не так ли? Если желание превращается в навязывание, и навязывание превращается в блокирование, и всё это опускается ещё ниже, то перед вами религия, которая умирает, если ещё не умерла.

You can get basketball, bridge, bowling alleys, dances, bazaars – almost anything you want to. But don’t go in and ask for a hat full of God, because they haven’t got it to sell. It’s got an inhibition and then scarcity, but if they gave you any God it wouldn’t be the idea, the spiritual idea at all. It would be a piece of MEST. You can buy God – you can go down and buy a cross – and it’s MEST. It’s all solid now.

Целая страна захлебнулась в крови, стремясь избавиться от религии, но она получила нового хозяина, который оказался ещё хуже прежнего... советская Россия. Другие страны проявляют терпимость и, к счастью, никогда не отказывались от того, от чего отказался в своё время Рим.

Isn’t that interesting? Where we have Desire, Enforce and Inhibit and out through the bottom. And you have a dying, if not dead, religion. One whole nation swallowed in blood to get rid of it and bought another slavemaster much worse: Soviet Russia. Uh… other nations have a level of tolerance and fortunately never abandoned that thing which Rome abandoned.

Рим умер в тот день, когда начал отрицать самого себя. Механизм отрицания самого себя – это очень интересный механизм. Человек начинает испытывать слом, когда говорит, что не говорил чего-то, что он на самом деле сказал. Знаете, он постоянно говорит... он не признаёт своих действий, не признаёт своих действий, не признаёт своих действий, он не берёт никакой ответственности, он берёт всё меньше и меньше ответственности, и ему крышка.

Rome died the day it denied itself. The principle of self-denial is a very interesting principle. The fellow starts buckling up the day he says he didn’t say it, when he did. You know, he keeps saying… he keeps disowning, disowning his acts, disowning his acts, no responsibility, less and less responsibility and he’s gone.

Рим был основан на прочном фундаменте религиозной свободы. Все народы имели право поклоняться чему угодно. Рим процветал, действуя на этой основе. Он мог присоединить к себе любую страну, потому что закон Рима превосходил любой другой закон. В те времена в Риме было больше справедливости, он предоставлял больше защиты и его суды были лучше, чем в любой другой правительственной системе на Земле. И людям больше нравилось Римское правление, чем тираны, фашисты или кто-то в этом роде.

And Rome was founded on the secure foundation of religious freedom. All races could worship anything they wanted to worship. And on that basis it thrived and it absorbed any country because Roman law was superior to any other law there was. There was more fairness, better courts and better protection under the cloak of Rome than in any other governmental system on earth at that time. And people were even happy to have a Roman rule in preference to tyrants, fascists – something of the sort.

Римляне были жёсткими людьми. Они не особенно-то церемонились, но у них был закон; какая-нибудь провинция или присоединённая страна могла со временем быть признана полностью полноправной, и её люди таким образом могли стать гражданами Рима, пользующимися всеми правами, предусмотренными законом.

Romans were tough. They didn’t mince about things, but they had law and a province or a newly acquired country could, in time, become fully accredited so that they would have Roman citizenship which was right to right under law.

И люди действительно сдавались Риму, они клевали на эту наживку под названием справедливость. Благодаря этому Рим стал могущественной империей. Рим стал могущественным, потому что в Риме уважали человека, там уважали права человека, в том числе и свободу вероисповедания.

And people actually would surrender up to Rome on this bait: justice. And she became powerful under this. She became powerful under it because she respected man, she respected the right that man should have, including the right of religious freedom.

Кстати, это очень и очень относительное понятие. Например, сегодня у нас есть конституция, которая гарантирует свободу вероисповедания, но, боже мой, что произошло бы с вами, если бы вы начали поклоняться Ваалу? Ах какой шум подняли бы бульварные газеты! Если бы вы начали поклоняться Люциферу, если бы вы начали поклоняться какому-либо из богов...

By the way, that is a very, very relative term. You, for instance, today sit here with a constitution which guarantees religious freedom but, by golly, what would happen to you if you started to worship Baal? Man! How that would ring in the tabloids. If you started to worship Lucifer, if you started to worship any of the various gods…

Один парень по имени Алистер Кроули избрал очень интересный вариант религиозного поклонения. Боже мой! Газетчики играли в хоккей его головой на протяжении всей его жизни. Великий зверь 666. Он просто избрал другой вариант поклонения.

One fellow, Allistair Crowley uh… picked up a level of religious worship which is very interesting – oh boy! The press played hocky with his head for his whole lifetime. The Great Beast – 666. He just had another level of religious worship.

О да, вы свободны поклоняться чему угодно в соответствии с конституцией, при условии что это христианство.

Yes, sir. You’re free to worship everything under the Constitution so long as it’s Christian.

Не пытайтесь стать мусульманами. Никто не застрелит вас из-за того, что вы мусульмане, но не пытайтесь создавать мусульманские церкви. Вас ждёт разочарование, это точно.

Don’t become Mohammedan. Nobody will come around and shoot you because you’re a Mohammedan, but don’t try to start Mohammedan churches. You’ll be discouraged very definitely.

На самом деле та свобода, которую гарантируют сегодня человеку в англо-говорящих странах, не является такой широкой, какой она была в Риме.

As such, the freedom which man is guaranteed in the English-speaking world today is really not as wide as the freedom which he had as a Roman.

Конечно, эта свобода предусматривала, что его можно было продать в рабство, если его состояние становилось очень плохим, если он залезал в слишком большие долги, был неспособен защитить себя, и если все друзья его покидали. В рабство продавали солдат, взятых в плен. Не так, что солдат захватывали в плен, сажали в лагерь для военнопленных и заставляли их работать на фермеров. В современном мире нет рабства. В России нет лагерей для рабов, рабство кануло в лету. Всё, что они делают, – это проводят людей через уровни желания, блокирования и навязывания, и через цикл блокирования и говорят: «Вы будете получать зарплату по субботам, если будете поклоняться в табельные часы». Это Бог современного общества – табельные часы. Циферблат у них такой же формы, как и доллар.

‘Course, part of that freedom was if he got too badly off and too far into debt and unable to protect himself and if his friends all deserted him, he could be sold into slavery. Or soldiers taken in combat could be sold into slavery. They did not take these soldiers in combat and put them in a stockade and make them work for farmers (there’s no slavery in the modern world).

Общество в Риме неожиданно начало отрицать себя. Существовали люди, которые проповедовали определённые доктрины, – это были христиане; на иудейские земли пришли непрошенные язычники, изучили эту религию и принесли её в свой мир. В тех, кто жил рядом с Иерусалимом и так далее, не было духа первооткрывателей. Они не признавали этих людей, но эти люди всё равно ушли проповедовать эту религию. В ней был один интересный элемент, которого тогда не было ни в одной другой религии, и Рим не мог его понять. Этим элементом была ненависть. Совершенно нормально... это ещё один элемент, который может присутствовать в религии. Это ни хорошо, ни плохо. Эти люди не пытались быть мессиями для остального мира. Но к ним часто приходили язычники, которые присоединялись к их церкви, а потом возвращались в Кон... Константинополя тогда ещё не было, но они шли в другие места и начинали распространять новую религию. Это было до рождения Христа.

Uh… there’s no slave camps in Russia. Slavery’s dead. Uh… what they do is… is… is… is they get these fellows on a want and an inhibit and – in… on an enforce and inhibit cycle and say, „You get your Saturday paycheck if you worship at the right time clock.“ That’s the God of the modern society: The time clock. He has a face the same shape as the dollar.

А потом появилась эта легенда о Христе, и люди по-настоящему начали распространять эту религию. Опять же, этим занимались не иудеи. Этим занимались те, кто к ним приходил, они выбирали эту легенду среди множества других легенд иудеев, и она распространялась, вжих! От этого люди просто сходили с ума. У них просто ехала крыша, они становились совершенно безумными. Они находились в прекрасном состоянии. Они врывались в римские суды и говорили: «Вот он я! Казните меня!» А судья говорил: «Ну, на самом деле, в конце концов, почему бы нам просто не рассмотреть это дело?» Правосудие по-прежнему соблюдалось, а они хотели не правосудия. Они хотели крови, смерти, убийств. Они хотели быть мучениками!

And uh… your society in Rome, then, suddenly denied itself. There was a race which was teaching certain doctrines – Christians, unwanted uh… unwanted gentiles, came into the Hebrew countryside and studied that religion and took it back out into the world. And uh… the people in those areas around Jerusalem and so on, didn’t have a pioneer spirit with this world… with this, they disowned these people, but these people still went out and preached this. And it had an interesting ingredient in it that no other religion up to the time had had in it. And Rome was unable to understand this. And that ingredient was hate. It’s perfectly all right, it… it… it… it’s uh… another thing to have in a religion. It’s neither bad nor good. These people were not trying to do a messianic job on the rest of the world, but gentiles used to come in there, and they’d join the church and then they’d go back to Con… well, Constantinople didn’t exist then, well, but go back to other places and start beating the drum for this new religion. That was before Christ.

О, это удивительно, и Рим в конце концов сказал: «Нам всё это чертовски надоело, так что с этого момента упомянутое выше христианство не будет допускаться в Римской империи», и что бы вы думали, бух! Римская империя рухнула - она начала отрицать себя. Она отреклась от своих принципов и свободы и начала что-то блокировать. Она так или иначе начала блокировать Бога, и она потерпела крах. Интересно.

And then this legend of Christ came along and people really started to beat the drum. Again the Hebrew didn’t keep this rolling, this people rolled in there an picked up this legend out of the rich legends of the Hebrew races and out she went – Ha-wham! And people went mad on this. They spun, they went up and down the pole like a… so many firemen at a five-alarm fire. They were… beautiful condition. They’d rush into Roman Courts and say, „Okay, here I am! Execute me!“ The Roman judge would say, „Well, really! Now after all. Can’t we just take this under advisement?“ And they kept getting justice and they didn’t want justice; they wanted blood, death and murder. They wanted to be a martyr!

Вы знаете, что эта империя всё равно продолжала существовать в разных формах на протяжении ещё 800 лет; она определённо возвысилась, а спустя некоторое время потерпела крах. В пятисотом году нашей эры или что-то около того население Рима составляли лишь два волка, бродивших по развалинам Форума. Был совершён полный цикл.

Oh, that’s a fascinating chapter and Rome finally said, „We’re so damn tired of this that hereinafter aforesaid Christianity is not going to be accepted by the Roman Empire,“ and what do you know – crash! Down came the Roman Empire – denied itself. It denied its principles and freedom and had begun to inhibit something. It had inhibited… inhibited God in one respect or another and down she went.

Это была нисходящая спираль. Я уделяю этому столько внимания потому, что я хочу продемонстрировать вам кое-что с точки зрения динамики государства или, иными словами, третьей динамики. Всё это произошло в соответствии с той же самой схемой: сначала философия распространялась с желанием, затем её стали навязывать, и потом она была блокирована. И как только кто-то пришёл к согласию на уровне блокирования, она умерла. Когда в отношении чего-то возникает сколько-нибудь значительное блокирование, это умирает; потому что уровень блокирования как таковой представляет собой смерть.

Interesting, it… You know that empire still kept going for another 800 years under various guises, but it certainly went up and down after a while. In the year five hundred and something A.D., the total population of Rome consisted of two wolves walking in the ruins of the Forum. Right back, the cycle had turned all the way.

Так что вы видите: ваш преклир начинает двигаться по нисходящей спирали таким вот образом. Первая динамика, вторая, третья, четвёртая... неважно, в какой области вы начинаете с ним работать. Вот перед вами преклир.

And we had this, then, as a descending spiral. And the reason I’m punching all this stuff up, I’m demonstrating something on a national, or Third Dynamic, level. It came back to this line-up: Here you had a philosophy injected which first entered with a desire, became an enforcement and an inhibition, and the first moment somebody had agreed, agreed on the level of ihihibition it died. And the first time there gets to be a heavy inhibition in any line, a thing dies because that inhibition level is, itself, death.

Вы знаете, что ваши преклиры принимали участие во всём этом? Эта нисходящая спираль религиозной свободы вплелась в жизнь большинства преклиров, которые действительно пережили этот период. И сегодня они остались с... что ж, это просто пепел. Сегодня нет ничего более бесплодного, чем религия. Она безжизненна... она совершенно безжизненна. Её невозможно иметь – её крайне не хватает.

This tells you, then, your preclear starts in this way. First dynamic, second, third, and forth – doesn’t matter where you pick him up. Here you’re looking at him.

Вы можете пойти куда угодно, найти себе что-нибудь вроде трибуны и начать давать людям Бога, и вы выживете. Евангелисты используют для этого самый дешёвый способ, который только можно себе представить. Они вещают по радио и так далее. Они совершенно готовы давать людям Бога. У них великолепные коммуникационные линии. И тем не менее их религия не получила широкого распространения. Это не возрождение религии. Это последние угасающие искорки; это факир, который пытается с трибуны восстановить что-то, что некогда обладало величием.

You know that your preclears were a part of this whole picture? This dwindling spiral of religious freedom became part of the woof and warp of the life of most preclears, who actually followed through that period.

У меня нет предвзятого отношения к религии. С моей точки зрения любому, кто хочет продать пироги на небе или занимается пустословием, не требуется моего разрешения на выживание.

And now today they’re left with, then… there’s just the ashes. There’s… there’s nothing more sterile today than… than religion. It is dull, just dull beyond dull. It can’t be had – it’s too scarce.

Так вот, когда мы начинаем работать с кейсами, мы обнаруживаем, что то же самое произошло и с преклиром. Сначала у преклира было желание, затем он обнаружил, что ему нужно иметь то, что он изначально желал, а потом он стал неспособен иметь это. И он просто опускался по шкале.

You could go around any place you wanted to and set up a soap box or something of the sort, and start giving people God, and you’d survive. Evangelists do that on about the cheapest… cheapest guitar, git-fiddle level imaginable. They get over the radio and everything else. They’re just perfectly willing to give somebody God. And… and… by the… the communication lines that are set up are just fabulous. And yet this isn’t general at all; this is not a religious revival. This is the last flick-flack sparks of the fakir who is picking up at the pitch stand something that was once very grand.

Так что, когда вы поднимаете преклира по шкале, вам нужно поднять его обратно до... чтобы избавить его от больного колена с помощью мокапов, или «иметь» и «не иметь», или любым другим способом... вы должны поднять его по шкале до какого уровня? До желания иметь колено. У него было желание иметь больное колено. Давайте вызовем у него желание иметь просто колено. И мы обнаружим, что он создал больное колено, чтобы оно продолжало существовать и чтобы он таким образом мог иметь колено. Он сделал это колено больным, чтобы никто больше не мог его иметь. Таковы истоки хронических соматик.

I have no partiality with regard to religion. Anybody who wants to sell pie in the sky or hot air needs no license to survive from me.

Он делает тело больным, чтобы оно не было слишком желаемым. Другими словами, он находится в самом низу шкалы в том, что касается его тела; он находится на уровне блокирования.

Uh… now, when we get down to cases, we find that this happened to the preclear. First he desired, then he finds out that he’s GOT to have what he originally desired, and then he can’t have it. And it just goes flick-flack down scale.

И что бы вы думали? Если мы посмотрим на шкалу тонов, то мы увидим, что блокирование начинается примерно на уровне 1,1 и продолжается дальше вниз по шкале, и весь этот диапазон – это смерть.

So as you run a preclear up scale, you’ve got to run him back to, to get rid of his knee, really, by mock-ups or have and have not or any other way, you’ve got to run him up scale to what? Desire to have the knee – he had a desire to have a bad knee. So let’s get him to have a desire to have a knee. And we’ll find out he made it a bad knee so that he could preserve it and so he could have a knee. He made it a bad knee so nobody else could have it. That’s your origin of chronic somatics.

Посмотрите на неврологические заболевания и тому подобное в «Науке выживания», в таблице по шкале тонов, именно это вы там и найдёте. Ему приходится блокировать обладание кого-то другого, чтобы тот его не съел.

He makes the body sick so it won’t be too desirable. In other words, he’s clear down bottom scale with this body: He’s down in inhibit.

Другими словами, он говорит: «Не ешь меня». Он не может сказать: «Не ешь меня», используя дубинку или молнию. Он не может сказать этого. И на более высоком уровне шкалы тонов он не может... вряд ли он будет способен сказать: «Ты же не хочешь меня съесть, правда? У тебя нет никакого желания делать это». И, конечно, что бы там ни пыталось съесть его, оно сказало бы: «Ну нет, вы только подумайте, у меня нет желания».

And what do you know? We look up on our tone scale and we find out inhibition starts in at about 1.1 and goes right on down scale from 1.1 – and it’s death all the way.

Вот и всё... никакой силы.

So look up neurological illnesses and that sort of thing, on the SCIENCE OF SURVIVAL tone scale, and that’s what you find there. He’s got to inhibit the havingness of somebody else so he won’t get it.

Так вот, если мы опустимся немного ниже по шкале тонов, то мы увидим, что этот парень должен быть способен сказать: «О, о, ты собираешься меня съесть? Что ж, вот твоя голова» – и преподносит ему её на серебряном блюде. «О, ты собираешься меня съесть, не так ли? А ты неплохой на вкус!»

He’s saying in another way, „Don’t eat me.“ He can’t say, „Don’t eat me“ with a club or a lightning bolt. He can’t say that. And up higher up tone scale he can’t – he’s very far from being able to say, „You don’t want to eat me, do you? You have no desire on the subject.“ And of course whatever it is that was trying to eat him would say, „Well, no, come to think about it, I don’t.“

И если мы опустимся ещё ниже по шкале, то мы обнаружим, что на этом уровне человек больше не может так говорить, поэтому он говорит... он говорит: «Послушай, тебе не нужно меня есть, потому что я на самом деле ядовитый. Я ужасно ядовитый.

That’s all – no force involved.

Посмотри на артрит в колене. Бог ты мой, как же я не согласен с тобой». Он находит всевозможные причины, по которым ему нужно что-то защищать.

Now we go down tone scale a little bit and the fellow had to be able to say, „Oh-ho, you’re going to eat me, huh? Well, there’s your head“ – handed to him on a silver platter. „Oh, you’re going to eat me, are you? Ny, you taste good!“

Итак, человек начинает с потрясающей красоты, но что он делает? Он вынужден начать защищать эту красоту, чтобы она продолжала существовать. О, красивая штучка, не так ли? Он не может воссоздать красоту, он не может создать её снова, он знает об этом. Это ещё одна вещь, которая выглядит правильной... он может создать её снова. Он думает, что он не может создать красоту, так что ему как бы приходится навязывать эту красоту. Вы обнаружите, что человек может опуститься по тону в отношении красоты: сначала он хотел красоты, он был красивым... в этом не было ничего сложного. Другие люди хотели красоты, но потом другие люди... у него по-прежнему могла быть идея, что он красивый, но другие люди решили, что он больше не красивый.

And we get down tone scale from that and the fellow can no longer say this, so he says, „Look, the reason you don’t want to eat me is because I’m really poison – boy! Am I poison. Look at the arthritis in that knee. Boy, would I disagree with you.“ He gets all sorts of reasons why he has to protect something.

И что же ему приходится делать? Ему приходится навязывать красоту. Сначала он делает это с помощью пудры и грима. Затем он делает это, привлекая к себе внимание своим поведением. Вы обнаружите, что в жизни человека есть период, когда он действительно пытался что-то сделать и выставлял себя на посмешище. Это могло произойти на раннем этапе его жизни, но этот период является неотъемлемой частью нисходящей спирали. Человек просто выставляет себя на посмешище. Он говорит: «Послушайте, если вы не будете думать, что я хорошо выгляжу, то вам не поздоровится!» И поднимается большой шум... «Я больше не кажусь вам симпатичным. Это ужасно. Вот и всё. И я буду плакать до тех пор, пока...» Навязанная красота.

So you get somebody who starts out with great beauty. What do they do? They have to start protecting this beauty to maintain it. Now that’s a beautiful one, isn’t it? They can’t recreate the beauty; they can’t create it again. They know that another specious fact they can’t create anything. They can’t create the beauty, they think, so they sort of have to enforce the beauty of it. And you’ll get somebody going down tone scale on the subject of beauty. First they desired beauty, they were beauty – there was nothing to it. Uh… other people desired beauty, and then the other people – they still might have had the idea, but other people had decided they weren’t beautiful anymore.

Так вот, что происходит на нижнем уровне шкалы тонов? В конце концов человек делает себя более безобразным, чем нужно. Он блокирует существующую красоту. «О, я больше не кажусь вам красивым? Вы не можете увидеть мою красоту». Вот и всё, из чего состоит нисходящая спираль.

So what do they to do? They have to enforce this beauty. First they do it with powder and paint. Then they do it with exhibitionism. You’ll find in the cycle of somebody’s life, a period when he’s actually tried to go around and practically flout himself under the noses of other people. It might have happened quite early in his life, but that period’s always there – in a dwindling spiral. He’s just flouted himself. And he’s saying, „Look, you better think that I’m good-looking or else!“ Big row about it – „You don’t think I’m pretty anymore, that’s the trouble. That’s the whole thing. I’m going to cry unless…“ Enforced – enforced beauty.

Мы постоянно смотрим на эту спираль, смотрим на эти циклы действия. Что мы делаем? Мы просто постоянно сравниваем данные с теми же самыми данными... согласие. Чтобы передать желание, нужно согласиться с тем, что желание можно передать. Чтобы навязать что-то, нужно согласиться с тем, что это можно навязать. Чтобы блокировать что-то, нужно согласиться с тем, что это можно блокировать. И выше этого уровня согласия должны были существовать постулаты о том, что такое может произойти. Сначала был постулат, а потом вы согласились с постулатом.

Now what do we get down at the bottom of the tone scale? – They finally wind up by making themselves uglier than they need be. They inhibit the existing beauty. „Oh! You don’t think I’m beautiful anymore? Well, you can’t see me beautiful?“ That’s all there is on this dwindling spiral.

Так вот, у вас есть согласие. Но само согласие, поскольку оно превращается в потоки, превращается в конце концов в «согласен» и «не согласен»; это и есть реальность. Вы соглашаетесь с чем-то или не соглашаетесь с чем-то. Если вы не соглашаетесь с чем-то, то это не реально. Если вы соглашаетесь с чем-то, то это становится реальным. Вы можете слишком сильно согласиться с чем-то, и тогда вы станете этим и больше не будете самим собой.

Now we keep looking at these spirals, looking at these cycles of action. What are we doing? We just keep comparing data with the same data – agreement. In order to have any of the desire communicated, you have to have an agreement that it communicates. In order to enforce something, you have to have an agreement that it can be enforced. In order to inhibit something you have to have an agreement that it can be inhibited. And above that level of agreement, there has to have been postulates that this sort of a thing can take place – postulate, and then you agree with a postulate.

Таким образом, все эти интереснейшие, интереснейшие сложности возникают из чего? Из цикла действия, который следует из Q1.

Now you get agreement… agreement itself then, because it turns into flows, becomes eventually Agree and Disagree. And that is reality itself. You agree with it or you don’t agree with it. If you don’t agree with it, it doesn’t have reality. If you do agree with it, it does.

Каким образом Q1 связано с желанием, навязыванием и блокированием? Очень просто. Вот у нас есть тэта, созидание, пространство, энергия, объекты... размещение энергии и объектов в пространстве. Вот к чему всё это на самом деле сводится. На уровне желания у нас есть нечто обширное по своим масштабам. Желание – это созданное пространство (забавно, не так ли?), как первый уровень, который мы имеем в этой вселенной.

You can agree with it too much and you’re it. And you’re not you anymore.

Конечно, выше этого уровня находится постулат, а как раз под ним появляется проблеск согласия, а затем возникает эта громада пространства – в первый момент, когда мы попадаем в МЭСТ-вселенную. Желание может представлять собой нечто очень широкое высоко на шкале тонов... высоко на шкале тонов... нечто очень широкое, нечто громадное и так далее. Гармония и красота красоты нигде не проявляется так, как в большом пространстве.

So we get all these fascinating, fascinating uh… complexities arising out of what? The principle of the cycle of action, resulting from Q-1.

Если вы хотите произвести на кого-то огромное впечатление, если вы художник и действительно хотите разрушить чьё-то... вызвать очень сильный интерес, то вам нужно было бы найти какой-нибудь огромный зал, взять огромные портьеры и одну написанную вами картину – и всё. Вам нужно было бы поместить эту картину в одном конце зала... закрепить драпировку так, чтобы она спадала красивыми складками. А затем добавить всего лишь пару небольших деталей... положить небольшой ковёр на пол и повесить портьеры на окна. Но ради бога, не помещайте рядом с картиной ничего, что бросалось бы в глаза так же, как эта драпировка.

Now how does Q-1 exactly tie into Desire and Enforce and Inhibit? Very simply. Here we have theta, create, space, energy, objects, locate energy and objects in space. That’s what it really amounts to. And we get, under desire, we get an expansive thing. Desire is a created space – funny isn’t it? – at the first level that you get it in this universe.

А потом пусть люди войдут в зал и с другого конца зала посмотрят на это огромное пространство и увидят маленькую картину в противоположном конце громадного зала. У них просто дух захватывает. Это неизбежно. Они скажут: «Посмотрите! Боже мой, это, наверное, очень ценная вещь».

Of course, above that level it’s a postulate. Just below that level it starts to be a flicker of agreement. And then we get this expansiveness. First moment we enter the MEST universe. Desire can be a very wide thing, high on the tone scale – high on the tone scale – very wide, expansive, so forth. The harmony and beauty of beauty nowhere shows up like it does in a BIG space.

Чем больше пространство, тем больше ценность, понимаете?

If you want to really knock somebody’s eyes out if you were a painter and you really wanted to ruin somebody’s… make them just so interested, you’d take a great big hall, and you take enormous curtains. And you take one picture that you painted, just that. And you put it down at one end of this hall – fix those curtains so they’re ready to drape across the thing. And then just a little brac-a-brac. Let’s put a little carpet on the floor and some curtains on the window. But by golly, let’s not have anything in there that even vaguely shows up, like the curtains around the picture.

Вы знаете, что большой, активный, деятельный человек, который может дотянуться до множества вещей, изначально имеет пространство... он действует в пространстве. Когда он пытается действовать в меньшем по размеру пространстве, он то и дело наталкивается на всякие вещи. Он действует в меньшем по размеру пространстве и находится при этом в гораздо худшем состоянии.

And then let people come in at the far end of the room and see this great space. And sitting at one end of it, this small picture. They can’t help it, they just sort of cave in. They say, „Look! My God, that thing must be valuable.“

Так вот, давайте рассмотрим пространство, очень слабый контакт, большие якорные точки и так далее. Вы когда-нибудь видели... вы когда-нибудь видели водопад высотой 50 метров? Или что-нибудь подобное; какое-нибудь большое пространство. Вы когда-нибудь видели водопад, где сплошной столб воды падает с высоты 50 метров? Такие водопады есть на реке Колумбия и есть в Иосемитском национальном парке. Вода падает сквозь всё это пространство, сплошной столб воды падает с такой высоты.

Value is in terms of space, you see.

Люди стоят там и удивляются, почему эта картина так зачаровывает их. Дело в том, что у них неожиданно появляются якорные точки, они видят нечто большое, они видят простоту, и всё это порождает гармонию. Вы можете даже ощутить, как их души умиротворяются и начинают «мурлыкать» от удовольствия.

You know that a fellow who is big and expansive and can reach around a lot of things, and so forth, has, initially, space – he’s operating in lots of space. If he tries to operate in smaller space, why uh… he gets to snapping around it quite a bit. He operates in smaller space, he’s much worse off.

Это одна из крупнейших ловушек в этой вселенной: когда смотришь на неё, создаётся впечатление, будто в ней так много пространства, понимаете? И при наличии такого пространства, тек! Знаете, что-то наподобие солнца. Маленькие солнца, вот и всё. Вы скажете: «Они крохотные».

Now let’s take… let’s take space, very little contact, big anchor points, so forth. Boy, ha… have you ever seen a… a… have you ever seen a waterfall, for instance, that fell a hundred and fifty feet? Anything like that. Just that big space. Now have you ever seen a waterfall that fell 150 feet and had just one plume fall all the way. There’s some such falls on the banks of the Columbia River – I don’t… And there’s some Yosemite that do this. They fall through all that space – just one plume of water comes all the way down.

Нет, если вы... Давайте возьмём ведро бриллиантов по 25 карат, чистейших бриллиантов без малейших изъянов. Давайте возьмём ведро бриллиантов и поставим его вон туда. Нет, нет... давайте возьмём один... Уберите всё это, возьмите один большой кусок бархата – чёрного бархата, – накройте им стол и направьте на него луч света. Затем возьмите один бриллиант в один карат и положите его на стол. Если бы компания «Тиффани» изменила свою политику, то весь их бизнес полетел бы в тартарары. У них это обычное дело – положить на витрину один-единственный камешек. И вот он лежит себе на витрине... один камень. Люди проходят мимо и восклицают: «У-а-а-а!»

Gee, people stand there and they wonder why they’re so enthralled. All of a sudden they’ve got anchor points and they’ve got bigness and they’ve got simplicity. And out of this they get harmony. You can practically feel their souls just sort of smooth down and go „Purrr.“

А те парни, которые держат другие ювелирные магазины, где продают бриллиантовые колье за 25 центов и где можно увидеть много, много, много, много прилавков, заполненных всякой всячиной... чтобы привлечь хоть какое-то внимание и заставить прохожих останавливаться у витрин, они вынуждены делать упор на ценность, ценность, ценность, ценность, ценность – что-то очень дорогое, чтобы люди обратили внимание на массу. Люди смотрят на это как на диковинку. Но они совсем не ценят этого. Они относятся к этому как к какому-то «хламу».

That’s one of the big traps of this universe, is it apparently has all this space, see. And having all this space why uh… anything like a sun, you know? Little suns, that’s all. Must have… you say, „It’s too tiny.“ No – you take a…

На одной из этих витрин прямо на переднем плане можно увидеть большие бриллианты, которыми отделаны... кольца с бриллиантами в пять карат, кольца с бриллиантами в десять карат и всё остальное, что обычно можно увидеть на Бродвее в Нью-Йорке. Всё это лежит прямо за стеклом витрины. Там стоит полка со всеми этими штучками, и люди проходят и говорят: «Ну надо же, пять тысяч долларов. Ну надо же, десять тысяч долларов. Ну надо же, двадцать пять тысяч долларов. Интересно, правда? Забавно, сколько всё это стоит. Хотелось бы и мне иметь что-нибудь такое. Ну ладно, пошли посмотрим представление».

Let’s take a bucket full of 25 carat diamonds – the purest, most unflawed diamonds possible. Let’s take a bucket full of them – put them right there. No, no. Let’s take one – knock that away and take one great big velvet, black velvet cloth and set it on a table and put one light on it. And then take one one-carat diamond and put it on there. If Tiffany’s ever changed their policy they’d wreck their business. But they quite customarily put nothing in the window but one simple stone. And there it sits – one stone. People go by and they say, „Screeeee!“

Отсутствие интереса. Нет пространства, поэтому всё это, конечно, не может представлять никакой ценности.

And the boys who run these other… these… these uh… two-bits-for-a-collar-of-diamonds jewelry stores with those racks and racks and racks and racks and racks of things, have to actually, really to attract any real attention and get the passers-by to stop, they have to put in value, value, value, value, value in terms of lots of money so that people get to looking at a mass and it’s a curiosa. It’s not an appreciation at all. They get the appreciation, „Junk.“

Вы можете взять какую-нибудь крохотную вещицу тончайшей работы и заключить её в каком-нибудь крохотном пространстве. Когда вы это сделаете, вам придёт в голову идея, что кто-то что-то украл. Когда вы смотрите на такой крохотный замок, отделанный слоновой костью... знаете, такой крохотный замок, внутри которого находится крохотная вещица, выделяясь на общем фоне... у вас как бы появляется идея, что кто-то что-то украл, когда вы смотрите на эту вещь. У вас появляется подобное чувство. На самом деле у вас не появляется чувство... у вас появляется чувство красоты и изящества, но... кто-то стащил это!

And… and you get this – in the front of one of those windows you can have big diamonds rigged up, five-carats diamonds, ten-carat diamonds in rings and everything else like you see on New York, Broadway. You see those right straight up close to the window glass. And uh… there’ll be a rack of them sitting there and people’ll go along and say, „What do you know? Five thousand dollars! What do you know? Ten thousand dollars! What do you know? Twenty-five thousand dollars! Isn’t that interesting? You know, it’s funny how much that thing costs. I wish I had something like that. Well, let’s go over to the show.“ No interest level. No space, so of course it can’t be of any value.

Почему? Это очень просто. Я имею в виду, что кто-то взял что-то из пространства, которое он не должен иметь, и поместил нечто красивое в другое пространство. Понимаете, это слишком маленькое пространство для такой большой красоты.

Now uh… you could get something very tiny and enclose it in a very tiny place of very exquisite workmanship. You get sort of the idea of a theft when you do that, when you… when you see this little, tiny ivory worked castle, you see. Little tiny castle, and it’s got a little, tiny thing in that offsets. You sorta get the idea that somebody stole something, when you look at this thing. It… it… it’s… it’s… it gives you kind of that feeling. You d… you don’t get really the feeling – you get the feeling of beauty and exquisiteness a little bit, but – somebody swiped it.

Давайте рассмотрим какой-нибудь другой вид деятельности: что такое великий 19 певец? Если кто-то хочет раскритиковать певца, первое, что он скажет, – «Ему бы петь где-нибудь в гостиной». Сколько пространства он может заполнить своим голосом? Это первое требование.

Why? It’s very simple. I mean, somebody has taken and out of a space that he shouldn’t have, he’s worked in some beauty into it. You see, that’s too small a space to have that much in.

Карузо был величайшим певцом, потому что своим голосом он мог практически снести заднюю стену в любом концертном зале. Кроме того, в его голосе присутствовала сила, он мог разбивать бокалы, взяв нужную ноту. Вы скажете: «Всё дело в нужной ноте». Нет, это было... вся беда в том, что у него была... в его голосе должно было быть достаточно силы, чтобы он мог разбить бокал. Может быть, его голос был необычайно красивым, а может быть и нет. Но бог мой, у него действительно был громкий голос!

Now uh… let’s go in some other fields: What… what’s your great singer? The first criticism of a singer: „Oh, he has a parlor voice.“ How much space can he fill with sound? That’s the first requisite.

Вы хотите стать великим певцом? К чёрту все переходы с ноты на ноту. Не беспокойтесь ни о какой мелодии. Если вы просто попрактикуетесь немного, так чтобы в конце концов вы смогли пойти в самый большой зал в Соединённых Штатах или в Голливудский амфитеатр и заполнить своим голосом весь амфитеатр, не прибегая к электронной аппаратуре, то люди выбрали бы вас как лучшего певца. Вас бы сразу выбрали как лучшего певца.

Caruso was the greatest singer of all time because he could knock out the back of any auditorium practically. Also he had force in his voice – he could crack wine glasses, hold a true note. And you say, „This is truth of note.“ No, that… the upset of that was there was – must have been enough force in that voice to crack wine glasses. He had perhaps great beauty of voice, perhaps not. But boy he was sure loud.

Так вот, всё это странно. Чем же великий певец в таком случае отличается от свинопаса, созывающего свиней? И певец, и свинопас могут заполнить звуком большое пространство. Что ж, посмотрите на них, посмотрите на них. В звук вкладывается разное намерение. Намерение громко позвать свинью – это одно дело; а намерение заинтересовать людей и вызвать в них желание – это другое дело. Совершенно разные вещи.

Want to become a great singer? The hell with shifting notes. Don’t even bother to carry a tune. If you were just to go out and practice so that you could take the biggest auditorium in the United States or the Hollywood Bowl and get to a point where you could fill that Bowl with sound without any electronic equipment, boy, they’d elect you. You’d get elected right then.

Так где же мы находим самое большое различие? Самое большое различие присутствует на уровне постулатов, на уровне намерения. Вот где различие. А немного ниже находится согласие в отношении того, что певец – это певец, и согласие в отношении того, что свинопас – это свинопас. Мы согласились, что над свинопасами нужно смеяться, а к певцам нужно относиться очень серьёзно. Это очень просто.

Now, it’s a funny thing: What’s the difference then between the great singer and the hog caller? Both of ‘em can fill a lot of space with sound. Well, look… look them over – look them over. There’s a different intention behind the sound. The intention is to call a hog in one case, and to be loud; and the intention in the other place is to interest people and create a desire.

Так и есть. Это практически всё, что можно сказать по этому поводу. Если вы хотите стать великим певцом, то вам нужно добиться, чтобы все знали, что вы великий певец. Вам нужно надеть наряды великого певца, и всё. Я видел некоторых пианистов в кабаках, которые были виртуозами в своём деле и могли сыграть любое классическое произведение – красивая, очень красивая игра, – но на них не было фраков. У них не было особого ореола. У них не было особого стиля. У них не было всех символов и атрибутов великого пианиста.

Big difference. Where do you find your biggest difference then? Your biggest difference is up in the postulate intentional level. That’s… that’s the difference – up there. And then a little bit lower than that there’s an agreement that the singer is… is a singer, and an agreement that a hog caller is a hog caller. And we’ve agreed to laugh at hog collars and we’ve agreed to be very serious about singers – very simple.

Как ведёт себя великий пианист? Ха-ха! Мы знаем, как ведёт себя великий пианист. Во-первых, он производит сильное впечатление. Он поднимается на сцену, не обращая никакого внимания на аудиторию. Откидывает фалды назад, чтобы сесть за единственное пианино, стоящее посреди огромной сцены, понимаете? Он садится за пианино, а потом очень терпеливо выжидает, пока в зале не воцарится гробовая тишина. А потом он начинает играть, делая очень грациозные жесты. Вот и всё.

That’s right. That’s about all there is to it. You go out to be a great singer, you make sure that everybody knows that you’re a great singer. You wear the trappings of a great singer, that’s all. I’ve seen some pianists sitting in dives that could tear the keys off the piano with any classical music – beautiful, just beautiful playing. But they didn’t have on a tail coat, they did not have an air, they didn’t have the style, they didn’t have all the symbols and trademarks of the great pianist.

А какой-нибудь бедолага играет себе где-нибудь в забегаловке, сдвинув котелок на один глаз. Возможно, он заткнул бы за пояс того пианиста с большой сцены, но он не знает одного. Он не знает одного: чтобы быть великим человеком, нужно вести себя как великий человек. И если он будет вести себя как великий человек, у которого соответствующие манеры, то он и будет великим человеком. Почему? Потому что он всего лишь создаёт общее согласие.

How do you act as a great pianist? Hah-hah! We know how you act as a great pianist – you’re very impressive in the first place. You come in, you ignore the whole audience. You sit down, you sweep your coat tails out of the way in order to sit down at the seat of just one piano sitting on this huge stage, see? And you sit down, and then you wait very patiently until everybody deigns to be damn quiet. And you start in. And make sure that you have the grandness of gesture. That’s all it is.

Если он откажется вести себя так, как согласно общему согласию подобает вести себя великому человеку, или если у него есть цель не вести себя таким образом, то он не будет великим.

The poor guy sitting down in the jukebox playing with his derby hat over one eye, maybe can play rings around that guy on the concert stage, but he doesn’t know one fact – one fact he doesn’t know: that he has to act big and great in order to be big and great. And if he acts big and great and with the proper mannerisms to be big and great, he’ll be big and great. Because he’s what? He’s not putting on anything but the agreement.

Понимаете, вы можете преподносить это как угодно. Вы можете посылать это в любом направлении. Но если вы собираетесь посылать это в каком угодно направлении, вы изначально должны чувствовать, что вы способны управлять пространством и энергией. Совершенно нормально притворяться, если вы знаете, что вы притворяетесь. Люди не читают ваших мыслей; ваши мысли проявляются внешне в ваших манерах; у вас нет надлежащих манер.

If he refuses to act within the frame of agreement which is assigned to bigness and greatness, or if he has some purpose in not acting in that frame of reference, he won’t be.

Галли-Курчи никогда не смотрела на свою публику с извиняющимся выражением лица, никогда. Точно так же и Карузо. Карузо выходил и окидывал взглядом аудиторию: «Хорошо, люди, вам выпала большая честь послушать, как я пою». И он говорил: «Сейчас вы услышите, как я пою». Если кто-то решил не слушать его, то у этого человека всё равно не было никаких шансов. Ни у кого просто не было никаких шансов.

You can really pitch it any way you want to. You can just throw it in any direction. But if you’re going to throw it in any direction you want to, you’ll have to be able to initially feel that you can command space and energy. It’s all well and good to just fake in and know you’re faking in. It isn’t that people read your mind, it just shows up in the manner; the manner isn’t there.

В этом-то и заключается разница. Что такое величие? Это просто то, о чём я вам рассказал. Какое красивое слово – «величие». «Большое пространство».

Calli-Curcy never came out and looked at the audience apologetically – never. Neither did Caruso. Caruso came out and he’d look them over. „All right, you people are privileged now to hear me sing.“ He’d say, „Now you’re going to hear me sing.“ There… it wouldn’t – nobody would have stood a chance if they had decided not to hear him sing. Nobody would’ve stood a chance.

Если человек заполняет собой всё пространство, которое у него есть, то ему лучше найти большее по размеру пространство.

Now there’s… there’s you… there’s your difference. What is greatness? It’s simply that: What a beautiful language – „Great-ness.“ Big-space.

Так вот, существует такое понятие, как качество действия, и здесь по большей части имеется в виду такое качество, которое присутствует неизменно. Человек неизменно контролирует... он может усиливать и ослаблять голос по собственному желанию. Недостаточно петь громко. Нужна способность петь громко, а затем смягчать голос, а затем снова петь громко, делая всё это по собственному желанию. Нужна способность начинать петь и останавливаться по собственному желанию. Вы проходите весь этот цикл действия.

If a fellow fills up all the space he has, he’d better find bigger space.

На уровне большого пространства находится желание; люди воспринимают его как пространство и одновременно они воспринимают пространство как желание. Здесь мы видим желание в действии. Большое пространство, уверенность; если там и присутствует какая-то сила, то она имеет второстепенное значение по сравнению с согласием в отношении того, что там должна присутствовать сила.

Now there’s the quality of action, and that mostly has to do with consistent quality of action. He has a consistency and a control – increase and decrease – at will. It isn’t enough to sing loud. One must sing loud and fall off to a softness, and sing loud again at will. He must also be able to stop and start singing at will. He follows this… this whole cycle of action.

На этом уровне у вас появляется отчётливое чувство, что человеку не нужна никакая сила, чтобы выполнить свою миссию.

And at that level of big space, there is desire, and people see that as the space and they also will see it instantly as desire. There we have desire at work: Big space, certainty and if any force is there at all, the force is subordinate to the agreement that there should be force there.

И что бы вы думали? А знаете ли вы, что вы могли бы просто подойти к полицейскому и снять звезду с его форменной рубашки? Вы могли бы просто подойти, снять у него этот значок, причём сделать это так, чтобы он совершенно с этим согласился, чтобы он согласился с тем, что вы должны это сделать. Вы просто исходите из того, что у вас есть право... не такое право, которое вам нужно отстаивать, а право, которым наделил вас сам Господь Бог. И вот вы подходите к полицейскому, разговариваете с ним о его значке, и через пару секунд значок оказывается у вас в руке. Вам не нужно использовать для этого какие-то уловки; таким образом вы как раз не добьётесь своего.

You get the complete feeling at that level that a person would not need any force in order to carry out his mission.

Существуют и более простые способы. Знаете, как распознают воров в магазине? Как распознают преступников на улице? У полицейских нет описания преступника.

Now what do you know? Do you know you could walk down here and take the star of a cup you could just walk down and take his badge away from him… and have him agree perfectly to do it, that you should do it. You just assume that you have the right to, not the right you have to defend. This is sort of a God-given right. You walk down and talk to him about his badge, and you’ll have it in your hand in a couple of seconds. You don’t have to use subterfuge to get it. That’s the way not to get it.

Но он выглядит подозрительно. Вы знаете, что люди... полицейские нередко арестовывают преступника всего через несколько минут после преступления где-нибудь в другом месте потому, что он выглядит очень подозрительно. Просто он не чувствует себя настолько «великим», чтобы сделать то, что он сделал, ведь он знал, что у него нет права этого делать. И это является первым критерием преступления: человек знает, что у него нет права этого делать. Если человек знает, что он имеет право делать это, то это больше не является преступлением, а становится правом.

Now there are much easier ones. Do you know that… how they tell a shoplifter in a store? How they tell a criminal on the street? They don’t have his description. He looks suspicious. You know that people… people… cops arrest a criminal on… away from the scene of the crime a few minutes afterwards ordinarily because they look so suspicious. They just weren’t big enough to do what they did, because they knew they didn’t have the right to do it and that was the first requisite of criminality, is knowing one doesn’t have the right to do it. The second one knows one has the right to do it, it ceases to be a criminality and becomes a right.

Разница между правом и преступлением заключается лишь в том, что в одном случае человек знает, что имеет право это делать, а в другом случае знает, что не имеет права этого делать. Другими словами, когда человек знает, что он имеет право на что-то, он должен уметь контролировать огромное пространство и огромную силу, чтобы он знал это очень хорошо и таким образом мог иметь право на любую вещь или предмет во всём городе.

And the difference between a right and the difference between a criminal act, is simply knowing one has a right to and knowing one doesn’t have a right to. In other words, knowing one has a right to, one would have to command enormous space and enormous power to know so completely that he would have the right to any item or object in an entire city.

Он на самом деле должен чувствовать себя великим. Он должен чувствовать, что он куда больше, чем этот город. Больше. Мелкий воришка, который знает, что он не имеет права заплатить пять центов за проезд в метро... и когда он заплатит пять центов, он всё равно будет выглядеть так, как будто он не имеет права проехать на метро... и что бы вы думали! Он заплатил пять центов! Это интересно, не так ли? Удивительно.

Boy, would he have to be big. He’d have to be a hell of a lot bigger than that city – big. To the petty thief who knows he doesn’t have the right to pay a nickel to ride on the subway, and the second after he’s paid his nickel he still looks like he doesn’t have a right to ride on the subway. And, what do you know? He paid his nickel! Now that’s an interesting point, isn’t it. Fascinating.

Он знает, что не имеет права. Он знает, что не имеет права делать что бы то ни было. У него нет пространства и времени, у него нет обладания. И он опускается вниз по шкале.

He knows he doesn’t have the right to. He knows he doesn’t have the right to do anything. He has no space and no time, no havingness. And as such, he comes right on down scale.

Некоторые люди от рождения чувствуют, что они по праву обладают пространством, которое по размерам превышает целую галактику, – запросто. Но они до такой степени опустились в собственных глазах, что теперь знают, что не могут иметь пространство, которое превышало бы по размерам даже планету, и что они не имеют права на такое пространство. И они продолжают вести себя так, как будто извиняются за всё это. И клянусь... они не в таком плохом состоянии, как мелкий воришка, но, по их оценке, они опустились именно на такой уровень. У самых великих людей на Земле возникало такое чувство.

Now there are some people who have the right natively to have a… a space bigger than a galaxy, easily. And who have come down in their own eyes to a point where they know they can’t have a space bigger than a planet, and they don’t have a right to any space bigger than a planet. And they go on acting apologetic about the whole deal. And you’d… you’d swear – they aren’t on… out like a petty thief, but they’re down in their own estimation to that degree. The very great on earth have had that feeling.

Они находятся очень низко на шкале, но у них всё равно ещё очень много пространства. В чём же тогда заключается разница между мелким воришкой и человеком, который размером с МЭСТ-вселенную? Что ж, мелкий воришка, возможно, мог бы когда-нибудь стать размером с МЭСТ-вселенную. Но всё это зависит главным образом от того, знает ли он, что у него есть это право.

They’re scaled way down and they still have enough of this to spare. Well, there’s a… what’s the difference then between a petty thief and a person the size of the MEST universe? Well, your petty thief possibly could be, some day, the size of the MEST universe. But it would mainly depend upon his knowing he had the right to be.

И когда вы начнёте проводить кому-нибудь сессию по изменению постулатов, вы будете просто потрясены. Преклир осознает, что он не имеет права делать то, сё, пятое, десятое, потому что он согласился, что он не имеет этого права.

And when you get a postulate-changing session going on with some preclear, you will be astonished. They’ll realize they don’t have the right to do this, or to do that or to do something else – because they agreed not to have the right.

Всё это скольжение по наклонной плоскости можно назвать «согласием не быть способным на...». Это самая печальная история, которую можно рассказать о человеке. «Я согласен, что у меня нет права». Но за этим стоит множество пониманий, за этим стоит множество постулатов. «Я согласен, что у меня нет права».

And one could call the whole dwindling scale of stuff, „Agreeing not to be able to.“ That’s the saddest story ever sung: „I agree that I do not have the right to…“ And there are a lot of understoods back of that, a lot of postulates that have gone before. „I agree that I do not have the right to…“

В тот день, когда вы сказали: «Ну, хорошо, вижу, что другие люди используют это и так далее»... просто в один прекрасный день вы сказали необдуманно: «Хорошо, я согласен; я... ну, я согласен, что другие люди имеют право». О-о! Это одно и то же, не так ли? Сказать: «Я согласен, что другие люди имеют право» – это то же самое, что сказать: «Я согласен, что у меня нет права иметь больше права, чем имеют другие люди». Боже мой!

The first day you ever said, „Well, all right. I see that other people are using these things and so forth.“ Just nonsensically you said one day, „Well, I agree. I uh… well, I agree that other people have the right to…“ Oh-oh! That’s the same thing, isn’t it? „I agree other people have the right to…“ is the „I agree I don’t have the right to have a right more than other people have a right.“ Oh boy!

«Я согласен, что другие люди имеют право управлять тем-то, или делать то-то, или разбираться с тем-то; всё это не моё дело». О-о!

„I agree that other people have a right to manage this or do that or square around something or other, and that I have no business monkeying with it.“ Oh-oh!

Куда ни глянь в этом проклятом, сумасшедшем обществе, где всё перевёрнуто с ног на голову, все говорят: «Я не несу никакой ответственности за это, и это не моя вина, и это не моя ответственность, я за это не отвечаю, я не отвечаю за то и за сё», и человек опускается на такой уровень, что даже не ходит голосовать. Он не может взять ответственность даже за выбор правительства Соединённых Штатов, потому что он осознаёт, что всё это видимость. Он осознаёт, что у него есть врождённая способность обладать территорией размером с Соединённые Штаты и быть размером с Соединённые Штаты, и всё же мы видим его в таком состоянии, и он даже не участвует в выборах и не отдаёт свой голос. Вот до такой степени он не берёт ответственность.

Everywhere you look in this confounded, upset, cock-eyed society everybody is saying, „I don’t take any responsibility for this. And that’s not my fault. And that’s not my responsibility, and I’m not responsible for that, and I’m responsible for something or other“ and they get down to a level, they don’t even vote. That he don’t… he can’t even take that responsibility for having elected the government of the United States because they recognize it’s kind of specious. They realize they have the perfect innate ability to own an area the size of the United States and to be an area the size of the Unites States, and yet here they are, they won’t even participate and vote one vote. They couldn’t take the responsibility to that degree.

Так вот, существует два подхода к этому. Индивидуум размером с Соединённые Штаты никогда и близко не подошёл бы к кабинке для голосования или к избирательной урне. Он не стал бы голосовать. Потому что он находится в согласии со всеми остальными избирателями и даже не видит этого. Но находясь на более низком уровне, человек не голосует просто потому, что он не берёт ответственность за то, кто будет президентом страны. Это очень низкий уровень.

Now there are two ways that they do that. The fellow who was as big as the size of the United States would never go near a polling vault or a box – never. He wouldn’t vote, he… because he’d be into an agreement with all these other people who were voting and he wouldn’t see that. But on a lower level a person won’t vote simply because they won’t take the responsibility for who is president. And that’s way down.

И куда ни глянь, люди то и дело говорят: «Я не имею права делать то, я не имею права делать сё». Один болван-юрист в одном маленьком захолустном городишке создаёт ужасную путаницу. Он усиленно пытается найти всевозможные способы проиграть дешёвенькое судебное дело, имеющее отношение к Саентологии... он это делает. Это самое удивительное явление, которое вы когда-либо видели. Такие ребята находятся настолько низко, что они не берут никакой ответственности ни за одного человека и не берут никакой ответственности за себя. Почему? Потому что этот юрист уже воочию убедился... На примере собственной жены, которая в течение многих лет была калекой, а потом ей вернули способность ходить и играть на пианино.

And everywhere you look, „I don’t have the right to do this, I don’t have the right to do that.“ There’s a screwball attorney uh… who is uh… fouling up like a fire drill – some little hick town someplace. Uh… and… and he’s busy trying to figure every way he can figure to lose some little two-bit court case – in Scientology. He’s doing this. Why, it’s the most fascinating thing you ever saw. These… these guys… these guys are so low they haven’t… they haven’t got any responsibility for any fellow human being, and they have no responsibility for themselves at all. Why? Because such a person has had it demonstrated to him very adequately by having his wife who was a cripple for many, many years made again to walk and play the piano.

Ха! Он не брал за неё никакой ответственности, не так ли? Он не брал никакой ответственности за себя... это просто невозможно. Почему? Потому что он не несёт никакой ответственности за то, что в этом судебном деле всё идёт наперекосяк. Он единственный, кто ведёт это дело. Именно он должен говорить всё, что нужно. Очень интересно, не так ли? Этот человек на самом деле настолько не осознаёт свою бытийность, что не чувствует себя настолько «большим», чтобы нести ответственность за собственную семью.

Hah! He didn’t have any responsibility for her, did he? Didn’t have any responsibility for himself – couldn’t possible have done so. Why? Because it isn’t any responsibility of his that everything’s going wrong, and so forth. And this trial – he’s the only one that’s there. It’s up to him to say anything at all.

Другими словами, он не может продолжать поддерживать то, что освободило его от ужасной ноши, которой была для него калека-жена, – она ведь оставалась бы калекой до конца своих дней. Понимаете, это могло бы стоить ему многих дней и месяцев мучений. Однако же она выздоровела, но у него настолько низкий уровень ответственности, что он просто выискивает любые возможности позволить Саентологии потерпеть поражение в его родном городишке. Удивительно, не так ли?

It’s very interesting, isn’t it? The guy could actually fail to recognize his beingness to the extent where he can’t even be the size of his own family on responsibility.

Таким образом, у него вообще нет никакой ответственности. Потому что он знает, что Саентология работает, что она работает применительно к нему, она работает в его руках, он полностью обучен, и всё же он должен потерпеть поражение. Конечно, он получал слишком мало процессинга, но таков его уровень ответственности.

In other words, he couldn’t continue his support of something which has relieved him of the terrible burden of having a cripple in his family for the rest of her life. You understand, that would cost him just days and months and so on of misery on his own part.

В чём состоит основное различие между тем, что я делаю в Саентологии, и тем, что делают другие люди? Думаете, я сообразительнее? Нет, нет. Не-а. Может быть, я больше знаю? Не-а. Нет. Нет, вся причина только в одном: я осознаю, что это моё дело. Я осознаю, что это дело каждого. Понимаете, это дело каждого. Посреди этой вселенной стояла пара огромных ботинок, больших-пребольших ботинок, их можно было рассматривать в телескоп. Их можно было исследовать вдоль и поперёк, и обнаружилось бы, что в них никто не живёт.

And yet – yet that’s happened for him. And yet his level of responsibility is so low that he’s just figuring out any way he could possibly figure where Scientology could possibly go by the boards right in his own home town. Isn’t that fascinating?

И на этих ботинках просто написано: «Эти ботинки идут по дороге, которая выведет из этой дыры». Какие-то люди летали через них на космических кораблях, играли внутри них в классики и так далее, – если люди вообще видели их. А ботинки эти стояли на виду.

His level of responsibility can’t be any size at all, then. ‘Cause he knows it works, it works for him, it works in his hands, he’s fully trained and yet he’s got to lose. Never had enough processing to put in your eye. But there… there’s… there’s a level of responsibility.

Они стояли на пороге каждого дома, где когда-либо умирал человек. Они стояли у дверей каждого банка, который нарушал своё обязательство или отказывался предоставить кредит человеку в отчаянном положении. Они стояли у порога каждой церкви, которая притворялась, что берёт огромную ответственность. Они стояли поперёк любой дороги и любого пути, где человек, как он думал, когда-либо мог пройти. Человек мог взять ответственность за разрушение целой культуры, но не за то, чтобы помочь хотя бы одному человеку в этой культуре. Хо! Удивительно!

What is the essential difference between what I’m doing in res… in Scientology and other people? Is it because I’m brighter? No, no. Uh-uh. Is it because I… I… I know more? Naw. No there’s really only one thing, is I recognize that it’s… that it’s my job, I recognize anybody has this job. You see, anybody has this job. And there was this great big pair of boots and they were sitting right in the middle of this universe, and they were awfully big boots, and you could get down amongst them with… with telescopes. You could look the length and breadth of them and find absolutely nothing inhabiting ‘em.

Что ж, эти ботинки... если вы посмотрите на эти ботинки, то они даже не покажутся вам большими. Это были маленькие ботиночки, детские ботиночки... в них нет ничего особенного. Но что вы сделали? Вы просто создали пространство вот такого размера, вот и всё. А затем вы сузили пространство до вселенной одного человека, и оказалось, что это совершенно типичный человек. И вы решили посмотреть. И оказалось, что эти ботинки вполне можно носить.

And it says in these boots, it just simply said, „These are the boots which go down a road which leads out of this joint.“ And other people had been diving spaceships through them and playing hopscotch in them and… and so on, when they ever did see them, and so on. They were sitting right there.

И это просто-напросто ботинки как ботинки. Но что бы вы думали? В них есть один подвох. Они не принадлежат кому-то одному. Они принадлежат всем. И пусть я примерил их, попытался пройти в них несколько шагов и найти ту самую дорогу, и пусть я попытался определить, из какой кожи они сделаны... Это не освобождает ни одного человека, который хочет получить от них пользу, от необходимости их носить. И это самая мрачная шутка.

They sat on the doorstep of every door that has ever been covered with crepe. They sat on the doorstep of every bank that ever reneged on a pledged agreement or refused a loan to somebody who was desperate. They sat on the doorstep of every church which itself was pretending to take vast responsibility. They fell across every single boulevard and progress that Man ever thought he could make. He could go ahead and take responsibility for destroying culture, but not for helping a single individual in it. Ho!

Человек должен подняться по шкале, чтобы взять ответственность за себя и всех своих собратьев и за всю эту проклятую вселенную, прежде чем он сможет пройти этот путь до конца. Разве это не поразительно?

Fascinating! Why, those boots – well, you look at these boots, and they… they weren’t even big boots. They were little boots – little kids’ boots. Wasn’t anything to them. And what’d you do? You just threw some space out that big, that’s all. I mean, you narrowed the space down to the universe of one man and you found out he was a highly representative man, and then you took a look. The boots were very wearable.

Он даже не сможет проходить инграммы из своего банка, если не скажет: «Это моё дело, и я намерен сделать это». Интересно, не так ли? Потому что он находится внизу шкалы тонов на уровне блокирования, он знает, что всё знание заблокировано, он знает, что всё заблокировано, он знает, что всего слишком мало, он знает, что смерть неизбежна, он всё это знает. Он знает, что у него нет пространства. Он знает, что жизнь – это предмет, а не что-то живое и великолепное. И поскольку он знает всё это, он не будет знать ничего более. Но на этом уровне он практически ничего не знает.

And they’re very, very simply boots. But what do you know? These boots have a catch to them. They aren’t just one man’s boots. They were every man’s boots. And because I assayed to take a few steps in them and square them around and find out where the road was and what leather they were made out of, didn’t absolve a single individual who cared to benefit from those boots from wearing them. And that is the grimmest joke of all.

У него будет банк, и некоторые маленькие инциденты в этом банке будут довольно яркими, и всё это может быть интересным, но насколько же узкая эта область! Это будет маленький, крохотный банк.

A person has to come up the scale so that he can take responsibility for himself and all of his fellows and the whole cock-eyed condemned universe before he can walk down that road out. Isn’t that fascinating?

Этими огромными риджами должен управлять большой парень, если вы хотите, чтобы они всё время находились под контролем. Так вот, у нас уже выработан образ действий, который позволит вам стать большим парнем. Здесь нет каких-то хитрых уловок, посредством которых вы неожиданно обнаруживаете, что вам нужно решить быть селф-детерминированным.

He can’t even run his engram bank unless he says, „It’s my business and I mean to make it so.“ Isn’t that interesting? Because he’s down tone scale on inhibited, he knows all knowledge is inhibited, he knows all things are inhibited, he knows every thing he is scare, he knows death is inevitable, he knows all these things. He knows he has no space. He knows that life is an object, not an animate, glorious thing. And as long as he knows that, then he will know no more. And at that level one knows practically nothing.

Вы можете взять преклира за шкирку и, используя эти техники, «бить его головой о стену», пока он не станет клиром. Если вы начали с ним работать, вы не должны ему ничего объяснять. В конце концов он пройдёт через это, но он никогда не сможет выйти из этой вселенной с вашей помощью. Он никогда не сможет этого сделать. Он сможет выйти из этой вселенной только в том случае, если вы позволите ему вернуть себе достаточное количество силы, чтобы он мог взять ответственность за то, что происходит.

The bank will sit there and some of the little incidents in it might be quite bright and it might be interesting. But boy! is it of narrow scope! It’ll be a little tiny bank.

Не существует никаких тайных уловок, человеку не нужно думать о чём-то ещё, ему не нужно ни во что верить, чтобы он мог двигаться по этому пути. Вы можете искусственно поднять его на высокий уровень, но в действительности вы делаете вот что: вы берёте и надеваете на него эти ботинки. Необходимо надеть на него эти ботинки, и эти ботинки называются «ответственностью».

Those great big ridges standing out there have to be handled by a big guy, if you’re going to handle them all the way. Now we have the modus operandi of how you get to be a big guy. There isn’t any gimmick factor whereby you all of a sudden discover you have to make up your mind to be self-determined.

Это способность управлять силой и нести ответственность за её применение, способность создавать пространство любой протяжённости и управлять им, а также брать ответственность за эти действия.

You could take a preclear by the nape of his neck and hold him up there and bang his head against the wall with these techniques until he is cleared – if you start him on the line, you never have to explain a thing to him. He’ll finally wind up, but he’ll never walk out of this universe with your help. He never will.

Человек автоматически начнёт подниматься по шкале. Здесь нет каких-то необычных уловок. Вы просто играете с ним злую шутку. Он думает, что он прячется, ныряет, прыгает в кусты и пытается схорониться в погребе, а вы... он думает: «Что ж, это просто ещё один способ схорониться в погребе». А вы схватили его за одну лодыжку и начинаете вытаскивать.

He’ll only walk out of this universe if you permit him to recover enough force so that he can have responsibility for what’s going on.

И что бы вы думали? В конце концов ему придётся... это на самом деле произойдёт не по его собственному детерминизму, если вы действительно хотите, чтобы это произошло именно таким образом. Он будет стоять в ярких лучах солнечного света, абсолютно видимый, прежде чем он вообще сдвинется с места и сможет до чего-нибудь добраться. Он должен быть способен взять ответственность за все усилия и все желания на верхнем уровне шкалы и за всё пространство, прежде чем он вообще сдвинется с места.

There isn’t any hidden gimmick; there isn’t anything else he has to think; there isn’t anything he has to believe in, really, to amount to anything to go this way. And you can boot him up this line quite artificially, but what you’re really doing is taking him and putting these boots on him. He has to be fitted with these boots and these boots are called Responsibility.

Так что эта шкала идёт вверх и вниз, вправо и влево, и мы обнаруживаем, что человек должен вырасти и начать чувствовать своё величие. И если вы не видите, что в нём развивается величие, то, значит, он не движется к свободе.

The ability to handle force and take the responsibility for the use of it, the ability to create and handle space of any dimension and take the responsibility for handling it.

И разница между мной и каким-нибудь преклиром, которого нужно приковывать цепями, чтобы на него можно было надеть эти ботинки, заключается в том, что я никогда не хотел быть рабом и никогда не становился им. Вот и всё. Я никогда не соглашался.

He’ll find himself going up the line automatically. There isn’t any funny little gimmick on the thing. It’s just a grim joke you’re playing on him. He thinks he’s been diving and ducking and jumping into the weeds and hiding under the house and so on. And he says, „Well, this is just another way to hide under the house“ – you’ve got him by one ankle; you start pulling him out.

Это очень интересно. Недавно кто-то говорил о научной фантастике... встал вопрос: какой процент всего этого действительно относится к научной фантастике.

And what do you know? He has to stand eventually. Not by any determinism of his own, really, if you really wanna make it that way. He’ll be standing out in the bright sunlight fully visible before he goes anyplace. He’s gotta be able to take responsibility for all enforcement, and all desire way up the line, and all space before he’ll walk any place.

Что ж, фантастика фантастике рознь. Научная фантастика бывает плохой и бывает хорошей. К несчастью для вас, то, о чём я вам рассказываю, – это не фантастика. Хотел бы я, чтобы это было фантастикой. Если бы всё это делалось просто ради приятного времяпрепровождения, то мы могли бы продолжать оставаться рабами.

So we’ve got that scale going back and forth, and up and down and we find out that there is a bigness which has to grow in the person. And if you don’t see that bigness growing, he’s not on his way out.

Но к сожалению... к сожалению, это не фантастика. Как тот профессор... я имею в виду профессора кафедры физики, который заявил: «Дьявольская точность этих предсказаний будет подтверждена самыми скрупулёзными исследованиями». Что ж, это и правда дьявольские предсказания, потому что они сводятся к тому, что у рабовладельцев отберут рабов, а людям дадут свободу. И свободными сделают даже тех, кто не хочет быть свободным, и мне кажется, это самая мрачная шутка, которая только может быть.

And the difference between the preclear that has to be chained down to have the boots put on him and me is, is I never wanted to be a slave and I never had to be. That’s all. I never agreed.

Когда дело касается какой-то из саентологических техник, какой-то из техник, то все они сводятся к тому, о чём я вам неоднократно рассказывал, – они ведут к свободе. Свобода. И эта свобода включает в себя много пространства и способность использовать это пространство. Это свобода, вот и всё. Это всё, что представляет собой свобода. Она представляет собой именно то, что говорится в этой формулировке. В самом буквальном – до идиотизма – смысле, который только можно вообразить. Свобода – это много пространства и способность его использовать.

It was very interesting – somebody was talking about science fiction the other day, I wondered how much of all this was science fiction.

А полная свобода находится выше того уровня, на котором индивидууму даже не нужно иметь пространство и даже не нужно соглашаться. Это находится выше уровня просто свободы. Это сама причина. И мы никогда не видели, чтобы сама причина о чём-то беспокоилась.

Well, there’s science fiction and science fiction. Some science fiction’s bad, some science fiction’s good. Unfortunately, for your sakes, this isn’t fiction. I wish it were. If it were just a pleasant afternoon, we could all go on being slaves.

Нет ничего, что могло поработить первопричину, кроме самой этой первопричины. И точно так же, как никто никогда не станет вызволять преклира из этой вселенной... Никто не собирается этого делать. Вы можете надеть преклиру ботинки, но ему всё равно придётся пройти эту последнюю милю самому. Это означает, что ему придётся взять на себя ответственность за собственную силу и за то, что он делает, но ему придётся взять ответственность не только за это, но и за всё, что происходит вокруг него.

But unfortunately – unfortunately it doesn’t happen to be fiction. Like the professor – I mean, the chair of physics up there said, „The diabolical accuracy of these predictions will be borne out by the most exacting research and investigation.“ Well, they’re diabolical because they take slaves away from those who would have slaves. And they set man free. And they’ll even set men free who don’t want to be free at all. And I think that is the most… grimmest jest.

И если мы посмотрим на то, что действительно происходит, если мы посмотрим на этих преклиров, и если мы посмотрим на кого-то... боже мой. Всё, что тому юристу нужно сделать, – это пойти в суд и организовать соответствующую защиту в соответствии с тем общим планом, который для него наметили. Но он утверждает, что он не может этого сделать. Он не может этого сделать. «Это невозможно, потому что всё уже потеряно. Все мы знаем, что всё потеряно». Он не взял ответственности ни за свою профессию, ни за свою гордость, ни за что бы то ни было.

And when it comes to… when it comes to any of these techniques, any of these techniques, they… they add up all the way up – something I talked to you about before, time and time again – uh… freedom. Freedom.

Что мы здесь видим? Гниль? Вот до чего человек может докатиться, и это на самом деле деградация, которая находится ниже уровня деградации; потому что если человек знает, что он деградировал, то он не в таком уж плохом состоянии. Человек, который деградировал до невероятной степени, но даже не имеет об этом ни малейшего представления, – вот он-то и является мёртвым. Если вы оглянетесь вокруг, то увидите таких людей повсюду. И они говорят: «Никто не имеет права приписывать мне ответственность за это. Я не несу никакой ответственности. Если я возьму ответственность, то меня обвинят», или что-то в этом роде. «Я ответственный. Но это не моё дело». Такие люди ведут себя подобным образом.

And that freedom is lots of space and ability to use it. That’s freedom – that’s all. That’s all freedom is. It’s… it’s exactly what it says it is. It is the most idiotically literal thing imaginable – freedom. Lots of space and the ability to use it.

Если бы вы спросили у такого человека: «Вы чувствуете себя деградировавшим?», он бы ответил вам: «Нет, нет, нет. Я просто средний американец».

And then complete freedom is above the level of not needing space. And not even having to agree. That’s… that is above the level of freedom. That is cause itself. And you never saw cause itself ever being worried.

Чёрта с два. Он находится ниже уровня собак, потому что он мёртв, но он даже не знает, что он мёртв. И это самое ужасное во всём этом. Если человек совершенно мёртв, то он перестаёт вообще что-либо знать. И он даже не знает, что он мёртв.

It… Prime Cause has nothing which could enslave it, except itself. Just like there’s really nobody ever going to really pick up this preclear and carry him out of this universe. Nobody’s ever going to do that. He can put boots on; he’ll still have that last mile he has to walk himself.

Так вот, на этом уровне вы видите, что нисходящая спираль набирает новые и новые витки. И на всём протяжении этого пути человек постоянно соглашался, и согласие в каждом случае ведёт от желания к навязыванию и от навязывания к блокированию. Вот тут-то и нужна сила и пространство; но по мере того как человек движется по нисходящей спирали, у него становится всё меньше и меньше пространства, и в конце концов он превращается в плотный объект.

And that means that he’ll have to take responsibility for what he does and his force. And not only that, for everything that goes on around him.

Давайте не позволим, чтобы вы превратились в плотный объект.

And we look at the thing that does happen, we look at these people, we look at somebody – gee. He… all he’s got to do is walk into a court and put on the proper defense which has been outlined for him. But he says, „No“ – he can’t do that. He can’t do that. „That’s not possible because all is lost. We all know all is lost.“ He hasn’t taken responsibility for his own profession or his own pride in himself or anything.

Давайте сделаем перерыв.

What are we looking at? Carrion? That’s how low one can get and that is actually a degradation of sorts which goes below the level of being degraded; because a person who knows he is degraded isn’t very badly. It’s a person who’s terribly degraded and isn’t even vaguely aware of it that’s dead. And you can look around and see these people on every side. And they’re going through and they say, „Nobody has any right to give me any responsibility. I have no responsibility for anything. I… I take responsibility – I’m to blame.“ – something like that. „I’m responsible. This isn’t any job of mine.“

They’re going around like that. If you said to him, „Do you feel degraded?“ They’d say, „No no-no. Just now married to Marxism.“ The hell they are. They’re lower than the dogs, because they’re gone and they don’t even know they’re gone. And that’s the horrible part of being gone.

When one is all the way gone, he ceases to know anything at all. And he doesn’t even know he’s dead.

Now on this level, there you see that dwindling spiral adding up, adding up. And it’s the track of agreement all the way down the line. And the agreement leads from Desire to Enforcement to Inhibition in each case. And that requires force and space and as you go down that spiral, you’ll find out there’s less and less space, and less and less space and finally a solid object.

Let’s not have that solid object you.

Let’s take a break.

(TAPE ENDS)