A few comments on POWER, being or working close to or under a power, which is to say a leader or one who exerts wide primary influence on the affairs of men.

Вот несколько замечаний о власти, тех, кто, находится или работает рядом с ней или под ней, то есть о лидерах или о тех, кто оказывает широкое и основное влияние на дела людей.

I have written it this way, using two actual people to give an example of magnitude enough to interest and to furnish some pleasant reading. And I used a military sphere so it could be seen clearly without restimulation of admin problems.

Я написал эту главу, основываясь на примере жизни двух действительно живших людей, достаточно великих для того, чтобы заинтересовать читателя и обеспечить его приятным чтением. Я обратился к военной сфере для того, чтобы этот пример был ясен без рестимуляции административных проблем.

The book referenced is a fantastically able book by the way.

Кстати, книга, на которую я ссылаюсь, фантастически талантлива.

Reference: The book entitled:

(Литература: The Four Seasons of Manuela by Victor W. von Hagen, a biography. A Mayflower Dell Paperback. Oct. 1966. (Виктор В. фон Хаген, «Четыре сезона Мануэлы», биография., Мэйфлауэр Делл Пейпербэк, Октябрь 1966.))

Симон Боливар был освободителем Южной Америки от испанского ига.

Simon Bolivar was the liberator of South America from the yoke of Spain.

Мануэла Саенц была освободительницей и его соратницей.

Manuela Saenz was the liberatress and consort.

Их дела и судьба хорошо описаны в этой волнующей биографии.

Their acts and fates are well recorded in this moving biography.

Однако, помимо чисто драматургической ценности, книга обнажает и объясняет различные действия, которые интересны для лидеров или тех, кто находится рядом с ними или поддерживает их.

But aside from any purely dramatic value, the book lays bare and motivates various actions of great interest to those who lead, who support or are near leaders.

Симон Боливар был очень сильной личностью. Он был одним из самых богатых людей в Южной Америке. Он имел выдающиеся способности, обладать которыми дано горстке людей на всей планете. Он был полководцем, которому нет равных в истории. Поэтому очень интересно, почему же он потерпел поражение и умер в изгнании, а впоследствии был обожествлен. Какие ошибки он совершил?

Simon Bolivar was a very strong character. He was one of the richest men in South America. He had real personal ability given to only a handful on the planet. He was a military commander without peer in history. Why he would fail and die an exile to be later deified is thus of great interest. What mistakes did he make?

Мануэла Саенц была умной, красивой и способной женщиной. Она была верной, преданной делу, вполне подходящей Боливару и гораздо выше уровня средних представителей человеческой расы. Почему же тогда она была очерняемой изгнанницей, почему она была так жестоко отвергаема обществом и умерла в нищете, оставшись неизвестной в истории? Какие она совершила ошибки?

Manuela Saenz was a brilliant, beautiful and able woman. She was loyal, devoted, quite comparable to Bolivar, far above the cut of average humanoids. Why then did she live a vilified outcast, receive such violent social rejection and die of poverty and remain unknown to history? What mistakes did she make?

Освобождение чего-то — это обратная невысказанная драматизация рабства (обратная сторона медали), навязанная механизмами ума.

The freeing of things is the reverse, unstated dramatization (the opposite side of the coin) to the slavery enjoined by the mechanisms of the mind.

Когда нет чего-то, во что можно освободить людей, то акт освобождения — это просто протест рабов. А поскольку ни один человек не является свободным, пока он аберрирован в телесном цикле, политическое освобождение, конечно, только жест, поскольку это освобождает его только в анархию драматизаций его аберраций без какого-либо контроля и без чего-либо внешнего, с чем он мог бы сражаться. И без обращения своих интересов на внешний мир он просто тихо или буйно сходит с ума.

Unless there is something to free men into, the act of freeing is simply a protest of slavery. And as no humanoid is free while aberrated in the body cycle, it is of course a gesture to free him politically as it frees him only into the anarchy of dramatizing his aberrations with NO control whatever and without something to fight exterior; and with no exteriorization of his interest, he simply goes mad noisily or quietly.

Раз уж совершено такое большое зло, как развращение живых существ, то, разумеется, не существует никакой свободы без освобождения от самой порочности или, по крайней мере, от самых очевидных ее влияний в обществе. Короче, нужно сначала освободить человека от аберраций, прежде чем вся его социальная структура сможет быть освобождена от аберраций.

Once as great a wrong as depraving beings has been done, there is, of course, no freedom short of freeing one from the depravity itself or at least from its most obvious influences in the society. In short, one would have to de-aberrate a man before his whole social structure could be de-aberrated.

Если мы не можем полностью освободить человека от записанных в его реактивном уме шаблонов поведения, то мы можем, по крайней мере, освободить человека от их рестимуляторов в обществе. Если иметь для этого все данные (но не обладать технологией Саентологии), то можно просто использовать реактивные шаблоны для того, чтобы взорвать старое общество, а затем аккуратно собрать обломки и построить из них новый рисунок. Если человек ни сном, ни духом не ведает, насколько аберрированным он может быть (а Боливар, конечно, ничего об этом не знал), то все еще остается работающая формула, «инстинктивно» используемая наиболее преуспевающими, практичными политическими лидерами:

If one lacked the whole ability to free Man wholly from his reactive patterns, then one could free Man from their restimulators in the society at least. If one had the whole of the data (but lacked the Scientology tech), one would simply use reactive patterns to blow the old society apart and then pick up the pieces neatly in a new pattern. If one had no inkling of how reactive one can get (and Bolivar, of course, had no knowledge whatever in that field), there yet remained a workable formula used “instinctively” by most successful practical political leaders:

Если вы освобождаете общество от тех вещей, которые, как вы видите, неправильны в нем, и используете силу, требуя, чтобы делалось то, что правильно, и если вы продвигаете дело вперед с решительностью и основательностью и без постоянных промедлений, то Вы можете, применяя свое обаяние и способности, вызвать великую политическую реформу или улучшить положение катящейся к пропасти страны.

If you free a society from those things you see wrong with it and use force to demand it do what is right, and if you carry forward with decision and thoroughness, and without continual temporizing, you can, in the applications of your charm and gifts, bring about a great political reform or improve a failing country.

Итак, первая и самая существенная ошибка Боливара связана с жизненно важными словами «вы видите» предыдущего абзаца. Он ни на что не смотрел и даже не слушал разумные доклады собственной разведки. Он был так уверен, что может правильно всех воодушевить, победить, очаровать, что даже никогда не искал то, что нужно исправить, пока не становилось слишком поздно. Это предел самоуверенности, доходящей до крайнего самолюбования. «Когда он появится, все придет в порядок», — в это он не только верил, это была его основная философия. И поэтому в первый же раз, когда это не сработало, он лишился сил. Все его искусство и обаяние сводились только к этому критерию. Это все, что он был в состоянии видеть.

So Bolivar’s first error, most consistent it was, too, was contained in the vital words “you see” in the above paragraph. He didn’t look and he didn’t even listen to sound intelligence reports. He was so sure he could glow things right or fight things right or charm things right that he never looked for anything wrong to correct until it was too late. This is the ne-plus-ultra of personal confidence, amounting to supreme vanity. “When he appeared it would all come right” was not only his belief but his basic philosophy. So the first time it didn’t work, he collapsed. All his skills and charm were channeled into this one test. Only that could he observe.

Не для сравнения с Боливаром, но чтобы показать, как я понимаю это:

Not to compare with Bolivar but to show my understanding of this:

Я однажды попал в подобную ситуацию. «Я буду продолжать движение столько, сколько я смогу, а когда меня остановят, я умру». Это было решение, которое было довольно легко принять и трудно понять, если вы хоть приблизительно не знаете, что я подразумевал под словами «продолжать движение». Метеоры продолжают движение — очень, очень быстро. Продолжал движение и я. Затем в один прекрасный день, очень давно, меня, наконец, остановили — после бесконечных маленьких остановок, связанных с социальными контактами и с семьей. Кульминацией всего этого стал моряк, более устремленный к нашивкам, чем к смерти врагов — и я ушел буквально. Некоторое время я не мог понять, что же со мной не в порядке. Жизнь стала совершенно непереносимой — пока я не нашел новое решение. Так что я знаю уязвимость этих окончательных решений. Я не сравниваю себя с Боливаром, а просто хочу показать, что это случается со всеми нами, а не только с Боливаром.

I once had a similar one. “I would keep going as long as I could and when I was stopped I would then die.” This was a solution mild enough to state and really hard to understand until you had an inkling of what I meant by keeping going. Meteors keep going — very, very fast. And so did I. Then one day ages back, I finally was stopped after countless little stoppings by social contacts and family to prepare me culminating in a navy more devoted to braid than dead enemies and literally I quit. For a while I couldn’t get a clue of what was wrong with me. Life went completely unlivable until I found a new solution. So I know the frailty of these single solutions. Not to compare myself but just to show it happens to us all, not just Bolivars.

Боливар был совершенно лишен проницательности. Он видел только внешнюю сторону вещей, и даже тут он не смотрел и не слушал. Он исправлял вещи воодушевлением (т. е., воодушевляя их). К сожалению то, что он мог делать это, пошло ему во вред. А потом он уже и этого не мог. Когда не удавалось воодушевлять, он рычал, а когда не мог рычать, ввязывался в битву. Поскольку гражданские враги — это не военные враги, то у него совсем не осталось решений.

Bolivar had no personal insight at all. He could only “outsight” and even then he did not look or listen. He glowed things right. Pitifully, it was his undoing that he could. Until he no longer could. When he couldn’t glow he roared, and when he couldn’t roar he fought a battle. Then civic enemies were not military enemies so he had no solution left at all.

Ему никогда не приходило в голову применять что-то помимо околдовывания вещей так, чтобы они становились правильными и победоносными.

It never occurred to him to do more than personally magnetize things into being right and victorious.

Его падение было предопределено тем, что он возложил слишком тяжелые задачи на свое искусство — просто потому, что это было легко. Он был очень хорош только в этом. Так что он никогда не пытался овладеть каким-нибудь другим искусством и никогда даже не представлял, что есть и другой путь.

His downfall was that he made far too heavy use of a skill simply because it was easy. He was too good at this one thing. So he never looked to any other skill and he never even dreamed there was any other way.

У него никогда не было общего видения каких-либо ситуаций и представления об организационных или подготовительных действиях, необходимых для политической и личной победы. Он знал только военную организацию, и этим его организационная проницательность и ограничивалась.

He had no view of any situation and no idea of the organizational or preparatory steps necessary to political and personal victory. He only knew military organization which is where his organizational insight ceased.

Он был воспитан в головокружительной атмосфере Французской революции, известной своей организационной неспособностью к созданию общества, и, к несчастью, с детства его учителем был человек до крайности непрактичный в своей личной жизни (Симон Родригес, отлученный священник, ставший воспитателем).

He was taught on the high wine of French revolt, notorious in its organizational inability to form cultures, and that fatally by a childhood teacher who was intensely impractical in his own private life (Simon Rodriguez, an unfrocked priest turned tutor).

У Боливара не было финансовых способностей. Он начал жизнь богатым, а кончил ее нищим, и можно проследить уменьшение его статистики — от одного из самых богатых людей в Южной Америке, если не самого богатого, до изгнанника, похороненного в чужой ночной рубашке. И это в то время, когда собственность роялистов, богатейшие земли и богатства шахт Южной Америки были для него широко открыты — это просто невероятно! Но так оно и было. Он никогда не требовал платежей по своим ссудам правительствам, даже когда был во главе этих правительств.

Bolivar had no personal financial skill. He started wealthy and wound up a pauper, a statistic descending from one of the if not the richest man in South America

Так что нет ничего удивительного в еще двух очень явных ошибках, которые привели к его падению: он не заботился о вознаграждении для своих солдат и офицеров, и он не стремился обеспечить платежеспособность государств, которыми он руководил. Было бы в порядке вещей не платить им, если бы у них впереди были долгие годы сражений, а никаких реальных богатств еще не было бы завоевано, но не вознаграждать их, когда все было в его распоряжении?!... Это уж слишком!

down to a borrowed nightshirt to be buried in as an exile. And this while the property of Royalists was wide open, the greatest land and mine valuables of South America wide open to his hand and that’s not believable! But true. He never collected his own debt of loans to governments even when the head of those governments.

Пределом его финансовых способностей было требовать небольших денег для оплаты текущих расходов от церквей, — которые вначале не были активными его противниками, но которым надоели бесконечные поборы, — и производить некоторые платежи по хозяйству.

So it is no wonder we find two more very real errors leading to his downfall: He did not get his troops or officers rewarded and he did not aim for any solvency of the states he controlled. It was all right if there were long years of battle ahead for them to be unpaid as no real riches were yet won, but not to reward them when the whole place was at his disposal! Well!

Он мог (и должен был) экспроприировать все владения и поместья роялистов и разделить их между своими офицерами и солдатами, а также людьми, поддерживающими его. Они были теперь без владельцев. И это упущение стоило экономике страны потери всех налоговых поступлений от всех прибыльных земельных владений (всего богатства, которое дает земля). И нет ничего удивительного в том, что его правительство было неплатежеспособным: ведь прибыльные земельные владения либо вообще не функционировали, либо были разграблены индейцами, либо, в лучшем случае, ими управляли спекулянты. Кроме того, не сумев предпринять столь очевидные действия, он отдал богатства страны в руки своих более предусмотрительных врагов и оставил своих офицеров и солдат без гроша, не дав им возможности поддерживать материально как свою собственную, так и его стабильность в новом обществе.

The limit of his ability consisted of demanding a bit of cash for current pay from churches — which were not actively against him at first but which annoyed them no end — and a few household expenses.

Что касается государственных финансов, то великие рудники Южной Америки, внезапно оставшиеся без владельцев, уплыли между пальцев, а затем были захвачены и разрабатывались иностранными авантюристами, которые просто пришли и прибрали их к рукам, ничего не заплатив.

He could have (and should have) set aside all Royalist property and estates for division amongst his officers, their men and his supporters. It had no owners now. And this failure cost the economy of the country the tax loss of all those productive estates (the whole wealth of the land). So it is no wonder his government, its taxable estates now inoperative or at best lorded by a profiteer or looted by Indians, was insolvent. Also, by failing to do such an obvious act, he delivered property into the hands of more provident enemies and left his officers and men penniless to finance any support for their own stability in the new society and so for his own.

Испания тратила на нужды страны доходы от сборов с рудников и налогов с населения. Боливар не только не собирал налогов, он допустил, чтобы земля стала такой бесполезной, что не могла быть обложена налогами. Он должен был любыми уловками заставить функционировать поместья и организовать государственное управление всеми принадлежащими роялистам рудниками, раз уж они были в его руках. Не сделать этого было полной, хотя и типичной для людей, глупостью.

As for state finance, the great mines of South America, suddenly ownerless, were overlooked and were then grabbed and worked by foreign adventurers who simply came in and took them without payment.

Устраивая такой раздел собственности, он должен был оставить его на попечение офицерских комитетов, действующих как арбитражные суды, не пятная своих рук естественной в таких делах коррупцией. Он остался вдвойне уязвим, поскольку он не только не уделял этому внимания, но и обвинялся в коррупции, когда кто-нибудь что-либо захватывал.

Spain had run the country on the finance of mine tithes and general taxes. Bolivar not only didn’t collect the tithes, he let the land become so worthless as to be untaxable. He should have gotten the estates going by any shifts and should have state operated all Royalist mines once he had them. To not do these things was complete, but typically humanoid, folly.

Ему не удалось также осознать широкую разбросанность своих стран, несмотря на все его передвижения и сражения на их землях, и поэтому он пытался создать жестко централизованное правительство, не только централизуя государства, но также централизуя различные народы в одно федеральное государство. И все это на бескрайних просторах с непреодолимыми расстояниями, непроходимыми джунглями и пустынями, без почты, телеграфа, радио, автомобильных и железных дорог, речных кораблей и даже пешеходных мостиков, которые требовали ремонта после изнурительной войны.

In doing this property division he should have left it all up to officers’ committees operating as courts of claim without staining his own hands in the natural corruption. He was left doubly open as he not only did not attend to it, he also got the name of corruption when anybody did grab something.

Была возможна только иерархическая лестница от пуэбло (деревни) до штата, от штата до целой страны и от страны до федерального государства (на таких огромных просторах, где кандидаты на любую должность не могли быть лично известны в большой области, и даже их мнения и высказывания не получали распространения дальше, чем на несколько миль проложенной ослами тропы), где только в пуэбло была бы демократия, а выше — только назначения, причем он сам должен был бы утверждать все титулы, если это ему было бы нужно. Поскольку его офицеры и его армии управляли землями как владельцы всего отобранного у роялистов и испанской короны, против него не было бы мятежей. Были бы, конечно, маленькие гражданские войны, но мог бы существовать суд для улаживания их окончательных требований, и только на федеральном уровне, что заставляло бы обращающихся в суд путешествовать так много и на такие большие расстояния, что это, с одной стороны, сильно снижало бы желание добиться правосудия, а с другой стороны — сведенияе счетов путем перегрызания горла друг другу, что позволило бы ему иметь на местах в качестве правителей сильнейших, если бы он не принимал ничью сторону в этих разборках.

He failed as well to recognize the distant widespread nature of his countries despite all his riding and fighting over them and so sought tightly centralized government, not only centralizing states, but also centralizing the various nations into a federal state. And this over a huge landmass full of insurmountable ranges, impassable jungles and deserts and without mail, telegraph, relay stages, roads, railroads, river vessels or even footbridges repaired after a war of attrition.

Он не отступал и не отрекался от диктаторского положения. Он ошибочно принимал военные приветствия и воинские способности за инструмент мира. Войны приносят только анархию, вот он ее и получил. Мир — это больше, чем «приказ объединиться» (его любимое выражение). Продуктивный мир — это занять людей делом, дать им что-то такое, из чего они хотят что-нибудь сделать, и говорить, чтобы они продолжали делать это.

A step echelon from a pueblo (village) to a state, from a state to a country and a country to a federal state was only possible (in such huge spaces of country where candidates could never be known personally over any wide area and whose opinions could not even be circulated more than a few miles of burro trail) where only the pueblo was democratic and the rest all appointive from pueblo on up, himself the ratifier of titles if he even needed that. With his own officers and armies controlling the land as owners of all wrested from Royalists and the crown of Spain, he would have had no revolts. There would have been little civil wars of course but a court to settle their final claims could have existed at federal level and kept them traveling so much over those vast distances it would have crippled their enthusiasm for litigation on the one hand and on the other, by dog-eat-dog settlements, would have given him the strongest rulers — if he took neither side.

Он так и не начал распознавать подавляющих людей, никогда не считал необходимым убийство, кроме как на поле боя. Там это приносило славу. Но был некто, порочивший само его имя и разрушавший его душу, подрывавший безопасность всех его сторонников и друзей, подавляющая личность Сантандер, его вице-президент, одной сотой имеющихся свидетельств против которого было бы достаточно, чтобы арестовать его и казнить силами одного взвода, кто мог обратить против Боливара всю казну и население, тогда как Боливар, постоянно предупреждаемый и заваленный свидетельствами его преступлений, даже не упрекнул его за это. И это привело к потере Боливаром популярности и к его последующему изгнанию.

He did not step out and abdicate a dictatorial position. He mistook military acclaim and ability for the tool of peace. War only brings anarchy, so he had anarchy. Peace is more than a “command for unity,” his favorite phrase. A productive peace is

Точно так же он не сумел защитить свих военных соратников и Мануэлу Саенц от других врагов. Так он ослабил своих друзей и не принял в расчет своих врагов просто из-за невнимания к ним.

getting men busy and giving them something to make something of that they want to make something of and telling them to get on with it.

Его величайшей ошибкой было то, что, прогоняя испанцев, он не преследовал самое сильное из послушных орудий испанцев — католическую церковь. Он даже не выделил и не наградил за лояльность отделившуюся южноамериканскую ветвь церкви. Он вообще ничего не делал против (за исключением взимания с нее денег) этой организации, неустанно, изо всех сил работавшей в пользу Испании и втихомолку настраивавшей каждого человека в стране непосредственно против «царства ужаса» Боливара. Нужно либо склонять на свою сторону такую группу, либо прекратить ее существование, когда она перестает быть беспристрастной и становится или является партнером врага.

He never began to recognize a suppressive and never considered anyone needed killing except on a battlefield. There it was glorious. But somebody destroying his very name and soul, and the security of every supporter and friend, the SP Santander, his vice president, who could have been arrested and executed by a corporal’s guard on one one-hundredth of available evidence, who could suborn the whole treasury and population against him, without Bolivar, continually warned, loaded with evidence, ever even reprimanding him. And this brought about his loss of popularity and his eventual exile.

Поскольку церковь имела громадные владения и поскольку войска и сторонники Боливара НЕ ПОЛУЧИЛИ НИЧЕГО, даже грошовой оплаты солдата, тогда, если нельзя было касаться поместий роялистов, то можно было, по крайней мере, реквизировать церковную собственность и раздать ее солдатам. Генерал Вальехо [5] сделал это в Калифорнии в 1835 году, что очень похоже на современность, и не последовало никакой катастрофической реакции со стороны Рима. Захватить в собственность нищие государства. *вп: Либо нищие государства могли бы захватить эту собственность. Нельзя допускать, чтобы враг оставался финансируемым и платежеспособным, в то же время давая своим друзьям голодать, в игре, подобной южноамериканской политике. Ни в коем случае!

He also failed in the same way to protect his military family or Manuela Saenz from other enemies. So he weakened his friends and ignored his enemies just by oversight.

Он высылал своих врагов. Он вывозил за границу «годос»[6] и побежденных роялистских солдат. Как правило, у них не было дома нигде, кроме Южной Америки. Он не объявлял амнистий, на которые они могли рассчитывать. Они были вывезены за границу или оставлены умирать в канаве — и среди них лучшие умельцы страны.

His greatest error lay in that while dismissing Spain he did not dismiss that nation’s most powerful minion, the Church, and did not even localize it or reward a South American separate branch to loyalty or do anything at all (except extort money from it) to an organization which continually worked for Spain as only it could work — on every person in the land in a direct anti-Bolivar reign of terror behind the scenes. You either suborn such a group or you take them out when they cease to be universal and become or are an enemy’s partner.

Когда один из них (генерал Родиль) не сдал форт Кальяо[7] ПОСЛЕ ЗАВОЕВАНИЯ Перу, Боливар, после широковещательно объявленной амнистии, не сумел добиться его сдачи и взял форт штурмом. Четыре тысячи политических изгнанников и четыре тысячи роялистских войск умирали много месяцев на виду у всей Лимы, жестоко преследуемые Боливаром только за то, что ФОРТ сражался. Но Боливар должен был сразу навести порядок в Перу, а не сражаться с поверженным врагом.

As the Church held huge properties and as Bolivar’s troops and supporters went unpaid even of the penny soldiers’ pay, if one was going to overlook the Royalist estates, one could at least have seized the Church property and given it to the soldiers. General Vallejo did this in 1835 in California, a nearly contemporary act, with no catastrophe from Rome. Or the penniless countries could have taken them over. You don’t leave an enemy financed and solvent while you let your friends starve in a game like South American politics. Oh no.

Правильным ответом такому глупому командиру, как Родиль, было бы, поскольку у Боливара были войска, чтобы сделать это, перекрыть все дороги из форта фланговым артиллерийским огнем так, чтобы сделать невозможной никакую вылазку из форта, разместить еще большее число своих солдат на удобном и удаленном на безопасное расстояние от форта месте, а затем объявить: «Мы не хотим сражаться. Война окончена, глупые вы люди. Посмотрите на этих дураков там внутри, питающихся крысами, в то время, как они могли бы просто выйти из форта и спать ночью дома или уехать в Испанию, либо записаться в мои войска, либо просто пойти гулять», и давать всем желающим входить и выходить из форта, делая тем самым командира форта (Родиля) мишенью для обвинений каждой плачущей жены или матери снаружи и каждого потенциального дезертира или мятежника в стенах форта, пока он, словно овечка, не забудет о своих претензиях: один в поле не воин. Но битва всегда была славой Боливара. И в результате к нему стали чувствовать сильную неприязнь, потому что непрестанная канонада, направленная в никуда, была утомительной.

He wasted his enemies. He exported the “godos” or defeated Royalist soldiers. They mostly had no homes but South America. He issued no amnesties they could count on. They were shipped off or left to die in the “ditch” — the best artisans in the country among them.

Почести всегда много значили для Боливара. Быть любимым было его жизнью. И, наверное, это больше значило для него, чем действительно видеть вещи правильно. Он никогда не поступался принципами, но он всегда жил восхищением других — довольно нездоровая диета, поскольку она, в свою очередь, требует от человека постоянного «театра». Человек есть то, что он есть, а не то, за что восхищаются или ненавидят. Судить себя по своим успехам значит отметить, что исходные положения были верными, что дает уверенность в своих способностях. Требовать, чтобы было кем-то ВЫСКАЗАНО, что эти исходные положения работают — только подвергать критике свое зрение и давать врагу копье, которым он в любой удобный ему момент нанесет рану Вашему тщеславию. Аплодисменты приятны. Великолепно, когда Вас благодарят, Вами восхищаются. Но работать только для этого? И Боливара убила именно его жажда к этому, его приверженность к самому нестабильному в истории наркотику — славе. Это направленное в самого себя копье. Он постоянно повторял всему миру, как его убить — снижением его оценки. И поскольку деньгами и землей можно купить любую шайку интриганов, его можно было убить, испортив его репутацию, и нет ничего легче, если Вы имеете дело с толпой.

When one (General Rodil) would not surrender Calloa fortress after Peru was won, Bolivar, after great gestures of amnesty, failed to obtain surrender and then fought the fort. Four thousand political refugees and four thousand Royalist troops died over many months in full sight of Lima — fought heavily by Bolivar only because the fort was fighting. But Bolivar had to straighten up Peru urgently, not fight a defeated enemy. The right answer to such a foolish commander as Rodil, as Bolivar did have the troops to do it, was to cover the roads with cannon enfilade potential to discourage any sortie from the fort, put a larger number of his own troops in a distant position of offense but ease and comfort and say, “We’re not going to fight. The war’s over, silly man. Look at the silly fellows in there, living on rats when they can just walk out and sleep home nights or go to Spain or enlist with me or just go camping,” and let anybody walk in and out who pleased, making the fort Commander (Rodil) the prey of every pleading wife and mother without and would-be deserter or mutineer within until he did indeed sheepishly give up the pretense — a man cannot fight alone. But battle was glory to Bolivar. And he became intensely disliked because the incessant cannonade, which got nowhere, was annoying.

Вся власть была у него. Он не использовал ее ни на добро, ни на зло. Нельзя удерживать власть и не использовать ее. Это противоречит Формуле Власти. Это служит предостережением ДРУГИМ от такого же поведения, если У НИХ есть какая-то власть, и поэтому они видят своим единственным решением уничтожение носителя власти, поскольку он, не используя власть и не передавая ее другим, сам не желая того стал камнем преткновения для всех их планов. Так что даже многие из его друзей и его войска в конце концов согласились, что он должен уйти. Они не были способными людьми. Они были в беде. Но плохо или хорошо, они должны были ЧТО-ТО делать. Дела были в отчаянном положении, разорение и голод после 14 лет гражданской войны. Поэтому либо они должны были иметь ЧТО-НИБУДЬ от этой абсолютной власти, либо совсем ничего нельзя было сделать. Они не были великими умами. Он думал, что он не нуждается ни в каких «великих умах», даже если на словах он призывал их. Он видел их жалкие и часто убийственные решения, и он упрекал их. Таким образом он удерживал власть и не использовал ее.

Honors meant a great deal to Bolivar. To be liked was his life. And it probably meant more to him than to see things really right. He never compromised his principles but he lived on admiration, a rather sickening diet since it demands in turn continuous “theater.” One is what one is, not what one is admired or hated for. To judge oneself by one’s successes is simply to observe that one’s postulates worked and breeds confidence in one’s ability. To have to be told it worked only criticizes one’s own eyesight and hands a spear to the enemy to make his wound of vanity at his will. Applause is nice. It’s great to be thanked and admired. But to work only for that? And his craving for that, his addiction to the most unstable drug in history — fame — killed Bolivar. That

Угроза, исходящая от другой ЛИЧНОСТИ, была для него невыносимой.

self-offered spear. He told the world continually how to kill him — reduce its esteem. So as money and land can buy any quantity of cabals, he could be killed by curdling the esteem, the easiest thing you can get a mob to do.

Беда в Перу произошла, когда он взял верх над истинным покорителем Перу (из Аргентины) Ла Маром[8] в маленьком триумфе по поводу присоединения Гуаякиля[9] к Колумбии. Боливар хотел снова видеть себя триумфатором и не заметил, что это реально стоит ему поддержки и стоит Перу поддержки Ла Мара — который, вполне понятно, ушел в отставку и уехал домой, оставив Боливара ПОБЕЖДАТЬ ПЕРУ. К сожалению, Перу уже было у него в руках. Ла Мару нужны были войска, чтобы очистить страну от небольшой роялистской армии — и это все. Ла Мару не было нужно, чтобы Перу потеряла Гуаякиль — так или иначе, это никогда не принесло никому никакой реальной пользы!

He had all the power. He did not use it for good or evil. One cannot hold power and not use it. It violates the Power Formula. For it then prevents others from doing things if they had some of the power, so they then see as their only solution the destruction of the holder of the power as he, not using power or delegating it, is the unwitting block to all their plans. So even many of his friends and armies finally agreed he had to go. They were not able men. They were in a mess. But bad or good, they had to do something. Things were desperate, broken-down and starving after 14 years of civil war. Therefore they either had to have some of that absolute power or else nothing could be done at all. They were not great minds. He did not need any “great minds,” he thought, even though he invited them verbally. He saw their petty, often murderous solutions and he rebuked them. And so held the power and didn’t use it.

Боливар становился пассивен, когда сталкивался с неоднозначностью проблем — он не знал, каким образом действовать. И он не делал ничего.

He could not stand another personality threat.

Более храброму, чем любой другой генерал в истории, на поле боя, в Андах[10] или в бурных реках, ему реально недоставало храбрости, чтобы доверять менее умным людям и переносить их промахи, часто шокирующие. Поэтому он не решался спустить с поводка многих своих рвущихся гончих.

The trouble in Peru came when he bested its real conqueror (from the Argentine), La Mar, in a petty triumph over adding Guayaquil to Colombia. Bolivar wished to look triumphant again and didn’t notice it really cost him the support and Peru the support of La Mar — who understandably resigned and went home, leaving Bolivar Peru to conquer. Unfortunately, it had already been in his hands. La Mar needed some troops to clean up a small Royalist army — that was all. La Mar didn’t need Peru’s loss of Guayaquil — which never did anybody any real good anyway!

Он умел вести за собой людей, умел заставить людей чувствовать себя замечательно, умел заставить людей сражаться и отдавать свою жизнь, перенося трудности, которых ни одна армия в мире не претерпела ни до, ни после этого. Но он не умел ИСПОЛЬЗОВАТЬ людей даже когда они просили, чтобы их использовали.

Bolivar would become inactive when faced with two areas’ worth of problems — he did not know which way to go. So he did nothing.

Нужно иметь страшно высокий уровень храбрости, чтобы использовать людей, которые, как Вы знаете, могут быть жестокими, порочными и некомпетентными. Он никогда не боялся, что люди повернутся против него. Когда они в конце концов сделали это, он был потрясен. Но он защищал «народ» от власти, данной людям, компетентность которых под вопросом. Поэтому он никогда не использовал никого, кроме трех или четырех генералов хорошего характера и весьма выдающихся способностей. Всем остальным он во власти отказывал. Он очень заботился о туманном «народе», но на деле был очень плохим по отношению к общему благу. И на самом деле именно это довело его до смерти.

Brave beyond any general in history on the battlefield, the Andes or in torrential rivers, he did not really have the bravery needed to trust inferior minds and stand by their often shocking blunders. He feared their blunders. So he did not dare unleash his many willing hounds.

Нет. Боливар — это был театр. Он весь был театром. Невозможно делать такие ошибки и все еще считать, что думаешь о жизни как о жизни, с красной кровью и реальными фактами. Реальные люди и реальная жизнь полны опасных, насильственных, жизненных ситуаций: и раны БОЛЯТ, и голод — это само отчаяние, особенно когда Вы видите, что это касается человека, которого Вы любите.

He could lead men, make men feel wonderful, make men fight and lay down their lives after hardships no army elsewhere in the world has ever faced before or since. But he could not use men even when they were begging to be used.

Этот всемогущий актер, поддерживаемый фантастическими возможностями своей личности, сделал ошибку, думая, что темы свободы и его собственной великой роли на этой сцене было достаточно, чтобы наполнить интересом часы работы и страданий людей, покупать им хлеб, платить их шлюхам, стрелять в любовников их жен, перевязывать их раны или хотя бы вносить достаточно драматизма в их обремененную жизнь для того, чтобы заставить их хотеть жить.

It is a frightening level of bravery to use men you know can be cruel, vicious, and incompetent. He had no fear of their turning on him ever. When they finally did, only then he was shocked. But he protected “the people” from authority given to questionably competent men. So he really never used but three or four generals of mild disposition and enormously outstanding ability. And to the rest he denied power. Very thoughtful of the nebulous “people” but very bad indeed for the general good. And it really caused his death.

Нет, к несчастью, Боливар был единственным актером на этой сцене, и ни один человек в мире, кроме него самого, не был для него реален.

No. Bolivar was theater. It was all theater. One cannot make such errors and still pretend that one thinks of life as life, red-blooded and factual. Real men and real life are full of dangerous, violent, live situations; and wounds hurt and starvation is desperation itself, especially when you see it in one you love.

И вот он умер. Люди любили его. Но они тоже были на сцене, когда они умирали за свободу по его сценарию или сценарию Руссо[11], но не по сценарию своей вполне реальной жизни.

This mighty actor, backed up with fantastic personal potential, made the mistake of thinking the theme of liberty and his own great role upon the stage was enough to interest all the working, suffering hours of men, buy their bread, pay their whores, shoot their wives’ lovers and bind their wounds or even put enough drama into very hard-pressed lives to make them want to live it.

Он был величайшим полководцем во всей истории, если учесть все препятствия, людей и земли, на которых он воевал.

No, Bolivar was unfortunately the only actor on the stage and no other man in the world was real to him.

И он был полнейшим неудачником для себя самого и своих друзей.

And so he died. They loved him. But they were also on the stage too, where they were dying in his script or Rousseau’s script for liberty but no script for living their very real lives.

Будучи в то же время одним из величайших ЛЮДЕЙ, живших в его время. И мы видим, насколько ниже оказываются другие в сапогах вождя среди людей.

He was the greatest military general in any history measured against his obstacles, the people and the land across which he fought.

And he was a complete failure to himself and his friends.

Трагедия Мануэлы Саенц как возлюбленной Боливара была в том, что Боливар ее не ИСПОЛЬЗОВАЛ, никогда реально не делил с ней жизнь и никогда не защищал ее и не воздавал ей честь.

While being one of the greatest men alive at that. So we see how truly shabby others in leaders’ boots amongst men must be.

Она была умной, эффектной женщиной фантастической верности и искусства, с огромным «чутьем», способная на великую заботу и способная дать великое удовлетворение. И только эта последняя способность была востребована, и то непоследовательно и даже нечестно.

Во-первых, Боливар так никогда и не женился на ней. Он вообще никогда не был женат. Это пробивало брешь фантастических размеров в любой защите, которую она могла осуществить от его или ее врагов, имя которым легион[12]. Так что первой ее ошибкой было то, что она не сумела, тем или иным путем, стать его женой.

The tragedy of Manuela Saenz as Bolivar’s mistress was that she was never used, never really had a share and was neither protected nor honored by Bolivar.

То, что она позволяла себе иметь отстраненного мужа, которому, до определенной степени, она была продана, косвенным образом испортило ее жизнь.

Here was a clever, spectacular woman of fantastic fidelity and skill, with an enormous “flair,” capable of giving great satisfaction and service. And only her satisfaction ability was taken and that not consistently nor even honestly.

Она была слишком неэгоистичной, чтобы принимать реальное участие во всех своих очень хитрых интригах.

In the first place, Bolivar never married her. He never married anybody. This opened up a fantastic breach in any defense she could ever make against hers or his enemies who were legion. So her first mistake was in not in some way contriving a marriage.

Для решения этой брачной проблемы она могла изобрести сколько угодно действий.

That she had an estranged husband she had been more or less sold to was permitted by her to wreck her life obliquely.

Она была надежным другом всех его доверенных советников, даже его старого учителя. И все же она не сумела устроить ничего для себя.

She was too selfless to be real in all her very able plotting.

Она была до крайности преданной, совершенно блестящей и совершенно неспособной добиться реального окончательного успеха в любых действиях.

For this marriage problem she could have engineered any number of actions.

Она нарушала Формулу Власти в том, что она не знала, что у нее есть власть.

She had the solid friendship of all his trusted advisers, even his old tutor. Yet she arranged nothing for herself.

Мануэла была лицом к лицу с человеком, с которым было трудно сладить. Но ее знания были недостаточны, чтобы она сумела сделать эффективным свой собственный двор. Она организовала его. Но она не знала, что с ним делать.

She was utterly devoted, completely brilliant and utterly incapable of really bringing off an action of any final kind.

Самой фатальной ее ошибкой было, что она не сумела избавиться от Сантандера, злейшего врага Боливара. Это стоило ей всего, что она вынесла перед кончиной и после смерти Боливара. ГОДАМИ она знала, что Сантандера надо убить. Она говорила и писала об этом каждые несколько дней. И все же она никогда не обещала никакому молодому офицеру приятную ночь или горсть золота, чтобы он сделал это — и это в то время, когда ДУЭЛИ БЫЛИ В МОДЕ. Это все равно, что стоять рядом и говорить, что хорошо видимый в саду волк, который пожирает цыплят, должен быть застрелен, и даже держать в руках ружье, и ни разу за многие годы не поднять его, в то время как цыплята исчезают один за другим.

She violated the Power Formula in not realizing that she had power.

В стране, переполненной священниками, она так и не сумела приручить священника, который помог бы ей добиться своей цели.

Manuela was up against a hard man to handle. But she did not know enough to make her own court effective. She organized one. She did not know what to do with it.

Она была фантастическим разведчиком. Но она поставляла информацию человеку, который не был способен на какие-либо действия, чтобы защитить себя или друзей, который мог только эффективно командовать сражающимися армиями.

Her most fatal mistake was in not bringing down Santander, Bolivar’s chief enemy. That cost her everything she had before the end and after Bolivar died. She knew for years Santander had to be killed. She said it or wrote it every few days. Yet never did she promise some young officer a nice night or a handful of gold to do it in a day when dueling was in fashion. It’s like standing around discussing how the plainly visible wolf in the garden that’s eating the chickens must be shot, even holding a gun, and never even lifting it while all one’s chickens vanish for years.

Она не видела этого и так же спокойно работала в должности шефа тайной полиции. Ее ошибка была в том, что она ждала, чтобы ее просили: просили прийти к нему, просили действовать. Она добровольно стала его лучшим агентом политической разведки. Поэтому она должна была также принять на себя и другие роли.

In a land overridden with priests, she never got herself a tame priest to bring about her ends.

Она вела его корреспонденцию, была дружна с его секретарями. И все же она никогда не собирала, не подделывала и не воровала никаких документов, чтобы избавиться от врагов — либо с помощью представлений Боливару, либо с помощью собственного окружения. А в среде с таким низким уровнем этики это было фатальным.

She was a fantastic intelligence officer. But she fed her data to a man who could not act to protect himself or friends, who could only fight armies dramatically.

Она открыто писала памфлеты и яростно сражалась против преследующего ее сброда.

She did not see this and also quietly take on the portfolio of secret police chief. Her mistake was waiting to be asked — to be asked to come to him, to act. She voluntarily was his best political intelligence agent. Therefore she should have also assumed further roles.

В ее распоряжении бывали очень большие суммы денег. В стране готовых на все за грош индейцев она никогда не воспользовалась деньгами, чтобы оплатить наемного убийцу или даже важные свидетельские показания.

She guarded his correspondence, was intimate with his secretaries. And yet she never collected or forged or stole any document to bring down enemies, either through

Когда просто открыть рот ей было достаточно, чтобы получить любое конфискованное имение роялиста, она обратилась в суд по поводу законного наследства, сначала проиграла дело, затем выиграла, но так никогда и не получила наследство.

representations to Bolivar or a court circle of her own. And in an area with that low an ethic, that’s fatal.

Они жили на краю трясины, зыбучих песков. Она никогда не купила ни доски, ни веревки.

She openly pamphleteered and fought violently as in a battle against her rabble.

Увлеченная славой, полностью преданная, с большими способностями и опасная врагам, она все же не ДЕЙСТВОВАЛА.

She had a great deal of money at her disposal. In a land of for-sale Indians, she never used a penny to buy a quick knife or even a solid piece of evidence.

Она ждала вызова, чтобы прийти к нему, даже когда он умирал и агонизировал.

When merely opening her lips she could have had any sequestrated Royalist estate, she went to litigation for a legitimate legacy never won and another won but never paid.

Его власть над ней, никогда не слушавшейся никого другого, была слишком абсолютной для ее или его собственного выживания.

They lived on the edge of quicksand. She never bought a plank or a rope.

Ее признанные промахи (на которые в свое время указывали как на ее капризы и забавы) не были ошибками. Они делали ее только интереснее. Они были далеки от фатальных.

Carried away by the glory of it all, devoted completely, potentially able and a formidable enemy, she did not act.

Она не была достаточно безжалостной, чтобы компенсировать его недостаточную безжалостность, и недостаточно предусмотрительной, чтобы компенсировать его недостаточную предусмотрительность.

She waited to be told to come to him even when he lay dying and exiled.

Пути, открытые перед ней для приобретения состояния и для действий оказались без единой двери. И при этом путь простирался до самого горизонта.

His command over her who never obeyed any other was too absolute for his own or her survival.

Она храбро сражалась, но она просто не предпринимала никаких действий.

Her assigned mistakes (pointed out at the time as her caprice and playacting) were not her errors. They only made her interesting. They were far from fatal.

Она была актрисой только для театра.

She was not ruthless enough to make up for his lack of ruthlessness and not provident enough to make up for his lack of providence.

И она умерла из-за этого. Она позволила, чтобы Боливар умер из-за этого.

The ways open to her for finance, for action, were completely doorless. The avenue stretched out to the horizon.

Мануэла так и не огляделась и не сказала: «Смотрите, дела не должны идти так неправильно. Мой любимый распоряжается половиной континента, и даже мне верны его батальоны.» И все же эта женщина не погналась за наживкой!

She fought bravely but she just didn’t take action.

Мануэла не сказала врачу Боливара, который, по слухам, был ее любовником: «Скажите этому человеку, что он не сможет жить без того, чтобы я была постоянно рядом с ним, и повторяйте это ему, пока он не поверит в это, или мы найдем сюда другого врача».

She was an actress for the theater alone.

Мир был открыт перед ней. В то время как Теодора, жена императора Юстиниана I[13], правившего в Константинополе[14], простая циркачка и проститутка, правила жестче, чем ее муж, вместо своего мужа и за его спиной — и, кроме того, заставила его жениться на ней — Мануэла никогда не могла принести четырехведерную корзину золота и отдать Боливару для его неоплаченных солдат, с ответом: «Просто нашла это, дорогой» на его вопрос: «Откуда, черт побери, ...?» — после того, как пленные роялисты заботливо освобождались бы из тюрьмы за выкуп с помощью ее окружения и друзей-офицеров. Она никогда не отдала дочь известного семейства, выступающего против нее, солдатам-неграм и не спросила затем: «Какое сверх знаменитое семейство — следующее?»

And she died of it. And she let Bolivar die because of it.

Она даже имела звание полковника, но пользовалась им только потому, что днем носила мужскую одежду. Это была грубая, безжалостная земля, а не игра в музыкальном салоне.

Never once did Manuela look about and say, “See here, things mustn’t go this wrong. My lover holds half a continent and even I hold the loyalty of battalions. Yet that woman threw a fish!”

Так что Мануэла, без гроша в кармане, непредусмотрительная, умерла в нищете нелегкой смертью, изгнанная врагами и брошенная друзьями.

Never did Manuela tell Bolivar’s doctor, a rumored lover, “Tell that man he will not live without my becoming a constant part of his entourage, and tell him until he believes it or we’ll have a new physician around here.”

И почему бы друзьям ее не бросить? Они все бедствовали до такой степени, что не могли помочь ей, даже если бы и хотели — но ведь она когда-то имела власть сделать их платежеспособными. И не воспользовалась этим. Они были в нищете до того, как они победили, но ведь после этого они фактически управляли страной. И после этого — зачем сохранять плохую привычку к нищете?

The world was open. Where Theodora, the wife of Emperor Justinian I of Constantinople, a mere circus girl and a whore, ruled harder than her husband but for her husband behind his back — and made him marry her as well — Manuela never had any bushel basket of gold brought in to give Bolivar for his unpaid troops with a “Just found it, dear” to his “Where on Earth . .. ?” after the Royalist captives had been carefully ransomed for jail escapes by her enterprising own entourage and officer friends. She never handed over any daughter of a family clamoring against her to Negro troops and then said, “Which oververbal family is next?”

She even held a colonel’s rank but only used it because she wore man’s clothing afternoons. It was a brutal, violent, ruthless land, not a game of musical chairs.

Итак, мы видим две патетические, действительно симпатичные, но мишурные фигуры, обе на сцене, обе ДАЛЕКО отстоящие от всякой реальности.

And so Manuela, penniless, improvident, died badly and in poverty, exiled by enemies and deserted by her friends.

Можно сказать: «Но если бы они не были такими идеалистами, они никогда не смогли бы так упорно сражаться и освободить полконтинента» или «Если бы она унизилась до таких интриг или если бы он был способен на насильственные политические действия, они никогда не имели бы такой мощи, и их никогда не любили бы».

But why not deserted by her friends? They had all been poverty-stricken to a point quite incapable of helping her even though they wanted to — for she once had the power

Все это само по себе слишком идеалистично. Они умерли «в канаве», нелюбимые никем, ненавидимые и презираемые всеми, два порядочных храбрых человека, почти слишком хорошие для этого мира.

to make them solvent. And didn’t use it. They were in poverty before they won but they did eventually control the land. After that why make it a bad habit?

Настоящий герой и настоящая героиня. Но на сцене, а не в жизни. Непрактичные и непредусмотрительные, без малейших способностей у кого-либо из них пользоваться властью, которую они могли иметь.

История Боливара и Мануэлы — трагедия самого печального рода.

And so we see two pathetic, truly dear, but tinsel figures, both on a stage, both far removed from the reality of it all.

Они сражались с тайным врагом, церковью; убили их друзья.

And one can say, “But if they had not been such idealists they never would have fought so hard and freed half a continent,” or “If she had stooped to such intrigue or he had been known for violent political actions they would never have had the strength and never would have been loved.”

Но обратите внимание, как непрактично не дать Вашим друзьям достаточно власти, когда у Вас есть что дать. Вы всегда можете передать часть этой власти кому-то другому, если первый потерпел крах из-за своей неспособности. И если кто-то пытается воспользоваться переданной ему властью, чтобы убить Вас, то его всегда можно подстрелить, как зайца на охоте — если у Вас есть другие друзья.

All very idealistic itself. They died “in the ditch” unloved, hated and despised, two decent brave people, almost too good for this world.

Жизнь — не сцена, чтобы принимать позы и призывать: «Смотрите на меня! Смотрите на меня! Смотрите на меня!» Если Вы должны вести жизнь носителя власти или жизнь рядом с носителем власти, то Вы должны обращаться с ней как с жизнью. Жизнь кровоточит. Она страдает. Она голодает. И в ней должно быть право стрелять в своих врагов, пока не наступит всеобщее благоденствие.

A true hero, a true heroine. But on a stage and not in life. Impractical and improvident and with no faintest gift either one to use the power they could assemble.

Аберрированный человек в его нынешнем состоянии неспособен более трех минут поддерживать это всеобщее благоденствие, даже если ему отдать все производительные силы и все богатства этого мира.

This story of Bolivar and Manuela is a tragedy of the most piteous kind.

Если Вы будете вести жизнь носителя власти или рядом с носителем власти, Вы должны собирать власть так быстро, как это возможно, и делегировать ее так быстро, как это только может получиться, и использовать каждого человека в пределах сферы своего влияния наилучшим образом и даже сверх его способностей, если Вы ВООБЩЕ хотите жить.

They fought a hidden enemy, the Church; they were killed by their friends.

Если Вы не выбираете такую жизнь, тогда идите на сцену и будьте на самом деле актером. Не убивайте людей, притворяясь, что на самом деле этого нет. Или же станьте отшельником, студентом или чиновником. Или изучайте бабочек, или занимайтесь теннисом.

But don’t overlook how impractical it is not to give your friends power enough when you have it to give. You can always give some of it to another if the first one collapses through inability. And one can always be brought down like a hare at a hunt who seeks to use the delegated power to kill you — if you have the other friends.

Поскольку Вы вверяетесь определенным необратимым естественным законам в тот момент, когда Вы решаетесь на завоевание власти — либо как человек, несущий ответственность, либо как человек около него, в его штабе, в его армии. И самый главный закон, если Ваша цель — победить, это, конечно, победить. Но кроме этого, надо также продолжать обеспечивать себя теми вещами, которые надо победить, и врагами, которых надо одолеть.

Life is not a stage for posturing and “Look at me!” “Look at me.” “Look at me.” If one is to lead a life of command or a life near to command one must handle it as life. Life bleeds. It suffers. It hungers. And it has to have the right to shoot its enemies until such time as comes a golden age.

Боливар позволил своему жизненному циклу дойти до «свободы» и закончил на этом. Он никогда не имел других планов, что делать дальше. Он истощил свой запас освобождаемых территорий. А потом он не знал, что с ними делать, и не знал, что бы еще освободить. Но, конечно, все ограниченные игры приходят к концу. И когда это происходит, игроки падают на поле и становятся тряпочными куклами, до тех пор, пока кто-нибудь не скажет им, что игра окончена, и у них нет больше игры, нет раздевалки, нет дома, а есть только это поле.

Aberrated man is not capable of supporting, in his present state, a golden declared age for three minutes, given all the tools and wealth in the world.

И они лежат на поле, не замечая, что больше не могут играть, поскольку другая команда убежала, и через некоторое время им надо ЧТО-НИБУДЬ делать; и если вождь и его соправительница тоже сидят на траве, как тряпочные куклы, то, конечно, больше нет игры. И тогда игроки начинают сражаться между собой, просто чтобы у них была игра. И если тогда вождь не говорит «Нет, нет», а его соправительница не скажет: «Ребята, вы лучше позвоните Балтиморским Иволгам[15] и назначьте игру на субботу», тогда, конечно, бедные игроки, которым все надоело до смерти, скажут: «Он вышел из игры», «Она вышла из игры», «Сейчас мы разобьемся на две команды и сыграем».

If one would live a life of command or one near to a command, one must then accumulate power as fast as possible and delegate it as quickly as feasible and use every humanoid in long reach to the best and beyond his talents if one is to live at all.

Именно это и произошло с Боливаром и Мануэлой. От них ДОЛЖНЫ были избавиться, потому что игры больше не было, и они не организовали людей на какую-нибудь игру, запретив единственную доступную им игру — малые гражданские войны.

If one does not choose to live such a life, then go on the stage and be a real actor. Don’t kill men while pretending it isn’t real. Or one can become a recluse or a student or a clerk. Or study butterflies or take up tennis.

ВЕСЬ КОНТИНЕНТ, на котором тогда были самые большие рудники в мире, целые народы так и остались сидеть на месте «освобожденными». Но они не получили ничего в собственность, хотя прежние собственники покинули страну. Им ничего не дали. И их не заставили этого добиться. Никакой игры.

For one is committed to certain irrevocable natural laws the moment one starts out upon a conquest, either as the man in charge or a person near to him or on his staff or in his army. And the foremost law, if one’s ambition is to win, is of course to win.

И если Боливар не был достаточно сообразителен для этого, он мог бы по крайней мере сказать: «Ну что же! Вам, обезьянам, нужно будет много времени, чтобы заставить колеса крутиться, но это не мое дело. Вы настояли на правительстве вашего типа — что ж, пусть так и будет. Сейчас я принимаю во владение прежние мои имения и близлежащие имения роялистов, а также изумрудные шахты — просто как сувениры для меня и Мануэлы, и мы собираемся домой». И он должен был сказать это через пять минут после того, как последняя роялистская армия потерпела поражение в Перу.

But also to keep on providing things to win and enemies to conquer.

И имея при себе свою официальную семью и многотысячное войско, которому он дал землю, они тут же разумно ушли бы оттуда. И люди после нескольких криков ужаса от чувства покинутости напали бы друг на друга, уничтожили бы где страну, где город и чисто из чувства самозащиты занялись бы новой жизненной игрой: «Кто будет на этот раз Боливаром?»

Bolivar let his cycle run to “freedom” and end there. He never had another plan beyond that point. He ran out of territory to free. Then he didn’t know what to do with it and didn’t know enough, either, to find somewhere else to free. But of course all limited games come to end. And when they do, their players fall over on the field and become rag dolls unless somebody at least tells them the game has ended and they have no more game nor any dressing room or houses but just that field.

И тогда дома он мог бы сказать: «Знаешь, Мануэла, эти прекрасные леса выглядят для меня ужасными роялистами, а также и этот миллион гектаров пастбищ. Их владелец когда-то погнался за роялистской рыбкой, помнишь? Теперь это твое владение».

And they lie upon the field, not noticing there can be no more game since the other team has fled and after a bit they have to do something; and if the leader and his consort are sitting over on the grass being rag dolls too, of course there isn’t any game. And so the players start fighting amongst themselves just to have a game. And if the leader then says, “No, no” and his consort doesn’t say, “Honey, you better phone

И вся остальная страна сделала бы то же самое и принялась бы за новую игру «Ты был роялистом».

the Baltimore Orioles for Saturday,” then of course the poor players, bored stiff, say, “He’s out.” “She’s out.” “Now we’re going to split the team in half and have a game.”

И Боливару, и Мануэле НАРОДОМ были бы воздвигнуты статуи как только посланники с заказами от восхищенного населения добрались бы до Парижа.

And that’s what happened to Bolivar and Manuela. They had to be gotten rid of for there was no game and they didn’t develop one to play while forbidding the only available game — minor civil wars.

«Боливар, приди владеть нами!» — на это они получили бы ответ: «Я не вижу ничего не освобожденного в Южной Америке. Когда вы увидите, что на вас идет французская или испанская армия, вернитесь и скажите мне».

A whole continent containing the then major mines of the world, whole populations were left sitting there, “freed.” But none owned any of it though the former owners had left. They weren’t given it. Nor were they made to manage it. No game.

Это сработало бы. И эта бедная пара умерла бы всеми в достаточной мере обожаемая, в ореоле славы и (вероятно, это более важно) в своих собственных постелях, а не «в канаве».

And if Bolivar had not been smart enough for that, he could at least have said, “Well! You monkeys are going to have quite a time getting the wheels going but that’s not my job. You decide on your type of government and what it’s to be. Soldiers are my line. Now I’m taking over those old estates of mine and the Royalist ones nearby and the emerald mines just as souvenirs and me and Manuela we’re going home.” And he should have said that 5 minutes after the last Royalist army was defeated in Peru.

И если бы они ДОЛЖНЫ были продолжать править, они могли бы объявить новую игру в «оплату солдат и офицеров землей роялистов». А когда и эта игра кончилась бы: «Сокрушите церковь и раздайте церковные земли бедным дружественным индейцам».

And his official family with him, and a thousand troops to which he was giving land would have moved right off smartly with him. And the people after a few screams of horror at being deserted would have fallen on each other, sabered a state together here and a town there and gotten busy out of sheer self-protection in a vital new game, “Who’s going to be Bolivar now?”

Вы не можете бесконечно кланяться у рампы, не давая представления, даже если Вы прекрасный актер. Кто-нибудь еще может найти лучшее применение любой сцене, чем даже приятнейший актер, который не будет ее использовать.

Then when home he should have said, “Say those nice woods look awfully Royalist to me, and also those 1,000,000 hectares of grazing land, Manuela. Its owner once threw a Royalist fish, remember? So that’s yours.”

And the rest of the country would have done the same and gotten on with the new game of “You was a Royalist.”

Люди слишком аберрированы, чтобы понять хотя бы следующие семь положений, относящихся к власти:

And Bolivar and Manuela would have had statues built to them by the TON at once as soon as agents could get to Paris with orders from an adoring populace.

1. Множество людей живет своей жизнью. И если Вы лидер, то Вы должны либо позволить им продолжать справляться с жизнью, как умеют, либо активно вести их, чтобы они могли справляться с ней.

“Bolivar, come rule us!” should have gotten an “I don’t see any unfree South America. When you see a French or Spanish army coming, come back and tell me.”

2. Когда игра или представление окончено, должна состояться новая игра или новое представление. И если новой игры нет, кто-нибудь еще с удовольствием начнет эту игру, а если Вы не позволите КОМУ УГОДНО сделать это, то игра превратится в «охоту на Вас».

That would have worked. And this poor couple would have died suitably adored in the sanctity of glory and (perhaps more importantly) in their own beds, not “in a ditch.”

3. Если у Вас есть власть, пользуйтесь ею или делегируйте ее, иначе Вам наверняка не удастся надолго ее сохранить.

And if they had had to go on ruling they could have declared a new game of “pay the soldiers and officers with Royalist land.” And when that was a gone game, “Oust the Church and give its land to the poor friendly Indians.”

4. Если у Вас есть люди, используйте их, или они скоро станут очень несчастны, и у Вас их больше не будет.

You can’t stand bowing back of the footlights forever with no show even if you are quite an actor. Somebody else can make better use of any stage than even the handsomest actor who will not use it.

5. Если вы откажетесь от власти, то сразу же оплатите все Ваши обязательства и счета, отдайте полностью власть всем Вашим друзьям и удалитесь, набив карманы оружием, имея компромат на каждого Вашего бывшего соперника, располагая неограниченными суммами на своем личном счету и адресами опытных убийц, поезжайте жить в Белгравию[17] и давайте взятки полиции. И даже тогда Вы можете не долго прожить, если Вы сохранили привычку к господству в любом лагере, который Вы больше не контролируете, или, тем более, если Вы скажете: «Я предпочитаю в политике Джиггса». Покинуть власть ПОЛНОСТЬЮ действительно опасно.

Man is too aberrated to understand at least 7 things about power:

Но не все мы можем быть вождями или фигурами, гордо выступающими на сцене, и поэтому нужно больше знать о следующем:

1. Life is lived by lots of people. And if you lead you must either let them get on with it or lead them on with it actively.

6. Когда Вы близки к власти, обязательно возьмите власть, переданную Вам — достаточную, чтобы Вы могли делать свою работу, защищать себя и свои интересы — ибо Вас, приятель, могут застрелить, именно застрелить, поскольку положение, близкое к власти — приятное, но опасное, всегда опасное и открытое насмешкам любого врага власти, который реально не осмеливается пинать власть, но может пнуть Вас. Так что для того, чтобы вообще жить в тени власти или у нее на службе, Вы должны сами собрать и ИСПОЛЬЗОВАТЬ достаточную власть, чтобы поддержать Вашу собственную долю власти — без того, чтобы просто докучать власти просьбами «убить Петра» — непосредственно или более завуалированными подавляющими действиями против него, поскольку эти действия вредят власти, которая поддерживает Вас. Власть не обязана знать все плохие новости, и если это действительно власть, она не будет все время спрашивать: «Что все эти мертвые тела делают за дверью?» И если Вы умны, Вы никогда не позволите ей думать, что ОНА убила их — это ослабит Вас, а также повредит источнику власти. «Ладно, босс, что касается всех этих мертвых тел, никто во всем мире и не предполагает, что это сделали Вы. Вот ЭТОЙ там, с этими торчащими розовыми ногами, я не нравился». «Ну», — скажет он, если он реально носитель власти — «зачем Вы беспокоите меня этим, если это сделано, и это сделали Вы. Где мои синие чернила?» Или: «Капитан, три береговых патрульных скоро придут сюда с Вашим коком, Добером, и они хотят сказать, чтобы он избил Симсона». «А кто такой этот Симсон?» «Он чиновник в офисе Вашего врага в деловой части города». «Хорошо, когда они закончат, возьмите Добера вниз в амбулаторию, и пусть с ним проведут все необходимое лечение. Да, повысьте ему зарплату». Или: «Сэр, могу я иметь власть подписывать приказы по дивизии*вп: отделению?» «Конечно».

2. When the game or the show is over, there must be a new game or a new show.

7. Последнее и самое важное: поскольку мы не на сцене, а наши имена не светятся на афишах, всегда направляйте власть в направлении того, от чьей власти Вы зависите. Это может быть больше денег для власти, более легкое ее осуществление или защита, с рычанием власти от критики, или даже глухой звук падения одного из ее врагов в темноте, или славный поджог всего неприятельского лагеря как сюрприз ко дню рождения.

And if there isn’t, somebody else is jolly well going to start one, and if you won’t let anyone do it, the game will become “getting you.”

Если Вы работаете подобным образом и власть, около которой Вы находитесь или от которой зависите — это власть, которая хотя бы смутно представляет, как быть властью, и если Вы заставляете других работать так же, то фактор власти расширяется, расширяется и расширяется, и Вы тоже приобретете сферу власти большую, чем Вы имели бы, работая сами по себе. Реальная власть развивается путем жестких заговоров такого типа, толкающих вверх того, в чье лидерство верят. И если эта вера обоснована, и с этим властителем можно сработаться и удержать его от краха из-за переработки, плохого настроения или плохих данных, то рано или поздно приходит состояние переполнения силой. Никогда не чувствуйте себя слабым потому, что Вы работаете на кого-то более сильного. Единственной причиной неудачи здесь может быть вытягивание или снижение силы, от которой Вы зависите. Все неудачи, сохраняющие власть у власти, вносят свой вклад в силу и долговечность работы, в здоровье и власть этой власти. Преданность требует активных вкладов как вне от власти, так и внутри.

3. If you have power, use it or delegate it or you sure won’t have it long.

Если бы Боливар и Мануэла знали это, их жизнь превратилась бы в эпос[16], а не в трагедию. Они не умерли бы «в канаве», у него не была бы отнята реально заслуженная слава за его реальные достижения даже до сего дня. И Мануэла не была бы неизвестна в архивах своей страны, так как она была действительно героиней.

4. When you have people, use them or they will soon become most unhappy and you won’t have them anymore.

Храбрые, храбрые люди. Но если это может случиться с такими «звездами», одаренными способностями вдесятеро против величайших из остальных смертных, с людьми, которые могли собрать толпы в невыносимой и пустой стране и сразить одну из мощнейших властей на Земле, не имея денег и оружия, одной силой своих личностей, то каковы должны быть в целом невежество и хаос в умах вождей человечества, гораздо более мелких людей, ковыляющих через жизнь, полную тоски и голода?

5. When you move off a point of power, pay all your obligations on the nail, empower all your friends completely and move off with your pockets full of artillery, potential blackmail on every erstwhile rival, unlimited funds in your private account and the addresses of experienced assassins and go live in Bulgravia and bribe the police. And even then you may not live long if you have retained one scrap of domination in any camp you do not now control or if you even say, “I favor politician Jiggs.” Abandoning power utterly is dangerous indeed.

Давайте сделаем их мудрее, а? Вы НЕ МОЖЕТЕ жить в мире, где даже великие лидеры не могут руководить.

But we can’t all be leaders or figures strutting in the limelight and so there’s more to know about this:

6. When you’re close to power, get some delegated to you — enough to do your job and protect yourself and your interests — for you can be shot, fellow, shot, as the position near power is delicious but dangerous, dangerous always, open to the taunts of any enemy of the power who dare not really boot the power but can boot you. So to live at all in the shadow or employ of a power, you must yourself gather and USE enough power to hold your own — without just nattering to the power to “kill Pete,” in straightforward or more suppressive veiled ways to him as these wreck the power that supports yours. He doesn’t have to know all the bad news and if he’s a power really he won’t ask all the time, “What are all those dead bodies doing at the door?” And if you are clever, you never let it be thought HE killed them— that weakens you and also hurts the power source. “Well, boss, about all those dead bodies, nobody at all will suppose you did it. She over there, those pink legs sticking out, didn’t like me.” “Well,” he’ll say if he really is a power, “why are you bothering me with it if it’s done and you did it. Where’s my blue ink?” Or “Skipper, three shore patrolmen will be along soon with your cook, Dober, and they’ll want to tell you he beat up Simson.” “Who’s Simson?” “He’s a clerk in the enemy office downtown.” “Good, when they’ve done it, take Dober down to the dispensary for any treatment he needs. Oh yes. Raise his pay.” Or “Sir, could I have the power to sign divisional orders?” “Sure.”

7. And lastly and most important, for we all aren’t on the stage with our names in lights, always push power in the direction of anyone on whose power you depend. It may be more money for the power, or more ease, or a snarling defense of the power to a critic, or even the dull thud of one of his enemies in the dark, or the glorious blaze of the whole enemy camp as a birthday surprise.

If you work like that and the power you are near or depend upon is a power that has at least some inkling about how to be one, and if you make others work like that, then the power-factor expands and expands and expands and you too acquire a sphere of power bigger than you would have if you worked alone. Real powers are developed by tight conspiracies of this kind pushing someone up in whose leadership they have faith. And if they are right and also manage their man and keep him from collapsing through overwork, bad temper or bad data, a kind of Juggernaut builds up. Don’t ever feel weaker because you work for somebody stronger. The only failure lies in taxing or pulling down the strength on which you depend. All failures to remain a power’s power are failures to contribute to the strength and longevity of the work, health and power of that power. Devotion requires active contribution outwards from the power as well as in.

If Bolivar and Manuela had known these things, they would have lived an epic, not a tragedy. They would not have “died in the ditch,” he bereft of really earned praise for his real accomplishments even to this day. And Manuela would not be unknown even in the archives of her country as the heroine she was.

Brave, brave figures. But if this can happen to such stellar personalities gifted with ability tenfold over the greatest of other mortals, to people who could take a rabble in a vast impossible land and defeat one of Earth’s then foremost powers, with no money or arms, on personality alone, what then must be the ignorance and confusion of human leaders in general, much less little men stumbling through their lives of boredom and suffering?

Let us wise them up, huh? You can’t live in a world where even the great leaders can’t lead.