Thank you.

Спасибо.

This evening we will have some Group Processing. Right now I'd like to talk to you a little bit more, if you want.

Сегодня вечером у нас будет групповой процессинг. А прямо сейчас я хотел бы поговорить с вами ещё немного, если хотите.

Audience: Yes.

Здесь в «Дианетике 55!» у нас очень много данных, которые представлены в сжатом виде... в сильно сжатом виде - в самом деле. Однако, по сути в ней главным образом говорится о двух вещах: в ней с одной стороны говорится о существовании единицы, производящей энергию, - о том, что мы называем жизнью. И с другой стороны в ней рассматривается такое в высшей степени механистическое понятие, как треугольник АРО.

We have quite a bit of data here in Dianetics 1955! which is compressed — pretty thoroughly compressed, actually. It deals, basically and primarily, how-ever, with two things: It deals with the existence of the energy-production unit which we call life, on the one hand. And it deals as deeply into mechanics as the ARC triangle, on the other hand.

Мы здесь смотрим на две вещи. Мы смотрим на производство пространства, энергии, материи, времени; а с другой стороны, мы смотрим на штуку, которая всё это производит. А это тот ещё трюк. Я не знаю, к чему всё это нас приводит... в самом деле не знаю, поскольку кроме этого больше ничего нет.

We're looking at two things here. We are looking at the production unit of space, energy, matter, time; and we are looking at, on the other hand, the thing which produces them. And this is quite a trick. I don't know where that puts us, really, because there isn't anything else.

Мы имеем дело одновременно и с качеством и с количеством. И люди, занимающиеся изучением существования, допускали серьёзную ошибку или попадали в неприятности только в одном случае: когда они путали качество и количество. В физической вселенной могут существовать вещи, которые обладают и качеством и количеством. Мы видим машину. Это такое-то количество материи, которая занимает такое-то количество пространства и обладает определённым качеством, известным как машина. Понимаете? Так что тут присутствует и качество, и количество.

We are dealing at once with quality and quantity. And the only time anybody, in studying existence, has made a serious error or has gotten into trouble, has been when he has confused quality and quantity. In the physical universe we can have things which have both quality and quantity. We see a car. That is a quantity of matter occupying a quantity of space with the quality known as car. See? So there's quality and quantity.

Так что это форма. У нас есть форма и у нас тут кое-что есть, ну, предположим вот этот предмет мебели, и он имеет какое-то количество пространства, какое-то количество материала, и он занимает определённое количество времени (измеряемое), и он обладает качеством - он является предметом мебели. И именно вы и я приписываем ему качество. И именно вы и я вложили в него количество. Мы сделали так, что он теперь обладает количеством. Но это сделали вы, и вы делали это на протяжении весьма продолжительного периода времени. Поэтому единственное, что вам теперь нужно делать, это приписывать ему качества.

So here we have a form. We have a form and we have something here, say this piece of furniture here, and it has a quantity of space and a quantity of material and it's occupying a certain quantity of time (measurable) and it has the quality of being a piece of furniture. And it's thee and me which assign the quality to it. And it was thee and me which put the quantity into it. We made the quantity possible for it now to occur. But you've done that, and that's across a nice long period of time. So all you have to do now is assign qualities to it.

И мы находим, в чём состоит основная разница между жизнью в её чистом состоянии, так сказать, и жизнью в её механическом состоянии. Жизнь - ещё до того как она произвела что-то или когда она уже прекратила производить что-то - жизнь полностью находится в состоянии качества. Она представляет собой только качество. Понимаете, она обладает способностями. Её способности не измеряются количеством - у неё просто есть способности. Она не обладает количеством времени, она обладает способностью создавать время и чувствовать время, но она не обладает количеством времени.

And we find the essential difference between life in a pure state, if you want to call it that, and life in a mechanical state. We have in life, before it has produced anything or when it's just stepped back from producing something, we have it in a state where it is totally quality. It is all quality. You see, it has abilities. It doesn't have quantities of abilities; it has just that — just abilities. It doesn't have quantity of time, it has the ability of making or experiencing time but not a quantity of time.

Когда к вам подходит человек и говорит: «(Уф, уф.) У меня просто ни на что не хватает времени. (Уф.) Я просто не знаю, где мне взять время, чтобы сделать это. (Уф, уф.)». Он является объектом. И он не очень-то жив. Ведь этот человек обладает потенциалом, - качеством, - он может создавать время. И когда он думает, что у него есть лишь какое-то количество времени, которое он может занимать, это всё равно, как если бы завод Флейшмана по производству дрожжей чувствовал бы себя плохо от того, что он не дрожжевой пирожок.

When the fellow comes around and he says to you, "(pant, pant) I haven't got enough time to do anything. (pant) I just don't know how I'll have any time to do it. (pant, pant)" He's being an object. And he's not being very alive.

Так вот, таким образом, мы здесь имеем дело с чем-то, что обладает умениями, способностями, качеством, но совершенно не обладает никаким количеством. И человеку, который ориентирован исключительно на количество, который смотрит на всё только с точки зрения денег, с точки зрения такого-то количества долларов, - такому человеку было бы странно слышать эти слова. Деньги - это свершившийся факт, это не что-то, что вы можете делать, создавать или чем вы можете обладать в большем количестве. Деньги - это лишь столько-то, понимаете? Вот каким будет его представление о защищённости: «Сколько денег у меня на счету?» Такова его идея о защищённости. Это ужасно жалкая идея о защищённости.

Because that individual has the potentiality, the quality, of making time. And thinking, then, that he has a quantity of time to occupy, is something like the Fleischmann yeast plant itself feeling bad because it's not a yeast cake.

Я скажу вам, насколько велика его защищённость. Его защищённость зависит от его способности создавать богатство. Стоит ему только потерять свою способность создавать богатство, даже если он скопил большое количество денег, даже если повсюду валяется большое количество денег, он, скорее всего, почувствует себя нищим.

Now, here we have something, then, that is capable, able and has quality but which does not have any quantity. And this is a very strange thing for somebody who is entirely quantity oriented, who thinks in terms of money, in terms of so many dollars. Money is a fait accompli, not something which you can make or create or become possessed more of. Money is just so much, you see? His idea of security will be "How much money do I have in the bank?" That's his idea of security. That's an awfully poor idea of security.

Так вот, бывает так, что у человека на счету в банке лежит миллион долларов и несмотря на это он нищий. В ветхих домах, где повсюду валяются газеты и всякий хлам, нередко находят мёртвых людей, которые умерли из-за того, что не ели в течение трёх-четырёх недель, хотя в жестянке на полочке у них лежала сотня тысяч долларов. Понимаете? Значит, такой человек... его защищённость и продолжительность его жизни на самом деле не зависели от сотни тысяч долларов.

I'll tell you how secure he is. He is secure as he can bring into existence, wealth. And when he loses the ability to bring wealth into existence, even though he has saved a great deal of money, although he has a lot of quantities of money scattered around, he's liable to find himself a pauper.

Что ж, давайте посмотрим на это с самой... так сказать, практической точки зрения и мы скажем: «Что ж, вам, конечно, легко говорить, но было бы очень здорово, если бы прямо в эту минуту у меня в кармане лежала пара тысяч баксов».

Now, there is such a thing as a fellow who has a million dollars in the bank and who is a pauper. There's many a fellow been picked up in some old decayed house full of newspapers and bric-a-brac with a hundred thousand dollars in a tin can sitting on a shelf, dead because he hasn't eaten for three or four weeks. See? This fellow then — his security or longevity really didn't depend on that hundred thousand dollars.

Что ж, а почему их у вас нет? Да потому, что вы можете думать: «Было бы ужасно здорово иметь», и одновременно с этим говорить: «Я не имею», и одновременно с этим говорить: «Меня от этих двух тысяч баксов до некоторой степени отделяет какой- то барьер».

Well now, we look at it from a highly — what we call practical, sense and we say, 'Well, that's all very well for you to talk, but it'd be awfully nice right this minute to have a couple of thousand bucks in my pocket."

Так вот, если вы подумаете над этим, вы осознаете, что деньги - это единицы внимания общества. Вот, пожалуй, и всё, что они собой представляют. Общество разбрасывает эти единицы внимания вокруг и проделывает поразительную, восхитительную вещь, фантастический фокус, который в действительности состоит в том, что оно берёт кусочки бумаги... не серебро и уж точно не золото (их хотелось бы иметь всем, так что серебряные и золотые монеты больше не выпускают)... общество берёт эти кусочки бумаги, и оно в самом деле может их конвертировать. Вы берёте целую пачку этих кусочков бумаги, понимаете, вы - бац, и вот у вас уже автомобиль. Это в некотором роде волшебство, и это волшебство настолько волшебное, что люди становятся преступниками и приобретают автомобили, не делая с деньгами дзинъ. Это называется преступностью.

Well, why haven't you? It's because you can think in terms of "It would be awfully nice to have," saying at the same time, "I don't have," saying at the same time, "To some degree there is some obstacle between two thousand bucks and me."

Но на очень высоком уровне... с нашей нынешней точки зрения, на невероятно высоком уровне индивидуум, теоретически, мог бы быть достаточно способным, чтобы, не делая с деньгами дзинъ, просто сказать: «Автомобиль... вжик». И вот у него автомобиль. Понимаете, это невероятная высота.

Now, if you think it over, you realize that money is the attention unit of the society. That's about all it is. They scatter these attention units around, and society does the astonishing, the marvelous, the fantastic trick of actually taking pieces of paper — not any longer silver and certainly not gold, (that would be too nice for everybody to have, so they don't issue that anymore) — and they take this stuff and they actually can convert it. You take a whole stack of these pieces of paper, you know, and you go bing, and you got an automobile. That's a magic of some sort or another, and it is so magicful that people become criminals and acquire the automobile without making the money go boomp. That's what's known as criminality.

Однако, введя во все операции промежуточную точку под названием деньги, группа получила возможность контролировать членов группы, выдавая им лишь определённое количество денег, которые превращаются - вумп - в автомобили и еду.

But on the upper band, the impossibly high band from our standpoint at this time, an individual theoretically could be sufficiently able not to make the money go boomp, but to simply say, "Automobile zing." And you'd have an automobile. See, that's an impossible height.

Таким образом, вводя эту промежуточную точку, вы тем самым устанавливаете барьер; барьер на пути к приобретению, барьер на пути к обладанию. Это неплохой барьер. Вы когда-нибудь играли в старую, старую игру под названием «Монополия»? Это невероятная игра. Люди сидят ночь напролёт и меняют все эти маленькие домики и маленькие кусочки бумаги, будто они не занимались этим весь день. Это была не игра, это была драматизация.

But by the introduction of a via called money into every transaction, then a group can monitor the individual of the group by giving him, on rations, just so much of this stuff which is convertible, whoomp, into automobiles and food.

Что ж, тут мы имеем дело... значит, тут мы имеем дело с игрой под названием

So, by introducing this via, you put in a barrier; a barrier to acquisition, a barrier to havingness. It's not a bad barrier. Did you ever play an old game, years and years and years ago, called Monopoly? That's a fantastic game. People sit up all night long, converting these little houses and little pieces of paper just as though that wasn't what they were doing all day long, too. That wasn't a game, that was a dramatization.

«Деньги». И эта игра представляет собой что-то вроде этого: две единицы жизни или больше... поймите это... чтобы была игра, необходимы две единицы жизни или больше. Если вы играете в игру, когда у вас меньше двух единиц жизни, игра превращается в застрявший поток. И игра полностью отсутствует, если поблизости нет ни одной единицы жизни. Однако мы даём игре следующее определение: это деятельность, которой занимаются две единицы жизни или больше. И это... мы просто быстренько даём ей определение, грубое определение; вы могли бы сказать, что это и есть игра. Хорошо.

Well, here we have — here we have, then, a game called money. And a game is something in which two or more life units — get that now — two or more life units to be a game. It becomes a stuck flow if you have less than two life units playing this game. And it becomes nothing at all if there are no life units around. But we have a game defined as an activity engaged upon by two or more life units. And that's — we just define it quickly, loosely; we could say that's a game. All right.

Так вот, чтобы у этих двух единиц жизни (или больше) была игра, им потребуется какое-то количество барьеров. Первый барьер - это пространство. Хотя единицы жизни могут одновременно занимать в точности одно и то же пространство. И они могут, понимаете, занимать одно и то же пространство и всё же общаться. Идеальное общение - это не отсутствие общения; отсутствие общения - это уже смерть. Идеальное общение - это полное общение. И идеальное общение возможно в том случае, если вы занимаете в точности одно и то же пространство с кем-то другим. Но если вы находитесь с кем-то в полном общении, у вас нет игры.

Now, these two or more life units, in order to have a game, also have to have some barriers. The first barrier is space. Although they might coincidentally occupy exactly the same space. And they can, you know, occupy the same space and still communicate. The perfect communication is not no-communication; that's death. The perfect communication is total communication. And this would only be achieved if you were occupying exactly the same space as somebody else. But if you have total communication, you've got no game.

Поэтому первый шаг в любой игре состоит в следующем: Джо и Билл занимают одно положение в пространстве и находятся в хорошем общении и хорошем аффинити, и все счастливы и веселы, они находятся в хорошем согласии и всё прекрасно. Теперь они собираются поиграть в игру.

So the first step of the game is Joe and Bill occupying the same space and in good communication and good affinity and everybody all happy and cheerful, and they've got good agreement and everything's fine. They're going to have a game now.

Что ж, Билл говорит Джо или Джо говорит Биллу: «Эй ты. Становись там. Я стану здесь. И между нами будет вот столько пространства. И потом я скажу: “Как ты?” - а ты ответишь: “У меня всё хорошо”. И я кивну. А потом ты скажешь: “А как ты?”, - и я отвечу: “У меня всё хорошо”. И тогда ты кивнёшь. Хорошо? Ну, давай».

Well, Bill says to Joe or Joe says to Bill, "Hey you. You get over there. I'll stay over here. And we'll have this much space between us. And then I will say, "How are you?' And you say, "I'm fine." And I'll nod. And then you say, "How are you?' And I will say, "I'm fine.' And then you nod. Okay? Let's go."

И цикл начинается. Имеет место общение. Таким образом, первая точка входа в механику - это общение. Но ведь это игра. До тех пор пока игра будет продолжаться, до тех пор пока вы будете занимать вселенную, созданную для игры или созданную играми, до тех пор пока вы будете живы, до тех пор пока вы будете частью этой игры в любом виде, вам придётся продолжать общение. Почему? Да потому, что когда вы общаетесь, вы продолжаете действие и жизнь. И когда вы прекращаете общаться, вы умираете и выходите из игры.

And the cycle starts. We've got a communication going. So actually the first entrance into mechanics is communication. But it's a game. And as long as a game is going to continue, and as long as you occupy a universe created for or by games, and as long as you're alive, and as long as you're part of that game in any way, shape or form, you have to go on communicating. Why? The second you do, you will continue action and life. And the second you don't, you'll be dead and you will fall out of the game.

Однако, чтобы создать более сложную игру, общение разрывают или прерывают. И в итоге получается намного более сложная игра (как известно любому руководителю программы, чью передачу только что урезали наполовину, чтобы сообщить: «Сводка новостей - Президент Эйзенхауэр только что чихнул»). Понимаете, такого рода прерывание... это создаёт игру. Потом он приходит и говорит:

But to make a more complicated game, we break or interrupt this communication. And it makes a much more complicated game as any program director knows who has just had his program cut in half to announce the fact that: "Bulletin — President Eisenhower has just sneezed." You see, this type of interruption — that makes a game. He goes around afterwards and he says, "What's the idea, coming in and interrupting my broadcast that way?"

• Зачем врываться и прерывать мою передачу таким образом?

And the fellow says, 'Well we had to, it was an important public bulletin."

И парень отвечает:

And he says, 'Well," he says, "you shouldn't have done it."

• Ну, нам пришлось, это важная сводка новостей для общественности.

And they, "Yow yow yow yow yow," at each other.

На что руководитель программы говорит:

'Well, who's program director around here anyway?"

• Ну, тебе не следовало этого делать.

"Well, whose program is it? I'm the one that's trying to sell Easy-wheezy Soap Flakes, you're not." And "I'm the fellow the sponsor pays for and you're just the mechanical gimmick around here."

И они: «Гав-гав-гав-гав-гав» - друге другом.

"I am not."

• Кто тут вообще руководитель программы?

"Who are you talking to?" Back and forth.

And if they keep this up very long, why, they'll get at a very tolerable sort of a game. It'll be a sort of a bicker. But if they stop talking about it, they will just get madder at each other, and madder and madder and madder and one of them will quit and that's the end of the game. You recognize that? Well, that is the evolution of games.

The game goes all to pieces when you stop communicating, and you're not playing a game when you're not communicating to some degree. But the first step of any game is communication.

So therefore you could say a couple of terminals communicating are to some degree a barrier. You bet they are; they're a barrier of space. First barrier. And then they also have to have the barrier of time, they have to do this weird and impossible thing. Do you know they have to pretend the other fellow isn't talking so they can talk, and then vice versa pretend that the condition has reversed? And so we get time.

The Sun shines. It doesn't shine. It shines. It doesn't shine. And of course if you stand around waiting for the Sun to shine all the time and don't shine any yourself, you'll get stuck on Earth, too. That's a cinch.

Туда-сюда.

But where we look over games, we find out that game is essentially a communication. Well, don't let two teams play consistently against each other too long. They won't have a game there anymore, either, because they won't be antagonists; they'll be friends.

И если они будут продолжать общаться в том же духе довольно долго, что ж, их игра станет довольно терпимой. Это будет своего рода словесная потасовка. Но если они перестанут об этом говорить, они будут злиться друг на друга всё сильнее и сильнее, всё сильнее и сильнее, всё сильнее и сильнее, и один из них уйдёт с работы, и на этом игре придёт конец. Вы понимаете? Что ж, это эволюция игр.

Such a thing has happened many times in wars. Some isolated sector of the line — they forget a division, you know, or a regiment or a squad or something, and they leave it out in some isolated corner of the battle and there's — the enemy leaves another squad there and they're supposed to be shooting at each other. And they'll shoot at each other for a while and they'll shoot at each other and they'll shoot at each other.

Игра разваливается на кусочки, когда вы прекращаете общение, и вы не играете в игру, когда вы не общаетесь хотя бы в некоторой степени. Ведь первый шаг любой игры - это общение.

And then one will put up some washing or something like that, a little bit, you know, and that will remind the other fellow, "Say, you know, we haven't washed our kits for a long time." So they get their long underwear and they wash that. And they go on this way and that way.

Поэтому можно было бы сказать, что парочка общающихся терминалов - это до некоторой степени барьер. Будьте уверены, это так; они представляют собой пространственный барьер... первый барьер. А затем им необходим временной барьер, им необходимо сделать эту странную и невероятную вещь. Известно ли вам, что каждому из них нужно притвориться, что другой не говорит, чтобы они могли говорить, а потом им нужно притвориться, что теперь ситуация стала обратной? Так мы и получаем время.

And the next thing you know, my golly, the trouble some general has, he comes down here and these guys are sitting around in the same dugouts swapping lies. That is the awfullest thing a general has to put up with, by the way, is they go into communication.

Солнце светит. Оно не светит. Оно светит. Оно не светит. И, конечно же, если вы будете постоянно стоять и ждать, когда же засветит Солнце, а сами вовсе не будете светить, вы застрянете на Земле. Это точно.

And do you know that they shoot people in time of war for going into communication with the enemy; they do. They stand up a man and shoot him because he's gone into communication with the enemy. I'd like to know what they're doing when they stand up on a parapet and fire a rifle, except communicate. Of course, it's kind of a hard crude way of communicating but it's nevertheless communication.

Но когда мы рассматриваем игры, мы обнаруживаем, что игра - это, по сути, общение. Что ж, не позволяйте двум командам играть только между собой слишком долго. У них больше не будет игры, поскольку они не будут противниками - они будут друзьями.

It's a cinch that if you shot at a fellow long enough and he shot at you long enough, you would wind up bosom buddies. That's a cinch.

Такое много раз случалось во время войн. Какая-нибудь изолированная часть... забыли дивизию, понимаете, или полк, или отделение или что-то в этом роде, его оставили где-нибудь на отшибе и там... а враги оставляют там своё отделение, и предполагается, что эти два отделения должны стрелять друг в друга. И они какое-то время стреляют друг в друга, они стреляют друг в друга, они стреляют друг в друга.

Now, the only way you could really keep a war going and keep things really hot, anywhere in the world, would be to put up a communication barrier which admits of no communication whatsoever. And that would be a perfect solution to an end of game or a continuing war.

А потом кто-нибудь решает немного постирать или что-то в этом роде, и это как бы говорит другим: «Слушайте, мы уже давно не стирали свои вещи». И тогда они берут своё заношенное исподнее и стирают его. И одни идут в этом направлении, а другие в этом.

The war would not continue beyond a certain point because that thing which has been barriered out of communication just so long becomes unreal. It ceases to exist. So, actually, if you could hang a — it isn't a good solution but it's a partial solution. If you hung up an iron curtain here on Earth — you hung up an iron curtain and wouldn't let anybody communicate on the other side of the iron curtain — nobody communicate on the other side of the iron curtain (nobody communicates over here), one day somebody would walk up to you, say, "Say, you know about those Russians . . ."

И, боже мой, не успеваете вы и глазом моргнуть, как у какого-нибудь генерала возникает вот такая проблема: он приходит гуда а эти ребята сидят в одной землянке и рассказывают друг другу байки. Кстати говоря, генералам труднее всего примириться именно с этим, - с тем, что солдаты вступают в общение.

And you'd say, "The what?"

Известно ли вам, что во время войны тех, кто вступал в общение с врагом, расстреливали; их расстреливали. Таких людей ставали к стенке и расстреливали за то, что те вступили в общение с врагом. Интересно, что они ещё делают, когда стоят в окопе и стреляют из ружей, если не общаются. Конечно, это грубый способ общения, но тем не менее это общение.

He'd say, "The Russians, the Russians, you know who I'm talking about." And you'd say, "No, I don't know. Where are the Russians? What are the Russians?"

Если вы будете стрелять в человека достаточно долго, а он будет стрелять в вас достаточно долго, то вы, несомненно, превратитесь в закадычных друзей. Несомненно.

"Those people over there beyond that iron curtain."

Так вот, единственный способ не дать войне затухнуть и поддерживать действи- тельно активные боевые действия где угодно в мире, - это выставить такой барьер общения, который лишал бы людей всякой возможности общаться. И это было бы идеальным решением, которое не допустило бы прекращения игры и затухания войны.

And you'd say, "What curtain?"

Война не будет длиться дольше определённого времени, поскольку то, что держали вне общения на протяжении значительного срока, поставив барьер, становится нереальным. Оно перестаёт существовать. Так что на самом деле, если бы вы могли создать... это не очень хорошее решение, но частично это помогает решить проблему. Если бы вы повесили здесь, на Земле, железный занавес... если бы вы повесили железный занавес и не позволяли бы никому с этой стороны общаться с кем-то, кто находится по ту сторону от железного занавеса, никто бы не общался о тех, кто находится по другую сторону железного занавеса, никто бы там не общался... однажды, к вам бы подошёл кто- нибудь и сказал:

See, there'd be no reality here on the fact that Russians existed. Similarly, if somebody in Russia would come around and said, "You know all those capitalists?"

• Послушай, а ты знаешь об этих русских....

And the Russian would say, "Capitalists? Go on! Where?"

"Well on the other side of the iron curtain there."

"Oh, you silly little muzhik you know that the world ends at that iron curtain. The world is totally flat, Lysenko says so. And you fall off into a nothingness and never, when you walk across that iron curtain. There's nothing over there whatsoever."

That's right. That's what happens when you cut a communication.

But, of course, a total cut of communication is almost impossible in present time — a total cut. You still get things leaking through like C-A-R-E. Like the United Nations' manifestos that are issued by the Kremlin. You get all kinds of little fragmentary communications. They keep tapping the world on the shoulder and saying, "Hey, there's some Russians over there." And they keep tapping the Russians saying, "Hey, the outside world is over there some-where." You know, just a little bit of a trickle of communication. And that is absolutely dynamite. There's not enough communication to make any A or R — just enough to nudge them into an existence of something.

Just like a guy with a circuit; it taps him often enough so that he knows that it isn't quite nothing there. And he'll get awful mad at that after a while; he's out of communication with it but he's not really — was in communication with it but he is in communication with it because he gets — some impulse or instinct somewhere, somehow comes through to him that he is a bum. Every once in a while he has a feeling like something is saying, "You're a bum."

Понимаете, у вас не было бы никакой реальности о том, что русские существуют. Точно так же, если бы кто-то в России подошёл и сказал:

He's saying, "You know there's something wrong with my mind." All you have to do to solve the thing would be to either totally cut communication, you know, put him way out back, or go the other way around and put him into communication with it.

• Ты знаешь обо всех этих капиталистах?

Actually, the best route is to put him out of communication with it and then put him into full communication with it, at which moment it will cease to give him any trouble whatsoever.

То русский бы ответил:

A fellow with a broken leg is just fooling around, you know. It's nudging him, he's nudging it. He isn't in full communication with it. The way to get him over a broken leg would be to pull him off from the broken leg so he's no longer in obsessive communication with this broken leg. And then put him into communication, full communication, with the broken leg at which moment it'd heal quite rapidly. You get the idea?

• Капиталисты? Ври больше! Где?

We're not interested, then, in a partially cut barrier unless it's simply to promote the game. But the game is a very, very important thing. In order to have a game, you have to have mechanics. In this universe, we have to have space, energy, matter and time. Life in any universe has to have at least some of that.

So that we get the quality which says, "I can produce and play a game," and then we get the byproducts of that unit which would be the playing field, the gimmick they're playing for, the quantities of stuff they've got to cross or handle in order to have a game. So we have something that wants a game and we have the mechanics of the game. And when we go in and look over life, we find out that we shouldn't confuse these two things. We should simply say, "Well, now there's something that is capable of a game, has the quality of playing a game, originating games, continuing games, participating in games. And then there are all these byproducts over here which make games." And that would be a very marked division between two things, and we could understand things very well.

Now, this thing which can play the game or participate in a game or continue the game or originate the game, has quality only. It can, by its own consideration, be a quantity. It could say, "I am a private soldier. I don't know who else I'm fooling but I'm really fooling me," he'd say, you know, "but I am a private soldier. I am a quantity of army. I am one private soldier over army worth of army. I'm a quantity which is a part of a game."

Так и есть. Именно это и происходит, когда вы обрываете общение.

And now if he were utterly and absolutely and entirely sold on the idea that this was all he was, you would find an aberrated person. He'd be an aberrated person. He would take no fun whatsoever in being part of the army or playing this game. He would not be aware of the game being in progress, the moment he is totally and only one private soldier.

Но, конечно же. полностью оборвать общение в настоящее время практически невозможно... полностью оборвать. Некоторые вещи всё же просачиваются, например «ЗАБОТЫ». Например, манифесты ООН, которые выпускает Кремль. Происходит бессистемный обмен всевозможными маленькими сообщениями. Они настойчиво постукивают миру по плечу и говорят: «Эй, там есть русские». И они настойчиво постукивают русским по плечу и говорят: «Эй, где-то там находится внешний мир». Понимаете, это такой тоненький ручеёк общения. И это действует как чистый динамит. Этого общения не достаточно, чтобы создать А и Р... его хватает лишь на то, чтобы подтолкнуть к мысли, что там что-то существует.

Now, you get people in times when the civil populace has surrendered itself up to the military and a lot of civilians are walking around in uniform and getting a war fought, you get moments like this: Individuals who are supposed to be just one private soldier according to the rules will actually tell you, "Well, I'm a newspaper reporter. I was a newspaper reporter on the Clarion Bugle Gazette of Sioux Falls and that's really who I am," you know He's got a reserved identity.

Это как человек с контуром; контур достаточно часто тюкает человека по макушке, чтобы тот знал, что там не совсем уж ничего нет. И спустя какое-то время он жутко сильно на это разозлится; он не находится в общении с этим, но он и не вполне... в общении с этим, однако он находится в общении с этим, поскольку он получает какой-то импульс или внутреннее чутьё ему подсказывает... тем или иным образом, что он почему-то лодырь. Время от времени он чувствует, будто что-то говорит ему: «Ты лодырь».

And you go around and you try to get a reserve officer to confess the fact that he is just a lieutenant or something of the sort, he never tells you this. He says, "I am a lawyer. Before I got in the service, I made 850 dollars a month. I'm a big wheel where I came from." See, he is reserving his identity. He's not quite in the service. But you get a lot of high-toned action when this happens. You do actually get a period when in an army and a navy there are people around who do not entirely and only hold motion. (laughter)

Он говорит: «Понимаете, с моим разумом что-то не в порядке». Всё, что вам нужно будет сделать, чтобы полностью разрешить эту ситуацию, это либо полностью оборвать общение, понимаете, поместить его далеко позади головы, либо пойти другим путём и ввести его в общение с этим контуром.

These people are capable to some slight degree of playing a game and they do the darnedest things. The War Department goes slowly mad trying to keep track of the darnedest things they're liable to do. You know, they'll see an enemy someplace or another and they'll figure out something or other, and the next thing you know, why, they sneak around the hill and capture the division or something — like Sergeant York.

Самый лучший! способ - полностью вывести человека из общения с этим контуром, а потом ввести его в полное общение с ним, и в этот момент контур перестанет доставлять ему какие бы то ни было неприятности.

They do the darnedest things. They all of a sudden discover they're out of rations, you know, or they're liable to be out of rations, and they see that they can only have rations after they've signed eighteen hundred slips of paper in quadruplicate or quintuplicate so they decide to short-cut the whole thing and they have rations. And nobody can quite explain where all these rations came from, but boy, is it "legal" — typical activity. And everything just goes to the devil. These fellows introduce more randomity than anybody can stand so they have to end the war. (laughter) And they finally get to the point and they say, 'We can tolerate any action which will put a stop to this sort of thing — even peace."

Человек со сломанной ногой просто валяет дурака, понимаете? Она легонечко пихает его, он легонечко пихает её. Он не находится с ней в полном общении. Чтобы помочь ему справиться со сломанной ногой, необходимо отделить его от сломанной ноги, чтобы он больше не находился с ней в навязчивом общении. А потом ввести его в общение, в полное общение со сломанной ногой, и в этот момент она очень быстро срастётся и придёт в норму. Улавливаете идею?

Well, so we get a game in which nations play, called war. And it's only when these people get completely dredged down to the idea "I am a German." "I am a Russian." "I am a private" "I am a captain." When they've got this one hundred percent fixed, and they are that thing — that we can find these wars with tremendous quantities of brutality, very little understanding, no sympathy and nothing but destruction. And when those things occur when everyone gets superfixed in his identity, "I am a duke." "I am a prince." "I am a colonel," we get something like the Hundred Years' War.

Таким образом, нас не интересует частично разрушенный барьер, если это делается не для того, чтобы усложнить игру. Однако игра очень, очень важна. Чтобы иметь игру, необходимо иметь механику. В этой вселенной необходимо иметь пространство, энергию, материю и время. В любой вселенной жизнь должна иметь, по крайней мере, что-то из этого.

We wonder what happened to knighthood. They got killed in the Hundred Years' War. Nobody knew how to end that one. Everybody was being himself, one hundred percent, which is to say, he thought of himself as a piece in the game called the Hundred Years' War, you know? Boy, did they have fixed titles and identities. Mmmph! They were really that.

Так что у нас получается, что качество говорит «Я могу создать игру и играть в неё», и затем появляются его побочные продукты: игровое поле, какой-то приз, ради которого ведётся игра, куча всякой-всячины, с которой необходимо сталкиваться и которой необходимо управлять, чтобы иметь игру. Таким образом, мы имеем дело с чем-то, что хочет игру, и с механикой игры. И когда мы смотрим на жизнь, мы видим, что мы не должны путать эти две вещи. Мы должны просто сказать: «Что ж, тут есть что-то, что способно создавать игру, что обладает качеством "играть в игру", что порождает игры, продолжает вести игры, участвует в играх. Кроме того, есть всевозможные побочные продукты, из которых складываются игры». Это очень чётко разделит эти две вещи и мы сможем очень хорошо их понять.

There was no flexibility in which they could become responsible for any other dynamic than themselves. You see that? They'd have just the fixed responsibility and they had no further responsibility from that. So they could pick up some civilian and torture him. So they could burn a village without even thinking about what happened to the kids in it. Here is game without any responsibility.

Так вот, эта штука, которая может играть в игру, участвовать в игре, порождать игру, обладает лишь качеством. Она может, по своему собственному мыслезаклю- чению, быть количеством. Она может сказать: «Я рядовой солдат. Не знаю, кому ещё я вешаю лапшу на уши - я вешаю лапшу на уши себе, - но я рядовой! солдат. Я количество армии. Я один солдат в армии, которая размером с армию. Я количество, которое является частью игры».

War fought by people who are capable of responsibility is a skylark. War fought with no responsibility for the enemy, no responsibility for any other identity, is simply a slaughterhouse madhouse.

И если бы он полностью, совершенно безоговорочно поверил в то, что это и всё, чем он является, перед вами был бы аберрированный человек. Он был бы аберрированным человеком. Он не получал бы никакой радости ни от того, что он часть армии, ни от того, что он играет в игру. Он бы перестал осознавать, что ведётся игра, сразу же, как только он полностью стал бы рядовым солдатом и «одним-единственным» рядовым солдатом.

Where you have a game breaking down into brutality, where you have it breaking down into a slavery where nobody can change his identity, everybody's fixed utterly and so forth, only then do you get cruelty, brutality, criminality on the part of its participants. These things are not present in the position where individuals have still some freedom to choose that they are playing a game.

Так вот, во времена, когда гражданское население отдаёт себя во власть военных и когда большой процент гражданских надевают униформу и сражаются на войне, вы можете стать свидетелями таких вот моментов: человек, который в соответствии с правилами должен быть лишь «одним рядовым солдатом», на самом деле скажет вам: «Что ж, я репортёр газеты. Я был репортёром “Кларион бьюгл газетт” в Су-Фолс, вот кто я на самом деле», - понимаете? У него есть запасная идентность.

Have you ever noticed some little boy in the neighborhood who couldn't play the game? Who goes into a fighting fury with other children over their toys? This person who can't play the game. They're going to play a game of marbles, so somebody breaks out some marbles and lays them in the sand and they're all set and they draw a ring, and then all of a sudden this little guy comes up and he grabs all the marbles and shoves them in his pocket and runs. And the other kids say, "No, Henry." And after they've said, "No, Henry" five or six times, they go out and get him and punch the devil out of him. And then they really fix him, they say, "You can't play with us anymore." They really fix themselves, too. Every time they try to play marbles, little Henry will be up there with a BB gun. This is the degeneration away from playing a game.

Вы приходите к офицеру запаса и пытаетесь заставить его признать тот факт, что он только лейтенант или что-то в этом роде, но он никогда вам этого не скажет. Он скажет: «Я юрист. Пока я не был призван, я зарабатывал 850 долларов в месяц. В тех местах, откуда я пришёл, я большая шишка». Понимаете, у него в запасе есть идентность. Он не целиком и полностью на службе в войсках. Однако, когда такое происходит, люди совершают много высокотонных действий. В армии и во флоте на самом деле бывают такие времена, когда там служат люди, которые занимаются не только тем, что сдерживают любое движение.

Now, the big difference — let's get very close to fact with this — the big difference between the preclear you had an easy time with and the preclear you had a hard time with, was the preclear you had an easy time with could play a game. He could still play a game.

Такие люди способны в какой-то небольшой степени играть в игру, и они проделывают невероятные веши. Министерство обороны медленно сходит с ума, пытаясь быть в курсе всех тех невероятных вещей, на которые способны эти люди. Понимаете, они видят где-нибудь врага, они что-то там решают, и не успеваете вы и глазом моргнуть, что ж, они тайно обходят холм и берут в плен дивизию или что-то вроде этого... как сержант Йорк.

And the person you were having an awfully rough time with had gotten so fixed in some kind of an identity that he says, "This is entirely, completely, real and serious, no matter how aberrated or cockeyed it appears," and "it's not a game, this is reality, this is sincerity," see? And he's fixed, and he can't change.

Они делают совершенно невероятные вещи. Они вдруг обнаруживают, что у них закончились запасы продовольствия, понимаете, или что у них вот-вот закончатся запасы продовольствия, и они понимают, что смогут получить запасы продовольствия только после того, как подпишут восемнадцать сотен бланков в четырёх экземплярах или в пяти экземплярах, поэтому они решают всё это упростить и они получают продовольствие. И никто не может толком объяснить, откуда взялось всё это продовольствие, но, о-го-го, это ещё как «законно»... типичные действия. И всё просто летит к дьяволу. Эти ребята создают больше хаотичности, чем кто бы то ни было в состоянии вынести, поэтому власть имущим приходится заканчивать войну. И в конце концов они доходят до точки и говорят. «Мы можем перенести любое действие, которое положит конец всему этому... даже мир».

And the first thing you notice about him, he has difficulty playing a game. That's the first thing you notice about him. First thing that seems out of order about him. You'll notice that by saying, "All right. Now, let's walk over and touch your finger to that wall."

Что ж, таким образом появляется игра, в которую играют государства, и она называется война. И только когда в этих людях не остаётся ничего, кроме одной лишь идеи «Я немец», «Я русский», «Я рядовой солдат», «Я капитан», только когда они крепко-накрепко фиксируются на этой идее и становятся этим... только тогда в этих войнах появляется огромное количество жестокости, очень мало понимания, никакого сочувствия и ничего, помимо разрушения. И когда это происходит, когда каждый человек сверх меры фиксируется на своей идентности «Я герцог», «Я принц», «Я полковник», - только тогда мы получаем что-то вроде Столетней войны.

So, the fellow walks over, says, "Why should I?"

Мы не могли понять, что случилось с рыцарством. Оно пало в Столетней войне. Никто не знал, как её закончить. Каждый человек был самим собой на сто процентов, иначе говоря, он думал о себе, как о пешке в этой игре под названием Столетняя война, понимаете? Боже мой, насколько же фиксированными были их титулы и идентности. Ммм! Они в самом деле были своими титулами и идентностями.

You get some little kid who's totally capable of playing a game and you say, "Go over and touch the wall," so he goes over and touches the wall, bang.

В них не было никакой гибкости, которая позволила бы им взять ответственность за какую-то иную динамику, помимо самих себя. Вы это понимаете? Их ответственность была просто фиксированной, и больше у них не было никакой ответственности. Поэтому они могли взять какого-нибудь простолюдина и пытать его. Поэтому они могли выжигать деревни, ни мало не заботясь о детях, которые там живут. Это игра безо всякой ответственности.

And he says, "Now you touch a wall." He can sometimes play too much game for some auditors. All right.

Война, в которой дерутся люди, способные нести ответственность, - это забава. Война, в которой противоборствующие стороны не несут никакой ответственности за своих врагов, не несут ответственности ни за какую другую идентность, - это просто бойня, сумасшедший дом.

We have a gradient scale of being able to play the game and that gradient scale is the gradient scale of fixed identity as a part of the game or quantity. It's a gradient scale of "How much quantity am I in this game? — identity/quantity. I am one man, you see. I am one person named Jones and that is all I am.

Когда игра превращается в зверство, когда она опускается до рабства, при котором никто в игре не может поменять свою идентность, - у всех совершенно зафиксированная идентность и так далее, - только тогда участники игры начинают проявлять жестокость, зверствовать и становятся преступниками. Всего этого нет, если у людей всё же есть какая-то свобода, которая позволяет им сделать выбор, играть им в игру или нет.

Now, all due respects to thee and me, that's not a very good condition. A person who can't be Smith sometimes isn't really aware of playing a game. It's all for sure, for sincere, see? You know, it's brutal. It's earnest. It's real. "Tell me not, in mournful numbers . . ." (laughter)

Вы когда-нибудь видели соседского мальчика, который не мог играть в игру? Который яростно дрался с другими детьми за их игрушки? Это человек, который не может играть в игру. Дети собираются играть в шарики, кто-то приносит шарики и раскладывает их на песке, всё готово и дети чертят круг, а потом вдруг прибегает этот мелкий пацан, хватает все шарики, засовывает себе в карман и убегает. И другие дети говорят: «Нет, Генри». И после пяти или шести раз, когда они сказали: «Нет, Генри», они хватают его и всыпают ему по первое число. А потом они фиксируют его по-настоящему, они говорят: «Ты с нами больше не играешь». На самом деле они и себя фиксируют. Каждый раз, когда они собираются поиграть в шарики, маленький Генри оказывается тут как тут с духовым ружьём. Это вырождение одной игры в другую.

Now, it's an odd thing that a person only gets latitude of action when he has freedom to play. When a person feels that he chose to play this game, then it's a game. And when somebody else chose the game for him and put him in there, one way or the other, he has no freedom to play this game but is playing the game under duress. And a life unit that plays the game of having to play the game under duress will be in pretty sad shape in the auditing chair — have a rough time. You know, "I'm playing this game under duress. What wall?" Playing the game under duress.

Так вот, разница... это большая разница... давайте по-настоящему приблизимся к действительности... разница между преклиром, с которым вам было легко, и преклиром, с которым вам было тяжело, состоит в том, что преклир, с которым вам было легко, мог играть в игру. Он всё ещё мог играть в игру.

You say, "Go on over and touch that wall."

А тот человек, с которым вам было ужасно трудно, настолько зафиксировался в какой-то идентности, что как бы говорил: «Это совершенно, абсолютно реально и серьёзно, насколько бы аберрированным или дурацким это ни казалось» и «Это не игра, это реальность, это всерьёз», понимаете? И он зафиксирован, он не может измениться.

"No."

И вот первое, что вы в нём заметите: он испытывает сложности с тем, чтобы играть в игру. Это первое, что вы в нём заметите. Первое, что, как вы заметите, будет с ним не в порядке. Вы заметите это, когда скажете: «Хорошо. Так, давайте подойдём к этой стене и коснёмся её пальцем».

Now, the odd part of it is, this freedom of choice is so significant in auditing that we find individuals, who are brought in by Mama or Papa and given auditing with no idea of what's happening, get well much more slowly than the fellow who thought it up himself.

И человек подходит к ней и говорит: «А почему я должен это делать?»

He says, "You know I think I'll go get processed. I'm not so well off these days — I keep going like this . . . (laughter) and I'll go get processed." So he walks in and he sits down and he says, "Process me." And you go ahead — and so on. You see, he still has a freedom to change his role. He changes his role in life. That's why he can consent to come in and be processed.

Если вы работаете с ребёнком, который целиком и полностью способен играть в игру, то, когда вы скажете ему: «Подойди к той стене и прикоснись к ней», - он подойдёт к той стене и прикоснётся к ней, - и всё.

The difference is not whether or not the fellow chose. The difference between these two people — the fellow who won't be processed even when he's sitting in the auditing chair and the fellow who just comes in and wants to be processed — the difference is actually a case level difference. It is not simply difference of attitude. It isn't that one chose to be there and the other one didn't chose to be there, (laughter) you know, that makes the difference in auditing. That's not what makes the difference in auditing. The difference in auditing is made this way: This fellow can choose to be somewhere and to change his role in the game. And this fellow, way down here, can't change his role in the game anymore. So he thinks this auditor is going to make him change his role in the game, and he knows he can't change his role in this game.

И он скажет: «А теперь ты подойди к этой стене и прикоснись к ней». Некоторым одиторам будет казаться, что способность этого ребёнка играть в игру слишком уж развита. Ладно.

Now, if we were to take somebody and fix him in a chair and go "Swami, swami, hypnoanalysis, pooey, pooey," and shoot him with a little bit of narcowell, I wouldn't say what came up just that moment, but anyway .. . (laughter) — anyway, we shoot him and then we give him a slight little bit of shock, all the time saying to him, "You are a jockey. You can never be anything else but a jockey. You are a jockey." Bzz, bzz, bzz. "You are a jockey. You're nothing but a jockey. All you could do is be a jockey. You'll never be able to change being a jockey." And we just kept that up with this fellow for a few hours and repeated the treatment for a few days .. .

Существует градиентная шкала способности играть в игру и это градиентная шкала фиксированной идентности, как части игры или количества. Это градиентная шкала «В какой степени я являюсь количеством в этой игре?» - идентность/количество. Я один человек, понимаете? Я один человек по имени Джонс, вот и всё, чем я являюсь.

We bring him into an auditing session. We'd have to drag him in at the end of a leash or something. We'd have to drag him in, we'd have to force him to sit in the chair, so forth. He was unable to change his role, you see? This he's convinced of: "I can't change my role. So therefore auditing is going to do me no good. I am a quantity of game and I am not a quality of anything beyond just this one thing: The only quality I have is jockey.' The only quantity I have is this body, and this funny little silk cap." All right.

Так вот, при всём уважении к вам и к себе, это не такое уж хорошее состояние. Человек, который не может быть время от времени Смитом, в действительности не очень- то хорошо осознаёт, что он играет в игру. Всё для него правда, всё всерьёз, понимаете? Понимаете, всё жёстко. Всё всерьёз. Всё реально. «Не вещай печальным слогом...».

This would make a real rough preclear — real tough preclear. Don't think that you can't break such a case, you can break such a case. You have to do all sorts of action to get into communication with him because this person won't go into communication. He's a jockey. The only way he communicates is on a horse, this way ... (laughter) And it goes round and round the track, that way.. . (laughter)

Так вот, очень странно, что человек пользуется лишь свободой действий, тогда как у него есть свобода играть. Когда человек чувствует, что он играет в игру по собственнохму выбору, то это является игрой. А когда кто-то другой выбирает для него игру и тем или иным образом вводит его в игру, то у человека нет свободы играть в эту игру, он играет в эту игру по принуждению. И единица жизни, которая играет в игру, состоящую в том, что она вынуждена играть в эту игру, будет чувствовать себя весьма жалко в кресле преклира... ей будет тяжело. Понимаете: «Я играю в эту игру по принуждению. Какая стена?» Она играет в игру по принуждению.

Psychodrama is that effort to get jockeys to be jockeys, on the theory that if you can get them to be jockeys long enough, they'll get unhorsed. But again, unless they chose to decide to be a jockey, they wouldn't become anything else but a jockey.

Вы говорите:

Now, there is a process you could run on this fellow, if you could ever communicate it to him; that is the difficulty. You see, he's fallen out of communication. The distance they fall out of communication is the distance they fall away from the game into a fixed quantity of something.

• Подойдите к этой стене и прикоснитесь к ней.

And the more they go into communication, the more they're able to change the game, change the role — they don't have to necessarily, they just can, you see, quality, the ability — until they finally get up to a point and they say, "Well, hey, what do you know, hah, I can play any kind of a game I want to. Guess I'll go on playing the same kind of a game I'm playing, but that's fun." They didn't think it was fun when they started in getting audited; they didn't think so even vaguely. But now it seems to be an awfully good joke to go down to the office and write on little pieces of paper endlessly. It's very funny.

Everybody comes in, bug-eyed, how important it is, see? You say, "That's fine. Let's play this game some more." And these people become very hard on the people around them because these people think they're playing hard, you see. And this individual sees — "Gee, here's an interesting game," and he starts to play about eight times harder than anybody else in his vicinity, and everybody gets worn out. Because this guy is playing a game, and the others are there because they have to be — difference of viewpoint.

Так вот, странно в этом вот что: эта свобода выбора в одитинге настолько важна, что люди, которых приводят мамы или папы и которых одитируют, в то время как они вообще не понимают, что происходит, поправляются намного медленнее, чем человек, который решил одитироваться сам.

Well, we get a fellow who is able to play the game as he can go into communication. There's nobody quite as out of communication in a football game as the water bucket. Yet all the players come around and drink out of it. But it never positions itself; it's always positioned. It's filled, it's emptied.

Он говорит: «Знаете, наверное, я пойду и получу процессинг. Моё состояние в последнее время оставляет желать лучшего... я постоянно делаю вот так... поэтому я пойду получу процессинг». И вы его одитируете и так далее. Понимаете, он всё ещё обладает свободой изменить свою роль. Он меняет свою роль в жизни. Поэтому он может согласиться прийти и получить одитинг.

Now, there's an interesting kind of a water bucket that will fill itself and empty itself, but it has two legs and it's called a water carrier, to a game. And generally this is some bug-eyed kid full of hero worship, you know, "Hey, Joe, can I give you a drink now, huh?" He's playing the game. He'll be in there playing the game left and right. He hasn't yet gotten the fixed idea that all he will ever be is a water bucket.

Разница состоит не в том. выбирает человек или нет. Разница между этими двумя людьми состоит в том. что... человек, который не хочет одитироваться, даже если он сидит в кресле преклира. и человек, который только что пришёл и хочет одитироваться... разница на самом деле заключается в уровне кейса. Разница не состоит просто в разном отношении. Дело не в том, что один из них решает быть здесь, а другой не решает быть здесь, понимаете, и вот это и влияет на одитинг. Не это влияет на одитинг. На одитинг влияет вот что: один из этих людей может сделать свой выбор и решить быть где-то и поменять свою роль в игре. А другой человек, который находится аж вон там внизу, уже больше не может поменять свою роль в игре. Поэтому он думает, что одитор собирается заставить его поменять свою роль в игре, а он знает, что он не может поменять свою роль в игре.

Now there's the ratio of age to aberration. You say people who are older are harder to process. No, they're not. That is not even vaguely a true statement. I know lots of kids that are harder to process than old people. I know lots of old people that process just like anything; just — it's nothing to it. I've never found much coordination of age. Because psychology pretended to is no reason for us to believe it's true unless we can see it and demonstrate it.

Так вот, если бы мы взяли кого-нибудь, зафиксировали его на стуле и начали: «Свами, свами, гипноанализ, пуи, пуи» - и сделали бы ему укол нарко... что ж, я не стану говорить того, что у меня сейчас на уме... (смех) в любом случае, мы делаем ему укол, а потом воздействуем на него небольшим электрошоком, и при этом всё время приговариваем: «Ты жокей. Ты не можешь быть никем другим, только жокеем. Ты жокей». Бзз, бзз, бзз. «Ты жокей. Ты не кто иной, как жокей. Ты можешь быть только жокеем. Ты никогда не сможешь изменить то, что ты жокей». И мы просто продолжим в том же духе несколько часиков и повторим эту терапию несколько дней...

I have found people, however, who are quite old who are hard to process, just as I have found people who are quite young who are hard to process. But there is some tendency in this" direction: An individual becomes more and more fixed in his role. At twenty-one he could choose what he was still going to be and he could still get away with this swindle: He could say, "Well, I really don't want to be a bank cashier but I'll just be a bank cashier here until I learn how to play this piccolo. And then I'll be a piccolo player. And I'll become very, very famous."

Мы ведём его в сессию одитинга. Нам придётся тащить его на аркане или что-то в этом роде. Нам придётся притащить его, нам придётся заставить его сесть на стул и так далее. Он будет не в состоянии изменить свою роль, понимаете? Он уверен вот в чём: «Я не могу изменить свою роль. Поэтому от одитинга не будет никакого проку. Я являюсь количеством игры, и я не обладаю никаким другим качеством, помимо одного: единственное качество, которым я обладаю, - “жокей”. Единственное количество, которым я обладаю - это вот это тело и вот эта смешная маленькая шёлковая кепи». Ладно.

Now look, we have confused goals and dreams a little bit here, and thought they were an end in themselves. When a person has goals and dreams, he's merely expressing this one fact: He can change his role in the game. He is expressing his confidence that he can change his role in the game. You see that? And the manifestation of it is goals and dreams.

Этот преклир будет в самом деле трудным... в самом деле трудным. Не думайте, что вы не можете взломать такой кейс, вы можете взломать такой кейс. Вам придётся выполнить всевозможные действия, чтобы вступить с ним в общение, поскольку этот человек не захочет вступать в общение. Он жокей. Единственный способ, которым он может общаться, - это сидя на лошади, вот таким образом... И он ездит и ездит по ипподрому, вот эдаким образом...

Don't ever try to process anybody in the direction of ideas alone. Because any thetan, even when bad off, can get different ideas. A life unit can do nothing if not get ideas and shift ideas around. It's how convincingly it can get ideas, that counts. If it can really get convinced of an idea — it's really fixed in some kind of a role — it has very few goals and dreams because it doesn't have to have. There isn't any reason to. It's fixed in this idea now.

Психодрама - это попытка заставить жокея быть жокеем, и в основе этого метода лежит теория о том, что если вы сможете заставить его достаточно долго быть жокеем, он слезет с лошади. Но опять-таки, если он сам не решит быть жокеем, он никогда не сможет стать никем другим.

Now, here we are, a bank cashier. And here we're going to be forty-nine and a half years from now, a bank cashier. Of course, he doesn't recognize that till he's thirty-five. And he's noticed that the fellow who married the boss's aunt and the fellow who married the boss's daughter have both been promoted over him; although he always did all of their work because they couldn't do it. He's forgotten how to be a piccolo player because he missed out his installments on the piccolo and they took it back. And he's — recognizes at last that he is fixed into the identity of being a bank cashier. And if he sells himself on the idea "I will never be anything but a bank cashier," why then, of course, he's ended his goals, dreams, future time track and he has become a quantity of something. He's become a quantity of bank cashier — one bank cashier, you see? Not a capability of becoming a lot of things, if he really put his mind to it.

Так вот, вы можете провести такому человеку процесс, если, конечно, сможете донести это до него; в этом состоит вся сложность. Понимаете, он выпал из общения. Расстояние, на которое такие люди выпадают из общения, это то расстояние, на которое они выпадают из игры, оказываясь в зафиксированном количестве чего-то.

All a thetan has to believe is that he can do a lot of things and be a lot of things — he doesn't even have to do and be them — he's in good shape. But the second he gets the idea that he can only be one thing and he'll never be anything else but that one thing, he's dead! How dead can you get? Believing you can only lie there.

И чем в большей степени такой человек оказывается в общении, тем больше становится его способность менять игру, менять свою роль... ему не обязательно это делать, он просто может это сделать, понимаете, качество, способность... пока он, наконец, не дойдёт до такого состояния, когда скажет: «Что ж, эй, что бы вы думали, ха, я могу играть в любую игру, какую захочу. Наверное, я продолжу играть в ту игру, в которую играл, ведь это весело». Когда он только приступал к одитингу, ему не казалось, что это весело; ему вообще так не казалось. Но теперь, ему кажется, что идти в офис и писать что-то без конца на маленьких кусочках бумаги, - это ужасно весёлая шутка. Это очень забавно.

When you believe at last you can only lie there and that's all this body is capable of, is simply to lie still and grow a little bit cold and worm-eaten at the edges, you shove off — so would anybody. Because that is end of game as far as you're concerned for that particular cycle, you see. It's a totally fixed identity. You're no longer even able to change the position of the body in space. It just lies there. See that?

Все приходят и их глаза вылезают из орбит от того, насколько всё это важно, понимаете? Вы говорите: «Хорошо. Давайте ещё немного поиграем в эту игру». И эти ребята начинают очень жёстко относиться к окружающим, поскольку полагают, что они жёстко играют, понимаете? И этот человек видит... «Надо же, вот интересная игра», и начинает играть раз в восемь жёстче, чем кто бы то ни было ещё в его окружении, и все выматываются. Поскольку этот человек играет в игру, а другие делают это потому, что вынуждены... разные точки зрения.

So change comes first in the ability to change one's ideas, then in the ability to change one's location and position in space at will. That's a mechanic, you've moved into mechanics. And now at last, when one loses even that, he's dead. When he's lost the ability to change his location and position in space at will, he says, "I'm dead." There's probably nothing more to death than that.

Что ж, человек, который может играть в игру, может играть в неё потому, что он может общаться. В футболе никто настолько не находится вне общения, как ведро с водой. Хотя все игроки подходят к нему и пьют из него. Но оно никогда не задаёт себе положение в пространстве; это всегда делают за него. Его наполняют, его опорожняют.

I imagine you could take this jockey after he had been a jockey for a while and then convince him he couldn't move and he'd know he was dead, and he'd leave and he'd be dead. You get the idea? All right.

Так вот, существует одна интересная разновидность такого ведра, которое само себя наполняет и опорожняет, но у него есть две ноги и в игре его называют водоносом. И обычно роль такого ведра играет какой-нибудь парень с выпученными глазами, который преисполнен благоговения перед героями, ну, вы знаете: «Эй, Джо, хочешь я тебе дам попить, а?» Он играет в игру. Он будет играть в игру при каждом удобном случае. У него ещё не появилась фиксированная идея о том, что единственное, чем он когда- либо будет, - это ведром с водой.

We look over the anatomy of games, we look over the anatomy of communication, we find out that communications are necessary barriers in order to continue a game. In the absence of communication, you don't have any space or time. And when you get no communication at all, space and time collapse, and so you get collapsed terminals.

Между возрастом и степенью аберрированности существует какое-то соотношение. Вы говорите, что чем старше человек, тем тяжелее его одитировать. Нет, это не так. Это утверждение даже близко не похоже на правду. Я знаю очень многих детей, которых одитировать тяжелее, чем пожилых людей. Я знаю много пожилых людей, которых легко одитировать; просто... никаких сложностей. Я никогда не замечал никакой связи между аберрацией и возрастом. То, что психология притворяется, будто такая связь есть, ещё не повод для нас верить в это, пока мы не сможем этого увидеть и продемонстрировать.

Have you ever had the experience of some fellow having to walk right straight up to you and talk to you, you know, "Say ya, Joe, uh, uh . . " They often enforce this by eating garlic or something first. They say, "Hiya Joe" — collapsed terminals.

Тем не менее, мне попадались люди, которые были довольно пожилыми и которых было трудно одитировать, но с другой стороны мне попадались и довольно молодые люди, которых тоже было трудно одитировать. Незначительная тенденция, которая действительно наблюдается, состоит в следующем: человек всё сильнее и сильнее фиксируется на своей роли. В двадцать один год он всё ещё может выбирать, кем он станет в дальнейшем, он всё ещё может провернуть такой трюк: он может сказать: «Что ж, на самом деле я не хочу быть банковским кассиром, но я буду работать здесь банковским кассиром до тех пор, пока не научусь играть на флейте. А потом я буду музыкантом, играющим на флейте. И я стану очень, очень знаменит».

Well, that fellow has a hard time. He snaps terminals. He is so close to no communication at all, he has to be that close in order to perceive that there is any. See, he has to come up real close to find out if there is some. He can only make a couple of inches of space, when he should be able to make a few yards, anyhow. All right. He snaps terminals, he has to come close.

А теперь посмотрите, мы здесь немного спутали цели и мечты, и мы думали, что они являются самоцелью. Когда у человека есть цели и мечты, он просто-напросто демонстрирует то, что он может изменить свою роль в игре. Он демонстрирует свою уверенность в том, что он может изменить свою роль в игре. Вы это понимаете? И проявляется это в целях и мечтах.

Then there's the fellow who gets on the inversion of this who doesn't dare have anybody near him. And you walk up to this fellow and he's standing there, you know, and you walk up to him. He's on the streets, perfect stranger, you're going to ask him for a match. And you walk up to him and you say, "Say, buddy . . . Wonder where he went!"

Никогда не пытайтесь проводить процессинг человеку только в отношении идей. Поскольку любой тэтан, даже если он в плохом состоянии, может получать разные идеи. Нет никаких сомнений в том, что единица жизни может получать идеи и перемещать идеи. Значение имеет то, насколько сильно она может поверить в получаемые идеи. Если она может в самом деле поверить в какую-нибудь идею... она в самом деле зафиксирована в какой-то роли... у неё очень мало целей и мечтаний, поскольку ей не нужно их иметь. Ей незачем их иметь. Она сейчас зафиксирована в этой идее.

That fellow is so certain that he can't make any space that a couple of inches be darned; he does a compulsive reversal. The second that you come up, he knows you're going to make lots of space and he can make none. So he accommodates it by creating the lots of space you would make. He has to get out there far enough to agree with his idea of how far he has to be away to answer you.

Так вот, продолжим, банковский кассир. И предположим, что прошло сорок девять с половиной лет, банковский кассир. Он, конечно же, не осознавал этого, пока ему не исполнилось тридцать пять. И он заметил, что парня, женившегося на тёте босса, и парня, женившегося на дочери босса, повысили, в отличие от него; хотя он всё время делал за них работу, поскольку они её делать не могли. Он забыл, как быть музыкантом, играющим на флейте, поскольку он не внёс очередной взнос за прокат флейты и флейту забрали. И он... наконец осознаёт, что он зафиксировался в идентности банковского кассира. И если он убеждает себя в следующей идее: «Мне никогда не быть никем, кроме как банковским кассиром», - что ж, в таком случае, он, конечно же, кладёт конец своим целям, мечтам, будущему траку времени и становится количеством чего-то. Он становится количеством банковского кассира... одним банковским кассиром, понимаете? А не способностью стать кучей вещей - если он действительно проникнется этой идеей.

In your neighborhood you probably had some little kid that used to come around and throw sand down your neck or something of the sort. He'd run way off from you and he'd say, "Nyah, nyah, nyah," you know. And you try to close terminals with him, he just goes further away. He's separated out of the group. Henry who couldn't play marbles. He knows he can't play the game and he runs away from anytime he sees a game occurring.

Единственное, во что нужно поверить тэтану, это в то, что он может делать множество вещей и быть множеством вещей... ему даже не обязательно делать их и быть ими... и он придёт в хорошую форму. Но как только ему в голову приходит идея о том, что он может быть лишь кем-то одним и что он никогда не будет никем другим, он мёртв! Насколько мёртвым можно стать? Можно поверить в то, что единственное, что вы можете делать, - это просто лежать.

There's your criminal. The criminal, I swear, is totally and entirely on the run or totally entirely fixed in one place. See, he just goes from one great extreme to the other.

Когда вы в конце концов начнёте верить в то, что вы можете только лежать, и что ваше тело может только неподвижно лежать, понемногу коченеть и быть пищей для червей, вы уйдёте... так же как и любой другой. Поскольку для вас это означает конец игры в данном цикле, понимаете? Это совершенно зафиксированная идентность. Вы уже не способны изменить даже положение тела в пространстве. Оно просто лежит. Вы понимаете?

He hasn't done anything criminal for five or six years, he's living in this small town, he's got a job in a garage. And one day a police car drives up to the garage and all that was wrong was he has a soft spare tire he wants pumped up. When the criminal starts breathing freely again, he has moved to Los Angeles. He went out the back door. Just the appearance of this symbol called "police car" is enough to send him hundreds of miles — immediately.

Поэтому сперва изменения затрагивают способность изменять свои идеи, затем способность изменять своё местоположение в пространстве по собственному желанию. Это механика, мы перешли в область механики. И затем, когда человек в конце концов теряет и эти способности, он оказывается мёртв. Когда он теряет свою способность изменять своё местоположение в пространстве по собственному желанию, он говорит: «Я мёртв». Вероятно, смерть заключается именно в этом, и ни в чём другом.

Well, this is a curious manifestation, isn't it? It all has to do with the ability to play a game. The fellow who has to talk very close to you, he has a tough time having any game at all, but remember he's still got a game of some sort. And then the fellow who's got to run like the dickens every time you start to communicate, he's getting close to not having any game at all. He's trying to preserve what game he does have because he knows you're going to eat him. Then we get down to the fellow who doesn't close terminals and doesn't run. And we have, at that moment, the catatonic, and they just lie still. And you pick up their hand, you drop it... .

Мне кажется, что вы могли бы взять этого жокея, после того как он побыл жокеем какое-то время, и убедить его в том, что он не может передвигаться, и он бы знал, что он мёртв, он бы ушёл и был бы мёртв. Понимаете?

Had a nurse one time in an insane asylum show me how bad off this particular catatonic was. She says, "She doesn't even respond to needle jabs."

Когда мы изучаем анатомию игр, когда мы изучаем анатомию общения, мы обнаруживаем, что общение во всём своём многообразии - это те барьеры, которые необходимы для продолжения игры. Когда общения нет, нет ни пространства, ни времени. И когда всякое общение пропадает, пространство и время смыкаются, именно так происходит смыкание терминалов.

And I said, "No?" I said, "That's very interesting." (Reverend Hubbard was talking to her.) And I said, "That's very interesting."

Вам знакома такая ситуация, когда какому-нибудь человеку требовалось подойти к вам вплотную, чтобы сказать, понимаете: «Послушай, Джо, э, э...»? Очень часто такие люди усугубляют ситуацию тем, что перед этим наедаются чеснока или чего- то вроде этого. Он говорит. «Эй, Джо». Смыкание терминалов.

And she says, "Yes, look." And pulls a safety pin out of her garter belt and jabs it to the hilt in this catatonic schiz. Catatonic schiz didn't twitch. She says, "You see?"

Что ж, этому человеку приходится туго. Он схлопывает терминалы. Он настолько близок к тому, чтобы вообще выйти из общения, что ему необходимо подходить очень близко, чтобы почувствовать, что присутствует хоть какое-то общение. Понимаете, ему приходится подходить по-настоящему близко, чтобы установить, есть ли там хоть какое-то общение. Он может создавать лишь двухсантиметровое пространство, тогда как должен быть в состоянии создавать пространство в несколько метров, как бы там ни было. Хорошо. Он схлопывает терминалы, ему приходится подходить близко.

I says, sort of green, "Yes, I see."

Кроме того, существуют люди, у которых это состояние инвертировано, и им всё равно, есть ли кто-то рядом с ними или нет. Вы подходите к такому человеку, он стоит вот тут, понимаете, вы к нему подходите. Он стоит на улице, вы его совсем не знаете, вы хотите попросить у него прикурить. Вы к нему подходите и говорите: «Послушай, приятель... Интересно, куда это он пошёл!»

And she says, "She doesn't even jab [respond] when you do it here," bang!

Этот парень настолько уверен, что он не может создавать никакого пространства, что и речи быть не может о каких-то двух сантиметрах; он компульсивно стремится отодвинуться. Стоит вам только подойти, как он знает, что вы сейчас создадите очень много пространства, а он вообще не может создавать пространства. Поэтому он приспосабливается к этой ситуации, создавая очень много пространства, которое создали бы вы. Он должен отойти достаточно далеко, чтобы согласиться со своей идеей о том, насколько далеко от вас ему нужно быть, чтобы ответить.

The only thing people find wrong with those people that run away, that snap terminals, that lie still, is they're kind of hopeful there might be an opponent there and they're sort of trying to shake somebody into existence so they'll come alive enough to play, you know?

Возможно, с вами по соседству жил ребёнок, который, бывало, подходил к вам и выводил вас из себя или что-то в этом роде. Потом отбегал от вас на приличное расстояние и говорил: «Бе, бе, бе, бе, бе, бе, бе», понимаете? А когда вы пытались схлопнуть с ним терминалы, он отбегал ещё дальше. Он отделён от группы. Генри, который не умел играть в шарики. Он знает, что не может играть в игру, и он каждый раз убегает, когда видит, что имеет место игра.

And the only thing you really feel bad about, about an ally, is the fact that he has quit when he's died. You know, he's no longer there to play the game. He ran out on you. That ended that game, woof You weren't through, there were still fifteen or twenty chips in front of your place — a broken communication.

Это преступник. Могу поклясться, что преступник либо только и делает, что бегает, либо полностью зафиксирован на одном месте. Понимаете, он просто впадает из одной совершеннейшей крайности в дру1ую.

Now, a game is only possible as long as there is communication of some sort. You will find that as you monitor the communication rather poorly — pardon me — sporadically (it's occasional, it's sometimes surprising and so forth, back and forth, it's not good you know, but it's still communication), why, you will have an antagonistic sort of a game where you've got two sides playing. They will fight. That's war. You know, surprising, occasional, unpredicted heavy masses being exchanged back and forth, one way or the other, and you have a war. All right.

Он не делал ничего преступного на протяжении пяти или шести лет, он живёт в 13 маленьком городке, он работает в гараже. В один прекрасный день к гаражу подъезжает полицейская машина и единственное, что было не так: полицейский хотел накачать запасное колесо. Когда у этого парня снова восстановилось дыхание, он уже был в Лос-Анджелесе. Он убежал через чёрный ход. Одного только появления этого символа «полицейская машина», оказалось достаточно, чтобы заставить его бежать за сотни километров от того места... тут же.

A game, then, is monitored in its quality by the communication involved. Now let's see that we have not — we haven't actually excluded bullets or teapots when we've talked about this communication formula.

Что ж, это любопытное проявление, не так ли? Всё это имеет отношение к способности играть в игру. Человеку, которому необходимо подойти к вам вплотную, чтобы поговорить, тяжело иметь хоть какую-то игру, но помните, что у него по-прежнему есть какая-то игра. А человек, который должен удирать со страшной силой всякий раз, когда вы вступаете с ним в общение, близок к тому, чтобы не иметь вообще никаких игр. Он старается сберечь ту игру, которая у него ещё есть, поскольку он знает, что вы собираетесь его съесть. Далее, мы опускаемся на уровень человека, который и не смыкает терминалы, и не убегает. И в этот момент, он становится кататоником, он просто неподвижен. Вы поднимаете его руку и роняете её...

Now, a complete communication between two soldiers would be as follows: Bill shoots at Joe. Joe prime shoots at Bill prime. Misses all around. So Joe shoots at Bill. Bill prime shoots back at Joe prime. They both shot both ways. They both originated an attack. You watch out, they're liable to wind up as friends. It's only when Joe was careless enough to shoot Bill in such a way that Bill couldn't shoot back, that we get serious about it. And that is bad marksmanship. That ends the game, right there.

Однажды санитарка из психиатрической лечебницы демонстрировала мне, насколько ужасным было состояние одной женщины-кататоника. Она сказала: «Пациентка не реагирует даже на укол иглы».

And when enough Joes and enough Bills have either failed to originate communications in return, or have failed to answer communications, we get law and order: No shooting — no shooting allowed.

И я сказал: «Что вы говорите?» И добавил: «Это очень интересно». (С ней говорил преподобный Хаббард.) И я сказал: «Это очень интересно».

We get a state of affairs, by the way, exactly in the number of years which have elapsed, which is the most curious thing. It's the number of years which have elapsed — give us the amount of law and order which will occur on the subject of who shoots or how much you're permitted to shoot, something of the sort. Let's take New York City — oh, let's get a little older than that, let's take London. I imagine the fellow who walked down the street in London with a six-gun buckled down and in plain sight would not be arrested. He would probably be taken over to Bedlam and locked up. Or the bobbies would want to know what show he was in. That would be about all there would be to it. Nobody would really take it as a crime. I'm sure that nobody would really think of it as a crime anymore.

И она ответила: «Да, посмотрите». С этими словами она сняла английскую булавку со своего пояса и воткнула её до упора в эту женщину-кататоника. Она даже не дёрнулась. И санитарка сказала: «Видите?»

You walk down the street with a gat buckled down in New York City, you're going to be, not credited with insanity, you're simply going to be thrown into the hoosegow unless, of course, you're a known criminal, at which time they'll just take your gun away from you and set you free. And we get the fact that, if in New York, you possessed a gun and kept it in your desk drawer, you could be arrested and sent to the pen. That's a fact. If you had a gun, you kept it in the car, you'd go to the pen. If you had a gun, if there was some gun rust around anyplace, you could still probably go to the pen.

Я сказал, побледнев:

Now we move a little further west, we get the condition of affairs in Chicago. You actually would not excite much attention in Chicago if you were to take a rifle down the street, or even a gat. You could possibly have a gat, and again, it'd be the same condition: If you were a known criminal, you'd probably get your gun back after they'd arrested you. "Tools of the trade," they call it in Chicago. All right.

• Да. вижу.

And now we get Arizona. And we walk up to — in a hardware store in Arizona and we see all these gats and these revolvers and pistols and so forth, and rifles, and they're all laid out on the counter and so forth. And there's a little slip of paper up in the corner of the counter, and it said, "Anyone under eighteen years of age must have the permission of his parent or guardian in order to purchase and have firearms." And "This will not, in any way, be construed as a law demanding the licensing of firearms."

And you say to this clerk, "Well, you see that .38 Smith & Wesson there? Well, I'd like to buy it. Load it up." Then pay your money over, take the Smith & Wesson, put it in your pocket, walk down the street. Cop found you — if a cop found you with that weapon concealed, and so forth, he probably wouldn't think very much of it. He'd merely think you were being polite. You were not offending the public view — something like that. But if you had it concealed or buckled on or shoved in your car or in your pocket or anything of the sort, the police would not think very much about it.

Единственное, что по мнению людей, не в порядке с человеком, который убегает, который схлопывает терминалы, который лежит смирно... они как бы надеются на то, что там может быть какой-то противник и они как бы пытаются встряхнуть его, вернуть к существованию, оживить его в достаточной степени, чтобы он снова мог играть, понимаете?

But the very funny part of all this is, is these guys are still willing to play a game. Couple of fellow — the police are still willing to play a game. The police in each one of these places have drifted away from punitively playing a game.

И вы чувствуете себя плохо, когда умирает защитник, только потому, что он прекращает играть. Понимаете, его больше нет, чтобы играть в игру. Он вас покинул. Это положило конец этой игре. вуф. Вы ещё не закончили играть, перед вами лежало ещё пятнадцать или двадцать фишек... разорванное общение.

We get into an interesting state of affairs whereby very little attention is paid to petty crime in Arizona. Sheriffs get interested only when it gets adventurous. They can do something that looks fairly interesting to them, they'll go ahead and do it. But the rest of it — skip it.

Так вот, игра может продолжаться лишь до тех пор, пока имеет место хоть какое- то общение. Вы обнаружите, что если вы управляете общением довольно плохо, простите, от случая к случаю... такое общение случайно, иногда оно вызывает удивление и так далее, туда-сюда, вы знаете, что это не хорошее общение, но тем не менее это общение... что ж, вы получите антагонистичную игру, в которой участвуют две стороны. Эти две стороны будут бороться. Это война. Понимаете, если общение вызывает удивление, ведётся от случая к случаю, непредсказуемое, при котором осуществляется обмен тяжёлыми массами туда и сюда, у вас будет война. Ладно.

For instance, there were a couple of boys held up — an armed — armed robbery, it was, of a service station. And they drove down the road like mad, and it got out on the police radio in the next county and so on. Couple of deputy sheriffs jumped in a car and formed a roadblock. These two bandits saw the roadblock, turned their car around, drove it way off the road and into the brush, got out of the car and ran like the dickens across sand and rocks and so forth.

Таким образом, качество игры зависит от общения, которое в ней присутствует.

And all these deputies got together and they said, "Hm." And they carefully tracked, Indian-tracker fashion, these guys, clear across this desert. They found their car, they tracked them halfway across nowhere. And they sat down and waited until — they realized these guys were probably taking a sleep up there someplace, you know. And they sneaked in on them real carefully. And they took their guns away from them and then woke them up — good game. Wouldn't have been played that way in New York.

Теперь давайте посмотрим, что мы не... мы в действительности не исключили пули и чайники, когда говорили об этой формуле общения.

In the first place, you wouldn't have gotten anybody to have dashed out and formed a roadblock. That would be adventurous. That would be doing something to mess up your forthcoming pension. Furthermore, you'd have probably gotten bawled out by the commissioner for going into that much motion.

Так вот, полное общение между двумя солдатами происходило бы таким образом: Билл стреляет в Джо. Джо штрих стреляет в Билла штрих. Оба они промазывают. Тогда Джо стреляет в Билла. Билл штрих стреляет обратно в Джо штрих. Они оба выстрелили дважды. Они оба инициировали нападение. Будьте бдительны, скорее всего они в конце концов станут друзьями. Только когда Джо поступает довольно легкомысленно и стреляет в Билла так, что тот не может выстрелить в ответ, только тогда мы начинаем относиться к этому серьёзно. И тут всё дело в плохой стрелковой подготовке. Это кладёт конец игре, прямо тут же.

Now, when a game drops from communication, it drops into motion and it first drops into rather fast light motion and then it goes into heavier and heavier motion, until nobody can move the game around at all and it's just stopped. And that's Earth. Earth is a pretty solid game — very solid. It's a fixed identity. It's a place called Earth. The number of times this planet has changed its identity in the last twenty-four hours are very few.

И только когда достаточное количество Джо и достаточное количество Биллов либо не инициируют в свою очередь общение, либо не отвечают на общение, только тогда мы получаем следующий закон и порядок: никакой стрельбы... стрелять запрещено.

The playing field in this case has gotten awfully solid. And people have started to get mad at all things, they've started to get mad at the playing field. Now, what would you think of a bunch of football players who got daffy enough to get mad at the area between the goal posts? And they stopped playing football and started to sit down and pound on the ground. What would you think of these people? Be pretty batty, wouldn't they?

Между прочим, такое положение дел зависит исключительно от количества прошедших лет, и это очень любопытно. Именно количество лет, которые прошли... определяют, сколько законов и порядков будет заведено в отношении того, кто стреляет или как часто вам разрешено стрелять, что-то в этом роде. Давайте рассмотрим Нью-Йорк... о, давайте возьмём чуть более старый город и рассмотрим Лондон. Представляю себе человека, который идёт по улице Лондона с шестизарядным револьвером, заткнутым за пояс, у всех на виду, и его никто не арестовывает. Его. может быть, заберут в Бедлам и посадят под замок. Либо полицейские захотят узнать, из какого он шоу. Вероятно, на этом всё и закончится. Никто в действительности не будет считать это преступлением. Я уверен, больше никто в действительности не будет считать это преступлением.

What do you think the physicist has done? What has he done? He kept looking at pieces of energy and matter and so forth, and it refused to move and it refused to obey and it refused to be good and it refused to do things, you see? And it didn't give him answers. Of course, it couldn't give him answers; it isn't alive.Go into the exact sciences someday and you will find around you, guys that are pretty hectically obsessed with trying to get MEST to answer up. The physicist and the electronic engineer build things that talk, build things that think. 'We'll do anything to make this stuff answer." Their wife is standing there all the time going, "Gab, gab, gab, gab, gab, walla, walla, walla" but they know she's not there.

Вы идёте по улице Нью-Йорка с пистолетом, вас не посчитают сумасшедшим, вас просто упекут в каталажку, если только вы, конечно же, не являетесь известным преступником, в этом случае у вас просто заберут пистолет и отпустят. И получается вот что: в Нью-Йорке, если у вас есть пистолет и вы храните его в ящике стола, вас могут арестовать и упечь в тюрягу. Это факт. Если у вас пистолет и вы храните его в машине, вас упекут в тюрягу. Если у вас пистолет, и где-нибудь поблизости обнаружат ржавчину с пистолета, вас, вероятно, тоже упекут в тюрягу.

And the physicist gets more and more fixed. This stuff doesn't answer up. It just won't answer. It won't answer. And of course, they say, "Well it might be this theory and it might be that theory." That's their way of saying, 'Well maybe it'd answer this way, maybe it'd answer that way." They're kind of mixed up. They're using the stuff through which you communicate, to communicate to: an inanimate terminal.

Теперь давайте переместимся немного западнее и посмотрим, как обстоят дела в Чикаго. На самом деле вы бы не привлекли к себе большого внимания в Чикаго, даже если бы шли по улице с ружьём или даже с револьвером. Предположим, у вас есть револьвер, положение дел, опять-таки, было бы точно таким же: если вы известный преступник, вам бы, вероятно, вернули ваше оружие после ареста. В Чикаго это называют орудием труда. Ладно.

Well, almost anybody has some of this inanimate-terminal fixation. You can get them over a lot of this by simply having them touch walls. And they say, "See, there is a terminal right here. What are you hanging on to that old one you've got for? What do you want that old garden wall for? You got a perfectly good building wall right here." That's what 8 -C does, Opening Procedure.

А теперь переместимся в Аризону. И мы заходим в... скобяную лавку в Аризоне, мы видим там все эти револьверы, пистолеты и так далее, ружья, и все они разложены на прилавке и так далее. И с самого края прилавка, в уголочке, лежит маленький кусочек бумаги, на котором говорится: «Лицам до восемнадцати лет требуется иметь разрешение от родителей или опекунов на приобретение и хранение огнестрельного оружия». И «Это ни в коем случае не подразумевает наличие закона, в соответствии с которым требуется лицензия на ношение огнестрельного оружия».

But your physicist has gone out of communication to the degree that he now believes that no communication is the best possible communication, so let's get rid of the playing field. "Everybody get rid of the playing field. We can't get it to answer. But we can get far enough to blow it up. And at least it'll say, "bang!"

И вы говорите продавцу. «Что ж, видите вот этот “Смит-энд-Вессон” 38-го калибра? Что ж, я хотел бы его купить. Зарядите его». Затем вы платите за него, берёте его с собой, кладёте в карман и идёте по улице. Вас засекает коп... если бы коп обнаружил, что вы прячете это оружие и так далее, он, вероятно, не придал бы этому большого значения. Он бы просто решил, что вы вежливы. Вы не нарушаете общественный порядок... что-то вроде того. Однако, если бы вы спрятали его, или пристегнули бы где- нибудь в машине, или засунули бы его в машину или в карман или что-то в этом роде, полиция не придала бы этому большого значения.

Now, the only secret there is about secrets is the lack of an answer. I'm not just identifying answer with answer, this is true. The answer, when absent, makes a secret. What is a secret? A secret is an absence of an answer. How do you get into secrets? By saying, "Bow are you Bill?" (pause) (sigh) You say, "Bill, how are you?" (pause) "Bill, how are you?" And at that moment, you become absolutely certain that he is holding one of the deepest secrets you ever saw in your life. Why? Because he doesn't answer. And that's the only secret there is — no answer. That's all the secret there is — no answer.

Но самое забавное во всём этом то, что эти ребята по-прежнему желают играть в игру. Парочка парней... полиция по-прежнему желает играть в игру. В этих местах полиция отошла от того, чтобы играть в игру с использованием карательных методов.

You look that over, you'll find out it's true. The people that you will believe to be very, very secret people, simply didn't answer you very often. And if they answered you little enough, then you became convinced that they must be very wise, secretive people indeed.

У нас складывается очень интересное положение дел, при котором в Аризоне очень небольшое внимание уделяется мелким преступлениям. Шерифы проявляют интерес только в том случае, если события приобретают опасный характер. Они могут сделать что-то, что кажется им довольно интересным, они немедля сделают это. Но все остальные события... они просто не обратят на них внимания.

And so you get the wise old owl who sits in an oak. And the less he spoke, the more you figured he had some secrets to hide. And maybe he did once, but I'll give you a tip: He's forgotten them.

Например, парочка парней совершили вооружённое... вооружённое ограбление станции обслуживания. И они неслись по улице на машине как сумасшедшие, сообщение об этом, передаваемое по радио, услышали полицейские в соседнем штате и так далее. Парочка помощников шерифа запрыгнули в машину и перегородили дорогу. Два бандита увидели это, развернули машину, съехали с дороги чёрт знает куда в кусты, вышли из машины и рванули как оглашенные по песку и камням, и так далее.

All of this material sum mates into just one thing. We have been looking for answers to what? The answers to answers. What is the answer to an answer? It's an answer. That's what it is.

Все эти помощники собрались вместе и сказали: «Хм». И они старательно преследовали, словно индейские следопыты, этих парней по всей пустыне. Они нашли их машину, они настигли их в какой-то глуши. Они уселись и стали ждать, пока... они поняли, что эти ребята, вероятно, устроили себе ночлег где-то там, понимаете? И они подкрались к ним действительно осторожно. Они забрали у них оружие, а потом разбудили... хорошая игра. В Нью-Йорке в такие игры не играют.

And we take somebody who's convinced there are tremendous secrets in everything and we simply process him by making everything he thinks is secret, answer. And the next thing you know, he knows all about it. Because he knew everything there was to know in the first place. This is very simple.

Прежде всего, никто бы не сорвался с места и не перекрыл бы дорогу. Это было бы опасно. Это могло бы поставить под угрозу грядущую пенсию. Кроме того, комиссар, вероятно, отругал бы вас за то, что вы создаёте такой переполох.

So we now, by this process alone, actually can obtain any answer we want out of anything. We can actually make anything talk, whether it's space, matter, energy, time or Mama.

Так вот, когда игра падает вниз с уровня общения, она падает на уровень действия, и поначалу она оказывается на уровне довольно быстрого и лёгкого движения, затем она опускается на уровень всё более и более тяжёлого движения, и так продолжается до тех пор, пока уже никто не сможет сдвинуть эту игру с места и она просто останавливается. И это Земля. Земля - это весьма плотная игра... очень плотная. Это фиксированная идентность. Это место, называемое Земля. За последние двадцать четыре часа эта планета меняла свою идентность совсем не много раз.

We get fixed on things simply waiting for an answer and after a while, they become secret. And that's what we've been looking for in Dianetics and Scientology. And if you think it over, I think you will agree with me. We have the answer to secrets. And the answer to a secret is an answer. Supply the abundance of answers, and you don't have any secret anymore about life, or about anything.

В данном случае игровое поле стало ужасно плотным. И люди начали злиться на всё подряд, они начали злиться на игровое поле. Так вот, что бы вы подумали о группе футболистов, которые поглупели бы настолько, что стали бы злиться на область между штангами? Если бы они перестали играть в футбол, сели бы на землю и стали бы её бить? Что бы вы подумали об этих людях? Вы бы подумали, что они просто посходили с ума, не так ли?

Okay, I'll see you this evening.

Как вы думаете, что сделал физик? Что он сделал? Он всё время смотрел на сгустки энергии и материи и так далее, а они отказывались двигаться, они отказывались подчиняться, они отказывались быть хорошими, они отказывались делать что- то, понимаете? И они не дали ему ответов. Конечно, они и не могли дать ему никаких ответов; они же не живые.

Thank you.

Если вы как-нибудь займётесь точными науками, вы обнаружите, что вас окружают 16 люди, которые довольно лихорадочно и навязчиво стремятся заставить МЭСТ дать ответ. Физики и инженеры-электронщики создают говорящие, думающие приборы. «Мы сделаем всё, что угодно, лишь бы заставить эту штуку дать нам ответ». Жена такого человека стоит рядом с ним и всё время говорит: «Ля, ля, ля, ля, ля, валла, валла, валла, валла», - но он знает, что её здесь нет.

И физик становится всё более и более зафиксированным. Эта штука не отвечает. Она никак не отвечает. Она не отвечает. И он, конечно же, говорит. «Что ж, вероятно, тут такая теория, и вероятно, тут такая теория». В переводе с их языка это означает: «Что ж, может быть, вот так она ответит, может быть, вот так она ответит». Они как бы запутались. Они общаются с теми штуками, через которые общаются: с неодушевлёнными терминалами.

Что ж, практически каждый человек зафиксирован на неодушевлённых терминалах. Вы можете помочь людям преодолеть эту фиксацию, просто попросив их потрогать стену. И они говорят: «Понимаете, прямо вот тут находится терминал. Зачем вы цепляетесь за вот этот старый терминал? Зачем вам нужен ваш старый сад? Прямо перед вами прекрасная стена здания». Вот что делает 8-К, «Открывающая процедура».

Но физик вышел из общения настолько, что теперь он верит, будто отсутствие общения - это самое лучшее общение из всех, поэтому «Давайте избавимся от игрового поля». «Вы все, избавляйтесь от игрового поля. Мы не можем заставить его ответить. Но мы можем пойти на то, чтобы взорвать его. По крайней мере, оно скажет “бац!”».

Так вот, единственный секрет, который есть в секрете, - это отсутствие ответа. Я не просто отождествляю ответ с ответом, это действительно так. Отсутствие ответа создаёт секрет. Что такое секрет? Секрет - это отсутствие ответа. Как вы создаёте секреты? Вы делаете это, говоря: «Как ты, Билл?» (Пауза.) (Вздох.) Вы говорите: «Билл, как ты?» (Пауза.) «Билл, как ты?» В этот момент вы становитесь абсолютно уверены в том, что Билл хранит один из самых больших секретов, которые вы когда- либо видели в своей жизни. Почему? Да потому, что он не отвечает. И это единственный секрет из тех, что существуют... отсутствие ответа. Это единственный существующий секрет... отсутствие ответа.

Если вы на это посмотрите, вы обнаружите, что так оно и есть. Люди, которые, по вашему мнению, полны, полны, полны всяких секретов, это просто те люди, которые очень часто вам не отвечают. И если они отвечают вам достаточно мало, вы становитесь уверены в том, что они, должно быть, очень мудрые люди, которые в самом деле хранят много секретов.

Поэтому вы берёте какого-нибудь старого мудрого филина, который сидит на дубе. И чем меньше он говорит, тем больше вы думаете, что он хранит какие-то секреты. Может быть, когда-то так оно и было, но я вам кое-что подскажу: он их позабыл.

Весь этот материал сводится к одному. На что мы искали ответы? Мы искали ответы на ответы. Что такое ответ на ответ? Это ответ. Вот и всё.

И мы берём человека, который уверен, что всё, что ни возьми, хранит невероятные секреты, и мы просто проводим ему процессы, превращая всё, что, по его мнению, является секретом, в ответ. И не успеете вы и глазом моргнуть, как он будет знать об этом всё. Поскольку он с самого начала знал об этом всё, что только можно было знать. Это очень просто.

Таким образом, с помощью одного только этого процесса мы можем получить любой ответ, какой нам нужен, из чего угодно. Мы действительно можем заставить говорить всё, что угодно, будь то пространство, материя, энергия, время или мама.

Мы фиксируемся на тех или иных вещах просто потому, что ждём от них ответа, и поэтому, спустя какое-то время, они становятся секретом. И это именно то, что мы искали в Дианетике и Саентологии. И если вы над этим подумаете, я полагаю, вы со мною согласитесь. У нас есть ответ на все секреты. И ответ на секрет - это ответ. Предоставьте преклиру изобилие ответов, и больше он не будет видеть секрета в жизни или в чём бы то ни было.

Хорошо, увидимся сегодня вечером.