English version

Поиск по названию документа:
Поиск по содержанию:
АНГЛИЙСКИЕ ДОКИ ЗА ЭТУ ДАТУ- Summary of Study (SHSBC-396) - L640804 | Сравнить

РУССКИЕ ДОКИ ЗА ЭТУ ДАТУ- Итоги об Обучении (ЛО) - Л640804 | Сравнить
- Коротко о Главном в Учебе (ЛО) - Л640804 | Сравнить
- Обучение (ЛО) (2) - Л640804 | Сравнить
- Обучение (ЛО) - Л640804 | Сравнить

СОДЕРЖАНИЕ ИТОГИ ОБ ОБУЧЕНИИ Cохранить документ себе Скачать
ЛЕКЦИИ ПО ОБУЧЕНИЮЛЕКЦИИ ПО ОБУЧЕНИЮ

КОРОТКО О ГЛАВНОМ В УЧЕБЕ

ИТОГИ ОБ ОБУЧЕНИИ

4 августа 1964 года Лекция, прочитанная 4 августа 1964 года

Спасибо. Какой день какого месяца?

Благодарю вас. Сегодня какое у нас?

Аудитория: 4 августа, 14 год эры Дианетики.

Аудитория: 4-е августа 14 года ЭД*.

4 августа, 14 год эры Дианетики. Примечательный день, поскольку это день после нескольких выходных , и никто не заболел воспалением легких после дождя, который бывает во время выходных. Очень примечательный день.

4-е августа 14 ЭД. Примечательный день, потому что это день после праздничного парада* и никто не заболел воспалением легких от вечного дождя, который идет по праздникам. Очень примечательный день.

Специальный инструктивный курс в Сент Хилле, 4 августа, 14 год эры Дианетики. Хорошо. Кажется, вы побьете несколько рекордов позднее, во время ваших экзаменов. Ваши экзамены с каждой лекцией всё ближе, ближе, ближе, и поэтому я горжусь вами. Спасибо вам большое. Помимо того, что вы сами хорошо разбираетесь в предмете, это можно связать и с тем, о чем я рассказываю вам , и я думаю, что вы порядочно узнали об обучении за эти последние недели; это и есть предмет нашей лекции.

Специальный Инструктивный курс Сент-Хилла, 4-е августа 14 года ЭД.

Я хочу в этой лекции подвести итоги, пока это все не забылось – неважно, насколько сыро и приблизительно, и неважно, насколько хорошо это будет разработано позднее, – итоги того, что я узнал об обучении, и я побиваю свой собственный рекорд чтения по бумажке и я не хочу, чтобы это заходило слишком далеко. Перед тем, как сделать это предметом лекции и рекорда, я обнаружил, что все это постепенно затуманивается у меня в мозгах .Позднее я сохраню еще меньше информации об этом; и то, что я сейчас излагаю, станет еще более туманным, потому что такие вещи теряются. Так вот, я не хотел, чтобы это произошло, и поэтому даю вам сейчас эту информацию по поводу обучения.

Хорошо. Похоже, в последнее время вы побили здесь несколько рекордов в результатах ваших экзаменов. Результаты экзаменов по лекциям и тому подобному поднимаются выше, выше, выше, выше, и поэтому я очень горжусь вами. Спасибо вам большое.

До сих пор не существовало технологии образования или технологии обучения. Это выглядит как очень натянутое, фантастическое утверждение, но это – правда. Существовала своего рода школьная технология, но она имеет очень мало отношения к образованию. Видите ли, это технология того, как ходить в школу, и как вас должны учить в школе, и как вам научить детей ходить в школу, и как переходить в школе из класса в класс, и как сдать экзамен, и как попасть в колледж, и так далее. Таких школярских технологий – ужасное количество. И вам следует различать школьные технологии и образовательные технологии – это первое, что я прошу вас сделать – потому что образование в конечном счете имеет очень мало общего со школой.

Кроме вашей собственной сообразительности в изучении данного предмета, это частично есть следствие того, что я рассказывал кое-что об учебе и преподавал вам это, и думаю, что в последние недели, а их было немало, вы узнали очень много об учебе — и это тема данной лекции.

Выпускник-инженер получает работу; он прекрасно обучен многим способам, как исчислять объем гравия в кучах сложной формы; и путем разделения кучи на несколько частей, которые можно тщательно измерить и свести к известной формуле, он, следовательно, способен, рассмотрев и измерив баржу с гравием, сказать, наконец, сколько гравия вмещает баржа.

Я хочу рассказать вам в этой лекции, пока это еще не остыло, очень коротко о главном из того, что я узнал об учебе — неважно, насколько сырым и грубым получится это изложение, и неважно, насколько тщательно это будет проработано позже. И я тут немного себя опорочу тем, что буду читать лекцию по записям. Но я не хочу, чтобы это зашло слишком далеко, прежде чем стать темой лекции и записи, так как я обнаружил, что это начинает меркнуть в моей памяти. Последнее время я храню в своей памяти очень мало информации, а та, которую я туда все-таки помещаю, иногда склонна меркнуть и потом теряться. Я не хочу, чтобы это случилось — я хочу передать вам эту информацию об учебе.

Все это было на самом деле; случилось это в Кэвите *Кэвит: морской порт на о. Яузон на Филиппинах. на Филиппинах до войны, за много лет до войны. Этот молодой инженер только что закончил обучение и поступил именно так. Он взялся за дело и вычислил количество гравия в барже путем математического подсчета; и это было трудной работой.

Так вот, до сих пор технологии учебы или технологии образования не существовало. Звучит как совершенно невероятное, фантастическое утверждение, но это правда. Это правда. Существовала школьная технология, что-то типа того, но она не имела большого отношения к образованию. Существовала технология того, как ходить в школу, как обучать в школе, как учить детей ходить в школу, как переходить из класса в класс, как сдавать экзамены, как поступить в вуз. Существовало ужасно много этой школьной технологии. Нужно различать школьную технологию и технологию образования — это первое, что я попросил бы вас сделать — потому что образование крайне редко, вообще говоря, имеет что-либо общее со школой.

Главный инженер послал его на причал, чтобы выяснить, достаточно ли гравия имеется в наличии, и он не возвращался, хотя время уже шло к вечеру. Наконец, главному инженеру стало очень-очень любопытно все это, и он сам пошел узнать, куда делся этот молодой инженер, и что он там делает, и не съели ли его акулы. И он нашел его, когда тот завершал последние вычисления, и дал ему – молодой инженер дал главному инженеру – с великим торжеством дал ему результат: факт, что у них есть 150,7 – 150,9 кубических ярдов *Ярд: британская мера длины (около 90 см). Кубический ярд равен 0,76 кубических метров. гравия. Он исписал многие страницы своими исчислениями. И рабочий-бригадир со станции, филиппинец, стоя рядом с молодым инженером и глянув на него очень кисло, сказал ему: “Так вот чем вы тут занимаетесь?” И, прежде чем главный инженер успел понять в чем дело и вступить в разговор, объяснил: “Видите эти пометки, сделанные белой краской на передней и задней сторонах баржи? Так вот, они и говорят, сколько гравия находится в барже!”

Инженер-выпускник является на работу, и он прекрасно обучен различным способам нахождения уравнений кривых для определения количества гравия в бесформенной куче; и, тщательно измерив эту кучу и получив уравнение кривой для нескольких ее участков, выраженное в виде формулы, он может, глядя на эту баржу и измеряя ее, сказать в конце концов, сколько гравия на этой барже.

Я столкнулся с великолепным примером того, насколько педантичное школярство может быть противоположным образованию. Вчера вечером я прочел целую диссертацию по поводу слайдов, подготовки к показу проекционных слайдов *Проекционный слайд: картинки на небольших тоненьких стеклах, демонстрируемые с помощью проектора.. Так вот, там были самые мудреные вычисления, вычисления того, как близко вам надо находиться к экрану, и какова должна быть плотность проекционного слайда для того, чтобы получить хорошую проекцию в лекционном зале. И все это продолжалось и продолжалось, и если бы я не имел собственного опыта в этом частном случае, я бы воспринял это совершенно серьезно. Ведь бывают же такие люди – кажется, их перо пишет само и они не могут его остановить. Потому что все, что нужно сделать, если проекция выглядит тусклой взять более яркую лампу. Вам не нужно двигать проектор вперед и назад по всей аудитории, не нужно вычислять светоотражающую способность экрана и тому подобные вещи. Теперь, обладая большим опытом (это значительный опыт: я по опыту знаю и слайды, и их плотность, и все такое), я знаю, что эти сведения, которыми меня пичкали столь трудолюбиво, имеют очень, очень мало значения. Это было интересно. Знаете, было интересно, что кто-то смог написать так много по этому поводу.

Этот случай произошел на самом деле, произошел в Кавите* до войны, за много лет до войны. Этот молодой инженер только что вышел из школы и вот что он сделал. Он пошел и вычислил количество гравия на барже с помощью интегрального исчисления*. Это была очень кропотливая работа.

А вот Рэг, я и Бонуик *Рон Бонуик, шофер Хаббарда в Сент Хилле. недавно, в цирке, при неверно подключенной проводке и при помощи обычных простыней, подвешенных на обычных цирковых перекладинах, увеличили картинку на четыре-пять диаметров больше, чем предусматривали возможности самого слайда и проектора. Все были в восторге, выглядело прекрасно. У нас был экран 12 на 12, из обычных простыней, на котором даже морщины были. Только один слайд выглядел нехорошо, из почти двухсот, только один оказался неудачным, потому что морщины пришлись на лицо молодого человека, и получилось неудачно. И не было никаких критических замечаний.

Главный инженер складов послал его выяснить, достаточно ли у них гравия, и тот не возвращался почти полдня. Так что в конце концов главному инженеру стало очень-очень любопытно, и он пошел выяснять, где этот молодой новый инженер и что он делает, не съели ли его акулы, или что там еще. Он нашел его там — инженер вносил последние штрихи в свои вычисления, и сообщил ему — молодой инженер сообщил главному инженеру — с чувством великой победы тот факт, что в его распоряжении имеется от 115,2 до 115,4 кубических метров гравия. У него были целые страницы вычислений. А старший рабочий склада, филиппинец, стоявший рядом, посмотрел на молодого инженера очень недружелюбно и сказал: “И это — то, чем ты занимался?”. И главный инженер даже не успел включиться в разговор и выяснить, в чем дело, как филиппинец проговорил: “Видишь те отметки, сделанные белой краской спереди и сзади баржи? Так вот, они показывают, сколько гравия в барже!”.

Берется такая старая добрая плотность слайда и запихивается в проектор. Затем, взяв достаточно яркую лампу, вы наводите ее на простыню, которая служит экраном, и получаете чуть ли не самый лучший показ слайдов, о котором вы когда-нибудь мечтали, и никто и слова не скажет против этого. Две страницы текста о том, как рассчитать плотность проекционного слайда; такая серьезная проблема.

Я получил чудесный пример того, насколько педантичной может быть школьная учеба, в противоположность образованию. Вчера вечером я прочитал диссертацию на тему о слайдах*. О подготовке диапозитивов. Боже мой, это были самые запутанные вычисления — насколько близко вы должны находиться к экрану, и какова должна быть плотность диапозитива, для того чтобы в лекционном зале у вас получилось хорошее изображение. И это продолжалось и продолжалось, и если бы у меня самого не было опыта именно в этой области, я бы все это воспринял совершенно всерьез. Но я думаю, его ручка набрала такую скорость, что он не мог ее остановить. Ведь когда слайды слишком темные, если что и делают — так это берут более яркую лампу. Не двигают проектор вперед и назад по залу и не вычисляют сверх-отражательную способность экрана, и всякие такие вещи. Так вот, поэтому, имея огромный опыт (и это весомый опыт: я знаю слайды, и их плотность, и все такое по опыту), я понимал, что информация, которой меня так усердно потчевали, имеет очень и очень мало важности. Это было интересно. Вы знаете, интересно, что кто-то мог так много написать об этом предмете.

Итак, в образовании, в отличие от школьного обучения, имеет большее значение относительная важность преподаваемой информации. Это очень, очень важно. Относительная важность преподаваемой информации, которую можно иначе назвать относительной применимостью. Так вот, школьное обучение, в противоположность образованию, не предусматривает, действительно не предусматривает применимости изучаемой информации, даже не думает об этом.

А Рэг*, я и Бонвик*, не так давно в цирке, с помощью неправильного напряжения на проводах и обычных простыней, подвешенных между цирковыми опорами, увеличили изображение на 4-5 диаметров больше того, что можно было ожидать как от изображения, так и от проектора. Все были в восторге; они выглядели прекрасно. У нас был экран 4х4 метра из простыней, на которых даже были складки. Был только один слайд, который из-за этого приобрел странный вид, один слайд примерно из двух сотен: просто получилось так, что складка попала на лицо молодого человека, и оно просто стало искривленным. Совсем не критический момент.

Для педантской *Педантический: ставящий главный акцент на малозначащих и малоценных пунктах изучаемой дисциплины; обучение в отсутствие суждения и чувства сообразности. (или схоластической) школы обучения ( т.е. для технологи) безумно важно, что “Плиний *Плиний (23 - 79 р.х.): римский натуралист и писатель. в тыры-пырынадцатом году совершил вышеупомянутое точка-с-запятой нижеприведенное открытие, что там-то водились осетры”. И что вы собираетесь делать с этой информацией? Тогда как вся карьера человека может погибнуть из-за невозможности громко и внятно объявить этот факт. Это должно быть в картотеке под заголовком: “Рыболовство”, “Ихтиология”; смотри – “рыболовство”, “рыбы”. Малый может добраться до департамента рыбной промышленности. В его последнем экзаменационном билете оказался вопрос: “ Кто, как и когда открыл осетров?” И вот вы видите его: молодой парень в департаменте рыбной промышленности, а вот он далеко на севере Норвегии, где мороз минус сорок, пытается сосчитать число рыбацких лодок, которые ему надо спасти за ближайшие 24 часа – используя эту информацию о Плинии. Смотрите, что получается. Неприменимо!

Вы берете слайд с какой угодно плотностью, вставляете его в проектор с достаточно сильной лампой, натягиваете простыню, которая будет отражать свет — и вот вам самое лучшее слайд-шоу, какое только можно соорудить, и никто ни слова вам не скажет. Две страницы текста о том, как вычислить плотность слайда — не такая уж важная проблема.

В сферах обучения, не имеющих реального основания в образовании, всегда есть какая-то напыщенность. Вы можете найти это в искусствах. Вы можете найти людей, которые действительно считают себя художественными натурами и действительно что-то знают об искусстве, которые попросту способны болтать о каком-то количестве картин. “Эта картина, а та картина, вот та картина, и так далее, и это было написано Жюлем Друлом *Придуманное имя несуществующего голландского художника., знаете ли, в 1710 году”.

Таким образом, образование, в противоположность школьной учебе, должно включать в себя относительную важность преподаваемых данных. Это очень, очень важно. Относительная важность преподаваемых данных, под которой подразумевается относительная применимость преподаваемых данных — применимость. Так вот, в школьной учебе, в противоположность образованию, на самом деле, отсутствует представление о применимости.

Вы скажете: “А чем Жюль Друл написал все это, дружок? Чем он работал?”

В формалистской или схоластической школе образования, в такой технологии, очень важно знать, что “Плиний* в году пум-пу-бум тире бум, согласно этому, действительно, точка с запятой, открыл, что существуют осетры”. Ну и что вы будете делать с этими данными? И, тем не менее, вся карьера человека может потерпеть крах из-за его неспособности озвучить этот факт. Это в науке “рыболовство”, раздел “ихтиологии”* — рыбная ловля, рыбы. Парень идет в Управление рыбного хозяйства. В его билете на выпускном экзамене — вопрос: “Кто и что и когда открыл осетров?”. Просто попробуйте теперь себе это вообразить: молодой человек из Управления рыбного хозяйства, где-то там далеко, у северного побережья Норвегии, шторм, холод около 40 градусов ниже нуля — он пытается сосчитать, сколько траулеров далеко в море нужно будет спасти в следующие 24 часа, используя эти данные о Плинии. Только посмотрите на это теперь. Неприменимо!

“Гм, гм. Я думаю, маслом.” Но он знает, что это 1710 год, да? И знает, что это Жюль Друл , и знает, что картина называется “Позорное утро” или как-нибудь еще.

Так что в области школьной учебы присутствует своего рода напыщенность, для которой нет никакого реального основания в образовании. Вы найдете это в искусстве. Вы найдете людей, которые действительно думают, что они имеют отношение к искусству и действительно знают что-то об искусстве, потому что просто могут отбарабанить названия огромного количества картин. “Вот эта картина и та картина, и вот еще картина, и она была написана Юлианом Нюни* в 1710”.

Но вы спросите этого парня: “ Чем он писал все это?”

Вы говорите: “Чем Юлиан Нюни ее написал, браток? Что он использовал?”.

“О, я думаю, это – я думаю, это масло. Я – я думаю, это масло. Это масло.”

“Хм, э... ха-ха. Я думаю, это масло”. Но он знает, что это 1710 год. И он знает, что это был Юлиан Нюни, и он знает, что название полотна — “Позорное утро” или что-то там такое.

Он не понял, в чем дело. Очень важно знать, какими материалами в какое время работали живописцы. Смотрите, это весьма важно. Это можно использовать. Вот простейшее возможное приложение этого: вы видите нечто, написанное Лучшей Домашней Краской Ай-Си-Ай, и вам представляют это как написанное в 1510 году; а вы знаете, что это неправда – потому что в те времена не использовалась эмульсия арахисового масла – это такой грубый пример. Очевидно, что это можно применить к определению подлинности. Чем он это писал? Это хорошие прикладные сведения, видите?

Но вы спрашиваете этого типа, вы говорите: “Чем он это написал?”.

И вот приведу вам параллельный пример. Вчера я терзал энциклопедии, чтобы узнать, не упоминается ли где-нибудь еще некая художественная форма. Я не нашел этого нигде, но я узнал из словаря, что dore значит “золотистого цвета”. Я счел это интересным, потому что название художественной формы, которое я искал, было как раз типа “доре”, и я не знал, как это соотнести между собой. Я думал, что это, быть может, имя собственное, возможно, как-то связанное с Гюставом Доре *Доре, Гюстав (1833 - 1883) - французский художник, широко известный своими иллюстрациями и графическими произведениями. и его офортами *Офорт: вид гравюры; рисунок процарапывается гравировальной иглой в слое кислотоупорного лака, покрывающего металлическую пластину, процарапанные места протравливаются кислотой и полученные углубления заливаются краской, после чего изображение оттискивается на бумагу. . Но нет, это не было связано с именем Доре, и не сохранилось как имя, поскольку и не было именем человека. Это было просто воспроизведение художественной формы с помощью золота. Вот такую репродукцию и назвали “доретип”; название столь эзотерическое *Эзотерический: предназначенный или понятный только узкому кругу посвященных., что сохранилось только в самом-самом профессиональном употреблении. Если какой-то малый действительно окажется достаточно толковым и перекопает все, что можно, он узнает, что была такая вещь, как “доретип”. Но, с другой стороны, он ничего не узнает о самой этой вещи. Все знают, например, что такое дагерротип *Дагерротип - первые фотографии, изготовлявшиеся на медной посеребренной пластинке. Поверхность такого изображения кажется похожей на тусклое зеркало.. Да? Ничего подобного; а что такое “доретип”?

“Хм, я думаю, это было... Я думаю, это масло. Я... я думаю, это масло. Я... я... я думаю, это масло. Это масло”.

Ну, это становится важным при изучении развития способов получения изображения. Вот был такой странный способ получения изображения. Ну, вы можете проследить это явление. Помимо этого, независимо от того, мистер Уолл или мистер Полл *Произвольные имена, типа русских Иванов-Петров-Сидоров. изобрел это – с этим, фактически, просто нечего делать; но вот как это было сделано и в какое именно время – вот этим вполне можно поинтересоваться, видите?

Он не понял. Это очень ценно — знать, когда чем писали картины. Поймите, это довольно ценно. Вы можете этим пользоваться. Ну, вот просто грубейший пример возможного применения такого знания: вы видите нечто написанное “лучшей краской для быта компании Ай-Си-Ай”*, и это представлено как написанное в 1510 году — и вы знаете, что это неправда, потому что краску на эмульсии из арахисового масла тогда не делали. Это грубый пример. Но вы видите, что это действительно некоторым образом применимо при установлении подлинности произведения. Чем он это написал? Это очень хорошее, применимое данное.

Так вот, когда вы имеете дело с образованием, вам следует быть очень осторожным, чтобы не уйти с головой в значимость. Не уходите с головой в значимость, исключив массу. Это очень интересное данное. Если вы занимаетесь значимостью в сопоставлении с массой – вы получите действие; и действие может быть определено в каком-то смысле как “значимость в сопоставлении с массой”. Вы понимаете, что это большое преувеличение, но причина, по которой человек вступает в действие или делание или нечто такое, заключается в том, что у него есть какого-то рода идея свершения чего-то, идея что-то сделать, чего-то избежать, или еще что-нибудь. В этом есть значимость, знаете ли. У него есть идея по поводу этого. Даже если мы посмотрим на множество частиц, взвешенных в воздухе, и скажем: “Это хаос”, то мы добавим значимости к этой массе, не так ли?

Я расскажу вам о похожем факте. Вчера я рвал на куски энциклопедии, чтобы выяснить, упоминал ли вообще еще кто-нибудь некую форму искусства. Я не мог нигде этого найти, но нашел-таки в словаре, что “доре” значит “золотистого цвета”. Я подумал, что это очень интересно, потому что название формы искусства, которую я искал, было “доре-тип”, и я не знал, где искать это дальше. Я думал, что это, возможно, имя человека, наверное, это у меня связалось с Густавом Доре, знаете, и его офортами*. Нет, это было названо не по имени человека, и поэтому это так и не сохранилось как название — потому что это был не человек. Это был просто вид репродукции произведения искусства в золотистых тонах. Поэтому его назвали доретип, и название было настолько эзотерическим, что сохранилось только в сверх-сверхпрофессиональных областях. Если парень действительно держал бы ухо востро и перерыл бы все, что можно, он узнал бы, что была такая штука, как доретип. Но в противном случае он ничего не узнал бы об этом. Каждый знает, например, что такое дагерротип*. Ничего похожего. Что это за доретип?

Но в образовании, когда значимость не складывается с массой и сохраняется в девственной чистоте, сама по себе, вы, скорее всего, получите битком набитый учебный план; и никакого делания. Давайте вернем это на землю. Я только что дал вам пример насчет данных , кто что изобрел, да? И теперь мы говорим: “В то самое время существовал огромный конфликт между этими двумя людьми. У одного из них было более величественное представление о божественном предначертании его развития, чем у другого”. О, ну какое это имеет отношение к чему-либо? Это именно значимость; это не имеет никакого отношения к деланию или действию, и не имеет отношения к массе, перед которой вы стоите. И все, что делают эти факты – они заставляют вас растекаться мыслью по древу. Вы поняли идею?

Это становится важным, если рассматривать развитие фотографического изображения, фотовыставок и тому подобного. Да, существовал тип печати, с помощью которого производили необычное фотографическое изображение. И вы должны быть способны отслеживать такие вещи в обратном направлении. Кроме того, кто изобрел это — мистер Волл или мистер Полл — это на самом деле не имеет почти никакого отношения к делу. А как это было сделано, в такое-то и такое-то время — о, вот это может оказаться очень важным.

Таким образом, школа – большой мастер в том, чтобы помогать растекаться мыслью по древу, пока человек не спросит себя: “А имеет ли вообще школа в виду какое-либо образование?” Поэтому вы можете получить технологию обучения, которая будет натаскивать, которая не будет давать действительного образования, не будет давать навыков. Это может быть чудовищно. Вы сможете заполнить все свои университетские годы курсами типа “Труды Томаса Харди *Харди, Томас (1840 - 1928 ) - английский поэт и романист.”. Или “Положение шахтеров на побережье Корнуолла *Корнуолл - графство на юго-западной оконечности Англии, представляющее собой полуостров; знаменитый в античное время район оловянных копей.во времена Римской империи”. Или это может быть “Количество синонимов и антонимов, использованных Охотниками и Охотницами в XVI веке”. Вы можете пройти курсы, за которые людей исключают из университета, потому что они касаются неправильных слов, используют неправильные слова, касающиеся неправильных групп животных, понимаете? Вы знаете, что вы можете сказать “стая перепелок” или “стая лисов” *Обыгрываются названия первокурсниц (“перепелки”) и первокурсников (“лисы”), принятые в студенческом жаргоне, и склонность начинающих студентов заниматься личной жизнью в ущерб обучению.. Вы знаете, о чем тут речь, да? Какой педантизм!

Таким образом, когда вы имеете дело с образованием, нужно быть очень осторожным, чтобы не склоняться излишне в сторону значимости. Не склоняйтесь в сторону значимости, отделенной от массы. Это очень интересное данное. Так вот, когда вы занимаетесь вопросами о связи значимости и массы, то вы занимаетесь неким действием, которое можно определить как “сочетание значимости и массы”, того или иного рода. Это определенное сгущение красок, но причина того, что кто-то предпринимает действие или занимается делательностью и тому подобным, состоит в том, что у него есть какая-то идея о том, как выполнить что-то, сделать что-то или избежать чего-то. У него там есть значимость. Там представление об этом. Даже когда мы смотрим на множество частиц, летающих повсюду в воздухе, и говорим: “Это хаос”, мы добавляем значимость к массе.

Но в чем здесь основная ошибка? Главная ошибка – сейчас я вновь возвращаюсь к этому – просто в неспособности добавить массу или делание к значимости. Вы говорите: “Этот малый был хорошим живописцем. Он писал картины, и писал, и писал, и писал. Ну, он много написал.” Вы можете сказать это 90000 способов. “У семи его первых жен крыша поехала, потому что кроме своей живописи он ничего на свете не замечал”. Что ж, все это забавно, но это не образовательные сведения. Это всего лишь забавно. Что именно он писал, скажите?

Но в образовании, если значимость никогда не добавляется к массе, а стоит в первозданной чистоте совершенно особняком, вы обычно застреваете на курсе: никакой делательности. Давайте вернемся на землю. Я только что привел вам пример этого, о том, кто что изобрел. А потом там говорится: “И между этими двумя людьми как раз в то время были большие разногласия. Один из них имел большую уверенность в великой судьбе своего открытия, чем другой”. Ох, к чему это вообще? Это ни с чем не связанная информация. Это всего лишь значимость: она не имеет никакого отношения к делательности или к действию, и никакого отношения к массе, которую вы сейчас конфронтируете. И она заставляет вас чувствовать себя дураком, уловили мысль?

Затем, вашего студента также нужно принять в расчет. Ваш студент также пытается стать живописцем, и я боюсь, что на обучение тому, сколько жен было, а сколько не было у живописца, тратится слишком много времени, так что идея живописи постепенно сводится к идее “женитьбы” или “развода”, или превращается в ходячий реестр записи актов гражданского состояния.

Школа специализируется в том, чтобы заставлять вас чувствовать себя дураком, что побуждает поинтересоваться, а думают ли вообще в школе об образовании? Существует школьная технология, которая учит, но никогда по-настоящему не дает образования, никогда по-настоящему никого не обучает. Вам это понятно? Но она могла бы быть изумительной. Можно наполнить до верху весь университет курсами вроде “Трудов Томаса Харди*”. Можно иметь там “Тяжелое положение шахтеров побережья Корнуолла* во времена Древнего Рима”. Можно иметь там “Число синонимов и антонимов, использовавшихся охотниками и охотницами в шестнадцатом столетии”. Можно иметь там курсы, где людям ставят “неуды” за то, что они сослались не на то слово, они использовали не то слово в связи с не той группой животных. Знаете, как оно бывает: “выводок перепелок” и “выводок лис” — вы знаете, такого рода вещи. Сплошной педантизм!

Конечно, если вы профессиональный судья, если вы собираетесь стать профессиональным судьей или профессиональным критиком, а не живописцем, то вы, естественно, намереваетесь быть ходячим реестром. Вы намереваетесь обставить любого. Это хорошо для чувства превосходства, знаете? Вы разгуливаете по белу свету, разглядываете все, что попадается на глаза, и рассуждаете следующим образом: “Да, а вот тот малый – он копирует, копирует Ханса Ферботтена *Вымышленное имя голландского художника, судя по форме имени, XVII столетия.. Да, это малоизвестный живописец 1416 года”. Если вы хотите быть таким, вам как раз нужно знать вещи такого рода. Но другое дело – быть живописцем, и вот почему почти невозможно стать подлинным художником, выйдя из университета. Это почти невозможно. Это неслыханно – как они преподают новеллу. Скольких писателей они запугали этим! Интересно отметить, как они это делают: они отделяют друг от друга “значимость” и “действие”. Разделяют эти вещи, и получается чистая значимость без малейшего действия или сопряженной с ним массы. А когда вы так делаете, парень кончает неконфронтированием предмета, и таким образом вы его интровертируете . Чтобы интровертировать студента, нужно дать ему слишком много значимости и слишком мало делания, слишком мало массы.

Но в чем здесь основная ошибка? Основная ошибка — теперь я к этому вернусь — основная ошибка в том, что к значимости просто не добавляют массу или делательность; к значимости не добавляют массу или делательность. Вы говорите: “Этот парень был хорошим художником. Он писал, и писал, и писал, и писал, и писал. Ну, он много писал”. Вы могли бы сказать это девяноста тысячами разных способов. “Он с ума свел своих первых семь жен тем, что никогда не обращал никакого внимания ни на что, кроме своей живописи”. Что ж, это хорошие пикантные подробности, но это не образовательные данные. Это просто пикантные подробности. Что он писал?

Я не знаю, как выразить это еще проще. Если вы хотите научить парня, что такое шарикоподшипник – дайте ему шарикоподшипник! Это трудно? Нет?

Необходимо принимать во внимание вашего студента. Ваш студент старается, в конце концов, стать художником, и я боюсь, что когда он так много времени потратил на изучение того, сколько жен было или не было у художников, его представление о живописи будет, что это “жениться и развестись”, или “стать ходячим каталогом”.

Аудитория: Нет.

Ну, конечно, если вы судья, если вы собираетесь быть профессиональным судьей или профессиональным критиком, не художником, но одним из этих типов, естественно, вам нужно быть именно ходячим каталогом. Вам нужно ошеломлять всех. Это хороший способ заткнуть всех за пояс. Вы прогуливаетесь, глядя на вещи вот так, вот так: “Да, этот вот человек, он подражает... подражает Иоганну Табу*. Да, это весьма малоизвестный художник 1416 года”. Понимаете, вам нужно знать подобные вещи, если вы собираетесь стать таким специалистом.

Не учите его истории подшипников! Стало понятнее?

Вот почему практически никогда выпускник университета не становится представителем искусств. Это почти невозможно. Это неслыханно, например, и в обучении мастерству короткого рассказа. Да они [те, кто обучает мастерству короткого рассказа] больше губят писателей! Интересно также то, как они это делают — они разъединяют значимость и действие. Они разделяют эти две вещи, так что это становится чистой значимостью, совсем без связанных с ней действий или масс. И когда вы это делаете, вы определенным образом приводите парня к неконфронту предмета и интровертируете его. Чтобы студент стал интровертированным, дайте ему слишком много значимости, и слишком мало делательности, и слишком мало массы.

Аудитория: Да.

Это все еще сбивает вас с толку. Вы смотрите на меня вот такими глазами, и я хочу спросить — ну что тут непонятного? Где-то тут есть неправильность.

Хорошо. Стало понятно? Нет?

Я не знаю, как изложить это сколько-нибудь проще, чем я это излагаю. Если вы собираетесь учить парня шариковым ручкам, дайте ему шариковую ручку! Это трудно, а?

Аудитория: Да.

Аудитория: Нет.

То есть, если вы разъедините значимость и действие, и будете держать эти вещи отдельно друг от друга, вы получите школярское обучение, но не получите образования. Вот так, в основном, это и получается.

Не учите его истории шариковых ручек! В моих словах больше смысла?

Если вы хотите получить целую кучу неуспевающих студентов, целую толпу живописцев, не умеющих писать, лекарей, не способных лечить, строителей, не способных строить, тогда, ей-Богу, – все, что вам надо, это взять делание и массу, связанные с предметом, и выбросить это куда-нибудь, как вещи, которые вам не особенно нужны, – и погрузиться в абсолютную значимость всего этого. Тогда вы сделаете совершенно непрактичных людей, и это единственный способ сделать их такими. Других способов не существует. Вы крепко подтянете его, дисциплинируете, и он никогда не выйдет из школы; никогда не уйдет из школы: он станет профессором.

Аудитория: Да.

И я понял , что это ужасная ошибка, когда человек, не способный делать сам, кого-то обучает. Давайте вернемся к земле и к Саентологии. Если ваши инструкторы не могут одитировать, с какой катастрофой мы столкнемся на всех направлениях образования? Предположим, что они все знают историю одитинга, предположим, что они могут указать вам главу и стих всего, когда-либо написанного по этому предмету, и точно скажут вам, где это искать и сколько в этом страниц; предположим, они сделают все это – но они не умели бы одитировать. Это была бы катастрофа. И любая проблема, с которой сталкивается инструктор при обучении, имеет некоторое отношение к чему-то из области делания и массы предмета, с чем этот инструктор не может конфронтировать. Вы поняли мою мысль?

Здорово. В этом есть смысл? Нет?

Вот такой инструктор обнаруживает, что не любит преподавать геометрию или что-нибудь такое. Значит, он чего-то не может делать в геометрии. У него неясность именно в этой области.

Аудитория: Есть.

Мне это стало настолько очевидным после моих исследований и изучения обучения, что я просто онемел. Это доходит до такой степени, что человек, который пишет учебник только по отчетам других людей, умеющих что-то делать в этой области, оказывается слишком удаленным от делания и массы, чтобы у него получился приличный, пригодный для изучения учебник. С какими бы людьми он не консультировался, он окажется слишком далеким от делания, чтобы создать хороший учебник. Это примечательно.

Таким образом, когда вы отделили значимость от действия и разъединили эти две вещи, то у вас может быть школьная учеба, но не может быть образования. Вот как это делается, по сути.

Теперь вы понимаете, что эти базовые сведения, которые я даю вам по этой конкретной теме, возникли у меня, когда я отдал себе отчет в том, что если сами мы хотим подниматься по ступеням вверх, и знаем что-то о нашем уме, то нам придется завершить и другую науку, совершенно отдельную от той науки, которую мы пытались завершить до сих пор. Так мы наследуем проблемы вчерашнего дня. Цельной завершенной науки об образовании нет, и нам приходится завершить ее для того, чтобы давать образование, просто для нашего собственного практического применения. Да, ее до сих пор не создано, на это тратится куча денег, за это уже много платили, но ничего не сделано. И вы чувствуете такое раздражение, какое испытывали бы к стрелочнику, которому платят, чтобы он переводил стрелку, а он этого не сделал, и все “Товарищество с ограниченной ответственностью “ХХ век” летит под откос. И вы говорите: “Этот трах-тарарах такой-сякой – это его работа, и он ее не сделал”. Вот, пожалуйста! Мы столкнулись с довольно трудным для конфронтирования предметом, потому что человек изучает, что он такое, и нам нужно, чтобы наука об образовании была полностью разработана. Но вместо этого данный предмет вконец запутан. Плюс к тому в этой области огромное количество предрассудков.

Если вы хотите в конце концов получить целый ворох ничего не умеющих делать выпускников, если хотите в конце концов получить целый ворох живописцев, которые не умеют писать, целый ворох докторов, которые не умеют “докторить”, инженеров, которые не умеют “инженерить”, тогда, ей богу, вам надо просто взять делательность и массу, связанные с предметом, и отложить их в сторону, как то, с чем вы действительно не очень-то хотите связываться, и углубиться в тотальную значимость всего этого. И тогда вы создадите в высшей степени непрактичного человека. И это делается только так. Других способов сделать это немного. Это сработает достаточно сильно, и он так и не выйдет из школы, так и не покинет ее — он станет преподавателем!

Итак, я нашел необходимым, несмотря даже на то, что мы сделали много шагов вперед в нашей науке – я счел необходимым посмотреть на этот предмет с новой точки зрения. То есть, я выбрал аналогичный или подобный учебный курс по вполне практическому предмету в том смысле, что – если вы располагаете определенными знаниями и совершаете определенные действия, то получите определенный результат, вот такого типа практический предмет, и к тому же такой, который каким-то образом относился бы к сфере искусства, чтобы вам необходимо было иметь суждение, вкус и так далее. Я выбрал этот предмет 1) потому что он был доступен; 2) потому что мне он был несколько интересен – но прежде всего потому, что на его примере ясно и четко видно, что должен делать одитор.

Я узнал, что для человека, который не умеет делать это, заниматься преподаванием этого — ужасная ошибка. Давайте сразу сойдем с небес на землю, здесь, в Саентологии. Если наши инструкторы не могли бы одитировать — ах! Что творилось бы? Если бы наши инструкторы не умели бы одитировать — с какой катастрофой мы столкнулись бы в области образования? Предположим, все они знали бы историю одитинга, и потом предположим, они могли бы рассказать вам все, что когда-либо было написано на эту тему до мельчайших подробностей, и сказать вам точно, где это найти, и сказать, сколько там страниц — предположим, они могли бы сделать все это, но не могли бы одитировать. Это было бы просто катастрофой. И любая трудность в преподавании, которую испытывает инструктор, как-то связана с неконфронтом делательности или массы этого предмета. Вы уловили мою мысль?

Другими словами, у него есть определенные теории, есть действия, которые он намерен осуществить, и которые , когда он их осуществит, должны привести к определенному результату, если он использует свою способность суждения и обнаружит хороший вкус. Конечно, это не одно и то же: одитинг и фотография весьма далеки от того, чтобы быть одним и тем же. Но одитинг имеет кое-что общее с фотографией: когда вы делаете определенные вещи, делаете их верно, в итоге получается результат, причем известный результат. Но если вы совершаете эти действия не совсем верно, то в итоге вы не получите результата, не так ли? Так же, если вы совершите эти действия, не прибегая к здравому смыслу, вы ведь также не получите результата. Это – сопоставимые действия.

Вот инструктор обнаруживает, что ему действительно не нравится преподавать геометрию или что-то в этом роде. Что ж, он ничего не может делать с этой геометрией. У него слепое пятно* именно в этой области.

Итак, я взял эту частную область и поставил большой, выразительный, восклицательный знак, знак профессиональных устремлений отсюда и до последней буквы алфавита, от начала и до конца. Затем все это перекладывалось, как бутерброд, слоями, с тем, чем мне приходилось заниматься последнее время, и тем не менее, я много узнавал об этом просто путем накопления субъективного опыта, относящегося к другим предметам и делам, которыми мы занимались; а что-то – из дилетантского знания этого предмета, и так далее. И как я показал вам однажды, это стало приходить к профессиональному результату. А затем, уже весь курс был хорошо изучен, что, в свою очередь, дало уже конечный результат.

Так вот, это стало настолько ясно заметно при рассмотрении и изучении учебы, что я был практически огорошен этим предметом. Это доходит до того, что если человек просто пишет о других, способных делать что-то, то он слишком далек от того, чтобы создать хороший учебник. Человек, пишущий о людях, способных делать что-то (независимо от того, с кем он при этом консультируется), слишком далек от делательности и массы, чтобы суметь сделать хороший учебник, по которому можно учиться.

И сейчас я оставил далеко позади тот уровень, когда просто изучаешь, и я могу серьезно развить все эти темы и их частности, и получить лучший результат. Я уже перешел этот предел. Например, следует делать то, и это, и еще вот это, и вы делаете это точно по учебнику; но если вы уже очень хорошо разобрались в учебнике, тогда вы можете уже закрутить это как-нибудь по-особенному, и это приведет вас на самую вершину совершенства, не так ли? Другими словами, вы сможете использовать учебник столь хорошо, что будете способны думать во время работы. И я прошел через это.

Это стоит отметить.

И я очень быстро обнаружил множество моментов, на которые я никогда бы не обратил внимания, если бы не работал в достаточно новой для себя области. Кстати при этом я далеко не был абсолютным новичком в практике фотодела. Я действительно получил навыки работы в фотолаборатории, и все такое – с практической точки зрения. Так что, с другой стороны, я получил представление о том, что одного практического навыка недостаточно. Нельзя просто дать малому инструменты и сказать: “Хорошо, давай, барахтайся, пробуй, и иди работать в “Дейли Экспресс” *“Дейли Экспресс”: лондонская газета., понаблюдай за ребятами, снующими туда-сюда в темных лабораториях “Дейли Экспресс”, и если ты будешь заниматься этим достаточно долго – что ж, ты станешь хорошим фотографом.” Это не так! У меня есть неопровержимое доказательство того, что это не так, и это доказательство лежит перед вами каждое утро, когда вы просматриваете газеты. То, что теперь принято называть фотоснимком – настолько скверно; довольно странно, но большинство этих парней не обучены. Но ведь первоклассные фотографы, которых мы видим вокруг, настоящие знаменитости – как ни странно, все они обладают профессиональными навыками. Следовательно, это не есть дар, который у них внезапно открылся. Это не такой вот безбрежный талант: малый видит фотокамеру – “О!” и этакая молния блистательного вдохновения вспыхивает у него в мозгу; и он щелкает затвором и получает снимки выше всякого уровня. Так не бывает. И он может пройти всю черную работу, которая нужна в области фотографии, мыть фотопластинки *Фотопластинки: светочувствительные материалы, стеклянные пластинки, покрытые слоем фотографической эмульсии. все такое, до самого конца процесса, и все-таки никогда не стать превосходным фотографом. Все это постоянно делают, потому что это способ, которым газеты приглашают молодых людей для работы в фотолабораториях. Они им рассказывают все это, и это неправда.

Все эти многое объясняющие сведения на данную тему, которые я вам здесь даю, возникли тогда, когда я осознал, что, если мы поднимаемся выше и знаем что-то об уме, мы должны разобраться с другим предметом, существующим совершенно отдельно от того, с которым мы стараемся разобраться. Мы наследуем пропущенные мячи прошлого. Они не проработали предмет образования, поэтому мы должны проработать предмет образования, чтобы предоставлять его: просто ради нашего собственного практического применения. Так вот, они этого не сделали. Они получили за это много денег, им платили за то, чтобы они это сделали, и они этого не сделали. Поэтому вы чувствуете то же раздражение, которое почувствовали бы по отношению к стрелочнику где-то там, на железной дороге; он получил зарплату за то, что будет переводить стрелку, и не перевел ее, и “20 век лимитед”* сошел с рельсов. И вы говорите: “Эх, так его раз-эдак, это была его работа, и он не сделал этого”. Опять то же самое, то же самое. Приехали. Нам приходится конфронтировать трудный предмет, в котором человек изучает, чем он сам является, и для нас было бы лучше, чтобы весь предмет образования был как следует проработан. Но вместо этого он только запутан. В этой области витает множество предрассудков.

Знаменитые фотографы Англии – люди, прошедшие самое суровое обучение, какое можно себе представить. Иногда они даже немного слишком сурово обучены. Но они хороши. Возьмите Тони Армстронг-Джонса *Армстронг-Джонс, Тони (родился в 1930 ) - известный британский фотограф, первый лорд Сноудон. Был мужем принцессы Маргарет.. Господи! Если вы видели когда-либо человека, использующего стандартную фотографию, то этот малый использует ее Стандартной – с большой буквы “С” и с восклицательным знаком. Он не смог бы снять даже собственного младенца без того, чтобы не установить освещение точно по учебнику для фотографирования младенцев, видите? Его не потрясает даже то, что он стал отцом. Он идет и ставит нужные лампы, затем регулирует свет под нужным углом, устраивает все именно надлежащим образом. Делая все это, он получает случайную, но очень удачную фотографию – благодаря очередному удачному случаю. Мы с такими сталкиваемся постоянно; и мы ими пользуемся. Тем не менее, его освещение всегда взято из учебника. Этот малый – выдающийся фотограф. Сейчас он взял фотодизайн в большом разделе журнала “Санди Таймс”. У него была там статья пару воскресений назад, и я знаю, что он хохотал как сумасшедший, когда публиковал главную фотографию к этой статье. Он стоит возле какого-то здания, он дает превосходную архитектурную текстуру (он был избран в Совет Дизайнеров и так далее) – стоит возле какого-то здания, дает прекрасную текстуру кирпича, прекрасную текстуру стекла, прекрасную текстуру всего на свете, и при этом что-то внутри здания снято ясно, как Божий день. И я знаю, что он сказал. Он сказал: “Хи-хи-хи! Никто, кроме профи, этого не заметит, но пусть они вычислят, как я это сделал”, понимаете? Он знал, что публика заинтересуется, прежде всего, самой картинкой, но я уверен, что это было где-то на задворках его сознания: “Пусть кто-нибудь вычислит, как я это сделал”. Я не знаю, как он это делал. Я знаю, как бы я сделал это. Но вы не сможете получить снимок, сделанный извне здания, в блестящем солнечном свете, и получить все детали внутренности здания без монтажа или чего-то в этом роде – а здесь нет монтажа. Как он делал это, а? А я знаю, что он посмеивался про себя, потому что он, конечно, соединил вместе, два типа совершенно стандартного освещения. Видите ли, он превосходно знает свой предмет, но здесь он использовал обычную цветную пленку особенным способом – и получил такой фантастический результат. Невозможно стоять вне здания, видеть его во всех деталях, и видеть внутренность комнаты также во всех деталях при том же уровне освещенности. И вы не сможете снять это в цвете: никакой пленке не хватит широтности *Широтность, широтная характеристика - диапазон от самого светлого до самого темного тона, возможный для данного фотоматериала; количественная мера способности фотографического материала применять свое состояние под действием света..

И я понял, что необходимо — даже несмотря на то, что мы в большой степени расчистили это — что мне необходимо взглянуть на этот предмет с новой точки зрения. Поэтому я занялся областью знаний, аналогичной нашей или похожей на нашу в том, что это практический предмет (если вы знаете определенные вещи и делаете определенные вещи, то получаете определенный результат — практический предмет такого типа), и к тому же такой, который как бы выходит за собственные границы, попадая в область искусства, так что нужно иметь здравое суждение, вкус и тому подобное. И я занялся этим предметом, (1) потому что он был доступен, (2) потому что он меня в какой-то степени интересовал, но в основном потому, что он действительно показывал весьма достойный образец того, что обычно делает одитор.

Но можно рассчитывать, что профессионал сделает вещь, подобную этой. Но давайте проанализируем, почему он это может?

Другими словами, у него есть определенные теории и действия, которые он должен выполнять, которые при применении дают определенный результат, если при этом пользоваться здравым суждением и хорошим вкусом. Однако это не то же самое: одитинг и фотография — это далеко не одно и то же. Но вот что общее у одитинга с фотографией: когда вы делаете определенные вещи и делаете их правильно, тогда в конце концов вы получаете результат, определенный результат. Но если вы делаете эти вещи слегка неправильно, то в конце не получаете результата. Также, если вы делаете это, не пользуясь здравым смыслом, вы также в конце не получаете результата. Это сопоставимые действия.

Он знает все возможные способы сделать это, и, следовательно, знает, что может не получиться во время работы, и может придумать какой-то необычный ход. Он знает свое оборудование, и, значит, может придумать тот единственный дополнительный шаг, который приведет его к победе.

Так вот, я занялся данным предметом [фотографией] и выбрал полный, мощнейший, с восклицательным знаком, профессиональный курс по нему [по предмету фотографии], в котором было все, от “А” до “Я”. Кстати, все это было плотно втиснуто по времени между всем остальным, что я должен был делать в последние несколько месяцев. И как бы там ни было, я узнал очень многое об этом [о фотографии], просто субъективно испытывая что-то, что не имело никакого отношения к тому предмету, которым мы занимаемся [т.е. к Саентологии], что-то, о чем я обладал только дилетантскими знаниями. И как я вам недавно показывал, думаю, это начало приближаться к профессиональным результатам. Следовательно, курс был изучен хорошо и действительно привел к конечному результату.

Ведущий английский фотограф в ярком свете – это малый по имени Том Хастлер. Тома Хастлера всегда приглашают снять какую-нибудь звезду или кого-нибудь вроде этого. Все в восторге от его снимков. И это просто поразительно, потому что Том Хастлер за всю свою жизнь никогда не занимался ничем, кроме стандартной профессиональной фотографии – никогда и ничем. Он даже никогда не сделал этого самого дополнительного шага! Он настолько стандартен, что на него больно смотреть, если вы сами – профи. Отсвет на волосах всегда находится там, где ему положено быть – тот самый отсвет, который вы видите на портретах, придающий некоторый глянец волосам модели. И главный источник света, и дополнительные – все это у него всегда в правильной позиции. Его фон всегда отчетлив. Это просто технически совершенная фотография. В Англии больше никто не делает таких снимков.

Я теперь миновал момент простого изучения предмета, и могу на самом деле развивать те его аспекты и составные части, которые необходимы, чтобы производить лучший результат. Я уже перешел эту границу. Например, совершенно нормально делать то, и другое, и третье точно по учебнику — но если у вас по учебнику все получается ужасно хорошо, что ж, тогда вы можете придать этому ту дополнительную изюминку, которая выведет это на высший уровень. Другими словами, вы обладаете способностью применять учебник настолько хорошо, что в то время, когда делаете это, способны еще и думать. Вам это понятно? Вот как это происходит.

Лансере, которого называют великим театральным фотографом, – несколько дней назад я видел его снимки. Похоже, что он стандартен, как утонувшая в болоте свинья. И снимки, которые я видел, далеки от совершенства. Его свет нестандартен, и он не знает, что делать со светом. Я думаю, что он берет свет, нужный для фотографирования младенцев, когда фотографирует звезд, или что-то в этом роде. Он – просто не профи. Понимаете? Он сам себя выдает с головой!

И я почти сразу заметил очень много моментов, которые никогда не бросились бы в глаза, если бы я не работал в совершенно новой области знаний. Это область, между прочим, с которой я не то чтобы совсем не знаком. На самом деле меня учили в фотолабораториях, и тому подобное, с практической точки зрения. Таким образом, с другой точки зрения, о которой я получил действительное представление, только практической учебы недостаточно. Вы не можете просто дать парню инструменты и сказать: “Ладно. Пощелкай тут этим и иди работай в “Дейли экспресс”*, и посмотри на этих типов, бегающих туда-сюда сквозь двери лаборатории в “Дейли экспресс”, и если ты будешь делать это достаточно долго, что ж, ты станешь хорошим фотографом”. Это неправда! У меня есть потрясающее доказательство того, что это неправда. Доказательство лежит перед вами каждое утро, когда вы бросаете взгляд на газету. То, что обычно называют фоторепортажем, выглядит настолько плохо, что становится довольно странно — как так может быть, что большинство этих ребят не обучены. Но первоклассные специалисты, которых вы видите вокруг, настоящие мастера-суперпрофессионалы, как ни странно, обучены.

Люди смотрят на этот снимок, а вы покажите им другой, правильно освещенный, и спросите: “А как вам это?” Они скажут: “О, это прекрасная фотография ”. И вы положите рядом ту, в которой есть техническое несовершенство, – и она им уже не так сильно понравится. Они не смогут сказать почему, если это обычные малые с улицы. Ныне фотография стала элементом общественного вкуса. Что публика хочет видеть и на что ей нравится смотреть?

Значит, это не дар, который они неожиданно приобрели. Это не этот огромный талант: парень видит камеру: “О!”, и великолепное вдохновение пронзает его череп мощной вспышкой света, он щелкает затвором, и его фотографиями сплошь покрываются первые страницы всего на свете. Это таким образом не работает. И он может пройти через все, какие захочет, виды черной работы в области фотографии: через промывание пластин* и все остальное, выпить эту горькую чашу до дна — но так и не стать никогда первоклассным фотографом. Именно таким путем — в редакциях газет постоянно отправляют молодых людей работать в лабораториях. Они говорят им, что это — путь к профессионализму, а это неправда.

Таким образом, у нас есть новый предмет – фотография (и это еще одна причина, по которой я выбрал ее) – совершенно новый предмет. Ему всего чуть более ста лет. Около 1810 года кто-то сказал: “Вы знаете, я получил лиловые тени на листе бумаги, который покрыл некоторыми необычными химикатами”, – и с этого все началось. Цветная фотография родилась не вчера: цветные снимки проецировали на экран для просвещения аудитории – не расписанные красками от руки или что-нибудь такое – еще во времена мистера Брэйди *Брэйди, Мэтью (1823? - 1896): американский фотограф, особенно знаменитый во время американской гражданской войны (1861 - 1865).. Но все это ново. Тот же сюжет – “Джонни-приходит-поздно”, не так ли? Просто еще не было времени, чтобы вокруг этого собралось достаточно много снобов. Не было времени затерять все это.

Первоклассные фотографы Англии — самые жестко обученные фотографы на свете. Если и есть какая-то проблема в связи с этим, то она состоит в том, что они даже слишком жестко обучены. Но они — асы! Вот Тони Армстронг-Джонс*. Боже мой! Если вы когда-нибудь видели человека, применяющего стандартную фотографию, этот парень использует ее с большой буквы “С” с восклицательным знаком. Он даже не может сфотографировать своего собственного новорожденного ребенка без того, чтобы не установить точное, по учебнику, освещение для детской фотографии. Его не трогает даже то, что он стал отцом. Он идет и берет точно те лампы, которые нужны, и он устанавливает их под точным углом и закрепляет их. И он получает фотографию типа “случайно подсмотренная сценка из жизни” — один из этих “подарков судьбы”. Вы все время видите такие моменты вокруг: их надо подлавливать. Тем не менее его освещение было в абсолютном соответствии с учебником. Этот парень — герой газетных заголовков. Он сейчас занимается фотодизайном в большом отделе журнала “Санди таймз”. У него была там статья пару воскресений назад, и я знаю, он в душе падал со смеху, публикуя там ту основную фотографию. Он стоит снаружи здания, снимает совершенную архитектурную фактуру (его избрали в Совет по дизайну и тому подобное), совершенную фактуру кирпича, совершенную фактуру стекла, совершенную фактуру всего — и фотографирует внутреннюю часть здания так, как при дневном свете. И я знаю, что он сделал. Он сказал: “Хе-хе-хе-хе! Никто не заметит этого, кроме профи, но они-то пусть и поломают голову над тем, как я это сделал”.

Таким образом, чтобы напомнить вам мою позицию: когда вы дадите всему этому массу и делание, но не дадите значимости, вас также ждет неудача. Другими словами, вы можете послать этого малого ассистентом в фотолабораторию “Дейли Мэйл”, и заставить его укладывать фотокамеры для кого-нибудь, для других, и заставить его полжизни ставить свет в постановках Лансере, но он так и не станет профи.

Он знал, что публику это заинтересует просто как фотография, но я уверен, что была у него задняя мысль: “Пусть кто-нибудь поломает голову над тем, как я это сделал”. Я не знаю, как он это сделал. Я знаю, как я бы это сделал — но вы не снимете — снаружи здания при ярком солнечном свете — то, что внутри здания, так, чтобы была видна каждая деталь, не делая монтажа или чего-то еще; а это не монтаж. Как он это сделал. И я знаю: он как бы смеялся про себя, потому что он соединил вместе, конечно, два типа совершенно стандартного освещения. Знает свой предмет до тонкости, но использует его таким необычным образом с цветной пленкой, чтобы получить этот фантастический результат. Вы не сможете, стоя снаружи здания и видя его абсолютно во всех деталях, заглянуть в комнату внутри и увидеть ее также абсолютно во всех деталях, при одинаковом уровне освещенности. И к тому же вы не снимете это в цвете: не позволит широтная характеристика пленки*.

То есть, профессионализм имеет отношение к значимости, деланию и массе. И должен иметь отношение ко всем этим понятиям. Не может быть делания без значимости, и не может сплошная значимость без делания привести вашего студента к конечному результату.

Но профи, и в этом на него можно рассчитывать, сделает подобные вещи. А что если разобрать его по косточкам: почему он способен делать подобные вещи? Он знает все способы, как правильно делать это, и, следовательно, знает, как можно “не справиться” с тем, что он делает, и значит, может заранее продумать этот добавочный шаг. Он знает свое оборудование, и поэтому может продумать тот еще один шаг — и это делает его чемпионом.

Следовательно, образование должно состоять из уравновешенной деятельности, которая с одинаковым вниманием направлена на значимость и делание предмета. Вы должны относиться ко всем трем понятиям одинаково. Это не новая мысль, это уже было сказано какое-то время назад. Но это необыкновенно наглядно подтвердилось при рассмотрении того, что представляют собой сегодняшние стандарты фотографии; и собираясь переключиться на другую тему, и почти уже завершив этот курс, и выйдя уже на финишную прямую, я подумал, что лучше мне все же сделать эти замечания. И что стояло у меня перед глазами все это время – это то, что профи, настоящий профи – это парень, который понимает значимость и обладает опытом в делании и обращении с массой. И это настоящий профи, настоящий профессионал.

Ведущий блестящий фотограф Англии номер один — это парень по имени Том Хастлер. Сфотографировать кинозвезду или что-то в этом роде — всегда зовут Тома Хастлера. Они до небес превозносят его снимки. Что ж, это довольно удивительно, потому что Том Хастлер никогда в жизни не занимался ничем, кроме стандартной профессиональной фотографии — он никогда не занимался ничем другим. Он даже не добавлял тот дополнительный шаг! Он настолько стандартен, что на него просто больно смотреть, когда ты профи. Свет для волос всегда точно там, где должен быть свет для волос — тот свет, который вы видите на портретах, придающий волосам человека немного блеска. Его основной свет (большой) и дополнительный — они всегда точно в правильном положении. Его задний план всегда точен. Это просто технически совершенная фотография. В Англии нет никого другого, кто бы снимал такое.

Далее вы скажете: “Ну хорошо, а как быть с парнем, который вываливаясь прямо из ниоткуда, совершенно внезапно разрабатывает фантастическое множество разнообразного нового материала?” Нет, вы видели профи. Вы видели не того, кто внезапно высунулся из ниоткуда, не обладая никакими знаниями. Но его образование должно было даваться ему легко – потому что эти знания ему никто не преподавал, значимость накапливалась в ходе множества дополнительных усердных занятий. Все-таки там есть выучка. Он учился, как сумасшедший.

Лансере, великий театральный фотограф, как мне сказали — как мне сказали — недавно я видел несколько фотографий, которые сделал этот чудак. Он почти так же стандартен, как свинья, заблудившаяся в болоте. И фотографии так и смотрятся: в них полно ошибок. Его освещение нестандартно, и он не знает, что делать с освещением. Я думаю, что он использует освещение для детской фотографии, чтобы освещать звезды или что-нибудь в этом духе. Он просто не профи. Смотришь на это и — бамм! Человек смотрит на фотографию — вы показываете ему ту, которую сняли при совершенном освещении, и спрашиваете: “Как насчет этой?”.

Возьмем, к примеру, парня, который придумал первые цветные фотографии. Готов поспорить, что он назовет номер иллюстрации и книгу, в которой был опубликован тот или иной из снимков, составляющих историю фотографии за последние 20 – 30 лет. Он должен знать их все. А если вы заглянете чуть дальше, вы, скорее всего, обнаружите, что по образованию он был химиком.

Он говорит: “О! Это красивая фотография”. Показываете другую, в которой есть технический изъян, и он — ну, она ему не так сильно нравится. Он не может сказать вам, почему: это простой парень с улицы. Так вот, общий знаменатель фотографии — вкус публики. [Критерий состоит в том,] Что хочет видеть публика и что публике нравится видеть?

Профессионализм, следовательно, не выскакивает во всеоружии, как только кто-то вздохнет с надеждой. Ради профессионализма надо попотеть. И узнать профессионалов можно именно по тому, что они много работают.

Фотография сейчас — новый предмет (это еще одна причина, почему я ее выбрал), совершенно новый предмет. Ему всего немногим больше столетия. Году в 1810 кто-то сказал: “Знаете, у меня получается фиолетовая тень на клочке бумаги, когда я покрываю его какими-то особенными химикатами”, — и тут все и началось. Цветная фотография сама по себе [по сравнению с черно-белой] не особенно нова — на самом деле цветные фотографии — не раскрашенные вручную или что-то вроде того — проецировали на экран в целях просвещения слушателей еще во времена мистера Брейди*. Но фотография — это совершенно новое дело. Это предмет-новичок. Он в действительности не имел времени, чтобы чересчур погрязнуть в снобизме. Он не имел времени, чтобы сбиться с дороги.

Дилетантизм предполагает значение “хорош во многих вещах”, но я, на самом деле, слегка дополнил бы это выражение и сказал бы: “но ни в одной – профессионально”, потому что часть профессионализма – это тяжелая работа. В самом деле, нужно взять значимость предмета и поместить ее в действие делания, и так далее – сурово, трудно, тяжело.

Так вот, моя точка зрения состоит в том, что если вы даете всю массу и делательность, но никакой значимости, вы тоже потерпите крах. Другими словами, можно отправить этого парня ассистентом в фотолабораторию “Дейли мейл” и заставить его готовить камеры для кого-нибудь, и заставить его оставаться полжизни при Лансере, настраивая освещение — но он так никогда и не станет профи.

Все это очень интересно, но с этим связан еще один фактор: и это то, что вам не обязательно делать все, что было сделано, для того, чтобы стать профи, и это очень обнадеживает. И я выяснил, что это трудная дорога. Вам не придется изготавливать кусок фотопленки, чтобы приобрести базовые знания по изготовлению фотографий. Это ваша удача. Вы не должны изготавливать человеческий разум для того, чтобы привести его в порядок. Это немного широко сказано. Но вы действительно не должны проходить Стандартную Оперирующую Процедуру *Стандартная Оперирующая Процедура - это стандартная Дианетическая техника, представляющая собой серию шагов, которые нужно было пройти последовательно, чтобы добраться до инграмм. СОП, упоминаемая ЛРХ в этой лекции, была разработана и применялась в июле 1950 г. июля 1950 года, прежде чем, назовете себя профессиональным одитором. Если вы прошли ее, что ж, великолепно! Чудесно! Но случись вам иметь дело с кем-то, кто проходит обучение в 1964 году – и просить его сделать это будет глупо. Именно сейчас – на этой стадии изучения – я могу пойти и взять несколько тех или иных химикатов и несколько старых лошадиных копыт, и сварить их, с тем, чтобы получить некоторое количество желатина, и соединить все это, и сделать несколько первоначальных сырых фотопластинок, и поместить их сырыми в одну из моих фотокамер так, как это и делалось когда-то, и довести процесс до конца ((Описывается процесс изготовления фотопластинки, который осуществлялся фотографами до начала промышленного производства фотоматериалов: варка желатина из костей, смешивание его со светочувствительным бромистым серебром, нанесение на подложку - стеклянную или металлическую пластину. Сырую пластинку нужно было отснять и проявить, пока эмульсия не высохла. Такого рода фотоматериал, конечно, испортит современную компактную камеру, прилипнув ко внутренним стенкам аппарата.

Таким образом, профессионализм связан со значимостью и делательностью и массой. Он связан со всеми этими вещами. Вы не можете обходиться одной делательностью без значимости, и не можете обходиться тотальной значимостью без делательности, и получить потом конечный результат, если речь идет о студенте. Образование, следовательно, должно представлять собой уравновешенную делательность, для которой одинаково важны и значимость, и делательность предмета. Вы должны относиться к этим вещам как к равным. Что ж, эта мысль не нова, эта мысль не нова: она была у нас с некоторых пор.

Желатин: вещество, добываемое из кожи, костей и других частей животных, используемое в фотографии для удержания частиц эмульсии (так называемого светочувствительного покрытия) во взвешенном состоянии, как защитный слой, как носитель света и т.д.)) – и что бы я сказал в итоге? “Ну, я это сделал – и что?” Я не собираюсь этого делать – никогда: это, безусловно, повредит фотокамеру. Понятно, что я имею в виду? Это было бы переакцентировкой. Давайте рассмотрим сейчас переакцентировки.

Но я получил ей ужасное подтверждение, когда проверял, что представляет собой сегодня стандартная фотография; и теперь, когда я прошел все испытания и почти покончил с этим курсом и готов к последним экзаменам, я подумал, что мне надо просто изложить все это письменно. Но одна из вещей, которая бросалась в глаза постоянно, пока я этим занимался — это то, что профи, настоящий профи — это парень, который сведущ в значимости, и при этом имеет опыт в делательности и обращении с массой. И это настоящий профи, настоящий профессионал.

Делание может быть ужасно переакцентированным. Я уже показывал вам, что значимость может быть ужасно переакцентированной. “Плиний писал на таких старых вощеных дощечках, причем писал он стилосом *Стилос - палочка с заостренным кончиком, которой в Древней Греции и Древнем Риме писали на вощеной дощечке. Написанное можно было загладить лопаточкой на противоположном конце стилоса. Отсюда - современное слово “стиль”., причем в тот день стилос был с тупым кончиком, потому что у его раба разболелась голова, что осетры...” Видите? Можно сойти с ума от значимости. Можно рехнуться. Вы можете сильно переоценить то, что студенту следует знать. Вы можете также недооценить это.

Что ж, вы скажете: “Ну а как насчет того парня, который вырывается из пучины неизвестности и совершенно неожиданно создает эту прямо-таки фантастическую панораму совершенно новых материалов?”. Нет, это был профи. Вы смотрели не на кого-то, кто неожиданно вырвался из пучины неизвестности, ничего не зная. Его образование вполне могло бы оказаться — так как это нигде не преподают — эта значимость могла бы оказаться основанной на большом количестве дополнительной усиленной учебы. Учеба здесь все-таки присутствует. Он учился как ненормальный.

Это самое нелепое в формальном школьном обучении – когда с этим носятся как с писаной торбой, когда переходят вообще всякие границы, сходят по этому поводу с ума, доводят это до абсурда. “Если вы не назовете нам всех трудов Зигмунда Фрейда, вы никогда не будете дипломатом *Обыгрывается сходство слов “дипломант”, дипломированный специалист, и “дипломат”, как лицо, “занимающееся разговорами, а не делом”. в психиатрии”.

Возьмем кого-нибудь, вроде того парня, который проецировал первые цветные фотографии. Бьюсь об заклад, он мог бы назвать номер и книгу, где можно найти практически каждый снимок, что был снят в истории фотографии, которая насчитывала в те времена всего около 20-30 лет. Он их должен был знать. Он все их должен был знать. Потом вы вернетесь еще немного назад и, может быть, выясните, что он был химиком по образованию.

Это факт. Итоговые экзамены на звание психиатра высшего ранга – это все лишь титульный лист, дата и место написания любой из работ Фрейда. Я знаю, что преувеличиваю, и будь здесь психиатр прямо сейчас, он мог бы сказать: “О, ну вы, трах-тарарах-тарах-тах-тах!”, знаете ли. Он мог бы выразиться, как Викси *Викси - собака Р.Хаббарда., которую ударили и выгнали. Но он будет держать язык за зубами, потому что это его экзамен на диплом (читай: на дипломата). Я знаю. Я знал психиатра, выходил его после психотического срыва . И я думаю, что нет лучшего способа представить себе такой экзамен, чем действительно, на самом деле, принять в нем участие. И вот отчего у него крыша поехала. Он готовился к экзамену именно такого рода, и экзамен был такого рода, и это было так.

Профессионализм не появляется во всеоружии просто от дыхания надежды. Профессионализм добывается потом. Профессионалы отличаются тем, что они упорно трудятся.

Мне было очень забавно наблюдать его приготовления к экзамену. Он постоянно суетился, и постоянно сосал палец, – и был в постоянном напряжении, в позе зародыша, на кушетке, вот так он пытался все выучить. Я никогда не говорил ему: “Знаешь, братишка, я думаю, у тебя что-то включилось *Включение: момент, когда окружение бодрствующего или утомленного, или расстроенного человека подобно по своему содержанию спящей инграмме. В этот момент инграмма становится активной. Она включается и может затем драматизироваться. (НВ, кн. 2.) ”.

Предполагается, что “дилетант” означает “умеющий многое”, но на самом деле я бы скорее расширил немного значение этого слова, добавив “но непрофессиональный во всем”, потому что часть профессионализма — упорный труд. Действительно, воспринять всю значимость предмета и вложить это в действие, относящееся к области делательности, — это тяжело, тяжело, тяжело.

Преувеличение значимости – хороший способ загубить студента.

Что ж, все это звучит очень интересно, но в этом есть еще один фактор — что вы не обязаны делать все, что было сделано до вас, для того чтобы стать профи, и это очень обнадеживает. Я узнал это жестким способом. Вы не обязаны уметь изготавливать пленки, чтобы познакомиться с элементарными основами изготовления фотопленки. Вам повезло в этом: вы не обязаны создавать человеческий ум, для того чтобы его ремонтировать. Это делает мысль немного шире, но вы на самом деле не обязаны уметь проводить “Стандартную действующую процедуру” июля 1950 года*, для того чтобы называться профессиональным одитором. Если вы умеете делать это, что ж, здорово! Здорово. Отлично! Но возьмите кого-то, кто учится в 1964 году — просить его делать это было бы глупо.

Вы можете ошибиться до такой степени, что дадите ему предмет, которым он вовсе не собирался заниматься. Давайте обратимся к Саентологии. Вы даете ему все данные, необходимые для того, чтобы проводить Стандартную Оперирующую Процедуру июля, Элизабет *Элизабет: город на северо-востоке штата Нью Джерси, США, место расположения первого Фонда Дианетических Исследований Хаббарда., Нью-Джерси. Но давать все это - ошибка. Он никогда не собирался использовать это. Все, что вы хотите – это дать ему – достаточно данных, чтобы он мог узнать ее. Если ему еще раз встретится эта вещь, он скажет: “А, это Стандартная Оперирующая Процедура июля, знаете ли, там, Элизабет.” “Это самая рань, Элизабет” – вот почти все, что вы хотите запихнуть в него. “Ну да, что-то такое. Щелк пальцами”. Что-то в этом роде. “О, да, они это делали, давно еще”. У вас есть какое-то смутное представление о том, к чему это относится, видите? Вот почти все, что вам надо втолковать ему. Он не собирается этого делать. И, следовательно, если он не собирается делать этого, вам надо уменьшить значимость этого. Вы поняли мысль? Вот способ сохранить все в равновесии. Если малый не собирается делать это, уберите значимость этого. Видите, тогда вы сохраните эти вещи в равновесии. Если же он собирается делать это, тогда отвесьте ему именно этого, ребята!

Прямо сейчас, мне, на этой стадии учебы, пойти и взять каких-то химикатов того или иного рода, старых лошадиных копыт, и сварить их, чтобы получить желатин, и все это соединить, с тем чтобы сделать одну из первоначальных форм влажной пластины*, и экспонировать во влажном виде в одной из моих камер (это то, как они делали) — просто ради того, чтобы она в конце концов получилась — что бы я сказал на это? “Так, я сделал это”. И что с того? Я не собираюсь делать это — никогда больше. Это, конечно, вдобавок испортит камеру. Понимаете, что я имею в виду? Можно сделать слишком сильный акцент на этом. Теперь переходим к сильным акцентам.

Возьмите такой эзотерический процесс, как бром-масляная *Бром-масляная фотопечать - процесс получения фотоотпечатка. Отбеленный фотооригинал на серебряной пластине или посеребренной бумаге при помощи специальной кисти или валика покрывается масляным красящим веществом, которое прилипает только к тем местам оригинала, которые содержат проявленное серебро (темные места негатива). Затем выполняется обычный граверный оттиск. Одна из ранних форм фототипии. контактная фотопечать. Да, тогда не приходилось рассчитывать на полихромную пленку, и это всех сводило с ума. Не удавалось получить пленку, которая бы передавала цвет, и это заводило людей в тупик, заставляло их сходить с ума, пытаясь получить освещенность дерева такой, чтобы оно было похоже на дерево, когда они фотографировали дерево. У них были жуткие проблемы с этим. Тогда они выполнили такой фантастический процесс, как фотолитография *Фотолитография - литография (печать с плоского литографского камня или металлической пластины, обработанной таким образом, что красящее вещество повторяло рисунок, приставая только к непокрытой маслом поверхности), при которой используется не рисованное, а фото изображение.. Я не буду нагружать вас подробностями, потому что – о, ужас! Я вздрагиваю, как вспомню. Никто больше не собирается выполнять процесс бром-масляной печатной формы, разве что какой-нибудь одуревший фотолабораторный червь. Он должен быть настоящим фотолабораторным червем, потому что есть гораздо более простые методы получения такого же результата.

На делательности можно сделать акцент сверх всякой меры. Я уже показал вам, что на значимости можно сделать акцент сверх всякой меры. “Плиний действительно написал на старой восковой табличке — на коей он писал стилем, конец коего в тот день был тупым, потому что у его раба болела голова — о том, что осетры...”. Понимаете? Можно помешаться на таком предмете, на этой значимости. Можно рехнуться. Можно дико переоценить, что должен знать студент. Можно также и недооценить это.

А какой-нибудь старозаветный фотограф, настоящий пурист *Пурист - сторонник чистоты, в данном случае, чистоты технологического процесса., в Нью-Йорке, может выслушать это утверждение и сказать: “Я не знаю, почему вы не собираетесь делать бром-масляные фотоформы. Нельзя быть таким уверенным, знаете ли. Сам я их изготавливал. Правда однажды мне понадобилось 30 дней, чтобы изготовить одну бром-масляную фотоформу”. Это – что касается длительности процесса, видите? Ужас!

Но самое дикое, что происходит, когда дело доходит до формальной школьной учебы — что они делают страшный перебор [в значимости]. Они переходят все рамки, просто с ума сходят, всех доводят этим до умопомрачения. Это один из способов отвадить кого-либо от изучения предмета. Понимаете? “Если вы не сможете назвать все работы Зигмунда Фрейда, вы никогда не сможете стать дипломированным психиатром”. Это факт. Весь экзамен на высшее звание в психиатрии — это просто заглавие, дата написания и место публикации каждой из работ Фрейда. Я знаю, что преувеличиваю, и психиатр, окажись он здесь прямо сейчас, сказал бы: “Да как вы...ррр-ав, ррр-ав, ррр-ррр-ав-ав!” — знаете. Он завизжал бы, как наша Викси*, когда дашь ей пинка. Но он бы при этом безбожно лгал, потому что в этом состоит экзамен на диплом. Я знаю. Я знал психиатра, нянчился с ним, когда у него был психотический срыв из-за того, что он сдавал этот экзамен.

Разумеется, когда я подошел к заключительной части своего курса, у меня уже была половина учебника о том, как изготавливать бром-масляные фотоформы. Пол-учебника! Вот оно, в своих наиболее болезненных, мучительных подробностях – но не случайно она получилась такой, что вы можете сами сделать настоящую фотоформу, сверяясь с текстом. Вот так это делается. Порядок действий – и это еще одна тема, к которой мы обратимся далее – порядок действий здесь совершенно неверен. Например: “Теперь убедитесь в том, что вы выложили этот сырой снимок, этот сырой отпечаток с подложки *Подложка - основа фотоматериала, на которую наносится светочувствительная эмульсия (в настоящее время - целлулоид для пленок и бумага для фотобумаг; на заре фотодела - также стекло или металлические пластины)., которая ему подходит, или со стеклянной пластинки – убедитесь в том, что вы его выложили и зафиксировали как следует. Но прежде чем вы сделаете это, убедитесь, что другой снимок уже готов, потому что в следующую секунду он вам понадобится. Другими словами, вот порядок. Вы приняли эту линию действия, и рабски следуете этой мысленной линии действия, и затем вы обнаруживаете, что совершили ошибку. Вам говорят, что существовало другое действие, которое надо было выполнить до того, как вы сделали то, что вам говорили. Ф-ф-ф-фу! И вы чувствуете, что вы совершили ужасную ошибку.

И я не думаю, что можно намного ближе познакомиться с таким экзаменом, разве что в самом деле попробовать его сдать. И именно это доводило его до умопомрачения. Он так готовился к экзамену, он так сдавал экзамен, и это было именно так. Было очень забавно наблюдать, как он готовится к экзамену. Он не переставал сворачиваться в клубок, сосать палец — сворачиваться клубком, вы знаете, в позе зародыша, на кушетке, чтобы умудриться это изучить. Это было очень забавно. Я так и не сказал ему: “Знаешь, приятель, я думаю, у тебя кий-ин* [включение]”. Излишний акцент на значимости — это способ привести студента к поражению, слишком отяготить его.

Но бром-масляные фотоформы – наиболее мучительная деталь, и всерьез этого не делали уже много лет. Вероятно, вы станете победителем на выставке, если покажете такие формы. На сегодняшний день, пожалуй, станете. Критики могли бы стать вокруг, посмотреть и сказать: “Что это?” (А выглядит это прекрасно.) “Что это? Господи, бром-масляная пластинка!” “Здорово.” “Дайте ему первый приз за технику исполнения.” Вот что может из этого выйти. “Кто-то в самом деле сделал бром-масляную фотоформу – у!” Видите? И все сказали бы: “Здорово!” Они-то должны знать, что это такое, будучи образованными людьми. А публика бродила бы вокруг и разглядывала бы другие фотографии, а на вашу никто бы и не глянул.

Так вот, вы ошибаетесь пропорционально тому, сколько вы преподаете ему материала, которым он никогда не будет заниматься. Теперь давайте перенесем это в Саентологию. Вы даете человеку все необходимые данные для проведения “Стандартной Действующей процедуры” от июля-месяца, Элизабет, Нью-Джерси. И давать ему это целиком — это ошибка. Он никогда не будет это использовать.

Но вам это обошлось бы примерно в 30 дней чистого, проливного пота. А чтобы научиться делать это до последней запятой, до последнего колебания температуры, до последней ошибки, которую вы могли совершить, делая это впервые, просто придется пройти огонь, воду и медные трубы. Все это делание, которое никогда не будет связано с настоящим деланием. Следовательно, вся значимость этого опирается на делание(не-деяние), которое никогда-не-будет-делаться, и тогда это все становится значимостью.

Все, что вам нужно дать ему — это научить его узнавать это — этого достаточно. Если он еще раз сталкивается с этой вещью, он говорит: “А, это “Стандартная действующая процедура”, была такая раньше, там, в Элизабет”. “Давние времена, Элизабет” — это почти все, что вам нужно довести до его сознания. “Да, типа того. Щелчок пальцами, да”. Что-то вроде этого. “Угу, да. Они делали это в те времена”. Пусть у него будет некое смутное представление, откуда эта вещь. Это почти все, что вы должны ему передать. Он не будет этим заниматься. Поэтому, раз он не будет этим заниматься, вы должны снять с этого значимость. Вы уловили мою мысль? Таким образом эти вещи сохранятся в равновесии. Если парень не будет этого делать, уберите с этого значимость. Понимаете, вы должны сохранять эти вещи в равновесии. Если он будет это делать, так выложите ему все об этом!

То есть, такое делание почти что переносится в область значимости. Оно нарушает равновесие и для вас это заканчивается страшной головной болью. Я сказал: “Хорошо, я решил пройти все это для того, чтобы добраться до конца курса – или я не получу никакого диплома.” Я решил сделать это. “Теперь вы берете гравёрную качалку *Качалка, или гранильник - граверный инструмент, предназначенный для нанесения на граверную доску (металлическую пластину) множества однородных параллельных царапин, дающих в оттиске бархатно-черный фон.”. Нет, дайте-ка я прочту еще раз. “Теперь...” Ужасно. Вы никогда не собирались брать гравёрную качалку. Вам это более безразлично, чем что бы то ни было.

Возьмем такой эзотерический процесс, как бром-ойл*. Что ж, у них тогда не было цветной пленки, и это сводило их с ума. У них тогда не было пленки, которая реагировала бы на цвет, поэтому они абсолютно, совершенно сходили с ума, пытаясь получить дерево достаточно ярким, чтобы оно выглядело как дерево. Они ужасно мучились с такого рода вещами. Поэтому они выполняли такой фантастический процесс, как фотолитография*. Я не буду нагружать вас какими-либо подробностями, потому что — ужас! Меня передергивает, когда я это вспоминаю. Никто никогда не станет делать бром-ойл, если только он не фанат лабораторий, мающийся дурью! Для этого нужно быть настоящим фанатом лабораторий, потому что существуют гораздо более простые способы получить тот же результат.

Итак, в 1890 году печатать еще не умели. Великолепно! Так случилось, что сегодня у нас этих проблем нет. Все равно, что просить вас изучать аспекты – вы их изучаете до какой-то степени, и это очень полезно – но изучение всех списков “аспектов преклира”, составленных в 1950 году! Это не было опубликовано. Э-метров *Э-метр: электорометр Хаббарда - электронный инструмент для измерения умственного состояния и изменений этого состояния индивидуума с целью повышения скорости и точности одитинга. (Э-метр не используется и не действует для диагностики, лечения или профилактики каких-либо заболеваний.) тогда не было. И что одитор мог выяснить без э-метра? Что мог бы сделать преклир, чтобы это стало явным? И вот это дается вам во всех мельчайших деталях. Все, что вы собираетесь делать, – это снимать показания вашей ручки тона. Но вот вам еще что-то дается в полных и мельчайших подробностях: вы сидите там и одитируете, держа пальцы на пульсе, а вам еще дают полное изложение японской или китайской систем подсчета пульса по давлению, потому что это более сложная система.

Ну, какой-нибудь фотограф прежних времен, настоящий поборник строгих правил и тому подобного, в Нью-Йорке, выслушал бы это заявление и сказал бы: “Я не думаю, что вы никогда не будете делать бром-ойл. Никогда нельзя быть уверенным, знаете ли. Я сам делал бром-ойлы и тому подобное. Всего-то 30 дней ушло один раз на то, чтоб отпечатать один бром-ойл”. Это примерная продолжительность времени. О, жестоко! И как раз, когда я выходил на финишную прямую моего курса, у меня было пол-учебника о том, как печатать бром-ойлы. Пол-учебника! Все здесь, во всех своих болезненных, мучительных деталях, но между прочим, не в таком виде, чтобы можно было сделать бром-ойл, обращаясь к этому тексту. Это происходит таким образом. Порядок действий (что является следующим пунктом, до которого я еще доберусь), порядок действий в нем совершенно неправильный. Вот, например: “Теперь убедитесь, что вы положили эту влажную фотографию, этот влажный отпечаток на обратную сторону подноса, который подойдет по размеру, или на стекло, и убедитесь, что вы расправили его и осторожно прикололи со всех сторон. Теперь, перед тем как вы сделали это, убедитесь, что вы подготовили другой отпечаток, потому что он вам понадобится через секунду”. О нет. Речь идет о том, что я называю порядком. Вы дошли по тексту до этой строчки, и вы послушно продолжаете читать, мысленно выполняя действие, а потом обнаруживаете, что сделали ошибку. Теперь он вам говорит, что там было другое действие, которое нужно было сделать прежде того действия, которое он вам сказал сделать. Ззррррр! И у вас появляется чувство, что вы совершили ужасную ошибку.

Это именно то, чем я пользовался, китайская система подсчета пульса. О, вы удивитесь, ребята. Вот мы сегодня сидим здесь. А 14-15 лет назад мы были в самом начале Дороги в Никуда. Тогда не было возможности сказать, какова реакция преклира, не было возможности сказать, какая тема его затронула, не было возможности заглянуть в чей-нибудь разум, а если бы вы и смогли, у вас не было возможности записать это. Просто взгляд в никуда. Мрачно!

Но бром-ойл здесь, в своих самых мучительных подробностях, хотя всерьез его не делали уже многие годы. С бром-ойлом вы могли бы, возможно, стать лучшим на салонной выставке. Вы, возможно, могли бы это сегодня сделать. Члены жюри стояли бы там и смотрели бы на него, и говорили бы: “Что это?”. (Они довольно красивые.) “Что это? Боже мой, бром-ойл!”, — знаете? “Ух ты”. “Дайте ему первый приз за техническое исполнение”. Это и все, что вы получили бы за него. “Кто-то на самом деле напечатал бром-ойл — ничего себе!”. И они сказали бы: “Ух ты!”, — знаете? Они сами, будучи людьми учеными, знали бы, чего это стоило. Но публика ходила бы мимо и рассматривала другие фотографии — он не привлек бы ни одного взгляда.

Но сейчас, не обучать же вас, тех кто никогда не собирается это делать, как определить реакцию ручки тона без какого-либо э-метра, только по многочисленным физиологическим проявлениям преклира: по движению грудной клетки (очень важно); по изменению дыхания; по яркости окраски глаз. Это целая наука – как получить информацию о том, сглажен ли процесс, по окраске глаз. Очень интересный предмет! Как вы насчет того, чтобы выучить несколько тысяч слов, написанных по этому поводу?

Но это значило бы дней 30 — или около того — чистого, ручьями льющегося пота. Но учиться тому, как это делать, до последней запятой, до последнего деления на градуснике, до каждой ошибки, которую вы могли бы совершить, делая эту вещь, которую не собираетесь делать никогда — это совершенно ни к чему, совершенно бессмысленно. На кой черт?! Вот вся эта делательность, которая никогда не будет сочетаться с какой-либо [реальной] делательностью. Таким образом, вся эта значимость увенчивается несделанной делательностью, которая никогда-не-будет-сделанной, так что это все становится просто значимостью.

Все, что вам пришлось бы узнать, если бы вас обучали этому, это то, что был такой предмет. Вы очень легко можете запомнить, что такой предмет был, и это тот самый предмет, который обосновал всю важность э-метра. Этот предмет был настолько сложен, а э-метр упростил этот прежний предмет, науку о том, “Как вы можете определить, что происходит с преклиром”. А у того предмета было множество разветвлений. Если процесс действительно дошел до преклира, цвет его глаз должен измениться. Или его пульс должен стать ровнее. Вот и все, что вам нужно знать. Все остальное – чепуха.

Таким образом, делательность, можно сказать, просто целиком перемещается в область значимости. И это не просто выводит это из равновесия — это приводит к жестоким головным болям. Я знаю. Я говорю: “Ладно, я должен через это пройти, чтоб добраться до конца этого курса, а то не видать мне никакого диплома. Надо сделать это. “Итак, вы берете кисть для штрихового письма”. А ну, дай-ка снова прочитаю. “Берете...”. Ужасно, вы знаете? Вы вовсе не собираетесь брать кисть для штрихового письма. Вам никакого дела до этого нет.

Хорошо, кто-нибудь может провести всю свою жизнь, трудясь в области старинных безделушек, и прекрасно себя чувствовать. Есть ребята, которые изучают историю бром-масляных фотоформ – не изготовляют их, а изучают историю этого дела – это хобби, занимающее почти все время, или профессия, или что-то в этом роде. И вы получаете все эти невообразимые значимости, опирающиеся на предмет, который на самом деле не предполагает делания и не ожидает действия от студента. И это дает ему делание, которое становится значимостью.

Ну, они не умели печатать снимки в 1890! Хорошо! Здорово! Нам не приходится испытывать эти трудности сегодня. Это все равно что просить вас изучать особенности — вы изучаете их в какой-то степени, но только то, что очень нужно — но изучать какие-то особенности “списков для преклиров”, которые были составлены в 1950? Они не были опубликованы. Да и что мог — ведь измерительных приборов не было — что мог одитор обнаружить без Э-метра? Что должен преклир делать такого, что указывало бы на это. И потом преподать вам это в полных, болезненных подробностях. Хотя все, что вам придется делать на самом деле — это снимать показания ручки тона. Но преподать вам это, другое, в полных болезненных подробностях: как вы сидите и одитируете, держа пальцы на его пульсе, а потом там описываются все подробности японской или китайской системы счета пульса с помощью нажатия, потому что это более сложная система.

Так мы приходим к следующему моменту, и это – превращение делания в чистые значимости. И если оно происходит с предметом в очень сильной степени, он весь становится значимостью. Вы превращаете все делания предмета в значимость – а делается это вот как: вы берете какой-нибудь предмет изучения, который никто никогда не будет выполнять, и описываете его намного больше, чем это может кому-то потребоваться. И вы получаете превращение. Понятно?

Это на самом деле то, что я использовал — китайская система счета пульса. О, вы были бы страшно удивлены. Вот вы сидите здесь сегодня — ведь вы были в самом начале Дороги в Никуда всего лет 14-15 назад, не было способа определить, что является реакцией преклира, определить, что является заряженным пунктом, заглянуть в чей-то ум, записать это, даже если бы вам удалось это сделать. Просто путь в Никуда. Мрачно.

Затем, если посмотреть наоборот, можно сказать, что значимость обратима в делание. И у вас только что был пример этого: малый, который никогда не собирался делать бром-масляные фотоформы, а вы заставили его ее сделать. Видите, сегодня – это просто значимость, это именно значимость. Существовала вещь, называемая бром-масляной фотоформой. Прекрасно. Что это было?

Однако в наше время обучать вас — тех, кто никогда не будет этого делать — тому, как определять ручку тона безо всякого Э-метра по различным физиологическим проявлениям преклира: движению грудной клетки (очень важно, понимаете), изменению дыхания, цвету лица, цвету глаз. Существует целая наука определения того, сглажен ли процесс, по цвету глаз. Очень интересный предмет! Как бы вам понравилось изучать тексты в несколько тысяч слов, написанные на эту тему?

Это работало по тем же принципам, которые используются ныне в фотолитографии: желатин удерживает воду, а вода отталкивает масло. Используются такие-то различные принципы. Это интересно узнать. Вы можете изложить все это в одном-двух абзацах.

Все, что нужно знать, если бы вас этому учили — что существовал такой предмет. Вы вполне могли бы знать, что такой предмет был — что существует предмет, который и делает Э-метр важным. Этот другой предмет настолько сложен, что Э-метр разрешает этот другой предмет, а именно вопрос о том, как определить, что происходит в преклире? И этот предмет имел много ответвлений. И если процесс действительно доходит до преклира, цвет его глаз изменится. И его пульс станет ровным. Это практически все, что вы должны знать. Все остальное — финтифлюшки.

Но если мы зайдем слишком далеко и заставим человека выполнять какое-то старинное, древнее действие, которое он никогда не собирается делать впредь, мы получим что-то, что останется значимостью, которую втиснули в акт делания. И это снова черезвычайно расстроит студента.

Да, кто-то может прожить всю жизнь, работая в области и царстве финтифлюшек, и здорово провести время. Есть парни, которые изучают историю бром-ойла — не делают его, а изучают его историю — в качестве хобби, которое занимает все время, или в качестве профессии, или еще чего-то. Можно эти невероятные значимости, которые в действительности не усиливают делательность или ожидаемые действия студента, выстроить в каком-то предмете до небес. Это даст ему делательность, которая становится значимостью.

Я уверен, что у меня хватило бы сообразительности для того, чтобы смолоть какое-то количество пшеницы на ручных жерновах. Это могло бы быть хобби. Это могло бы быть очень здорово, но должна быть какая-то причина, почему вы это делаете. И если вы всего лишь хотите видеть, как примитивно это делалось, что ж, может быть, это достаточно веская причина, но только если ''вы ''хотите это делать. Вы заметили выбор слов? Заставлять студента делать это – чудовищная ошибка. Глупо! И его реакция на ваши усилия научить его – разрыв АРО. Он не может уразуметь, какого черта он должен прежде всего делать именно это.

Таким образом, мы переходим к следующему моменту, а именно к превращению делательностей в чистые значимости. И если в предмете их слишком много, то это уже почти получилось. Если превратить все делательности предмета в значимость, – то есть как вы делаете это, берется какой-нибудь предмет, который никогда не будет осуществлен, и описывается сверх всякой необходимости. И тогда это превращение готово, видите?

Так мы приходим к выводу, что делание и масса предмета есть современные, применимые и полезные делания и массы предмета, и это есть то, что должно изучаться – напряженно. Они должны быть применимыми, применимыми деланиями и массами. Другими словами, студента следует обучать тому, чем он собирается заниматься. И значимости, которым следует обучить студента, выбираются совсем иначе, чем то, о чем я только что вам сказал. Значимости должны давать достаточную базу (это то, что постоянно упускают из вида, так что когда инженеру исполняется 40 лет, его знания становятся “устаревшими”) – чтобы он не застревал в механических деланиях, которым его обучили, и этой значимости будет достаточно. Другими словами, это чуть больше значимости, чем он от вас ожидает. И вот почему вы даете ему историю этого, чтобы показать, что все это развивалось, и дать ему схему этого развития, и вот почему вы показываете ему, как это эволюционировало и какие делания были с этим связаны.

Теперь можно рассмотреть обратное — можно увидеть, что и значимость тоже может превратиться в делательность. И вы только что видели пример этого: парень никогда не будет делать бром-ойл, но его заставляют делать бром-ойл. Видите, сегодня это полностью и исключительно значимость, это просто и исключительно значимость. Была некая вещь, которая называлась бром-масляная печать. Прекрасно, она существовала. Что это было — это было основано на том же принципе, который сейчас используется в фотолитографии: желатин удерживает воду, а вода отталкивает масло. Использует эти разные принципы. Интересно знать. Это можно описать в одном-двух абзацах.

Но было бы ослиной глупостью заставлять его делать эти старые дела. Вы просто пытаетесь показать ему, что были некоторые другие делания, не так ли? И вы знакомите его с принципами, которыми он оперирует, и если он достаточно знаком с ними, тогда делание и другие действия, которым он обучался, не устареют, потому что он способен думать. Такова разница между профи и “практиком”. Можно назвать и еще одно различие: профи всегда работает по учебнику, с той разницей, что всегда работает по учебнику чуть лучше. И если что-то меняется, для него это не кажется изменением; для него это кажется тем же самым, только слегка измененным внешне. Ему это не кажется откровенно новым.

Так вот, если мы заходим слишком далеко в данном направлении, заставляя кого-то выполнять какое-то древнее, старое действие, которое он никогда больше выполнять не будет, то мы берем то, что должно было просто оставаться там как значимость, и запихиваем это в делательность. И это снова, самым отвратительным образом, сбивает студента с толку.

Вы просто слегка иначе стали давать повторную команду *Повторная команда: как цикл одитинга - это выполнение того же самого цикла снова и снова. Использование повторной команды в процессе предполагает, что процесс проводится до исчезновения заряда., а люди вокруг вас будут говорить: “Мы переделали всю Саентологию”. Что ж, они научились практическому действию, они научились деланию: подаче повторных команд, но у них нет теории: почему это делается, и чего они пытаются этим добиться, или почему отлаживание умственной задержки общения *Задержка общения: задержка ответа; это промежуток времени, затраченного человеком на восприятие, сверх того, за которое должен был бы воспринять., возникшей у малого в ходе проведения чего-то – означает сглаженный процесс. Они заучили это тяжелой зубрежкой, и в ту секунду, когда переставите одну запятую, они решат, что вы изменили всю Саентологию. Но кто уже углубился в предмет и знает, какие бывают процессы и какое от них предполагается действие, может сказать: “А-а, ну, это...” – и назовет соответствующую значимость. Он может сказать: “Ну, это не совсем АРО, и, значит, это нужно слегка подправить”. “Это, пожалуй, слегка вышибет преклира из АРО. А вот слова другой команды – это очень умно. Это не задевает преклира. Это не поставит его “вне-АРО”. Да-а”. Для него ничего не изменилось. Все выглядит нормальным, знакомым.

Я уверен, это было бы остроумно — смолоть немного пшеницы ручным жерновом. Это могло бы быть хобби, вы понимаете меня? Это могло бы быть очень мило, но должна существовать какая-то веская причина, чего ради вы это делаете. Вы понимаете? Веская причина, почему вы это делаете. И если причина только в том, что вы хотели посмотреть, как это делалось изначально — что ж, может быть, это весьма веская причина, но это если вы хотите это делать. Вы заметили акцент? Заставлять студента делать это — фантастическая ошибка. Глупо! И его реакция на ваши усилия обучить его — разрыв АРО. Прежде всего, он не может понять, ради чего, черт побери, он это делает.

Таким образом, профессионал способен продвинуться, а практик, как правило, продвинуться не может. Теоретик, далее, может быть хорошо обучен, но редко бывает образован. Тот, кто имеет дело с теорией и ни с чем кроме теории, может быть просто прекрасно обучен, он может быть чудесно вышколен, но может не быть образован в этом предмете, поскольку в его науке отсутствует делание. Его делание утеряно. Он просто эксперт по живописи XIX столетия, вот и все. Он знает теорию всей этой живописи, только теорию. Но делать ее заново никто никогда больше не будет, да никто и не ждет, что это будут делать еще раз.

Таким образом, мы приходим к заключению: делательность и масса предмета — это современные, применимые и нужные делательности и массы предмета, и именно им нужно обучать — обучать как следует. Они применимы — это применимые делательности и массы. Другими словами, студента нужно учить тому, что студент собирается делать. И значимости, которым нужно обучить студента (не сравнивайте с тем, что я только что вам рассказал) должны иметься в достаточном объеме для того, чтобы не застрять. И это то, что они все упустили, и это то, как инженер доживает до 40 лет, и “выходит в тираж”. Значимости должно быть достаточно для того, чтобы не застрять в механической делательности, которой его учили — нужно дать ему достаточно значимости. Другими словами, это чуть-чуть больше значимости, чем предполагалось бы ему дать [чисто для самой работы]. Вот зачем ему дается история этого — чтобы показать, что это было развито, и дать ему какой-то набросок развития этого, и вот почему ему показывается, как эта вещь развивалась и что было ее делательностью.

Вы найдете обломки того общества и той культуры, разложенные по полочкам в его голове, и он может оказаться важным просто потому, что в наши дни миллионеры бешено пытаются спасти свою наличность при помощи искусства. Искусство и земля растут в цене. Поэтому сегодня в салоны идут ребята, которые ничего не знают об искусстве, но просто располагают 100 000 баксов, каковые хотят вложить во что-то как можно скорее, пока инфляция не съела их, и они чувствуют, что если они купят большое, красивое, хорошее, крепкое произведение искусства, которое будет известно и в будущем, тогда, конечно, – оно стоит сегодня 100 000 долларов, но когда деньги обесценятся, будет стоить 200 000. Как земля, искусство будет увеличивать свою ценность во время инфляции, и, стало быть, оно подобно золоту.

Вы видите, заставлять его делать эти старые вещи — это нелепо. Вы просто стараетесь показать ему, что существовали какие-то другие делательности. И вы знакомите его с принципами, с помощью которых он работает, и если он достаточно знаком с этими принципами, значит, делательность и то другое действие, которому его учили, не устаревают, потому что он способен думать. И в этом разница между “профи” и “практиком”. Это проявляется в достаточной степени: профи всегда делает это по учебнику, но с какой-то разницей — всегда делает это по учебнику, и немного лучше. И если вещь изменяется, для него это не выглядит изменением, это просто та же вещь, слегка внешне изменившаяся. Она не выглядит такой уж совершенно новой.

И вот он идет в галерею и смотрит на картинку: “Ха! Это девочка – с чем там она?”

Что ж, вы услышите от людей вокруг — вы всего лишь изменили способ выполнения повторяющейся команды — и вокруг будут люди, которые скажут: “Мы изменили всю Саентологию”. Так вот, они выучили практическую сторону предмета, практическое действие, делательность того, как давать повторяющуюся команду, но у них не было здесь теории того, почему это делается или чего человек старается добиться этим — например, сгладить умственную задержку общения, которую парень испытывает, или что-то вроде того, сгладить процесс. Они просто узнали эту вещь как нечто наработанное тяжкой практикой, поэтому в ту секунду, когда вы изменили в этом одну запятую, они подумали, что вы изменили всю Саентологию. Но парень, который знаком с основами этого предмета и который знает, что представляют собой процессы и какое действие от них ожидается, придал бы этому правильную значимость. Он бы сказал: “Что ж, это было слегка вне-АРО, поэтому это нужно было слегка изменить”. Понимаете? “Это слегка вне-АРО, поэтому это нужно слегка изменить. Но это другая формулировка, она очень умна. Это не задевает преклира. Понимаете, это не дает ему “отсутствия АРО”. Ага”. Да, для него ничего не изменилось, вот что. Все выглядит спокойно и обычно.

И это все его знания о любой картине, поэтому он берет экспертов; а эксперт не может писать маслом, но может объяснить ему, где подлинник, а где подделка, и все такое. Но если этот малый сам не совершит делания (например, экспертизу или еще какое-нибудь делание), его мнение также ничего не будет стоить. Он не сможет видеть, ему можно будет всучить, что угодно.

Так вот, профессионал, соответственно, способен развиваться, а практик довольно часто развиваться не способен. Теоретик, соответственно, обычно бывает хорошо обучен, но редко бывает образован. Тот, кто занимается только теорией, и ничем, кроме теории, может быть, безусловно, отлично обученным, чудесно вышколенным, но он не обладает образованностью в этом предмете, потому что у него в этом предмете отсутствует делательность. Его делательность исчезла. Он всего лишь эксперт по художникам девятнадцатого века, это все. Он знает теорию всех их полотен — только теорию. Этого больше не делается; никто даже не собирается делать это снова.

Культура в конце концов сводится к нескольким очень случайным моментам, и вы можете нечаянно взглянуть на некоторые из этих моментов и подумать, что вы имеете дело с абсолютным теоретизированием, вы примите это за голую теорию, и, наверно, будете иметь на это право.

Но вы обнаружите, что некоторые странные части общества и культуры именно так и устроены: такой человек может стать важным, потому что миллионеры в наши дни лезут из кожи вон, стараясь сохранить свои деньги с помощью искусства. Искусство и земля растут в цене. Так что сегодня в салоны приходят ребята, которые ничего не знают об искусстве, зато у них есть те 100.000 баксов, которые они хотят поскорее вложить во что-нибудь, пока их не съела инфляция; и они чувствуют, что, если купить большое, красивое, хорошее, надежное произведение искусства, которое в будущем станет известным, значит, конечно, раз оно стоит 100.000 долларов сейчас, то когда деньги обесценятся, оно будет стоить 200.000. Как и земля, оно должно вырасти в цене в результате инфляции, так что поэтому оно подобно золоту.

Но нет ничего печальнее, чем эксперт по дорожному оборудованию на паровой тяге. Я думаю, что такой в сегодняшней Англии остался только один. Он эксперт, последний практический эксперт по предмету: дорожное ремонтное оборудование на паровой тяге. (Видели вы такие штуки в учебнике? Это были паровые машины с катками, они ползали туда-сюда по дорогам во дни до изобретения двигателя внутреннего сгорания.) Он был хороший практик, он никогда не знал никакой теории пара, или его движущей силы, или чего-то такого, но он был чрезвычайно практичен на предмет этих штук. Он был сплошное делание – и никаких размышлений. Что ж, он устарел. Он стал антиком. На самом деле, он стал вечным безработным.

Так вот, он приходит в галерею и смотрит на эту картину: “Хм! Это девушка, держащая что???”. Это все, что он об этом знает, поэтому у него есть эксперты; а эксперт не может писать картины, но он может для него отличить подлинник от подделки, или что-нибудь в этом роде. Но если сам этот парень не занимался делательностью по установлению подлинности или какой-либо еще делательностью, его мнение тоже ничего не будет стоить. Он не будет способен отличать что-либо, и примет за подлинник все что угодно.

Итак, если вы нарушите это равновесие в образовании, тогда вы не сможете дать малому образования и обеспечить его будущее. Это будет предательством по отношению к нему, в той степени, в какой он не получит образования, а получит только школьное обучение, и отсюда главный протест молодых: их только вышколили, но не образовали. Они не подготовлены для жизни.

Культура иногда принимает весьма странные формы, и иногда посмотришь на некоторые из этих областей, и думаешь: “Это все чистая теория”, — или что-то в этом роде, что там есть только “чистая наука”, и очень может быть, что так оно и есть.

Я дам вам представление о том, как далеко все это может зайти. Позавчера я попросил моих детей написать что-нибудь, написать их имена. И мальчик, прикусив язык от напряжения, трудился над своей подписью. Это было ужасно! Они не смогли написать свои имена. Я пошел к их учителю и наехал на него, как тонна кирпича. Они делают множество упражнений по письму; они не могут поставить свою подпись. Чудесный пример, не так ли? Я уверен, что они долгое время занимались рисованием кружочков, и делали специальные упражнения для выработки наклона, и были очень заняты другими делами, и другими делами – но не письмом. И так или иначе, если вы хотите знать, что здесь неверно и что здесь произошло, так или иначе делание оказалось в области теории или значимости. Делание сместилось и стало всего лишь значимостью. Но тогда это не делание, не так ли? Я имею в виду, “написание слов” мало связано с “написанием бегущих овалов *Бегущие овалы: упражнение по письму, когда человек пишет продолжающиеся, связанные между собой и заходили друг на друга сторонами овалы размером с заглавную букву “О”. Пример:”, как они их называют. Так что вы можете зайти очень далеко с этими “бегущими овалами” – и ничего не получить – в этом нет делания.

Но нет печальнее зрелища, чем эксперт по дорожному оборудованию на паровой тяге. Я могу вообразить себе, что в Англии сейчас есть такой. Он эксперт, последний эксперт-практик по предмету оборудования на паровой тяге для дорожных работ. (Вы когда-нибудь видели какую-нибудь из этих штуковин в учебниках? Это паровые машины с колесами, которые ездили взад-вперед по дорогам в дни, когда еще не было двигателя внутреннего сгорания). Он был хорошим практиком. У него никогда не было какой бы то ни было теории, относящейся к пару или движущей силе или чему-либо еще, но он обалденно разбирается в практическом применении этих штук. Он был сама делательность, и никакой мысли. И он устарел. Он стал антикварным экспонатом. В действительности, он стал безработным.

Таким образом, малый действительно занят чем-то, но это не образовательное делание. И вот где инструктор может совершить ошибку. Поскольку люди заняты, действенны, активны – он думает, что они делают. Все зависит от того, что они делают. Если они не делают чего-то, что может непосредственно сложиться в действие, которое они могли бы применить в жизни и получить законченный результат, – значит, они на поле значимости. И у них будут те же реакции, как если бы они были в сфере значимости. Они чувствуют отупение, они раздражены, они раздосадованы, они протестуют. Они сами по себе узнали, что перешли границу делания, что это делание не имеет отношения к тому, что они будут делать в жизни. Тогда они отступают и рассматривают это уже просто как значимость – потому что это бесполезно. Это ни к чему не ведет, понимаете? Ничего не происходит – значит, это вполне может быть просто значимостью, и, следовательно, все движение не есть движение вообще. Значит, раз движение оказалось на самом деле не движением, то они чувствуют раздражение, знаете ли, чувствуют себя так, как будто они не движутся. Видно, что все в движении, но они-то не движутся! А это на самом деле значимость, в которой есть какое-то движение, но которая не имеет ничего общего с хождением куда-либо. И у них возникает это забавное ощущение – это действительно вызывает физиологическое ощущение: как будто ты уперся во что-то, и не можешь через это пройти. Забавное, забавное ощущение. Его можно распознать.

Так что, если нарушить это равновесие в образовании, то тогда человек не получает образования, и его будущее не гарантировано. Парня предают, следовательно, пропорционально тому, насколько он не образован, а вышколен, и молодежь в основном протестует именно против этого: что их учат, как это принято в школе, а не дают образования. Они не готовы к жизни.

Таково в своей основе базовое равновесие правильного образования. Что бы вы ни говорили об этом – это основные элементы равновесия. Есть очень много специфических вещей, есть много особенных, и тонких, и верных, и очень позитивных, и очень практических аспектов всего этого. Но образование должно быть деятельностью по передаче идеи или действия от одного существа к другому таким образом, чтобы не сводить результаты на нет, не прекращать использование всего этого. И это верно применительно ко всему. Вы можете добавить к этому, что только тогда это позволяет тому другому малому думать об этом предмете и развивать его. Он должен быть способен думать об этом предмете и развивать этот предмет.

Я дам вам представление о том, насколько далеко это может зайти. Я недавно попросил своих детей написать что-нибудь, написать свои имена, поставить подписи. Боже мой, как они пыхтели, высунув языки! О, это было ужасно. У них не было подписей. Я обрушился на их учителя, как тонна кирпичей. Они делают огромное количество упражнений по чистописанию — и не могут поставить собственную подпись. Великолепный пример, не находите? А между тем, я уверен, что они чрезвычайно упорно занимались рисованием кружков, и упражнениями по наклону букв, и другими вещами, и всем, кроме письма. И если вы хотели бы узнать, что там было не так и почему это произошло — просто в том или ином месте делательность переместилась в область теории или значимости. Делательность переместилась — стала просто значимостью. Но это не [настоящая] делательность, разве вы не видите? Я имею в виду, что написание слов имеет очень мало общего с “бегущими овалами*”, как они их называют, и тому подобным. Так что с “бегущими овалами” вы далеко не уйдете. Здесь не будет делательности.

Другими словами, он берет идею, которую вы ему дали, и применяет только к фресковой живописи *Фресковая живопись: вид монументальной живописи, выполняемой по сырой штукатурке красками, разведенными на воде (от итальянского fresco - “свежий, сырой”).. Но он знает свое дело – вы дали ему достаточную базу, и вы сказали ему, что это применяется к фрескам. Однажды он смотрит на миниатюру *Миниатюра произведение живописи малых размеров, отличающееся особо тонкой манерой наложения красок. Первоначально служила иллюстрацией в рукописных книгах. Позже портретная миниатюра исполнялась на кости, пергаменте, картоне, бумаге, металле, фарфоре, лаковых изделиях, нередко на бытовых предметах - табакерках, часах, перстнях. и говорит: “Господи, это же применимо – в той частной работе, которую я выполняю, тот же принцип применим и к миниатюре”.

Таким образом, парень на самом деле находится в движении, но это не является образовательной делательностью. Вот где учитель может совершить ошибку. Раз люди заняты, или активны, или действуют, то он думает, что они имеют делательность. Но все зависит от того, что они делают. Если они не делают что-то, что немедленно будет приводить к применимому в жизни действию, с достижением результата, то будут оставаться в области значимости. Они и реагируют так, как будто они в области значимости. Они начинают намного хуже соображать, им становится скучно, они протестуют и раздражаются. Они сами распознали, что выходят за рамки необходимой делательности, что эта делательность не имеет ничего общего, что бы там ни говорили, с тем, что они будут делать. Так что они тогда терпят поражение, и просто начинают относиться к этому как к значимости, потому что это бесцельно. Это ни к чему не приводит. Ничего не происходит, значит, это с таким же успехом могло быть просто значимостью, и все это движение равноценно полному отсутствию движения. Таким образом, со всем движением, которое на самом деле не является движением, им становится так странно скучно — они чувствуют, что не двигаются. Они видят здесь все это движение, но не двигаются! А на самом деле это просто значимость, в которой есть некоторое движение, и это не имеет ничего общего с движением к чему-нибудь, и у них появляется это странное ощущение — это в самом деле производит физиологическое ощущение. Как будто стоишь лицом к лицу с чем-то, но не можешь через это пройти. Странное, странное ощущение. Его можно распознать.

Один пример я могу привести с ходу: фотофреска *Фотофреска: фреска, состоящая из сильно увеличенной фотографии или группы соединенных фотографий., которую никогда не следует писать, пока вы ее полностью не разместите на стене, если вы собираетесь написать хорошую фотофреску. Я могу представить себе ассоциацию, которая сложится в мозгах у этого малого, если у него будут трудности в изготовлении миниатюр. Предположим, по тем или иным соображениям кто-то приходит к нему и заказывает ему миниатюру на слоновой кости. Что ж, это осуществимо, это можно сделать. Если он знал фотофрески и знал много другой работы, и знал проекционные слайды и так далее, тогда он знает, как вернуться к этому и приготовить эмульсию (вы знаете, одна из основных эмульсий – ее делают из яичного белка или чего-то такого), но он знает, в каком учебнике это можно найти; вероятно, он сможет одолеть все это, и тогда он будет знать, что вам лучше не писать все это красками, пока вы полностью не расположите все это. Иначе говоря, в голове у этого парня – свободная информация. Она гибкая, и он может использовать ее. Это не втиснуто в его голову крест-накрест так, чтобы он связывал это только с чем-то одним.

Что ж, это по сути дела основное, что должно находиться в равновесии в правильном образовании. Что бы еще не говорилось об этом — это основное, что должно находиться в равновесии. Существует много очень специальных моментов, существует много странных, и очень умных, и очень правильных, и очень положительных, и очень практичных сторон у всего этого. Но образование должно быть делательностью по передаче мысли или действия от одного существа к другому таким образом, чтобы не свести на нет и не воспрепятствовать их использованию. И это почти все, что можно сказать об образовании. Можно добавить к этому, что оно, следовательно, позволяет этому другому парню размышлять о предмете и развивать его. Ему нужно быть способным размышлять о предмете и совершенствовать этот предмет.

Образование не должно давать людям технологию таким образом, чтобы эта технология оказывалась бесполезной для них. Они должны быть способны мыслить с ее помощью. Вам следует помнить, что когда вы учите инженера в университете всему, что только можно знать о ядерной физике, это занимает десятки лет, благодаря капиталовложениям национальных правительств и другим вещам (в частности, с тех пор, как она стала настолько разрушительной, мы знаем, что правительство будет вкладывать деньги очень усердно), и мы знаем, что вся эта область сильно изменится. А мы собираемся учить его всему, что можно узнать по этому предмету. Что ж, можно сделать из него просто техника для обыкновенных, повседневных, садово-огородных работ по считыванию данных счетчиков, или вы можете научить его современной технологии, или современной теории – как библейскому факту; или же вы можете обучить его таким образом, что он сможет мыслить в терминах этого предмета. И из всего этого единственно правильная вещь, которую надо сделать – обучить его таким образом, чтобы он мог мыслить с точки зрения этого предмета, потому что это развивающийся предмет, и этот парень не станет антиком через двенадцать лет. Если мы сделаем что-нибудь иное, его знания быстро устареют. В конце концов, правительства готовы кидать деньги лопатами в развитие атомной отрасли, слева, справа и посредине. Они делают ребят-специалистов по чистой математике и делают таких ребят и сяких ребят. А сами...

Другими словами, он понимает эту идею, которую вы ему дали, и она применима только к обоям [см. далее по тексту]. Вы дали ему достаточно основ и тому подобного, и вы сказали ему, что это применимо к обоям. И в один прекрасный день, глядя на миниатюру, он говорит: “Ради всего святого, это также применимо... именно для этой работы, которую я делаю... тот другой принцип применим к миниатюре”.

Мне неважно, что, по их словам, там делается – мне всегда подозрительно. Они говорят, что “отказались от производства блоков урана-235 *уран-235: разновидность урана (белого радиоактивного металлического химического элемента, который весит больше, чем любой другой элемент в природе). Используется как источник атомной энергии, в том числе, в атомной бомбе.”, и затем к этому прибавляют следующее высказывание. “Мы должны согласиться с этим, да, они отказались от производства 235-го, ладно, мы это купим.” Затем слово “потому что” заставит нас вздрогнуть: “потому что мы уже располагаем достаточным количеством этого материала, чтобы удовлетворить все наши возможные потребности на ближайшие 500 лет”. Вот это “потому что”. Первое предложение – прекрасно. Прекрасно, они намерены прекратить эту гонку, но их “ потому что”? Может быть и так, но мне так не кажется. Братишка, они открыли что-то еще. Они открыли что-то, по сравнению с чем U-235 – это просто ботинки с множеством застежек, которые были в моде в прошлом сезоне. И, естественно, они не собираются этого выдавать Каждый раз, когда кто-нибудь открывает один из этих секретов либо госсекретарь (либо кто-нибудь вроде него) Соединенных Штатов мчится на самолете для того, чтобы рассказать последние атомные секреты Хрущеву (я не думаю, что это и есть его работа, но это то, чем он занимается последнее время)... Этот малый прет напролом туда и сюда, и еще кругом, и визжит об этом, и визжит о том. Нет, не существует никаких украденных прежде секретов, таких, как Фукс *Фукс: Доктор Клаус Дж. Фукс, английский исследователь в области ядерной физики, по происхождению - германец. 1марта 1950 года признал себя виновным в выдаче государственной тайны и был приговорен к 14 годам тюрьмы. Он передавал ценную информацию по ядерным исследованиям русским агентам с 1942 года. и все эти дела; как бы вредоносны они не были, но не они побуждают правительство к фантастическим внутренним конвульсиям на предмет того, чтобы “развивать что-нибудь новое, что-нибудь лучшее, что-нибудь такое, что еще не украли”; а их лучшее предотвращение шпионажа – не политическое, потому что оно ниже всякой критики. Их лучшее предотвращение шпионажа в том, чтобы все время обновлять данные.

Я дам вам один пример — как раз сейчас подумал об одном, экспромтом. Фотообои* ни в коем случае не нужно фиксировать, пока они не будут действительно собраны на стене — если вы собираетесь фиксировать фотообои. Так вот, я могу представить, какая ассоциация возникла бы у парня в башке, если у него были какие-то трудности в создании миниатюр. Предположим, по той или иной странной причине явился кто-то и захотел, чтобы он сделал миниатюру на слоновой кости. Что ж, это выполнимо, вы можете это сделать. Так вот, если он знает приемы работы с фотообоями, и знал много другой работы, и диапозитивы и тому подобное, то тогда он также знает, где найти, как приготовить эмульсию (одну из основных эмульсий, которую делают из яичного белка или чего-то такого), знает, в каком учебнике это найти; он наверняка легко справится со всем этим вместе взятым, и кроме того, он также будет знать, что, конечно, лучше их не фиксировать, пока они полностью не закончены. Другими словами, информация в голове этого парня — свободна. Она гибкая, он может ей пользоваться. Она не вбита в его голову наперекосяк, так, что она просто ассоциируется только с одной вещью.

Поэтому я могу предположить, что бедный ребенок, только что получивший образование в Бирмингеме по предмету “атомная физика” отстает уже, вероятно, на 10, на 15 лет. Вероятно, он выйдет из стен учебного заведения и радостно посмотрит вокруг и скажет: “Отлично, сейчас мы возьмем три-альфа-мега-фазатрон!”

Образование не должно давать людям технологию таким образом, что технология будет для них бесполезна. Они должны быть способны думать с ее помощью. Вы должны помнить, обучая инженера в университете всему, что нужно знать о ядерной физике, что всего лишь через десятилетие или около того, благодаря капиталовложениям правительств и другим вещам (поскольку это очень разрушительно, мы знаем, что правительства будут особенно охотно вкладывать огромные средства), что эта область изменится. И мы собираемся учить его всему тому, что нужно знать в этом предмете. Так вот, можно сделать из него просто технаря для обычных, заурядных, обыденных действий по снятию показаний измерительных приборов; или обучить его современной технологии или современной теории как библейскому факту; или обучить его таким образом, чтобы он мог бы мыслить в этом предмете. И единственное честное действие — это обучить его таким образом, чтобы он мог мыслить в этом предмете, потому что это развивающийся предмет, и тогда человек не станет музейным экспонатом через десятилетие. Если сделать что-то другое, то он станет музейным экспонатом. В конце концов, правительства занимаются тем, что швыряют деньги налево и направо, в огромных количествах, на развитие атомной промышленности и тому подобное. У них есть ребята, занимающиеся чистой математикой, и ребята, занимающиеся тем, и ребята, занимающиеся этим.

А ребята на месте говорят: “Возьмем что? а, да, да, мы это помним. Это из истории физики”.

Мне дела нет, что они там говорят — я всегда начинаю подозревать что-то. Они говорят, что “прекращено производство урана 235”, а затем к этому добавлено следующее предложение. Мы принимаем это — да, они прекращают производство урана 235, мы покупаемся на это. Так вот, есть еще “потому что”, от которого вы вздрогнете: “потому что он уже имеется в количестве, достаточном для того, чтобы удовлетворить все возможные потребности на следующие 500 лет”. Вот оно, это “потому что”. Первое предложение, порядок. Хорошо, да, они собираются прекратить развитие его производства, но их “потому что”? Может быть это и так, но мы на самом деле так не думаем. Они открыли что-то еще. Они открыли что-то, что делает уран 235 чем-то вроде гетр* на пуговицах прошлого сезона, и, конечно, они не собираются предавать это огласке.

А его последний курс был – эти три-альфа-мега-фазатроны. “Братцы, а что же вы здесь делаете?”

Каждый раз, когда кто-то раскрывает один из таких секретов, государственный секретарь (или кто-то в этом роде) Соединенных Штатов поспешно садится в самолет, чтобы рассказать последние атомные секреты Хрущеву (я не думаю, что это его работа, но это то, чем он в последнее время занимается). Этот тип, он утаптывает землю, расхаживая туда-сюда, вокруг да около, и вопит о том, и вопит о сем. Каждый раз, когда кто-то воровал страшно разрушительные секреты, вроде этой истории с Фуксом*, это приводило к невероятной судороге внутри правительства, выражавшейся в требованиях “изобрести что-то новое, что-то лучшее, что-то, что еще не украли”. И лучшее их средство против шпионажа не политическое, потому что их от этого воротит. Лучшее средство против шпионажа — это просто быть впереди.

“Ну-у, сейчас нам некогда, но вот там в углу, куча учебников. Там наши недавние соображения”.

И вот, я представляю себе: бедняга, который как раз сейчас получает образование в Бирмингеме* в области ядерной физики, возможно, уже на 10-15 лет отстал от жизни. Он, может быть, выйдет из университета и будет выглядеть очень умным, и он скажет: “Хорошо, теперь берем рига-бонги”.

Следовательно, чтобы подготовить этого парня к жизни, образование должно подготовить его к атмосфере действования. Оно должно научить его мыслить. Одновременно оно должно научить его тому, что науки – это науки, а действия – это действия. Но в то же самое время, его нужно научить думать этими действиями и совершенствовать эти действия, и выполнять их до итогового, конечного вывода. Это необходимо сделать. Да, это настоящий трюк – научить кого-нибудь тому, что, с одной стороны, это самая что ни на есть дисциплина, предмет изучения, а с другой стороны – что ваша позиция должна быть свободной и гибкой по отношению к ней. Хитро, не так ли?

А ребята, которые там работают, говорят: “Чего? А, да-да. Мы это помним. Историческая вещь была…”.

Вы видите, в чем тут сложность. Вы пытаетесь получить практика, который применяет свои знания для получения результата, но который даст тот самый лишний толчок, знаете ли, тот лишний стимул, который подтолкнет это все – он должен думать вперед, другими словами, иначе он быстро устареет. Дайте ему все, чтобы он не устарел. Да, это настоящий трюк.

Это был его последний курс — о рига-бонгах. Оооо! “Ну, а что же вы, ребята, делаете?”. “Э, ну, у нас сейчас нет времени, но вон там в углу куча учебников. Это наши недавние разработки”.

Сейчас это требуется от Саентологии, как никогда ранее, и любой изучающий сейчас Саентологию испытывает серьезный нажим и напряжение благодаря этим нескольким факторам. У нас есть безумно продвинутый предмет, который развивается далеко за пределы наших ожиданий – его ожидаемые возможности продолжают расти, – который давно уже ушел от первоначально существовавших ожиданий, и сейчас все это продолжает расти, и уровень наших ожиданий растет постоянно. Я имею в виду, растет и растет то, что расширяет наш взгляд больше и больше.

Что ж, образование, следовательно, чтобы подготовить этого парня к жизни, должно подготовить его к такой атмосфере действия. Оно должно подготовить его к тому, чтобы думать. В то же время его должны научить, что дисциплины — это дисциплины, и действия — это действия, но его должны научить и думать одновременно с этими действиями, и улучшать эти действия, и выполнять их до полного и окончательного завершения. Это необходимо делать. Это тот еще фокус — учить кого-либо, с одной стороны тому, что это точная дисциплина, а с другой стороны — тому, что вам нужно относиться к ней свободно и гибко. Тот еще фокус.

Поэтому, образование в Саентологии начинает требовать к себе гораздо больше внимания, чем в любой аналогичной области, и это очень приблизительно. Это очень ответственный момент. Вот почему я взял на себя задачу объяснить, что должно находиться в равновесии, и что делать, и как привести человека к тому, чтобы он мог обучаться без особых расстройств и неприятностей.

Что ж, вы осознаете, в чем трудность. Вы стараетесь создать практика, который применяет это, добиваясь результата, который может добавить ту дополнительную остроту, ту дополнительную маленькую изюминку, которая еще больше продвигает это. Другими словами, он способен быстро соображать, и — поэтому он не устареет. Дайте ему все это, и он не устареет. Что ж, это тот еще фокус.

Что является уязвимыми моментами образования? Конечно, образование еще очень не разработанный предмет. У него нет даже определения, такого, как я дал вам минуту назад. В школе не оперируют определением. Что ж, это удивительно, потому что в какую беду вы попадете, если прочтете хотя бы абзац после слова, определения которого вы не знаете? Вы попадете в беду точно, быстро и немедленно – в катастрофу. Образование попало в беду с того самого момента, когда начало делать что-то, что еще никогда не было определено. Это главный недостаток образования.

В действительности это требуется в Саентологии как нигде в другом месте. И любой, кто обучается Саентологии, испытывает значительное напряжение и стресс из-за этих различных факторов. У вас безумно развивающийся предмет, он превосходит ожидания, которые были (ожидания в отношении него растут), и который уже поднимается над всеми прошлыми ожиданиями, и сейчас он по-прежнему развивается, и уровень того, что от него ожидается, неизменно растет. Я имею в виду, что все больше и больше открывается того, что больше и больше расширяет кругозор.

Давайте позовем того, кто получит образование – иное, чем тот, кто был просто обучен. Давайте подчеркнем эту разницу здесь, и затем возьмем технологию школьного обучения и поймем, что технология школьного обучения – существует, и что человеку какое-то время приходится ею заниматься, но из этого не следует, что это было как-то связано с технологией образования, которая еще пока достаточно не развита. Итак, то, что человек просто ходит в школу – еще не повод считать, что он получает образование.

Поэтому образование в Саентологии становится намного более уязвимым местом, чем в любом другом аналогичном предмете, и это очень тяжело. Это очень тяжело. Вот почему я поставил перед собой задачу выяснить, каковы эти различные вещи, которые нужно поддерживать в равновесии, и что вы делаете, и как можно поднять кого-то до состояния, в котором он сможет изучать эту вещь без особых инцидентов и расстройств?

В школьном обучении есть важный технологический секрет. Предмет преподается успешно до такой степени, до которой в нем поддерживается чуткое равновесие между значимостью – и действием и массами, связанными с ней. И это очень чуткое равновесие. И странно может обернуться дело, если действительно человек будет думать, что он занят деланием, когда на самом деле он занят значимостью, потому что то делание никогда не предполагалось применять.

И каковы же тогда уязвимые места образования? Конечно, образование — это предмет, который никогда не был проработан. Нет даже определения, такого, как я вам дал только что, минуту назад. В школе не работают на основе какого-либо определения. Что ж, это чудесно, потому что в какую беду вы попадаете, если читаете абзац после чего-то, определения чего не знаете? Вы попадаете в беду немедленно, мгновенно и сразу же — в катастрофу. Так вот, система образования страдает от этой беды с того самого момента, когда она начала заниматься тем, чему никогда не давала определения. Это основное, что неладно в системе образования.

И совершенно наоборот, он может быть занят значимостью, которая на самом деле есть делание. Если это уравновешено одним способом, то, конечно, уравновесится и другим. Он может быть занят значимостью действия по созерцанию. Это именно так просто. Это слишком просто, чтобы требовать каких-то усилий для понимания.

Давайте отличать друг от друга тех, кому дают образование, и тех, кого обучают. Давайте обозначим здесь такой оттенок различия, а затем давайте возьмем школьную технологию и поймем, что школьная технология действительно существует, и что человек обладает ей уже достаточно долгое время — но она не обязательно имеет много общего с технологией образования, которая до сих пор была относительно неразвита. Таким образом, нет оснований считать, что кто-то получает образование, только потому, что он ходит в школу.

Но что такое “значимость действия”? Ну, если человек ищет значимость во всем, что есть под солнцем, луной и звездами, вы, безусловно, можете разработать значимость как своего рода образовательный предмет. Не так ли? И тогда значимость может сама по себе перейти границу и стать деланием. Звучит примитивно, но это правда.

Однако, вокруг школы накручена ужасающая технология. И успех любого преподаваемого предмета пропорционален тому, насколько он сохраняет разумное равновесие между своей значимостью и своими действиями и массами, связанными с ним. Вот что такое разумно уравновешенный предмет. И здесь может произойти странный резкий переворот, когда человек действительно может думать, что он занят делательностью, в то время как на самом деле он будет занят значимостью, потому что эта делательность никогда не будет применяться.

Возьмем “эксперта по искусству девятнадцатого века”. А это ребята, которые чертовски хорошо живут, что и является достижением конечного результата образования. В конце концов, мне безразлично, сколько среди нас коммунизма. Малый живет-поживает, будучи просто ходячим словарем, видите – эксперт по памяти в той или иной области. Он тот-то и тот-то. Он знает все формулы, которые следует знать по теме: “краска”. Он никогда не смешивал никакие краски, он не будет знать, что делать, если вы покажете ему банку краски, самый запах краски вызывает у него отвращение – его просто тошнит от этого – но он может сидеть в маленьком кабинетике и быть экспертом по краске. Так его значимость превратилась в делание. Совершенно допустимо; в обществе так и бывает.

И можно действительно заниматься значимостью, которая на самом деле является делательностью — если посмотреть с другой точки зрения, естественно. Если это может перевалиться в одну сторону, то это наверняка может перевалиться и в другую. Можно заниматься значимостью действия по созерцанию. И это не менее глупо, вы понимаете? Это слишком глупо, чтобы как-то особенно расписывать.

Вот кто-нибудь пишет ему письмо, и там говорится: “Дорогой Эксперт Джонс, мы работаем над формулой янтарно-желтой краски, стараемся изо всех сил получить – и так далее. Не будете ли вы так любезны дать нам консультацию по этой самой краске?”

Но что такое значимость действия? Что ж, если человек придавал ужасно большую значимость всему на свете, конечно, можно переработать значимость в своего рода образовательный предмет. Понимаете? Таким образом, сама значимость изменяет свои свойства и становится делательностью. Звучит глупо, но это правда.

И он говорит: “Ну, эта краска первоначально использовалась на Тирренском море *Тирренское море: часть Средиземного моря между Италией, Сицилией, Сардинией и Корсикой., и их янтарно-желтый отличался от чьего бы то ни было янтарно-желтого”, и так далее, и так далее.

Я теперь говорю об “эксперте по искусству девятнадцатого века”. И есть ребята, ужасно хорошо устроившие на основе этого свою жизнь — что и есть конечный результат образования. В конце концов, мне все равно, сколько среди нас коммунизма. Парень живет за счет того, что является ходячим словарем — эксперт памяти по тому или иному предмету. Он знает все формулы, которые нужно знать в отношении красок. Он никогда не смешивал ни одной краски, он не знал бы, что делать, если бы вы показали ему банку краски, на самом деле ему отвратителен ее запах — его от нее просто тошнит — но он сидит там, в маленькой кабинке, и является экспертом по краскам. Таким образом, его значимость стала его делательностью. Это совершенно допустимо: в обществе так бывает.

И дорогой эксперт Джонс, практик, глядит и выдает: “Ах, ничего удивительного, что она не красит! У них же совсем другой тип янтарно-желтого. То был русский янтарь, а русский янтарь – в нем страшное количество пчелиного воска”, или чего-то, знаете ли, что бы там ни было. “А! Эта краска требует пчелиного воска.” Стало быть, мы бухаем туда воск. Отлично, теперь она красит, видите?

Так вот, кто-то пишет ему письмо и там говорится: “Дорогой эксперт Джонс, мы работаем с формулой лиловато-красного и янтарно-желтого. Не могли бы вы снабдить нас фоновой музычкой к этой самой краске?”.

Но у этого приятеля нет ни малейшей идеи о том, чтобы применить это к чему бы то ни было. Если он скажет достаточно много по этому предмету, тогда кто-нибудь, кто делает предмет, знаете ли, может извлечь из этого массу пользы. Таковы эксперты.

И он говорит: “Ну, эта краска первоначально использовалась на берегах Тирренского моря*, и тому подобное, а тамошняя янтарно-желтая отличается от чьей-либо другой янтарно-желтой”, — и он продолжает, и продолжает, и продолжает.

Это ребята вроде Эйнштейна. Сидел себе и творил чудеса – он делал сплошное делание, которое было сотворено из значимости. Он вычислял, и вычислял, и вычислял, и вычислял, и вычислил все дочиста. Но он побуждал ребят. Эйнштейна пытались понять больше математиков, чем любого другого человека, который когда-либо работал. Шутка здесь в том, что, может быть, в его работе ничего и не содержалось. Есть что-то идиотское в таких словах – вот кто-то приходит себе и рассказывает вам, что скорость света равняется с, и по другому просто не бывает . О чем он говорит? Какой свет? Ладно, я сейчас даже не думаю, что он говорит о длине волны между 3600 ангстрем *Ангстрем: единица измерения длинны световой волны, 1 ангстрем равняется одной стомиллионной сантиметра. и 5600 ангстрем. Я не думаю, что он определял это так. Он сказал только “скорость света”. Что ж, это великолепно. Он имеет ввиду свет, который мы обычно видим? Ладно, фактически свет есть просто вибрация света, которую вы просто видите, не так ли? По определению это свет. Ну, таким образом, он, должно быть, имеет в виду этот свет, видимый свет. Что ж, отлично. Я рад, что он имеет в виду именно это, потому что, когда он проходит сквозь призму, он больше не движется со скоростью с.

И на том конце практик бросает взгляд на это все и говорит: “Эй, не удивительно, что она не красит! Их янтарно-желтая была другая. Это другой тип янтарно-желтой. Это русская янтарно-желтая, а русская янтарно-желтая, в ней ужасно много пчелиного воска”, или чего-то, что бы там ни было. “Ага, эта краска требует воска”. Так что шлепнем туда воска. Здорово, теперь она красит.

Что скажете? Он больше не может двигаться со скоростью с по вот такой замечательной причине: он выходит из призмы с разными скоростями, иначе вы никогда не увидели бы спектра.

Но у того типа не имеется представления о применении этого к чему бы то ни было. Если он наговорил достаточно много об этом, то кто-то, кто делает эту вещь, знаете, мог бы взять из этого какую-то разумную мысль. Поэтому существуют эксперты.

Вопрос из зала.

Есть парни, вроде Эйнштейна. Он сидел-сидел, да и создал чудесное нечто. Вся его делательность состояла из значимости. Он вычислял, и вычислял, и вычислял, и вычислял, и вычислял, и завычислял всех насмерть. Но он дал, конечно, толчок ребятам. В попытке понять Эйнштейна возникло больше математиков, чем в попытках понимания любого другого человека, работавшего когда-либо. А странность всего этого в том, что в его работе могло ничего и не быть. Это похоже на идиотизм — кто-то приходит и говорит вам, что скорость света — с, и что она никогда ни насколько не меняется. О чем он говорит? Какой свет? Что ж, я даже не думаю, что он говорит о том, что это свет между 3600 ангстремами* и 5600 ангстремами. Я не думаю, что у него это определено. Он просто сказал “скорость света”. Ну, это здорово! Он имеет в виду тот свет, который мы обычно видим как свет? Свет — это на самом деле световые колебания, которые вы видите. По определению, это и есть свет. Тогда он, должно быть, имел в виду этот свет, видимый свет. Здорово. Я рад, что он это сделал, потому что после того как свет проходит через призму, он больше не движется со скоростью с.

О, да. Но сейчас вы говорите только о длине волны, и вы говорите только об амплитуде длины волны и о вещах такого рода, и вот почему все это встает под другим углом. Нет, я боюсь, что это никак не может быть верно. Это должны быть разные скорости, потому что, если вы когда-нибудь видели солдат во время построения, ребята в наружных рядах движутся быстрее, чем во внутренних. Замечали вы это когда-нибудь? Да, свет, преломляясь и рассеиваясь, когда он проходит сквозь призму, должен подчиниться какому-то закону связанному со скоростью.

А, что вы говорите? Он не мог бы больше двигаться со скоростью с по той простой причине, что он выходит из призмы с разными скоростями. Иначе вы никогда не получили бы спектр.

Но поскольку все абсолютно слепы к этому факту, поскольку уж Эйнштейн сказал совсем наоборот, не так ли, теперь все придерживаются совершенно сверхъестественной идеи, и вам действительно может быть интересно, что в конечном итоге они отменили свет. Я счел это самым милым их поступком.

О да. Но теперь речь идет только о длине волн и только об амплитуде волн и такого рода вещах, и вот почему волнам удается огибать углы. Нет, боюсь, это тоже не может быть правдой. Скорость должна меняться, потому что, если вы когда-нибудь видели солдат во время перестроения, парень во внешней шеренге идет быстрее, чем парень во внутренней. Вы когда-нибудь это замечали? Так вот, чтобы преломиться и выйти веером, как он выходит из призмы, свет должен как-то менять свою скорость.

Сейчас они выработали представление о том, что свет есть нечто, что производится глазом по отношению к мозгу и больше нигде не существует как действительный факт. Вот что на самом деле вам говорится; вот чему меня пытались обучить. Я думаю, что это чудесная мысль, но если бы малый не прочел учебника психологии прежде, чем написать этот учебник, я был бы еще счастливее. Что-то здесь не так по той замечательной причине, что вибрация – это все же вибрация. Я не знаю, почему вам нужно притягивать сюда психологию. Это влияние Локка *Локк, Джон (1632 - 1704), английский философ. или Юма *Юм, Дэвид (1711 - 1776), шотландский философ и историк. – этих старых приятелей.

Но поскольку все совершенно ослепли, и поскольку Эйнштейн сказал совершенно обратное, теперь у них должна была быть какая-то странная идея, и на самом деле, вам, может быть, интересно будет это узнать, они в конце концов упразднили свет. Я подумал, что это было страшно мило с их стороны.

“Будет ли звук...” Декарт *Декарт, Рене (1596 - 1650), французский философ и ученый., да? “Существует ли звук в лесу, если там нет никого, кто мог бы его слышать? ” Ну, для чего они хотят запечатать себя в этом беспросветном тупике, ребята? Ведь им очень легко ответить. Им очень легко ответить. Они путаются в роли тетана, потому что они не нашли его. И, конечно, он и есть самая безнадежно потерянная переменная во всех их уравнениях.

Они теперь додумались до того, что свет — это только нечто производимое глазом при передаче в мозг, и в действительности его нигде не существует. Вам на самом деле это говорят, этому учат прямо сейчас. Я думаю, было бы просто классно, если бы этот парень не читал учебника по психологии перед тем, как написал этот — я был бы более счастлив по этому поводу. Что-то неладно со всем этим по той простой причине, что колебание есть колебание. Я не знаю, с чего бы это примешивать к этому психологию. Это влияние Локка* и Юма* — этих старых типов.

Итак, тетан строит вселенную. Затем, конечно, он может ощущать ее. Вы можете ощущать то, что вы можете построить, и, стало быть, должна бы существовать такая вещь, как свет. Что при этом провозглашать и провозглашать ли вообще – зависит от того, как вы на это смотрите и из какой науки о разуме вы смотрите на это. Но может получиться идиотизм, звучащий примерно как вот это: “Итак, свет не существует, потому что не существуете вы. Далее, если бы вы существовали, свет все равно не существовал бы. Потому что, видите ли, если свет действительно проходит через зрачок глаза и возбуждает мозг, порождая различные ощущения, известные как цвет и так далее – но если эти вещи не существуют как действительные факты, тогда, конечно, ничто себя не проявляет за пределами вашего черепа вообще. Ничто не происходит вне вашего черепа.” Вы произносите такие вещи, как “Повар не может есть пирог, который он сам испек”. Вот довод для всеобщей интроверсии. Вы следите за мыслью, не так ли?

“Если был звук...”, — Декарт*, да. “Есть ли в лесу звук, если там нет никого, кто мог бы его услышать?”. Ну для чего они самих себя загоняют в эти тупики? Ведь на эти вопросы легко найти ответ. На них очень легко найти ответ. Они не знают роли тэтана, потому что они его не поняли. И, конечно, он — самая дикая, недостающая переменная во всех их уравнениях.

Следовательно, если мы начнем спор на тему: “Если дерево падает, то есть ли звук, если никого здесь нет?” – если мы начнем спор такого характера, тогда давайте действительно поспорим и на тему “Может ли повар испечь пирог и съесть его?”

Что ж, хорошо. Итак, тэтан строит вселенную. Теперь, разумеется, он может ее познавать. Вы можете познавать то, что построили, значит, должна существовать такая вещь, как свет. Все зависит от того, как на это смотреть, и с точки зрения какой науки об уме смотреть на это, делать ли по этому поводу громкие публичные заявления или нет. Этот идиотизм может дойти вот до чего: “Что ж, света не существует, потому что вас нет. Если бы вы были, тогда свет не мог бы быть. Потому что, если свет действительно проходит через зрачок и возбуждает в мозгу разные ощущения, известные как цвет, и тому подобное — но если эти вещи не существуют на самом деле, тогда, конечно, вне вашего черепа вообще ничего не происходит. Вне вашего черепа ничего не происходит”. Это звучит как: “Повар никогда не сможет съесть торт, который он печет”. Это призыв к полной интроверсии. Вы следите за моей мыслью, да?

Но вам придется подняться до роли существа в этой вселенной, или тетана. Вам придется распрощаться с приятной идеей “Большого Тетана”.Вы следите? “Большой Тетан” создал свет, и вы можете только познать свет по опыту, и больше вам нечего делать со светом, кроме того, чтобы познавать его по опыту, следовательно, ты есть всеобщее следствие, брат. Смирись”. Поняли, как эти штучки работают?

Поэтому, если нам надо устроить спор о том, что “Если дерево падает, есть ли там звук, если там никого нет?” — если мы собираемся устроить спор такого рода, тогда давайте устроим настоящий спор вроде “Может ли повар испечь торт и съесть его?”.

Ладно, в образовании и так далее вы обнаружите, что безопасно ,прежде всего, двигаться от основной посылки, от основного допущения. И уяснить себе очень четко, от какого именно основного допущения вы движетесь, и не пытаться распространить его на тысячу разных вещей.

Нужно подняться выше, до роли существа в этой вселенной, или тэтана. Вам нужно освободиться от опьянения идеей “Большого тэтана”. Вы следите за моей мыслью? “Большой тэтан создал свет, а ты можешь только познавать свет, и ты не должен делать со светом ничего, кроме как познавать его, следовательно, ты, браток, полное следствие. Приляг и отдохни”. Улавливаете, как делают такие фокусы?

В физике допускают сохранение энергии. Ну, пусть они произнесут это четко и ясно, но не давайте им говорить об организации массы. Потому что они только начали с сохранения энергии; им нечего сказать о массе. Но сейчас они пытаются влезть и в массу, заявляя, что масса есть всего лишь пучок энергии. Почему они это делают? Потому что их основное допущение – сохранение энергии. “Энергия не может быть создана или разрушена, никем, и особенно – вами.” Видите, это основное допущение физики. Стало быть, естественно, это энергия.

В области образования вы обнаружите, что очень безопасно двигаться вперед от основной предпосылки или основного предположения, и объяснять очень четко, от какого основного предположения вы двигаетесь, и затем не пытаться распространить это предположение на тысячу различных вещей.

Нет сохранения пространства, нет сохранения времени и нет сохранения массы. Следовательно, все должно стать энергией, потому что они начали с этого основного допущения. То есть , они сами становятся слепыми к тому, где их предмет сходит с рельс и, следовательно, где ошибка. И он скоро рухнет. В ту секунду, как появится нечто, что не есть энергия и что разрушит основы конечной физики, и вот все, что здесь не так, потому что они начали с ничего, кроме энергии, не так ли? Поэтому они не придут ни к чему, кроме энергии.

В физике есть предположение о сохранении энергии. Ладно, пусть говорят об этом громко и отчетливо, и затем пусть не говорят о сущности массы. Потому что они просто начали с сохранения энергии, они не сказали ничего о массе. Но теперь они стараются приплести массу, утверждая, что масса — это просто большое скопление энергии. Почему они это сделали? Потому что их основное предположение — это сохранение энергии. “Энергия не может быть ни создана, ни разрушена никем — в особенности тобой”. Понимаете, это основное предположение физики. Таким образом, это, естественно, энергия.

Мы в более благополучном положении. Мы начинаем с существа: вы, тетан. Мы можем доказать, что вы, существо, как тетан, существуете. Мы можем доказать это, мы можем вывести вас из вашего черепа, и вы будете стоять без тела. Значит, вы не тело. Это очень просто. Мы не делаем этого слишком часто, и не требуем этого от вас как одного из ваших учебных упражнений, но это бывает и это работает. Хорошо. Итак, мы начинаем с основного строительного блока вселенной: тетана. Теперь мы на вполне прочном основании, но, разумеется, сделав это, мы отказались ото всех предыдущих исходных допущений, с которых начинаются науки.

Что ж, это не сохранение пространства, не сохранение времени и не сохранение массы. Таким образом, теперь все, значит, должно стать энергией, потому что они начали со своего основного предположения. Они сами не видят того, с чего начался их предмет, и, следовательно, где он провалится. Он вскоре исчезнет. В ту секунду, когда появится то, что не является энергией, оно выйдет за пределы основ конечной физики, и это все, что с ней неладно, потому что они начали только с энергии. Поэтому они не придут ни к чему, кроме энергии.

Сейчас, пытаясь сообщить эту идею далее, мы вступаем в противоречие со всеми существующими мнениями. Мы сталкиваемся со всем, что входило в прежнее образование людей, мы сталкиваемся со всеми их обидами в прошлом, практически со всем, что есть под солнцем, и мы можем поэтому двигаться только в направлении процессинга. Мы не сделаем много в направлении теории и философии вселенной, потому что единственный путь, на котором мы действительно победим – направление процессинга урегулирования и делания чего-то с единицей, потому что единицу нельзя обучить на стадии деградации. Это элементарно. Затем, к несчастью, мы должны знать обо всем, что можно знать, и знать много лучше, чем кто бы то ни было знал это прежде, особенно об образовании, потому что мы не можем никого научить делать это.

Нам это не грозит. Мы начинаем с существа — с вас, тэтана. Мы можем доказать, что вы, создание, как тэтан, существуете. Мы можем доказать это, можем сделать так, что вы окажетесь позади своего черепа, и сможете обходиться без тела. Поэтому вы — не тело. Это очень просто. Мы не делаем этого слишком часто, и нам не нужно, чтобы вы это делали как одно из упражнений на занятиях, но это действительно происходит и это действительно работает. Хорошо. Мы начали с основного строительного блока вселенной — тэтана. Что ж, здесь мы твердо стоим на земле, но, конечно, сделав это, мы теперь вышли за рамки всех прошлых основных предположений, которые лежат в основе наук.

Вы взялись за очень суровый предмет. Это очень легкий предмет.

Стараясь передать эту идею, мы сталкиваемся со всеми предрассудками. Мы сталкиваемся со всем, что было в истории человечества, со всеми людскими горестями прошлого, практически со всем на свете. Следовательно, мы можем двигаться только в направлении процессинга. Мы не можем идти в направлении умножения теории и философии вселенной, потому что единственный путь, действительно ведущий нас к победе — в направлении процессинга, который позволяет справляться и делать что-либо с индивидом, потому что индивиду нельзя дать образование, когда он находится в деградированном состоянии. Понимаете, это элементарно. Так что, к несчастью, мы должны знать обо всем, что надо знать, и знать это лучше, чем кому-либо приходилось знать раньше, в особенности об образовании, потому что [в противном случае] мы не сможем преподать кому-либо, как это делать [давать людям образование].

Вы взялись, в сущности, за очень суровый предмет в Саентологии, который был сделан настолько легким, насколько возможно. И мои усилия в последние несколько месяцев обучения, были посвящены тому, чтобы он стал еще легче.

Вы имеете дело с очень жестким предметом. Это очень простой предмет. Вы имеете дело с очень жестким по существу предметом в Саентологии, который был сделан настолько простым, насколько это возможно. И мои усилия по изучению процесса учебы в последние несколько месяцев были посвящены тому, чтобы сделать это еще проще.

Что ж, в этой лекции я не сказал вам много такого, что можно использовать, но я сказал вам что-то, к чему у вас может возникнуть в определенной степени критическое отношение.

Что ж, я не сказал вам в этой лекции очень много такого, что вы можете использовать, но сказал вам кое-что, с чем вы могли быть в какой-то степени знакомы по наблюдениям.

Давайте признаем, что вся школьная система страны дает неверное образование всей молодежи этой страны, со злостной преднамеренностью. Они могут дойти до уровня, когда они не смогут получать сведения. Вот они на войне, и враг посылает им депешу: “Мы собираемся напасть завтра утром”, но они не могут получить сведения. Им сказали это четко и ясно, а они все в постелях, и будут расстреляны, взорваны, растерзаны, и это конец страны. Это доводится до абсурда, до неспособности наблюдать что-либо, неспособности воспринимать что-либо, неспособности понимать что-либо, иметь АРО с чем-либо, что мне кажется разновидностью ситуации “смерть тетана”.

Допустим, вся школьная система страны со злым умыслом дала всей молодежи нашей страны неправильное образование. Они доживут до момента, когда они не смогут принимать информацию. У них начнется война, и враг пошлет им депешу: “Мы собираемся напасть завтра утром”, — но они не смогут принять эту информацию. Она будет у них, такая простая и ясная, но все они будут спать, и всех их перестреляют в клубах дыма и пламени, и со страной будет покончено. Это становится reductio ad absurdum* [сведение к абсурду] неспособности наблюдать что-либо, неспособности воспринимать что-либо, неспособности понимать что-либо и иметь с чем-либо АРО, что выглядит, по-моему, как “смерть тэтана”.

Поэтому мне кажется, что есть много общего между неверным образованием и аберраций. А также мне кажется, что нам предстоит много работы в области деаберрирования людей на нижних уровнях. Я дам вам пример, прямо с ходу: “Расскажите мне...” – это не будет повторяющимся процессом, но – “расскажите мне хоть немного о том, чего вы не поняли в этой жизни”. И затем заставите малого пойти и прояснить это. Я думаю, вы получите одно из самых интересных возрождений. Я думаю, многие личные проблемы индивидуума лопнут, как мыльные пузыри.

Таким образом, мне кажется, что существует большая доля сходства между неправильным образованием и аберрацией. И еще мне кажется, что очень много труда можно было бы вложить в эту область в плане избавления людей на низших уровнях от аберраций. Приведу вам пример, просто экспромтом: “Скажите мне...”, это не будет повторяющимся процессом, но: “Скажите мне слово, которое вы не поняли в этой жизни”. А затем пусть парень пойдет и прояснит его. Я думаю, у вас было бы много интересных исцелений. Многие из личных проблем человека развеялись бы, как дым.

Но сейчас, именно в этом, новом предмете обучения, изучении предмета обучения, приходится идти вперед по совершенно новому пути распутывания узлов нижнего уровня и терапевтических ходов нижнего уровня, которые выглядят очень многообещающими.

Но здесь, лишь в этом другом предмете изучения, изучения учебы как предмета, человек идет вперед по совершенно новому пути: по линиям освобождения на низших уровнях и терапии на низших уровнях, которые выглядят очень многообещающе, они выглядят очень многообещающе.

Но что меня больше всего интересует – это вы, люди, обучающиеся Саентологии, желающие узнать что-то об этом предмете. Я заинтересован в вашем образовании именно сейчас, такими, как вы существуете, и я стараюсь сделать это настолько легким, насколько возможно, и научить вас чему-нибудь в этой области.

Но главным образом я заинтересован в том, чтобы вы, люди, проходящие профессиональное обучение Саентологии, знали что-то об этом предмете. Я заинтересован в вашем обучении прямо сейчас, когда вы существуете. И я стараюсь сделать его настолько простым для вас, насколько это возможно, и научить вас об этом кое-чему.

Спасибо вам большое.

Большое вам спасибо.