I'd like to talk to you about confront.

Большое спасибо. Я хотел бы поговорить с вами о конфронте.

And when you speak of experience, you must perforce be speaking about the ability to confront. That's fairly obvious, isn't it? You can't inspect something unless you're willing to confront it.

Когда вы говорите об опыте существования, вы волей-неволей говорите о способности конфронтировать. Это довольно очевидно, не так ли? Вы не можете осматривать что-то, если вы не желаете и не готовы конфронтировать это.

Let's look at the mechanism now of someone who wants to inspect something or become familiar with something, who, while he inspects it, is giving himself all manner of jolts and upsets.

Давайте рассмотрим такой вот механизм: человек хочет осмотреть что-то или с чем-то ознакомиться, но когда он это осматривает, он получает всевозможные потрясения и расстройства.

Now, supposing he rigged up something like this.

Так вот, допустим, что он устроил что-то вроде вот этого.

He said, "Well, I'm going to look at this big electrical panel and I'm going to inspect it."

Он говорит: «Что ж, я собираюсь посмотреть на этот большой электрощит, я его осмотрю».

And then he wired it up so that every time he came close to it, a 7 million volt arc arced off his nose between himself and the panels. He went over here and he built a couple of big tesla coils and he wired them all up through here, you see, and he connected the back of his head to the back of the coils, you know, so that every time he looks at the panel, he says, "bzzzzzt."

А затем он устраивает все таким образом, что каждый раз, когда он приближается к этому электрощиту, между его носом и электрощитом возникает электрическая дуга напряжением в 7 миллионов вольт. Он пришел вот сюда и соорудил парочку больших трансформаторов Тесла, затем он подсоединил их вот сюда, понимаете, а потом подсоединил к этим трансформаторам свой затылок, так что каждый раз, когда он смотрит на этот щит, он говорит: «бззззыть».

Now this appears to be a rather silly thing for anybody to do, doesn't it?

Так вот, это выглядит довольно глупо, не так ли? Что ж, почему же вы это делаете?

Audience: Yes.

Именно с такими проблемами мне приходится иметь дело.

Well, why are you doing it? Those are the problems I have.

Так вот, представьте себе, что человеку сказали – и он безоговорочно этому поверил, – ему сказали, что каждый раз, когда он будет осматривать электрощит, он будет получать смертельный удар током. Допустим, он безоговорочно этому поверил, а затем подошел к электрощиту, но при этом не получил никакого удара током, и тогда он решил, что с ним, должно быть, что-то не так.

Now imagine somebody being told and taking on total faith the idea that every time he inspected an electrical panel he would get a murderous shock. Supposing he did that and took it totally on faith and went up to an electrical panel and didn't get a shock and then assumed there must be something wrong with him.

И тогда он устроил все таким образом, чтобы он получал удар током, когда смотрит на электрощит, поскольку так и должно быть.

So then he fixed it up so he'd get a shock when he looked at electrical panels because you weren't supposed to.

Что ж, это несколько странная логика... но это действительно логика... понимаете, логика – это далеко не то же самое, что знание. Логика – это метод, позволяющий вам убедительно доказать себе, что вы не правы, несмотря на то, что вы знаете.

Well now, this is the kind of odd logic — and it is logic — you know, logic is a lot different than knowingness. Logic is a method of proving yourself conclusively wrong in spite of what you know.

И когда человек верит, что что-то должно произойти, он на самом деле может построить цепочку логических рассуждении, цепочку логических ассоциаций, и таким образом раз и навсегда со всей убедительностью доказать, что это произойдет.

And as an individual believes something should happen, can actually build up a logical concatenation, a logical series of associations, which prove conclusively and forever that it will happen.

Так вот, по сути я сейчас говорю о том, как человек не позволяет себе конфронтировать что-то. Мы можем увидеть все это, рассмотрев гораздо менее эзотерический пример: мальчику говорят, что он никогда не должен ходить купаться. Просто никогда не должен купаться. Он просто не должен купаться.«Так вот, Джонни, ты не должен купаться. Ты не должен купаться, Джонни. Ты не должен купаться. Никогда. Ты утонешь. Я знала когда-то одного мальчика. Он был примерно такого же роста, как и ты, так вот он пошел купаться и утонул».

Now basically, I'm talking about how an individual prevents himself from confronting something. We can see this in much less esoteric terms in a little boy who is told he must never go swimming. Just never go swimming. He just mustn't go swimming.

О, Джонни слушал все это в течение четырнадцати или пятнадцати лет, он подвергался этой ужасной словесной бомбардировке о том, как это плохо – купаться, и вот насколько далеко маленький Джонни продвинулся в том, чтобы ознакомиться с купанием: он спросил маму, когда ему можно будет пойти купаться.

"Now, Johnny, you mustn't go swimming. You mustn't go swimming, Johnny. You mustn't go swimming. Never. You'll drown. I knew a little boy one time. He was just about your size and he went swimming and he drowned."

И мама ответила ему: «Что ж, тебе можно будет купаться, когда ты научишься плавать».

Oh, listening to this for fourteen or fifteen years, as far as little Johnny ever got on inspecting swimming underneath this terrific bombardment of how bad it was to go swimming, was to ask his mother when he could go - swimming.

Это мы называем, смешно сказать, воспитанием.

And his mother said, 'Well, you can go swimming when you learn how." This we laughingly call education.

И вот маленькому Джонни исполняется двадцать два года, он невинно стоит на краю бассейна, затем он падает в воду, и он точно знает, что он теперь должен сделать,

Now little Johnny gets to be the age of twenty-two, is standing innocently on the edge of a pool, falls in and knows exactly what he's now supposed to do: He's supposed to drown.

• он должен утонуть.

The acceptable behavior. He would be a traitor to all logic, the human race, home, flag and Mother if he didn't drown. So he's very accommodating and he drowns.

Приемлемое поведение. Он предал бы всю логику, человечество, родной дом, флаг и маму, если бы не утонул. Так что он очень услужливо тонет.

Well actually, injury and difficulties in life are of this sort of thing. I know we take a fellow and we drop him a hundred feet onto pavement and he goes squash.

Что ж, на самом деле те травмы, которые человек получает в жизни, те трудности, с которыми он сталкивается, относятся к вещам такого вот рода. Я знаю, что если мы возьмем и сбросим какого-нибудь парня на тротуар с высоты тридцати метров, то он превратится в лепешку.

And you say, "Well, how in the name of common sense could Ron or anybody else add this up into an absolute piece of idiocy because there the fellow is splattered all over the pavement."

И вы скажете: «Что ж, во имя здравого смысла, как Рон или кто-нибудь еще сможет доказать, что это полный идиотизм? Ведь вот этот парень, размазанный по всему тротуару».

Well, the difference is he isn't supposed to splatter all over the pavement, basically. But look what he had to accept before he could splatter all over the pavement.

Что ж, вот, в чем тут отличие: он не должен был разбиться в лепешку, в сущности. Но посмотрите, какие заключения он должен был принять, чтобы разбиться в лепешку.

1. That height was dangerous.

And if you exaggerate all those things, you are supposed to splatter all over the pavement. Is there any reason why he shouldn't fall a hundred feet, bounce, pick himself up, dust himself off and say, "Whee." Even if it hurt a little bit when he hit, there's no reason why the hurt should continue.

Let's look at that as an actual fact.

И если вы усилите все это, то получится, что вы должны быть размазаны по всему тротуару. Есть ли какая-то причина, по которой этот парень не мог бы упасть с высоты тридцати метров, подпрыгнуть как мячик, встать на ноги, отряхнуться и сказать:

Now, if we can take a burn — the fellow has just burned himself — and by a Touch Assist... And if you've never done a Touch Assist on yourself when you hurt yourself, go hurt yourself someplace and run a Touch Assist. Oh, you don't have to do that.

«Ух ты»? Даже если ему будет немного больно, когда он ударится о тротуар, нет никакой причины, по которой эта боль должна продолжаться. Давайте посмотрим на это как на действительный факт.

Why is it that an inspection of this burn results in its disappearance? Well obviously, somebody or something must be holding the burn in place if we can make it disappear. Of course, this argument I'm using is not very logical to somebody who has never seen a burn disappear. That is one of the more spectacular little, tiny, junior pieces of magic that a Scientologist can pull off.

Так вот, если мы можем взять человека с ожогом... человек только что обжегся... и при помощи ассиста-прикосновения... Если вы никогда не делали себе ассист-прикосновение при каком-нибудь ушибе, то пойдите куда-нибудь, ушибитесь и проведите себе ассист-прикосновение. О, вам незачем это делать.

Some momentary injury — a burn, a bruise, something like that — he does a Touch Assist on it. He says, "Look at my fingers, look at my fingers, look at my fingers, look at my fingers, look at my fingers," and all of a sudden, the thing goes "Yipe," you know, and the fellow says, "Well, there you are. So, and how is it now?"

Почему так получается, что когда человек рассматривает этот ожог, то ожог исчезает? Что ж, очевидно, что кто-то или что-то должны удерживать этот ожог на месте, раз уж мы можем добиться, чтобы он исчез. Конечно же, кому-нибудь, кто никогда не видел, как исчезает ожог, этот мой довод покажется не очень-то логичным.

The fellow looks at it and it's only slightly blue or something like that, so they knock off. Well, actually, they could go right on and run the blueness on down.

Это один из наиболее потрясающих, маленьких, крохотных, незначительных примеров волшебства, на которое способна Саентология.

One of the wildest things I ever saw was a totally sprained ankle, one of these six to eight weeks in alternate hot pack sprained ankles disappear utterly and so on in about twenty minutes of a Touch Assist.

Человек получает какую-то незначительную травму... ожог, синяк, что-то вроде этого... он делает себе ассист-прикосновение. Он говорит: «Посмотри на мои пальцы, посмотри на мои пальцы, посмотри на мои пальцы, посмотри на мои пальцы, посмотри на мои пальцы», – и вдруг эта штука говорит: «Ой», – понимаете, и парень говорит: «Что ж, вот вам и пожалуйста. Ну что, как у вас теперь дела?»

But what was the wildest thing about it all is that the coaches and the other people around who had seen the ankle swell up, when it went down again, assumed that it had never been sprained. They were incapable of inspecting this, you see. Because it doesn't happen.

Парень смотрит на это место, и оно всего лишь слегка синее или что-то в этом роде, так что он заканчивает ассист. Что ж, на самом деле он мог бы продолжить ассист, и добиться, чтобы эта синева исчезла.

You see, an ankle is supposed to, when sprained, stay sprained for a long time. It's like sometimes Scientologists aren't supposed to heal and don't do very much healing in the way of straight healing and so forth. It's idiocy. Why worry about it? Fellow wants to be sick, who are we to fix him up? Well, it's a waste of a Scientologist's time.

Вот один из наиболее потрясающих примеров, которые мне доводилось видеть: человек очень сильно растянул лодыжку, это был тот случай, когда при других обстоятельствах ему пришлось бы пролежать с горячими компрессами от шести до восьми недель, однако это растяжение полностью исчезло в ходе ассиста-прикосновения, который проводился в течение примерно двадцати минут.

Now if he goes at the case and fixes the person up so that he doesn't have to be sick, that's quite something else, but to address an illness or something of that sort's rather nonsense.

Но вот, что тут было самым потрясающим: тренеры и другие люди, которые при этом присутствовали, видели, что лодыжка опухла, но когда опухоль спала, они решили, что никакого растяжения вообще не было. Они были не в состоянии наблюдать, понимаете? Ведь такого не бывает.

So anyhow, an individual says that he shouldn't confront an injury. It must be that someplace in this injury is a decision not to confront the injury. If confronting the injury after the fact makes it well, then it follows logically, factually and knowingly, and more importantly, can be within the realm of anybody's inspection experience, that it only stays injured as long as it isn't thoroughly inspected.

Понимаете, если у человека растяжение лодыжки, то это состояние должно сохраняться в течение долгого времени. Это то же самое, что порой происходит с саентологами... лечение болезней – это не то, чем должны заниматься саентологи, и они не очень-то часто этим занимаются, если говорить просто о лечении как таковом и так далее. Это идиотизм. Зачем об этом беспокоиться? Парень хочет быть больным – да кто мы такие, чтобы лечить его? Что ж, это пустая трата времени для саентолога.

Now we're dealing with something very fundamental that people get very intimate with called pain. And if you could do something about the pain in life or their pain resulting from living and so forth, why, you would be doing something quite remarkable, I think you would admit, but actually not very important — but it's something quite remarkable.

Так вот, если саентолог берется за кейс человека и приводит его в порядок, так что теперь этому человеку незачем быть больным, то это совсем другое дело, но пытаться избавить человека от какой-то болезни или чего-то в этом роде – это просто абсурд.

Now being able to confront causes the pain to disappear. Making a person unconscious causes the pain to disappear. Well, you know that.

Как бы то ни было, человек говорит, что он не должен конфронтировать травму. Должно быть, где-то в этой травме есть решение не конфронтировать эту травму. Если человек, получив травму, конфронтирует ее, и травма исчезает, то отсюда вытекает логически, фактически и осознанно, и что более важно – кто угодно может удостовериться в этом, рассмотрев это на собственном опыте... отсюда вытекает, что травма сохраняется лишь до тех пор, пока человек не рассмотрит ее внимательно.

I mean, a fellow's got a broken tibia or a dislocated medical bill or something, and somebody comes along and takes a big, long horse needle and dips it in some stuff and aside from the initial pain involved in it going in, a sleepy lassitude begins to occur. And the burned finger or the broken arm or sprained ankle, and so forth, no longer hurt.

Так вот, мы имеем дело с каким-то очень фундаментальным явлением, с которым люди знакомятся самым тесным образом, и которое называется болью. И если вы можете сделать что-то с болью, которая возникает в жизни, или с той болью, которую люди получают в результате того, что живут и так далее, то это весьма примечательно, и я думаю, вы с этим согласитесь, но на самом деле это не является чем-то очень уж важным... но это весьма примечательно.

And somebody says, "Well, isn't that interesting!" An opiate is very, very interesting. And it continues to be interesting right up to the time you start running it out.

Так вот, если человек оказывается в состоянии конфронтировать, это заставляет боль исчезнуть. Если человека привести в бессознательное состояние, это заставляет боль исчезнуть. Что ж, вы это знаете.

Now you don't only have to erase the pain, you have to erase the opiate that is on top of the pain in order to get at the pain.

То есть, у человека сломана большеберцовая кость, или у него вывих медицинского счета или что-то в этом роде, и вот кто-то приходит, берет большой, длиннющий шприц, какие используют, чтобы делать уколы лошадям, погружает его в какой-то раствор, и в добавление к той боли, которую человек испытывал изначально, втыкает в него иглу, и человек начинает чувствовать усталость и сонливость. И обоженный палец, или сломанная рука, или растянутая лодыжка и так далее перестают болеть.

What is unconsciousness? What is an opiate?

И кто-то говорит: «Что ж, разве это не интересно?!» Опиат – это очень и очень интересная штука. И эта штука остается интересной до тех пор, пока вы не начинаете проходить и стирать все это в одитинге.

An opiate is something that renders a person insufficiently conscious that he can't confront. He can confront so little and so poorly that he can't confront enough to feel any ache or pain. That's what an opiate is.

Теперь вам нужно стереть не только боль, вам нужно стереть еще и опиат, который находится над этой болью, иначе вы не доберетесь до самой боли.

Unconsciousness is another method of not confronting. That's all. It's another method of not becoming familiar. And man has developed a whole mechanism along the lines of these opiates. A person that has to have tranquilizers all the time is a person that doesn't dare confront anything, is just turning his back on life and he feels if he can turn his back long enough and retreat far enough, he's got it made. He hopes. He hopes he's got it made. But of course, one day he keeps retreating and he runs into a wall. He can't go any further.

Что представляет собой бессознательность? Что представляет собой опиат?

Of course, the thing to do is to put in more opiates, isn't it, huh? And more opiates. And more opiates. And more. And more. And they stop working.

Опиат снижает уровень осознания человека настолько, что тот оказывается не в состоянии конфронтировать. Его способность конфронтировать сильно уменьшается, она становится очень плохой, так что человек оказывается не в состоянии конфронтировать в достаточной степени, чтобы чувствовать какую-то боль. Вот, что такое опиат.

Now he's in bad shape until some drug company invents a new opiate.

Бессознательность – это еще один способ неконфронтирования. Вот и все. Это еще один способ не ознакамливаться с чем-то. Человек выработал у себя целый механизм, связанный с этими опиатами. Человек, которому необходимо постоянно принимать транквилизаторы, – это человек, который не осмеливается что-либо конфронтировать, он просто поворачивается спиной к жизни, и он думает, что если ему удастся делать это в течение достаточно долгого времени, если ему удастся спрятаться достаточно далеко, то его дело будет в шляпе. Он надеется. Он надеется, что его дело в шляпе. Он все продолжает и продолжает пятиться, но в один прекрасный день он, конечно же, упрется в стену. Ему будет больше некуда отступать.

All unconsciousness is, is a compounded unwillingness to confront. It's just a final answer to confronting.

Что нужно сделать, так это, конечно, добавить опиатов, не так ли? Добавить еще опиатов. Добавить еще опиатов. И еще опиатов. И еще опиатов. И они перестают действовать.

Most people who can't see life at all are below the level of stupidity. They're into a delusory area where they think they know something. And it's very funny when you start to run out all this artificial information, one of the first things a preclear does is go unconscious. And that happens when you're busy running a Touch Assist on somebody's burned finger. The oddest thing you ever saw.

Теперь человек приходит в плохое состояние, и он будет оставаться в таком состоянии, пока какая-нибудь фармацевтическая компания не изобретет какой-нибудь новый опиат.

Somewhere along the line, why, the person goes wog, wog, no sensation, nothing. And he comes up on the other side and usually right on top of the wog it hurts like the mischief. Whew. Woof-woof-woof He actually, almost automatically, lays in this unconsciousness mechanism.

Все, что представляет собой бессознательность, так это усугубленное нежелание конфронтировать. Это просто окончательный ответ человека на необходимость конфронтировать.

Every time a person goes unconscious, he puts himself just that much further back down the track. I'm not talking about sleep now. I'm just talking about the fact that he won't confront it. He just backs up further. He drops a curtain of not-knowingness between himself and life. A curtain of nonawareness between himself and life. And he feels if he can just draw a thick enough curtain between himself and life he's safe.

Большинство людей, которые вообще не в состоянии видеть жизнь, находятся ниже уровня глупости. Они пребывают в какой-то делюзии, и они думают, что они что-то знают. И вот что очень забавно: когда вы начинаете убирать в одитинге всю эту искусственную информацию, преклир впадает в бессознательность – это одна из первых вещей, которые он при этом делает. И это происходит, когда вы проводите ассист-прикосновение человеку, обжегшему палец. Это самое странное, что вам когда-либо доводилось видеть.

Why would anybody do this? He would do this simply if he believed life was totally painful.

В какой-то момент человек начинает вог-вог, он не испытывает никаких ощущений, ничего. И когда он через это проходит, то обычно, сразу же после этого вог-вог, он начинает испытывать ужасно сильную боль. Ух. Ох-хо-хо. На самом деле, человек почти что автоматически закладывает в себя этот механизм бессознательности.

How does life become totally painful? By total retreat. Total noninspection becomes total pain.

Каждый раз, когда человек приходит в бессознательность, он все больше и больше отодвигает себя назад по траку. Я сейчас говорю не о сне. Я говорю лишь о том, что человек не хочет чего-то конфронтировать. Он просто пятится назад еще дальше. Он опускает занавес незнания между собой и жизнью. Занавес неосознавания между собой и жизнью. И он думает, что если этот занавес, который он опускает между собой и жизнью, будет достаточно плотным, то он будет в безопасности.

Well, people have been going this way for so long and have been doing this for so long that it's a way of life. The way to get there is to go wog.

Почему человек вообще это делает? Он делает это просто потому, что жизнь, как ему кажется, преисполнена боли.

People die. What happens to them?

Почему жизнь становится преисполнена боли? Потому, что человек бежит от нее без оглядки. Абсолютное отсутствие наблюдения превращается в абсолютную боль.

Well, it's a cinch that if they live again, they don't ordinarily volunteer very easily to inspect the life they have just got through living. They very seldom do this. There are very few people that you meet on the street and you say, "What was your name in your last life?" that will look at you intelligently.

Что ж, люди так долго пребывали в таком состоянии и так долго этим занимались, что это превратилось в образ жизни. Чтобы прийти в такое состояние, нужно сделаться вог-вог.

Yet we're up against something like this: We're up against what life is, not what somebody hopes it is. See, we can go on studying what we hope life is way over and down this labyrinth and in that sewer and up the other line and bury ourselves in the muck and mole holes of existence and say, "Well, we're studying what we hope life is. We're studying life as total love because if life is total love, then everybody'd love us and nobody'd hurt us and we'd be all right." Or some such computation. Look at the terrible shock this person gets. Life is total love. Well, might be. But not the way they're doing it.

Люди умирают. Что с ними происходит?

Somebody comes along one day and says in a very nasty, nagging, stupid sort of voice, "I hate your guts." It's an awful shock to this person. It's quite an invalidation. Means he lost.

Что ж, можно сказать наверняка: если они начинают жить снова, они, как правило, не проявляют особого желания рассматривать ту жизнь, которую они только что прожили. Они очень редко проявляют такое желание. Если вы будете подходить к людям на улице и спрашивать: «Как вас звали в вашей прошлой жизни?», – то найдется очень немного людей, которые при этом посмотрят на вас осмысленно.

Well, one drops a curtain across those areas of his life which he feels it would be very, very dangerous to inspect and we're up against the idea that we have to inspect that which is, not that which we hope is and therefore, when we're busy inspecting, we inevitably and invariably run into nooks, corners, crannies and emerge on highroads, and boy, do we find ourselves by our lonely selves. It's certainly empty in all directions. Why, there hasn't been anybody out on this highroad for so long that there isn't even a signboard on it. Nobody's even selling Fords.

И тем не менее мы имеем дело примерно вот с чем: мы имеем дело с тем, что представляет собой жизнь, а не с тем, как она выглядит в чьих-то надеждах. Понимаете, мы могли бы все изучать и изучать, как выглядит жизнь в наших надеждах, как она выглядит гораздо выше и гораздо ниже этого лабиринта, как она выглядит в этой сточной трубе и выше нее, мы могли бы похоронить самих себя в грязи, в кротовых норах жизни и сказать: «Что ж, мы изучаем, как выглядит жизнь в наших надеждах. Мы изучаем жизнь, как абсолютную любовь, поскольку если жизнь – это абсолютная любовь, то все будут нас любить, никто не причинит нам боли, и у нас будет все в порядке». Или какой-нибудь еще расчет такого рода. Посмотрите, какой ужасный шок испытывает этот человек. Жизнь – это абсолютная любовь. Что ж, может это и так. Но эта любовь отличается от его любви.

We come back off of this highroad, and we turn around to somebody, and we say, "Hey! There's a road up here."

В один прекрасный день кто-то приходит и говорит очень противным, ворчливым, дурацким голосом: «Я тебя просто ненавижу». Это ужасный шок для такого человека. Это очень сильное обесценивание. Это означает, что он проиграл.

And this person's down there, you know, in this labyrinth, and they're going this way through the nettles and everything, you know, and we say, "There's a road right up here," and they keep going through the nettles.

Что ж, человек опускает занавес над теми областями своей жизни, которые, как ему кажется, было бы очень и очень опасно рассматривать. И вот мы приходим к идее о том, что необходимо рассматривать то, что существует в действительности, а не то, что существует в наших надеждах. Таким образом, когда мы начинаем рассматривать все это, мы неизбежно заглядываем во всякие уголки и щелочки, и оказываемся на главной дороге, и бог ты мой, мы обнаруживаем, что мы совершенно одиноки. Куда ни кинь – крутом пустота. Что ж, на этой главной дороге так долго никого не было, что на ней даже нет рекламного щита. Никто даже не продает «Форды».

We walk along the road for a while, you know, following their course through the nettles, and so forth, and we finally say, "Hey, you idiot, there's a road right here."

Мы сходим с этой дороги, мы подходим к кому-то и говорим: «Эй! Там есть дорога».

Person says, "I know, but if I don't keep defending myself against these nettles I'm in, I'll get stung."

Этот человек находится там, внизу, понимаете, в этом лабиринте, он идет вон туда, через крапиву и все такое, понимаете, и мы говорим ему:

You walk up to somebody; he's absolutely ruining his morale and his family's patience and everything else; he's trying to paint. And he can paint all right. He's painting away, you know, he's painting away, doing a pretty job — paint, paint, paint, paint, paint. He's just fine. The pictures are great. But every time he paints one, he tears it up. How is he ever going to get to be a painter? And the family keep asking him this, you know, "Why do you tear them all up? Why don't you take them down to the magazine? Why don't you take them out and show them? Why don't you hold an exhibi — ."

«Прямо здесь, наверху, есть дорога», – а он продолжает идти через крапиву.

"Oh, I know what I've got to do. You tear them up."

Мы какое-то время идем вместе с ним вдоль дороги, понимаете, через крапиву, и в конце концов говорим: «Эй ты, идиот, тут рядом есть дорога».

Well, a Scientologist gets ahold of this fellow and he thinks the guy's perfectly entitled to be able to paint and display a painting. He thinks that's perfectly all right and he starts to process the fellow and he looks in vain up and down this current life track, you know, he looks all over: paintings, paintings, there's nothing on painting in this life track.

И человек говорит: «Я знаю, но если я перестану защищаться от этой крапивы, то мне крышка, она меня обожжет».

Well, he starts asking embarrassing questions about 1468 and about 1597, and so forth, and he gets needle drops about this and that and he keeps asking the fellow more or less if he'd ever painted any other time and the meter he's got him on, you know, is falling off the pin and the fellow says, "No. I don't know what you're talking about."

Вы подходите к кому-то; этот человек совершенно разрушает свой боевой дух, выводит из терпения свою семью и все такое; он пытается писать картины. И он действительно может писать картины. Он пишет картины одну за другой, понимаете, он пишет картины одну за другой, и у него неплохо получается... он все пишет, пишет, пишет, пишет и пишет. У него все в полном порядке. Его картины великолепны. Но каждый раз, когда он заканчивает очередную картину, он разрывает ее на куски. Как он вообще собирается стать художником? И его родные постоянно спрашивают его:

Well, he's simply saying, "That is an area which is so painful that it's absolutely impossible to confront any part of it. If I did, Lord knows what would happen because it's a self-proving proposition. It's absolutely and utterly convincing. I lived that life and it killed me. So obviously, if I inspect it again, I'll kick off."

«Почему ты рвешь все эти картины? Почему бы тебе не отнести их в редакцию журнала? Почему бы тебе не вынести их на улицу и не показать людям? Почему бы тебе не устроить выстав...»

Then you finally find the life you want. He was an art critic who committed suicide at last out of a respect for public decency. And the fellow can hardly help himself. We get him inspecting the idea of being an art critic and the next thing you know, pictures of being an art critic and this and that, and he goes anaten, and it feels terrible and he's got pains here and there and it's awful and he feels pictures splattered against his face, and wow, wow, and he comes through it. And he looks at being an art critic, and so on. It doesn't mean anything except he gets off his nastiness at inspecting other people's pictures, you see.

«О, я знаю, что я должен делать. Я должен их рвать».

He just gets off all those ovens. Well, he's trying to keep himself from being that nasty now. And he's trying to keep anybody from ever criticizing his pictures because he knows what would happen. It would practically murder him.

Что ж, этого человека встречает саентолог, и саентолог думает, что этот парень имеет полное право писать картины и выставлять их. Он думает, что это совершенно нормально, и он начинает одитировать этого парня, он ходит туда-сюда по траку его текущей жизни, но не может ничего там найти, он ищет повсюду: картины, картины, на траке этой жизни нет ничего, связанного с картинами.

So you fix him up and he can paint pictures and he can display pictures and he can exhibit pictures and he feels fine about pictures and everybody's happy with him as a painter, and so forth. And the family's happy with him and he's happy with him and it all goes well, except there's this.

Что ж, саентолог начинает задавать нескромные вопросы о 1468 годе и о 1597, и так далее, и получает падения стрелки на том и на сем, и он продолжает расспрашивать этого парня, не занимался ли тот живописью в какое-нибудь другое время, и стрелка Е-метра, банки которого тот держит, аж выскакивает за ограничитель, но парень говорит: «Нет. Я не понимаю, о чем вы говорите».

He turns around and says to somebody, "Well, I finally arrived as a painter because I ran out a life in the last part of the nineteenth century when I was an art critic on the London Times."

Что ж, он просто-напросто говорит: «Эта область очень болезненна, так что я совершенно не в состоянии конфронтировать что-либо из этого. Если я что-то из этого сконфронтирую, то одному Богу известно, что произойдет, и это не нуждается в доказательствах. Это является совершенно, абсолютно убедительным без всяких доказательств. Я прожил ту жизнь, и это меня убило. Поэтому очевидно, что если я опять на нее посмотрю, я отдам концы».

There's a horrible dead silence in the audience. He's hit an area of no communication. He was unwilling to confront it; we got him to confront it and inspect it; it couldn't have been confronted and inspected if it hadn't been there; there's no good saying it was a delusion when it knocks his silly head off.

Затем вы в конце концов находите жизнь, которая вам нужна. Этот парень был критиком в области живописи, и он в конце концов совершил самоубийство из уважения к пристойному поведению в обществе. И этот парень ничего не может с собой поделать. Мы заставляем его рассмотреть идею о том, что он критик в области живописи, и не успеваете вы и глазом моргнуть, как у него появляются картинки того, как он был критиком, появляется то да се, он впадает в анатен, он чувствует себя ужасно, у него тут и там появляются боли, и это просто кошмар, и он чувствует картинки, которые размазаны по его лицу, и ого, ого, и он проходит через все это. И вот он уже смотрит на то, как он был критиком и так далее. Это не имеет никакого значения, за исключением того, что он избавляется от своей злобы, которая возникала у него, когда он смотрел на картины других людей, понимаете?

Then he tries to communicate the fact to get somebody else to confront it and I don't know if they think all of the times they've been art critics, but most of them sit there and look awfully strange.

Он просто избавляется от всех этих овертов. Что ж, теперь он пытается не быть таким злобным. И он стремится не допустить, чтобы кто-либо когда-либо критиковал его картины, поскольку он знает, что тогда произойдет. Это его практически убьет.

They're not usually as carping as people think they are. They are actually just kind of stunned and sometimes you'll see their self-defense mechanism spring into full play.

И вот вы приводите его в нормальное состояние, так что теперь он может писать картины, он может выставлять картины, он может их демонстрировать, он чувствует себя нормально в отношении картин, все им довольны как художником и так далее. И его семья им довольна, и он собой доволен, и все идет хорошо, за исключением одного.

You know, they actually attack wildly in any direction but their own inspection.

Он говорит кому-то: «Что ж, я в конце концов состоялся как художник благодаря тому, что я прошел и стер одну жизнь в конце девятнадцатого века, в которой я был критиком в области живописи в "Лондон Таймс"».

Well, this fellow who has straightened himself out as an artist, he tries to tell some people about it and he has a hard time making the grade and he feels very lonely, you see. He feels very lonely being the only man in the world that ever lived before, so he obviously has to become a Scientologist to have any friends.-

И в аудитории наступает мертвая тишина, ужасная тишина. Он затронул область, в отношении которой не может существовать никакого общения. Он не хотел конфронтировать эту область; и мы добились, чтобы он ее сконфронтировал и рассмотрел; ее невозможно было бы сконфронтировать и рассмотреть, если бы ее не существовало; не стоит говорить, что это была делюзия, если все это едва не снесло его глупую голову с плеч.

No, not necessarily that, but he certainly has an excellent example there of the unwillingness to confront. Now actually, if he talked about it enough and talked about it long enough — the trouble is he doesn't talk about it enough. If he talked about it long enough, this fellow who is fighting him, the fellow that he's trying to tell it to, who fights him hardest, would be the first that would pass out.

Затем он пытается сообщить об этом другому человеку, чтобы заставить кого-то еще сконфронтировать это, и я не знаю, думают ли эти люди каждый раз, что они тоже были критиками в области искусства, но в большинстве случаев они при этом сидят и выглядят чертовски странно.

He ought to take that one on as the easiest victory. "Well, don't you think it's reasonable that somebody might have lived before? Where would you think any of those mental image pictures you have come from?"

Как правило, они при этом не становятся столь язвительными, как думают другие. На самом деле их это как бы потрясает, и порой вы можете видеть, как их защитный механизм начинает раскручиваться на полную катушку.

The fellow says, "What pictures?"

Они бросаются в отчаянную атаку, нападая на все, что угодно, но никогда не удосуживаются рассмотреть что-то самостоятельно.

"Oh, the pictures you see just before you go to sleep." "Oh, that one."

Что ж, этот художник, который привел себя в порядок, пытается рассказать обо всем этом другим людям, и ему очень трудно преуспеть в этом, так что он чувствует себя очень одиноким, понимаете? Он чувствует себя очень одиноким, поскольку он единственный человек в мире, который вообще жил раньше, и очевидно, что он должен стать саентологом, чтобы обзавестись друзьями.

Well, however it works out, we get an interplay of willingness to experience and unwillingness to experience. And these two things are complicated by the fact that we are sometimes unwilling to have other people experience things and sometimes force other people to experience things that we can't experience ourselves, we feel.

Нет, это необязательно, но он, определенно, имеет дело с великолепным примером нежелания конфронтировать. Так вот, на самом деле, если бы он говорил об этом достаточно много и достаточно долго... проблема в том, что он не говорит об этом достаточно. Если бы он говорил об этом достаточно долго, то тот парень, который с ним спорит... парень, которому он пытается рассказать об этом, и который спорит с ним сильнее всего, будет первым, кто упадет в обморок.

And whenever we do that, we've really set ourselves up in a beautiful plastic case. We make other people experience things that we ourselves know we should never make anybody experience but know basically that we ourselves couldn't experience.

Этот художник должен заняться таким парнем, поскольку для него это будет самой легкой победой. «Что ж, разве вам не кажется разумным то, что кто-то мог жить раньше? Откуда по-вашему берутся все эти ваши умственные образы-картинки?»

And when we do that, why, then we have a zone or area in our own track that we know we shouldn't experience but which we're actually responsible for because we made somebody else experience it, don't you see?

И парень спрашивает: «Какие картинки?»

That's how all first sergeants go to hell. That's used in a technical sense.

«Ну те картинки, которые вы видите прямо перед тем, как заснуть».

Now there's another operation which has been going on which brings up this whole subject of inventing zones and areas which are inexperienceable. Inventing an area or zone of knowledge which can't under any circumstances ever be experienced because it's a total non-agreed-upon whole cloth fabrication. Man, that's pretty wild, one of these things.

«А, эта».

Somebody invents this whole thing and he says, "It's so big and so forth, and if you ever get in there you'll go mmmm and grrrr and they're terrible and you grraa and oh, don't ever get near — oh woof umph." And there it is. Stay away from that.

Что ж, как бы то ни было, мы получаем взаимодействие двух факторов: с одной стороны, желание испытывать что-то на собственном опыте, а с другой – нежелание испытывать что-то на собственном опыте. И это осложняется тем, что мы порой не хотим позволить другим людям испытывать что-то на собственном опыте, а порой заставляем их испытывать что-то, что мы сами, как нам кажется, не можем испытать.

The only trouble is somebody tries to look at it, decides it doesn't exist and gets skeptical. So this other fellow has to make it worse. And he says, "Well, there's a whole second level that's much more — much worse than the first level. The first level's nothing. Anybody can get . . . The second level..."

И каждый раз, когда мы так поступаем, мы на самом деле заключаем себя в замечательный пластиковый футляр. Мы заставляем других людей испытывать вещи, которые, как мы сами знаем, мы никогда не должны заставлять их испытывать, но мы в сущности знаем, что сами мы не можем их испытать.

I hate to remark upon it, but I think by the time of Dante they had seven hells. Well, it's pretty good. There's all kinds of these things.

И когда мы так поступаем, у нас появляется некая область на нашем собственном траке, которую, как мы знаем, мы не должны испытывать на собственном опыте, но за которую мы на самом деле несем ответственность, поскольку мы заставили кого-то другого испытать это на собственном опыте, понимаете?

Inventions that are inexperienceable and basically, they're inexperienceable because they don't exist. And that's one of the primary causes of inexperience. And if you've too often worked with a nonextant, inexperienceable zone, you might get the idea that no zones are experienceable. And a lot of people do get this idea. They say, "Well, there are no zones experienceable. There just aren't any. You can't experience this universe."

Вот как все первые сержанты попадают в ад. Это высказывание нужно понимать в техническом смысле.

I know one whole group that formed toward the end of the nineteenth century which believes utterly and completely and positively that the physical universe is utterly inexperienceable. You hit them over the head with a club, they say, "Well, can't be." Big bumps rising, you know. Blood spattering all over the place.

Так вот, существовала еще одна практика, в результате которой и появился весь этот предмет, а именно: изобретение зон и областей, которые невозможно испытать на собственном опыте. Изобретение зоны или области знания, которую ни при каких обстоятельствах невозможно испытать на собственном опыте, поскольку она является полнейшей ложью, полнейшей выдумкой, в отношении которой не существует ни малейшего согласия. Бог ты мой, это просто дичайшие вещи.

And they say, "Well, that club is insubstantial matter and doesn't exist." Well, that looks to me that that's carrying it just a little bit too far.

Кто-то придумывает всю эту штуку и говорит: «Это вот такое большое и так далее, и если ты когда-нибудь туда попадешь, с тобой произойдет ммммм и гррр, и они ужасные, и грраа и о, никогда не приближайся к этому... о гав, хм». И вот вам пожалуйста. Держись подальше от этого.

Now it may be true that all things are inexperienceable. That's fine, except you can very readily banish that as a stable datum. There are some things that are experienceable.

Беда лишь в том, что кто-то пытается посмотреть на это, решает, что этого не существует, и начинает относиться к этому скептически. Так что тому первому парню приходится представить все это в еще более ужасном виде. И он говорит: «Что ж, там существует еще и второй уровень, который гораздо... который гораздо ужаснее, чем первый. Первый уровень – это ничто. Кто угодно может попасть... Второй уровень...»

So these things that become inexperienceable by reason of their nonexistence can be all messed up by taking an experienceable thing and saying it is nonextant and therefore inexperienceable.

Мне ужасно не нравится говорить об этом, но я думаю, что к тому времени, когда жил Данте, у них было уже семь кругов ада. Что ж, довольно неплохо. Существуют всевозможные вещи такого рода.

And this nonexistent thing called the physical universe, you rap on it, you can't hear a thing. You kick it, feel nothing. And as for bodies, totally insubstantial. Can't feel anything. Bodies don't exist. They're merely a delusion. Complete delusion. See? (cough, cough, cough) Excuse me. Complete delusion.

Выдумки, которые невозможно испытать на собственном опыте... и по сути, их невозможно испытать на собственном опыте потому, что их не существует. И это одна из основных причин того, что кто-то не испытывает что-то на собственном опыте. И если вам слишком часто приходилось работать с какой-то областью, которой не существует, которую невозможно испытать на собственном опыте, то у вас может появиться такая идея, что ничего невозможно испытать на собственном опыте. И такая идея появляется у многих людей. Они говорят: «Что ж, не существует областей, которые можно было бы испытать на собственном опыте. Таких областей просто не существует. Вы не можете испытать на собственном опыте эту вселенную».

Well, you'd say somebody's up the bend. He's halfway out the spout. You know, bullet tears through him and he stands there looking straight through the hole and he says, "Well, that's a good thing there's a hole there because there's no body there anyway."

Я знаю о целой группе, которая сформировалась ближе к концу девятнадцатого века и представители которой были абсолютно, полностью и совершенно убеждены в том, что физическую вселенную совершенно невозможно испытать на собственном опыте. Вы бьете такого человека дубинкой по голове, а он говорит: «Что ж, это невозможно». У него на голове появляются большие шишки, понимаете? Все вокруг забрызгано кровью.

Well now, if you get the fellow who is saying that to experience being a body, one of the first phenomena you run into is unconsciousness — dope-off, boil-off, anaten, grog and so forth.

А он говорит: «Что ж, эта дубинка нереальна, и ее не существует». Что ж, на мой взгляд, это уже несколько чересчур.

Get him to experience his hand. There's an old gag along this line which is very amusing: is, you get somebody to flop his hands and ask him who's doing it, you know, that sort of thing. And very often because he's been flopping his hands and you ask him who's doing it, he has to notice his hands. You see, that's what the trick is. And he looks at these hands and he — it's the first time he's seen them, you know. It's a great shock to him.

Так вот, быть может, это является правдой, что ничего невозможно испытать на собственном опыте. Хорошо, вот только вы можете запросто продемонстрировать, что это положение не является стабильным данным. Существуют кое-какие вещи, которые вы можете испытать на собственном опыте.

Now there are lots of byroads then that a person could lead to. But I recall one individual, the poor fellow kept chattering about the akasic record. He was a preclear and he just kept talking about the akasic record.

Таким образом, с теми вещами, которые невозможно испытать на собственном опыте из-за того, что их не существует, можно устроить полнейший кавардак, если взять что-то, что можно испытать на собственном опыте, и сказать, что этого не существует, а значит это невозможно испытать на собственном опыте.

And this akasic record was stored someplace and it had an enormous quantity of books in it and everybody's deeds, acts, past, future, present, all knowledge, everything else, was lodged in this akasic record and there was nothing you could do about it because they knew all about it and you couldn't vary the future and you couldn't have any self-determinism in this life because it was all in the akasic record already, wow!

И вот эта несуществующая штука, которая называется физической вселенной, – если вы по ней постучите, то вы ничего не услышите. Вы бьете по ней ногой – и при этом вы ничего не чувствуете. А если говорить о телах – они совершенно нереальны. Вы не можете ничего чувствовать. Тела не существуют. Это всего лишь делюзия. Это чистой воды делюзия. Понимаете? (кашляет) Прошу прощения. Это чистой воды делюзия.

Well, that was obviously a zone of nonexperience, wasn't it?

Что ж, вы скажете, что у кого-то ум зашел за разум. У этого парня наполовину съехала крыша. Понимаете, пуля пробивает его навылет, а он стоит, смотрит сквозь дырку в своем теле и говорит: «Что ж, хорошо, что здесь есть дырка, поскольку там все равно нет никакого тела».

Obviously, he had never been in a library calling itself the akasic record and read everybody's books on the subject.

Так вот, если вы добьетесь, чтобы парень, который все это говорит, испытал на собственном опыте бытие в качестве тела, то одним из первых явлений, с которыми вы при этом столкнетесь, будет бессознательность... одурманенность, выкипание, анатен, упадок сил и так далее.

So I took the only other course of getting him to inspect the akasic record and got him to inspect the akasic record. Now how did I do that? Well, I just inspected the source of the akasic record. I found out who'd told him about the akasic record and then ran a communication or inspection process upon that person. And that was the end of the akasic record.

Добейтесь, чтобы он испытал на собственном опыте свою руку. В связи с этим существует одна старая очень забавная хохма: вы просите человека, чтобы он помахал руками, и спрашиваете его, кто это делает, понимаете, такого рода вещи. И очень часто, когда человек машет руками, а вы спрашиваете его, кто это делает, ему приходится заметить свои руки. Понимаете, вот в чем, заключается эта уловка. Он смотрит на свои руки и... это первый раз, когда он их увидел, понимаете. Для него это сильнейшее потрясение.

Somebody that had great altitude with him had told him all about this and practically beaten his head off with the subject, you see. The second we discharged this communication, the akasic record disappeared. You see?

Таким образом, существует множество дорог, которые проходят в стороне от главной дороги и на которые человек может свернуть. Однако, мне вспоминается один человек; бедняга все твердил о записи акаши.

Now it isn't quite like that in the physical universe. Your teacher told you about the physical universe when you were a child in school. And if you run out the teacher, we still got something there.

Эти записи акаши где-то хранятся, там находится огромное количество книг, поступки всех людей, их действия, прошлое, будущее, настоящее, все знание, все на свете – все это запечатлено в записи акаши, и вы ничего не можете с этим поделать, поскольку им обо всем известно, и вы не можете изменить будущее, вы не можете проявить никакого селф-детерминизма в этой жизни, поскольку все это уже содержится в записи акаши, ого!

We can run out anybody that told us about the physical universe, practically, in modern times. And nothing happens to the physical universe. It's still here. It's still very much here. So it's worth getting familiar with.

Что ж, очевидно, что это была область, которую невозможно испытать на собственном опыте, не так ли?

And you can become familiar with the physical universe and if you became familiar enough with the physical universe, you would probably find out exactly where the physical universe started, ended and where it was going and you would know all there is to know about it.

Очевидно, что этот человек никогда не был в библиотеке, которая называлась бы «Записи акаши», и не прочитал там всех книг об этом предмете.

But you wouldn't know what the nuclear physicist has found out about the physical universe because he's also found out a set of insubstantial data that can't be experienced and he's making awfully sure that nobody can experience it. He's being very careful that nobody ever experiences an atom bomb and lives through one alive.

Так что я предпринял единственное возможное действие, чтобы заставить его рассмотреть записи акаши, и я добился, чтобы он рассмотрел записи акаши. Так вот, как же я этого добился? Что ж, я просто рассмотрел источник записи акаши. Я выяснил, кто рассказал этому человеку о записи акаши, а затем провел ему процесс по общению или рассмотрению. И на этом записи акаши пришел конец.

Now he isn't actually a student of the physical universe. He's a student of the structure of the physical universe, but he's looking inside the back of beyond. He's looking in further, further and he's getting disappearing more and more and more and more and more, and you take most of these fellows and you say, "Look at that wall."

Все это ему рассказал кто-то, кто обладал огромным авторитетом в его глазах, этот человек практически снес ему голову этим предметом, понимаете? И как только мы разрядили это общение, записи акаши исчезли. Понимаете?

And he looks up out of his atom, you know, and he looks and he says, "What wall?" And looks back.

Так вот, в физической вселенной дело обстоит несколько иначе. Когда вы были ребенком и ходили в школу, учитель рассказал вам о физической вселенной. Но если вы пройдете в одитинге учителя и сотрете его, что-то все равно будет существовать.

Now the very use he's putting his information to tells you he must have a very strange idea about the whole thing because out of this, he's making something that nobody can confront: an atomic bomb. He's just making sure nobody can confront this thing. Wow! Pretty interesting when you come to think about it that that much information could be totally devoted in its end product to something nobody dared confront. Good.

Сегодня мы можем пройти в одитинге и стереть практически каждого, кто говорил вам о физической вселенной. Однако с физической вселенной ничего при этом не произойдет. Она по-прежнему будет существовать. Она по-прежнему будет очень даже существовать. Так что она стоит того, чтобы познакомиться с ней поближе. Вы можете познакомиться с физической вселенной, и если вы познакомитесь с ней достаточно хорошо, вы, вероятно, будете в точности знать, где она берет свое начало, где ее конец и куда она движется, вы будете знать о ней все, что только можно о ней знать.

Well, in Scientology you can go about this the other way to, also, and you can inspect the physical universe, nuclear physics or anything else that's inspectable in this line, and you can actually knock kicking the liability of being bombed out of existence. It takes quite a little bit of doing, but you actually can do this.

Но вы не узнаете того, что узнал о физической вселенной физик-ядерщик, поскольку он тоже узнал ряд нереальных данных, которые невозможно испытать на собственном опыте, и он делает все возможное, чтобы никто не смог испытать этого на собственном опыте. Он очень внимательно следит за тем, чтобы никто никогда не смог испытать на собственном опыте атомную бомбу и при этом выжить.

First time I ever realized this could be done, a fellow drove up in front of my house in Arizona, when I was out in Phoenix, Arizona. And we had an organization out there, and we were sitting out in the desert doing all sorts of interesting things.

Так вот, физик-ядерщик на самом деле изучает не физическую вселенную. Он изучает структуру физической вселенной, однако он заглядывает внутрь ее запредельной изнанки. Он заглядывает все глубже и глубже, и он исчезает все больше, больше, больше и больше, и если вы скажете кому-нибудь из этих парней: «Посмотри на эту стену»...

This fellow drove up in front of the house and he just barely got the car into the drive and stopped, you know. And he sat there and he groped out the door, you know, and he groped around. And I saw him out in the front yard. I brought him in. His face was totally burned and his eyelids were swollen almost completely shut. He'd been driving on the road and he'd seen a horizon flash of a bomb test in Nevada. That far away.

То в большинстве случаев он выглянет из своего атома, посмотрит на вас и спросит: «Какую стену?» И снова начнет смотреть туда, куда смотрел раньше.

He'd been looking in that direction at the wrong moment and it had practically fried his face. His eyes had started swelling up, and so forth. He was over closer to Nevada than we were when he saw this.

Так вот, уже то, как он использует всю эту информацию, говорит вам о том, что у него, должно быть, имеется очень странное представление обо всем этом, поскольку он делает из этого то, чего никто не может конфронтировать: он делает атомную бомбу. Он просто делает все возможное, чтобы никто не смог конфронтировать эту штуку. Ого! Это весьма интересно, если об этом задуматься – такой объем информации используется исключительно для того, чтобы в конечном счете создать нечто, чего никто не осмеливается конфронтировать. Хорошо.

And I thought well, well, well, well, well. So all I got him to do was tell me where he saw it and where he was now. And where he saw it and where he was now. And where he saw it and where he was now.

Что ж, в Саентологии вы можете подойти ко всему этому и по-другому, вы можете рассмотреть физическую вселенную, ядерную физику и что угодно еще, что можно рассмотреть в этой области, и вы на самом деле можете устранить опасность того, что на вас сбросят бомбу и вашему существованию будет положен конец. Для этого придется довольно много поработать, но вы действительно можете это сделать.

And his eyes — the swelling went out of his eyes and his eyes got open and his face turned less red and everything was just getting along fine and then he recovered and that was that. Just on that silly process.

Вот как я впервые осознал, что это может быть сделано. К моему дому в Аризоне подъехал один парень – я тогда был в Финиксе, Аризона. У нас там была организация, мы сидели в пустыне и занимались всякими интересными вещами.

Of course, what I was doing was running the engram of having seen it. He himself was holding the effects of this thing in place. Obviously, he must have been because I wasn't processing the atom bomb. I was processing this guy.

Этот парень подъехал к дому и он едва-едва въехал на дорожку и остановил машину, понимаете? Он сидел в этой машине, потом он на ощупь открыл дверцу, понимаете, и начал ощупывать все вокруг себя. Я увидел его во дворе. Я привел его в дом. Его лицо было совершенно обожжено, а веки распухли настолько, что глаза были почти закрыты. Он ехал по дороге и увидел как вспыхнул горизонт, когда взорвалась бомба на испытательном полигоне в штате Невада. Вот насколько далеко это было.

And he was the only one present while we were processing, see, that had anything to do with the bomb. I hadn't seen the bomb. He had.

Он смотрел в ту сторону в неудачный момент и его лицо практически изжарилось. Его глаза начали распухать и все такое. Он был ближе к штату Невада, чем мы, когда увидел это.

So we removed the impact of his having seen a bomb and what did we get? We got a cured face.

Я подумал: «Так, так, так, так, так, так, так». И все, что я сделал, так это попросил его сказать мне, где он это видел, и где он находится сейчас. И опять: где он это видел, и где он находится сейчас. И где он это видел, и где он находится сейчас.

Well, this is very peculiar and quite heartbreaking to a physical scientist of these days. Very upsetting to them because it means that their total effect that nobody is supposed to experience is experienceable.

И его глаза... опухоль сошла с его глаз, он смог открыть их, его лицо становилось все менее и менее красным, все шло просто замечательно и затем все это совсем прошло. Вот и все. Просто в ходе такого вот глупого процесса.

Something to remember, by the way, if anybody gets playful with these things, although we haven't studied the subject with any great exhaustiveness and so on, we could probably take care of some large percentage of the fringe burns rather easily just by Locational Group Processing.

Конечно же, что я делал, так это проходил с ним инграмму того, как он это увидел. Он сам не позволял исчезнуть последствиям того инцидента. Это очевидно, поскольку я не проводил процессинг атомной бомбе. Я проводил процессинг этому парню.

We know we can do that because we've done it. How much more we could do of that would depend on how nonanaten everybody was that we were trying to process and how willing they were to confront the physical universe and how capable they were of sitting in a chair and being processed.

И когда мы проводили этот процессинг, он был единственным из присутствующих, кто имел какое-то отношение к этой бомбе. Я не видел того взрыва. Это он его видел.

You see, this is all different factors that are involved here, but certainly we could get people burned sufficiently serious that without processing they would die. Certainly we can do that because we've done it. All on the basis of experiencing something. Re-experiencing something or seeing pictures of it which they already have and getting the familiarity with the picture and so forth.

Итак, мы устранили воздействие, полученное в результате того, что он видел взрыв бомбы, и что же мы получили? Мы получили вылеченное лицо.

Well, why did they get the picture? Well, they got the picture by resisting the actual experience and sort of printed themselves a picture — is what they really did.

Что ж, это очень любопытно, и это может просто разбить сердце ученому-физику наших дней. Это его сильно расстроит, поскольку это означает вот что: созданное им абсолютное следствие, которое никто не должен быть в состоянии испытать на собственном опыте, можно испытать на собственном опыте.

The willingness to confront is what all this finally boils down to. The willingness to confront. The willingness to confront life. The willingness to confront, participate — participate isn't anywhere near as important as confront, oddly enough, in actual processing tests.

И, кстати, вот что нужно запомнить, если кто-то вздумает поиграть с этими вещами... хотя мы и не изучили этот предмет в полной мере, мы, вероятно, в большинстве случаев можем с легкостью устранить последствия не очень сильных ожогов просто при помощи ориентационного группового процессинга.

That's just as far as technical processing is concerned. Because the individual is here and he is himself — he is not a body — this is another little fact that drops out in your lap.

Мы знаем, что мы можем это делать, поскольку мы уже это делали. Как много мы можем сделать в этом отношении, зависит от того, насколько людям, которым мы проводим процессинг, удастся не приходить в состояние анатена, и насколько они хотят конфронтировать физическую вселенную, и насколько они способны сидеть на стуле и получать процессинг.

By the way, if somebody doubts that, I must remember to you the old, first exteriorization process that demonstrates to somebody with great sweeping and sudden truth that he is not a body.

Понимаете, все это – различные факторы, которые тут присутствуют, но определенно можно сказать вот что: человек может получить настолько серьезный ожог, что без процессинга он умрет. Мы определенно можем с этим справляться, поскольку мы это уже делали. В основе всего этого лежит принцип, в соответствии с которым человек должен испытать что-то на собственном опыте. Повторно испытать что-то на собственном опыте или посмотреть на картинки этого, которые у него уже есть, ознакомиться с этими картинками и так далее.

We don't do it because it gives him the sensation of dying. He'll stay stably separated from a body for anything from fifteen minutes to three days and then he gets an old time when he left a body dead or something like that — he gets that keyed in again — and he feels unhappy and feels like he's just died or something. So we don't do this directly.

Что ж, почему у человека появилась эта картинка? У него появилась эта картинка потому, что он сопротивлялся этому, он стремился не испытывать на собственном опыте чего-то, что действительно произошло; и он как бы отпечатал для себя картинку... вот что он в действительности сделал.

You could do this indirectly. As a matter of fact, it's almost impossible to stop somebody from going out of his head if you've processed him far enough, but the old one I must recall to your attention is: take somebody that's in particularly poor condition that's being very scornful or is being very mean or something like that or is trying to convince you utterly that you are a body or something like that, and just say, "Try not to be three feet back of your head." I must recall that to your attention. Because he finds himself back here promptly. There's his body up there.

Готовность конфронтировать – вот к чему в конечном счете все это сводится. Готовность конфронтировать. Готовность конфронтировать жизнь. Готовность конфронтировать, принимать участие... как ни странно, принимать участие в чем-то гораздо менее важно, чем конфронтировать, что подтверждается тестами, проведенными в ходе процессинга.

"Try not to be three feet back of your head." He's stuck in his head on a reversal and it hits all lower level — very low level — cases and medium level cases that people are trying so hard to stick in their heads that the moment you tell them try not to stick in their heads, they push themselves out. It's kind of weird.

Это если говорить просто о процессинге. Поскольку индивидуум находится здесь, и он является самим собой... он не является телом... это еще один незначительный факт, который появляется в поле вашего зрения.

The fellow's out there in the middle of thin air. What you notice at once, his face changes shape usually, where it works, you see. His face changes shape, color of his skin changes, voice tones change. Maybe he spoke with a stuttering or an accent or something like that before. He now speaks very clearly. He's now thinking very logically. He's not all mixed up in what — he always thought he was thinking with his brain. And he's tried to think with his brain for so long, he's got all mixed up in his brain, you know.

Кстати говоря, на случай если у кого-то возникнут сомнения, я должен напомнить вам один старый процесс – первый процесс, предназначавшийся для экстериоризации, – который внезапно демонстрирует человеку, к которому он применяется, непреложную истину: он не является телом.

He's got this idea, you see, of he's there, and it's not just an idea because it's an observable fact, but he's so unused to experiencing the universe directly — not through a pair of eyes; he's nice and safe, you see — he's so-unused to this that he puts up all kinds of pictures. And he gets all kinds of delusory messes on this thing and he thinks he's in hospitals and all sorts of weird things.

Сейчас мы не используем этот процесс, поскольку из-за него у человека появляется ощущение, что он умирает. Экстериоризировавшись, человек остается отдельно от тела, в стабильном состоянии, где-то от пятнадцати минут до трех дней, а потом ему вспоминается какой-то давний случай, когда он оставил тело, потому что оно умерло, или что-то в этом роде – у него включается этот инцидент, – и он огорчается, он чувствует, как будто он только что умер и тому подобное. Так что мы не работаем с этим напрямую.

And then he goes flip and he goes back in, and you say, 'Well, now are you a body?"

К этому можно подойти обходным путем. В действительности, когда вы проводите кому-либо процессинг достаточно долго, он почти наверняка выйдет из своей головы, и вы не сможете этому помешать. Но старый способ, который я должен вам напомнить, состоит в следующем: возьмите кого-нибудь, кто находится в особенно плохом состоянии, кто относится к вам очень злобно или пренебрежительно, или же пытается убедить вас в том, что вы являетесь только телом, или что-то в этом роде, и просто скажите ему: «Попытайтесь не быть в метре позади своей головы». Я должен напомнить вам об этом способе. Потому что ваш собеседник быстро обнаружит, что он оказался тут, сзади. Вот его тело перед ним.

"Oh, yes, yes, yes. I'm a body."

«Попытайтесь не быть в метре позади своей головы». Он застрял в своей голове за счет обратного потока. И эта команда срабатывает на всех кейсах низкого уровня – очень низкого уровня, – а также кейсах среднего уровня. Эти люди так усердно пытаются быть застрявшими в своих головах, что стоит вам только сказать им не быть застрявшими в своих головах, они выталкивают себя наружу. Это несколько странно.

What you're looking at in such a case is, an individual is unable to experience what he has just experienced.

Вот этот парень там, снаружи, висит в воздухе. Вы сразу заметите, что черты его лица, скорее всего, изменятся, если этот процесс сработал. Его черты лица меняются, цвет кожи меняется, тон голоса меняется. Допустим, раньше он запинался или говорил с акцентом или как-то еще. Сейчас он говорит очень четко. Теперь он мыслит очень логически. Он не смешан полностью с тем... Он всегда считал, что он думает с помощью своего мозга. И он пытался думать с помощью своего мозга в течение такого долгого времени, что полностью смешал себя с мозгом, понимаете?

Sometimes for a whole day he will tell you, "Yes, I am a spirit. By golly, you know. What do you know? I am a spirit. I am outside of the head. And I feel so good, you know, and I'm outside of my head and so forth. And I'm not a body. I always thought I was a hunk of meat. And I'm not a hunk of meat. Gee, this is wonderful."

Он получил эту идею, понимаете, о том, что вот он здесь, и это не просто идея, поскольку это доступный наблюдению факт. Но он совершенно не привык ощущать вселенную напрямую – не через пару глаз; так-то он чувствовал себя в полной безопасности, понимаете?.. Он настолько не привык к этому, что он начинает вытаскивать всевозможные картинки. Он получает всевозможные иллюзорные беспорядочные картинки, он считает, что находится в больнице, и придумывает всевозможные дикие вещи.

And you meet him 48 hours later and he says, "What head?"

А потом он щелк – разворачивается и входит обратно, и вы спрашиваете: «Ну а сейчас вы являетесь телом?»

These are the liabilities of inspecting existence. All sorts of interesting things occur while you're trying to inspect existence.

«О, да, да, да. Я тело».

Of course, if a fellow is in pretty good shape or a little kid or something like that, all you have to say is just "Be three feet back of your head."

Что вы наблюдаете в данном случае – это неспособность индивидуума воспринять тот опыт, который он только что получил.

And he'll say, "Yeah."

Иногда в течение целого дня он будет говорить вам: «Да, я духовное существо. Ей-богу. Ну ничего себе! Я – духовное существо. Я вне своей головы. И это такое приятное ощущение! Я вне свой головы, понимаете, и я не тело. Я всегда считал, что я – кусок мяса. А я вовсе не кусок мяса. Ух ты, это замечательно».

And you're waiting for something to happen. Little kid's liable to say, "But isn't that rather close in?"

А потом вы встречаете его двое СУТОК спустя, и он спрашивает: «Какая голова?»

This thing has been going on for a very, very long time without anybody noticing it. All kinds of oddities exist in life and of course the truest of them are the least confronted of them because they would be the things that you would immediately snipe at if you were trying to make slaves and prisoners out of people. See, they'd be the very things that you wouldn't want them to see clearly.

Такие отрицательные последствия возникают, когда вы пытаетесь рассматривать то, что существует. Когда вы пытаетесь рассматривать то, что существует, возникают всевозможные интересные проявления.

You'd say those things are pretty bad. You know, spirits? Ghosts? You've ever been in a castle? Ghosts coming down, chains. Pretty bad people, ghosts. They screech and take care of your soul. All kinds of odd operations occur around any particular large area of truth because you can only make a slave out of another being by making it impossible, or trying to make it impossible, for him to observe truth.

Конечно, если тот, с кем вы разговариваете, находится в довольно хорошей форме, или если это маленький ребенок, то все, что вам нужно сказать, это просто:

If an individual begins to observe or experience truth, he becomes incapable of being a slave because he can't be hurt. He isn't afraid of life. He's ethical or moral or something like that because he's ethical or moral, not because somebody's going to punish him if he isn't ethical or moral. That's a different rationale.

«Будьте в метре позади своей головы».

Oddly enough, you find that the clearer a person gets, the more ethical - the person is. I haven't robbed a bank in years. You know, piggy banks, of course — mm-hm. Now — decades, centuries.

И он скажет: «Ага».

When you blur out some area of truth on an individual and when you say, "You mustn't inspect that area of truth," then the person becomes that less true. You get the idea? He is that much less a truth because he can't be or experience this area of truth over here, don't you see?

А вы ждете, чтобы что-то произошло. Маленький ребенок, возможно, спросит вас: «Но разве это не слишком близко?»

So then he's sort of backed into that much less truth and then he's that much less truth — some other zone gets obscured and then there's some other zone gets obscured and some other zone gets obscured and another zone gets reinterpreted; and finally he's just all the way backed out of being anything that's even closely resembling truth and he is in a valence. It goes gradually — if he is less and less himself because he himself is truth, less and less and less himself, and gradually he'll become more and more and more somebody else.

Эти явления имели место в течение очень, очень долгого времени, но никто их не замечал. В жизни существуют всевозможные странности, и разумеется, те из них, которые ближе всего к истине, остаются несконфронтированными в наибольшей степени. Ведь если бы вы хотели сделать людей рабами или узниками, вы бы в первую очередь попытались исподтишка напасть именно на эти явления. Это были бы как раз те явления, которые вы бы хотели не дать людям ясно видеть.

But there's nobody else there to be except something he synthesizes. He has to dream up something else to be. And whatever he dreams up that is something else rather than truth to be, to that degree he's a prisoner. Because any person who isn't himself is, of course, to that slight degree, a prisoner. Because he's a prisoner of lies and probably the only thing a man could be prisoner of would be lies.

Вы бы заявили, что все это очень плохо. Понимаете, духи? Привидения? Вы когда-нибудь были в старом замке? Там везде привидения и свисающие цепи. Понимаете, привидения – довольно нехорошие существа. Они издают пронзительные звуки, они берут на себя заботу о вашей душе. Когда существует любая относительно большая область истины, она становится объектом всевозможных странных операций, потому что вы можете превратить другое существо в раба, только если сделаете невозможным для него (или попытаетесь сделать невозможным для него) наблюдение истины.

Look at a prisoner in a prison. There he is in the prison. Well, he's put in the prison because the society tells him he's been a bad boy, so he must not and will not and cannot any longer confront. Get the idea? This is supposed to reform him. Make it impossible for him to confront life in any way. He's supposed to become a better man.

Если же человек начинает наблюдать истину или испытывать ее на опыте, то сделать из него раба становится невозможным, потому что ему невозможно причинить боль. Он не боится жизни. Он этичен или нравственен или что-то в этом роде потому, что он этичен или нравственен, а не потому, что кто-то накажет его, если он не будет этичными или высоконравственным. Им движут другие причины.

And then the statistics tell you that if a man is sent to prison, he again goes to prison and if he goes to prison again, why, then he goes back and goes to prison again, and he goes to prison . . . And it doesn't work patently but they keep doing it. It's obviously the most unworkable sphere of reform there is because crime statistics keep increasing and the numbers of prisoners keep increasing, and so forth, so that's why we should do it. It's obvious.

Как ни странно, вы обнаружите, что чем ближе человек приближается к состоянию клир, тем этичнее он становится. К примеру, я вот уже много лет не грабил банк. Ну, конечно, копилки в виде свинок... Хм-хм. Так вот... Прошли десятилетия, столетия.

Now here's this fellow — here's this fellow in prison. Now how is he in prison? Well, the big problem is, is how in the name of common sense could he ever go to prison? How could he stay in a prison?

Когда вы затуманиваете какую-то область истины у индивидуума и заявляете:

In the first place basically, as a being, he is not a body. Anything he knows or is has no substance connected with it at all. He can go straight through walls -psst. That's a fact Till you've done it a few times, you may not believe it, but it happens to be true.

«Ты не должен рассматривать эту область истины», то пропорционально этому он сам теряет часть своей истинности. Вы понимаете? Он сам теряет часть своей истинности пропорционально той области, которую он потерял, потому что теперь он не может быть этой областью или испытывать ее на опыте, вы понимаете?

How do you get anybody in prison? How do you get him to stay there? Boy, that's a tough problem. Completely aside from why should you ever put anybody in prison is the problem of how is it possible. Well, it's only possible by stripping the truth away from the man until he no longer knows the truth.

Итак, он как бы отодвигается в область меньшей истины, и когда он сам становится этой меньшей истиной, еще какая-то область становится затуманенной, а потом еще одна область, и еще одна область, и еще одна область становится иначе интерпретированной; и в конце концов он отходит очень далеко от всего, что хотя бы отдаленно напоминало бы истину, и он оказывается в каком-то вэйлансе. Это происходит постепенно. Он становится все меньше и меньше собой (ведь он сам является истиной), он становится все меньше, меньше и меньше собой, и постепенно он начнет становиться кем-то другим, все больше и больше другим.

And the basic thing about criminals is, they cannot tell right from wrong. Now, they say that's a definition of insanity, but it's not. It's a definition of criminality because if a man could tell right from wrong, he would probably do the right things. But when he no longer can tell right from wrong, he does the wrong things.

Но не существует никого другого, кем бы он мог быть, – никого, кроме того, кого он сам создаст искусственно. Он должен придумать кого-то, кем он мог бы быть. И в той степени, в которой он придумывает некую неистину, чтобы ею быть, – в этой степени он становится узником. Ведь любой человек, который не является самим собой, конечно же, в небольшой степени является узником. Он является узником лжи, и вероятно, единственная вещь, узником которой человек может стать, – это ложь.

I found out much to my surprise the other day why kleptomaniacs existed and it was terribly simple as a mechanism. A kleptomaniac cannot observe property. So he never knows whose it is. He's unable to differentiate in the ownership of property. He doesn't know who it belongs to or whose name is on it or whose it is or anything else.

Давайте посмотрим на узника, заключенного в тюрьму. Вот он сидит за решеткой. Что же, его посадили за решетку, поскольку общество заявляет ему, что он был непослушным мальчиком, и следовательно он не должен, не может и не будет больше конфронтировать. Вы поняли идею? Благодаря этому он должен перевоспитаться. Ему не дают конфронтировать жизнь каким-либо образом. Он должен стать более порядочным человеком.

So of course, he sees a piece of property, he just picks it up and takes it away.

И статистические данные скажут вам, что если человек попал в тюрьму, он попадет в тюрьму снова, а если он попадет в тюрьму снова, то после того как его выпустят, он попадет в тюрьму снова, и он попадет в тюрьму... Это явно не дает результатов, но общество продолжает делать это. Очевидно, что это является самой неэффективной системой перевоспитания, потому что количество преступлений продолжает увеличиваться и количество заключенных продолжает увеличиваться, именно поэтому мы и должны продолжать делать все это. Это очевидно.

Of course, actually, he doesn't do it at all. It kind of leaps into his hand. They're actually always telling judges this, you know, but judges never believe them.

И вот этот человек... вот этот человек сидит в тюрьме. Почему он сидит в тюрьме? Вот в чем ключевая проблема: как, во имя здравого смысла, он вообще может быть в тюрьме? Как он может оставаться в тюрьме?

"Well, Your Honor, it just was there and the next thing you know, it was in my pocket."

Прежде всего, он как существо не является телом. Все, что он знает, и все, чем он является, не связано ни с какой материей. Он может проходить прямиком сквозь стены – псссст. Это факт. Пока вы не проделаете это пару раз, вы можете в это не верить, но это на самом деле так.

"Yeah."

Как вы заключаете человека в тюрьму? Как вы добиваетесь того, чтобы он оставался там? Это еще та проблема. Не говоря уж о том, зачем вообще помещать кого-то в тюрьму, у вас есть еще и проблема того, как этого добиться. Что же, этого можно добиться, если отнимать у человека истину до тех пор, пока он не перестанет знать истину.

Nobody believes them. Yet that's actually from their viewpoint what happened. They can't determine or control property. They can't handle MEST. So naturally, I don't think it's the law at all that builds the prisons. Couldn't be. The fellow can't differentiate what property is and can't tell what MEST is and can't go through MEST and hasn't anything to do with it — now, no material object has anything but menace to it as far as he's concerned, so naturally, you put him in the middle of four walls and he's going to stay there.

И самое основное, что можно сказать о преступниках, состоит в том, что они не могут отличать правильное от неправильного. Утверждается, что таково определение безумия, но на самом деле это не так. Это определение преступности. Ведь если бы человек мог отличать правильное от неправильного, он, скорее всего, совершал бы правильные поступки. Но когда он теряет способность отличать правильное от неправильного, он начинает совершать неправильные поступки.

Oddly enough, if you leave him there for awhile, you can even open the door and he won't even walk out. That's a fact. I imagine if you went out to Wormwood Scrubs and left all the cell doors and everything else open, there'd be a certain percentage of prisoners that'd never walk out of the place.

К своему большому удивлению, несколько дней назад я обнаружил причину клептомании. Оказалось, что это очень простой механизм. Человек, страдающий клептоманией, не в состоянии наблюдать, кому принадлежит имущество. Так что он никогда не знает, кому оно принадлежит. Он неспособен видеть различия в том, что касается собственности на имущество. Он не знает, кому оно принадлежит, чьим именем оно помечено, чье оно – не знает ничего такого.

They'd probably have a sit-down strike or start screaming because nobody was serving them food or something like this.

Так что, конечно, когда он видит какую-то вещь, он просто берет ее и уносит.

No telling what would happen, but what would happen to sane men in that position or sensible men in that position is not what happens to criminals.

Конечно, в действительности это делает вовсе не он. Вещь просто как бы прыгает ему в руку. На самом деле такие люди всегда так и говорят судьям, но судьи никогда им не верят.

A criminal has lost his ability to differentiate. He can't tell anything from anything. He has a total confusion about property. He doesn't know who he is. It's pathetic. But the only way he can become a criminal is by ceasing to be himself.

• Понимаете, ваша честь, она просто лежала там, и в следующее мгновение она просто оказалась у меня в кармане.

He becomes a criminal valence which does this and does that and there is nothing you can do about it. He is no longer himself. Truth is not in him. And he is no longer in any way truth. All because of what?

He himself locked out various zones and said he couldn't confront them anymore. He said there were areas of truth that he mustn't look at anymore. And saying these are things he mustn't confront anymore, he just moved back into lies, lies, lies, lies, lies and eventually was in a total fabric, a total labyrinth of lies and naturally was a total prisoner.

Никто им не верит. Но в действительности, с их точки зрения, именно так все и происходит. Они не могут контролировать имущество, быть причиной над ним. Они не могут управлять МЭСТ. И естественно, я думаю, что вовсе не правоохранительные органы возводят тюрьмы. Такого не может быть. Этот парень неспособен видеть различия в том, что касается собственности, он неспособен понимать МЭСТ, он неспособен проходить через МЭСТ и никак не связан с МЭСТ – все материальные объекты несут в себе не что иное, как угрозу, насколько он видит. И естественно, когда вы помещаете его между четырех стен, он там и остается.

Now how would you get out of a prison if you were in one? I'm afraid you'd just do it by confronting. Everybody to some slight degree is a prisoner. He is a prisoner only to that degree that he is unwilling to confront an area. An actual physical area. Or an actual area of truth. He's a prisoner.

Как ни странно, если вы подержите его там в течение некоторого времени, вы сможете открыть дверь – и он даже не выйдет наружу. Это факт. Я полагаю, что если вы пойдете в «Вормвуд скрабс» и распахнете двери всех камер и все остальные двери, часть заключенных так и не покинет тюрьму.

Man is having trouble with finance? Obviously, is unwilling to confront money. If a man is having trouble with marriage, there's some part of marriage that he can't confront. And where he can't confront things, then he mocks up and creates some artificial structure which has no basis in truth at all and confronts that instead.-

Вероятно, они устроят сидячую забастовку или начнут кричать, потому что никто не приносит им еду или что-то в этом роде.

You want to set men free or if you want men to be free or you yourself want to be freer than you are, all you have to do is find out what you're willing to confront and what you're unwilling to confront. Basically, run long enough, oh, that would free a man of almost anything. It would permit him to find out almost anything. It would be a very informative process. But it's a long process, it's a long process.

Невозможно предсказать, что именно произойдет. Но то, что сделали бы душевно здоровые или разумные люди, если бы они оказались в этой ситуации, – это не то, что сделают преступники.

The only reason it's a long process is because at first when he runs it, he is running it as somebody else, not himself. And when you ask him "What are you willing to confront?" he says, "What am I, Joe, in the valence of Mother, willing to confront?"

Преступник потерял способность видеть различия. Он не может отличить одно от другого – что бы это ни было. У него полное замешательство по поводу имущества. Он сам не знает, кто он. Это жалкое состояние. Но единственный способ, которым человек может стать преступником, – это перестать быть самим собой.

Takes him a long time to get back to a point where he can confront Mother, don't you see?

Он попадает в вэйланс преступника, который делает то и это, и это состояние невозможно исправить. Он больше не является самим собой. Истина не в нем. И он больше не является истиной ни в какой степени. А все это почему?

Now there are various other factors which enter into this. You could ask him, "What have you got yourself confused with?" Not a good route. Not a good process, but it certainly drives the point home. Because he's got himself confused with everything that is unable to confront. He's preventing himself from confronting by being things that can't confront.

Потому, что он сам перекрыл себе доступ в различные области и заявил, что больше не может их конфронтировать. Он заявил, что есть области истины, на которые ему больше нельзя смотреть. И заявив, что все это ему больше нельзя конфронтировать, он просто ушел в область лжи, лжи, лжи, лжи, лжи, и в конце концов он оказался в совершенном переплетении лжи, полном лабиринте лжи, и конечно же, он полностью стал узником.

All sorts of oddities occur. That isn't a whole answer to existence because there's another factor that enters in along this line, and that is the fact that man is basically good and tries to help his fellow men. And valences come into being, actually, when he fails to do so and considers himself bad. But that's beside the point.

И как же вам выбраться из тюрьмы, если вы в нее попали? Я боюсь, что способ сделать это заключается просто в том, чтобы конфронтировать. Каждый из нас в какой-то степени является узником. Он является узником только в той степени, в которой он не хочет конфронтировать какую-либо область. Это может быть какая-то действительная область в физической вселенной. Или действительная область истины. А он является узником.

The point is that he's trying to inspect life for somebody else, not himself.

У человека трудности с финансами? Очевидно, он не хочет конфронтировать деньги. Если у человека трудности в супружеской жизни, значит, есть какая-то часть супружеской жизни, которую он не может конфронтировать. И когда он не может конфронтировать что-либо, он мокапит и создает некую искусственную структуру, которая никак не основана на истине, и он конфронтирует ее вместо истины.

Of course, even if he did that long enough, he'd eventually wind up inspecting life for himself. But this is where we get the zones of familiarity and this is where we get life and this is where we get communication, and so forth.

Если вы хотите сделать человека свободным, или если вы хотите, чтобы человек был свободным, или если вы сами хотите стать более свободным, все, что вам нужно сделать, – это выяснить, что вы готовы конфронтировать и что вы не готовы конфронтировать. По сути, если проводить этот процесс достаточно долго, о, это сделает человека свободным практически от чего угодно. Это позволит ему выяснить практически что угодно. Этот процесс будет очень информативным. Но это длинный процесс... длинный процесс.

And it comes down to the original thesis of Scientology is that that you familiarize yourself with, you can recognize the truth or untruth of. And it's a direct process which does this and it's not a very difficult one to run.

Единственная причина того, что этот процесс длинный, состоит в том, что когда человек только начинает его проходить, он проходит его в качестве кого-то другого, а не самого себя. И когда вы задаете ему вопрос: «Что вы готовы конфронтировать?», он говорит себе так: «Что я, Джо, в вэйлансе мамы, готов конфронтировать?»

It's a very odd thing to find that most preclears when they come in to be processed are being processed so they will not have to confront something.

Он не скоро добирается до той точки, в которой он смог бы конфронтировать маму, понимаете?

And of course, one of the first things that breaks down under processing is their unwillingness to confront. So they're amongst the first to recognize this. Say, well, they didn't want to confront life, so that's why they're here.

С этим связаны и другие факторы. Вы могли бы задать ему вопрос: «С чем вы себя спутали?» Это не будет успешным маршрутом. Это не будет хорошим процессом, но это, безусловно, доносит до него идею. Ведь он спутал себя со всем тем, что он не способен конфронтировать. Он не дает себе конфронтировать за счет того, что сам является теми вещами, которые не могут конфронтировать.

Then of course, there's a lot further to go on something. There's a lot further to go on a case.

Происходят всевозможные странные вещи. Этот механизм не является единственным ответом на все загадки существования, потому что здесь вступает в действие еще и другой фактор, и он состоит в том, что человек в основе своей хороший и он пытается помогать другим людям. И вэйлансы, в действительности, появляются на свет, когда ему не удается помочь людям, и он считает себя плохим. Но сейчас речь не об этом.

But existence is basically composed of a very few truths onto which have hung a great many artificialities and which man has adorned with enormous numbers of lies. And man is prisoner of his own shadows.

Речь о том, что он пытается рассматривать жизнь в качестве кого-то другого, а не себя самого.

Now one of the things you can do with man is to get him to look up and find out that he can look through the shadows and look at the shadows and find out what they are.

Конечно же, если бы он делал даже это достаточно долго, он в конце концов рассмотрел бы жизнь в качестве себя самого. Но именно благодаря этому мы имеем различные степени ознакомленности, и мы имеем жизнь, общение и так далее.

Now, in Scientology we think it's a good thing to get man to do this and that itself might be a novel and individual view. However, we hold on to it. And it's a peculiarly individual view that man deserves to be helped and that man can help himself and that life is worth living. And even though that's a very peculiar set of rules to go by in this year of 1960, we nevertheless go by them.

Все это сводится к исходному положению Саентологии – положению о том, что когда вы ознакамливаетесь с чем-либо, вы можете распознать истинность или ложность этого. Процесс, который позволяет это делать, выполняется непосредственно с объектами, и его не очень трудно проводить.

I want to thank you very much for being here tonight. I consider it quite a compliment in view of the fact that I haven't had any practice lecturing and I forgot all my notes and didn't have anything to say. I want to thank you very much for coming here.

Очень странно, что большинство преклиров, когда они приходят на процессинг, получают процессинг, чтобы им не нужно было конфронтировать то или се.

Good night.

И конечно же, одна из тех вещей, которые исчезают во время процессинга в первую очередь, это нежелание преклира конфронтировать. И одним из первых это понимает сам преклир. Надо же, что ж, он не хотел конфронтировать жизнь, именно поэтому он и пришел сюда.

Затем, конечно же, есть еще много чего, с чем необходимо поработать. Есть еще много чего, с чем необходимо поработать в том или ином кейсе.

Но существование, в сущности, состоит из очень небольшого количества истин, на которые было нацеплено много всяких искусственных вещей, и которые человек украсил огромным количеством лжи. И человек является узником своих собственных теней.

Вот одна из вещей, которые вы можете сделать с человеком: вы можете добиться, чтобы он посмотрел и понял, что он может видеть сквозь эти тени, вы можете добиться, чтобы он посмотрел на эти тени и понял, что они собой представляют.

Так вот, в Саентологии мы считаем, что было бы хорошо заставить человека сделать это, и это само по себе, возможно, является новой и уникальной точкой зрения. Однако мы придерживаемся этой точки зрения. И это является совершенно уникальной точкой зрения, что человек заслуживает помощи, и что человек может помочь себе, и что жизнь стоит того, чтобы жить. И хотя это весьма уникальный ряд правил для 1960 года, мы все же следуем этим правилам.

Я хочу поблагодарить вас от всей души за то, что вы сегодня пришли сюда. Я расцениваю это как замечательный комплимент, учитывая, что я не практиковался в чтении лекций и к тому же забыл все свои записи и мне было не о чем говорить. Я хочу поблагодарить вас от всей души за то, что вы сегодня сюда пришли.

До свидания.