Thank you. Thank you.

Okay. Today I did want to take up, then — if you’ve asked me to, I will — I did want to take up CCH and some of the various aspects of it.

Well, now, there’s practically nothing you don’t know already about this. The sober truth of the matter is, you do know all there is to know about this. Otherwise, I couldn’t tell you a thing about it at all.

And the game here has been trying to find out what postulates you’ve made to get you in this much trouble.

Хорошо. Сегодня я действительно хотел рассмотреть, — раз вы попросили меня, я это сделаю, — я действительно хотел рассмотреть КОО и некоторые их различные аспекты.

You’ve sure been busy!

Так вот, нет практически ничего, что вам не было бы уже известно об этом. Это сущая правда, вы действительно знаете всё, что можно об этом знать. В противном случае я вообще ничего не смог бы вам об этом рассказать.

Very few people will recognize the actual constitution organization — of Scientology as being based entirely upon what life made up its mind to be. Somebody comes along and speaks to me about “my theories.” Ha! It’s always somebody who isn’t taking very much ownership of their own.

И игра здесь состояла в том, чтобы попытаться выяснить, какие постулаты вы сделали, чтобы создать себе столько неприятностей.

My theories: I’m glad I’ve added very few of my theories to this. There were enough there already. Because, you remember, I had a little experience in the field of fiction writing. And if I really wanted to add some theories onto this, we could get fancy!

Вы, несомненно, потрудились!

Yes, sir. Yes, sir. It’s quite remarkable, though, that only — those people who speak about “my theories,” you know, to me, they say to me, “Well, Ron, your theories about this and that . . .” you get them in a processing session, and they don’t move, you know? They’re not right up there on top right away and so on.

Очень немногие люди осознают, что в основе подлинного строения, подлинной организации Саентологии лежит лишь то, чем жизнь сама решила быть. Кто-нибудь приходит и говорит со мной о «моих теориях». Ха! Это всегда кто-то, кто не очень-то владеет тем, что ему принадлежит. Мои теории.

Well, what coincidence is there here? What coordination is there between these two things? Well, one is that if an individual has assigned proper ownership to postulates, proper ownership to existence and to creations in existence, they are relatively weakened. They are not fixed concrete.

Я рад, что добавил к этому очень немного своих теорий. Их там уже было предостаточно. Потому что, вы помните, у меня был небольшой опыт в области художественной литературы. И если бы я действительно хотел добавить к этому немного теорий, мы могли бы нафантазировать.

The way you want to get something to be fixed concrete is very simple. I’ll just give you a little example of this. You want me to give you an example?

Вполне. Вполне. Однако это весьма примечательно, что те люди, которые говорят мне о «моих теориях», знаете; они говорят мне: «Что ж, Рон, твои теории о том-то и том-то», — вы берёте их в сессию одитинга, и они не движутся, понимаете? Они не добиваются успеха вот так сразу.

Audience: Yes. Sure.

Что это за совпадение? Как связаны между собой эти две вещи? Что ж, первое — это если человек приписал постулаты правильному владельцу, приписал существующие творения и само существование правильному владельцу, тогда всё это относительно ослаблено. Это не застывший цемент.

All right. Take that curtain there. Now, let’s get the idea that John McCormick owns that curtain entirely. He is the sole proprietor. Can you look at it and get that idea? Hm?

Способ, с помощью которого можно превратить что-нибудь в застывший цемент, очень прост. Я сейчас приведу вам небольшой пример. Хотите, чтобы я привел вам пример?

Well now, look at it and get that idea more thoroughly. Get a conviction that this is the case. Now sort of wonder what it’s doing up here, since he owns it entirely.

Хорошо. Возьмём вон ту штору. Теперь давайте представим, что эта штора целиком принадлежит Джону Мак-Кормику. Он единственный владелец. Можете посмотреть на неё и представить себе это? Хм?

Well, by now that curtain ought to either look more solid or rather peculiar. All right. Now get the more proper idea that that curtain is simply part of the physical universe. Now, get what your earlier conviction was, that it’s the property of the Shoreham Hotel.

Что ж, теперь посмотрите на неё и представьте себе это более основательно. Пусть у вас появится убеждение, что это так. Теперь слегка удивитесь, что это она здесь делает, раз она целиком принадлежит ему.

Audience: Mm. Mm-hm. Yeah.

Что ж, к этому моменту штора должна выглядеть либо более плотной, либо довольно необычной. Хорошо. Теперь представьте себе, и это более верно, что эта штора — просто часть физической вселенной.

All right. Now get the idea that you own it exclusively. You’re the only person that owns it, the sole proprietor and nobody else can have any use of it. It’s right there.Okay, now answer this. Is there any differences to the appearance of the curtain as you do those things?

А теперь верните ваше более раннее убеждение, что это собственность отеля «Шорхэм».

Audience: Yes. Yes.

Хорошо. А теперь представьте себе, что вы владеете ею безраздельно. Вы единственный человек, который ею владеет, единственный обладатель, и никто больше вообще не может ею воспользоваться. Вот она.

Do you have any difference of concept concerning the texture or solidity of the curtain? Audience: Yes.

Хорошо, теперь ответьте на такой вопрос. Появляются ли какие-нибудь изменения в том, как эта штора выглядит, по мере того как вы делаете всё это?

Well, the truth of the matter is, you can take an engram that you yourself made with your own little theta paws — shaped it up, grooved it, put in all the bad perceptions — and you could say “Mother did that!” The engram come — clunk!

Появляется ли какое-нибудь изменение в вашем представлении о фактуре или плотности этой шторы?

You say, “Well, maybe that’s not the right answer to it. Father had a hand in it, too.” Clunk!

Что ж, истина заключается в том, что вы можете взять инграмму, которую вы сделали сами, своими маленькими тэта-лапками — придали ей форму, поставили на место, сложили в неё все плохие восприятия — и вы можете сказать: «Это мама сделала!» И тут инграмма — бумс!

Then we say, “It was really made by this universe and they’re all against me,” see? Then you can dramatize it, see?

Вы говорите: «Ну, может быть, это неправильный ответ. Папа тоже приложил к этому руку». Бумс!

Ownership. Unless one assigns the proper ownership to energy, masses, thoughts, postulates, and so on — proper cause, in other words — he gets at the wrong end of the communication line.

Затем мы говорим: «На самом деле она была сделана этой вселенной, и все они против меня», — видите? Затем вы можете её драматизировать, понятно?

Unless he says, to some degree, the truth concerning the proprietor or the creator, unless he says this with some accuracy, why, he gets a very great deal of solidity, which he can then do very little with.

Владение. Если человек не приписывает энергию, массы, мысли, постулаты и так далее правильному владельцу — другими словами, не устанавливает правильную причину, — он оказывается не на том конце коммуникационной линии.

By assigning improper ownership to things, one then gets a continuation or perpetuation of the item or object. And the reason one does it is called havingness. This is one of the minor tricks that a thetan pulls in order to continue to have something to have, which he can’t duplicate, so it’ll give him trouble.

Если он не говорит, до некоторой степени, правду относительно собственника или создателя, если он не говорит это с некоторой степенью точности, он получает очень много плотности, с которой он затем мало что может сделать.

If you continued to blame Henry Ford for your automobile or for the numbers of automobiles on the highways, actually automobiles would get thinner to you. So it’s better to blame the police, or somebody, see? And then automobiles get thicker.

Приписывая что-то неправильному владельцу, вы затем получаете продолжение или увековечение данного предмета или объекта. А причина, по которой вы это делаете, называется «обладание». Это один из тех мелких трюков, к которому тэтан прибегает, чтобы продолжать иметь что-то, что можно иметь, что-то, что он не может воспроизвести, — и поэтому оно будет создавать ему трудности.

To give you an idea of this: You say, “This is my body. I have this body, and I am the one who has this body and I am the sole proprietor of this body. I created this body. I am this body” — all kinds of nonsense of this character, you see and never give the family a break or the genetic line a hat tip, see? One day you’re in an auditing session and somebody says, “Be three feet back of your head” — they don’t do that anymore, but you just get there. It’s different.

Если бы вы продолжали возлагать ответственность на Генри Форда за ваш автомобиль или за множество автомобилей на дорогах, то автомобили, в самом деле, стали бы менее плотными для вас. Так что лучше возлагать ответственность на полицию или кого-нибудь ещё, понимаете? И тогда автомобили становятся более плотными.

You are in an auditing session, and the time comes when you should exteriorize, take a broader look at things. Concrete. Heavy. Mass. Can’t get out of it. The body is thick, heavy, solid, merely because you put into action this favorite trick of yours: To make solids it’s only necessary to misown.

Я вам поясню это. Вы говорите: «Это мое тело. У меня есть это тело, и я тот, кто имеет это тело, и я единственный собственник этого тела. Я создал это тело. Я и есть это тело», — всевозможную чепуху такого рода, видите — и не оставляете никаких шансов семье и ни во что не ставите генетическую линию, понимаете? Однажды вы находитесь в сессии одитинга, и кто-нибудь говорит: «Будьте в метре позади своей головы» — этого больше не делают, но вы просто туда попадаете. Это другая ситуация.

Of course, from the beginning it wasn’t your body. It isn’t your body. Couple of people in the audience just at that moment said, “Zzzth! I’ve been found out!” They did, didn’t they?

Вы в сессии одитинга, и приходит время, когда вы должны экстериоризироваться и шире посмотреть на вещи. Цемент. Тяжело. Масса. Не можете оттуда выбраться. Тело плотное, тяжёлое, твёрдое, всего лишь потому, что вы задействовали этот ваш любимый трюк: чтобы получить плотные объекты, нужно лишь приписать их неправильному владельцу. Конечно, это тело не было вашим с самого начала. Это не ваше тело. Пара человек в аудитории прямо в этот момент сказали: «Ы-ы-ы! Меня разоблачили!» Они сказали это, так ведь?

An interesting factor here: If you assign exactly proper ownership to the body and insist on it and think that way, hard, fast and thoroughly, the body has a tendency to get rather thin, rather flimsy. The liability of knowing the truth could be a loss of havingness, unless the person has recovered from his obsession to have solids and possessions.

Здесь есть интересный фактор. Если вы приписываете тело его настоящему владельцу, если вы делаете это точно и настаиваете на этом, и думаете таким образом, твёрдо, стойко и основательно, то у тела появляется тенденция становиться довольно неплотным, довольно хлипким. Недостатком того, что человек знает правду, может быть потеря обладания, если только этот человек не исцелился от своего навязчивого желания иметь плотные объекты, желания иметь собственность.

If a person has a great deal of obsessiveness about solids, or if he has gone on the inversion, if he has dropped down a few scales and he no longer can have anything, somebody comes along and they hand him a ten-dollar bill and he’ll say, “Oh, I couldn’t have that. Couldn’t have that.”

Если у человека есть сильные навязчивые состояния в отношении плотных объектов или если он впал в инверсию, если он съехал вниз по нескольким шкалам и больше ничего не может иметь, кто-нибудь приходит и даёт ему десятидолларовую купюру, а он говорит: «О, я не могу это иметь. Не могу это иметь».

A chap right here in the audience — a very fine fellow, to whom the London HASI owes a great deal — I am going to tell this story on him. He was out to dinner with a couple of London Scientologists. And he had been associating with the general public a lot and he had been playing this gag on the general public: He had been taking out a five-pound note, putting it down in front of them, and say, “That’s yours.”

Прямо здесь, в аудитории, есть один парень — замечательный парень, которому лондонская МАСХ обязана очень многим, — я расскажу о нём историю. Он обедал с парой лондонских саентологов, — а он много общался с обычными людьми и разыгрывал с ними эту хохму. Он вынимал пятифунтовую купюру, клал её перед кем-то из них и говорил: «Это ваше».

So the general public, people out of it, would immediately say, “Oh. Mine? What for? You know. It’s not mine. I mean, what are you giving me that for? I . . .”

Ну, и обычная публика, люди из обычной публики сразу же говорили: «О, моё? За что? Знаете ли, это не моё. Я имею в виду, за что вы мне это даёте? Я... »

So, he had these two Scientologists out to dinner, part of the London HASI, and he took two five-pound notes and he laid one down in front of each one and he says, “Those are yours.” And they picked them up and put them in their pockets.

Итак, он обедал с этими двумя саентологами, членами лондонской МАСХ, и он взял две пятифунтовые купюры, положил по одной перед каждым и говорит: «Это ваше». А они взяли их и положили себе в карман.

You see, these people had gotten over the idea that they couldn’t have money.

Вы понимаете, эти люди преодолели инверсию, что они... идею, что они не могут иметь деньги.

Well now, just above that you get over the idea that you have to have money. But money is a game, and it’s barter and it makes carrying eggs around in your pockets unnecessary. And as a result, the whole society apparently moves and exchanges, and goods and havingnesses change position and place and so on. There’s some sort of reward, it’s a method of approval, and all that sort of thing. So people tend to hang on to this.

Что ж, чуть выше этого вы преодолеваете идею, что вы обязаны иметь деньги. Но деньги — это игра, и это товар для обмена, и это избавляет вас от необходимости носить с собой картошку в карманах. И в результате всё общество явно находится в движении и обменивается, товары и обладания меняют положение и место и так далее. Существует нечто вроде вознаграждения, это метод поощрения и всё такое. Поэтому люди склонны держаться за это.

But they can get up to a point where they don’t have to have it and still use it. There are a lot of Scientologists in that position, who used to be in the position of — give them a dime: “Oh-ho-ho you. What are you giving me that for? I mean, I couldn’t have that!” That’s for true.

Но они могут подняться до такого уровня, где они не будут испытывать необходимости иметь деньги, но по-прежнему будут их использовать. Множество саентологов находится в этом состоянии... они были в таком состоянии, когда, дай им десять центов, и они: «Ох-хо-хо. За что вы мне это даёте? Я имею в виду, я не могу это иметь!» Это в самом деле так.

I am telling tales out of school, but they were running one of the people on staff on money one day, and they had him waste money and waste money and waste money and do other things in order to improve his havingness and his ability to possess money. And they got him up to where he could have a nickel.

Я раскрываю секрет, но однажды одному из штатных сотрудников проводили процессинг по деньгам и его заставляли растрачивать деньги, и растрачивать деньги, и растрачивать деньги, и делать другие вещи, чтобы повысить его обладание и его способность владеть деньгами. И они подняли его до такого состояния, когда он мог иметь пятак.

It was very funny how a state of mind influences possessions such as money. Very, very, very remarkable. They’re tremendous, I mean, an individual who can’t have money seems in some fashion to reach over an invisible hand and unmock and sweep away any source of money. He just gets rid of it. He just won’t let the money come anywhere near him.

Было очень забавно, как состояние ума влияет на имущество, такое, как деньги. Очень и очень примечательно. Это потрясающе — то есть кажется, что человек, который не может иметь деньги, как бы протягивает невидимую руку и разрушает и сметает с пути любой источник денег. Он просто избавляется от них. Он просто не позволяет деньгам и близко подходить к нему.

Nobody ever walks up out of a quiz show and says, “Well, here’s the sixty-four thousand dollars for missing the question.” They’re going to start running a quiz show on that basis after a while, you see? Going to have to do that because havingness on money is getting so poor they now have an inflation. People won’t take the stuff, and it keeps piling up in the streets.

Никто никогда не выходит на телевикторине и не говорит: «Что ж, вот здесь шестьдесят четыре тысячи долларов за то, что вы не ответили на вопрос». Через некоторое время викторины начнут проводиться именно таким образом, понимаете? Им придётся делать это, потому что обладание в отношении денег становится таким ничтожным, что сейчас у нас инфляция. Люди не берут деньги, и они скапливаются кучами на улицах.

No kidding. A society could get into that condition. Make sure that your havingness on money at that time isn’t so obsessive that you keep putting it in wheelbarrows and carrying it around with you when it won’t buy anything. Many people do that. Every once in a while they . . .

Кроме шуток. Общество может дойти до такого состояния. Позаботьтесь, чтобы ваше обладание в отношении денег к тому времени не было настолько навязчивым, что вы стали бы складывать и складывать деньги в тачку и возить их с собой, в то время как на них нельзя будет ничего купить.

It’s always an old building, and it’s always on Park Avenue in New York, and it’s always a brother and a sister, and they starve to death in this old building, and then the police come in to remove the cadavers (the corpse delicious) and they dig into the mop boards or something of the sort, and they find out that they had $150,000 in cool coin. And yet they couldn’t buy anything with it. Well, that’s in a very obsessive condition.

Многие люди так делают. Время от времени они... Это всегда происходит в старом здании, и оно всегда находится на Парк-Авеню в Нью-Йорке, и это всегда брат и сестра, и они умирают от голода в этом старом здании, а затем приходит полиция, чтобы трупы убрать и в землю закопать...

These various conditions just vary from one to the other rather easily. Well, this is simply a subject of havingness — of havingness. And people put ownership vias in order to increase the perpetuity, the survival value and continuity of money. And if you put enough vias into the line so that nobody can tell who made the stuff, why, the money tends to perpetuate. And if there’s no vias in the line, why, it doesn’t.

И полиция лезет под плинтусы или куда-нибудь ещё и обнаруживает, что у них было 150 тысяч долларов звонкой монетой. И тем не менее они не могли ничего на них купить. Что ж, у них было весьма навязчивое состояние.

Truth of the matter is with money, is somebody runs something through a printing press and gives it to somebody, tells him he can spend it. I mean, that’s all there is to money. Rather simple.

Эти различные состояния просто сменяют друг друга довольно легко. Что ж, это просто предмет обладания, обладания. И люди устанавливают промежуточные точки владения, чтобы в большей степени увековечить, чтобы увеличить выживательную ценность и продолжительность существования денег. И если вы установите на линии достаточно промежуточных точек, так чтобы никто не мог сказать, кто сделал деньги, — что ж, деньги приобретут тенденцию увековечиваться.

Congress, under the Constitution, was the only organization that had the power to coin money. Fellow by the name of Alexander Hamilton, who served his country up to the time he no longer was part of the artillery in the Revolutionary War, he got to be an aide of Washington and then started to work for the New York bankers. I think that was an interesting switch. He introduced a system of banking here which is quite remarkable.

А если на линии нет промежуточных точек — что ж, этого с ними не происходит. Истина в отношении денег... дело в том, что кто-то пропускает что-то через печатный станок, даёт это кому-нибудь и говорит ему, что тот может это тратить. Я хочу сказать, это всё, чем являются деньги. Очень просто.

And the government sometimes comes off of it, as in the days of Andy Jackson and other times, but the point is that this system of money, whereby somebody else had to be the author of the money than the U.S. government, in spite of what the Constitution says, was simply the introduction of a number of vias into the line so nobody could trace the ownership of money. And the government has bought this. They think this is a wonderful idea.

По конституции, конгресс был единственной организацией, имеющей право чеканить деньги. Парень по имени Александр Гамильтон, служивший своей стране до тех пор, пока он не выбыл из артиллерии в войне за независимость... он стал помощником Вашингтона, а затем начал работать на нью-йоркских банкиров. Я думаю, это был интересный поворот. Он ввёл весьма примечательную банковскую систему.

For instance, you can go right down on the Hill and ask senators, who should know better, concerning coinage and issuance of currency and so on. You say, “Well, now, how about just printing three billion dollars and just passing it out in public works, and so forth?”

И правительство иногда от неё отходит, как во времена Энди Джексона и в другие времена, но суть в том, что эта денежная система, — при которой автором денег должно быть не правительство США, а кто-то другой, несмотря на то, что говорится в конституции, — является просто введением в линию некоторого количества промежуточных точек — так, чтобы никто не мог проследить, кто является владельцем денег. И правительство купилось на это. Они полагают, что это прекрасная идея.

“Oh, God, you couldn’t do that,” he’d say. “That’s — that’s printing-press money.” I’d like to know what any of it is. Printing-press money. The funny part of it is, I suppose he thinks the money is enfranchised by some church out in the Middle-West or something, I don’t know. It’s some righter power that has something to do with higher beings than senators.

Например, вы можете пойти прямо на Капитолийский холм и спросить сенаторов, которые должны лучше разбираться в том, что касается чеканки и выпуска денег и так далее, и вы говорите: «Что ж, а как насчёт того, чтобы просто напечатать три миллиарда долларов и просто пустить их на содержание общественных сооружений?»

Truth of the matter is, when he says — that’s pretty high — when he says “Yea” for a bill on the senate floor that authorizes a further indebtedness for the United States, all he authorizes is for somebody in New York to write in a little black book the number of figures that he has — oh, two billion dollars or something like that — and then they send it down to Washington and Washington issues some bonds and then the bonds go back up to New York, and then New York sends it down to the Treasury Department, issues the two billion dollars in cash, and that’s the way it is done. And so there’s nothing to it. It’s better than a magic show trying to find out where the money came from.

«О, боже! Это сделать нельзя», — сказал бы он. «Это... это деньги с печатного станка». Хотел бы я знать, с какого станка берутся любые деньги. Деньги с печатного станка. И что здесь забавно, я полагаю, он думает, что деньгам даётся «право на гражданство»... какой-нибудь церковью на Среднем Западе или кем-то ещё, я не знаю. Это некое право или власть, которые имеют отношение к более высоким существам, чем сенаторы.

Once in a while some nation gets foolish enough to borrow a central banking idea, whereby the government is the bank, the government issues the money, and then they wonder why they get inflation, why people have very little faith in the money.

Истина заключается в том, что, когда он говорит... это довольно высокий уровень... когда на заседании сената он говорит «да» законопроекту, который санкционирует дальнейшую задолженность Соединённых Штатов, — всё, что он санкционирует — это чтобы кто-то в Нью-Йорке записал в маленькую чёрную книжку ряд цифр, — о, два миллиарда долларов или что-нибудь вроде того, — и затем они посылают это в Вашингтон, а Вашингтон выпускает какие-то обязательства, и затем эти обязательства отправляются обратно в Нью-Йорк, и затем Нью-Йорк посылает это в министерство финансов, выпускает два миллиарда долларов наличными, — именно так всё и делается. Так что здесь нет ничего такого. Это получше, чем представление фокусника, — пытаться выяснить, откуда взялись деньги.

All they have to do is put a few more vias in the line. They could have a central bank very easily, providing the central bank was totally managed by the farmers in some other county, you see? And it was managed over there. and it was their say-so that permitted the money to be created. But they had to consult with their wives, and their wives had to consult with the Druids in a cave. And they just keep burying it off over here somewhere, you know, and tracing it down. All of a sudden the money becomes more and more solid, more and more real to people.

Время от времени какой-нибудь нации хватает глупости, чтобы позаимствовать идею центрального банка, согласно которой правительство является этим банком, правительство выпускает деньги, — а затем они удивляются, откуда у них инфляция, почему у людей так мало доверия к деньгам.

We know that all you do to issue a dollar is simply to print it and issue it. That’s the truth of the matter. Pushing it through several terminals, up to the point of its entrance into the public hands, has no bearing on the situation at all. But the public thinks it does. They’ve misowned that dollar to a tremendous degree.

Всё, что им нужно сделать, — это поместить на линию ещё парочку промежуточных точек. У них запросто мог бы быть центральный банк, при условии, что он полностью управлялся бы фермерами из какого-нибудь другого округа, понимаете? И им бы управляли оттуда, и эти фермеры давали бы разрешение на создание денег. Но им пришлось бы консультироваться со своими жёнами, а их жёнам пришлось бы консультироваться с друидами в пещере. И они просто продолжали бы прятать их где-нибудь, понимаете, и прослеживать всю линию, чтобы найти их. Внезапно деньги начали бы становиться всё более и более плотными, более и более реальными для людей.

For instance, there are people right here who thoroughly believe that the dollar bills possibly are issued by the Federal Reserve. There are people here who believe that their tens and twenties and so on are issued by the U.S. Treasury. And yet you look at your tens and twenties, and you’ll find across the top of it there “Federal Reserve Note” issued by a private bank. It’s quite amazing.

Мы знаем, что всё, что надо сделать, чтобы выпустить доллар, это просто напечатать его и выпустить. В этом заключается правда. Тот факт, что его проталкивают через несколько терминалов, пока он не попадает людям в руки, не имеет никакого отношения к делу. Люди думают, что имеет. Они совершенно неправильно определили владельца этого доллара.

There are silver certificates and silver notes. The government is getting more and more involved. They instinctively know the right answer. They know that all you have to do is put more vias on the line and you get more reality as far as substance and solid is concerned. In other words, the thing can’t be unmocked.

Например, прямо здесь есть люди, которые твёрдо верят, что долларовые банкноты, возможно, выпускаются Федеральными резервами. Здесь есть люди, которые думают, что их десятки и двадцатки и так далее выпускаются министерством финансов США. Однако же вы смотрите на свои десятки и двадцатки, и они — вы найдёте там сверху: «Банкнота Федеральных Резервов» — выпущены частным банком. Весьма удивительно.

You mock something up over here and you say, “Joe mocked it up”; you did it, and then you say Joe did it and it would then continue. Why does it continue? Because to unmock it, it is necessary to conceive of its creation — and part of-its creation is who created it. Part of every creation is who created it.

Существуют серебряные сертификаты и серебряные банкноты. Правительство всё больше и больше усложняет это. Инстинктивно они знают правильный ответ. Они знают, что всё, что вам нужно сделать, — это поместить на линию больше промежуточных точек — и вы получите больше реальности о материи и плотных объектах. Другими словами, эту вещь нельзя рассоздать.

And you have to get that idea of who created it at the time that you look at it, and it will simply go aft! It’s quite interesting.

Вы создаёте мокап чего-нибудь, и вы говорите: «Джо создал этот мокап». Вы это сделали, а затем вы говорите, что это сделал Джо, и тогда это будет продолжать существовать. Почему оно продолжает существовать? Потому что для того, чтобы его рассоздать, необходимо представить себе его создание, а частью его создания является тот, кто его создал. Частью любого создания является тот, кто его создал.

That’s why shame, blame and regret are so interesting. Somebody is so ashamed of what he did, and you check up with him and you find out that he, usually, is upset about things somebody else did. Now, you have a whole philosophy in existence in this modern age which is quite interesting: that is, if you take all the blame on yourself, if you did it all yourself, if you alone were totally responsible for everything that is wrong everyplace, and if you just own up and admit this, you’ll feel a great relief.

И вам нужно получить представление о том, кто это создал, в то время когда вы на это смотрите, и оно просто фффст! Это весьма интересно.

Well, the funny part of it is, is you might have done a lot of it, but somebody else did too. Always remember that when you’re going over your shames, blames and regrets. Otherwise, the bank will collapse on you. It’ll get totally solid.

Вот почему стыд, вина и сожаление так интересны. Кто-то так стыдится того, что он совершил. И вы это проверяете вместе с ним и обнаруживаете, что он обычно расстроен по поводу вещей, которые совершил кто-то другой. Так вот, в нынешнем веке существует целая философия, весьма интересная: если вы возьмёте на себя всю вину, если вы во всём виноваты, если вы один полностью несёте ответственность за всё, что идёт неправильно где бы то ни было, и если вы просто сознаетесь в этом и признаете это, вы почувствуете огромное облегчение.

Why? Well, you aren’tguilty of everything that ever happened in this universe. You personally are not-guilty. You’re guilty for some of it; guilty of some of it — but not all of it. And this philosophy, then, whereby you take the blame for everything, is simply an effort to do what? It’s simply an effort to have more solids, to make the things which you have unmockable. In other words (un-unmockable, I should say), fix them up so that nobody can trace where they came from, so there’s no getting rid of them. They’re there.

Что ж, забавно, что, возможно, вы сделали многое из этого, но в этом участвовал также кто-то другой. Всегда помните об этом, когда вы рассматриваете свой стыд, свою вину и сожаления. В противном случае банк обрушится на вас. Он станет абсолютно плотным.

And the idea of trying to put an object there by masking who crested it, where it came from and so forth, is quite prevalent. But it only gets us into trouble when we run into shame, blame, regret, and we say “Well, I’m responsible for — I’m guilty,” by which we mean “I’m guilty. I’m to blame. That’s the way life is. Well, look at all the horrible things I did,” when, as a matter of fact, nearly every crime of the body required somebody else. See that? There’s usually two present. Maybe there was just you and your body. There’s still two present.

Почему? Что ж, вы не виноваты во всём, что когда-либо происходило в этой вселенной. Вы лично не виноваты. Вы виноваты в чём-то из этого — виноваты в чём-то из этого, но не во всём. И тогда эта философия, согласно которой вы берёте вину за всё на себя, это просто попытка сделать что? Это просто попытка иметь больше плотных объектов, сделать так, чтобы вы не могли создавать мокапы тех вещей, которые у вас есть, — другими словами, чтобы вы не могли рассоздавать их мокапы, — так правильнее будет сказать, — устроить так, чтобы никто не мог проследить, откуда они появились, так, чтобы от них нельзя было избавиться. Они существуют.

It’s very funny, you know: bodies have machinery laid into them from other times. It’s quite interesting. You’ll find some preclear wallowing around one time or another: “Well, look what I have done to this body. Look at the horrible machinery and things I have set up.” Then he wonders why it runs much faster and gets much more solid. Well, some thetan that had the thing on the genetic line way back when has already installed a tremendous number of items. You didn’t install everything that’s wrong with your body.

А идея того, чтобы пытаться поместить объект в пространство, маскируя того, кто его создал, откуда он появился и так далее, весьма распространена. Но мы только попадаем в беду, когда начинаем испытывать стыд, вину, сожаление, и мы говорим: «Что ж, я несу ответственность за это. Я виноват», — под чем мы подразумеваем: «Я виноват. Меня следует винить. Такова жизнь. О, посмотрите на все те ужасные вещи, которые я сделал». В то время как на самом деле почти для каждого преступления, совершаемого телом, был нужен кто-то ещё. Понимаете это? Обычно присутствуют двое. Может быть, это были только вы и ваше тело. Всё равно присутствуют двое.

Now, you can trace the moment when you decided to use it. You can trace the moment when you decided to reactivate some of this machinery. You can trace the moment when you wanted to have something wrong. But if you yourself try to trace the moment when you made up all the machinery and the gimmicks and whatnots in the body that would or are going wrong, boy, you’re looking down a blind alley, because you didn’t make them all. But the idea that you did will make those that are there solid.

Очень забавно, знаете ли, у тел есть машины, заложенные в них с прежних времён. Это весьма интересно. Как-нибудь вы найдёте преклира, предающегося сожалениям: «Ну, посмотрите, что я сделал с этим телом. Посмотрите на эти ужасные машины и штуки, которые я установил». А затем он удивляется, почему они действуют намного быстрее и становятся гораздо более плотными. Что ж, какой-то тэтан, у которого было тело давным-давно на этой генетической линии, уже установил огромное количество штуковин. Вы установили не всё из того, что не в порядке с вашим телом.

Now, why do you it’s just this subject of havingness. Havingness is a sort of an A-number-1 game. It’s one of these gorgeous games. Here is a thetan who is — that thing that was looking at the cat yesterday. And here he is, and there’s a cat and there he is. Well, actually, by his own laws of communication, nobody else’s, nothing cannot duplicate a something. You have to be willing to some degree to be a thing before you can see a thing. A thetan can be what he can see; he can see what he can be.

Вы можете отыскать момент, когда вы решили использовать это. Вы можете отыскать момент, когда вы решили реактивизировать некоторые из этих машин. Вы можете отыскать момент, когда вы хотели, чтобы у вас что-то было не в порядке. Но если вы сами попытаетесь отыскать момент, когда вы создали в теле все машины и хитроумные штучки и всё прочее, что будет не в порядке или уже не в порядке, — бог мой, это тупик, потому что вы создали не все из них. Но представление о том, что их создали вы, делает плотными те из них, которые уже существуют.

Don’t take great pride in being able to notice tramps. And don’t think it is your social consciousness that won’t let you look at beautiful girls. Sometimes your wife has nothing to do with it at all.

Теперь, почему вы это делаете? Всё дело в том же предмете обладания. Обладание это своего рода первоклассная игра. Это одна из таких великолепных игр. Вот тэтан, который... эта штука, которая вчера смотрела на кошку. И вот он здесь, и вот кошка, и вот он там. Что ж, на самом деле, по его собственным законам общения, — не чьим-то ещё, — «ничто» не может воспроизвести нечто. Вы должны до некоторой степени желать быть вещью, прежде чем вы сможете видеть вещь. Тэтан может быть тем, что он может видеть; он может видеть то, чем он может быть.

Here’s the situation: You often see some girl, some woman sneers at some gorgeous gown that’s in some shop window, you know, and says, “Oh! That horrible rag! Tzh! It’s horrible. It’s horrid.” There’s no duplication there.

Не очень-то гордитесь тем, что вы способны замечать бродяг. И не думайте, что это ваша социальная сознательность не позволяет вам смотреть на красивых девушек. Иногда ваша жена здесь вовсе ни при чём.

She is probably to some degree defending herself against the possibility that she will never be able to have a gown like that, you see? She has various ramifications concerning this.

Вот ситуация. Вы часто видите, как какая-нибудь девушка... какая-нибудь женщина фыркает на великолепное платье в какой-то витрине, понимаете, и говорит: «О! Эта ужасная тряпка! Т-ц! Она ужасна. Она отвратительна». Здесь нет воспроизведения.

Well, once in a while, once in a while she looks at somebody and once in a blue moon she says, “My, I’m — I wouldn’t mind being that person.” And as a matter of fact, the person becomes brighter and more visible. So you have these two factors that associate themselves with solids.

Она, скорее всего, до некоторой степени защищает себя от вероятности того, что она никогда не сможет иметь такое платье, понимаете? Для неё это создаёт всевозможные последствия...

Being able to see something requires that you at least have some willingness to duplicate it or be something like it. And then you get you here — nothing — looking at this mass over here. And you say, “I’m not unwilling to be that mass.” Well, you’re all set, see? You can see it clearly.

Что ж, время от времени она смотрит на кого-либо и, что случается довольно редко, говорит: «Да, я бы не возражала быть этим человеком». И на самом деле этот человек становится более ярким и более видимым. Итак, у вас есть эти два фактора, которые связаны с плотными объектами.

But every once in a while the mass comes up and hits some other mass that you’re fond of, and you say, “I don’t like all that mass. That mass is treacherous.”

Способность видеть что-либо требует, чтобы у вас, по крайней мере, было некоторое желание воспроизводить это или быть чем-то похожим. А затем получается, что здесь находитесь вы — «ничто», — глядя на эту массу вот здесь. И вы говорите: «Я не испытываю нежелания быть этой массой». И тогда дело в шляпе, понимаете? Вы можете ясно видеть это.

And you can get so bad that you could walk down the street and see this mass over here that you now consider treacherous, without seeing it at all. In other words, you could stare straight at it and not even notice it was present. Quite interesting, isn’t it?

Но время от времени эта масса приходит и ударяет по какой-то другой массе, которую вы любите, и вы говорите: «Мне не нравится вся эта масса. Это коварная масса».

Objects very often disappear out of an auditing room. An individual is looking around the auditing room and he says, “I could have this in the room and I could have that in the room and I could have something else in the room,” and the auditor wonders why he never has noticed a shotgun on the wall or has never noticed a waste basket or has never noticed a desk ornament or has never noticed his own body — and sometimes never notices the auditor.

И дело может дойти до того, что вы будете идти по улице и видеть там эту массу, которую вы теперь считаете коварной, и при этом совсем не будете её видеть. Другими словами, вы могли бы уставиться прямо на неё и даже не заметить, что она присутствует. Весьма интересно, не правда ли?

Well, you can be absolutely sure that these are masses which the person cannot be.

Предметы очень часто исчезают из комнаты для одитинга. Человек оглядывает комнату одитинга и говорит: «Я мог бы иметь это в этой комнате, и я мог бы иметь то, и я мог бы иметь что-то ещё в этой комнате», а одитор удивляется, почему тот ни разу так и не заметил ружья на стене, или ни разу не заметил мусорной корзины, или ни разу не заметил узора на столе, или ни разу не заметил своего собственного тела, — а иногда совершенно не замечает одитора.

Now let’s put these two things together. Let’s do a little mental gymnastics here and get the idea of misowning solids. We get the idea that somebody else created what we created. You get the idea of that, see?

Что ж, вы можете быть абсолютно уверены, что это те массы, которыми этот человек не может быть.

Now, that makes it solid. Then we say, “I am now unwilling to perceive that. I don’t want to perceive that because it’s treacherous.” We say that more in a roundabout fashion: We say, “I’m unwilling to be that thing. I’m unwilling to have that thing continue to live. I’m unwilling to have that thing’s existence in my vicinity.” And we get these two things combined.

Теперь, давайте сопоставим эти два момента. Давайте немного позанимаемся умственной гимнастикой и представим себе неправильное владение плотными объектами. Представляем себе, что некто другой создал то, что создали мы. Вы представляете это?

The first time one said, “There it is and I want it solid.” Then he found out it was dangerous and he didn’t like it. So he walks over this way and he says, “I don’t want that.”

Это делает объект плотным. Затем мы говорим: «Я теперь не желаю воспринимать это. Я не хочу воспринимать это, потому что оно опасно». Мы говорим это, скорее, иносказательно. Мы говорим: «Я не желаю быть этой вещью. Я не желаю, чтобы эта вещь продолжала жить. Я не желаю, чтобы эта вещь существовала поблизости от меня». И теперь у нас эти два момента соединяются.

He never bothers to undo the mental gymnastics by which he made it solid. We get an engram bank.

Сначала человек сказал: «Вот она, и я хочу, чтобы она была плотной». Потом он обнаружил, что она опасна, и она ему разонравилась. Так что он говорит: «Я не хочу этого».

The persistence of a bank is quite interesting — the persistence of masses, of one kind or another. He first said, “Oh, these beautiful pictures. These gorgeous pictures of the world, these gorgeous pictures of — oh, battles and gorgeous pictures of crashes and lovely, lovely pictures of people being murdered.” Those too those too are beautiful, as well as the beautiful pictures of the temples and all that sort of thing. “Well, all these pictures are just gorgeous. Now, I’ll get the idea . . .” and you put a machine over here that mocks up the pictures over here, that shows them to him here, so that he can say, “I wonder where they came from?” See? And “This body is making pictures ‘ or something of the sort. It’s a very, very unusual thing.

Он никогда не берёт на себя труд устранить результаты умственной гимнастики, с помощью которой он сделал это плотным. Мы получаем инграммный банк.

And then he gains experience. Experience is a synonym for “knowing better.” Another synonym for experience, which is much more germane, is “not wanting to be” or “not wanting to perceive again.”

Живучесть банка очень интересна — живучесть масс того или иного рода.

Well, look. He’s got a mechanism that says this must be solid. And now he has some experience, and he says that sort of thing is bad and mustn’t be solid. Now he’s in trouble. Just as simply as this, he’s in trouble. Why? He gets a mental image picture . . . gets a mental image picture of his fifth or sixth wife standing there looking pathetic. He can’t get rid of it! He says, “Pftth.”

Сначала он сказал: «О, эти прекрасные картинки. Эти великолепные картинки мира, эти великолепные картинки... о, битв, и великолепные картинки крушений, и восхитительные, восхитительные картинки того, как убивают людей». Они тоже, они тоже прекрасны, так же, как прекрасны картинки храмов и всего такого.

And you see men walking down the street, particularly in New York, talking to the air, you know? “Yap, yap, yap, yap, gob-gob-ra-ra-arr-arr-arrarr-arr, gob-gob, yap-yap, arr-arr-arr.”

«Что ж, все эти картинки просто великолепны. Теперь я представлю себе... » — и он устанавливает здесь машину, которая создаёт мокапы картинок, которая показывает их ему, так что он может сказать: «Интересно, откуда они взялись?» Понимаете? И затем: «Это тело делает картинки», — или что-то в этом роде. Это очень, очень необычная вещь.

I had a fellow one time come into a white-arm restaurant there in New York. I was up there — the automats — up there on the second floor. This fellow raced up the stairs and he went and put two chairs up against a table, reserving two places, and went over and got his sandwiches, or whatever that was, and brought them back on a tray and set his food down, and opened out both chairs and says, “You sit there.” And he sat down, and then got raving mad at this empty chair — argued and pounded on the table and growled and snarled, and . . . There were a few people around looked up; they minded the noise. Truth of the matter was, however, very simple: They were used to that sort of thing.

А затем он приобретает опыт. «Опыт» — это синоним для «я лучше знаю». Другой, гораздо более уместный синоним для слова «опыт» — это «нежелание быть» или «нежелание воспринимать снова».

Well, this fellow was carrying a spook of some sort or another. That’s a technical word, a spook. Every once in a while you find a spook. Somebody right down there, second row, looked at me one day and he says, “What do you know?” He says, “We were running this thing, and there, right — standing there all the time, he had been there all the time, was my cousin.” He’d been walking around with his cousin.

Что ж, посмотрите. У человека есть механизм, который говорит, что это должно быть плотным. А теперь у него есть некоторый опыт, и человек говорит, что такого рода вещь плоха и не должна быть плотной. Теперь у него неприятности. Это очень просто: у него неприятности. Почему? Он получает умственный образ-картинку своей пятой или шестой жены, которая стоит с жалким видом. Он не может избавиться от этого! Он говорит: «Уф-ф-ф».

Well, there’s hardly anybody doesn’t have a spook of one kind or another, and there’s certainly nobody who doesn’t have some sort of a persistent picture that he’d better not look at because he can’t be that thing, which . . . so therefore must be invisible to him — you get the idea? — which is totally solid. And this is about all that gets wrong with the mind.

И вы видите людей, идущих по улице, особенно в Нью-Йорке, разговаривающих с воздухом, понимаете? «Ля-ля-ля-ля-ля-ля, тра-та-та-тa-app-app-app-app-app. Тра-та-та-та-та, ля-ля-ля, арр-арр-арр».

When you say a specific experience is bad, let me assure you that any experience, according to a thetan, is better than no experience. There isn’t probably any such thing as an immoral experience, except by another consideration that something was immoral. You have to make another consideration, you see?

Однажды в Нью-Йорке я видел парня в ресторане самообслуживания. Я был там — у автоматов самообслуживания — там, на втором этаже. Этот парень взбежал по ступенькам, подошёл и поставил два стула напротив столика, он зарезервировал два места, пошёл и взял свои сэндвичи, или что там у него было, принёс их обратно на подносе и поставил еду на стол, отодвинул оба стула и говорит: «Садись туда». И он сел и ужасно взбесился на этот пустой стул. Спорил, и стучал кулаком по столу, и ворчал, и рычал, и... Несколько людей там оглянулись: им не нравился шум. Однако истина очень проста: они привыкли к такого рода вещам.

It isn’t such a thing that there’s no such thing as immorality. Oh, yes, there is such a thing as immorality: People have considered certain things immoral, and they decided that that was the way to go about it, and these things must be prohibited, and everybody gets solid pictures of them — they become them.

Что ж, этот парень носил с собой привидение того или иного рода. Это техническое слово — «привидение». Время от времени вы обнаруживаете привидение. Один человек, вон там, во втором ряду, посмотрел на меня однажды и говорит: «Вы представляете!» Он говорит: «Мы проходили эту штуку, и там, прямо... стоял там всё это время — он был там всё это время, мой двоюродный брат». Он везде ходил вместе со своим двоюродным братом.

Well, we get to this second stage, now. There is one thing a thetan can do with something he doesn’t want to look at. He can wear it. That’s one solution, isn’t it? Huh? Now, here is something funny: If you took a horrible-looking dress and you put it up in the living room so that every time you entered the living room, or entered or left the house, you saw this dress there. And you’d say, “Boy, I got to ragbag that thing quick.” But you wouldn’t let yourself do so, see? It’s just there. There’s that dress. Every time you found yourself putting it away, put it back there again. The next thing you know, you say, “Well, it’s not a bad dress,” you put it on. At least you don’t have to look at it when you’re wearing it!

Что ж, вряд ли есть кто-нибудь, у кого нет какого-нибудь привидения, и, определённо, нет никого, у кого бы не было какой-нибудь устойчивой картинки, на которую ему бы лучше не смотреть, потому что он не может быть этой вещью, которая так... поэтому она должна быть невидимой для него — вы улавливаете идею? — которая совершенно плотная. И это почти всё, что не так с разумом.

I have seen people do this with clothes. But they certainly do this — it accounts for some of the fashions that come out of Princeton. I’ve seen people do this with physical objects. But they do as they do with physical objects, with mental objects. In other words, anything a person will do with a physical object he will also do with a mental object and vice versa, because they’re just objects. They are not a special kind of objects, they’re simply an object.

Когда вы говорите, что какой-то конкретный опыт является плохим, позвольте мне вас уверить, что любой опыт, согласно тэтану, лучше, чем отсутствие опыта. Вероятно, нет вообще такой вещи, как аморальный опыт, он существует разве что в силу другого мыслезаключения, что нечто является аморальным. Вам нужно сделать другое мыслезаключение, понимаете?

The only reason other people don’t see your facsimiles is they are not that heavy; they don’t stop light that well. They stop light for you because you’re the one that sheds the light on them.

Не то чтобы не существовало такой вещи, как аморальность. О, да, такая вещь, как аморальность, существует. Люди считали определённые вещи аморальными, и они решили, что так к этому и нужно подходить, и эти вещи должны быть запрещены, и у каждого появляются плотные картинки этих вещей — они становятся этими картинками. Э...

Every once in a while you run into an auditor who can see other people’s facsimiles. Every once in a while he really can see other people’s facsimiles. He’s not seeing something he mocked up himself.

Что ж, теперь мы переходим к этой второй стадии. Есть одна вещь, которую тэтан может проделать с чем-либо, на что он не хочет смотреть. Он может носить это на себе. Это решение, не правда ли? А? А теперь, вот нечто забавное. Если бы вы взяли платье, которое ужасно выглядит, и повесили его в гостиной, так, чтобы всякий раз, когда вы входите в гостиную, или приходите домой, или уходите из дома, вы видели там это платье... Вы бы сказали: «Боже, я должна немедленно порезать эту вещь на тряпки». Но вы не позволяете себе этого сделать, понимаете? Оно просто висит там. Вот оно, это платье. Всякий раз, когда вы обнаруживаете, что убираете его, вы снова возвращаете его туда. И внезапно вы говорите: «Что ж, это неплохое платье». И вы надеваете его. По крайней мере, вам не приходится смотреть на него, когда вы его носите.

It’s very easy to get in somebody’s head and take a look at the mental image pictures that are stuck. Rather simple. You, or an auditor, can quite often see things, or sense things, or perceive things, or get a feeling about things that the person himself will not sense, feel, experience or see. Why?

Я видел, как люди делают это с одеждой. Но они, определённо, делают это, — этим объясняются некоторые фасоны, которые выходят из Принстона, — я видел, как люди делают это с физическими объектами. Но так же, как они обходятся с физическими объектами, они поступают и с умственными объектами. Другими словами, всё, что человек делает с физическим объектом, он также сделает и с умственным объектом, и наоборот, потому что это просто объекты. Это не особый тип объектов, а просто объекты.

Because he’s gone through this goofball thing I just showed you: He gets a machine over here which mocks up something over there which takes some pictures over here, and he gets something solid. See? Then he’s over here and he says, “Boy, I don’t want to be that. That’s bad. That’s bad.” And he says, “Get out of here! Move. Unmock. Vanish.”

Единственная причина, по которой другие люди не видят ваши факсимиле, заключается в том, что они не настолько тяжёлые; они не задерживают свет так хорошо. Они задерживают свет для вас, потому что это именно вы бросаете на них свет.

Now he says, “Okay. At least I don’t have to look at it.”

Время от времени вы натыкаетесь на одитора, который видит факсимиле других людей. Время от времени вы действительно... он действительно видит факсимиле других людей. Он видит не что-то, мокап чего он сам сделал.

Well, in view of the fact he’s not looking at it, we get this oddity that an auditor can do more for a preclear than the preclear can for himself, providing they don’t both have the same aberrations.

Очень легко забраться кому-нибудь в голову и взглянуть на застрявшие умственные образы-картинки. Очень просто. Вы, так же как и одитор, можете довольно часто видеть, или ощущать, или воспринимать, или чувствовать вещи, которые сам человек не ощущает, не чувствует, не испытывает или не видит. Почему?

You see how this works? Well, we get these stuck manifestations in the mind.

Потому что он прошёл через эту дурацкую штуку, которую я вам только что показал. Он устанавливает здесь машину, которая создаёт какой-то мокап, который творит какие-то картинки, и он получает нечто плотное. Понимаете? Затем он здесь, и он говорит: «Боже, я не хочу быть этим. Оно плохое. Оно плохое». И он говорит: «Убирайся отсюда! Уйди. Развались. Исчезни». Затем он говорит: «Хорошо. По крайней мере, мне не приходится на это смотреть».

All right. We say, “Well, that’s what’s wrong with it. Now let’s do something about it.” See, that’s very easy now: “Oh, let’s do something about it,” and so on.

Что ж, ввиду того факта, что он не смотрит на это, мы получаем эту странность: одитор может сделать для преклира больше, чем преклир может сделать для самого себя", при условии, что у них обоих нет одних и тех же аберраций.

Dianetics. The only thing that is not in Book One Dianetics is havingness. There’s some tiny reference to it, but it’s just not there. And it’s a terribly important subject: a thetan’s desire to possess mass. Any mass is better than no mass. He just wants mass. He wants havingness. He wants possession. It’s quite amazing.

Вы видите, как это работает? Что ж, мы получаем эти застрявшие проявления в разуме.

Now, what happens here? Auditor comes along and with force and duress wears this thing out, this fellow had here, see? You’d think the thetan would have felt better, but he doesn’t feel so good. Because the other factor has come along: His havingness has been reduced.

Хорошо. Мы говорим: «Что ж, вот что с этим не так. Теперь давайте что-нибудь сделаем по этому поводу. Видите, теперь это очень легко. О, давайте что-нибудь сделаем по этому поводу».

In spite of the fact that it was bad — he didn’t want to see it, he couldn’t observe it, he couldn’t experience it, he really couldn’t own it one way or the other — its absence, nevertheless, profoundly affects him.

Дианетика. Единственное, чего нет в Книге Один, «Дианетике», — это обладание. Там есть какая-то крошечная ссылка на это, но обладания там просто нет. А это ужасно важный предмет.

This is quite weird. Police, social workers, and so on, are always struck by this phenomenon. I think it’s Oliver Twist, isn’t it, where Bill Sikes had the dog that he kicked all over the place, and so on? And I’m sure that the dog was very upset when Bill Sikes went to Tyburn or wherever he went. You know? Thing kicked him all the time, but he still had something there.

Желание тэтана обладать массой. Любая масса лучше, чем отсутствие массы вообще. Он просто хочет массу. Он хочет обладания. Он хочет владения. Это весьма удивительно.

So somebody is always trying to solve this problem of separating a husband and a wife because they’re both so unhappy together, and then they go spang! There they are back together again, see? You say, “Well, he beats her, and she nags him. And between the two of them, they’re going to ruin their lives.” So you say, “Well, obviously the proper solution is that-a-way.” So, we get it all fixed and they go that-a-way, and they’re either very unhappy or they come this-a-way all over again. See that?

Теперь, что здесь происходит? Приходит одитор и силой, принуждением стирает эту вещь, которая была здесь у этого парня, видите? Вы могли бы подумать, что тэтан почувствует себя лучше, но он чувствует себя не так уж хорошо. Потому что появился другой фактор: его обладание уменьшилось.

That’s merely havingness. The total explanation of it. The lack of mass, loss of mass, and 80 on, is quite fundamental. In order to take a wife away from a husband, you would have to at least give him a clothes dummy in return. And what do you know? He’s liable to be satisfied with one, too.

Несмотря на тот факт, что масса была плохой, несмотря на то, что он не хотел видеть её, он не мог наблюдать её, он не мог испытывать её, он, так или иначе, не мог по-настоящему владеть ею, — её отсутствие, тем не менее, оказывает на него глубокое воздействие.

That is one of the riddles. But it isn’t really a riddle. It’s simply a consideration that havingness is valuable and one should have havingness, and so on.

Это очень странно. Полиция, работники социальной сферы и так далее всегда поражаются этому явлению. Я думаю, это в «Оливере Твисте», да? Где у Билла Сайкса был пёс, которого он всегда пинал и так далее? И я уверен, что пёс был сильно огорчён, когда Билл Сайке отправился в Тайберн, или куда он там отправился. Понимаете? Тот без конца пинал его, но у пса всё же было хоть что-то.

Actually, as one runs processes aimed at remedying havingness, a person gets over the idea that he has to have everything in sight without criteria. He gets over such ideas as greed, and he also gets over such ideas as “can’t have.” He gets over the idea that he can’t have anything, and he gets over the idea that he’s got to have everything.

И вот, всегда кто-нибудь пытается решить эту проблему: как разъединить мужа и жену, потому что вместе они оба так несчастливы, — а затем они 6ац! Они снова вместе, понимаете? Вы говорите: «Что ж, он бьёт её, а она его "пилит". И вместе они разрушат себе жизнь». Итак, вы говорите: «Что ж, очевидно, правильное решение — идти в ту сторону». И вот мы всё это улаживаем, и они идут в ту сторону, и они либо очень несчастны, либо они снова идут в эту сторону. Видите?

Quite interesting. He can get out of this. Unless he gets out of this havingness bracket — it’s not bad, you understand, it’s just something he has to get over if he’s ever going to shift his attention very much. And so he gets out of this havingness bracket, he can do all sorts of things. He can exteriorize, he can tolerate space, he can do various things that he couldn’t do before.

Это всего лишь обладание. Полностью всё объясняет. Недостаток массы, потеря массы и так далее являются весьма существенным фактором. Чтобы забрать жену у мужа, вам придётся, по крайней мере, дать ему взамен манекен. И знаете что? Он, скорее всего, удовлетворится и этим.

The anatomy of a trap, of course, is an inability to have it but have to have it. A trap is better than no trap if a person has to have mass. This is the great weirdity: You wonder why criminals who have been in jail always go out and commit more crimes and go back to jail again. The police prefer to be very baffled about this.

Это одна из загадок. Но в действительности это не загадка. Это просто мыслезаключение, что обладание ценно и что у человека должно быть обладание и так далее.

Well, there is nothing baffling about it at all. They moved in the havingness that close, they got him used to that much — you know, small mass, small confines, rather small space as a cell, and so on. They move the guy out of it and to some degree he feels unhappy about it, he steals something. He’s trying to remedy his havingness already on a criminal basis. He can’t really have something so he has to steal everything. And he’ll do this sometimes just to get back in jail.

На самом деле, когда вы проводите процессы, нацеленные на исправление обладания, человек преодолевает идею, что он должен иметь всё, что попадается ему на глаза, безо всяких критериев. Он преодолевает такие идеи, как жадность, и он также преодолевает такие идеи, как «не могу иметь». Он преодолевает идею, что он не может иметь ничего, и он преодолевает идею, что он должен иметь всё.

And he goes out and he leaves clues around so that Dick Crazy and the FBI and other people can go out and arrest him, bring him back and give him that much havingness again.

Очень интересно. Он может выбраться из этого. Если он не выберется из этой вилки обладания... Это не плохо, вы понимаете, это просто нечто, что он должен преодолеть, если он собирается когда-нибудь в значительной степени переключить своё внимание. И вот он выбирается из этой вилки обладания, он может делать всевозможные вещи. Он может экстериоризироваться, он может терпимо относиться к пространству, он может делать различные вещи, которые он не мог делать до этого.

In other words, it’s hard to keep thetans out of traps, unless they have some fairly sane notion of possession; and their notions of possession, havingness, what they can perceive, what they should have solid — unless these things are fairly straight, well, the fellow is leading a very confusing existence. He doesn’t quite know what the existence is all about. He hasn’t a clue.

Анатомия ловушки, конечно же, заключается в том, что человек неспособен иметь, но должен иметь. Ловушка лучше, чем отсутствие ловушки, если человек обязан иметь массу. Это очень странно. Вы задаётесь вопросом: почему преступники, которые были в тюрьме, всегда выходят и совершают ещё преступления и снова возвращаются в тюрьму. Полиция по этому поводу предпочитает находиться в состоянии глубокой озадаченности.

Well, we look at the problems of mass, the problems of ownership, the problems of perception, and we find these things are very intimately connected.

Что ж, в этом вообще нет ничего озадачивающего. Они стиснули обладание до таких пределов, они приучили человека к такому количеству — понимаете, маленькая масса, маленькая территория, очень маленькое пространство, в форме камеры, и так далее — они убирают парня оттуда, и от этого он до некоторой степени чувствует себя несчастным. Он крадёт что-нибудь. Он уже пытается исправить своё обладание, преступным путём. Он не может, на самом деле, иметь что-либо, поэтому он должен всё красть.

And the entrance point is quite interesting. The entrance point of havingness — and this apparently is way over the hills and far away from what I’ve just been saying — is control.

И порой он будет делать это просто для того, чтобы попасть обратно в тюрьму.

Now, let’s get down to the basic factor of what makes things bad. Things are bad which exert an influence a person doesn’t want. Got that? That’s a bad thing. A bad thing exerts an influence a person doesn’t want.

И он выходит, и он оставляет улики тут и там, чтобы Дик Крэйзи и ФБР и другие люди могли пойти и арестовать его, привести его назад и снова дать ему вот столько обладания.

Therefore, it is attempting, you might say, a control of the person. And when a person has this happen to him too much, when too many things attempt to influence him without his consent, then he gets into a state where he blurs out. He says, “Nothing must influence me.”

Другими словами, тяжело держать тэтанов вне ловушек, если у них нет довольно здравого представления о владении. И их понятия о владении, обладании, о том, что они могут воспринимать, о том, что именно у них должно быть плотным... если только эти вещи не находятся в довольно-таки упорядоченном состоянии, — что ж, тогда парень ведёт очень запутанное существование. Он не вполне понимает, что представляет собой существование. Он понятия не имеет.

Well, because control is a two-way proposition, right hand in glove with it is “I mustn’t influence anything.” We also get this phenomena where he says “This object here mustn’t influence anything,” and then he moves over here and becomes the object — he also inherits the idea that it mustn’t influence anything. Control. Control. It’s fortunate that that is the entrance point. Earlier we had communication as an entrance point. Now, communication doesn’t go as far south as control, because communication has to be as significant as control to have any reality on an unconscious person. In other words, to communicate with an unconscious person it is necessary to add the additional significance of control, and also a communication line and also some mass.

Что ж, мы смотрим на проблемы массы, проблемы собственности, проблемы восприятия, и мы видим, что эти вещи очень тесно связаны друг с другом.

Communication all by itself is too simple. Somebody is lying there unconscious, we walk in, we say, “How are you, Daisy?”

А то, с чего начинается обладание, представляет большой интерес. То, с чего начинается обладание, — и это, очевидно, чертовски далеко отстоит от того, о чём я только что говорил, — это контроль.

She wakes up and she says, “Oh, I’m not bad.”

Теперь давайте обратимся к основному фактору в том, что делает вещи плохими. Плохими являются вещи, оказывающие влияние, которого человек не хочет. Это плохая вещь. Плохая вещь оказывает влияние, которого человек не хочет.

See, if communication worked, we could walk through a hospital ward very easily and simply open the doors and say — ”How are you people?” wouldn’t work, by the way. Communication is a fairly individual thing. We’d have to say “How are you?” and “How are you?” and “How are you?” and “How are you?” and “How are you?” and “How are you?” And theoretically they’d all wake up and get well, and that would be that.

Следовательно, она пытается, вы могли бы сказать, контролировать человека. И когда это происходит с человеком в слишком большой степени, когда слишком много вещей пытаются влиять на него без его согласия, тогда он приходит в состояние, в котором он теряет ясность восприятия. Он говорит: «Ничто не должно влиять на меня».

But you have to add the additional significance of control before they pay any attention to the communication. We have processes now which do this. Control, a solid communication line, communication, all added up together, will reach, evidently, almost any level of unconsciousness.

Что ж, поскольку контроль — это двухсторонняя штука, непосредственно рука об руку с ним идёт: «Я не должен ни на что влиять». Мы также получаем такое явление — человек говорит: «Этот предмет, вот здесь, не должен ни на что влиять», и затем он перемещается туда и становится этим предметом — и также наследует идею о том, что этот предмет не должен ни на что влиять.

Now, what advantage is there? Why should an auditor be worried about unconscious people? Scientologists wake up rather easily. They’re generally awake before they have anything to do with Scientology. It’s quite remarkable that very few of them have any reality at all on the general state of Homo sap. It’s quite remarkable.

Контроль. Контроль. К счастью, это то, с чего начинается обладание. Раньше мы использовали в этом качестве общение. Так вот, общение не уходит так далеко вниз, как контроль, потому что общение должно быть таким же значимым, как контроль, чтобы иметь хоть какую-то реальность для человека в бессознательном состоянии. Другими словами, чтобы общаться с человеком в бессознательном состоянии, необходимо добавить дополнительную значимость контроля, а также коммуникационную линию и некоторую массу.

Most of them have always considered themselves a bit of an oddball. That is almost a common denominator of a Scientologist. Up to the time he came into Scientology he considered himself was just slightly an oddball. He was not quite — he’d look at things, and he would see that they weren’t quite right. And the other fellows around would take a look at them and they’d say, “Well, there’s nothing wrong with that.”

Общение само по себе слишком просто. Кто-нибудь лежит без сознания, мы заходим, мы говорим: «Как дела, Дэйзи?»

The person who was going to become a Scientologist someday would say to himself, “Well, there must be something wrong with me.”

Она просыпается и говорит: «О, неплохо».

Well, there was something wrong with him. He was awake.

Видите, если бы общение работало, мы могли бы очень легко пройти по больнице, просто открыть двери и сказать: «Как дела, люди?» Кстати говоря, это не сработало бы. Общение — это довольно индивидуальная вещь. Нам пришлось бы говорить: «Как у вас дела?», «Как у вас дела?», «Как у вас дела?», «Как у вас дела?», «Как у вас дела?», «Как у вас дела?»

Any person who has served a rather adventurous career has sooner or later, in times of stress, had an occurrence happen to him where, sound asleep, he has acted and behaved as though he was wide awake, and then has suddenly awakened finding himself in action. You know? Almost anybody that’s been around has had some sort of an experience like this. You know?

И теоретически, они все проснулись бы и выздоровели, и на этом дело бы закончилось.

It could be as innocent as you were up all night at a party, and you have to get up and get everybody’s breakfast in the morning, and so you know that. You go to sleep, and you know that. Next thing you know, you’re standing over a stove making coffee! And you say, “Hey! How did I get here? I don’t remember getting out of bed!” And yet, obviously, for some little time you were performing actions. Got that? For some little time.

Но вам нужно добавить дополнительную значимость контроля, прежде чем они обратят какое-либо внимание на общение. Сейчас у нас есть процессы, которые делают это. Контроль, прочная коммуникационная линия, общение, соединённые вместе, очевидно, доберутся почти до любого уровня бессознательности.

You must have gotten up, gotten dressed, lighted the fire, put the coffee in the pot, to wake up all of a sudden with yourself standing over a stove with the coffee in the pot. You’ve had that happen. Something like that.

Теперь, какое в этом преимущество? Почему одитор должен беспокоиться о людях в бессознательном состоянии? Саентологи пробуждаются очень легко. Они, в основной своей массе, бодрствовали, ещё когда не имели никакого отношения к Саентологии. Весьма примечательно, что очень немногие из них имеют хоть какую-нибудь реальность в отношении общего состояния хомо сапиенс. Это весьма примечательно.

Don’t have it happen to you when you’re driving a car.

Большинство из них всегда считали себя немного чудаками. Это можно назвать общим знаменателем саентологов. До того момента, когда человек приходит в Саентологию, он считает себя слегка чудаком. Он смотрит на разные вещи и видит, что они не совсем в порядке. А другие парни вокруг него смотрят на них и говорят: «Ну, с этим всё в порядке».

Oh, on an expedition one time, been about three days in a storm (four days), and I remember distinctly going below — I was back on deck again! I’d evidently been acting all right, because I woke up in midsentence of somebody else. Somebody else was talking to me and I woke up in the midsentence.

Человек, который однажды станет саентологом, говорит себе: «Должно быть, со мной что-то не так».

“What the hell am I doing here? I went below a couple of hours ago. I distinctly remember it!”

Что ж, с ним действительно что-то не так. Он бодрствует.

Well, if you have any subjective reality at all upon such an experience, let me invite you to apply that experience to a great proportion of your fellow man. He hasn’t awakened. He is walking around, going through all the proper mechanical actions: He’s going through life, he goes to school, he studies his textbooks, he gets up, he goes to work, he thuh-thuh-thuh.

С любым человеком, чья жизнь была полна приключений, рано или поздно, в моменты сильного напряжения, случалось, что он, спав крепким сном, действовал и вёл себя так, как будто он вовсю бодрствовал, а затем внезапно просыпался и обнаруживал, что действует. Понимаете? Почти с каждым, кто много повидал, случалось нечто подобное. Понимаете?

And you’ll see this every once in a while when you’re auditing somebody. He all of a sudden will say, “Clonk! What am I doing here? Who am I?” You woke him up.

Это могло бы быть что-то совсем безобидное — вы были всю ночь на вечеринке, а утром вам нужно было встать и приготовить всем завтрак; итак, вы знаете это. Вы идёте спать, и вы знаете это. И вдруг вы стоите у плиты и готовите кофе! И вы говорите: «Эй! Как я мог сюда попасть? Я не помню, чтобы я вставал с постели!» И всё же, очевидно, в течение какого-то короткого времени вы выполняли действия. Понятно? В течение какого-то короткого времени.

What did it take to wake him up? Well, processing, processes. Therefore, for you to be able to process, individually or collectively, mankind as a whole, then you had to have the clue and the key as to how you processed an unconscious person, because that’s mostly what you’ve got. You wonder, “Why do people tolerate this sort of thing?” They’re not tolerating it. They’re just there, you know?

Вы, должно быть, поднялись, оделись, зажгли огонь, насыпали кофе в кофейник, — и внезапно проснулись, стоя у плиты с кофе в кофейнике. С вами это случалось. Что-нибудь в этом роде.

And back in the old days when you thought of yourself as an oddball, and so forth, just reapply this thing: You were standing there, and you were the only one present who was awake. And then you thought something was wrong with you? Yes, there was something wrong with you. You were awake.

Пусть это не случается с вами, когда вы ведёте машину.

Now, havingness — havingness has a great deal to do with this. When a person loses too much too suddenly, he thinks he can’t see at all, thinks he can’t experience, and assumes, himself, this state that we call unconsciousness. And that is the one thing that is personally assumed.

Однажды во время экспедиции три дня был шторм... четыре дня, и я отчётливо помню, что я пошёл вниз — и я был снова на палубе! Я, очевидно, действовал нормально, потому что я проснулся, когда кто-то произносил какую-то фразу. Кто-то разговаривал со мной, и я проснулся, когда он был на середине фразы.

Actually, there is no such thing as a bank full of unconsciousness. When the stress gets too great, the individual says, “I can’t have that thing which I misowned into solid. I am about to see it, and my only defense is to see nothing.” So he goes clonk! — unconscious.

«Какого чёрта я здесь делаю? Я пошёл вниз пару часов назад. Я это ясно помню!»

A thetan turns this on himself. I’m sure that there are girls around that you could present them with a gold-plated Rolls Royce or something, and they’d just go Long! — just go out cold. Possible. It’s just too much havingness too fast.

Что ж, если у вас вообще есть какая-либо субъективная реальность об этом, позвольте мне предложить вам применить это к огромной части своих ближних. Они не проснулись. Они ходят, выполняют все правильные механические действия: они идут по жизни, ходят в школу, изучают свои учебники; они встают, идут на работу, они та-та-та-та-та.

Well, this other manifestation is, any time an unwanted bit of havingness appears, any time something appears in the bank that they really shouldn’t look at, they themselves shut down their attention. And that we call analytical attenuation, or anaten, or just plain dope-off or boiloff, or other technical terms.

И время от времени, одитируя кого-нибудь, вы увидите это. Он вдруг скажет: «Бумс! Что я здесь делаю? Кто я?» Вы его разбудили.

Now, here, here is this phenomenon. We have havingness versus unconsciousness. The havingness is mocked up on vias and Disowned, and many times is no longer perceived because the person is unconscious toward that object. He hasn’t really got an automatic mechanism which makes him unconscious. He just all of a sudden begins to know that’s bad to look that way and he just fluuuuh.

Что потребовалось, чтобы его разбудить? Процессинг, процессы. Поэтому, для того чтобы вы могли проводить процессинг, индивидуально или коллективно, человечеству в целом, у вас должна быть путеводная нить в проведении процессинга человеку без сознания, потому что это в основном то, с чем вы имеете дело. Вы удивляетесь: «Почему люди терпят такое?» Они не терпят это. Они просто есть, понимаете?

Only reason people go to sleep in the dark is because the dark is dangerous. Then they get on an inversion to it. They get on an inversion to it, and they say, “It’s so dangerous I better keep prowling around in it.” And they sleep all day.

И раньше, в те дни, когда вы думали о себе как о чудаке и тому подобное... просто примените это. Вы там стояли, и вы были единственным человеком, который бодрствовал. И тогда вы подумали, что с вами что-то не так. Да, с вами было что-то не так. Вы бодрствовали.

They get various odd ideas, strange ideas concerning how alert and awake they ought to be, but the remedy for anything you don’t want — and remember that it’s better to have something than nothing — the remedy for that is to go unconscious.

Теперь, обладание... обладание имеет к этому самое непосредственное отношение. Когда человек теряет слишком много слишком внезапно, он думает, что вообще не может видеть, думает, что он не может ничего испытывать, и сам принимает это состояние, которое мы называем бессознательностью. И это единственное, что человек лично принимает.

And this mechanism is pretty well under the control of a thetan. And it’s demonstrated by the fact that in an auditing session when somebody goes unconscious, the best thing to do is to wake them up — just like it said in Book One.

На самом деле, нет такой вещи, как банк, полный бессознательности. Когда потрясение становится слишком сильным, человек говорит: «Я не могу иметь эту вещь, которую я сделал плотной, приписав её неправильному владельцу. Я вот-вот её увижу, и моя единственная защита — не видеть ничего». Итак, он впадает — бумс — в бессознательность.

Actually, there’s a method of doing it. And that is, you acknowledge them until they wake up. And an acknowledgment all by itself, if it’s good enough, will wake somebody up. It’s very funny when you see them wake up. Sometimes they’ll wake up and then wish to God they hadn’t, and then go to sleep, and they’re just . . . Very amusing.

Тэтан включает это сам. Я уверен, что есть девушки, которые... если вы преподнесёте им позолоченный «роллс-ройс» или что-нибудь ещё, то они просто — бумс! — просто упадут в обморок. Это возможно. Это просто слишком много обладания слишком быстро.

A thetan wants and has to have, and really basically is unhappy unless he does have, and uses against this the defense of unconsciousness if he finds himself having at any time. Confusing, isn’t it?

Что ж, это другое проявление, которое заключается в том, что всякий раз, когда появляется нежеланная частица обладания, всякий раз, когда что-нибудь появляется в банке, на что человек, на самом деле, не должен смотреть, он сам выключает своё внимание. И мы называем это аналитическим ослаблением, или анатеном, или просто обычной одурманенностью, или выкипанием, или другими техническими терминами.

An individual creates something and makes it perpetuate beyond his control, because he says, “I must have this, and I want it to go on forever.” Then he says, “This thing is bad, and I mustn’t perceive this, and I can’t possibly be it,” and so on. Therefore, he just shuts his mind, he shuts his eye to it. He said, “This is no longer there,” while it’s standing in front of him.

Вот это явление. У нас есть обладание в противоположность бессознательности. Объект обладания создаётся за счёт промежуточных точек, он приписывается неправильному владельцу, и часто человек больше не воспринимает его, потому что находится в бессознательном состоянии по отношению к этому объекту. У него, на самом деле, нет автоматического механизма, который приводит его к бессознательности. Он просто внезапно начинает знать, что туда смотреть плохо, и он просто у-ух.

Until he can tolerate havingness for its own sake, you can’t expect anybody to wake up. So, in reality, the clue to consciousness, the clue to unconsciousness and the ways to resolve it, is totally in the field of havingness. And havingness gets bridged over to the person with the significance’s of control and communication.

Единственная причина, по которой люди ложатся спать, когда темно, заключается в том, что темнота опасна. Затем они попадают в инверсию по отношению к этому, и они говорят: «Она настолько опасна, что я лучше буду рыскать в темноте». И они спят весь день.

And if you can get control and communication between the person and havingnesses, you got it made. Person wakes up. He finds there was something to look at, he finds he could look at it, and discovers, therefore, that it’s possible for him to be awake though alive.

Им взбредают в голову всякие чудные идеи, странные идеи, относительно того, насколько бдительными и бодрствующими они должны быть, но средство от всего того, чего вы не хотите (и помните, что лучше иметь что-то, чем ничего), средство от этого — впасть в бессознательность.

This is evidently the basic mechanism of havingness, the basic contest in which we find a thetan involved. And the co-relation between havingness and consciousness is simply that a person becomes unconscious if he believes he cannot have. And so we reverse the thing around the other way, and we showed him that he can have and he therefore becomes willing to be conscious.

И этот механизм в значительной степени находится под контролем тэтана. Это доказывается тем фактом, что в сессии одитинга, когда кто-либо впадает в бессознательность, лучше всего его разбудить — прямо так, как это написано в Книге Один.

We do not resolve unconsciousness or the somnolent state in which the human race finds itself by simply running unconsciousness, because this mechanism is really never otherwise than under his control.

На самом деле, существует метод того, как это делать. И он состоит в том, что вы даёте человеку подтверждения до тех пор, пока он не проснётся. А подтверждение само по себе, если оно достаточно хорошее, пробудит человека. Это очень забавно, когда вы видите, как они просыпаются. Иногда они просыпаются, чертовски жалеют об этом и затем засыпают, и они просто... Очень забавно.

So we have found the entrance point to a case, and that is havingness, and we have found how to get it across to the person, and that is by control and communication — thus CCH. And this is the basic mechanism and theory of CCH.

Тэтан хочет и должен иметь, и на самом деле он, в сущности, несчастен, если не имеет, и он использует бессознательность как защиту от этого, если он когда-либо обнаруживает, что имеет. Запутанно, не так ли?

Thank you.

Индивидуум создаёт что-нибудь и увековечивает это за пределами своей области контроля, потому что он говорит: «Я должен иметь это, и я хочу, чтобы это продолжало существовать вечно». Затем он говорит: «Эта вещь плохая, и я не должен её воспринимать, и я в принципе не могу быть ею», и так далее. Поэтому он просто закрывает свой разум, он закрывает свои глаза на это. Он сказал: «Этого больше нет» — в то время как оно стоит перед ним.

Пока человек не сможет терпимо относиться к обладанию ради самого обладания, вы не можете ожидать, что кто-нибудь проснётся. Итак, в действительности, ключ к сознательному состоянию, ключ к бессознательности и способы её разрешения лежат полностью в сфере обладания. А обладание приходит к человеку вместе со значимостями контроля и общения.

И если вы можете установить контроль и общение между человеком и обладаниями, вы достигли успеха. Человек пробуждается. Он обнаруживает, что существует нечто, на что можно смотреть, он обнаруживает, что он может смотреть на это, и, таким образом, он обнаруживает, что он может бодрствовать, несмотря на то что он живой.

Это, очевидно, основной механизм обладания, основное состязание, в которое, как мы обнаруживаем, вовлечён тэтан. И взаимосвязь между обладанием и сознательным состоянием заключается просто в том, что человек впадает в бессознательность, если он полагает, что не может иметь. И поэтому мы поворачиваем это наоборот, и мы показываем ему, что он может иметь, и вследствие этого у него появляется желание находиться в сознательном состоянии.

Мы не устраняем бессознательность или сонное состояние, в котором находится человеческий род, просто проходя бессознательность, потому что этот механизм на самом деле всегда находится под контролем тэтана, и никак иначе.

Итак, мы нашли точку входа в кейс, и это — обладание, и мы нашли, как донести это до человека, — с помощью контроля и общения; отсюда КОО. И это основной механизм и основная теория КОО.

Спасибо.