О’кей. Наступил один из дней. Какое число? 3 октября?

О’кей. Наступил один из дней. Какое число? 3 октября?

Аудитория: Это верно. Правильно. Да.

Аудитория: Это верно. Правильно. Да.

А у меня вчера вечером часы остановились. Как бы я узнал? И 1961. Специальный инструктивный курс, Сент-Хилл.

А у меня вчера вечером часы остановились. Как бы я узнал? И 1961. Специальный инструктивный курс, Сент-Хилл.

Итак, Сюзи тут давала вам объяснение в отношении того, что такое предшествовавшее замешательство. И я лучше дам вам некоторые материалы на эту тему и другие вещи. Я могу прочитать вам лекцию на тему совершенно новых открытий, но вам пока еще рано об этом слушать, нарушило бы постепенность. Однако я немного все же расскажу о них, просто для самого факта. Есть множество потенциальных знаний в области взаимного движения. Взаимное движение—это страшно интересный вопрос. Это движение двух излучающих источников. Это имеет некоторое отношение к проблемам. Взаимное движение проходит с большой скоростью, и все такое. Есть гораздо больше информации по этому поводу, но я просто хотел тут упомянуть об этом в качестве заметки на полях.

Итак, Сюзи тут давала вам объяснение в отношении того, что такое предшествовавшее замешательство. И я лучше дам вам некоторые материалы на эту тему и другие вещи. Я могу прочитать вам лекцию на тему совершенно новых открытий, но вам пока еще рано об этом слушать, нарушило бы постепенность. Однако я немного все же расскажу о них, просто для самого факта. Есть множество потенциальных знаний в области взаимного движения. Взаимное движение—это страшно интересный вопрос. Это движение двух излучающих источников. Это имеет некоторое отношение к проблемам. Взаимное движение проходит с большой скоростью, и все такое. Есть гораздо больше информации по этому поводу, но я просто хотел тут упомянуть об этом в качестве заметки на полях.

Вас интересует предшествовавшее замешательство, скрытый стандарт, потому что это дает вам в руки то, к чему хаким *(в Аравии, Индии и других мусульманских странах) мудрец или ученый, врачеватель., ведьма, знахарь, медик и все другие подобные люди стремились постоянно в течение порядочного количества тысяч лет. И если вы это не поймете, то вы в этом застрянете.

Вас интересует предшествовавшее замешательство, скрытый стандарт, потому что это дает вам в руки то, к чему хаким *(в Аравии, Индии и других мусульманских странах) мудрец или ученый, врачеватель., ведьма, знахарь, медик и все другие подобные люди стремились постоянно в течение порядочного количества тысяч лет. И если вы это не поймете, то вы в этом застрянете.

Хроническая соматика—это момент застревания на траке, который является стабильным данным для предшествовавшего замешательства. Скрытый стандарт есть стабильное данное предшествовавшего замешательства. Предшествовавшее замешательство.

Хроническая соматика—это момент застревания на траке, который является стабильным данным для предшествовавшего замешательства. Скрытый стандарт есть стабильное данное предшествовавшего замешательства. Предшествовавшее замешательство.

Я попытаюсь объяснить это вам: при попытках посмотреть на хроническую соматику, вы пытаетесь смотреть на предшествовавшее замешательство, и вас снова отбрасывает в хроническую соматику, и вы даже не осознаете, что смотрите на предшествовавшее замешательство. Это очень-очень легко забыть. И здесь легче всего оступиться, потому что именно в этом состоит, в действительности, основная анатомия того, как картинки, болезни и концепции того или иного рода становятся очень-очень зафиксированными.

Я попытаюсь объяснить это вам: при попытках посмотреть на хроническую соматику, вы пытаетесь смотреть на предшествовавшее замешательство, и вас снова отбрасывает в хроническую соматику, и вы даже не осознаете, что смотрите на предшествовавшее замешательство. Это очень-очень легко забыть. И здесь легче всего оступиться, потому что именно в этом состоит, в действительности, основная анатомия того, как картинки, болезни и концепции того или иного рода становятся очень-очень зафиксированными.

Способ застревания для них—это замешательство и стабильное данное. Это замешательство и стабильное данное были известны нам в течение многих многих лет. И вот что мы добавили к этому—промежуток времени. Замешательство находится в одном месте, а стабильное данное—в другом, более позднем. Так что при разметке всего трака времени вы получаете замешательство, а потом, после этого, стабильное данное. Так что на самом деле это линейно по времени. Другими словами, у вас вовсе необязательно стабильное данное и замешательство происходят—и, определенно, не очень аберрированно—у вас эти две вещи не происходят одновременно. Другими словами, если стабильное данное и замешательство приводят к аберрациям, то они не происходят в одно и то же время — у вас нет стабильного данного и замешательства в одном и том же моменте времени.

Способ застревания для них—это замешательство и стабильное данное. Это замешательство и стабильное данное были известны нам в течение многих многих лет. И вот что мы добавили к этому—промежуток времени. Замешательство находится в одном месте, а стабильное данное—в другом, более позднем. Так что при разметке всего трака времени вы получаете замешательство, а потом, после этого, стабильное данное. Так что на самом деле это линейно по времени. Другими словами, у вас вовсе необязательно стабильное данное и замешательство происходят—и, определенно, не очень аберрированно—у вас эти две вещи не происходят одновременно. Другими словами, если стабильное данное и замешательство приводят к аберрациям, то они не происходят в одно и то же время — у вас нет стабильного данного и замешательства в одном и том же моменте времени.

Под этим мы имеем в виду вот что: полдень, второе ноября 1961 года: имеется замешательство в момент, когда человек сидит за столом. Ну, это замешательство не обязательно заставляет его сидеть за этим столом более твердо. Это не та зафиксированность, о которой мы говорим.

Под этим мы имеем в виду вот что: полдень, второе ноября 1961 года: имеется замешательство в момент, когда человек сидит за столом. Ну, это замешательство не обязательно заставляет его сидеть за этим столом более твердо. Это не та зафиксированность, о которой мы говорим.

Вот каким образом выглядит тот, кто застрянет за этим столом: в одиннадцать там было чудовищное замешательство, человек был расстроен и у него было расстройство желудка в двенадцать, и он сел за стол—за стол, чтобы хоть как-то облегчить свой несчастный живот, однако ничего не помогло.

Вот каким образом выглядит тот, кто застрянет за этим столом: в одиннадцать там было чудовищное замешательство, человек был расстроен и у него было расстройство желудка в двенадцать, и он сел за стол—за стол, чтобы хоть как-то облегчить свой несчастный живот, однако ничего не помогло.

Замешательство отсутствовало в двенадцать часов. Замешательство присутствовало в одиннадцать, за час до того. Теперь вы видите это?

Замешательство отсутствовало в двенадцать часов. Замешательство присутствовало в одиннадцать, за час до того. Теперь вы видите это?

Другими словами, замешательство находится в более раннем моменте времени, чем то стабильное данное, которое человек принял впоследствии. Однако мы обнаружим, что стабильное данное, принятое потом, превращается в липучку. Конечно, вы всегда можете принять стабильное данное посреди замешательства. Это точно. Но это как раз не то, что приклеивает. Липучки находятся там, где стабильное данное было принято после замешательства.

Другими словами, замешательство находится в более раннем моменте времени, чем то стабильное данное, которое человек принял впоследствии. Однако мы обнаружим, что стабильное данное, принятое потом, превращается в липучку. Конечно, вы всегда можете принять стабильное данное посреди замешательства. Это точно. Но это как раз не то, что приклеивает. Липучки находятся там, где стабильное данное было принято после замешательства.

Соединенные Штаты вступают в войну с Японией; однако ничего особенного в результате этого не происходит. И потом вдруг президент Эйзенхауэр говорит о “потере лица”. Кстати, довольно интересно смотреть на то, как американский президент использует японский термин.

Соединенные Штаты вступают в войну с Японией; однако ничего особенного в результате этого не происходит. И потом вдруг президент Эйзенхауэр говорит о “потере лица”. Кстати, довольно интересно смотреть на то, как американский президент использует японский термин.

Мы порядочно надавали вермахту, и во время войны никто не хотел бы оказаться в вермахте, это точно. 88-ые *88-миллиметровое противотанковое и противовоздушное орудие, широко применявшееся немцами во второй мировой войне. гасили с одной стороны, 22-ые *Американский легкий танк М22, воевавший на фронтах второй мировой. M—обозначение, использовавшееся в нумерации танков. с другой, и у нас была хорошая, настоящая, мощная, классная, шумная война. И в этот период не происходило ничего особенно расстраивающего, ну, кроме того, что народ убивали и здания рушились. Однако все были ну очень заинтересованы в том, чтобы получить хоть какое-то стабильное данное.

Мы порядочно надавали вермахту, и во время войны никто не хотел бы оказаться в вермахте, это точно. 88-ые *88-миллиметровое противотанковое и противовоздушное орудие, широко применявшееся немцами во второй мировой войне. гасили с одной стороны, 22-ые *Американский легкий танк М22, воевавший на фронтах второй мировой. M—обозначение, использовавшееся в нумерации танков. с другой, и у нас была хорошая, настоящая, мощная, классная, шумная война. И в этот период не происходило ничего особенно расстраивающего, ну, кроме того, что народ убивали и здания рушились. Однако все были ну очень заинтересованы в том, чтобы получить хоть какое-то стабильное данное.

А потом, после войны, возникла дискуссия по поводу “должны ли американские войска ходить парадным шагом *Имеется в виду маршировка на прямых ногах (goose-step), которую использовали в армиях нескольких стран, однако наиболее сильно ассоциирующаяся с немецкой армией при нацистах. Этот термин иногда используется для обозначения бездумной преданности поклонников или солдат тому режиму, которому они служат.?”. Ведь правда была, понимаете? Мы добавляем к этому первую мировую и обнаруживаем, что американские войска были экипированы германскими касками. Восхитительно. Это становится все более и более восхитительно.

А потом, после войны, возникла дискуссия по поводу “должны ли американские войска ходить парадным шагом *Имеется в виду маршировка на прямых ногах (goose-step), которую использовали в армиях нескольких стран, однако наиболее сильно ассоциирующаяся с немецкой армией при нацистах. Этот термин иногда используется для обозначения бездумной преданности поклонников или солдат тому режиму, которому они служат.?”. Ведь правда была, понимаете? Мы добавляем к этому первую мировую и обнаруживаем, что американские войска были экипированы германскими касками. Восхитительно. Это становится все более и более восхитительно.

Теперь мы можем понять, почему конфедераты поголовно носили униформу федератов во время гражданской войны, потому что у них не было собственной, зато была куча убитых федератов, с которых ее можно было стащить. Это не было похоже на наличие стабильного данного. Однако сегодня мы обнаруживаем, что Конфедерация сильно застряла в Конфедерации.

Теперь мы можем понять, почему конфедераты поголовно носили униформу федератов во время гражданской войны, потому что у них не было собственной, зато была куча убитых федератов, с которых ее можно было стащить. Это не было похоже на наличие стабильного данного. Однако сегодня мы обнаруживаем, что Конфедерация сильно застряла в Конфедерации.

Итак, мы думаем, что что-то произошло, типа убийства Линкольна, и все такое. Ну, нам определенно известно все об убийстве Линкольна. А как насчет множества других людей, которые попадали под пули в той войне? По поводу тех людей мы как-то мало беспокоимся. Это стабильное данное не залипает, но после этого действия случается что-то, что залипает со страшной силой.

Итак, мы думаем, что что-то произошло, типа убийства Линкольна, и все такое. Ну, нам определенно известно все об убийстве Линкольна. А как насчет множества других людей, которые попадали под пули в той войне? По поводу тех людей мы как-то мало беспокоимся. Это стабильное данное не залипает, но после этого действия случается что-то, что залипает со страшной силой.

Это частность, это не обязательно осмысленно. Это необязательно следует законам какой-то логики; это просто эмпирический факт. Под “эмпирическим фактом” я имею в виду, что это было установлено наблюдением, а не теорией или размышлением. Это истинно постольку, поскольку истинность этого устанавливается наблюдением.

Это частность, это не обязательно осмысленно. Это необязательно следует законам какой-то логики; это просто эмпирический факт. Под “эмпирическим фактом” я имею в виду, что это было установлено наблюдением, а не теорией или размышлением. Это истинно постольку, поскольку истинность этого устанавливается наблюдением.

Можно развить множество теорий по поводу того, отчего вода не течет в гору. По этому поводу можно развить большое количество теорий, однако вы стоите на берегу одной реки, потом находите другую реку, потом находите другую реку, потом находите другую реку, потом находите другую реку, наблюдаете за всеми этими реками и в конце концов выясняете, что общим знаменателем всех этих рек является то, что они текут под гору. Места, находящиеся ниже по течению, находятся на меньшей высоте, чем те, которые выше по течению. И посредством этого мы устанавливаем факт, что реки текут под горку. Нам для этого не требуется теория гравитации; нам вообще не нужно никаких других теорий. Все, что нам необходимо иметь—наблюдение того, что все наблюдаемые нами реки текут вниз. Это эмпирическое данное.

Можно развить множество теорий по поводу того, отчего вода не течет в гору. По этому поводу можно развить большое количество теорий, однако вы стоите на берегу одной реки, потом находите другую реку, потом находите другую реку, потом находите другую реку, потом находите другую реку, наблюдаете за всеми этими реками и в конце концов выясняете, что общим знаменателем всех этих рек является то, что они текут под гору. Места, находящиеся ниже по течению, находятся на меньшей высоте, чем те, которые выше по течению. И посредством этого мы устанавливаем факт, что реки текут под горку. Нам для этого не требуется теория гравитации; нам вообще не нужно никаких других теорий. Все, что нам необходимо иметь—наблюдение того, что все наблюдаемые нами реки текут вниз. Это эмпирическое данное.

Отлично. Итак, это “предшествовавшее замешательство” является эмпирическим данным, вот и все. Это эмпирика. Мы просто пронаблюдали, что в этом состоит факт: что человек застревает в браке, по поводу которого он жалуется не потому, на что он жалуется, а по причине замешательства, которое существовало перед этим браком; он застрял в этом браке не по причине замешательства в самом браке.

Отлично. Итак, это “предшествовавшее замешательство” является эмпирическим данным, вот и все. Это эмпирика. Мы просто пронаблюдали, что в этом состоит факт: что человек застревает в браке, по поводу которого он жалуется не потому, на что он жалуется, а по причине замешательства, которое существовало перед этим браком; он застрял в этом браке не по причине замешательства в самом браке.

Само собой, вы всегда предполагали, что застревание в проблемах семьи происходит по причине замешательства в самой семье. Отлично. А теперь давайте обратимся к работоспособной технологии. Четкой, строгой работоспособной технологии. Сколько браков нам удалось исправить посредством устранения всего замешательства из этого брака? Ну, по этому поводу можно найти множество каких-то небольших порванных линий. Мы довольно много работали с браками, справляясь с имевшимися в них замешательствами. Мы многое сделали в этом плане с помощью устранения из браков замешательств. Но причина того, почему нам не удавалось справиться с этим достаточно быстро, и почему нам приходилось загибаться в попытках этого добиться, состояла просто в том, что причина фиксации человека на браке не имеет никакого отношения к этому периоду времени, а на самом деле скрывается в периоде времени, предшествовавшем браку. И если вы освободите этот предшествовавший период времени перед браком, то трудности в браке исчезнут. Это просто вот такая эмпирическая странность, причем довольно весомая странность.

Само собой, вы всегда предполагали, что застревание в проблемах семьи происходит по причине замешательства в самой семье. Отлично. А теперь давайте обратимся к работоспособной технологии. Четкой, строгой работоспособной технологии. Сколько браков нам удалось исправить посредством устранения всего замешательства из этого брака? Ну, по этому поводу можно найти множество каких-то небольших порванных линий. Мы довольно много работали с браками, справляясь с имевшимися в них замешательствами. Мы многое сделали в этом плане с помощью устранения из браков замешательств. Но причина того, почему нам не удавалось справиться с этим достаточно быстро, и почему нам приходилось загибаться в попытках этого добиться, состояла просто в том, что причина фиксации человека на браке не имеет никакого отношения к этому периоду времени, а на самом деле скрывается в периоде времени, предшествовавшем браку. И если вы освободите этот предшествовавший период времени перед браком, то трудности в браке исчезнут. Это просто вот такая эмпирическая странность, причем довольно весомая странность.

Вот перед нами человек, которого отправляют на операцию на печени; что-то у него не в порядке с печенью. Мы видим, что он зафиксирован на операции на печени. Ему предстоит еще одна операция на печени. Он знает, что все дело в печени. Его внимание жестко зафиксировано на печени, и поэтому мы работаем и проводим процессинг по печени, однако не можем найти никакого бейсик-бейсика на цепи моментов фиксации его внимания на печени.

Вот перед нами человек, которого отправляют на операцию на печени; что-то у него не в порядке с печенью. Мы видим, что он зафиксирован на операции на печени. Ему предстоит еще одна операция на печени. Он знает, что все дело в печени. Его внимание жестко зафиксировано на печени, и поэтому мы работаем и проводим процессинг по печени, однако не можем найти никакого бейсик-бейсика на цепи моментов фиксации его внимания на печени.

Когда его внимание зафиксировалось на печени? В действительности, оно зафиксировалось на печени непосредственно после замешательства. Непосредственно после замешательства. И поэтому способ устранения этой операции на печени состоит в устранении замешательства, которое предшествовало этой трудности с печенью. Так странно. Особенно странно, что это происходит тогда, когда вы пытаетесь это изучить: вы немедленно вспоминаете о своей собственной соматике. Вы пытаетесь переместить свое внимание в период до того, как она у вас появилась, и снова попадаете в эту хроническую соматику. И вы говорите: “Ну, вот есть хроническая соматика, само собой, и все, больше ничего нет”.

Когда его внимание зафиксировалось на печени? В действительности, оно зафиксировалось на печени непосредственно после замешательства. Непосредственно после замешательства. И поэтому способ устранения этой операции на печени состоит в устранении замешательства, которое предшествовало этой трудности с печенью. Так странно. Особенно странно, что это происходит тогда, когда вы пытаетесь это изучить: вы немедленно вспоминаете о своей собственной соматике. Вы пытаетесь переместить свое внимание в период до того, как она у вас появилась, и снова попадаете в эту хроническую соматику. И вы говорите: “Ну, вот есть хроническая соматика, само собой, и все, больше ничего нет”.

И потом вам снова немедленно говорят: “Теперь посмотри. Посмотри на момент перед тем, как ты получил эту хроническую соматику”.

И потом вам снова немедленно говорят: “Теперь посмотри. Посмотри на момент перед тем, как ты получил эту хроническую соматику”.

И вы говорите: “Да. Хроническая соматика”. Это похоже на то, как если бы вы пытались поместить предмет на верхушку фонтана. Он отскакивает и снова сваливается вниз, возвращаясь на то же место, понимаете? Так и ваше внимание не доходит до предшествовавшего замешательства. Весьма примечательно.

И вы говорите: “Да. Хроническая соматика”. Это похоже на то, как если бы вы пытались поместить предмет на верхушку фонтана. Он отскакивает и снова сваливается вниз, возвращаясь на то же место, понимаете? Так и ваше внимание не доходит до предшествовавшего замешательства. Весьма примечательно.

Вы говорите кому-то: “Хорошо”,—вы будете делать это как одитор много-много раз. Вы скажете: “Теперь направь свое внимание на этот период”,—или вы можете сформулировать это другим образом: “Что произошло как раз перед тем, как у вас возникли все эти расстройства по поводу брака?”.

Вы говорите кому-то: “Хорошо”,—вы будете делать это как одитор много-много раз. Вы скажете: “Теперь направь свое внимание на этот период”,—или вы можете сформулировать это другим образом: “Что произошло как раз перед тем, как у вас возникли все эти расстройства по поводу брака?”.

Он отвечает: “Ну, вот я весь расстроился по поводу брака”.

Он отвечает: “Ну, вот я весь расстроился по поводу брака”.

И вы говорите: “Ну, что произошло как раз перед тем, как вы встретили ее?”.

И вы говорите: “Ну, что произошло как раз перед тем, как вы встретили ее?”.

“О, ну, как раз перед этим я встретил этого человека, ммм... Уф, да, с этим браком у меня была дикая куча проблем”.

“О, ну, как раз перед этим я встретил этого человека, ммм... Уф, да, с этим браком у меня была дикая куча проблем”.

И вы говорите: “Ну вот, посмотри. Мы говорили о том моменте, который был как раз перед тем, как ты встретил этого человека. Какого числа это произошло?”.

И вы говорите: “Ну вот, посмотри. Мы говорили о том моменте, который был как раз перед тем, как ты встретил этого человека. Какого числа это произошло?”.

И тогда у него возникает склонность немедленно высказать что-нибудь типа: “Ну, когда я был ребенком, у меня была куча проблем....”.

И тогда у него возникает склонность немедленно высказать что-нибудь типа: “Ну, когда я был ребенком, у меня была куча проблем....”.

Вы говорите: “Да. Но именно перед этим браком. Как раз перед ним”. И он говорит: “Да. Да, проблем у меня с этим браком было море”. Происходит очень простая вещь—внимание преклира все время “отскакивает” в более поздние периоды времени. Хронические соматики всегда являются результатом и решением неконфронтируемого возмущения, которое возникало непосредственно перед ними. Скрытые стандарты и проблемы настоящего времени всегда являются результатом замешательства, которое непосредственно предшествовало данной трудности. И когда вы просите преклира направить внимание на замешательство, вы просите его делать то, чего он не мог делать, и именно поэтому его внимание и пригвождено в моменте времени после замешательства. Понимаете? Он смотрит на замешательство, и затем его внимание, без его собственного осознания этого, отскакивает прямо назад, к стабильному данному.

Вы говорите: “Да. Но именно перед этим браком. Как раз перед ним”. И он говорит: “Да. Да, проблем у меня с этим браком было море”. Происходит очень простая вещь—внимание преклира все время “отскакивает” в более поздние периоды времени. Хронические соматики всегда являются результатом и решением неконфронтируемого возмущения, которое возникало непосредственно перед ними. Скрытые стандарты и проблемы настоящего времени всегда являются результатом замешательства, которое непосредственно предшествовало данной трудности. И когда вы просите преклира направить внимание на замешательство, вы просите его делать то, чего он не мог делать, и именно поэтому его внимание и пригвождено в моменте времени после замешательства. Понимаете? Он смотрит на замешательство, и затем его внимание, без его собственного осознания этого, отскакивает прямо назад, к стабильному данному.

Человек сломал ногу. И эта сломанная нога мучит его многие, многие, многие, многие годы. Он, конечно, не распознает это как сломанную ногу. Медики твердят ему, что это “тибиозис филамориазиса” *Придуманное название болезни., и что он страдает от воспаления связок.

Человек сломал ногу. И эта сломанная нога мучит его многие, многие, многие, многие годы. Он, конечно, не распознает это как сломанную ногу. Медики твердят ему, что это “тибиозис филамориазиса” *Придуманное название болезни., и что он страдает от воспаления связок.

Ну, допустим, он эту ногу хряпнул когда-то. Давайте разложим это на простые составляющие и выразим понятным нам языком, и—понимаете, если вы чего-то не знаете в отношении предмета, то вы начинаете вдаваться в дикие сложности. По сути дела, по степени замороченности и странности мнений и выражений по поводу чего-то вы можете судить о том, насколько на самом деле все это исследовано.

Ну, допустим, он эту ногу хряпнул когда-то. Давайте разложим это на простые составляющие и выразим понятным нам языком, и—понимаете, если вы чего-то не знаете в отношении предмета, то вы начинаете вдаваться в дикие сложности. По сути дела, по степени замороченности и странности мнений и выражений по поводу чего-то вы можете судить о том, насколько на самом деле все это исследовано.

Чем больше замешательства в данной науке, тем более странным, заумным, навороченным вам покажется то, что описывается в этой науке, тем меньше на самом деле в ней известно. На основании сведений из предметов, в которых ничего не известно о жизни и об уме, вы можете получить самые дикие и усложненные представления о том, что это такое. Понимаете? Есть большое количество надуманных, нереальных сведений в отношении этого. Например, в медицине есть невероятное количество терминов, обозначающих “нога”, и тем не менее эта нога не заживает, и они не могут добиться быстрого ее выздоровления, но зато они с легкостью присваивают ей море имен и имеют море мнений в ее отношении.

Чем больше замешательства в данной науке, тем более странным, заумным, навороченным вам покажется то, что описывается в этой науке, тем меньше на самом деле в ней известно. На основании сведений из предметов, в которых ничего не известно о жизни и об уме, вы можете получить самые дикие и усложненные представления о том, что это такое. Понимаете? Есть большое количество надуманных, нереальных сведений в отношении этого. Например, в медицине есть невероятное количество терминов, обозначающих “нога”, и тем не менее эта нога не заживает, и они не могут добиться быстрого ее выздоровления, но зато они с легкостью присваивают ей море имен и имеют море мнений в ее отношении.

Они тоже как бы “отскакивают” от этого замешательства. Отлично. Вот у человека имеется сломанная нога. Эта нога должна зажить за пять-шесть недель, и на этом все неприятности должны исчерпаться—конец. Но так не случается. Через семь лет, как вот тот детский доктор, парень все еще хромает—это было, кажется два года назад.

Они тоже как бы “отскакивают” от этого замешательства. Отлично. Вот у человека имеется сломанная нога. Эта нога должна зажить за пять-шесть недель, и на этом все неприятности должны исчерпаться—конец. Но так не случается. Через семь лет, как вот тот детский доктор, парень все еще хромает—это было, кажется два года назад.

Он старается меня надуть каждый раз, когда со мной встречается. Понимаете—он входит хромая, оп, оп—при этом стараясь тщательно скрывать эту хромоту, как только попадает на нашу территорию, очень сильно старается не хромать. Он сломал ногу, катаясь на лыжах, пару лет назад, и я ему сказал, что хочу провести с ним процессинг, чем напугал его до полусмерти. И по этой причине он постоянно шутит о том, не хочу ли я его поодитировать, каждый раз, когда приходит посмотреть на языки детей.

Он старается меня надуть каждый раз, когда со мной встречается. Понимаете—он входит хромая, оп, оп—при этом стараясь тщательно скрывать эту хромоту, как только попадает на нашу территорию, очень сильно старается не хромать. Он сломал ногу, катаясь на лыжах, пару лет назад, и я ему сказал, что хочу провести с ним процессинг, чем напугал его до полусмерти. И по этой причине он постоянно шутит о том, не хочу ли я его поодитировать, каждый раз, когда приходит посмотреть на языки детей.

Но послушайте, прошло уже два года, а он все хромает. О, да, тогда это не просто инцидент с лыжами, потому что в костями у него нет никаких проблем. Их тщательно сложили и срастили самые лучшие ортопеды-хирурги. Он получил самый лучший уход; он сам—врач.

Но послушайте, прошло уже два года, а он все хромает. О, да, тогда это не просто инцидент с лыжами, потому что в костями у него нет никаких проблем. Их тщательно сложили и срастили самые лучшие ортопеды-хирурги. Он получил самый лучший уход; он сам—врач.

Так в чем же тогда дело? Ну, он сломал ногу, катаясь на лыжах. И через два года ему, по сути, все еще требуется лечение. О, хорошо, кости срослись, кровь больше не течет, но нога-то не работает. Отлично. Давайте теперь посмотрим на это.

Так в чем же тогда дело? Ну, он сломал ногу, катаясь на лыжах. И через два года ему, по сути, все еще требуется лечение. О, хорошо, кости срослись, кровь больше не течет, но нога-то не работает. Отлично. Давайте теперь посмотрим на это.

Был ли этот момент инцидента? О, отлично, мы знаем об уме больше чем они.

Был ли этот момент инцидента? О, отлично, мы знаем об уме больше чем они.

Нам отлично известно, что перед тем, как какой-то парень совершает практическое действие.... Если он в нормальном состоянии ума, он привык выполнять это действие, он летит вниз по косогору и слаломирует как ненормальный, и все просто здорово, и он делает внизу крутой разворот и кричит: “Ээээй!”.

Нам отлично известно, что перед тем, как какой-то парень совершает практическое действие.... Если он в нормальном состоянии ума, он привык выполнять это действие, он летит вниз по косогору и слаломирует как ненормальный, и все просто здорово, и он делает внизу крутой разворот и кричит: “Ээээй!”.

Но если человек находится в расстроенном уме, и его внимание рассеяно на множестве других вещей—он только что получил письмо от своей жены или девушки, в котором говорится: “Ты знаешь, я только что решила снова пойти к Питу”,—понимаете? И он ничего ни с чем не может поделать, кроме как с самим собой. Он ничего и никому не может сделать, кроме самого себя. Никого вокруг нет, или у него нет сил, и так далее. И вот этот опытный лыжник выходит на гору, и на полпути думает: “Вот это хорошее место”,—и влетает лбом прямо в сосну.

Но если человек находится в расстроенном уме, и его внимание рассеяно на множестве других вещей—он только что получил письмо от своей жены или девушки, в котором говорится: “Ты знаешь, я только что решила снова пойти к Питу”,—понимаете? И он ничего ни с чем не может поделать, кроме как с самим собой. Он ничего и никому не может сделать, кроме самого себя. Никого вокруг нет, или у него нет сил, и так далее. И вот этот опытный лыжник выходит на гору, и на полпути думает: “Вот это хорошее место”,—и влетает лбом прямо в сосну.

И тогда его с печалью кладут в больницу, отправляют домой на санитарном самолете, и потом это растягивается на годы, понимаете?

И тогда его с печалью кладут в больницу, отправляют домой на санитарном самолете, и потом это растягивается на годы, понимаете?

Имеется высокая вероятность того, что этот инцидент не имеет никакого отношения в движениям лыжника. Лыжи могут не иметь никакого отношения к замешательству, которое посредством ума привело к сломанной ноге. Потому что нам нужно задать вопрос, каким образом он себя покалечил, и почему?

Имеется высокая вероятность того, что этот инцидент не имеет никакого отношения в движениям лыжника. Лыжи могут не иметь никакого отношения к замешательству, которое посредством ума привело к сломанной ноге. Потому что нам нужно задать вопрос, каким образом он себя покалечил, и почему?

Человек покалечил себя не в этом инциденте. Понимаете, это не этот инцидент. Это первое, что вам необходимо распознать—что там имеется некий постулат по поводу того, чтобы себя покалечить. И ему это неизменно удается.

Человек покалечил себя не в этом инциденте. Понимаете, это не этот инцидент. Это первое, что вам необходимо распознать—что там имеется некий постулат по поводу того, чтобы себя покалечить. И ему это неизменно удается.

Отлично. Вот наш медик: отлично, мы задаем ему вопрос: “Итак, что случилось как раз перед тем, как ты сломал ногу?”.

Отлично. Вот наш медик: отлично, мы задаем ему вопрос: “Итак, что случилось как раз перед тем, как ты сломал ногу?”.

И он говорит: “Ну, я летел вниз, снег свистел вокруг меня, ветер гудел, и... все такое. А потом навстречу это долбаная швейцарская сосна *Высокое дерево с темно-зелеными пятипалыми листьями, многочисленными короткими ветками и шишками., она вылезла из земли и встала прямо посреди лыжни”.

И он говорит: “Ну, я летел вниз, снег свистел вокруг меня, ветер гудел, и... все такое. А потом навстречу это долбаная швейцарская сосна *Высокое дерево с темно-зелеными пятипалыми листьями, многочисленными короткими ветками и шишками., она вылезла из земли и встала прямо посреди лыжни”.

И вы говорите: “Отлично”.

И вы говорите: “Отлично”.

И мы продолжаем проходить это. И по прошествии многих часов он действительно что-то в заметной степени стирает. Мы добиваемся сокращения этой хронической соматики. Да, мы можем это делать. Мы делали это много-много раз.

И мы продолжаем проходить это. И по прошествии многих часов он действительно что-то в заметной степени стирает. Мы добиваемся сокращения этой хронической соматики. Да, мы можем это делать. Мы делали это много-много раз.

Ну, а как насчет того, чтобы добиться полного устранения этой хронической соматики? Это было бы гораздо лучшей процедурой, и притом более быстрой. О, да, нам пришлось бы выяснить, что происходило перед тем, как он отправился кататься на лыжах в тот день.

Ну, а как насчет того, чтобы добиться полного устранения этой хронической соматики? Это было бы гораздо лучшей процедурой, и притом более быстрой. О, да, нам пришлось бы выяснить, что происходило перед тем, как он отправился кататься на лыжах в тот день.

Ну, во-первых, он был в отпуске, и этот отпуск ему зачем-то понадобился. Почему у него возникло ощущение, что ему нужен был отпуск. Довольно странная потребность (особенно для меня, у меня никогда не бывает отпусков, поэтому я и не прошу их). Ему нужен был отпуск. В чем состояла произвольность, которая привела его к этому? Какие письма к нему приходили, пока он находился в отпуске? Давайте поищем в этой области. Давайте просмотрим предшествовавшие полгода и поищем подобные вещи. И вдруг в конце концов мы обнаружим ужасающее, просто необозримое замешательство. И если его было достаточно для того, чтобы он сломал ногу, то его определенно хватит для того, чтобы предотвратить обнаружение его нами. И поначалу преклир не будет способен наблюдать и видеть это предшествовавшее замешательство.

Ну, во-первых, он был в отпуске, и этот отпуск ему зачем-то понадобился. Почему у него возникло ощущение, что ему нужен был отпуск. Довольно странная потребность (особенно для меня, у меня никогда не бывает отпусков, поэтому я и не прошу их). Ему нужен был отпуск. В чем состояла произвольность, которая привела его к этому? Какие письма к нему приходили, пока он находился в отпуске? Давайте поищем в этой области. Давайте просмотрим предшествовавшие полгода и поищем подобные вещи. И вдруг в конце концов мы обнаружим ужасающее, просто необозримое замешательство. И если его было достаточно для того, чтобы он сломал ногу, то его определенно хватит для того, чтобы предотвратить обнаружение его нами. И поначалу преклир не будет способен наблюдать и видеть это предшествовавшее замешательство.

Для того чтобы запихнуть его внимание туда и провести оценивание в отношении этого, нужен одитор, который сядет напротив и сделает это. И вдруг выяснится, что преклир все время думал, что сломал ногу в прошлом году, в то время как на самом деле это случилось два года назад. И он совершенно забыл о том, что он уже ломал эту ногу в возрасте пяти лет; и всякие другие странные забытости начнут всплывать тут и там.

Для того чтобы запихнуть его внимание туда и провести оценивание в отношении этого, нужен одитор, который сядет напротив и сделает это. И вдруг выяснится, что преклир все время думал, что сломал ногу в прошлом году, в то время как на самом деле это случилось два года назад. И он совершенно забыл о том, что он уже ломал эту ногу в возрасте пяти лет; и всякие другие странные забытости начнут всплывать тут и там.

Что служит причиной подобной забывчивости? Это неспособность конфронтировать движение. Неспособность конфронтировать движение приводит к закупориванию данного периода времени. И тогда вы получаете теорию постулатов—первого, второго, третьего, четвертого постулата. Первый постулат—это “не-знать”. Второй постулат—“знать”.

Что служит причиной подобной забывчивости? Это неспособность конфронтировать движение. Неспособность конфронтировать движение приводит к закупориванию данного периода времени. И тогда вы получаете теорию постулатов—первого, второго, третьего, четвертого постулата. Первый постулат—это “не-знать”. Второй постулат—“знать”.

Отлично. Так вы получаете большое “не-знание”, понимаете? Он сталкивается с большим количеством тайн и замешательства, которое он не может конфронтировать, и он совершенно ничего не мог поделать в отношении ни одной детали во всем этом, и тогда он заработал себе “знание”, которое немедленно следовало по времени. Другими словами, за областью “не-знания”, областью замешательства, далее по времени следует область “знания”. Довольно любопытно то, что за не-знанием следует знание, и это знание может быть совершенно идиотским, весьма болезненным разрушительным—но тем не менее, это знательность. Тот парень, который ковыляет на своей ломаной ноге, определенно кое-что знает: он знает, что у него сломанная нога.

Отлично. Так вы получаете большое “не-знание”, понимаете? Он сталкивается с большим количеством тайн и замешательства, которое он не может конфронтировать, и он совершенно ничего не мог поделать в отношении ни одной детали во всем этом, и тогда он заработал себе “знание”, которое немедленно следовало по времени. Другими словами, за областью “не-знания”, областью замешательства, далее по времени следует область “знания”. Довольно любопытно то, что за не-знанием следует знание, и это знание может быть совершенно идиотским, весьма болезненным разрушительным—но тем не менее, это знательность. Тот парень, который ковыляет на своей ломаной ноге, определенно кое-что знает: он знает, что у него сломанная нога.

Можно даже сказать, что все психосоматики и все скрытые стандарты являются средствами лечения тайн. Они дают человеку знание, которое следует за периодом не-знания.

Можно даже сказать, что все психосоматики и все скрытые стандарты являются средствами лечения тайн. Они дают человеку знание, которое следует за периодом не-знания.

Кстати, люди могут застрять в облегчении, и довольно часто, когда ваш преклир чувствует себя лучше, он чувствует это только в течение какого-то краткого мгновения, это все довольно искусственно, и на самом деле ему совсем не лучше. Давайте на мгновение вообразим себе, что вот мы все тут сидим, и вдруг слышим в парке вой и глухой удар, и понимаем, что там только что упал самолет, полный орущих пассажиров, понимаете, и нам здесь все это было слышно. И вот мы большой обеспокоенной толпой выталкиваемся на улицу, и бежим к месту катастрофы, чтобы увидеть этот обрушившийся самолет, и все такое. И видим, что это просто Питер оставил включенным один из своих магнитофонов.

Кстати, люди могут застрять в облегчении, и довольно часто, когда ваш преклир чувствует себя лучше, он чувствует это только в течение какого-то краткого мгновения, это все довольно искусственно, и на самом деле ему совсем не лучше. Давайте на мгновение вообразим себе, что вот мы все тут сидим, и вдруг слышим в парке вой и глухой удар, и понимаем, что там только что упал самолет, полный орущих пассажиров, понимаете, и нам здесь все это было слышно. И вот мы большой обеспокоенной толпой выталкиваемся на улицу, и бежим к месту катастрофы, чтобы увидеть этот обрушившийся самолет, и все такое. И видим, что это просто Питер оставил включенным один из своих магнитофонов.

Понимаете? Огромное чувство облегчения, последовавшее за периодом замешательства. Я не утверждаю, что это в большой степени аберрирует. Это будет достаточно просто просмотреть и стереть. Но после этого, понимаете, у нас имеется небольшой период облегчения, и он на самом деле немного залипает на траке. Понимаете, это период облегчения. Это период “знания”.

Понимаете? Огромное чувство облегчения, последовавшее за периодом замешательства. Я не утверждаю, что это в большой степени аберрирует. Это будет достаточно просто просмотреть и стереть. Но после этого, понимаете, у нас имеется небольшой период облегчения, и он на самом деле немного залипает на траке. Понимаете, это период облегчения. Это период “знания”.

Понимаете, в тот момент, когда мы услышали звук крушения, мы не знали, что на самом деле происходит, так что мы получаем не-знание. И потом мы выскакиваем и обнаруживаем, что произошло, видим, что на самом деле не произошло ничего, и что все нормально, и мы получаем знание. Уловили? Это просто иллюстрация. То, о чем я сейчас говорю, на самом деле совсем не аберрирует. Для того, чтобы создать подобную аберрацию, требуется гораздо больший масштаб действий.

Понимаете, в тот момент, когда мы услышали звук крушения, мы не знали, что на самом деле происходит, так что мы получаем не-знание. И потом мы выскакиваем и обнаруживаем, что произошло, видим, что на самом деле не произошло ничего, и что все нормально, и мы получаем знание. Уловили? Это просто иллюстрация. То, о чем я сейчас говорю, на самом деле совсем не аберрирует. Для того, чтобы создать подобную аберрацию, требуется гораздо больший масштаб действий.

Отлично. Теперь давайте поговорим о том, что вам показывала Мери Сью как раз перед тем, как вошел я. Вот здесь у нас есть точка, которую мы видим как большую белую штуковинку наверху, потом тут маленькая штуковинка на линии чуть ниже, и вертикальная линия—трак времени, и на нем есть большая штуковинка в верхней части, и маленькая штуковинка, и потом под ней большая штуковинка, и потом маленькая штуковинка, и под ней—еще несколько маленьких штуковинок. Хорошо. Я вовсе не смеюсь тут над тем, как она рисует. Но как бы то ни было, посмотрев на этот рисунок, можно понять, что трак времени выглядит линейно. Итак, она нарисовала схему, от нуля наверху до 1961 внизу. Ну, хорошо. Давайте согласимся с такой схемой, потому что траки времени на самом деле не идут ни в каком направлении. Отлично.

Отлично. Теперь давайте поговорим о том, что вам показывала Мери Сью как раз перед тем, как вошел я. Вот здесь у нас есть точка, которую мы видим как большую белую штуковинку наверху, потом тут маленькая штуковинка на линии чуть ниже, и вертикальная линия—трак времени, и на нем есть большая штуковинка в верхней части, и маленькая штуковинка, и потом под ней большая штуковинка, и потом маленькая штуковинка, и под ней—еще несколько маленьких штуковинок. Хорошо. Я вовсе не смеюсь тут над тем, как она рисует. Но как бы то ни было, посмотрев на этот рисунок, можно понять, что трак времени выглядит линейно. Итак, она нарисовала схему, от нуля наверху до 1961 внизу. Ну, хорошо. Давайте согласимся с такой схемой, потому что траки времени на самом деле не идут ни в каком направлении. Отлично.

Вот мы берем эту небольшую крохотную нижнюю белую штуковинку, это хроническая соматика. У человека что-то хрипит в груди, и каждый раз, когда вы проводите в ним процессинг, он смотрит на грудь, чтобы выяснить, хрипит ли там до сих пор или уже нет. И он знает о том, что команда одитинга работает, если хрип уменьшается, и команда одитинга не работает, если хрип увеличивается. Вот каким образом он получает знание, понимаете? Вот каким образом он получает знание. Не любопытен разве тот факт, что это знание возникает в зависимости от хронической соматики?

Вот мы берем эту небольшую крохотную нижнюю белую штуковинку, это хроническая соматика. У человека что-то хрипит в груди, и каждый раз, когда вы проводите в ним процессинг, он смотрит на грудь, чтобы выяснить, хрипит ли там до сих пор или уже нет. И он знает о том, что команда одитинга работает, если хрип уменьшается, и команда одитинга не работает, если хрип увеличивается. Вот каким образом он получает знание, понимаете? Вот каким образом он получает знание. Не любопытен разве тот факт, что это знание возникает в зависимости от хронической соматики?

Человек должен обладать незаурядным стремлением к знанию, если для достижения его ему нужно каждый раз проверять, сломан ли до сих пор у него позвоночник, продавлена ли у него грудь или вывернуто до сих пор ребро. Что за странная знательность? Ну, подобная знательность может следовать только за чудовищным замешательством, да. Если таков приемлемый уровень знательности—вау!—то что ж тогда происходило до того? Вот мы берем этого преклира, и мы ему говорим, указывая на это небольшое белое пятно здесь: “Ну, что же происходило в твоей жизни непосредственно перед тем, как ты заметил эту трудность со своей грудью?”.

Человек должен обладать незаурядным стремлением к знанию, если для достижения его ему нужно каждый раз проверять, сломан ли до сих пор у него позвоночник, продавлена ли у него грудь или вывернуто до сих пор ребро. Что за странная знательность? Ну, подобная знательность может следовать только за чудовищным замешательством, да. Если таков приемлемый уровень знательности—вау!—то что ж тогда происходило до того? Вот мы берем этого преклира, и мы ему говорим, указывая на это небольшое белое пятно здесь: “Ну, что же происходило в твоей жизни непосредственно перед тем, как ты заметил эту трудность со своей грудью?”.

И первый полученный вами ответ, если это горячий предмет, будет таков: “А, грудь у меня болит всегда”. Это будет нечто в такой вот степени “вразумительное”.

И первый полученный вами ответ, если это горячий предмет, будет таков: “А, грудь у меня болит всегда”. Это будет нечто в такой вот степени “вразумительное”.

Но он вовсе не ответил на вопрос. Вы говорите: “Нет, нет, нет. Как раз перед тем, как ты заметил—до того, как ты это заметил—что происходило в твоей жизни?”.

Но он вовсе не ответил на вопрос. Вы говорите: “Нет, нет, нет. Как раз перед тем, как ты заметил—до того, как ты это заметил—что происходило в твоей жизни?”.

И он говорит: “Ну, аа... Я не знаю”.

И он говорит: “Ну, аа... Я не знаю”.

Это верно. Вот так вы поймали это. Это нечто горячее и тяжелое. И, черт побери, преклир никогда не сообщит вам что-то более утешительное. Хотя он изо всех сил будет стараться помочь вам. Но он на самом деле не знает, это точно, а иначе у него бы не было этой проблемы с грудью. Отлично.

Это верно. Вот так вы поймали это. Это нечто горячее и тяжелое. И, черт побери, преклир никогда не сообщит вам что-то более утешительное. Хотя он изо всех сил будет стараться помочь вам. Но он на самом деле не знает, это точно, а иначе у него бы не было этой проблемы с грудью. Отлично.

Мы начинаем бить более сильно—одитор начинает гнать внимание преклира в эту область—и мы говорим: “Когда это включилось? В какой период времени это включилось?”.

Мы начинаем бить более сильно—одитор начинает гнать внимание преклира в эту область—и мы говорим: “Когда это включилось? В какой период времени это включилось?”.

“Ну”,—говорит он,—“должно быть, это было—это было лето 1959 или около того. Тогда это у меня уже было”.

“Ну”,—говорит он,—“должно быть, это было—это было лето 1959 или около того. Тогда это у меня уже было”.

Как видите, он еще ничего не сказал по поводу того, что было “до того”. Он знает, что это уже было летом 59-ого. Вы говорите: “Это хорошо. А что произошло как раз перед летом 59-ого?”.

Как видите, он еще ничего не сказал по поводу того, что было “до того”. Он знает, что это уже было летом 59-ого. Вы говорите: “Это хорошо. А что произошло как раз перед летом 59-ого?”.

“Ну, весной 59-ого у меня это тоже было”.

“Ну, весной 59-ого у меня это тоже было”.

Видите, он пока еще даже не ответил на ваш вопрос. Отлично. Но вы видите, что происходит? Вы заводите его внимание назад, в направлении к неконфронтируемой области. Вы говорите: “Ну, хорошо. Что случилось перед этим? Что происходило до того, как вы заметили эту соматику в груди?”.

Видите, он пока еще даже не ответил на ваш вопрос. Отлично. Но вы видите, что происходит? Вы заводите его внимание назад, в направлении к неконфронтируемой области. Вы говорите: “Ну, хорошо. Что случилось перед этим? Что происходило до того, как вы заметили эту соматику в груди?”.

Он отвечает: “Ну... О, да, эхх... да. Ну, это ммм...”. (А мы отмечаем эту небольшую белую штуковинку повыше). Он говорит: “Да, точно, это отключилось на долгое время”. Он пока еще не ответил на ваш вопрос. Понимаете, внимание пока еще на пути от первой белой штуковинки ко второй белой штуковинке. В пути пока.

Он отвечает: “Ну... О, да, эхх... да. Ну, это ммм...”. (А мы отмечаем эту небольшую белую штуковинку повыше). Он говорит: “Да, точно, это отключилось на долгое время”. Он пока еще не ответил на ваш вопрос. Понимаете, внимание пока еще на пути от первой белой штуковинки ко второй белой штуковинке. В пути пока.

“Да. Тогда у меня не было неприятностей в этом плане, и ммм... Я помню—о, да! Да, правильно! Я помню, в 1956, я лечил это в больнице!”. Видите, он пока еще ничего не сказал вам о том, что было до того. Однако он уже растянул это по времени дальше назад. И потом вдруг он поднимается и говорит: “Так, посмотрим, 56”. (Мы отметили это вот этой более ранней штуковинкой “1956”). Он говорит: “Так, посмотрим”.

“Да. Тогда у меня не было неприятностей в этом плане, и ммм... Я помню—о, да! Да, правильно! Я помню, в 1956, я лечил это в больнице!”. Видите, он пока еще ничего не сказал вам о том, что было до того. Однако он уже растянул это по времени дальше назад. И потом вдруг он поднимается и говорит: “Так, посмотрим, 56”. (Мы отметили это вот этой более ранней штуковинкой “1956”). Он говорит: “Так, посмотрим”.

Вы говорите: “Что ты делал в 56?”.

Вы говорите: “Что ты делал в 56?”.

“Ну, я... в 55-ом. Это было, когда я поехал в лагерь в Корнуолле. Нет, нет, нет, нет, нет. Если подумать, то это было в 1952”. И потом у него появляется склонность прийти к мнению о том, что он начисто забыл, что происходило с 1952-ого по 56. Это просто белое пятно. И он все это обдумывает, высказывает множество предположений, что там могло быть то, это... и потом вдруг он говорит: “Ну, на самом-то деле я... Нет, не уверен. Не знаю. Но ты знаешь, мне кажется, у меня это с детства”.

“Ну, я... в 55-ом. Это было, когда я поехал в лагерь в Корнуолле. Нет, нет, нет, нет, нет. Если подумать, то это было в 1952”. И потом у него появляется склонность прийти к мнению о том, что он начисто забыл, что происходило с 1952-ого по 56. Это просто белое пятно. И он все это обдумывает, высказывает множество предположений, что там могло быть то, это... и потом вдруг он говорит: “Ну, на самом-то деле я... Нет, не уверен. Не знаю. Но ты знаешь, мне кажется, у меня это с детства”.

Видите, теперь он ушел далеко назад. Далеко-далеко назад. Бум!

Видите, теперь он ушел далеко назад. Далеко-далеко назад. Бум!

“Да, у меня это с детства. Они думали, что у меня туберкулез, и все такое, и я—на самом деле я этого и не помнил, но у меня на самом деле был какой-то туберкулез, и я тогда, помню, жил с бабушкой, и... Они... они много раз вызывали ко мне доктора, все дела. Я как-то упустил из виду этот факт”.

“Да, у меня это с детства. Они думали, что у меня туберкулез, и все такое, и я—на самом деле я этого и не помнил, но у меня на самом деле был какой-то туберкулез, и я тогда, помню, жил с бабушкой, и... Они... они много раз вызывали ко мне доктора, все дела. Я как-то упустил из виду этот факт”.

Теперь мы уже добрались до первой пометки вот тут, видите?

Теперь мы уже добрались до первой пометки вот тут, видите?

Вы говорите: “Ну, что случилось как раз перед тем, как тебя отправили жить к бабушке?”.

Вы говорите: “Ну, что случилось как раз перед тем, как тебя отправили жить к бабушке?”.

“Ну, я не знаю. Я был так мал. Одиннадцать лет мне было”.

“Ну, я не знаю. Я был так мал. Одиннадцать лет мне было”.

“Ну, хорошо. Где были в то время твои родители?”.

“Ну, хорошо. Где были в то время твои родители?”.

“Так, дай подумать”.

“Так, дай подумать”.

И вдруг мы опять видим белое пятно, настоящее, большое, сочное белое пятно. И мы просто продолжаем идти по этому белому пятну, и в конце концов выясняем, что мама и папа как раз перед этим собирались развестись, и вследствие этого было множество бытовых неустроенностей, и теперь мы думаем, что мы это выловили, и пытаемся пригвоздить это. Мы полагаем, что наконец пришли к цели. Они хотели развестись, происходило то и это, все было туманно и неясно. И мы только-только приготавливаемся выслушать всю эту трогательную историю о брошенном ребенке, как вдруг преклир вспоминает, что он сжег дом.

И вдруг мы опять видим белое пятно, настоящее, большое, сочное белое пятно. И мы просто продолжаем идти по этому белому пятну, и в конце концов выясняем, что мама и папа как раз перед этим собирались развестись, и вследствие этого было множество бытовых неустроенностей, и теперь мы думаем, что мы это выловили, и пытаемся пригвоздить это. Мы полагаем, что наконец пришли к цели. Они хотели развестись, происходило то и это, все было туманно и неясно. И мы только-только приготавливаемся выслушать всю эту трогательную историю о брошенном ребенке, как вдруг преклир вспоминает, что он сжег дом.

И тут соматика пропадает. Просто в оценивании. Понимаете? Это просто оценивание. Но ваше оценивание было упорно направлено на обнаружение того, что произошло перед тем, как он это заметил.

И тут соматика пропадает. Просто в оценивании. Понимаете? Это просто оценивание. Но ваше оценивание было упорно направлено на обнаружение того, что произошло перед тем, как он это заметил.

Вероятно, говорить при этом “в первый раз” было бы плохо, потому что это всегда ложь. Одно из стабильных данных одитинга состоит в том, что необходимо вопрос одитинга делать как можно более близким к истине и фактам. Не стоит задавать вопросов одитинга, которые не соответствуют фактам. Поэтому вы говорите: “Когда ты в первый раз вспомнил это?” или “Когда ты впервые заметил это?”—конечно, преклир не способен ответить на такой вопрос, потому что после того, как он вам на него ответит, он найдет еще пятьдесят первых разов. Так что будет гораздо более умно спросить: “В какой момент ты заметил это? Когда ты это заметил? Что произошло перед тем, как ты это заметил?”. И потом просто продолжить долбить это.

Вероятно, говорить при этом “в первый раз” было бы плохо, потому что это всегда ложь. Одно из стабильных данных одитинга состоит в том, что необходимо вопрос одитинга делать как можно более близким к истине и фактам. Не стоит задавать вопросов одитинга, которые не соответствуют фактам. Поэтому вы говорите: “Когда ты в первый раз вспомнил это?” или “Когда ты впервые заметил это?”—конечно, преклир не способен ответить на такой вопрос, потому что после того, как он вам на него ответит, он найдет еще пятьдесят первых разов. Так что будет гораздо более умно спросить: “В какой момент ты заметил это? Когда ты это заметил? Что произошло перед тем, как ты это заметил?”. И потом просто продолжить долбить это.

И это не повторяющаяся команда, и это на самом деле избавление от хронической соматики с помощью оценивания. Если вы обладаете хорошим мастерством оценивания, то можете просто идти вперед—оценивать, оценивать и оценивать, и в конце концов вы обнаружите замешательство; и вы выявите это замешательство до такой степени, что это заставит преклира конфронтировать это замешательство, и это замешательство воспримется как–есть. Прямо там. Бац! И все остальное, что следует за этим, устранится само собой. Вы можете сделать это просто с помощью оценивания. Для того, чтобы выполнить такую работу, необходим просто отличный одитор.

И это не повторяющаяся команда, и это на самом деле избавление от хронической соматики с помощью оценивания. Если вы обладаете хорошим мастерством оценивания, то можете просто идти вперед—оценивать, оценивать и оценивать, и в конце концов вы обнаружите замешательство; и вы выявите это замешательство до такой степени, что это заставит преклира конфронтировать это замешательство, и это замешательство воспримется как–есть. Прямо там. Бац! И все остальное, что следует за этим, устранится само собой. Вы можете сделать это просто с помощью оценивания. Для того, чтобы выполнить такую работу, необходим просто отличный одитор.

Однако вот более простой способ сделать это. Мы наконец обнаруживаем область замешательства, и тогда мы применяем Проверки на Безопасность, соответствующие этой области. Мы обнаруживаем, что это было у человека, когда ему было одиннадцать: это просто какая-то детская деятельность, которая вся перепутана. Ну, вы на самом деле можете взять детскую Проверку на Безопасность, и каким-либо образом подготовить это, вопрос за вопросом, и добавляете к нему свои вопросы, и так далее; и вы получите такие данные, которых преклир никогда не видел до того.

Однако вот более простой способ сделать это. Мы наконец обнаруживаем область замешательства, и тогда мы применяем Проверки на Безопасность, соответствующие этой области. Мы обнаруживаем, что это было у человека, когда ему было одиннадцать: это просто какая-то детская деятельность, которая вся перепутана. Ну, вы на самом деле можете взять детскую Проверку на Безопасность, и каким-либо образом подготовить это, вопрос за вопросом, и добавляете к нему свои вопросы, и так далее; и вы получите такие данные, которых преклир никогда не видел до того.

И вы устраните эти области замешательства, и вы обнаружите рассеивание скрытого стандарта хронической соматики. Это более стандартный способ обработки подобных вещей.

И вы устраните эти области замешательства, и вы обнаружите рассеивание скрытого стандарта хронической соматики. Это более стандартный способ обработки подобных вещей.

Отлично. Рассмотрим другой пример. Вот девушка, она обнаруживает, что у нее головные боли. Она чувствует, что сильно от этого страдает. И в одитинге она постоянно тем или иным образом ощущает эту головную боль. И она знает о том, работает ли процесс одитинга, глядя на то, включается ли или отключается головная боль, и если ничто не оказывает влияния на эту головную боль, то она, конечно, уверена, что процесс одитинга не работает. Это ее скрытый стандарт—то, посредством чего она выясняет, работает одитинг или нет. Это—определение скрытого стандарта.

Отлично. Рассмотрим другой пример. Вот девушка, она обнаруживает, что у нее головные боли. Она чувствует, что сильно от этого страдает. И в одитинге она постоянно тем или иным образом ощущает эту головную боль. И она знает о том, работает ли процесс одитинга, глядя на то, включается ли или отключается головная боль, и если ничто не оказывает влияния на эту головную боль, то она, конечно, уверена, что процесс одитинга не работает. Это ее скрытый стандарт—то, посредством чего она выясняет, работает одитинг или нет. Это—определение скрытого стандарта.

Ну, естественно, ваши рудименты не в порядке до тех пор, пока преклир находится в этом состоянии. Почему? Потому что преклир направляет команду одитинга через промежуточную точку.

Ну, естественно, ваши рудименты не в порядке до тех пор, пока преклир находится в этом состоянии. Почему? Потому что преклир направляет команду одитинга через промежуточную точку.

Кстати, во всех случаях, когда преклир не достигает прогресса на Шаблоне 3, вы можете поставить свою последнюю песету на то, что преклир не выполнил и не выполняет команду одитинга. Он может либо выполнять команду одитинга плюс, плюс, плюс, понимаете, или вообще не выполнять ее.

Кстати, во всех случаях, когда преклир не достигает прогресса на Шаблоне 3, вы можете поставить свою последнюю песету на то, что преклир не выполнил и не выполняет команду одитинга. Он может либо выполнять команду одитинга плюс, плюс, плюс, понимаете, или вообще не выполнять ее.

Я на самом деле помню, что когда-то в Уичите *Город в Канзасе, в котором располагался Дианетический Фонд Хаббарда 1951 и 1952 годах., давным-давно, ко мне пришел преклир, закончивший двадцатипятичасовой интенсив, и стал мне хвастаться о том, что ему однажды удалось не выполнить команду одитинга, причем ему это казалось страшно ловким делом, которое он провернул. Да, точно, преклир на самом деле хвастался этим. Что же происходило с одитором, который этого не заметил?

Я на самом деле помню, что когда-то в Уичите *Город в Канзасе, в котором располагался Дианетический Фонд Хаббарда 1951 и 1952 годах., давным-давно, ко мне пришел преклир, закончивший двадцатипятичасовой интенсив, и стал мне хвастаться о том, что ему однажды удалось не выполнить команду одитинга, причем ему это казалось страшно ловким делом, которое он провернул. Да, точно, преклир на самом деле хвастался этим. Что же происходило с одитором, который этого не заметил?

А вот более обычный ход дел: преклир выполняет команду одитинга и применяет ее к определенной области ума или тела для того, чтобы выяснить, влияет ли она на что-то или нет. И он выполняет команду одитинга, применяя ее к чему-то в уме, и потом смотрит вот сюда для того, чтобы понять, что происходит и изменилось ли что-нибудь. Он делает что-то другое. И он обретает знание о том, правильна эта команда или нет, правильно она выполнена или нет, в прямой зависимости от того, насколько это облегчило эту трудность.

А вот более обычный ход дел: преклир выполняет команду одитинга и применяет ее к определенной области ума или тела для того, чтобы выяснить, влияет ли она на что-то или нет. И он выполняет команду одитинга, применяя ее к чему-то в уме, и потом смотрит вот сюда для того, чтобы понять, что происходит и изменилось ли что-нибудь. Он делает что-то другое. И он обретает знание о том, правильна эта команда или нет, правильно она выполнена или нет, в прямой зависимости от того, насколько это облегчило эту трудность.

Вы одитируете преклира, чье внимание зафиксировано не на банке в общем, но на какой-то совершенно конкретной деятельности. И он делает нечто странное с каждой командой одитинга. Вы даете ему команду одитинга, и он делает с ней что-то странное. Несмотря на то, что он дает на нее устный ответ и так далее, и видимо, выполняет ее, он делает с ней нечто другое.

Вы одитируете преклира, чье внимание зафиксировано не на банке в общем, но на какой-то совершенно конкретной деятельности. И он делает нечто странное с каждой командой одитинга. Вы даете ему команду одитинга, и он делает с ней что-то странное. Несмотря на то, что он дает на нее устный ответ и так далее, и видимо, выполняет ее, он делает с ней нечто другое.

И когда преклир не добивается прогресса, можно сказать, что его внимание где-то залипло. Это просто сокращенное описание отсутствия рудиментов. Один из рудиментов отсутствует. Преклир на самом деле находится вне сессии. Преклир работает на автоматике. Преклир не находится под управлением одитинга, преклир находится под собственным управлением. Он находится под своим собственным управлением прямо пропорционально вот чему: вы что-то говорите, потом преклир берет команду одитинга, переходит на авто, одитирует эту команду одитинга сам на себе, и потом снова отдает сессию одитинга в ваши руки. Уловили? И преклир, в течение всего времени выполнения команды одитинга он не в сессии. Каждый преклир, который не стал Клиром за 150 часов одитинга, делает это. У преклира есть скрытый стандарт.

И когда преклир не добивается прогресса, можно сказать, что его внимание где-то залипло. Это просто сокращенное описание отсутствия рудиментов. Один из рудиментов отсутствует. Преклир на самом деле находится вне сессии. Преклир работает на автоматике. Преклир не находится под управлением одитинга, преклир находится под собственным управлением. Он находится под своим собственным управлением прямо пропорционально вот чему: вы что-то говорите, потом преклир берет команду одитинга, переходит на авто, одитирует эту команду одитинга сам на себе, и потом снова отдает сессию одитинга в ваши руки. Уловили? И преклир, в течение всего времени выполнения команды одитинга он не в сессии. Каждый преклир, который не стал Клиром за 150 часов одитинга, делает это. У преклира есть скрытый стандарт.

Что такое скрытый стандарт? Возможно, у него шесть скрытых стандартов. И каждый из этих скрытых стандартов, абсолютно является этим стабильным данным, застрявшим после факта замешательства. всегда подобное явление имеет именно такую анатомию. Преклир отбирает у вас сессию, выполняет команду одитинга, смотрит, сдвигает это или нет вот эту электронику, потом смотрит на то влияет ли эта электроника на то, является ли он мальчиком или девочкой.

Что такое скрытый стандарт? Возможно, у него шесть скрытых стандартов. И каждый из этих скрытых стандартов, абсолютно является этим стабильным данным, застрявшим после факта замешательства. всегда подобное явление имеет именно такую анатомию. Преклир отбирает у вас сессию, выполняет команду одитинга, смотрит, сдвигает это или нет вот эту электронику, потом смотрит на то влияет ли эта электроника на то, является ли он мальчиком или девочкой.

Это верно. Именно так мы попадаем туда, именно при таком действии со стороны преклира. Мы знали об этом в течение долгого времени, однако никогда не видели это в таком явном действии.

Это верно. Именно так мы попадаем туда, именно при таком действии со стороны преклира. Мы знали об этом в течение долгого времени, однако никогда не видели это в таком явном действии.

Этот преклир получал одитинг в течение тысяч часов, и применял каждую отдельно рассматриваемую команда к разрешению какого-то электронного инцидента, по поводу которого преклир был убежден в том, что если его стереть, то он немедленно сменит пол. Тысячи часов—без прогресса. Ну, и почему? Этот преклир никогда не находился в сессии.

Этот преклир получал одитинг в течение тысяч часов, и применял каждую отдельно рассматриваемую команда к разрешению какого-то электронного инцидента, по поводу которого преклир был убежден в том, что если его стереть, то он немедленно сменит пол. Тысячи часов—без прогресса. Ну, и почему? Этот преклир никогда не находился в сессии.

Рудименты отсутствуют. Основной отсутствующий рудимент—наличие проблемы настоящего времени большой продолжительности, где находится скрытый стандарт.

Рудименты отсутствуют. Основной отсутствующий рудимент—наличие проблемы настоящего времени большой продолжительности, где находится скрытый стандарт.

Отлично. Хорошо. Если мы берем преклира, и одитируем его по Шаблону 3, то мы можем найти цель преклира, и обнаружить терминал преклира; о, да, при некоторых затратах, но мы можем сделать это за относительно небольшой промежуток времени, определенно в течение двадцати пяти часов одитинга, если мы на самом деле одитируем. Мы при этом сохраняем наиболее вопиющие рудименты, понимаете? Однако мы еще не заметили скрытого стандарта. Теперь—и потом мы оцениваем преклира по Шкале Предобладательности, и работаем с преклиром по Шкале Предобладательности, работаем с преклиром, работаем с преклиром, работаем с преклиром, и ничего не происходит. Именно здесь можно обнаружить его.

Отлично. Хорошо. Если мы берем преклира, и одитируем его по Шаблону 3, то мы можем найти цель преклира, и обнаружить терминал преклира; о, да, при некоторых затратах, но мы можем сделать это за относительно небольшой промежуток времени, определенно в течение двадцати пяти часов одитинга, если мы на самом деле одитируем. Мы при этом сохраняем наиболее вопиющие рудименты, понимаете? Однако мы еще не заметили скрытого стандарта. Теперь—и потом мы оцениваем преклира по Шкале Предобладательности, и работаем с преклиром по Шкале Предобладательности, работаем с преклиром, работаем с преклиром, работаем с преклиром, и ничего не происходит. Именно здесь можно обнаружить его.

Понимаете, мы можем выполнить нахождение цели, потому что внимание преклира очень очень жестко зафиксировано на целях. Мы определенно можем найти действие терминала, мы можем найти этот терминал, потому что на самом деле мы ни разу не просили преклира выполнить команду одитинга. Это все происходит между вами и Э-метром, понимаете? Мы можем найти оцениваемый уровень Шкалы Предобладательности довольно легко, но потом мы переходим к повторяющейся команде одитинга, и преклир переходит на автопилот.

Понимаете, мы можем выполнить нахождение цели, потому что внимание преклира очень очень жестко зафиксировано на целях. Мы определенно можем найти действие терминала, мы можем найти этот терминал, потому что на самом деле мы ни разу не просили преклира выполнить команду одитинга. Это все происходит между вами и Э-метром, понимаете? Мы можем найти оцениваемый уровень Шкалы Предобладательности довольно легко, но потом мы переходим к повторяющейся команде одитинга, и преклир переходит на автопилот.

Почему преклир переходит на автопилот? Ну, у этого преклира имеется скрытый стандарт. Преклир одитирует себя, стараясь вылечить свой нос. Преклир не проходит—вообще не проходит—терминал “железнодорожный инженер”. Он работает со своим носом. И почему-то не становится Клиром.

Почему преклир переходит на автопилот? Ну, у этого преклира имеется скрытый стандарт. Преклир одитирует себя, стараясь вылечить свой нос. Преклир не проходит—вообще не проходит—терминал “железнодорожный инженер”. Он работает со своим носом. И почему-то не становится Клиром.

Итак, очень часто, в наихудших случаях, преклир будет проявлять довольно заметное сопротивление запросам и вопросам одитора. Одитор говорит: “Что ты делаешь? Что ты сделал с этим вопросом одитинга?”. И внезапно вы попадаете в отчаянную драку по поводу такого запроса—преклиру он совсем не нравится.

Итак, очень часто, в наихудших случаях, преклир будет проявлять довольно заметное сопротивление запросам и вопросам одитора. Одитор говорит: “Что ты делаешь? Что ты сделал с этим вопросом одитинга?”. И внезапно вы попадаете в отчаянную драку по поводу такого запроса—преклиру он совсем не нравится.

В первый раз отметив это, вы говорите самому себе: “У этого преклира имеется скрытый стандарт. Надо обнаружить, в чем он состоит”.

В первый раз отметив это, вы говорите самому себе: “У этого преклира имеется скрытый стандарт. Надо обнаружить, в чем он состоит”.

И хотя вы можете найти цель, терминал и уровень человека, вы не можете в действительности работать с этим преклиром в присутствии скрытых стандартов. Это просто потеря времени.

И хотя вы можете найти цель, терминал и уровень человека, вы не можете в действительности работать с этим преклиром в присутствии скрытых стандартов. Это просто потеря времени.

Но есть одно более раннее действие, которое можно предпринять с этим преклиром, которое даст результаты. Но есть только одно более раннее действие, которое можно предпринять до проведения Шаблона 3, и это—Проверка на Безопасность. Это можно выполнить, не зная терминала преклира, и это даст отличные, продолжительные результаты. Нет никакого другого процесса—теперь мы уже можем опираться на все накопленные за эти годы результаты—которые дадут легкие и продолжительные достижения преклиру. Никакой другой процесс не произведет столь легких, хороших, надежных, положительных, продолжительных результатов у преклира. У вас есть Проверки на Безопасность, у вас есть оценивание, и у вас есть проведение этого оценивания.

Но есть одно более раннее действие, которое можно предпринять с этим преклиром, которое даст результаты. Но есть только одно более раннее действие, которое можно предпринять до проведения Шаблона 3, и это—Проверка на Безопасность. Это можно выполнить, не зная терминала преклира, и это даст отличные, продолжительные результаты. Нет никакого другого процесса—теперь мы уже можем опираться на все накопленные за эти годы результаты—которые дадут легкие и продолжительные достижения преклиру. Никакой другой процесс не произведет столь легких, хороших, надежных, положительных, продолжительных результатов у преклира. У вас есть Проверки на Безопасность, у вас есть оценивание, и у вас есть проведение этого оценивания.

Это доказывает нам, что в наших руках находится мощное оружие для одитинга—Проверка на Безопасность, потому что оно сработает независимо от того, проходите вы терминал цели или нет. Проверка на Безопасность сработает, и эти достижения, которые вы получите на Проверке на Безопасность, будут продолжительными.

Это доказывает нам, что в наших руках находится мощное оружие для одитинга—Проверка на Безопасность, потому что оно сработает независимо от того, проходите вы терминал цели или нет. Проверка на Безопасность сработает, и эти достижения, которые вы получите на Проверке на Безопасность, будут продолжительными.

Отсюда мы выводим разделение одиторов на: Класс I—проведение любых процессов, в отношении которых они обладают определенностью. Это, вероятно, будут какие-либо процессы управления, кстати говоря. Что-то родственное УОО, если одитор мудр, потому что это, по крайней мере, отрабатывает на преклире факторы управления, и вы на самом деле получаете некоторые достижения. Вы работаете упорядоченно, и что-то с преклиром произойдет, однако это не относится к категории быстрых и легких достижений. Это продолжительные достижения, однако это тяжелые, долгие достижения, и это все, что об этом можно сказать. Это УОО, НИО—все эти вещи. Это долгая, тяжелая, трудная работа, и она дает продолжительные достижения, но чего это стоит! Так что это совсем не относится к тому, что можно было бы назвать приятными, легко достижимыми и стабильными результатами одиторской работы.

Отсюда мы выводим разделение одиторов на: Класс I—проведение любых процессов, в отношении которых они обладают определенностью. Это, вероятно, будут какие-либо процессы управления, кстати говоря. Что-то родственное УОО, если одитор мудр, потому что это, по крайней мере, отрабатывает на преклире факторы управления, и вы на самом деле получаете некоторые достижения. Вы работаете упорядоченно, и что-то с преклиром произойдет, однако это не относится к категории быстрых и легких достижений. Это продолжительные достижения, однако это тяжелые, долгие достижения, и это все, что об этом можно сказать. Это УОО, НИО—все эти вещи. Это долгая, тяжелая, трудная работа, и она дает продолжительные достижения, но чего это стоит! Так что это совсем не относится к тому, что можно было бы назвать приятными, легко достижимыми и стабильными результатами одиторской работы.

Однако одиторов Класса I необходимо использовать, даже несмотря на то, что в их работе трудно достичь долговременных достижений. Независимо от того, как тяжело им придется, их лучше отправить на выполнение какого-либо одитинга, потому что любой одитинг лучше отсутствия одитинга, и этот тип достижений в конечном счете будет довольно благотворным, и все такое. И это служит аргументом в пользу того, чтобы одитор Класса I что-то делал, до тех пор, пока он будет делать один из процессов такого типа.

Однако одиторов Класса I необходимо использовать, даже несмотря на то, что в их работе трудно достичь долговременных достижений. Независимо от того, как тяжело им придется, их лучше отправить на выполнение какого-либо одитинга, потому что любой одитинг лучше отсутствия одитинга, и этот тип достижений в конечном счете будет довольно благотворным, и все такое. И это служит аргументом в пользу того, чтобы одитор Класса I что-то делал, до тех пор, пока он будет делать один из процессов такого типа.

Отлично. Мы переходим к одитору Класса II, и одитор Класса II может делать Проверки на Безопасность. Отлично. Проверка на Безопасность дает продолжительные достижения, и это довольно просто. Это делается довольно просто. Это очень приятно. Это очень-очень быстро и дает продолжительный результат. Итак, наш одитор Класса II проводит Проверки на Безопасность. И на самом деле, когда мы говорим о скрытом стандарте и подобных вещах, мы представляем себе, что одитор Класса II может привести преклира в норму посредством избавления его ото всех его скрытых стандартов, и именно это требуется от одитора Класса II, а не просто сидеть и долбить Проверку на Безопасность №3.

Отлично. Мы переходим к одитору Класса II, и одитор Класса II может делать Проверки на Безопасность. Отлично. Проверка на Безопасность дает продолжительные достижения, и это довольно просто. Это делается довольно просто. Это очень приятно. Это очень-очень быстро и дает продолжительный результат. Итак, наш одитор Класса II проводит Проверки на Безопасность. И на самом деле, когда мы говорим о скрытом стандарте и подобных вещах, мы представляем себе, что одитор Класса II может привести преклира в норму посредством избавления его ото всех его скрытых стандартов, и именно это требуется от одитора Класса II, а не просто сидеть и долбить Проверку на Безопасность №3.

Мы предъявляем к нему несколько иные требования. Мы требуем от него проведения Проверки на Безопасность в направлении избавления ото всех моментов застревания в этой жизни. Мы просим его устранить замешательства, связанные с первым, вторым, третьим, четвертым, пятым и шестым браками. Мы требуем всего... Мы требуем от него устранить эту затекающую шею. Мы требуем от него устранить эту странную привычку каждый раз в ответ на любое наше высказывание делать дрввввввввх! [громко шмыгает носом] Довольно странная привычка, верно? Потому что вы не просите в своей команде его что-то нюхать.

Мы предъявляем к нему несколько иные требования. Мы требуем от него проведения Проверки на Безопасность в направлении избавления ото всех моментов застревания в этой жизни. Мы просим его устранить замешательства, связанные с первым, вторым, третьим, четвертым, пятым и шестым браками. Мы требуем всего... Мы требуем от него устранить эту затекающую шею. Мы требуем от него устранить эту странную привычку каждый раз в ответ на любое наше высказывание делать дрввввввввх! [громко шмыгает носом] Довольно странная привычка, верно? Потому что вы не просите в своей команде его что-то нюхать.

Другими словами, все это сдается под напором Проверки на Безопасность. Все это, без исключения. Но какой тип Проверки на Безопасность для этого требуется? Для этого требуется стандартная Проверка на Безопасность. Такую проверку всегда неплохо провести. Это первое и главное, что вы делаете. Это хорошо—просто взять наиболее походящую Проверку на Безопасность и бабахнуть ею.

Другими словами, все это сдается под напором Проверки на Безопасность. Все это, без исключения. Но какой тип Проверки на Безопасность для этого требуется? Для этого требуется стандартная Проверка на Безопасность. Такую проверку всегда неплохо провести. Это первое и главное, что вы делаете. Это хорошо—просто взять наиболее походящую Проверку на Безопасность и бабахнуть ею.

Давайте возьмем одитора-ветерана, который уже черт знает сколько времени всем этим занимается. Тогда первой Проверкой на Безопасность, которую мы на него навалим, будут последние две страницы Проверки на Безопасность №3, плюс Проверка на Безопасность №6. Нет никакой причины проводить все эти другие многочисленные-премногочисленные страницы №3 или еще что-то не менее замысловатое, потому что он не получит никакой пользы от того, в отношении чего у него имеются оверты, и так далее. Так что давайте уберем это с пути.

Давайте возьмем одитора-ветерана, который уже черт знает сколько времени всем этим занимается. Тогда первой Проверкой на Безопасность, которую мы на него навалим, будут последние две страницы Проверки на Безопасность №3, плюс Проверка на Безопасность №6. Нет никакой причины проводить все эти другие многочисленные-премногочисленные страницы №3 или еще что-то не менее замысловатое, потому что он не получит никакой пользы от того, в отношении чего у него имеются оверты, и так далее. Так что давайте уберем это с пути.

Выполнив это, проявим мудрость и применим данные о стабильном данном и предшествующем замешательстве. Это нечто отличающееся от стабильного данного и замешательства—того представления, которое есть у нас всех по поводу стабильности—мы снимаем все замешательства с кейса, и, конечно, немедленно справляемся со всеми видами деятельности этого человека. Нет, это не вполне верно. Нам необходимо выбить каждое по отдельности—необходимо работать по отдельности.

Выполнив это, проявим мудрость и применим данные о стабильном данном и предшествующем замешательстве. Это нечто отличающееся от стабильного данного и замешательства—того представления, которое есть у нас всех по поводу стабильности—мы снимаем все замешательства с кейса, и, конечно, немедленно справляемся со всеми видами деятельности этого человека. Нет, это не вполне верно. Нам необходимо выбить каждое по отдельности—необходимо работать по отдельности.

Так что после завершения последних двух страниц Формы 3 и всей 6-ой, вы должны закатать рукава примерно в этот момент, и приняться за скрытые стандарты. Давайте посмотрим, нет ли чего-то, в отношении чего тот человек меряет, есть или нет у него каких-либо достижений.

Так что после завершения последних двух страниц Формы 3 и всей 6-ой, вы должны закатать рукава примерно в этот момент, и приняться за скрытые стандарты. Давайте посмотрим, нет ли чего-то, в отношении чего тот человек меряет, есть или нет у него каких-либо достижений.

“Что должно случиться для того, чтоб ты знал о том, что Саентология работает?”—вот ключевой вопрос.

“Что должно случиться для того, чтоб ты знал о том, что Саентология работает?”—вот ключевой вопрос.

И вы получаете это, и иногда оно представляет из себя отдельные вещи. Иногда это что-то типа “ну, моя мама должна выздороветь”. Ну, на самом деле он не имеет при этом в виду—может, и имеет, но на самом деле скорее всего, нет—что его маме следует впарить Саентологию и отвести ее к одитору. Нет. Команда одитинга, которую он выполняет, при применении к себе должна излечить его мать. Понимаете, зачастую он имеет в виду именно это. Так что это представление, что—он говорит: “Ну, моя мама должна выздороветь”. Это просто замечательно. Это означает, что его мать является застрявшей... застрявшей хронической соматикой.

И вы получаете это, и иногда оно представляет из себя отдельные вещи. Иногда это что-то типа “ну, моя мама должна выздороветь”. Ну, на самом деле он не имеет при этом в виду—может, и имеет, но на самом деле скорее всего, нет—что его маме следует впарить Саентологию и отвести ее к одитору. Нет. Команда одитинга, которую он выполняет, при применении к себе должна излечить его мать. Понимаете, зачастую он имеет в виду именно это. Так что это представление, что—он говорит: “Ну, моя мама должна выздороветь”. Это просто замечательно. Это означает, что его мать является застрявшей... застрявшей хронической соматикой.

Тот способ, которым вы справлялись с этим в прошлом—способ, которым вы справлялись с этим в прошлом—не является наиболее быстрым способом это сделать. Вы могли добиваться удач в прошлом с помощью этого способа, и в прошлом у вас могло все отлично получаться, но это не самый лучший способ обработать это. Я просто даю вам гораздо более быстрый способ.

Тот способ, которым вы справлялись с этим в прошлом—способ, которым вы справлялись с этим в прошлом—не является наиболее быстрым способом это сделать. Вы могли добиваться удач в прошлом с помощью этого способа, и в прошлом у вас могло все отлично получаться, но это не самый лучший способ обработать это. Я просто даю вам гораздо более быстрый способ.

Когда был тот момент, где мама сделалась стабильным данным? И какое замешательство предшествовало этому? Аххх. Другими словами, вы не проводите О/В по маме, и не проводите Секчек по маме, и мы вообще не особенно обращаем внимание на маму. Мы стремимся обнаружить, что произошло до того, как мама стала хронической соматикой. Потому что мама является стабильным данным для замешательства, существовавшего до факта принятия мамы в качестве стабильного данного. Там есть какое-то предшествовавшее замешательство. Помните, оно всегда—предшествовавшее.

Когда был тот момент, где мама сделалась стабильным данным? И какое замешательство предшествовало этому? Аххх. Другими словами, вы не проводите О/В по маме, и не проводите Секчек по маме, и мы вообще не особенно обращаем внимание на маму. Мы стремимся обнаружить, что произошло до того, как мама стала хронической соматикой. Потому что мама является стабильным данным для замешательства, существовавшего до факта принятия мамы в качестве стабильного данного. Там есть какое-то предшествовавшее замешательство. Помните, оно всегда—предшествовавшее.

Давайте переориентируем ваше мышление в этом отношении. Вот парень говорит: “Ну, уххх.... Мне просто нужно справиться с тем, что я ненавижу своего папашу. Вот что должно произойти. Так точно. Для того, чтобы Саентология работала в моих глазах, мне нужно справиться с ненавистью по отношению к моему отцу”.

Давайте переориентируем ваше мышление в этом отношении. Вот парень говорит: “Ну, уххх.... Мне просто нужно справиться с тем, что я ненавижу своего папашу. Вот что должно произойти. Так точно. Для того, чтобы Саентология работала в моих глазах, мне нужно справиться с ненавистью по отношению к моему отцу”.

“Ну”,—говорите вы,—“это хорошо”. Очевидно, вы кое-что можете с этим сделать. Вы проводите Секчек в отношении его отца. Это же очевидно, не так ли? Так мы думали ранее. И вы получали все его оверты против отца, и все его висхолды от отца, и вы очищали эту тему. И что же? Этим можно заниматься, я хочу сказать, тут далеко-далеко можно было уйти, в этом направлении.

“Ну”,—говорите вы,—“это хорошо”. Очевидно, вы кое-что можете с этим сделать. Вы проводите Секчек в отношении его отца. Это же очевидно, не так ли? Так мы думали ранее. И вы получали все его оверты против отца, и все его висхолды от отца, и вы очищали эту тему. И что же? Этим можно заниматься, я хочу сказать, тут далеко-далеко можно было уйти, в этом направлении.

Ага, но есть более быстрый способ. Давайте выясним, что случилось до того, как “ненависть к отцу” стало его стабильным данным. “Ненависть к отцу”, должно быть, было тем действием, которое он конфронтировал, и к которому он мог прибегнуть, чтобы отстраниться от других дел, которые он не конфронтировал. И, вероятно, они-то как раз не имели никакого отношения к его отцу. Ненависть к отцу была для него более приемлемой, чем гигантское замешательство, которое у него было с—кем, вот вопрос? Вероятно, не с отцом. Кто знает, кто это был? Бог знает.

Ага, но есть более быстрый способ. Давайте выясним, что случилось до того, как “ненависть к отцу” стало его стабильным данным. “Ненависть к отцу”, должно быть, было тем действием, которое он конфронтировал, и к которому он мог прибегнуть, чтобы отстраниться от других дел, которые он не конфронтировал. И, вероятно, они-то как раз не имели никакого отношения к его отцу. Ненависть к отцу была для него более приемлемой, чем гигантское замешательство, которое у него было с—кем, вот вопрос? Вероятно, не с отцом. Кто знает, кто это был? Бог знает.

И что вы делаете? Вы оцениваете. И находите область предшествовавшего замешательства по отношению к ненависти к отцу. Поначалу преклир будет говорить вам, что это какой-то поступок отца и что это имеет некоторое отношение к отцу. Но помните, что это не может иметь никакого отношения к отцу, раз отец является хронической соматикой. Это не может иметь никакого отношения к отцу, понимаете, если отец – застрявшая личность. Если отец является сломанной ногой в этом кейсе, то это не имеет никакого отношения к отцу, потому что он может конфронтировать отца. Ну, если он может конфронтировать отца, и провел столько лет, конфронтируя отца—но это ему никак не помогло выздороветь—то на кой вам в сессии одитинга тратить время на конфронтирование отца? Это потеря времени, понимаете?

И что вы делаете? Вы оцениваете. И находите область предшествовавшего замешательства по отношению к ненависти к отцу. Поначалу преклир будет говорить вам, что это какой-то поступок отца и что это имеет некоторое отношение к отцу. Но помните, что это не может иметь никакого отношения к отцу, раз отец является хронической соматикой. Это не может иметь никакого отношения к отцу, понимаете, если отец – застрявшая личность. Если отец является сломанной ногой в этом кейсе, то это не имеет никакого отношения к отцу, потому что он может конфронтировать отца. Ну, если он может конфронтировать отца, и провел столько лет, конфронтируя отца—но это ему никак не помогло выздороветь—то на кой вам в сессии одитинга тратить время на конфронтирование отца? Это потеря времени, понимаете?

Давайте выясним, что произошло до того, как это произошло. Вы намерены узнать, когда он заметил, что ненавидит отца, и что случилось перед этим?

Давайте выясним, что произошло до того, как это произошло. Вы намерены узнать, когда он заметил, что ненавидит отца, и что случилось перед этим?

Первым ответом неизбежно будет: “Мой отец сделал то, мой отец сделал это”.

Первым ответом неизбежно будет: “Мой отец сделал то, мой отец сделал это”.

И вы говорите: “Хорошо, отлично”. Даете ему радостное старинное подтверждение, и потом выясните, что случилось до того с другими людьми. О, вы обнаруживаете, что этот старик ничего не значил в его жизни—хо, он вообще для него был никто. Там был какой-то человек, который все время летал на метле вокруг его башни.

И вы говорите: “Хорошо, отлично”. Даете ему радостное старинное подтверждение, и потом выясните, что случилось до того с другими людьми. О, вы обнаруживаете, что этот старик ничего не значил в его жизни—хо, он вообще для него был никто. Там был какой-то человек, который все время летал на метле вокруг его башни.

Понимаете, будучи ребенком, этот человек увидел бы—ну, может это была его бабушка или еще что-то, понимаете? И ребенок смотрел на то, как она тихонечко сидит и вяжет, поскрипывая в кресле-качалке, и он просто не мог удержаться от того, чтоб не подсунуть ей кошку, запутать ей клубки, утащить у нее кусок теста, или насыпать соли на сладкий пудинг—сделать что угодно, что угодно. И вы увидите, что все это—оверты, но они совсем не будут всплывать таким образом.

Понимаете, будучи ребенком, этот человек увидел бы—ну, может это была его бабушка или еще что-то, понимаете? И ребенок смотрел на то, как она тихонечко сидит и вяжет, поскрипывая в кресле-качалке, и он просто не мог удержаться от того, чтоб не подсунуть ей кошку, запутать ей клубки, утащить у нее кусок теста, или насыпать соли на сладкий пудинг—сделать что угодно, что угодно. И вы увидите, что все это—оверты, но они совсем не будут всплывать таким образом.

В конце концов он восстановит в памяти этот персонаж на метле. Тотальная закупорка, понимаете? Восстановит в памяти этот персонаж на метле, и вы попытаетесь провести по этому Секчек, и “Ой, она меня лупила и таскала, держала над ямой и угрожала туда бросить, и...”. И он начнет выдавать мотиваторы, мотиваторы, мотиваторы, мотиваторы, мотиваторы, понимаете? Конечно. Почему? Потому что он способен видеть входящий поток, но не видит свой исходящий поток.

В конце концов он восстановит в памяти этот персонаж на метле. Тотальная закупорка, понимаете? Восстановит в памяти этот персонаж на метле, и вы попытаетесь провести по этому Секчек, и “Ой, она меня лупила и таскала, держала над ямой и угрожала туда бросить, и...”. И он начнет выдавать мотиваторы, мотиваторы, мотиваторы, мотиваторы, мотиваторы, понимаете? Конечно. Почему? Потому что он способен видеть входящий поток, но не видит свой исходящий поток.

Да, но что он сделал? Вот что здесь становится интересно. Что он сделал? Он украл ее метлу? Потому что вы неизбежно откроете, что это случилось. Так что вы составляете своего рода реестр народа, вовлеченного в действия до момента появления залипшего персонажа. И вы составляете реестр “бюро пропавших людей”. Вот ваш небольшой списочек: “бюро пропавших людей”. И черт возьми, вы на самом деле начнете находить пропавших людей. Преклир даже не подозревал об их существовании. Целые разделы его жизни, об исчезновении которых он ничего не знал.

Да, но что он сделал? Вот что здесь становится интересно. Что он сделал? Он украл ее метлу? Потому что вы неизбежно откроете, что это случилось. Так что вы составляете своего рода реестр народа, вовлеченного в действия до момента появления залипшего персонажа. И вы составляете реестр “бюро пропавших людей”. Вот ваш небольшой списочек: “бюро пропавших людей”. И черт возьми, вы на самом деле начнете находить пропавших людей. Преклир даже не подозревал об их существовании. Целые разделы его жизни, об исчезновении которых он ничего не знал.

И вы обнаружите эти разделы, и обнаружите, кто в них, и потом напишете Секчек, любой старый тип Секчека, для того чтобы обнаружить, что он им сделал—этим другим людям, не отцу. Пропустите отца; он относится к разряду конфронтируемого. Зачем о нем волноваться? Это просто потеря времени. Вот по поводу чего жалуется преклир.

И вы обнаружите эти разделы, и обнаружите, кто в них, и потом напишете Секчек, любой старый тип Секчека, для того чтобы обнаружить, что он им сделал—этим другим людям, не отцу. Пропустите отца; он относится к разряду конфронтируемого. Зачем о нем волноваться? Это просто потеря времени. Вот по поводу чего жалуется преклир.

О чем бы не жаловался преклир, работайте с более ранним. Это ваше стабильное данное. Что бы не говорил преклир, вы берете более ранее. И не обращайте никакого внимания на обработку того, на что он жалуется. Вы обращаете внимание на его жалобы. Но если вы станете работать с тем, о чем он жалуется, типа больших ушей и т.п., хо, вы ни к чему не придете. Он жалуется по поводу своих больших ушей. “Я смотрю на них.... и каждый раз...”. вы обнаружите, что при каждом ответе на команду одитинга он проверяет, не стали ли его уши поменьше.

О чем бы не жаловался преклир, работайте с более ранним. Это ваше стабильное данное. Что бы не говорил преклир, вы берете более ранее. И не обращайте никакого внимания на обработку того, на что он жалуется. Вы обращаете внимание на его жалобы. Но если вы станете работать с тем, о чем он жалуется, типа больших ушей и т.п., хо, вы ни к чему не придете. Он жалуется по поводу своих больших ушей. “Я смотрю на них.... и каждый раз...”. вы обнаружите, что при каждом ответе на команду одитинга он проверяет, не стали ли его уши поменьше.

Вы обнаружите что-то такое ненормальное. Ну, уменьшились ли его уши? О’кей. “Когда ты в первый раз заметил”—это было бы неверно. “Когда ты заметил, что у тебя большие уши? Когда ты это заметил?”.

Вы обнаружите что-то такое ненормальное. Ну, уменьшились ли его уши? О’кей. “Когда ты в первый раз заметил”—это было бы неверно. “Когда ты заметил, что у тебя большие уши? Когда ты это заметил?”.

“О, это у меня давно”,—понимаете? Вот неизбежный ответ.

“О, это у меня давно”,—понимаете? Вот неизбежный ответ.

И если вы получаете ответ подобного рода, который совсем не в тему, то вы знаете о том, что попали в область мощного возмущения, потому что внимание преклира пошло туда, и потом раз!—и снова выскочило на тему больших ушей. Ваше усилие по направлению его внимания в область замешательства приводит к перемещению его внимания на исходный объект. Как только вам удастся поместить его внимание на замешательство, а не на объект, вы добиваетесь успеха. Вы знаете, что имеете дело с одной чудовищной областью замешательства.

И если вы получаете ответ подобного рода, который совсем не в тему, то вы знаете о том, что попали в область мощного возмущения, потому что внимание преклира пошло туда, и потом раз!—и снова выскочило на тему больших ушей. Ваше усилие по направлению его внимания в область замешательства приводит к перемещению его внимания на исходный объект. Как только вам удастся поместить его внимание на замешательство, а не на объект, вы добиваетесь успеха. Вы знаете, что имеете дело с одной чудовищной областью замешательства.

Вы говорите ему: “Когда ты в первый раз отметил, что у тебя большие уши? И что случилось перед тем, как ты заметил, что у тебя большие уши?”. Любой подобный вопрос.

Вы говорите ему: “Когда ты в первый раз отметил, что у тебя большие уши? И что случилось перед тем, как ты заметил, что у тебя большие уши?”. Любой подобный вопрос.

И он говорит: “О, я беспокоился об этом в течение многих лет—о своих больших ушах”.

И он говорит: “О, я беспокоился об этом в течение многих лет—о своих больших ушах”.

Вот, вы видите, как работает этот механизм? Вы спрашиваете его о периоде времени до “больших ушей”, а он отвечает про “большие уши”. Очевидно, его внимание соскальзывает с той области, на которую вы стараетесь направить его. Вы обнаружили скрытую пружинную доску. Он еще не знает, что она там есть, но это знаете вы. И он всегда держит курс на нее. Как только вы ставите его корабль на воду, он немедленно отправляет его с грохотом именно в этот док. В море он не пойдет. Он вообще никуда не пойдет, понимаете? Вы просто отправляете его в море, а он попадает в этот док. “Папа”, “уши”, еще что-то. Шарах! И на месте.

Вот, вы видите, как работает этот механизм? Вы спрашиваете его о периоде времени до “больших ушей”, а он отвечает про “большие уши”. Очевидно, его внимание соскальзывает с той области, на которую вы стараетесь направить его. Вы обнаружили скрытую пружинную доску. Он еще не знает, что она там есть, но это знаете вы. И он всегда держит курс на нее. Как только вы ставите его корабль на воду, он немедленно отправляет его с грохотом именно в этот док. В море он не пойдет. Он вообще никуда не пойдет, понимаете? Вы просто отправляете его в море, а он попадает в этот док. “Папа”, “уши”, еще что-то. Шарах! И на месте.

Вы говорите: “И что происходило в твоей—в жизни до этого что происходило?”.

Вы говорите: “И что происходило в твоей—в жизни до этого что происходило?”.

Такой вопрос приведет к всплыванию горы мусора. Преклиру потребуется немеряное количество миллионов слов для того, чтобы рассказать вам о каждом отдельном ужасном поступке, который был совершен в отношении него за последнее время. Нет смысла проводить обширные наблюдения в данной области. Право одитора состоит в том, чтобы направлять внимание преклира туда, куда оно должно быть направлено, по мнению одитора, а не слушать болтовню—по пунктикам—о каждом крушении, которое он потерпел в этом доке. Понимаете, это глупо, потому что он расскажет вам только это.

Такой вопрос приведет к всплыванию горы мусора. Преклиру потребуется немеряное количество миллионов слов для того, чтобы рассказать вам о каждом отдельном ужасном поступке, который был совершен в отношении него за последнее время. Нет смысла проводить обширные наблюдения в данной области. Право одитора состоит в том, чтобы направлять внимание преклира туда, куда оно должно быть направлено, по мнению одитора, а не слушать болтовню—по пунктикам—о каждом крушении, которое он потерпел в этом доке. Понимаете, это глупо, потому что он расскажет вам только это.

Он ненавидит своего папу—это его скрытый стандарт—он еще не чувствует облегчения по поводу своего папы, и по этой причине он приходит к выводу о том, что одитинг не работает. И вы говорите: “Ну, расскажи мне о более раннем времени в твоей жизни”.

Он ненавидит своего папу—это его скрытый стандарт—он еще не чувствует облегчения по поводу своего папы, и по этой причине он приходит к выводу о том, что одитинг не работает. И вы говорите: “Ну, расскажи мне о более раннем времени в твоей жизни”.

И он говорит: “Ну, мой отец... обычно запирал меня в чулане, делал мне то и это. Он делал то и это, и он такой-сякой”. Делаете вы при этом что-то для этого преклира? Нет. Нет, вы не приносите ему никакой пользы, потому что вы оставляете его внимание зафиксированным на отмазке.

И он говорит: “Ну, мой отец... обычно запирал меня в чулане, делал мне то и это. Он делал то и это, и он такой-сякой”. Делаете вы при этом что-то для этого преклира? Нет. Нет, вы не приносите ему никакой пользы, потому что вы оставляете его внимание зафиксированным на отмазке.

Любая хроническая соматика, любой залипший персонаж, все подобное относятся к категории отмазок, на которые преклир направляет свое внимание. И вы не справляетесь со своей одиторской работой, если вы не направляете его внимание на то, что является причиной фиксации его внимания. Вы делаете это постепенно, и преклир может оказать весьма сильное сопротивление, если вы превысите постепенность.

Любая хроническая соматика, любой залипший персонаж, все подобное относятся к категории отмазок, на которые преклир направляет свое внимание. И вы не справляетесь со своей одиторской работой, если вы не направляете его внимание на то, что является причиной фиксации его внимания. Вы делаете это постепенно, и преклир может оказать весьма сильное сопротивление, если вы превысите постепенность.

И вы говорите: “Хорошо. Большие уши. Посмотрим. Что произошло как раз перед тем, как ты обратил на это внимание, или когда ты заметил, что у тебя большие уши? Найди время, когда ты заметил свои большие уши. Что было в более ранний период, перед этим?”.

И вы говорите: “Хорошо. Большие уши. Посмотрим. Что произошло как раз перед тем, как ты обратил на это внимание, или когда ты заметил, что у тебя большие уши? Найди время, когда ты заметил свои большие уши. Что было в более ранний период, перед этим?”.

И преклир говорит: “Ну, ну, ну, ну, ну, ну, ну, ну... Я работал в Лондоне в одой адвокатской конторе. И всегда обращал на это внимание”.

И преклир говорит: “Ну, ну, ну, ну, ну, ну, ну, ну... Я работал в Лондоне в одой адвокатской конторе. И всегда обращал на это внимание”.

“Хорошо. Есть ли более ранние случаи?”.

“Хорошо. Есть ли более ранние случаи?”.

“О, нет... нет. В этой адвокатской конторе...”.

“О, нет... нет. В этой адвокатской конторе...”.

О, вот, черт, его внимание тут застряло. И вы говорите : “Нет, до того—раньше, чем ты работал в адвокатской конторе. Что было до того?”.

О, вот, черт, его внимание тут застряло. И вы говорите : “Нет, до того—раньше, чем ты работал в адвокатской конторе. Что было до того?”.

“О. О, ну, что я делал до того? Уф.. Не знаю! Что я делал до того? Посмотрим. Я был в подготовительной школе, потом в колледже, и потом—и так далее, это был 1952. Я оттуда вышел, и потом 1952, а потом в 1955.... 1955, я пошел работать. Да, примерно в 1955 я пошел работать—вспомнил, точно. Это был 55. Пошел работать в адвокатскую контору в 1955 году. А из колледжа вышел в 1952”.

“О. О, ну, что я делал до того? Уф.. Не знаю! Что я делал до того? Посмотрим. Я был в подготовительной школе, потом в колледже, и потом—и так далее, это был 1952. Я оттуда вышел, и потом 1952, а потом в 1955.... 1955, я пошел работать. Да, примерно в 1955 я пошел работать—вспомнил, точно. Это был 55. Пошел работать в адвокатскую контору в 1955 году. А из колледжа вышел в 1952”.

“О, хорошо”,—говорите вы,—“а что происходило между 52 и 55?”.

“О, хорошо”,—говорите вы,—“а что происходило между 52 и 55?”.

“Я просто не знаю. Так, посмотрим, что же я делал? Нет, я—у меня была подруга. А, да, теперь вспомнил. Я встретил девушку, и она... У, да. Я встретил ее, а у нее был дружок. И у нас случилась ужасная... Нет, это было в 58. Посмотрим. Нет, нет. Я—сейчас вспомню точно. Это в 1952-1955. Период в три года. Так. После того, как я уехал из колледжа, я на некоторое время отправился домой. И потом я вроде бы сделал это, потом то, и потом—наверное, так. Да, я уверен, что я что-то такое делал, потому что, понимаете, обычно так просто из колледжа не попадают в адвокатскую контору. Так, смотрим. О, ясно. Я страшно подрался с одним парнем. Да. О, это было ужасно. Мы с ним повстречались в этом баре, и он как-то критиковал не по-доброму, и потом кааак да.... Нет, это был 57. Нет, нет. Это был не 55, это был 57”.

“Я просто не знаю. Так, посмотрим, что же я делал? Нет, я—у меня была подруга. А, да, теперь вспомнил. Я встретил девушку, и она... У, да. Я встретил ее, а у нее был дружок. И у нас случилась ужасная... Нет, это было в 58. Посмотрим. Нет, нет. Я—сейчас вспомню точно. Это в 1952-1955. Период в три года. Так. После того, как я уехал из колледжа, я на некоторое время отправился домой. И потом я вроде бы сделал это, потом то, и потом—наверное, так. Да, я уверен, что я что-то такое делал, потому что, понимаете, обычно так просто из колледжа не попадают в адвокатскую контору. Так, смотрим. О, ясно. Я страшно подрался с одним парнем. Да. О, это было ужасно. Мы с ним повстречались в этом баре, и он как-то критиковал не по-доброму, и потом кааак да.... Нет, это был 57. Нет, нет. Это был не 55, это был 57”.

И таким манером он будет продолжать. Понимаете? И вы говорите: “Ну, что произошло в это время—что могло произойти между 1952 и 1955?”.

И таким манером он будет продолжать. Понимаете? И вы говорите: “Ну, что произошло в это время—что могло произойти между 1952 и 1955?”.

“О, ухх-мм, ухх-мм, ухх-мм, ухх-мм, ухх-мм, ухх-мм...”

“О, ухх-мм, ухх-мм, ухх-мм, ухх-мм, ухх-мм, ухх-мм...”

“Тебе когда-нибудь в голову приходили мысли о больших ушах до 1952?”.

“Тебе когда-нибудь в голову приходили мысли о больших ушах до 1952?”.

“Не, не-не-не-не, я никогда не думал об этом до 1952”....

“Не, не-не-не-не, я никогда не думал об этом до 1952”....

“Тебе в голову приходили мысли о больших ушах после 1955?”.

“Тебе в голову приходили мысли о больших ушах после 1955?”.

“Ну, да. О, да, да, да, постоянно. Постоянно сидел тут за своим столом, весь в чернилах, что даже на уши попадало иногда, и меня там дразнили “чернильными ушами” иногда... Так вот оно что, наверное. На самом деле, там меня просто ненавидели. Старшие по должности...”—и все такое.

“Ну, да. О, да, да, да, постоянно. Постоянно сидел тут за своим столом, весь в чернилах, что даже на уши попадало иногда, и меня там дразнили “чернильными ушами” иногда... Так вот оно что, наверное. На самом деле, там меня просто ненавидели. Старшие по должности...”—и все такое.

И вы говорите: “Это хорошо. Спасибо! Хорошо! Хорошо! Хорошо! Отлично! Спасибо! Спасибо. Хорошо! Здорово, итак... Хорошо! Мы хотим рассмотреть время с 52 по 55. С кем ты был знаком в тот период?”.

И вы говорите: “Это хорошо. Спасибо! Хорошо! Хорошо! Хорошо! Отлично! Спасибо! Спасибо. Хорошо! Здорово, итак... Хорошо! Мы хотим рассмотреть время с 52 по 55. С кем ты был знаком в тот период?”.

“Ну, должно быть, с отцом и матерью”.

“Ну, должно быть, с отцом и матерью”.

“Хорошо. А кто дал тебе рекомендацию для того, чтобы устроиться на работу в адвокатскую контору?”.

“Хорошо. А кто дал тебе рекомендацию для того, чтобы устроиться на работу в адвокатскую контору?”.

“Ммм... наверное, какой-нибудь знакомый моего отца”.

“Ммм... наверное, какой-нибудь знакомый моего отца”.

И вы знаете о том, что в таком месте вы имеете большую вероятность найти что-то совершенно невероятное—женитьбу, например! Это я вам говорю. Тут вы можете найти что угодно. Но что-то вы найдете, и это будет период тотальной закупорки.

И вы знаете о том, что в таком месте вы имеете большую вероятность найти что-то совершенно невероятное—женитьбу, например! Это я вам говорю. Тут вы можете найти что угодно. Но что-то вы найдете, и это будет период тотальной закупорки.

Своими действиями вы вовсе не обязательно стремитесь разрешить большую мистерию. Если вы достаточно умелы, то сможете сделать все с помощью оценивания. На Э-метре, один из способов работы состоит в проведении оценивания: “Итак, 54: был ли у вас долгий отпуск после выпуска из колледжа? Два года? Один год? Полгода?”.

Своими действиями вы вовсе не обязательно стремитесь разрешить большую мистерию. Если вы достаточно умелы, то сможете сделать все с помощью оценивания. На Э-метре, один из способов работы состоит в проведении оценивания: “Итак, 54: был ли у вас долгий отпуск после выпуска из колледжа? Два года? Один год? Полгода?”.

“О нет, я пошел работать. Что-то я делал. Совершенно точно, я что-то делал. Совершенно точно, я что-то делал. Не может же молодой человек ничего не делать в течение трех лет? И я поднялся... Точно. Да. Да. Совершенно уверен. Нет”.

“О нет, я пошел работать. Что-то я делал. Совершенно точно, я что-то делал. Совершенно точно, я что-то делал. Не может же молодой человек ничего не делать в течение трех лет? И я поднялся... Точно. Да. Да. Совершенно уверен. Нет”.

В конце концов вы выжимаете имя, “Агнесса”. Ооооо, Агнесса. Ааааа. Хорошо. И по сути—насколько четко вы можете выяснить что-либо об Агнессе—вы просто делаете это на основе задавания вопросов и оцениваете “Самое жуткое замешательство, которое у тебя когда-либо было с Агнессой. Каково самое жуткое замешательство, которое у тебя когда-либо было с Агнессой?”, и так далее. И потом в конце концов это выдыхается, и вы обнаруживаете, что Агнесса—просто подсадка. Она вообще не девушкой-то и была, а на самом деле это была Изабель.

В конце концов вы выжимаете имя, “Агнесса”. Ооооо, Агнесса. Ааааа. Хорошо. И по сути—насколько четко вы можете выяснить что-либо об Агнессе—вы просто делаете это на основе задавания вопросов и оцениваете “Самое жуткое замешательство, которое у тебя когда-либо было с Агнессой. Каково самое жуткое замешательство, которое у тебя когда-либо было с Агнессой?”, и так далее. И потом в конце концов это выдыхается, и вы обнаруживаете, что Агнесса—просто подсадка. Она вообще не девушкой-то и была, а на самом деле это была Изабель.

Изабель проявляется в течение всего этого периода, и теперь мы поймали голубушку за ушко, и мы выясняем, что она всегда там стояла, и говорила свои речи, делала то и это. И именно она его привлекла. Привлекла? “Причем тут это, черт возьми?”. Неясно разве? Тут обычно вообще нет никакого намека на большие уши. Агнесса никогда ничего не говорила про большие уши, ничего подобного, но она сбежала от него с парнем с большими ушами. И Изабель, Изабель, тоже сбежала от него с парнем с большими ушами. Что-то идиотское типа этого. Большие уши должны тут играть какую-то роль. И каким-нибудь совершенно диким и замороченным способом все это складывается в картинку и начинает делаться совершенно осмысленным, и мы обнаруживаем, каким образом он закончил этим стабильным данным про большие уши.

Изабель проявляется в течение всего этого периода, и теперь мы поймали голубушку за ушко, и мы выясняем, что она всегда там стояла, и говорила свои речи, делала то и это. И именно она его привлекла. Привлекла? “Причем тут это, черт возьми?”. Неясно разве? Тут обычно вообще нет никакого намека на большие уши. Агнесса никогда ничего не говорила про большие уши, ничего подобного, но она сбежала от него с парнем с большими ушами. И Изабель, Изабель, тоже сбежала от него с парнем с большими ушами. Что-то идиотское типа этого. Большие уши должны тут играть какую-то роль. И каким-нибудь совершенно диким и замороченным способом все это складывается в картинку и начинает делаться совершенно осмысленным, и мы обнаруживаем, каким образом он закончил этим стабильным данным про большие уши.

Этот человек говорит: “Ну, у меня есть шар из света, и он расположен как раз за моими глазами, и когда он светится, то я понимаю, что вопрос одитинга сработал. А если тускнеет, то не сработал...”.

Этот человек говорит: “Ну, у меня есть шар из света, и он расположен как раз за моими глазами, и когда он светится, то я понимаю, что вопрос одитинга сработал. А если тускнеет, то не сработал...”.

Вы намерены узнать, когда он заметил это. И потом вы ищете, что случилось до того. “И что случилось до того?”.

Вы намерены узнать, когда он заметил это. И потом вы ищете, что случилось до того. “И что случилось до того?”.

И человек говорит: “Я—ну, не имею ни малейшего представления. Я... Посмотрим, да. Что случилось перед этим?”.

И человек говорит: “Я—ну, не имею ни малейшего представления. Я... Посмотрим, да. Что случилось перед этим?”.

И мы попадаем в белое пятно. И потом внезапно, как по мановению волшебной палочки, мы узнаем, что между 1945 и 1948 годами человек был сильно вовлечен в деятельность Храма Черной Магии, там или тут, и все это как-то напрочь вышло из поля зрения. И то, чем он там занимался, по сути, было “созерцанием света”. И с тех пор он постоянно видит этот свет, однако все это превратилось в одно большое замешательство. Потому что после того, как полиция сделала облаву на точку, понимаете.... Там было столько всего, его судили за отцовство. Вот что с ним случилось.

И мы попадаем в белое пятно. И потом внезапно, как по мановению волшебной палочки, мы узнаем, что между 1945 и 1948 годами человек был сильно вовлечен в деятельность Храма Черной Магии, там или тут, и все это как-то напрочь вышло из поля зрения. И то, чем он там занимался, по сути, было “созерцанием света”. И с тех пор он постоянно видит этот свет, однако все это превратилось в одно большое замешательство. Потому что после того, как полиция сделала облаву на точку, понимаете.... Там было столько всего, его судили за отцовство. Вот что с ним случилось.

И все это было самым жутким образом закупорено, понимаете? И все эти стабильные данные, которые были у человека, ведут к этому более раннему неизвестному, и это просто не-знание, за которым следует знание. Это замешательство, за которым следует покой. Замешательство, потом покой.

И все это было самым жутким образом закупорено, понимаете? И все эти стабильные данные, которые были у человека, ведут к этому более раннему неизвестному, и это просто не-знание, за которым следует знание. Это замешательство, за которым следует покой. Замешательство, потом покой.

Хорошо. А теперь я вам кое-что расскажу. У меня есть некоторая реальность в отношении этого. Это срабатывает так: вы находите этого парня... это действует на более широкой основе. Вы обнаруживаете этого преклира стоящим на скале посреди моря, и он ждет, чтобы его оттуда кто-то спас. И у него болит живот, и он болит уже много-много жизней. Он страдает от этого уже много-много жизней.

Хорошо. А теперь я вам кое-что расскажу. У меня есть некоторая реальность в отношении этого. Это срабатывает так: вы находите этого парня... это действует на более широкой основе. Вы обнаруживаете этого преклира стоящим на скале посреди моря, и он ждет, чтобы его оттуда кто-то спас. И у него болит живот, и он болит уже много-много жизней. Он страдает от этого уже много-много жизней.

И вы говорите: “Ну хорошо, давай это сотрем”. И мы проходим, как он стоит посреди моря на скале. И я вам гарантирую, что это можно проходить и проходить и проходить и проходить и проходить и проходить и проходить, и у него все еще останется боль в животе, и он все еще будет стоять на скале посреди океана. И эта старая инграмма не будет стираться.

И вы говорите: “Ну хорошо, давай это сотрем”. И мы проходим, как он стоит посреди моря на скале. И я вам гарантирую, что это можно проходить и проходить и проходить и проходить и проходить и проходить и проходить, и у него все еще останется боль в животе, и он все еще будет стоять на скале посреди океана. И эта старая инграмма не будет стираться.

И именно поэтому нахождение более раннего в цепи разрешает более поздние инграммы—инграммы, которые не стираются: потому что, конечно, при нахождении более ранней инграммы вы случайно проходили по замешательству, и устраняли его. Ничего из предшествовавшего этому инциденту не стоит пересказывания, кроме мятежа, кораблекрушения, внезапного бедствия, семи случаев, когда он почти утонул, и во всем этом будет что-то странное и призрачное. И потом мы обнаруживаем, что он стоит на этой скале без тела, и даже не замечает, что уже давно мертв. И это наконец разрешает все.

И именно поэтому нахождение более раннего в цепи разрешает более поздние инграммы—инграммы, которые не стираются: потому что, конечно, при нахождении более ранней инграммы вы случайно проходили по замешательству, и устраняли его. Ничего из предшествовавшего этому инциденту не стоит пересказывания, кроме мятежа, кораблекрушения, внезапного бедствия, семи случаев, когда он почти утонул, и во всем этом будет что-то странное и призрачное. И потом мы обнаруживаем, что он стоит на этой скале без тела, и даже не замечает, что уже давно мертв. И это наконец разрешает все.

До этого момента он об этом все знал. Однако попытка сместить его внимание во время перед инцидентом, когда это произошло, это одна из труднейших задач, потому что вы говорите: “Хорошо. Как ты попал на эту скалу?”.

До этого момента он об этом все знал. Однако попытка сместить его внимание во время перед инцидентом, когда это произошло, это одна из труднейших задач, потому что вы говорите: “Хорошо. Как ты попал на эту скалу?”.

И он отвечает: “Я просто там стоял. Каким-то образом я туда попал. Уф... О, у меня теперь появилась картина прибоя. Наверное, я туда попал из прибоя”.

И он отвечает: “Я просто там стоял. Каким-то образом я туда попал. Уф... О, у меня теперь появилась картина прибоя. Наверное, я туда попал из прибоя”.

Хо, это любой дурак может понять. Не на вертолете же он туда прилетел. Однако он будет выдавать подобные предположения.

Хо, это любой дурак может понять. Не на вертолете же он туда прилетел. Однако он будет выдавать подобные предположения.

Когда человека попробует делать все это самостоятельно, он начинает через некоторое время ценить одитора, потому что его внимание пригвождено к определенной области.

Когда человека попробует делать все это самостоятельно, он начинает через некоторое время ценить одитора, потому что его внимание пригвождено к определенной области.

И когда оно пытается пробраться в неизвестные для него области, то оно, само собой, отражается и идет на хронические соматики. И так он пытается отправить свое внимание назад туда, и снова попадает на хроническую соматику, и потом он застревает на этой хронической соматике; его внимание направлено на нее, и он начинает одитировать эту хроническую соматику, и никогда не направляет свое внимание на более ранний инцидент, понимаете? И он оставляет себя застрявшим в хронических соматиках.

И когда оно пытается пробраться в неизвестные для него области, то оно, само собой, отражается и идет на хронические соматики. И так он пытается отправить свое внимание назад туда, и снова попадает на хроническую соматику, и потом он застревает на этой хронической соматике; его внимание направлено на нее, и он начинает одитировать эту хроническую соматику, и никогда не направляет свое внимание на более ранний инцидент, понимаете? И он оставляет себя застрявшим в хронических соматиках.

Понимаете, его внимание снова выскакивает, и ему нужен одитор для того, чтобы тот сказал ему снова направить свое внимание туда. Понимаете? “Что случилось перед этим? Каково самое ужасное движение, которое ты мог бы пережить на корабле?”.

Понимаете, его внимание снова выскакивает, и ему нужен одитор для того, чтобы тот сказал ему снова направить свое внимание туда. Понимаете? “Что случилось перед этим? Каково самое ужасное движение, которое ты мог бы пережить на корабле?”.

“А, тогда это был бы не корабль. Это была бы подводная лодка. Не понимаю, почему это пришло мне в голову”.

“А, тогда это был бы не корабль. Это была бы подводная лодка. Не понимаю, почему это пришло мне в голову”.

“Каково самое ужасное движение, которое ты мог бы пережить на корабле?”.

“Каково самое ужасное движение, которое ты мог бы пережить на корабле?”.

“Ну, получить торпеду от подводной лодки. Посмотрим. Или торпедированный подводной лодкой корабль? Получить торпеду от подводной лодки. То ли торпедировать корабль, то ли получить торпеду? Нет, корабль не может торпедировать лодку.... А корабль сам... Это самое ужасное движение... самое ужасное движение... Стоять на скале и ждать прихода корабля”.

“Ну, получить торпеду от подводной лодки. Посмотрим. Или торпедированный подводной лодкой корабль? Получить торпеду от подводной лодки. То ли торпедировать корабль, то ли получить торпеду? Нет, корабль не может торпедировать лодку.... А корабль сам... Это самое ужасное движение... самое ужасное движение... Стоять на скале и ждать прихода корабля”.

Вы точно видите, куда идет его внимание. Затем вы сильно этим заинтересовываетесь. “Самое ужасное движение... Посмотрим. Ну, что могло быть перед этим? Наверное, какое-то плохое движение”.

Вы точно видите, куда идет его внимание. Затем вы сильно этим заинтересовываетесь. “Самое ужасное движение... Посмотрим. Ну, что могло быть перед этим? Наверное, какое-то плохое движение”.

“Какое ужасное движение может сделать человек, чтобы создать такое?”. Вы просто наугад задаете ему вопрос про возможный оверт.

“Какое ужасное движение может сделать человек, чтобы создать такое?”. Вы просто наугад задаете ему вопрос про возможный оверт.

“Ох-ох-о, ну и вопросик ты подкинул.... Вот я вижу переднюю палубу галиона. И на ней стоят все рабы. Они все прикованы, и кровь бежит по кандалам. По подмосткам ходят надзиратели, и они взмахивают бичами—трах!!! Понимаешь... и потом битва, битва, горящие стрелы попадают между местами, где сидят рабы... Нет, это слишком рано. Это вообще не то время. Я понял. Это было гораздо раньше. Гораздо”.

“Ох-ох-о, ну и вопросик ты подкинул.... Вот я вижу переднюю палубу галиона. И на ней стоят все рабы. Они все прикованы, и кровь бежит по кандалам. По подмосткам ходят надзиратели, и они взмахивают бичами—трах!!! Понимаешь... и потом битва, битва, горящие стрелы попадают между местами, где сидят рабы... Нет, это слишком рано. Это вообще не то время. Я понял. Это было гораздо раньше. Гораздо”.

И вы спрашиваете: “Насколько раньше?”.

И вы спрашиваете: “Насколько раньше?”.

“Это было в другой жизни. Это совершенно другая жизнь. Я не знаю, что я делал в этот момент. Такое ощущение, что там все стерлось начисто. Это какой-то парусник, так? Вот он плывет, а я вроде стою на скале, и мне удается упросить их подойти, и они врезаются в риф... Или... или....”. И в конце концов выясняется, что это не было столь уж драматично. Она была капитаном, напился в стельку, навел корабль на риф, убил всех, кто был на борту, и они все померли на этом рифе, крича и стеная, и все такое. И ничего особенного в этом не было. Корабль этот он угнал, и он был виновен и осужден.

“Это было в другой жизни. Это совершенно другая жизнь. Я не знаю, что я делал в этот момент. Такое ощущение, что там все стерлось начисто. Это какой-то парусник, так? Вот он плывет, а я вроде стою на скале, и мне удается упросить их подойти, и они врезаются в риф... Или... или....”. И в конце концов выясняется, что это не было столь уж драматично. Она была капитаном, напился в стельку, навел корабль на риф, убил всех, кто был на борту, и они все померли на этом рифе, крича и стеная, и все такое. И ничего особенного в этом не было. Корабль этот он угнал, и он был виновен и осужден.

О, теперь мы куда-то попадаем, да. На самом деле, он убил представителя владельца на второй день после выхода из порта. Что-то понятно. И потом вдруг вы видите, что он больше не стоит на этой скале. Понимаете, что произошло? Вы сняли оверты со всего этого, с предшествовавшего замешательства, и все пропало. И так приходит конец этой саге об одинокой скале.

О, теперь мы куда-то попадаем, да. На самом деле, он убил представителя владельца на второй день после выхода из порта. Что-то понятно. И потом вдруг вы видите, что он больше не стоит на этой скале. Понимаете, что произошло? Вы сняли оверты со всего этого, с предшествовавшего замешательства, и все пропало. И так приходит конец этой саге об одинокой скале.

Но чем больше вы будете вступать с преклиром в ВиО и позволять ему стоять на скале, тем меньшего вы добьетесь. Становится очевидно, так? Тем меньшего вы добьетесь.

Но чем больше вы будете вступать с преклиром в ВиО и позволять ему стоять на скале, тем меньшего вы добьетесь. Становится очевидно, так? Тем меньшего вы добьетесь.

И вы можете гнать внимание преклира назад, назад, назад, назад, назад, назад, назад, и завести его в самое начало трака—вероятно. Конечно, это тоже своего рода ВиО, потому что это метод неконфронтирования. Он направляет свое внимание на гораздо более ранний инцидент, который он легко конфронтирует, вместо того, чтобы конфронтировать непосредственно предшествующий инцидент. Мы гораздо более заинтересованы в этой области времени, как раз перед этим, которая кажется таинственной, которая постоянно отправляет его обратно на скалу. Вот период времени, который нас интересует. Нам на самом деле совершенно все равно точное описание всей его карьеры в качестве командира космического крейсера. Нас не интересует этот промежуток времени, потому что командиры космических крейсеров крайне редко наводят галионы на морские рифы. Хорошо. Нас интересует именно тот период, с которым мы столкнулись.

И вы можете гнать внимание преклира назад, назад, назад, назад, назад, назад, назад, и завести его в самое начало трака—вероятно. Конечно, это тоже своего рода ВиО, потому что это метод неконфронтирования. Он направляет свое внимание на гораздо более ранний инцидент, который он легко конфронтирует, вместо того, чтобы конфронтировать непосредственно предшествующий инцидент. Мы гораздо более заинтересованы в этой области времени, как раз перед этим, которая кажется таинственной, которая постоянно отправляет его обратно на скалу. Вот период времени, который нас интересует. Нам на самом деле совершенно все равно точное описание всей его карьеры в качестве командира космического крейсера. Нас не интересует этот промежуток времени, потому что командиры космических крейсеров крайне редко наводят галионы на морские рифы. Хорошо. Нас интересует именно тот период, с которым мы столкнулись.

Вы обнаружите очень интересные результаты при применении этого метода в прохождении инграмм. Вы увидите, что это очень-очень интересно.

Вы обнаружите очень интересные результаты при применении этого метода в прохождении инграмм. Вы увидите, что это очень-очень интересно.

Когда вы выявите скрытые стандарты этого человека, и он будет отлично работать, и проходить свой терминал целей по Шкале Обладательности, и вы приходите к одитингу типа Класса IV, и вы обычно обнаруживаете, что эти инграммы весьма просты, и вам не приходится прибегать для их разрешения к каким-то замысловатым фокусам. Потому что преклир с рудиментами, в валенте, уже при прохождении много раз контактировал с этими картинками, гуляя по траку туда и обратно, и вы увидите, что все пойдет как нож по маслу. Полчаса, полтора часа на прохождение одной такой штуки. Самое долгое, что мне встречалось—три часа. Идет очень легко.

Когда вы выявите скрытые стандарты этого человека, и он будет отлично работать, и проходить свой терминал целей по Шкале Обладательности, и вы приходите к одитингу типа Класса IV, и вы обычно обнаруживаете, что эти инграммы весьма просты, и вам не приходится прибегать для их разрешения к каким-то замысловатым фокусам. Потому что преклир с рудиментами, в валенте, уже при прохождении много раз контактировал с этими картинками, гуляя по траку туда и обратно, и вы увидите, что все пойдет как нож по маслу. Полчаса, полтора часа на прохождение одной такой штуки. Самое долгое, что мне встречалось—три часа. Идет очень легко.

Но давайте предположим, что каким-то особым образом вы не смогли запустить все это, и человек застревает в этой штуке, и в каком-то месте инграммы возникает жуткое количество каких-то непонятных “бррп!” при прохождении. И каждый раз, когда человек проходит по этому месту, у него происходит “брррп!”. И раз у нас такие проблемы с прохождением инграмм, то нам следует предположить, что как раз перед этим случилось что-то непонятное, запутанное, и попытаться вытащить это, вместо того чтобы работать с этим “бррп!”. Получите непосредственно предшествовавший инцидент, и он устранит все, что бы там ни зависало.

Но давайте предположим, что каким-то особым образом вы не смогли запустить все это, и человек застревает в этой штуке, и в каком-то месте инграммы возникает жуткое количество каких-то непонятных “бррп!” при прохождении. И каждый раз, когда человек проходит по этому месту, у него происходит “брррп!”. И раз у нас такие проблемы с прохождением инграмм, то нам следует предположить, что как раз перед этим случилось что-то непонятное, запутанное, и попытаться вытащить это, вместо того чтобы работать с этим “бррп!”. Получите непосредственно предшествовавший инцидент, и он устранит все, что бы там ни зависало.

Но тут ведь зависает вся инграмма, так?

Но тут ведь зависает вся инграмма, так?

И каким же образом человек в первый раз застревает на траке? О, давайте рассмотрим более важный вопрос, чем этот: как человек в первый раз попадает на трак времени, что вы делаете на этом траке времени в этой вселенной? Вот интересный вопрос. Отчего вы тащитесь по траку времени с такой упорядоченностью? Может ли быть так, что в начале этого трака имеется какое-то замешательство, которое вы не можете видеть? Мне этот вопрос кажется просто восхитительным. Я вовсе не собираюсь давать вам на него какие-либо ответы. Но что есть время? Время, вполне возможно, является отступлением от замешательства, которое нам не хочется конфронтировать. И мы совершаем массовое отступление, и идем по траку с того самого момента.

И каким же образом человек в первый раз застревает на траке? О, давайте рассмотрим более важный вопрос, чем этот: как человек в первый раз попадает на трак времени, что вы делаете на этом траке времени в этой вселенной? Вот интересный вопрос. Отчего вы тащитесь по траку времени с такой упорядоченностью? Может ли быть так, что в начале этого трака имеется какое-то замешательство, которое вы не можете видеть? Мне этот вопрос кажется просто восхитительным. Я вовсе не собираюсь давать вам на него какие-либо ответы. Но что есть время? Время, вполне возможно, является отступлением от замешательства, которое нам не хочется конфронтировать. И мы совершаем массовое отступление, и идем по траку с того самого момента.

Но это теперь дает вам в руки основную программу работы с предшествовавшим замешательством—то есть нахождение предшествовавшего замешательства для нахождения застрявшего данного. Улучшение способности человека конфронтировать замешательства, конечно, устранит множество хронических соматик. Но я не стал бы на это рассчитывать. Я бы не стал рассчитывать на волшебное исчезновение всего этого в момент простого улучшения способности конфронтировать замешательства. Я бы гораздо больше порекомендовал впилиться во все это как следует и разобрать с самого начала каждую из этих вещей по отдельности, одну за одной, с большой мудростью. Потому что прохождение терминала на Шкале Предобладательности даст им большой конфронт, множество перемен, и так далее, и вы гораздо больше заинтересованы именно в этом.

Но это теперь дает вам в руки основную программу работы с предшествовавшим замешательством—то есть нахождение предшествовавшего замешательства для нахождения застрявшего данного. Улучшение способности человека конфронтировать замешательства, конечно, устранит множество хронических соматик. Но я не стал бы на это рассчитывать. Я бы не стал рассчитывать на волшебное исчезновение всего этого в момент простого улучшения способности конфронтировать замешательства. Я бы гораздо больше порекомендовал впилиться во все это как следует и разобрать с самого начала каждую из этих вещей по отдельности, одну за одной, с большой мудростью. Потому что прохождение терминала на Шкале Предобладательности даст им большой конфронт, множество перемен, и так далее, и вы гораздо больше заинтересованы именно в этом.

Попытка работать с человеком, однако, с проблемой настоящего времени большой протяженности—одной из разновидностей скрытого стандарта—попытка работать с ним по Шкале Предобладательности по пяти-, шестисторонним вилкам и тому подобному крайне бессмысленна, потому что такой преклир никогда не выполняет команду одитинга.

Попытка работать с человеком, однако, с проблемой настоящего времени большой протяженности—одной из разновидностей скрытого стандарта—попытка работать с ним по Шкале Предобладательности по пяти-, шестисторонним вилкам и тому подобному крайне бессмысленна, потому что такой преклир никогда не выполняет команду одитинга.

При проведении анализа того, насколько хорошо движется кейс, следите за тем, продвигается ли преклир материально, снижается ли его чувствительность и становится ли его стрелка заметно свободнее.

При проведении анализа того, насколько хорошо движется кейс, следите за тем, продвигается ли преклир материально, снижается ли его чувствительность и становится ли его стрелка заметно свободнее.

Хорошо. Все это говорит о продвижении кейса. Теперь мы зайдем немного дальше и скажем, что если человек не стал Клиром за 150 часов одитинга по Шаблону 3, в это время входят, само собой, и Секчеки, и оценивания, и прохождения, то примерно в этот момент лучше признаться самим себе, что этот кейс никогда не выполняет команду одитинга. Этот кейс либо делал что-то еще, либо что-то другое, либо вообще ничего не делал. И было бы крайне глупо тянуть до этого времени, потому что теперь мы знаем об этом. Но если время дошло до этого предела, то мы говорим, что тут должны быть скрытые стандарты, и мы должны найти их. И найдя их, мы бы их устранили на основе этого метода предшествовавшего замешательства или его усовершенствования. Мы бы уничтожили эти скрытые стандарты. Мы бы это исправили. И вернулись к прохождению целей. И если кейс бы висел и к этому моменту, то мы бы заподозрили другой скрытый стандарт. Мы бы уничтожили это, и так далее. Так что отличной идеей было бы уничтожение всех скрытых стандартов, которые только можно, до того, как начинать думать о том, готов ли кейс поработать с целями.

Хорошо. Все это говорит о продвижении кейса. Теперь мы зайдем немного дальше и скажем, что если человек не стал Клиром за 150 часов одитинга по Шаблону 3, в это время входят, само собой, и Секчеки, и оценивания, и прохождения, то примерно в этот момент лучше признаться самим себе, что этот кейс никогда не выполняет команду одитинга. Этот кейс либо делал что-то еще, либо что-то другое, либо вообще ничего не делал. И было бы крайне глупо тянуть до этого времени, потому что теперь мы знаем об этом. Но если время дошло до этого предела, то мы говорим, что тут должны быть скрытые стандарты, и мы должны найти их. И найдя их, мы бы их устранили на основе этого метода предшествовавшего замешательства или его усовершенствования. Мы бы уничтожили эти скрытые стандарты. Мы бы это исправили. И вернулись к прохождению целей. И если кейс бы висел и к этому моменту, то мы бы заподозрили другой скрытый стандарт. Мы бы уничтожили это, и так далее. Так что отличной идеей было бы уничтожение всех скрытых стандартов, которые только можно, до того, как начинать думать о том, готов ли кейс поработать с целями.

Другими словами, всеми средствами находите его цели. Всеми средствами находите его терминал. Всеми средствами стремитесь провести оценивание уровня на Шкале Предобладательности. Всеми средствами стремитесь поработать с ним по этому.

Другими словами, всеми средствами находите его цели. Всеми средствами находите его терминал. Всеми средствами стремитесь провести оценивание уровня на Шкале Предобладательности. Всеми средствами стремитесь поработать с ним по этому.

Однако с точки зрения Секчека, сначала отработайте две последних страницы Формы 3, и Форму 6 на одиторе-ветеране. С новичками стоит прочистить Секчеки в общем, давайте отлично прогладим это, и потом посмотрим, нет ли у этого человека скрытых стандартов. И потом срежем все это через обнаружение предшествовавших замешательств; заполнение белых пятен, по крайней мере, в этой жизни. Запустим его таким образом, чтобы он на самом деле мог выполнять непосредственную команду одитинга. И потом, делая это, посмотрим на удивительную скорость клирования.

Однако с точки зрения Секчека, сначала отработайте две последних страницы Формы 3, и Форму 6 на одиторе-ветеране. С новичками стоит прочистить Секчеки в общем, давайте отлично прогладим это, и потом посмотрим, нет ли у этого человека скрытых стандартов. И потом срежем все это через обнаружение предшествовавших замешательств; заполнение белых пятен, по крайней мере, в этой жизни. Запустим его таким образом, чтобы он на самом деле мог выполнять непосредственную команду одитинга. И потом, делая это, посмотрим на удивительную скорость клирования.

Все лето и всю весну я работал над ускорением клирования. Это все, чем я занимался. И это еще один семимильный шаг в этом направлении.

Все лето и всю весну я работал над ускорением клирования. Это все, чем я занимался. И это еще один семимильный шаг в этом направлении.

Спасибо.

Спасибо.