Спасибо.

Я хотел бы поговорить сейчас с вами о хронических соматиках.

Просто поразительно, что мы по-прежнему используем эту 8-К. «Открывающая процедура посредством воспроизведения» и «Открывающая процедура 8-К» по-прежнему остаются хорошими процессами. Но мы держим 8-К под рукой, и на то есть очень веские причины.

Во-первых, хронические соматики – это то, на что большинство людей хронически жалуются. Большинство людей низведены до того, что у них осталась лишь одна основная игра – игра в боль. И в результате мы как одиторы часто ошибаемся, думая, что нам совершенно необходимо немедленно устранить хроническую соматику преклира. Когда я говорю вам, что это последняя игра, которая у него имеется, вы должны понять, что если вы ставите во главу угла избавление человека от этих его трудностей, то трудности появятся у вас. Почему? Он будет жаловаться. Он ходит с больной ногой, вы вылечили его ногу, и вы ему больше не нравитесь.

Однако, прежде чем я расскажу вам что-то о причинах, я довольно быстро зачитаю вам кое-что об «Открывающей процедуре 8-К», чтобы затем мы могли рассмотреть ее более подробно.

Единственная причина, по которой Американская медицинская ассоциация была вынуждена прибегнуть к законодательству, чтобы начать свое существование, состоит в том, что в первый период своей деятельности она применяла – и применяла это в дальнейшем – ряд терапевтических действий.

«Среди всех когда-либо разработанных процессов “Открывающая процедура 8- К” – один из самых эффективных и мощных; это нужно понимать, и его следует использовать именно в таком качестве». Что ж, он не настолько мощный как некоторые из тех процессов, которые у нас есть сегодня, но тем не менее он эффективен.

И из-за того, что она продолжала применять эти ранние терапевтические действия, она, разумеется, нажила себе очень много врагов – она все исцеляла и исцеляла людей. Делать это опасно.

«Шаг “а” “Открывающей процедуры 8-К” заключается в следующем: “Вы видите этот предмет?” – одитор указывает на что-либо.

Давая людям только одну дополнительную проблему – возмутительно высокий счет за услуги, – ее члены отнимали у людей их хронические проблемы, и таким образом приобрели дурную славу, и были вынуждены заняться подкупом законодательных органов (я не говорю, что они занимались этим, я сказал это в широком смысле, это одно из моих диких заявлений). Они сказали, что больше не будут проводить операции членам семей законодательных органов и ничего не будут для них делать, если те не примут закон, – видите, это не подкуп, это вымогательство, – если те не примут закон, который дал бы их группе полную монополию в этой области.

Когда преклир дает знать, что он видит этот предмет, одитор говорит: “Подойдите к нему”.

Почему они так обеспокоились? Отношения между врачом и пациентом, как мы полагаем, обычно бывают хорошими. Так почему же тогда представители профессии, которые неизменно пользуются любовью общества, вынуждены ради сохранения своей монополии создавать жестокие законы, в которых предусматривается тюремное заключение?

Когда преклир подошел к предмету, одитор говорит: “Прикоснитесь к нему”.

Исходя из этого, я могу сказать, что профессия, занимающаяся исцелением людей, опасна. Профессия, которая занимается только исцелением людей, слишком опасна и лучше к ней не прикасаться. Почему? Она отнимает у человека последние игры, которые у него еще есть. Когда человек болен, – это говорит о том, что ему уже настолько недостает игр, что он готов убить себя, лишь бы найти какое-то занятие. Это действительно так. И если бы вы в такой ситуации занялись бы его исцелением, и занимались бы только этим, и ничего не сделали бы в отношении проблем, связанных с разумом, вызвавших эту болезнь, то вы бы оказались в опасном положении и в концеконцов вам, конечно же, пришлось бы отправиться в законодательное собрание или парламент и добиться принятия ряда законов. Понимаете?

Когда преклир сделал это, одитор говорит: “Отпустите его” – и указывает на другой предмет (например, стену или лампу), называя его или не называя. И затем он еще раз проводит ту же самую процедуру».

Это должно быть совершенно очевидно для вас. Вы смотрите на преклира, вы видите все это. Сейчас это что-то совершенно обычное для нас. Следовательно, если одитор полагает, что может заняться исцелением людей, то он потерпит неудачу. Так что мы не занимаемся исцелением людей. Мы занимаемся их «о-способности-лением».

Вот и все, что входит в шаг «а». Так вот, здесь оговаривается – и это излишне – следующее: «Важно, чтобы одитор давал отдельное подтверждение каждый раз по окончании исполнения преклиром команды».

Так вот, мы можем встретить преклира, который приходит к нам, чтобы бросить нам вызов. Он не приходит, чтобы исцелиться, он приходит, чтобы бросить нам вызов. И вы не можете... «Посмотрите, что они со мной сделали» – вот что он хочет вам сказать.

Например, если вы сказали преклиру выполнить два действия, а потом дали одно подтверждение, преклир придет в замешательство. Или если прежде чем преклир успеет выполнить какую-то одну команду, вы говорите ему сделать что-то другое... хм, вы вели себя, как его отец.

Так вот, если бы вы просто повесили вывеску, на которой говорилось бы: «Я рассматриваю болезни и проблемы», то множество людей стало бы приходить к вам, разговаривать с вами и уходить, чувствуя себя неизмеримо лучше – в два раза более больными. Понимаете, они бы испытывали от этого самые приятные чувства. Вы берете с них... вы берете с них по нескольку пенсов за визит и просто позволяете им приходить и в течение пары минут показывать вам свои болячки.

На самом деле я взламывал кейсы, просто спрашивая преклиров: «От кого вы предпочли бы получать 8-К: от матери или отца?»

Что ж, на самом деле это даже не смешно, потому что когда маленький ребенок ссаживает себе костяшки пальцев или ушибает большой палец ноги, и это почти... он почти сознательно планирует все это. Он ссаживает костяшки пальцев и немедленно, как маленькая ракета, летит к маме и говорит: «Смотри».

Так вот, в части «б» вводится идея принятия решения. Следует отметить, что человек должен быть очень сильным, прежде чем его можно будет считать хоть сколько-нибудь клиром в том, что касается свободы выбора и способности принимать решение. Используются следующие команды:

И мама говорит: «О, хорошо. Мама поцелует, и все пройдет». И мама целует ссадину, и на том игра заканчивается.

«Выберите какое-либо место в этой комнате».Понимаете, тем самым мы вводим выбор. «Выберите какое-либо место в этой комнате».

Забавно, что если он играет в эту игру убедительно, если он убежден, что играет в игру, в которой он получит внимание от мамы, и что это интересно и так далее, то он прекратит делать это. И действительно, скорость, с которой у него заживает ушиб или синяк, на который оба родителя обратили должное внимание, весьма примечательна. Исключение составляют те случаи, когда ребенку так недостает игр, что он сохраняет этот синяк, чтобы его заметили на следующий день. Ребенок, на которого не обращают внимания, будет получать травмы. А ребенок, который получает достаточно внимания, вообще не получает травм. Разве это не странно?

Когда преклир сделает это, скажите: «Подойдите к нему».

Если вы хотите знать, что такое «человек, предрасположенный к несчастным случаям», то это кто-то, кто выработал у себя некоторый механизм отсутствия внимания. Он порождает замешательство, так что люди не могут ни на что направлять свое внимание, поэтому они получают травмы. А теперь давайте просто посмотрим на это с точки зрения того, что было сказано ранее, и вы более или менее поймете, в чем суть этих хронических соматик.

Когда преклир подойдет, мы говорим: «Прикоснитесь к нему пальцем». Когда преклир прикоснется, мы скажем: «Отпустите его».

Итак, люди заболевают – ну и что? Это даже неважно. Это забавно... Я знаю, что вы, возможно, чувствуете себя плохо в данный момент, слушая все это, но об этом не стоит даже беспокоиться. А вот сейчас я скажу вам что-то, по поводу чего следует беспокоиться. Понимаете, вы можете сказать: «Люди заболевают, ну и что?» Это просто высказывание, понимаете.

Каждый раз, когда преклир выполняет команду, одитор дает подтверждение, говоря: «Хорошо», «Отлично», «Прекрасно» и так далее.

Оно не важно, оно не имеет особой ценности. Но «У людей заканчиваются игры

Так вот, понимаете, мы увеличили свободу выбора преклира, позволив ему выбирать предметы. Сначала предметы выбирали мы... то есть одитор... а потом мы увеличили свободу выбора преклира.

– о боже!» Видите разницу?

Так вот, давайте перейдем к третьей части процедуры.

Таким образом, когда вы видите, как человек идет по улице на костылях, вы должны задать себе вопрос: «Почему он не поправил это?» Вы можете сказать, что он слаб, вы можете сказать, что у него не было шанса, он не знал, как это сделать. Возможно, все это верно. Но затем он приходит к вам, к саентологу, у которого, несомненно, имеется очень мощное оружие и инструменты, позволяющие делать подобные вещи, и вы начинаете работать с ним, и его состояние не улучшается. И когда такое происходит, вам нужно задать себе вопрос: «Что происходит?» А когда вам все-таки удается избавить его от необходимости использовать костыли, он начинает сердиться на вас. И вы должны задать себе вопрос: «Что происходит?»

«В части “в” “Открывающей процедуры 8-К” преклир должен принимать еще одно решение. Эта часть проводится следующим образом.

Когда он идет по улице на костылях, ему не хватает игр. Так что помните об этих двух вещах: «Они болеют, ну и что?» (Звучит бесчувственно, не так ли? Но это очень верно.) «Им недостает игр – о боже». Вот это важно.

Одитор говорит: “Выберите какое-либо место в этой комнате”. И когда преклир выбрал, одитор говорит: “Подойдите к нему”.

Вы понимаете... я назову вам одну из тех причин, по которой он заболел. Это вэйланс или мокап, который приводит его в состояние отсутствия следствия, так что он может создавать следствие в отношении других, уловили идею?

Когда преклир выполнил это, одитор говорит: “Решите, когда вы прикоснетесь к нему пальцем, и прикоснитесь”.

Часто ли вам доводилось видеть людей, которые избивают калек? К таким вещам относятся неодобрительно, не так ли? М-м? Что ж, если бы к этому не относились неодобрительно, если бы избивали именно калек, их больше бы не было. Вы не сможете этого по-настоящему понять, пока вам в руки не попадет калека и вы не проведете ему такой процесс: «Теперь смокапьте идентность, которая справилась бы со всем этим».

Когда преклир сделал это, одитор говорит: “Решите, когда вы отпустите его, и отпустите”».

И он отвечает: «О, человек со сломанной шеей».

И: «Одитор подтверждает выполнение преклиром каждой из этих команд».

Вы говорите: «Так, минутку. Что тут происходит? Хорошо, смокапьте еще одну идентность, которая справилась бы со всем этим». – «О, э... человек без рук и ног».

Так вот, интересно, что тут есть еще одна часть, часть «г», которая состоит в том, что вы говорите преклиру принять решение сделать что-то, а потом изменить свое решение и сделать что-то другое, при этом вы ходите по комнате.

Просто помните, что вы видите перед собой, – вы видите «отсутствие следствия в отношении себя, следствие в отношении других» – это состояние игры.

Так вот, почему мы по-прежнему используем этот старый процесс? Что ж, начнем с того, что его никогда не использовали в тех целях, для которых он был разработан. Он был разработан для того, чтобы тренировать экстериоризованного тэтана, а не тело. Это несколько более мягкий процесс, чем «Начать – Изменить – Остановить», гораздо более мягкий. Благодаря этому процессу многие психотики становились душевно здоровыми людьми. Благодаря ему алкоголики переставали пить. Этот процесс позволял делать замечательные вещи для тех кейсов, к которым мы даже подступиться не могли. И поэтому сегодня это хороший, легкий процесс, при проведении которого у одитора не возникает очень много трудностей с преклиром.

Там, где в обществе не избивают людей с ушами как у летучих мышей, множество людей отрастят себе уши как у летучих мышей. Понимаете? Когда нанесение вреда человеку, находящемуся в определенном состоянии, противоречит нравам общества, то это состояние становится состоянием отсутствия следствия, так что его примет скорее не тот человек, который потерпел поражение, а тот, которому недостает игр. Поражение не имеет к этому никакого отношения.

Но почему же 8-К является столь важным процессом и почему мы посвящаем ему целую лекцию?

Поражение, кстати... и вы лучше поймете это, когда посмотрите на войска, потерпевшие поражение, и на их драматизации. Драматизации войск, потерпевших поражение, – это удивительное зрелище. Они драматизируют изо всех сил. Вспомните свою старую тетушку с ее ипохондрией, она ничто по сравнению с войсками, потерпевшими поражение. Они проиграли. На самом деле они отказываются проигрывать. Теперь они играют в игру, называемую «войска, потерпевшие поражение». И с какой основательностью они играют в эту игру. Они выставляют на показ свои раны и шрамы, которые залечиваются с огромным трудом, они хнычут, жалуются и стонут о таких вещах, они проходят через состояния прекрасной печали и апатии и не расстаются ни с какими психосоматическими состояниями, которые возникли в результате отступления или битвы. Это удивительно.

Инструктор очень легко может научить вас проводить этот процесс, это мог бы сделать любой. Все старые одиторы знают 8-К. Что ж, это потому, что 8-К вызывает в преклире довольно незначительные реакции и проявления, что позволяет не растеряться обучающемуся одитору. Понимаете?

Возьмите войска, одержавшие победу, и вы увидите в определенной степени то же самое. Они продолжают игру с помощью своих ран – некоторые из них ранены, и они не выздоравливают сразу. Но я думаю, что если вы внимательно изучите ситуацию, то обнаружите, что солдаты войск, одержавших победу, у которых имеется шанс снова атаковать какую-нибудь другую армию, выздоравливают быстрее, чем те, кто потерпел поражение и навсегда исключен из этой игры.

Иначе говоря, этот процесс не является столь «взрывоопасным», что одитору, который все еще учится, приходится справляться с оригинациями, давать подтверждения и команды, находясь при этом в одной комнате с другим человеческим существом (хотя кейс самого этого одитора был взломан лишь сегодня утром или же он чувствует, что его кейс вообще никогда не будет взломан). Кроме того при проведении этого процесса на одитора не свалится огромное множество сложных преклиров, у которых проявляются всевозможные дикие реакции; представьте себе: преклир неожиданно бежит к окну, открывает его, высовывается наружу и кричит: «Полиция!» – понимаете? Стандартная реакция преклира, когда ему проводят... (смех).

Так вот, это приобретает важность. Существует ли данное, которое бы подтвердило все это? Есть ли где-либо такое данное? Да. Люди, оставленные в полевых госпиталях, находясь в которых можно видеть и слышать неприятеля, поправляются во много раз быстрее тех, кого отправили в тыл, в безопасный район. И это отражено в медицинской документации. Если вы можете просто оставить продырявленного человека там, где он все еще слышит говор пушек и так далее, он либо даст дуба и возьмет себе новый мокап, либо быстро выздоровеет. Он надеется вернуться в бой.

Так что это очень полезный процесс. Он действительно приносит кейсам огромную пользу. Обладание преклира в ходе проведения этого процесса более или менее исправляется, поскольку преклир контактирует действительно с массами. Кроме того, этот процесс позволяет одитору делать что-то с большой точностью, не вызывая при этом никаких или почти никаких фейерверков. Все достижения, которых мы добиваемся с помощью старой доброй «Открывающей процедуры 8-К», происходят очень тихо; это тихие достижения. С НИО дело обстоит иначе. Начать, Изменить, Остановить – бум!

Знаете ли вы, что некогда было не принято отправлять в отставку раненых и больных солдат? Было не принято что-либо делать с ними. Человек получал ранение, и, когда он оказывался способен ковылять, его возвращали на передовую.

Поэтому, пока одитор проводит свои первые сессии и пока он не почувствует... о, пока он не почувствует, что стал очень компетентен в работе с преклирами, мы настоятельно рекомендуем использовать процедуру 8-К, очень и очень настоятельно рекомендуем использовать эту процедуру.

Замечательным примером тому была американская армия, сражавшаяся с индейцами. Там были майоры, капитаны, сержанты и рядовые, искалеченные в предшествующих битвах. Вы знаете, это очень необычно – офицер без руки.

Во-первых, преклир почувствует себя лучше. Во-вторых, люди будут получать озарения. В-третьих, это поможет одитору избавиться от идеи о том, что контролировать людей плохо. А если одитор попытается провести НИО в то время, как у него все еще есть эта идея, у нас, скорее всего, действительно воцарится полнейший хаос, произойдет катастрофа. Вы понимаете, как это может произойти?

Да, сегодня нам и в голову бы такое непришло. Офицер, у которого отрезана рука, разумеется, был бы отправлен в отставку и на этом бы все и кончилось. Но там были безрукие офицеры, безногие офицеры, одноглазые офицеры, беззубые офицеры... солдат терял правую руку и из-за этого ему становилось трудно стрелять, – знаете, что-то в этом роде, – так ему поручали другое дело. Понимаете? Им не отказывали в праве играть в эту игру. И вы бы обнаружили, что в этой армии хронических соматик было значительно меньше. Подобные состояния встречались значительно реже, поскольку такое состояние не давало человеку безопасности, не выводило его из игры, не возвращало его в игру, ничего особенно не меняло... это лишь слегка изменяло условия, в которых велась игра.

Человеческие существа, в большинстве своем, полагают, что контролировать других человеческих существ очень плохо. Плоды такого мышления можно видеть в любой части мира, где существуют трущобы, деградация и все, что угодно, что вызывает у человека большое презрение. Если человек думает, что он не должен никого контролировать, то конечным результатом этого будет гибель человеческой расы.

Это весьма примечательно. Я не думаю, что человек становится неспособен выполнять обязанности офицера просто потому, что он теряет руку, или из-за чего-то подобного. Если бы так поступали во времена римских легионов, то там пришлось бы каждые десять лет отправлять в отставку целый легион – все были покрыты шрамами. А легион, как это ни странно, никогда никого никуда не отсылал. Там просто говорили:

Вы можете узнать, когда человечеству придет конец, – это произойдет тогда, когда больше никто не будет никого и никак контролировать, это и будет концом человечества. Понимаете, прежде всего, это будет концом всех динамик, кроме первой. Все, что у нас будет, это кучка «окопавшихся» тэтанов, которые будут блуждать тут и там, пытаясь сбросить с себя других тэтанов и выкарабкаться наверх. Хаос. Никакой третьей динамики, несомненно, не будет.

«Что ж, ведутся военные действия, вам лучше вернуться в свою часть. Орел направляется туда-то и туда-то». Вот практически и все.

Прямо сейчас Организация Объединенных Наций... многообещающая мечта, порожденная какими-то ребятами – у них были кое-какие хорошие идеи, но они были не в состоянии их реализовать... порожденная какими-то ребятами в Сан-Францнско сразу после того, как они узнали об атомной бомбе... эта мечта была загублена в первые же мгновения, когда эту организацию еще только учреждали. Эту мечту просто выкинули в помойное ведро. Любая из пяти держав может наложить вето на любое решение, принятое кем угодно в Организации Объединенных Наций; кого-то из них вдруг осеняет идея, что, бум, это должно быть так. Это было не так уж и плохо, но любая из этих держав может наложить свое вето на войну.

Так вот, эта информация должна представлять для вас интерес, и вы должны очень бдительно следить в одитинге за подобными факторами, потому что они невероятно важны.

Что это? Это ощущение, что они не могут контролировать. Позвольте мне уверить вас кое в чем: это не было желанием контролировать, это было жалким ужасом перед необходимостью что-то контролировать!

Так вот, если у вас есть армия (или общество), израненная и сломленная, – это серьезно. Вы знаете, почему это серьезно? Дело не в сочувствии, не в гуманности, а просто в экономике. Каждый человек, которого держат в госпитале и который играет в замечательную игру «быть инвалидом», – снижает общую производительность и напрямую уменьшает ваш банковский счет. Эти ребята выпадают из сферы производства и, следовательно, висят на нашей шее. И конечный результат: мы с вами продолжаем работать, а все остальные сидят себе где-то там. Интересный... интересный конечный результат, не так ли?

Если бы ко мне подошли и сказали, что мне нужно принять всевозможные условия и так далее и что я совершенно не способен контролировать определенную группу людей, что-то в этом роде, я бы подумал, что они, мягко говоря, ошибаются. Возможно, иметь какую-то причину на то, чтобы ее контролировать или же хотеть ее контролировать, – это совсем другое дело; но быть в состоянии кого-то контролировать

Так вот, когда я говорю вам, что 40 процентов всех больничных коек Великобритании занято сумасшедшими, это дает вам некоторое представление о популярности этой игры, называемой «сумасшествие». Пока игра «сумасшествие» не станет не-игрой, она будет широко распространена.

– об этом не думаешь, как о чем-то плохом или хорошем, когда находишься в довольно неплохом состоянии. Толпа людей носится туда-сюда и пытается потушить пожар. Похоже, у них нет никакого порядка. Что ж, это происходит потому, что никто не контролирует ситуацию.

Например, безумие никоим образом не должно защищать от уголовного преследования. Нельзя допускать защиты, основанной на невменяемости подсудимого и его ссылок на собственную невменяемость. Это способствует распространению сумасшествия. Человек, свободный от каких-либо уголовных обвинений в этой жизни, сойдет с ума, чтобы защитить себя две жизни тому назад. Вы это понимаете? Не должно существовать также никаких необычных наказаний для сумасшедших, вообще никаких необычных наказаний, ни психиатрического лечения, ни чего-то другого в этом роде. С ними нужно обращаться так, как если бы это было что-то совершенно обычное. Вы находите где-то какой-нибудь форт, и они могут отправиться туда, если хотят, но на самом деле это не очень-то обязательно для них. Понимаете?

Я поясню. Однажды к кораблю пристала вернувшаяся с задания механизированная десантная платформа; к борту нашего корабля пристала эта большая, 15-метровая механизированная десантная платформа; на ней было полно раненых. На палубе нашего корабля стоял офицер, капитан-лейтенант; там было еще много матросов и старшин. Эта платформа пристала к борту нашего корабля, когда на море было довольно сильное волнение, а на корабле не было спасательной сети, чтобы ее можно было кинуть на эту платформу. И вот эта платформа подошла к нам и, при сильном волнении на море, пристала к борту нашего корабля, намереваясь опустить аппарель. Конечно же, за считанные минуты эту платформу захлестнуло бы водой и она пошла бы ко дну. На ней было полным-полно раненых, а этот капитан-лейтенант сбежал! Он не схватил пару матросов и не сказал им: «Рубите эти концы и сбросьте вниз сеть». Он не поставил спешно людей к лебедке, чтобы те могли спустить вниз что-нибудь, что позволило бы удержать эту платформу на плаву. Нет. Это не входило в его обязанности, и он сбежал.

Так вот, в периоды безработицы число заболеваний и случаев сумасшествия будет выше. Период депрессии тридцатых годов был примечателен тем, как обстояло дело со здоровьем людей. Все тяжело болели, повсюду все болели. Говорили, что люди питались так, что это вызывало заболевания, потому что пищи не хватало из-за ее избытка. (Кто-то по-настоящему хорошо во всем этом разобрался.) Но тем не менее ранее те же самые люди, питаясь точно так же, не болели. Их исключили из игры, им сказали, что они не могут работать. Работа – это одна из основных игр, это стабильное данное наших дней. Вы можете работать, вы можете иметь работу. Эти люди не могли работать.

Я был гостем на этом корабле. И после того как я увидел, что боцман и все другие... офицер ушел, а боцман просто продолжал стоять и смотреть вниз на тонущую платформу. Что ж, я пихнул одного из матросов в плечо и сказал ему, пойти и быстро перерубить канаты. Он так и сделал, и это послужило как бы толчком к действию для всех остальных, и спустя какое-то время один из офицеров корабля вышел на палубу и взял контроль над ситуацией в свои руки. Однако к этому времени платформа уже давно бы пошла ко дну.

В Организации Объединенных Наций, кстати, есть великолепнейшие хартии и декларации прав человека и так далее... просто замечательно все это прочесть. В них говорится практически обо всем, о чем только можно, но в них не говорится о праве на создание рабочих мест... в них говорится только о праве работать.

Иначе говоря, в чем же здесь было дело? Дело было не в том, что я проявил чертовский героизм. На самом деле я действовал весьма аберрированно, поскольку я пришел в ярость! Мои крики можно было слышать на другой стороне Тихого океана. Это говорит о том, что я был аберрирован. Но что было не так в той ситуации? А то, что никто не хотел взять на себя контроль над ситуацией.

Вы видите, что общество как бы валится на себя? В нем больше нет права на создание игры. Таким образом, возникает нисходящая спираль: все зависят от старых игр. И когда такое происходит, общество становится больным, общество наполняется хроническими соматиками, оно наполняется сумасшедшими и невротиками. Вы следите за ходом мысли?

Известно ли вам, что если у вас есть два или три парня, которые готовы брать на себя контроль в любой ситуации, с какой бы они не столкнулись, они не будут стоять и спорить о том, кто из них босс? Вот в чем странность, понимаете, они не станут этого делать. Они скажут: «Что ж, Джо, сегодня капитаном будешь ты».

Есть еще один факт, который подтверждает то, о чем я говорю: знаете ли вы, что на протяжении всей битвы за Англию ни в одну психбольницу не приняли ни одного пациента? Вы знаете, если бы причиной сумасшествия являлось движение, которое происходит прямо в данный момент, то все жители Лондона должны были бы сойти с ума. Никто не сошел. Я хочу сказать, что, не то чтобы таких случаев стало меньше – вообще никто не сошел с ума. Несомненно, это была достаточно большая игра, не так ли, а? На самом деле это была, черт побери, чересчур большая игра. Но никто не обессилел, никто не отступил, никто не протестовал слишком сильно против этой игры, все засучили рукава и работали. Так что случаев хронических соматик в этот период также стало меньше. Люди, которые шли в бомбоубежища и сидели там всю ночь, сегодня бы быстро померли от воспаления легких, если бы вы чуть-чуть приоткрыли окошко рядом с ними. Однако тогда они выходили из этих сырых бомбоубежищ не в таком уж плохом состоянии.

Однажды я действительно видел очень славный, маленький патрульный катер, которым управляли таким образом. На борт этого катера направили трех лейтенантов, и никто не мог понять, кто же из них старший. И все эти три лейтенанта были хорошими молодыми парнями, и каждый из них был капитаном. Никто так и не назначил капитаном кого-то одного из тех, кто был на борту этого катера. Эти ребята прекрасно ладили. Я подумал: «Боже мой! Вот бы бюро военно-морских операций посмотрело на все это». Ведь все, чем занимались люди в этом бюро, так это боролись за контроль. Человек не борется за контроль, если он может контролировать. Помните об этом. Поскольку вы сами, как одитор, никогда не будете бороться за контроль над преклиром, если вы будете готовы контролировать преклира. И это зависит почти исключительно от постулата.

В начале войны я и сам обратил внимание на это явление. У меня... у каждого человека на борту была простуда, едва ли был хоть кто-то, у кого не было простуды, и все ощущали сильную грусть, тоску, утомление и так далее. И мы очень много патрулировали. Это было совершенно невыносимо. И внезапно мы засекли цель, а в течение следующих трех дней еще четыре цели. Орудия у нас палили дни и ночи напролет. А после этого я заполнял рапорты – вы знаете, когда вы занимаетесь таким маловажным делом, как бой, вы действительно упускаете важную работу – рапорты и так далее, вы знаете – и отстаете от графика. Так что я заполнял рапорты и я... я попросил помощника фармацевта принести мне сводку обращений за медицинской помощью... журнал обращений за медицинской помощью.

Так вот, как же мы оказываемся в таком состоянии, когда у нас развивается аллергия на необходимость что-то контролировать? Почему происходит так, что люди говорят: «Мы не должны контролировать то, контролировать се, не должны делать различные вещи»? Это происходит потому, что контроль опускается в аберрированный диапазон и превращается в плохой контроль. Но если контроль плохой, то это уже вовсе не контроль.

И он сказал: «Я принесу его, но там никто не записан».

Что такое плохой контроль? Что ж, представьте себе кого-то, кто «учит» (в кавычках) бегуна там на беговой дорожке. Он учит этого бегуна, он говорит: «Так вот, на этот раз, тебе нужно поднимать колени немного выше».

Никто не обратился за медицинской помощью. Я оглянулся: ни у кого не было простуды. Интересно, не так ли? Однако очевидно, что после четырех дней, проведенных под открытым небом, четырех дней плохого питания, недосыпания, непогоды, в течение которых люди стояли на своих постах в мокрой одежде и так далее, – очевидно, что они все должны были умереть от воспаления легких.

Парень бежит в начало беговой дорожки и возвращается назад.

Так что же важнее – состояние здоровья или состояние игры? Это тот вопрос, который я хочу, чтобы вы задали преклиру. Дело в его состоянии здоровья или в состоянии игры?

И тренер говорит: «Зачем ты поднимаешь колени? Я не говорил тебе поднимать колени».

Я не буду рассказывать вам о всех способах изменить к лучшему чье-либо состояние игры. Самый главный из них, разумеется, – это «Придумайте игру». Но, как правило, этот процесс оказывается слишком тяжелым для того, чтобы преклир мог его проходить. «Скажите ложь об играх» – вот это, быть может, сработает. В будущем появится множество процессов, которые будут помогать исправлять ситуацию с недостатком игр и различные факторы в играх. Но все эти процессы направлены только на одно: дать человеку то, что, как он считает, является достаточно большой игрой. А когда у него нет достаточно большой игры, он, разумеется, болеет.

Парень отвечает: «Нет, говорил».

Так вот, поскольку вы имеете дело с неосознаваемым состоянием игры, человек может и не не знать, что ему не хватает игр, понимаете. Он может находиться в... в состоянии, когда он говорит: «О, тут вокруг слишком много всего происходит. Жизнь слишком яростна». Вы постоянно наблюдаете это. Кто-нибудь говорит вам: «О, я так напряженно работаю. Я работаю день и ночь. У меня нет никакой возможности отдохнуть, потому что я просто... вкалываю, вкалываю, вкалываю, вкалываю, вкалываю как проклятый». Посмотрите на него в течение двадцати четырех часов. Вы спрашиваете: «Что тут происходит? Человек сидел два с половиной часа и рисовал закорючки... какие-то закорючки на листе бумаги». Что происходит?

Тренер говорит: «Нет, я говорил не так. Я говорил тебе поднимать их живее».

Что ж, на самом деле человек протестует против нехватки игры в целом, понимаете? Он испытывает компульсивную, аберрированную жажду игр, и он не знает, что он жаждет этих игр, и он не смог бы организовать или описать их, если бы он и знал, что он их жаждет. Следовательно, он протестует против любой имеющейся в наличии игры, поскольку, понимаете, он не считает, что в эту игру можно играть на том уровне, на каком ему необходимо играть. Человек зафиксировался на одной игре, теперь вы заставляете его играть в другую игру. Для вас она, возможно, более интересна, но ему она не кажется более интересной. Поэтому он, возможно, будет говорить вам, как напряженно он играет в вашу игру, в то время как он сидит и рисует закорючки. Но на самом деле у него нет достаточно большой игры. Вы имеете дело с компульсивным состоянием игры.

Он меняет, меняет, меняет, меняет, меняет до тех пор; пока парень не будет знать, что же от него требуется. На самом деле это нельзя назвать контролем. Контроль

Ничего из того, что было сказано ранее, не является попыткой обвинить кого-либо или раскритиковать его здоровье. Вот что забавно: у тела довольно своеобразные (по меньшей мере) представления о том, что такое достаточно большая игра. Я однажды сказал, что человек наиболее здоров тогда, когда он как минимум три раза в день избегает смерти. Вы бы сказали: «Ну, это расшатает ему нервы». Нет. Нервы расшатывает спокойствие. «Если я буду очень долго находиться в этом прекрасном спокойствии, которое царит здесь, я сойду с ума!»

– это способность начать, изменить и остановить. Пушечное ядро может снести вашему телу голову только потому, что ваше тело давным-давно позабыло как контролировать пушечные ядра. Уловили идею?

На самом деле человек может достичь состояния, в котором он может наслаждаться покоем. Действительно может. Но путь к этому лежит через процессинг. С помощью процессинга вы можете привести его в такое состояние. Он, не осознавая того, находится в компульсивных состояниях игры, и он получает полчаса на то, чтобы посидеть в неподвижности и отдохнуть. Он не будет сидеть в неподвижности и отдыхать. Пока он находится в компульсивной состоянии игры, он будет сидеть в неподвижности и нервничать. Вам нужно проодитировать его, и тогда он сможет сидеть в неподвижности и отдыхать.

Начать, изменить и остановить – это все, что представляет собой контроль. С ним не связаны никакие моральные принципы. Когда люди, в большинстве своем, окажутся неспособны контролировать, когда они уже больше не будут желать контролировать что бы то ни было, тогда все вообще перестанет работать.

Вы одитируете преклира, давая ему новые игры. В наши дни вы ничего не удаляете у людей с помощью одитинга – пожалуйста, поймите это очень четко, – вы ничего не удаляете у людей с помощью одитинга, вы что-то добавляете в людей. Понимаете?

Вторая мировая война разразилась только потому, что некоторые нации... в их число входили Англия и Соединенные Штаты... не желали продолжать контролировать Германию. И они заварили такую кашу. Они позволили сформироваться Веймарской республике. А потом они даже не контролировали Веймарскую республику. А потом появился маленький дурачок, который так тревожился о контроле, что должен был контролировать все подряд, не будучи в состоянии контролировать хоть что-нибудь, и началась Вторая мировая война.

Вы просите его придумать новые игры. И если он сидит и опустошает свой банк, берет все ответы из банка и просто воспринимает все это «как-есть», ему внезапно начинает становиться хуже, хуже и хуже. Ему вообще не следовало ничего придумывать, ему следовало лгать обо всем этом прямо сейчас, в настоящем времени, понимаете? «Пикирующий бомбардировщик только что сбросил бомбы на этот стул». Вы можете проверить это как одитор – вы не заметили самолета. Возможно, это не кажется ложью вашему преклиру, но это пока. Вы понимаете?

Что ж, я полагаю, людям необходимо порою бывать в состоянии игры, но поскольку некоторых из нас в этой конкретной игре слегка потрепало, я думаю у нас есть причины рассмотреть то, что ей предшествовало.

Он может сказать: «Придумать игру? О, сбрасывание бомб во время пикирования». Человек, который... человек, служивший бог знает сколько времени на зенитной батарее, он просто продолжает убирать самолеты из этой старой игры.

Так вот, все дело было в нежелании брать ответственность. И если взять понятие контроль и выразить его через понятие ответственность, вы поймете, на что мы смотрим и куда мы смотрим, когда говорим о контроле.

Старая игра не уйдет, пока вы не создадите новую. Старая масса не распадется, пока вы не продемонстрируете человеку, что он может иметь другую массу. Понимаете? Неправильно было бы стирать преклира.

Так вот, мы могли бы сказать, что этот одитор... мы могли бы сказать весьма беззаботно... что этому одитору не очень-то везет с преклирами, потому что он не желает брать ответственность за их кейсы.

Так вот, существует множество источников хронических соматик, которые вы могли бы нанести на схему и которые вы могли бы счесть забавными и так далее, но поскольку хронические соматики исчезают, когда человек узнает, что он мог бы иметь какую-то другую идентность вместо больной идентности, что есть что-то еще, что он может делать, другие вещи, которыми он может заняться... Тем не менее на поиск источника хронических соматик потрачена значительная часть последних лет... многих лет исследований.

Конечно, ответственность, взятие ответственности – это состояние игры. Идеальным было бы такое положение вещей, при котором вы бы не брали ответственность ни за что и нигде и, конечно же, сидели бы, испытывая полнейшую безмятежность в 12 километрах к северу от нирваны. Вот и все. Но это не является состоянием игры и жизнь действует не так.

Самым главным источником хронической соматики являются проблемы, вызываемые вэйлансами. Человек находится в вэйлансе другого человека, а тот болен. Это тот момент, где вэйлансы действительно ухудшают состояние людей. Человека тошнит, он не может избавиться от тошноты, вы, похоже, ничего не можете с этим поделать... это тошнота отца. Вы не одитируете отца. Вы следите за мыслью? Итак, преклир в вэйлансе больного человека. Другой человек был болен, а после этого преклир не может ничего с этим сделать, потому что это не его болезнь. Существует множество причин, по которым человек поступает таким образом, одна из них – сочувствие. Вы знаете «Мой бедный папа». У отца болело ухо или что-то в этом роде, – бамс, у преклира болит ухо.

Так вот, человек может оказаться в таком состоянии, когда он будет компульсивно контролировать, компульсивно брать ответственность, и мы это называем виной или самобичеванием, понимаете? Так вот, это просто ответственность, поставленная с ног на голову.

Прямое вспоминание подобных вещей иногда дает очень забавные результаты. Это не правильный способ устранения такой соматики, но вы говорите: «Вспомните момент, когда вы заметили, что ваш отец беспокоился по поводу своего уха». Человек делает это, и проблема с его собственным ухом исчезает. Я хочу сказать, что это действительно ловкий фокус, когда это срабатывает. Вы находите того, у кого болело ухо, и вы лишаете преклира больного уха. Лучше задать ему такой вопрос: «Какие еще болезни вы могли бы иметь?»

Так вот, ответственность сама по себе на самом деле не представляет для одитора никакой ценности, это просто слова. Мы как бы чувствуем, что имеем в виду, когда говорим «ответственность», но мы просто как бы чувствуем и, знаете, мы знаем это и... Мы ничего не знаем. Мы должны осознать, что ответственность – это желание контролировать и что анатомия контроля – это начать, изменить и остановить, прежде чем мы действительно сможем брать ответственность. Вы понимаете?

Механический аспект хронической соматики заключается в том, что человек находится где-то в точке покоя, вокруг которой происходит интенсивное движение. И с его точки зрения лучше быть больным в этой точке покоя, чем быть здоровым во всем этом движении. Вы понимаете?

Так вот, если одитор не желает брать ответственность за кейс преклира, можно быть уверенным, что в какой-то момент в одитинге он подаст какую-нибудь неправильную команду одитинга, в какой-то момент он выполнит неправильное Начать, Изменить, Остановить.

Следовательно, вам, разумеется, нужно всегда помещать пациента в больницу, в которой его будят, включая свет, в 5 утра, затем чем-нибудь кормят и умывают в 6 часов, затем подметают пол в полвосьмого, затем врач делает обход и так далее. Это подходящее для него место. Если вы позволите ему драматизировать безопасную точку, он очень часто справляется со своим состоянием, и это известно нам как «выздоровление». Госпитализация, выздоровление – они основываются именно на этом механизме, и практически ни на каких других. Если мы просто позволим ему сесть где-то и без помех драматизировать безопасную точку, точку остановки движения, точку застревания на траке, то он будет очень счастлив – некоторое время. Это усиливает эту безопасную точку, вы понимаете.

Он «начнет» преклира, осознает, что допустил ошибку, и изменит свою команду. Понимаете, здесь что-нибудь пойдет не так. Он «остановит» преклира тогда, как он должен был бы его «начать», он его «изменит» тогда, когда должен был бы его «начать» или «остановить». Тут происходит что-то другое, не то, что думает преклир.

Еще один источник – постулат. Вы говорите, люди не болеют, используя постулат. Болеют. «Знаете, я думаю, что я сегодня заболею» – и он болен. Это, кстати, основной способ заболеть.

Так что же не в порядке с контролем, если с ним вообще что-то не в порядке? И что же не в порядке с ответственностью?

Цель... он хочет достичь какой-то конкретной цели, и так уж получается, что болезнь ведет именно к этой цели. Вы можете задавать людям такие вопросы:

Что ж, что-то в самом деле не в порядке с контролем и что-то в самом деле не в порядке с ответственностью, если с ними связано незнание. Просто отложите в сторону все другие факторы и введите в действие один только этот.

«Назовите мне еще одну цель для больного уха». Он полагает, что уже дал вам одну цель – у него больное ухо. Вы могли бы попросить его назвать вам еще несколько целей... придумать еще несколько целей, и он почувствует себя значительно лучше.

Если вас контролируют, а вы об этом не знаете, это плохо скажется на вас. Следите за мыслью? Вас контролируют, но вы этого не знаете. У вас нет никакого выбора, вам вообще не предоставили никакой свободы выбора.

Они играют роль барьеров. Если бы у людей не было искусственных ног, они могли бы пойти слишком быстро, споткнуться и упасть. Понимаете, они играют роль подлинных барьеров. Если бы у человека не была парализована рука, он мог бы кого-нибудь ударить. (Это, кстати, самый обычный случай, я сейчас говорю о самых обычных случаях.) «Если бы у него не была парализована вся левая сторона, он мог бы кого-нибудь ударить» – это играет роль барьера. Однако, когда вы пытаетесь воспринимать это просто как барьер, у вас ничего не получается. Он должен получить что-то новое, что будет с ним не в порядке, прежде чем он сможет иметь меньше таких вещей, которые с ним не в порядке.

Вот вам иллюстрация: вы хватаете человека за шиворот и говорите: «Ты должен одитироваться. Либо ты пойдешь в сессию, либо я снесу тебе башку». И потом мы говорим: «Странно, почему состояние этого преклира не улучшается?»

Они играют роль свободы: ребенок не хочет идти в школу, поэтому он говорит:

Вот как с этим можно справиться: здесь не нужно действовать «в лоб», нужно попросить человека объяснить, почему он не хочет одитироваться, и он, конечно же, воспримет это «как-есть» и сотрет это. Способы решения этой проблемы существуют.

«Мама, я болен». Другими словами, благодаря своей болезни он может стать свободен от чего-то. Во Франции люди отрубали себе указательные пальцы правой руки, чтобы маленький Наполеон не призвал их в армию. Другими словами, они освобождались от армии, оставаясь без здоровья. Это обычное дело, слишком обычное.

Но если муж, чья жена очень аберрирована, придет с хлыстом в руках и начнет пихать жену на одитинг, понимаете, приговаривая: «Она получит немного одитинга», – это будет неправильным способом решить проблему.

Затем есть уровень приятия: родители готовы принять только больного ребенка. Так что человеку приходит в голову идея играть в больного ребенка – в возрасте шестидесяти восьми лет он все еще играет в больного ребенка. Какой уровень здоровья приемлем для ваших родителей? Уровень больного ребенка.

Знаете, что я всегда делаю? Я решаю эту проблему вот так. Я обнаружил, что обычно в одитинге нуждается не жена. Поэтому я всегда беру человека, который настаивает на одитинге, и я использую это эмпирическое правило всегда, неизменно. Я не смотрю на обстоятельства, мне это не важно, я просто сразу беру быка за рога.

Один из самых лучших способов избавить человека от такого состояния заключается в том, чтобы попросить его мокапить, индивидуальности, которые способны успешно атаковать... не атаковать что-то конкретное, а просто способные что-то атаковать. Могут атаковать без особого ущерба для себя. И человек смокапит практически все эти болезни.

Вот один из тех способов, как это можно сделать: вы убеждаете человека в том, что он должен подать хороший пример, а потом уговариваете его получить семидесятипяти часовой интенсив.

Вот и все, что можно сказать о хронических соматиках. Дело не в том, что нас интересуют болезни. Нас не очень-то интересуют болезни.

Просто не обращайте внимания... просто не обращайте внимания, неважно, каким плохим может казаться кейс того другого человека или что-то еще... не обращайте внимания на состояние кейса того человека, которого пихали в сессию. Следите за мыслью?

Болезнь – это только один из феноменов поведения и разума. И когда болезнь лечат отдельно, саму по себе, она не очень-то охотно поддается терапевтическим средствам.

Следовательно, незнание – это единственное, что плохо в состоянии игр. Человек играет в какие-то игры, не зная, что он в них играет. Это плохо. Понимаете? Это неизвестное ему состояние, неизвестное ему состояние игр.

В том, чтобы играть в игру, не могло бы быть ничего плохого, если бы вы знали, что играете в игру. Людей, которые жутко пострадали от того, что играли в футбол, очень немного. Сломанные голени срастаются, а для сломленного разума требуется Саентология.

Таким образом, если человек навязчиво контролирует вещи, то у него, так сказать, мания контроля, хотя сам он об этом не знает. Понимаете? Он находится в состоянии, о котором он не знает.

Он видит, как какая-то кучка людей просто бесцельно бродит вокруг, и он места себе не найдет, он весь просто изведется, пока тем или иным образом не окажется у них на пути! И знаете, этот парень действительно их не контролирует. Он просто встает у них на пути и тем или иным образом останавливает. Видите, это беспокойное состояние. Вы столкнетесь с таким состоянием.

И так это состояние убеждает его в том, что он никого не может контролировать, но ведь он изначально никого не контролировал. Как тот факт, что он не останавливает людей, мог убедить его в том, что он не может контролировать людей, если он их и не контролировал?

Есть разные способы, с помощью которых можно контролировать людей. Возможно, до настоящего момента о них ничего не было известно, но они несомненно известны сейчас, прямо тут у нас в Саентологии. Понимаете? Если люди знают, что они контролируют вещи, если они знают, что могут их контролировать, тогда вас будут окружать люди, исполненные желания брать ответственность за вещи, а не вынужденные это делать. Они смогут также получать приказы... такие люди.

Между прочим, это весьма примечательно. Вы находите кого-нибудь, кто очень, очень эффективно управляет компанией. Он здорово преуспевает... мне все равно, продает ли эта компания кукурузные хлопья или атакует горы (что одно и то же). И вот вы приходите и завязываете с ним разговор, и вы обнаруживаете, что он дает подтверждение вашим оригинациям, и вы обмениваетесь мыслями; это очень легкое, очень простое двустороннее общение. Проще простого.

И вы выясняете кое-что еще. Приходит кто-то главный, его начальник, или кто-то из совета директоров, или кто-то еще, подходит и говорит: «Сделай то-то и то-то» – или что-то вроде того. И он обдумывает и говорит: «Хорошо». Либо, если ему это не нравится, он говорит, что не будет этого делать и решает эту ситуацию таким образом, чтобы он мог с ней что-то сделать.

Если человеку, который контролирует навязчиво, приказать что-то сделать, то он, как правило, просто захлопнет рот и начнет действовать как робот. Вы никогда в жизни не видели стольких разрушений, сколько оставляет после себя тот, кто всегда, безоговорочно, в точности подчиняется полученным приказам. Это просто невероятно. Понимаете, такой человек просто превращается в робота.

Поэтому мы контролируем преклира. Преклир тут за тем, чтобы получать одитинг, под чем он понимает «находиться до некоторой степени под контролем», – и он какое-то время поморочит вам голову, пытаясь убедить вас в том, что вы не можете его контролировать (это для него своего рода игра), а затем наконец сдастся и начнет одитироваться. Но его нужно контролировать, чтобы потом он мог контролировать себя сам. Понимаете? Это не очень-то очевидно, так что поначалу преклиры иногда не понимают этого и не могут оценить по достоинству. Иногда они говорят вам: «Вы пытаетесь меня контролировать».

Что ж, в этот момент вам нужно отвечать не «Нет», а «Да. Я буду вас контролировать, чтобы вы могли подняться на тот уровень, когда вы сами сможете контролировать свое тело. И это просто шаг на градиентной шкале, вот что мы делаем. Так вот, я хочу, чтобы вы... смысл тут вот в чем: это А, а там – Б, и я хочу, чтобы вы переместились из А в Б», и так далее. И очень скоро преклир получит озарение.

Он проходит через это. Он будет немного протестовать. Но что вам сопротивляется? Не тэтан. Это машина или аберрация – она вам бьет по зубам. Всегда помните об этом, когда одитируете неподдающегося преклира. Не старайтесь снести преклиру голову за то, что он сопротивляется. На самом деле преклир сотрудничает. Сопротивляются его машины. Если бы он мог контролировать свои машины, он бы сотрудничал с вами. Вот почему одитинг работает.

Так что возьмите человека под контроль, чтобы он мог контролировать. И самое первое и самое главное, что вы делаете для кейса, вы показываете ему, что контроль не является чем-то плохим. Преклир просто запутался.

Мне бы хотелось посмотреть, как кто-нибудь, кто не способен осуществлять осознанный контроль, ведет автомобиль. Я прямо сейчас смотрю в окно и вижу несколько людей, которые как раз этим и занимаются.

Если бы вы хотели разобраться со всеми плохими водителями и предотвратить все автомобильные катастрофы, единственное, что вам нужно было бы сделать, это провести всем людям, которые приходят пройти экзамен по вождению, маленький тест с предметом, просто попросите их начать, изменить и остановить этот предмет на столе. И если у них возникнет с этим задержка общения, поставьте им фланк. Только это. Не одитируйте их, просто проведите им такой тест... начать, изменить и остановить. И если они не могут достаточно легко выполнить эти три действия, если они не могут тут же понять, о чем вы говорите, и так далее, не выдавайте им права.

Если вы выдадите такому человеку права, он сядет в автомобиль и кого-нибудь убьет. Так и бывает. Лишь около 10 процентов водителей являются причиной 90 процентов дорожных катастроф. Их действительно немного.

Так вот, ваш преклир делает то, что он делает потому, что не может остановить то, что он делает, или не может начать делать что-то другое. И, конечно же, он делает то, что он делает, потому, что не может изменить то, что он делает. А это все контроль, не так ли? Поэтому все это имеет отношение к ответственности, не так ли?

И мы видим, как 8-К творит маленькие чудеса просто потому, что этот процесс – весьма окольными путями – помогает преклиру преодолеть некоторые из этих трудностей.

Но самый лучший процесс – это, конечно же, НИО. Однако этот процесс должен проводить одитор, который является просто мастером своего дела! Он как одитор должен быть в очень хорошем состоянии. Он должен по-настоящему знать свое дело. Потому что иногда под действием НИО кейс может взорваться и разнести всю крышу... вы начнете продавать страховые полисы на случай таких происшествий.

Так что 8-К – это совершенно замечательный обучающий процесс и это очень хороший процесс на тот случай, если вы не знаете, что вам делать с пациентом. Если вы просто вообще не знаете, что вам с ним делать... вы вычислили, что он чересчур ранимый, чересчур пугливый, чересчур нервный... проведите ему часть «а» из 8-К и в конце концов постепенно перейдите с ним к части «б» и «в».

Допустим, вы боитесь всерьез браться за этот кейс, боитесь атаковать его прямо в лоб, вас пугает, что он может взорваться прямо у вашего носа. За плечами у этого преклира пять нервных срывов за последние пять месяцев, а вы можете провести этому преклиру лишь четыре часа одитинга.

Что ему провести? Что ж, вам будет трудно сидеть и говорить с этим преклиром. У него может случиться очередной срыв; его обладание находится практически на нуле. Вы могли бы провести ему либо «Подражание» и чего-то добиться, либо 8-К.

Если вы можете потратить очень много времени на то, чтобы прикончить этот кейс, то вы можете просто провести ему НИО, взорвать его кейс, отодрать кусочки кейса от стен, снова собрать все это вместе, и ваш преклир уйдет от вас в превосходном состоянии. Но если ваше время ограничено и, безусловно, если вы сомневаетесь в способности кейса все это выдержать, 8-К по-прежнему является первоклассным процессом.

Однако 8-К лучше всего подходит для того, чтобы создать условия, необходимые для проведения одитинга. И позвольте вас заверить, что 8-К является самым лучшим процессом для тех, кто учится в классе и кого одитируют одиторы, которые еще не обрели уверенности в себе. Поскольку даже в этом случае они получают достижения, они получают очень хорошие достижения. Ну, хорошо.

Когда изучаешь одитинг, лучше всего брать тот процесс, который приводит одитора в такое состояние, когда он не боится контролировать человека, когда он чувствует, что контролировать людей и водить их по комнате, – это очень простое занятие, когда он обнаруживает, что он может давать команды, когда он обнаруживает, что его команды будут выполнены и никто из-за этого не умрет. И это самый первый и самый лучший урок, который только может усвоить одитор.

На самом деле, хотя мы... возможно вы думаете, что мы тут что-то преувеличили, сегодня Саентология не такая уж мягкая штука. Сегодня Саентология работает с огромной массой динамита. Но если вы будете следовать процедурам и проводить только что-то вроде 8-К, что-то вроде этого, вы обнаружите, что вам не придется иметь дела ни с каким динамитом.