Вполне очевидно, что тот замечательный прогресс, которого мы добились в Дианетике и Саентологии, не имеет прецедентов. Но мы должны помнить, что чрезвычайно много умных людей объединялись друг с другом, делая различные вещи и демонстрируя, что ничего сделать невозможно.

Если там, где должно быть живое существо, находится организация, то этому пора положить конец.

У нас есть некоторые кейсы, которые абсолютно уверены в том, что от них не было вообще никакого толку, поскольку они просто застряли, понимаете, и не двигаются с места: «Ничего не происходит». У некоторых из них это стало девизом. Они подняли этот девиз высоко, чтобы у других была мишень, в которую те могли бы пострелять.

Так вот, я сейчас не говорю об анархии. Среди аберрированных народов анархия совершенно невозможна. В основе анархии лежит идея о том, что она возможна среди аберрированных людей. Однако я говорю о том, что нам нужны более совершенные люди, а не более совершенные вывески.

И я счастлив сообщить участникам этого конгресса, что к настоящему моменту большую часть этих кейсов подстрелили. [Смех.] Это весьма примечательно. Насколько мне известно, лишь немногие из этих «уклоняющихся» кейсов. На самом деле мне не известно ни одного «уклоняющегося» кейса, который не испытал бы каких-то изменений или улучшений от процессинга. Я не знаю ни одного такого кейса.

Нам нужен более совершенный общественный строй, а не просто один-два более совершенных индивидуума, и нам нужна более совершенная организация. Но когда организация ставит себя в такое невероятное положение, при котором она оказывается вне критики, или когда индивидуум ставит себя в такое положение, при котором он оказывается настолько выше других людей, что к нему невозможно прикоснуться, это приведет к хаосу – неважно, в сколь отдаленном будущем это произойдет. Вы это понимаете?

У нас был один такой знаменитый кейс. Прямо сейчас я смотрю на одного из его одиторов. Этот кейс был скован черным базальтом. Это не был кейс отложений энергии, это был кейс отложений черных масс. Одиторы откалывали этот базальт по кусочкам, и парню становилось лучше, он действовал лучше, но он не знал, что его состояние улучшалось. И так продолжалось долго – с 1952-го до начала 1955-го. И в течение всего этого времени одиторы периодически брались за работу, доставали молоток и долото, и смотрели, а не получится ли у них хотя бы разместить его как-то поприятнее среди этих черных масс.

Возможность контролировать человека и направлять его деятельность зависит от доброй воли человека и от того, находится ли он в хорошем состоянии. Она не зависит от железных решеток и наручников. Она не зависит от тюремных камер или аппаратов для проведения электрошока.

И одитор, который присутствует здесь сегодня, сравнительно недавно предоставил этому человеку несколько недель процессинга в Финиксе, в результате чего этот преклир довольно стабильно экстериоризировался. И даже этот преклир заявил: «Бог ты мой, в Саентологии действительно случаются всякие вещи».

Общество является больным, поскольку в нем есть больные люди. Однако, чтобы его исцелить, необязательно работать только с больными людьми и исцелять их. Если бы сами члены общества находились в достаточно хорошем состоянии и обладали достаточно высоким уровнем способностей, то для них не составило бы ни малейшего труда вытащить из грязи любого оступившегося человека. Вытаскивать людей наверх и возвращать их в строй не является функцией организации, это функция и ответственность самого человека. Вытаскивание людей наверх и возвращение им здоровья, восстановление хороших отношений между ними и другими людьми, возвращение их в игру – все это не зависит от группы специалистов. Это зависит от человека.

Так вот. Причина, по которой мы добились такого значительного прогресса, состоит в том, что человечество добилось такого значительного прогресса. Оно мало отдыхало. Оно немного меньше было помешано на еде, еде, еде и заработало себе немного времени, чтобы некоторые из представителей человечества могли думать не только об элементарном выживании, но и о других вещах. И на самом деле именно поэтому мы и добились того, чего добились. Но мы кое-чего добились. Не позволяйте никому говорить, что мы ничего не добились, когда будете пытаться рассказать кому-то о Саентологии.

А если помощь своим собратьям становится неким специализированным действием, которое могут выполнять только избранные, или только тот, кто носит соответствующую звезду, эмблему или соответствующий значок... то человек мертв! Поскольку все самое лучшее, что есть в человеке, проявляется тогда, когда у него есть желание и готовность оказывать помощь любому из своих собратьев и когда ему позволяют это делать.

Так вот, отвратительно то, что люди в большинстве своем не осознают одну очень интересную вещь... в отношении любого человека что-то можно сделать. Они не осознают того, что в отношении любого человека что-то можно сделать.Полицейский, который выписывает вам штраф за нарушение правил дорожного движения, воспринимает происходящее совершенно спокойно, он считает, что так уж устроен мир. Санитары, извлекающие останки человеческого тела из-под обломков автомобиля, угодившего в автокатастрофу по вине пьяного водителя, – все они согласились, что с этим, увы, ничего поделать нельзя. И это самое лучшее, что может прийти в голову людям различных профессий, обязанных иметь с этим дело.

Когда нам больно, мы позволяем любой собаке подойти и проявить сочувствие, и даже в том обществе, где люди живут в пещерах, человек позволяет собаке зализывать его раны, чтобы помочь ему исцелиться. Но только не в этом обществе! Когда людей ставят в такое положение, что они чувствуют, будто у них нет права оказывать помощь своим собратьям и только Джо или Биллу или кому-то еще с этой улицы позволено взмахивать волшебной палочкой или трясти магическим исцеляющим кристаллом, кто-то должен внимательно посмотреть на это общество, поскольку оно не является здоровым. Вы это хорошо понимаете?

И это основное соглашение, с которым вы сталкиваетесь, когда пытаетесь рассказать кому-то о Саентологии. Вот как низко вы должны опускаться: «С этим можно что-то сделать». И если бы вы могли рассказать кому-нибудь не о Саентологии, не о прошлых жизнях и не о дианетическом пренатале, а просто вот о чем: «Что-то можно сделать с несприспособленностью к обстановке, с плохим поведением, с плохим контролем и с межличностными отношениями, которые оставляют желать лучшего». Так вот, если бы вы просто смогли донести это до осознания людей: «С этим можно что-то сделать», то вам удалось бы добиться от них лучшего двустороннего общения, чем едва ли ни каким бы то ни было другим способом.

Так вот, то, что у человека есть право исцелять, еще не означает, что он обладает способностью исцелять. Одно не следует из другого, не так ли? Но сегодня в Саентологии мы очень хорошо понимаем, что почти любому человеку можно дать достаточно наших данных, чтобы он смог улучшить состояние всех людей в своем окружении, в том числе и себя, и смог сделать их счастливее. И это та цель, которой мы стремимся достичь. И мы достигаем этой цели с помощью некоторых искусственных инструментов, уже существующих в этом обществе. И одним из таких инструментов является организация.

Почему? Да потому, что, когда вы говорите, что Саентология работает, что она делает то-то, что она пришла оттуда-то и отсюда-то, что есть одиторы и преклиры, что так вот все это происходит и так далее... вместо того, чтобы вдаваться во все эти детали, вам нужно осознать, что, когда вы говорите даже с каким-нибудь профессионалом, который должен идти в ногу со временем и не идет, вы говорите с человеком, который не верит в то, что с этим можно что-то сделать. Он находится намного ниже этого уровня... он не думает даже, что с этим можно было бы что-то сделать. Но если он и думал, что с этим можно что-то сделать, или говорил, что с этим можно что-то сделать, он знал, что говорит о надувательстве или обмане.

Но я был бы очень огорчен, если бы увидел, что после стольких лет работы мы дали человеку не большую свободу в обществе, а более сильную, более могущественную организацию, пришедшую на смену существующим. И как однажды сказал Хендрик ван Лон: «Чем больше все изменяется, тем больше все остается таким же». Он сказал это в книге, которая называется «Терпимость», и я вам рекомендую прочитать эту книгу... «Терпимость», Виллем Хендрик ван Лон, величайший писатель, недавно умер. Совершенно замечательный человек. Но он сказал это о революции.

Поэтому человек, который приходит и говорит, что с этим состоянием можно что-то сделать, автоматически попадает в разряд обманщиков, проходимцев, шарлатанов и бездельников. Почему? Да потому, что очевидно: это ложь, что с этим можно что-то сделать. И любой, кто может что-то с этим сделать, на самом деле ничего не может с этим сделать, а значит, лжет.

Огромные массы людей скапливаются у нас в кюветах и рвах, на проселочных дорогах, в переулках и сточных канавах, и они подминают под себя деспотическое правительство, действуя на основе лозунга: «Все будут свободны. У нас будет свобода, равенство и братство», – и мы получаем деспотство! Вместо того чтобы создать новый свободный строй, все, что они делают, так это используют уже существующие коммуникационные линии деспотического общества, чтобы править.

И это основной барьер, который стоит на пути коммуникационных линий Саентологии и мешает более успешному распространению информации. Так вот, этот барьер прост, не так ли? Это поразительно простой барьер. Но он как бы спрашивает:

Любой, кто рекомендует свержение какого-либо правительства при помощи силы, глупец. Он вообще ничего не понимает в политике и в людях. Поскольку ни одно правительство никогда не бывает свергнуто, просто на смену одному правительству приходит другое.

«Насколько низко вам нужно опускаться?»

Если вы хотите узнать, какое правительство вы получите после того, как свергнете какое-нибудь существующее правительство, посмотрите на правительство, которое вы свергаете. Кое-где будут виднеться следы от пуль, но это, пожалуй, будет единственное отличие.

Иначе говоря, скажем, у нас есть полицейский, который занимается малолетними преступниками. Он приходит и арестовывает их. Затем он кидает их за решетку, они выходят оттуда, он снова кидает их за решетку, а потом выпускает. И он говорит: «Пройдет еще немного, и они попадут в «большой дом», и там они просидят пару лет. Потом их выпустят, но мы их снова посадим. Их снова выпустят, мы их снова посадим, и их снова выпустят. Так все и происходит, и с этим совершенно ничего нельзя поделать». И он спрашивает: «Что толку от того, что мы арестовываем этих угонщиков автомобилей? Что толку-то? Вы сажаете их за решетку, они проводят там примерно год, выходят на свободу и спустя двадцать четыре часа после этого угоняют еще один автомобиль. С этими людьми ничего нельзя поделать. Они сумасшедшие. И ничего нельзя поделать с их разумом, – так что все это бесполезно. Так почему я должен быть с кем-то любезным? Почему я должен относиться к кому-то хорошо? Все это просто жалкая грязь, и нет здесь того конца нити, за который можно было бы потянуть и начать распутывать этот клубок, нет его». Таково умонастроение этого полицейского. Только обычно он даже и не знает, что пребывает в таком умонастроении.

Сейчас мы в Саентологии могли бы создать организацию или группу, которая обладала бы достаточной силой, достаточной мощью, чтобы подмять под себя все, что встретится ей на пути. Это было бы потрясающе. Это само по себе было бы игрой. А затем кому-нибудь... меня уже не стало бы, не стало бы других людей... и вдруг вы видите перед собой эту штуку, эту организацию. И кому-нибудь пришлось бы встать и сказать: «Одиторы всех стран, объединяйтесь. Свергните этого монстра!» И все увидели бы, как эта штука рухнула бы, все ясно увидели бы это, понимаете? Она бы рухнула. И тогда люди сказали бы: «Замечательно! Теперь мы свободны». И они получили бы новую стопку писем, отменяющих их сертификаты.

Итак, давайте посмотрим, какое же влияние этот барьер уже сам по себе оказывает на такое многочисленное общество, как наше. Есть одна примечательная вещь: расчет, который заключается в том, что единственный способ привнести закон и порядок в общество, или овладеть контролем над обществом и взять руководство над ним в свои руки, или даже изменить его к лучшему – это ввести больше ограничений, издать больше законов и надеть больше наручников. Вот такой имеется расчет.

Я пытаюсь смотреть достаточно далеко в будущее, чтобы предсказать, предвидеть, что может произойти, и не допускать слишком много ошибок. Вы должны позволить мне допускать определенный процент ошибок. И когда я смотрю в будущее, я вижу, что здесь мы имеем дело с материалом, используя который кто-нибудь мог бы получить контроль и власть над человечеством, поэтому нельзя допустить, чтобы когда-нибудь этот материал стал монопольной собственностью или инструментом в руках горстки людей, что явилось бы угрозой и бедствием для всех остальных. Возможно, я просто слишком горд, тщеславен или оптимистичен. Но я никогда ни на секунду не откажусь от роли тщеславного человека, просто чтобы получить одобрение или просто чтобы ошибиться в своем предвидении. И я думаю, что это предвидение является верным.

Что ж, в этом расчете нет особого умысла. Просто обычно так все и делается. Чем больше силы мы применяем к преступникам, к малолетним правонарушителям, к глупым людям, чем больше силы мы применяем к ученику, который не желает учиться, тем больше глупости и меньше учебы мы получаем, тем больше малолетних правонарушителей и больше преступность. Иными словами, мы просто пополняем этот список – пополняем, пополняем, пополняем, пополняем.

И я думаю, что свобода этого материала, который мы знаем и понимаем, может быть гарантирована только в том случае, если мы будем делать лишь небольшой упор на организации и максимальный акцент – на людях, на хорошем обучении и хорошей, надежной, безупречной передаче информации. И если мы сможем это сделать, мы победим. Но если мы не сможем этого сделать, то рано или поздно, та информация, которой мы владеем, станет собственностью кучки людей, не заслуживающих доверия. Я в этом уверен, поскольку это всегда происходит таким образом. Но это не означает, что так должно происходить и дальше. Я не придерживаюсь той точки зрения, что что-то является неизбежным.

Так вот, в какой-то момент какой-то группе придется взять на себя ответственность за изменение этого хода мыслей. И учитывая тот факт, что мы работаем с мыслью, а не с физической массой, мы можем это сделать. Учитывая тот факт, что мы имеем дело с духовной стороной жизни, а не с ее карающим мечом, это может быть сделано. Если бы мы пытались сделать это с помощью меча, мы бы делали то же самое, что делает сейчас общество. Мы бы контролировали людей с помощью наручников, тюремных камер, операций, электрошоков, принуждения, наказания, плохого 8-К, угроз и страха. Все это просто дало бы нам еще большее падение нравов. Но нам не обязательно идти таким путем.

У меня нет никаких иллюзий ни в отношении неважности Саентологии, ни в отношении ее важности. Понимаете, можно было бы очень и очень легко получить преувеличенное представление как о первом, так и о втором. Это было бы очень просто, понимаете, посмотреть на все это, а затем составить об этом какое-то мнение, которое не было бы связано с действительностью. Саентология, если ее хорошо понимать, является очень мощной штукой. Если использовать ее как следует, то можно очень многое сделать для общественного строя и для индивидуума. Если же передавать эту информацию плохо, если не доносить ее как следует до понимания людей, если ее монополизировать или использовать исключительно ради выгоды, то это может привести к очень разрушительным последствиям.

Мы обнаружили нечто уникальное. И вам вовсе не обязательно рассказывать об этом другим людям, поскольку вряд ли они это воспримут. Вряд ли они признают этот факт. Он заключается в том, что, если людей сделать хоть немного более свободными, это сделает их более цивилизованными.

Ко мне уже три раза обращались люди из структур, в которых сосредоточена власть, с предложением передать им большое количество информации и перестать говорить. Я был бы очень счастлив перестать говорить. Мне не важно, говорю я или нет. Я говорю, мне это нравится; я откидываюсь молча на спинку стула, мне это нравится – не имеет значения. Мне доставляет удовольствие и то и другое.

Это звучит очень странно, поскольку общество в целом не верит в то, что это возможно. Если вы сделаете кого-то более свободным, количество неприятностей в обществе увеличится. Так это воспринимают люди. Так уж случилось что это ложь. Сокращая свободу, вы увеличиваете количество неприятностей. Предоставляя больше свободы, вы уменьшаете количество неприятностей. Такова правда.

Но мне хотелось бы знать, почему это кто-то заинтересован в том, чтобы вдруг заполучить большое количество информации, которую он не сможет переварить... мои записные книжки и все такое... и заставить меня перестать говорить об этом? Почему вообще кто-то может быть в этом заинтересован?

Иногда кто-нибудь подходит ко мне и спрашивает: «Если честно... если честно, неужели это правда?.. Нет, между нами говоря, Рон, это действительно правда, что во время процессинга вы избавляете человека от того, что его сдерживает?»

Кроме того, однажды мне было сделано предложение заняться работой в определенном месте мира, чтобы «повысить внушаемость людей». Это было во время званого ужина. Это предложение было не менее официальным, поскольку именно ради этого я и был приглашен на тот званый ужин... я узнал об этом только тогда, когда попал туда... чтобы «повысить внушаемость людей»! И вот я сидел там, а этот парень, видимо, решил, что я потерял дар речи от изумления. Но я сидел там, не донеся до рта ложку с десертом, и надеялся, что каким-то чудом мне удастся сдержаться и не рассмеяться истерическим хохотом, который рвался наружу. Я сдержатся, но я никогда не слышал лучшей шутки. Это все равно, что возить песок в пустыню. «Повысить их внушаемость»! Достаточно лишь слегка нажать на человека, и он заснет крепким сном!

Я не знаю, о какой деятельности он говорит. «Избавляете человека от того, что его сдерживало». Он полагает, что всех что-то сдерживает. Нет, это тоже не совсем так. У него в голове крутится целая куча неразумных предположений: что существуют огромные, черные звери, которые затаились под маской каждого из нас, под налетом социального лоска, и что эти звери в любой момент готовы вырваться на свободу. То, до какой степени он не верит в своего собрата, не поддается никакому описанию! Зато он убежден, что как только мы снимем все ограничения, мы окажемся лицом к лицу с толпой диких горилл – и это в самом лучшем случае. Если дать людям больше свободы, они тут же вскарабкаются на деревья и начнут раскачиваться вниз головой, уцепившись за ветки хвостами.

Так вот, многим людям кажется, что я часто говорю довольно дикие вещи о тех, кто по своей профессии занимается лечением. Что ж, время от времени я выхожу из себя. Я имею право выходить из себя. Я оставляю за собой это право как одно из моих прав человека. Когда кто-нибудь приходит... когда кто-нибудь ввозит на инвалидной коляске или на кровати ребенка, что-то в этом роде, он только что искромсал его всего на куски, понимаете, и говорит: «Что ж, это не принесло ему никакой пользы, теперь проодитируйте его». И я громко говорю: «Почему вы не привели его сюда сразу когда он еще не был болен? Сейчас он болен! До этого он был просто грустным. Что я по-вашему должен теперь делать?» Что ж, я почти никому не отказываю, но я могу выйти из себя из-за всего этого!

Это совершенно необоснованный вывод, поскольку мы выяснили, что, когда окружающие относятся спокойно и снисходительно к ребенку, который находится в плохом состоянии, чем-то расстроен, обеспокоен и так далее... Относиться спокойно не означает отсутствие всякого контроля. Люди, которые унаследовали от психологии идею о том, что современный способ воспитания ребенка заключается в том, чтобы просто оставить его в покое и пусть он плывет себе по течению... Не... так детей не воспитывают. Вам придется осуществлять над ребенком некоторый контроль, иначе он заболеет. Вам нужно контролировать его уверенно и с хорошим 8-К, иначе он заболеет. Помните это.

Так вот, не должно быть никакой враждебности между саентологом и кем-то, кто по своей профессии занимается лечением, если только это не одна из тех ситуаций, когда вы уверены, что имеете дело с глупостью того или иного рода. На самом деле единственный раз, когда я испытал враждебность, так это... почему в 1947 году... почему они не стали слушать? Почему в 1955 году они не хотят прочитать ни одной книги?

И вот мы берем этого ребенка, нервного и расстроенного, и даем ему чуть больше свободы, даем ему чуть больше права участвовать в игре. Мы советуемся с ним о том, сходить ли нам в театр или нет. Можно с уверенностью сказать, что этот ребенок, скорее всего, в течение нескольких дней будет несколько сбит с толку, недоумевая, что же, в конце концов, происходит – что-то не так, понимаете? Он будет немного смущен, а потом совершенно неожиданно заявит: «А знаете, у меня появилась некоторая реальность по этому поводу. Они действительно хотят знать, что я думаю об этой идее

Но я могу сказать вам, что мы беспокоимся и мы говорим об очень маленькой части общества, и как один из вас сказал мне недавно: «Почему мы не можем просто перестать обращать внимание на все это? Зачем нам вообще об этом говорить?» Нам незачем об этом говорить! Это самая разумная вещь, которую я услышал на протяжении всего конгресса... «Зачем об этом говорить?» Зачем говорить о людях, которые занимаются лечением, зачем говорить о врачах или о психологах или ком-то еще? Почему бы просто не забыть о них? Ладно. Я сказал: «Ух ты, это хорошая идея. Самая лучшая идея, которую я услышал за долгое время». Так что я решил, что я так и сделаю, и я подумал, что сегодня я должен сказать вам, что я забыл обо всем этом.

– сходить в театр». И совершенно неожиданно ребенок успокаивается и становится цивилизованным человеком.

Конечно, победителю очень легко быть великодушным. Когда вы приобрели очень много знаний, позволяющих вам сделать очень много вещей, главная из которых – позволить своим собратьям многое знать и многое делать, вам следует отбросить эти мелкие мысли, понимаете? Теперь вам следует удалиться в какую-нибудь глушь и там поспать. И в один прекрасный день я устрою все так, чтобы я мог действительно испытать подобное чувство!

Чтобы сделать человека нецивилизованным, нужно отказывать ему в праве вести себя цивилизованно. Если вы будете исходить из того, что он цивилизованный человек, и дадите ему достаточно свободы, чтобы он мог принимать участие в игре под названием «Жизнь», то обеспечите его хорошее поведение.

Так вот, у нас было пять лет... пять лет, в течение которых мы постоянно и непрерывно занимались исследованиями, разрабатывали теорию, техники, продвигались вперед. Пять непрерывных лет. Ничто не прерывало эту работу в течение пяти лет. И у нас было пять лет организационного хаоса. Это интересно, не правда ли? Так вот, когда я говорю «хаос», я имею в виду организацию, характерную для человека... где все передают друг другу какие-то бумажки, туда-сюда.

Как вы полагаете, мы вообще когда-нибудь избавимся от преступности, если всякий раз, когда отбывший срок преступник выходит из заключения, общество его сторонится и не дает ему никакой работы? Что же ему остается делать, кроме как снова совершать преступления?

Нет, боюсь, что свобода не зависит от железных каналов организаций и не процветает в них. Позвольте мне рассказать вам кое о чем забавном, что происходит... что происходило в дианетических организациях и действительно происходит в саентологических организациях... и что объясняет, почему так ужасно перегружен руководящий и административный персонал, а также люди, занимающиеся канцелярской работой. И они действительно перегружены.

Подобным же образом обстоит дело и с отстающими детьми. Такому ребенку приходится заниматься дольше, сидеть дольше, ему приходится работать упорнее, учиться упорнее, чтобы хоть чего-то добиться – меньше свободы, меньше свободы, меньше свободы. На самом деле он становится все более, и более, и более тупым.

Это происходит. Это происходит независимо от того, находитесь вы в Лондоне или в Южной Африке. Неважно, где вы находитесь, вы можете не сомневаться, что это будет происходить. Вы нанимаете какую-нибудь девушку, и ее работа заключается в том, чтобы сидеть и печатать на машинке тексты писем. Она должна напечатать ответы всем этим людям, понимаете? Вот она сидит и печатает письма, она очень довольна всем этим, жует жевательную резинку, и она... «Ух ты, это интересно». И не успеваете вы глазом моргнуть, как она оказывается на курсе НСА! Чуть что – и она сразу же перестает работать просто для того, чтобы поговорить с кем-то о Саентологии. Ребята в организации работают упорно – это самое потрясающее, что вы когда-либо видели. Совершенно невозможно создать коммерческое предприятие и сохранить его в таком виде. Так что я просто сдался.

«Они глупы, поэтому их нужно по-настоящему пичкать образованием. Пусть они сдают экзамены. Скажите им, что если они не получат «5» по математике, то их папа с мамой отдадут их на съедение волкам». Другими словами, угрозы и принуждение. Забавно, что любой ребенок, которого обучают, уже знает арифметику. Главное обесценивание состоит в том, что его обучают заново. Он уже знает, как читать, поэтому мы учим его читать.

Так вот, это означает, что на самом деле мы в саентологических организациях... что люди стараются изо всех сил ответить на вашу корреспонденцию, отправить ваши заказы, предоставить вам пленки, сделать их копии, сделать то да се... они действительно стараются изо всех сил сделать все это. Им обычно не хватает персонала, как правило они работают около пятнадцати часов в сутки, и обычно еще пять часов кого-нибудь одитируют. Каждый человек в организации является одитором. Я хочу сказать, что вот так обстоят дела. Рано или поздно человек приходит туда, и вот он снова сидит и стучит по клавишам печатной машинки. Он не уходит оттуда, понимаете... он снова стучит по клавишам печатной машинки и вдруг он зовет недавно назначенного руководителя, который написал это письмо, и говорит: «Вы допустили тут ошибку. По-моему, для этого кейса существует гораздо лучший процесс, чем тот, который вы тут рекомендуете». Его сертификат висит тут же на стене, понимаете? На самом деле этот человек мог бы уйти из организации и, вероятно, он мог бы куда-нибудь поехать и заработать значительную сумму денег, однако люди этого не делают; они остаются рядом с организацией, они остаются там. где происходят события.

Никто никогда не предполагает, что этот ребенок может что-то знать или делать, и с таким отношением к себе он сталкивается на протяжении всей своей жизни. Очень немногие способны допустить, что в этом ребенке есть что-нибудь хорошее.

Происходит еще одна странная вещь: саентологическая организация становится домом для огромного количества людей. Это просто потрясающе. Это происходило в течение пяти лет... это дом. Вы видите какого-нибудь человека каждый день, он сидит на задней веранде и с кем-то разговаривает, и вы думаете: «Откуда взялся этот парень?»

Никто не допускает мысли о том, что этот ребенок способен что-то делать. И до тех пор, пока общество будет придерживаться такого мнения, смотрите, какая страшная опасность будет постоянно висеть над этим человеком. Взгляните на эту опасность. Вот она: «Допустим, я действительно приспособлюсь к этому обществу –

Так вот, если бы вы управляли прачечной или промышленным предприятием, которое производит автомобили, то там не было бы постоянно полно людей, которых просто интересуют машины или которых интересует выстиранное белье. Вы просто не увидели бы там такого. И еще одна вещь: если бы вы уволили парня, который отвечал за все детали длиной в три сантиметра или что-то в этом роде, то затем вы не увидели бы, что он так и не ушел с территории предприятия. Вы его уволили, но он никуда не ушел. [Смех в аудитории.] Это ужасно!

обществу людей, которые считают меня глупым и неспособным, которые думают, что мне нужно по десять раз все объяснять. Допустим, я действительно приспособлюсь к этому обществу, буду сотрудничать со своими ближними и буду поступать с ними так, как я хочу, чтобы поступали со мной. Тогда, учитывая существующее отношение ко мне, я буду самым конченым человеком, которого я когда-либо встречал, – человеком, который не стоит и ломаного гроша. Так что я не решусь попасть в такое положение, где мне придется сотрудничать со своими ближними. Мне нужно держаться в стороне и ни в чем не участвовать, поскольку слишком опасно позволять другим людям управлять моими умственными машинами».

Так что дианетические и саентологические организации – и я это знаю, поскольку у меня есть пятилетний опыт – никогда не превратятся в бизнес... никогда.

А что, по-вашему, делает человек, когда разговаривает с вами, как не управляет некоторыми из ваших умственных машин? И что, по-вашему, делаете вы, когда говорите с кем-то, как не управляете некоторыми из его машин? А если вы думали, что он будет очень, очень плохо управлять вашими машинами, вы как бы убирали эти машины подальше и позволяли ему потрогать лишь небольшой кончик какой-нибудь антенны – и не больше.

Так вот, те части организации, которые работают эффективно... которые сегодня работают эффективно... это центр процессинга, сектор одиторов и сектор обучения.

Приблизительно такова суть межличностных отношений сегодня. Люди готовы позволить другим управлять лишь одной миллиардной частью своих машин, поскольку это очень опасно, поскольку один человек очень мало верит другому человеку. И людей постоянно убеждали в этом с помощью тюрем, наручников, маленьких голубых болванчиков, размахивающих дубинками на углах улиц. Всех восхитительно контролируют. Банки контролируют вас. У вас всегда есть работа. Вам говорят:

Теперь, когда мы не изменяем техники каждые двадцать пять – тридцать секунд [смех в аудитории] и когда один одитор может разговаривать с другим одитором, который завершил свое обучение восемь месяцев тому назад... происходит нечто странное: одитор, который занимается проведением процессинга, очень уверен в своих инструментах и он с большой легкостью общается с другими одиторами, которые также занимаются проведением процессинга. А у одитора, который занимается обучением, наблюдается очень странный взгляд на вещи... я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь, кто преподает биологию, был таким пуристом, таким энтузиастом своего дела, чтобы он был таким придирчивым и упрямым, как некоторые из тех одиторов, которые обучают «Шести базовым шагам». И затем этот человек говорит: «Что ж, хорошо. Итак, вот как я это делаю... я говорю... Что... что же я теперь говорю? Что я... я говорю... я говорю: “Вспомните что-нибудь реальное”, – а затем он вспоминает что-то реальное, и я говорю: “Хорошо”, – правильно? Ладно, хорошо, вот так. Ладно, так вот. “Вспомните что-нибудь реальное”».

«Хорошо. Что ж, не знаю, сколько мы позволим тебе тут работать. В действительности ты не отрабатываешь свою зарплату, но мы как-то тебя терпим»... понимаете, такого рода отношение бытует сплошь и рядом. Квазиучастие в игре... называйте это так.

И человек отвечает: «Мм-ммм-ммм, да». Одитор говорит: «Хорошо».

Если бы все игроки на футбольном поле боялись прикоснуться к мячу, и каждый из них был решительно настроен не позволить остальным игрокам прикоснуться мячу, то игра непременно состоялась бы, не так ли?... На поле стояли бы двадцать два человека, а по центру лежал бы мяч, и эти ребята спорили бы друг с другом: «Тебе нельзя по-настоящему доверить этот мяч. Даже не знаю, нужен ли ты мне в команде, поскольку то-то и то-то, то-то и то-то...» Состоялась бы отличная игра, не так ли?

Что ж, его инструктор стоит рядом, понимаете? И инструктор говорит: «[вздох] Прояви интерес!»

Вам когда-нибудь приходила в голову мысль о том, что жизнь в целом действительно может доставлять столько же самой настоящей радости, сколько и хорошая игра в футбол? Что мелкие, обыденные, повседневные дела могут вызывать энтузиазм в той же мере, в какой его вызывает возбуждающая игра? Почти невозможно поверить, не так ли, что разговор с другим человеком, получение денег по чеку, одно, другое, третье может в течение длительного времени доставлять огромное удовольствие, даже несмотря на то, что все это вовсе не большие, великие или волнующие события.

Но сектора обучения и процессинга сегодня становятся эффективными и заинтересованными, что весьма интересно. Одиторы МАСХ, например, начинали свою конференцию штатных одиторов в пять часов. Понимаете, они ничего не ели с самого ленча, а в пять часов они начинали конференцию штатных одиторов, и в восемь часов эта конференция все еще продолжалась – никакого обеда. Я это заметил, мне стало жаль этих людей и я заставил их начинать свои конференции в четыре часа. Но одна из таких конференций все еще продолжалась в девять часов вечера! Всем очень интересно, они сравнивают свои заметки, приводят все в порядок и так далее.

Что ж, телевидение сегодня убеждает нас в том, что мы, по меньшей мере, должны носить имя Уэбб, чтобы получать хоть какое-то удовольствие в обществе. И мы можем получить это удовольствие, только когда кто-то достаточно плохой будет убивать людей. Книжечки комиксов, эти серьезные дешевые издания, которые называют «комиксами», по воскресеньям... во всех этих изданиях описывается что-то такое, что, как считает общество, является игрой. И люди считают, что там ужасно много действия, пуль и... любой мой ровесник, будучи ребенком, считал, что жизнь не стоит того, чтобы ее прожить, если в ней нет, по крайней мере, какой-нибудь войны или чего-то подобного. Понимаете? Нужно много насилия, нужна большая игра, большие ставки. О, я в свое время прошел несколько войн, и никогда еще мне не было так скучно в жизни, как в то время. Почему? Да потому, что никто не знал, как нужно играть в эту игру.

Еще одна вещь, которая в течение последних месяцев становится все более и более заметной: люди в Саентологии все больше и больше... там, на Западе... становятся в какой-то степени чувствительными к МЭСТ, понимаете? Они начинают лучше одеваться, начинают носить галстуки и так далее. Самая потрясающая вещь, которую я когда-либо видел, так это один начальник отдела процессинга... до этого одиторы приходили без пиджаков и так далее... и эта женщина – начальник отдела процессинга – вдруг начала вовсю вводить строгую военную дисциплину! Она только что исправила какую-то ситуацию с одитингом и ее уровень терпимости... или ее нежелание управлять умственными машинами других людей было устранено. И вот она смотрит на этого одитора... он пришел на конференцию одиторов, на нем аккуратнейшим образом выглаженная чистая рубашка и галстук. И эта женщина говорит: «Что ж, надеюсь вы не одитировали своего преклира в таком ужасном виде!» Она заставила всех ходить в пиджаках. Невероятно. Да, времена меняются. Думаю, что когда-нибудь в будущем я, вероятно, разработаю процесс, с помощью которого из человека можно будет сделать руководителя коммерческого предприятия.

Ни количество действия или движения, ни ставки, ни великолепие парадных мундиров – ничто из этого не создает игры. Ее создает именно желание окружающих нас людей играть. И когда мы забываем об этом, мы теряем игру, жизнь становится серьезной, тягостной, напряженной и беспощадной попыткой выжить.

И я разработаю процесс, который будет посвящен тому, как управлять коммерческим предприятием. Что ж, я изучал это, но я не знаю, следует ли опускать этих людей по шкале или же поднимать их. [Смех в аудитории.] Мы делаем людей гораздо более сообразительными и компетентными руководителями, однако мы еще не довели их до такого состояния, когда они потеряли бы всякий интерес к своим собратьям, когда они просто сидели бы, уставившись на кипу бумаг и перекладывая их с места на место. Понимаете, именно в этом и заключается работа руководителя. Перекладывать бумажки с места на место. Кто-то кладет сюда какую-нибудь бумажку, а он должен положить ее в эту корзину. Это и есть работа руководителя. И количеством бумажек, которые вы можете переложить с места на место в течение часа, определяется ваша важность как руководителя.

И степень нежелания людей в этом обществе участвовать в игре определяется количеством наручников, количеством тюрем, количеством больниц и психиатрических лечебниц, а также количеством законов.

Что ж, однако этим, к сожалению, не определяется ваш успех как бизнесмена. Это совсем другое дело. Это нечто другое. И чтобы добиться успеха в этом деле, вам нужен такой человек, который может посмотреть на ситуацию, оценить ее, найти решения, позволяющие исправить эту ситуацию, добиться, чтобы их использовали, и воплощать все это в жизнь, пока не будет достигнут желаемый результат. Что ж, мы можем делать таких людей, но они не будут сидеть за письменными столами.

Так вот, чтобы создать игру, нужно иметь хотя бы несколько законов. У вас всегда будет необходимость в некоторых барьерах и ограничениях, для того чтобы создать игру. Однако когда их становится слишком много, исчезает всякая игра, за исключением одной: создавать больше законов, которые будут требовать создания еще большего количества законов. Это игра для юристов, а не для граждан.

Что ж, перед нами стоит множество дилемм, у нас есть много трудностей. Так вот, по плану журнал Ability [«Способность»] в течение следующих многих и многих месяцев должен стать национальным изданием и продаваться в газетных киосках по всей стране. Как вы можете представить, это требует огромных затрат времени, усилий, это требует огромных расходов... для этого нужно встретиться с огромным количеством людей. Совершенно невозможно печатать на юго-западе США издание, которое должно продаваться по всей стране. Там не хватит бумаги на все это. Это правда.

Всюду, куда бы мы ни обратили свой взгляд и где бы мы ни нашли людей жалких, или несчастных, или верящих в то, что они просто не могут выжить или не могут насладиться жизнью, мы видим лишь общество, которое в большинстве своем состоит из людей, неспособных играть в игры и не позволяющих играть в них другим.

Просто бумага, похоже, не растет в пустыне. И пока там не научатся производить бумагу из кактусов, ее так и будет там не хватать. Более того, печать журнала Ability на Западе США обходится дороже в два раза, и всю работу нам приходится делать самим, а если печатать этот журнал на Востоке США, это будет стоить дешевле, журнал будет напечатан профессионально, и при этом нам самим не придется прилагать к этому усилий. И как только тираж этого журнала стал расти, я изменил лозунг Хораса Грили на противоположный и сказал: «Ронни, отправляйся на Восток».

Это интересно. Если бы мы хотели описать последние стадии психоза и как-то их охарактеризовать, то получилось бы вот что: «никакой игры нигде, ни с кем, и все – точка». Это состояние характерно для кактуса, который растет в Аризоне... в Аризоне вырастают хорошие кактусы.

Так вот, слухи – это попытка восполнить нехватку информации. Слухи – это попытка восполнить отсутствующие данные. Это все, что представляют собой слухи.

Так вот, последние стадии ухода – это просто «отсутствие игры». И когда принуждения и наказания становится намного больше, чем общения, необходимого для продолжения игры, мы получаем отсутствие игры.

И когда вы пытаетесь предоставить достаточное количество данных, которые люди хотели бы получить, данных о том, что происходит, вы сталкиваетесь с немалыми трудностями. Вы сталкиваетесь с некоторыми трудностями, поскольку зачастую им неинтересно то, что вы говорите.

Некоторые люди, возможно, думают, что игра есть и что она заключается в том, что кто-то ходит, стреляет, арестовывает, дерется, собирает людей в батальоны и стреляет залпами, или что одно агентство в Вашингтоне перебрасывается атомной бомбой словно мячиком с другим агентством в России, но в этой игре не так уж много участников, не правда ли? У обычного гражданина нет вообще никаких шансов сыграть в игру под названием «атомная война»... ни малейшего шанса. Не существует даже никакой приличной службы гражданской обороны, к которой гражданин мог бы примкнуть, понимаете? Он не может даже поносить каску... и неважно, много ли от нее проку.

А сегодня мы в какой-то мере разрешили эту проблему. Я думаю, вам понравится журнал Ability, судя по тому, как идут дела... его тон и так далее. И количество страниц в этом журнале не должно быть ограничено просто из-за того, что на юго-западе не знают, что для печати журналов требуется бумага.

Но здесь перед нами общий знаменатель того, что мы можем назвать «цивилизация». «Цивилизация» – это, конечно же, понятие, для которого характерна градиентная шкала. Хорошей цивилизацией можно назвать такую цивилизацию, в которой люди могут играть в игры, знают о том, что они могут играть в игры, и играют в игру, называемую культурой. Если бы общество придерживалось такой точки зрения, то, конечно же, у людей сразу бы появились права человека и уважение к своим собратьям; все это стало бы на свои места. Это все показатели того, насколько хорошо идет игра.

Так что мы попытаемся сделать этот журнал более объемным и мы попытаемся добиться, чтобы дело с этим журналом продвинулось еще дальше. Естественно, когда Ability станет распространяться по всей стране, он в значительной мере утратит что-то из своей индивидуальности или из своего тона... в нем будет меньше подробностей личного характера... поэтому в дополнение к нему нужно будет выпускать еще какой-нибудь бюллетень для членов ассоциации.

А когда права человека отметаются в сторону, игнорируются, что ж, нет никакой игры, вот и все... несмотря на детскую библию – «комиксы». Ее составители полагают, что игра возможна только тогда, когда вам разрешено убивать, грабить и поджигать. Это то, о чем говорят нам воскресные газеты. И это то, что каждый ребенок ошибочно принимает за чистую монету.

Так вот, что касается МАСХ (я только что разговаривал с людьми из Финикса, некоторое время тому назад), все идет очень гладко: курс НСА курс «Бакалавр Саентологии» проходят хорошо, в секторе процессинга дела идут очень хорошо. Люди там пытаются привести все в порядок, поскольку, занимаясь организацией печати журнала Ability и так далее, мы перевезли на Восток часть производственного оборудования. Это то, что мы перевезли на Восток... некоторое производственное оборудование организации, ее аппаратуру, машины и механизмы.

Они думают о плохих парнях с Дикого Запада. Между прочим, это очень интересно, это забавляет людей на Западе... это было очень интересно. Жизнь на Диком Западе имела очень, очень мало общего с тем, что кто-то выхватывал шестизарядный револьвер и убивал кого-то другого. Я хочу сказать: там всегда ошивались какие-нибудь два-три бандита, но они убивали друг друга, а все остальные ребята прекрасно проводили время. Вот каким на самом деле был Дикий Запад.

Так вот, на самом деле это хорошо, когда деловой офис находится на некотором расстоянии от учебного центра и от центра процессинга. Так что я надеюсь, теперь мы сможем нанять стенографистку и она будет сидеть на своем рабочем месте, она будет выполнять свою работу и напечатает десятки писем прежде чем вдруг возьмет и отправится в Финикс. [Смех в аудитории.]

Любая примитивная культура, любые неосвоенные земли имеют одну отличительную черту, которая не нашла своего отражения в наших рассказах о Диком Западе, которая не нашла своего отражения в наших вестернах и не освещалась нашим великим авторитетом во всех областях... который доносит свои идеи с помощью гамма-лучей... телевизором.

Планы дальнейшего развития Саентологии на самом деле осуществляются уже сейчас. Они материализуются. Работа над ними идет в настоящее время. Как говорят, жребий брошен. Модус операнди, на котором основаны эти планы, очень просто понять, если только вы дадите себе труд взглянуть на него. Он заключается вот в чем: минимум организации, максимум распространения, и в то же время нужно обеспечить, чтобы одиторы были обучены превосходно и чтобы те одиторы, которых обучают они сами, в свою очередь также обладали необходимым мастерством и знаниями. Вот чего мы пытаемся добиться.

Так вот, эти великие авторитеты согласны все как один с тем, что неосвоенные земли были тем местом, где все во всех стреляли. Вы думаете, что люди, которые в вас стреляют, могут хорошо управлять вашими машинами? Нет. Нет.

Так вот, недостаточное общение приводит к появлению слухов. О Дианетике и о Саентологии ходило больше ни на чем не основанных слухов, чем мог бы с легкостью напечатать журнал «Тайм». Я не говорю, что журнал «Тайм» печатает только слухи. Однажды я видел там заметку – кажется, это было в 1947 году, – в которой сообщалось о чем-то, что соответствовало действительности. Да, понимаете... это соответствовало действительности. Я это проверил. Все были весьма удивлены.

На самом деле поведение людей на неосвоенных землях было совсем другим. И поскольку я жил на неосвоенных землях Монтаны в те времена, когда она еще не была цивилизована, поскольку я там вырос, я очень хорошо знаю, о чем говорю. И поскольку потом я побывал на Аляске, я тоже очень хорошо знаю, о чем говорю... они там не цивилизованы ни на грош... и я побывал в других неосвоенных землях, в других частях мира. И всякий раз, когда я попадал куда-то, где людей было мало, они считались там ценными и применяли друг к другу хороший 8-К.

Но вы должны понимать, что это море слухов о том и о сем... обычно это является следствием того, что кто-то просто пытается быть умным, но главным образом это попытка восполнить нехватку новостей. Попытка восполнить нехватку настоящих новостей. Что ж, порой мне хочется, чтобы произошло что-нибудь впечатляющее, тогда на линии попали бы настоящие новости и они вытеснили бы некоторую часть слухов. Человек испытывает сильную нехватку драматических событий, и порой он придумывает драматические события, что приводит к самым тревожным последствиям. И поэтому мы время от времени слышим самые разные вещи, понимаете? Мы слышим, что каждый... «Все одиторы на Востоке только что решили прыгнуть в Атлантический океан» – или что-то в этом роде. И мы слышим, что «МАСХ только что сожгла здание суда в Финиксе» или...

На Аляске, если вы отправляетесь... что ж, если вы отправляетесь куда-то на болота, там вы можете найти хижину. Она не будет заперта. На двери не будет замка. Там будут сложены дрова, там будет сковородка, немного бекона, немного муки. Единственное, что от вас ожидается, это то, что вы оставите после себя, по крайней мере, столько же дров, сколько там было. Если у вас немного больше провианта, чем вам обычно нужно, вы можете оставить его там, и, вероятно, вы так и поступите.

Но некоторые из этих слухов весьма интересны, поскольку отличаются тем, что не изменяются и появляются вновь и вновь; и недавно мне сообщили один из таких слухов – о том, что я нахожусь в психиатрической больнице. Я посмотрел на этого парня – он был репортером из какой-то газеты, ха! действительно никудышным репортером. Я посмотрел на этого типа и спросил: «Откуда, черт возьми, вы это узнали? Где вы это услышали?» Что ж, он не смог ответить на этот вопрос. Но я был очень заинтригован, поскольку раз пять обнаруживалось, что источником этого слуха является клиника Меннингера.

Здесь мы имеем дело с таким гостеприимством и такой дружбой, о которых вы и не слышали. Интересно, когда в последний раз кто-нибудь в Вашингтоне оставлял двери своего дома незапертыми, чтобы любой мог войти и приготовить себе бифштекс?

Один раз мы тем не менее действительно опубликовали следующий факт: то, что Меннннгер тогда не находился в психиатрической клинике в Вичите. Но поскольку в этом отношении не ведется никакой войны, я не думаю, что следует ожидать каких-то серьезных ответных действий. Мы не пытаемся монополизировать сферу лечения в Соединенных Штатах. Мы не пытаемся монополизировать безумие.

Так что нам рисуют ложную картину жизни на неосвоенных землях, и наших детей заставляют поверить в то, что самое замечательное в мире, чем вы можете заняться, – это пойти и убить всех.

И сейчас я хочу кое-что сказать о безумии просто в качестве публичного заявления: большой опыт и значительное количество наблюдений, проведенных в отношении такого предмета исследования, как безумие и душевнобольные люди, заставили меня прийти к следующему выводу: помощь душевнобольным людям обычно является попыткой обратить вспять тот селф-детерминизм, который у них еще остался. Человек, который является психотиком, в какой-то момент решил умереть. И с тех пор он так и не принял решения жить.

Что ж, а почему ребенок верит в это? И мы тут же смотрим в самый корень проблемы: он не может иметь игру, поскольку он ребенок! Он не может иметь игру даже со своими сверстниками, поскольку их недостаточно уважают взрослые – всех до единого. Им не оказывается вообще никакого уважения. Нет никакой игры, в которую можно было бы играть. Они не могут участвовать в игре.

Так вот, почти каждый из нас когда-нибудь чувствовал себя так плохо или был так болен, что говорил: «Лучше бы я умер» – и говорил это совершенно серьезно. Но позже мы приходили к выводу: « Что ж, эта жизнь не так уж плоха... я буду продолжать жить», понимаете? Психотик этого не делает... именно поэтому он и является психотиком. Психотик произносит это настолько серьезно или же он настолько близок к смерти, что он бросает тело и затем болтается где-то на полпути, будучи не в состоянии полностью оставить тело, поскольку оно все еще живое, и не желая вновь брать на себя какой-либо контроль над ним. Вот так он и болтается там, пытаясь умереть.

Они приходят и пытаются... понаблюдайте за маленьким ребенком, которому полтора-два года, он приходит, хватает полотенце для посуды, пока вы ее моете, и пытается вытереть эту посуду. И если вы как следует обучены в духе цивилизации Западного полушария, ха! вы заберете у него тарелку и поставите ее туда, где он не сможет до нее добраться и разбить.

А это общество говорит, что мы должны заботиться о том, чтобы каждый оставался живым, поскольку мы все машины, понимаете? И нет никакой другой жизни, это все, что у нас есть, так что каждый должен продолжать жить. И общество говорит это настойчиво, оно говорит это постоянно... они должны продолжать жить. На самом деле это было бы очень, очень и очень опасно, если бы кто-нибудь узаконил то, что называется «эвтаназией» – это убийство. Понимаете, это было бы очень опасно, поскольку потом обязательно нашелся бы кто-нибудь, кто мог бы воспользоваться этим законом в своих целях. И вот вы идете по улице, вы совершенно довольны жизнью, а кто-то говорит: «Вы знаете, у него могут быть щенята», – или что-то в этом роде, бац! Было бы очень опасно узаконивать это.

И если вы будете поступать таким образом до тех пор, пока ему не исполнится семь лет, вы вырастите человека, который будет твердо знать, что он не может работать. А когда ему исполнится тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет, вам будет самое время сесть и схватиться за голову, поскольку иначе он уже никогда не будет хоть на что-то годен.

Но, может, нам не нужно придавать такое большое значение идее, что если кто-то дышит, то уже одно это означает, что он хочет жить! Как насчет растения, у которого срезаны все листья и так далее? Оно пытается умереть. Почему? Чтобы оно могло стать другим растением. И чем дольше вы пытаетесь мешать ему быть другим растением, тем тяжелее ему приходится, тем больше трудностей вы создаете на его пути!

Когда он стал таким? С двух до семи лет. Это интересно. Ведь он мог разбить тарелку. Что ж, бога ради, позвольте ему разбить тарелку, но не ломайте жизнь ребенку!

Так вот, к сожалению, психотик попадает в эту категорию. Согласно моим наблюдениям, душевнобольной человек пытается умереть, и он настолько упорно пытается это сделать, что он уже практически ушел отсюда и отправился в область между жизнями. Понимаете, он просто... «Хватит. Я не хочу больше и близко к этому подходить». А затем приходите вы и пытаетесь вернуть ему здоровье, в то время как каждый вектор, каждое усилие этого существа направлены на то, чтобы умереть, он целиком и полностью сосредоточен на этом. Нельзя сказать, что безумие является неразрешимой проблемой. Но это является неразрешимой проблемой в этом обществе, которое сейчас так помешано на выживании.

Так вот, куда ни кинь взгляд, всюду натыкаешься на этот плохой 8-К, который является не более чем протестом индивидуума: «Лучше я никому не буду позволять управлять моими машинами, поскольку они все сломают. И я убежден в этом, поскольку на каждом углу, где они вовсе не нужны, стоят полицейские. Я убежден в этом, поскольку ужасно, ужасно много книг написано о том, что вы можете делать и что вы делать не можете: люди должны быть ограничены в действиях». И все это проистекает из того, что нам лучше не связываться со своими ближними, поскольку иначе мы попадем в огромное количество неприятностей. Что-то в этом роде, понимаете? Таков урок, который вам пытаются преподать.

Так вот, это не означает, что вы не можете взять человека, с симптомами душевного расстройства и избавить его от всего этого. Вы можете развернуть этот вектор в противоположную сторону. Но люди, которые по-настоящему душевно больны, пытаются умереть. И если вы только не обладаете неограниченными возможностями, – такими возможностями, что вам ничто не помешает дать этим людям пространство, дать им солнечный свет, предоставить им какое-то общество, какую-то компанию, чтобы свести к минимуму ограничения того или иного рода, то пытаясь излечить безумие вы столкнетесь с огромными трудностями, поэтому ни один одитор, ни один священник не должен (если только он не считает, что у него есть какой-то незначительный шанс на успех) заниматься проблемой безумия. Почему? Да потому, что у нас недостаточно одиторов.

Что ж, если это существующее, существующее положение дел, когда люди... когда полсотни людей могут прожить в многоквартирном доме (как это бывает в восточных штатах) пятнадцать лет, но так и не узнать имени того, кто живет в соседней квартире... если такое может случиться, значит, между людьми, должно быть, произошел довольно сильный раскол, довольно сильный раскол.

Так вот, совершенно верно, что человек может поправиться. Таким образом, надежда на излечение безумия связана не столько с одитингом, сколько с тем, чтобы предоставить таким людям достаточно пространства, убрать из их окружения достаточное количество рестимулирующих факторов, чтобы обеспечить им достаточную тишину, предоставить им возможность достаточно отдыхать... поскольку измождение и безумие это почти синонимы... обеспечить им достаточную тишину, предоставить им возможность достаточно отдыхать, предоставить им пространство и пищу, чтобы у такого человека мог появиться шанс изменить свое мнение и вновь принять решение жить. Пока он не примет такого решения, вы мало что сможете с этим сделать.

Что ж, если между ними произошел такой сильный раскол, тогда восстановление коммуникационных линий между ними представляет собой интересную проблему. Поскольку они будут счастливы только в том случае, если к ним будут подсоединены какие-то коммуникационные линии. Вы можете на это рассчитывать.

В книге «Дианетика» было предложено решение проблемы безумия: предоставить таким людям пространство, обеспечить им тишину, позволить им отдохнуть и дать им шанс изменить свое мнение. Существует такое вот решение данной проблемы. Возможно, когда-нибудь в какой-нибудь части этого общества оно будет реализовано или же кто-нибудь попытается его реализовать.

Это очень легкий процесс. Единственное, что вам нужно сделать, – это подсоединить некоторое количество коммуникационных линий, после чего в большей или меньшей степени начнет происходить все остальное. Поскольку дело всего-навсего в недостатке общения, и, общаясь, люди поймут, что их машины, их бытийность, их имущество не обязательно будут уничтожены только из-за того, что им кто-то что-то говорит или дает, или из-за того, что они куда-то идут. Понимаете? Они узнают об этом как бы по градиенту.

Если вы приведете душевнобольного человека в очень маленькое закрытое помещение и проодитируете его, то, возможно, вы добьетесь успеха, а возможно, и нет, просто потому, что существуют эти барьеры, эти ограничения... все в его окружении стиснуто в маленьком пространстве. Это не означает, что одитор, особенно дианетический одитор, не мог бы вызвать значительные изменения в состоянии душевнобольного человека, и одиторы это делали. Это не означает, что этого не может произойти. Это не означает, что если человек является душевнобольным, то нет никакой надежды. Я говорю вам о том, что, как я убежден, представляет собой безумие, и я думаю, что это наблюдение может показаться вам интересным.

Но позвольте вас заверить вот в чем: если бы каждый человек в таком обществе считал, что со всем этим ничего нельзя поделать (допустим, что эти люди не так уж апатично относятся к этому вопросу, но им просто с детства внушили как непреложное, что никакого средства против антисоциальных действий не существует: допустим, что они все так считают), тогда можно было бы дать полную гарантию того, что ситуация будет ухудшаться.

Безумие, судя по всему, представляет собой желание смерти, которое является настолько сильным, настолько мощным, что человек готов убить практически все и вся вокруг себя в стремлении осуществить это желание. А когда человек вновь принимает решение жить, к нему возвращается душевное здоровье.

Таким образом, это главный барьер на нашем пути. Это основное, что мы должны преодолеть с помощью Саентологии, люди не осознают: с этим можно что-то сделать, – речь не идет о том, что с этим можно сделать. Это слишком сложно. Существует возможность того, что произойдет нечто, что поможет человеку установить лучшие отношения с жизнью и со своими собратьями. Общество об этом не знает, оно не имеет об этом ни малейшего представления.

Я занимался изучением этого вопроса и проводил наблюдения в течение всех этих лет, и это на самом деле все, что я знаю о безумии. Мне доводилось видеть преклиров, которые находились в гораздо более серьезном состоянии, чем то, в котором, похоже, находится душевнобольной человек. Я видел преклиров, у которых были все проявления, какие бывают у душевнобольных людей, и тем не менее они не были душевнобольными. Я видел преклиров, у которых были рестимулированы такие инграммы, которые могли бы убить и слона, но они все равно были душевно здоровыми. Я видел преклиров, которые были настолько нервными и которые так сильно тряслись, что у них практически вылетали нитки из рукавов, и все же они были душевно здоровыми. Они хотели жить. И поэтому, самостоятельно или с помощью одитора, они избавлялись от призраков и всего того, что ухает по ночам. Эти люди, однако, хотели жить. И поэтому они были душевно здоровыми. Эти люди были готовы взять ответственность за какую-то часть своих трудностей. И поэтому они были душевно здоровыми, и поэтому они могли поправиться.

Вы подходите к какому-нибудь человеку и говорите:

То, что мы называем душевнобольным... желание умереть. И возможно, то, что с ним не так, – это что-то незначительное, но он желает умереть. И именно в этом направлении он движется.

• Что ж, все довольно плохо и так далее, я знаю, ну а ты-то сделал с этим хоть что-нибудь?

Что касается психосоматических заболеваний, то я думал, что психосоматические заболевания были переоценены. Я так и продолжал бы думать, что они были переоценены, но мне встретился один человек, у которого не было психосоматического заболевания. И я начал думать, что «психосоматическое заболевание» – это неправильное название, и это следует называть просто «нежелательные ощущения» или «нежелательное отсутствие ощущений». А если классифицировать их как заболевания, то они станут неразрешимыми. Поскольку название «заболевание» предполагает, что основной причиной того или иного состояния являются какие-нибудь микробы или что имеет место неправильное функционирование каких-нибудь органов или что-то еще.

И мы обнаруживаем, что психосоматическое заболевание – это, судя по всему, просто нежелательное ощущение или же отсутствие ощущений. И мы обнаруживаем, что психосоматическое заболевание возникает тогда, когда человек должен что-то доказать, но терпит неудачу. И это настолько верно, что если бы вы начали проводить процессинг в отношении хронической соматики, вы могли бы сделать такую вот потрясающую вещь – вы могли бы спросить человека: «Что у вас есть, что могло бы доказать это?» Понимаете, вы не говорите о какой-то вещи. Вы просто говорите ему:

О, это просто невероятно! Но так оно и есть. Я не преувеличиваю. «Любой человек в стране, который говорит, что может хотя бы начать исследования в области излечения рака, чтобы хоть что-то сделать с этим, должен быть тут же застрелен». И они постоянно заявляют, что люди, которые говорят, будто могут сделать что-то с болезнью, «которая, как это было установлено компетентными авторитетами, не поддается лечению...» Что это за компетентный авторитет на Земле, который может сказать, что в области лечения той или иной болезни не будет достигнуто никакого прогресса? Я бы сказал, что любой человек, который заявляет это, вовсе не компетентный и его следует поместить в сумасшедший дом. И тем не менее... тем не менее мы сталкиваемся с такой пропагандой: «С этим ничего сделать нельзя».

«Хорошо, что у вас есть, что могло бы доказать это?» И у него будет ответ на этот вопрос. Он осмотрит самого себя и он... «Моя голова это доказывает. У меня есть тело

По-вашему, это нормально, что на автомагистралях этой страны каждый год гибнет и получает ранения больше людей, чем в армии США за всю Первую мировую войну? По-вашему, это хорошее, разумное общество? Или люди начинают нервничать, когда берутся за баранку? От любого, кто вообще в состоянии думать, от любого, кто может осмотреться вокруг, когда ведет машину, можно ожидать, что на дороге он выкинет какой-нибудь глупейший номер. Я знаю, я видел, как на дорогах происходили некоторые весьма интересные вещи. За всю свою жизнь я попал лишь в одну аварию, которую и аварией-то сложно назвать. Эта женщина внезапно... ее звали Ванда; она общалась с духами. Она вдруг... я ехал со скоростью где-то тридцать километров в час, и тут вдруг она начала делать поворот с четвертой полосы четырехполосного шоссе. Там даже никакого угла не было, чтобы туда можно было повернуть... машина вышла из-под контроля и внезапно въехала в бок моей машины, вот так. Это не причинило сколько-нибудь значительного вреда ни мне, ни моей машине. Я об этом побеспокоился... я подхватил машину и быстренько перетащил ее подальше. Но я посмотрел на эту девушку... она вся йа-йа-йа-йа-йа-йа. У нее были водительские права! Она не могла вымолвить ни слова в течение двадцати минут. С ней невозможно было вести никакого двустороннего общения, не говоря уже о том, чтобы выяснить: «Что за авария произошла?»

– вот почему. Я в этом... поскольку люди плохо со мной поступали, вот почему у меня есть тело».

Я подумал: «Это интересно», – и поехал по дороге дальше, махнув на все это рукой. А несколько дней спустя мне пригрозили лишением водительских прав за то, что я не послал в бюро по делам вождения автомобилей какую-то бумажку. Понимаете, нужно было составить какое-то там заявление об ответственности, а я не составил эту бумажку в течение двадцати четырех часов после происшествия или сколько там разрешено... я даже не знал, что это нужно сделать, я даже не был причиной этого происшествия... и вдруг я обнаруживаю, что у меня собираются отобрать мои права. Тогда я позвонил и сказал:

Вы можете задать человеку этот вопрос и избавить человека от целого сервисного факсимиле, которое было описано в 1952 году; вы можете разрешить его, просто задав человеку такой вопрос: «Из чего бы это вас вытащило?», «Во что бы это вас втянуло?». Вы задаете человеку эти вопросы поочередно.

• Между прочим... я вовсе не хочу показаться остроумным или кем-то в этом роде, но вы собираетесь отобрать права у другого водителя?

«О да, у вас болит рука. Хорошо. Так вот, из чего бы это вас вытащило? Во что бы это вас втянуло? Хорошо, замечательно. Из чего бы это вас вытащило? Ладно. Замечательно. Во что бы это вас втянуло? Замечательно, замечательно». А затем – если бы вы сгладили все это – вы могли бы завершить используя следующую команду:

«Хорошо, что с помощью этого вы можете доказать?» – и вы обнаружили бы, что с помощью этого психосоматического заболевания он может доказать целую кучу вещей.

Таким образом, я думаю, что когда мы занимаемся психосоматическими заболеваниями, мы напрямую противодействуем расчету тэтана о том, что у него должно быть какое-то ощущение и что любое ощущение лучше, чем отсутствие каких бы то ни было ощущений. И что он должен иметь что-то, с помощью чего он мог бы вызвать к себе немного сочувствия и доказать, что он невиновен, поскольку когда мы затрагиваем эти кнопки, то все эти причудливые психосоматические заболевания, которые так замечательно описаны и занесены в нескончаемые каталоги, исчезают.

«Из чего бы это вас вытащило? Во что бы это вас втянуло? Из чего бы это вас вытащило? Во что бы это вас втянуло? Что это докажет? Что у вас есть, что что-то докажет?»

Нет, она всего лишь въехала в мою машину. А я не составил документ!

Так что, когда мы имеем дело с человечеством, мы никак не можем иметь дела с заболеванием, если только быть человеком не является каким-то заболеванием. Поэтому, чтобы заниматься хронической соматикой, мы должны немедленно выйти за рамки такого понятия, как заболевание. Хроническая соматика не является психосоматическим заболеванием! Я полагаю, что какая-нибудь хроническая с соматика может быть настолько сильной, что в какой-нибудь науке, занимающейся лечением, ее могли бы классифицировать, как психосоматическое заболевание. Я не просто кидаюсь словами – я пытаюсь дать вам более широкий взгляд на все это.

Так вот, это восхитительное положение дел, не так ли? Тем не менее если вы войдете в здание полиции штата, или в контору по выдаче лицензий, или в контору по выдаче водительских прав, или в любое другое местное государственное учреждение и скажете: «Так вот, я доктор Саентологии и мы, вероятно, могли бы многое сделать, чтобы уменьшить количество аварий, которые происходят у вас в штате, проведя десятиминутный экзамен каждому человеку, который подает на права. Мы проведем этот маленький экзамен и мы будем вести учет данных в течение шести месяцев. И к концу шестого месяца мы определим всех, кто успел попасть за это время в аварию. И затем, если вы согласитесь с тем, что именно так все и было, мы сможем ввести это в качестве стандартной практики. И вам это не будет стоит ни гроша. Мы можем даже выделить человека, который будет стоять тут и проводить этот экзамен, пока люди будут сдавать другой экзамен».

Один человек ходит на костылях из-за своих ног, а другой человек ходит на костылях из-за своего разума. Что он делает? Он пытается вытащить себя из чего-то, и втянуть себя во что-то, и доказать что-то.

Мы предлагали ввести такую схему во многих местах. Но мы предлагали ее тем людям, которые знали лишь одно: они в самом деле знали, что с этим ничего сделать нельзя.

И вот вы берете человека, которого никогда не слушали его родители. Он входит и – «шмыг, шмыг!».

Тем не менее с этим небольшим экзаменом связана огромная странность. Он предназначен для того, чтобы выявить людей, склонных к несчастным случаям. И он проходил проверку долгое время, так что в итоге из него получился небольшой тест, который дает весьма надежные результаты. И он умещается на двух сторонах одного листка бумаги. И он в самом деле... результаты, которые получаются, в самом деле соответствуют действительности. И вы можете сказать – уже по набранным баллам, – сколько этот человек будет водить машину, прежде чем попадет в следующую аварию, и попадет ли он в аварию вообще.

Мама говорит: «Уйди, я занята». В следующий раз...

И мы обнаружили нечто весьма интересное, когда начали состыковывать этот тест предрасположенности к несчастным случаям с тестом по Шкале тонов и психометрией... стандартной серией психометрических тестов. Мы обнаружили, что соответствие было стопроцентным. Просто полнейшим. Иначе говоря, мы не тестировали ничего особенного, когда тестировали предрасположенность к несчастным случаям. Мы тестировали то же самое, что мы тестировали здесь при помощи теста личности.

Мама говорит: «Уйди, я занята».

Иначе говоря, этот маленький тест по несчастным случаям, который был предназначен для того, чтобы очистить парочку шоссе, определял способности человека так же эффективно, как и те, другие, чрезвычайно сложные тесты. Так что с ним не сопряжено совершенно никаких проблем, и он вполне точен. Его даже придумать не сложно. Но его предложили людям, которые знали, что с этим вообще ничего сделать нельзя. Что ж, а вы-то думали, что это стоящая затея.

В следующий раз... вся рука, понимаете: «Смотри!»

Мы сопоставили результаты этого теста со способностью... поскольку этот тест проводился множеству студентов... со способностью человека проводить 8-К другому студенту. Соответствие было точным. Иначе говоря, мы выбирали в обществе тех людей, которым никто не должен позволять управлять своими умственными машинами, пока они не получат немного процессинга и не узнают, что с машинами нужно делать.

«Уйди, я занята».

Так вот, здесь опять-таки все тесно переплетено с отношениями между людьми. И это переплетение очень легко увидеть, изобразить, поскольку оно представляет собой всего лишь вот что: может ли человек подать команду и довести цикл этой команды до конца, прежде чем подать другую команду? Или насколько хорошо человек может получать команду и завершать цикл этой команды, прежде чем он примет следующую?

В конце концов он берет все тело, понимаете, и он говорит... А мама говорит: «Уйди, я занята».

Это чрезвычайно странно, но такого рода взаимный обмен и является цивилизацией. И если люди могут с легкостью отдавать команды и принимать их, если они могут вот так хорошо контролировать друг друга по очереди, причем уверенно, то культура будет весьма позитивной и динамичной.

И парень говорит: «У меня нет ничего, что что-то докажет. Я сдаюсь. Я мертв».

Если все просто ходят и говорят: «Ну, все они ответственны и все будут ответственными, и у меня нет никакой необходимости отдавать кому бы то ни было приказы и так далее», то все начнет разваливаться. Это странно, не так ли? Что ж, мы обнаружили, что тот человек, который не должен сидеть за «баранкой» чужого тела, не должен сидеть и за баранкой машины.

И много-много лет спустя он видит одитора... он видит одитора, с которым он занимается взаимным одитингом, он видит свою жену, своего друга, кого-то, кто его одитирует. «Я чувствую довольно сильную апатию. Я...» Вот вам и пожалуйста – он все еще пытается доказать это своей матери. Вот только к этому времени у него есть множество вещей, которые заменяют собой его мать: столбы, на которых висят ворота, жены и всякие другие вещи, понимаете? Он пытается доказать это кому-то. Но если вы посмотрите на расчет, который стоит за всем этим (из чего это его вытащит, во что это его втянет, что это докажет?), все очень просто.

Потому весьма интересно, что вы без малейшего труда можете вычислить в обществе тех людей, которые станут причиной несчастных случаев. По-видимому, их около десяти процентов. Вам нужно лишь отобрать у них водительские права и не возвращать их до тех пор, пока эти люди не получат достаточного количества группового процессинга, пока они не смогут выполнять команды 8-К и терпимо относиться к паре-тройке приказов.

Но тут есть еще один фактор, в силу которого психосоматическое заболевание является очень подозрительной штукой. И этот фактор заключается вот в чем: вы должны сделать так, чтобы тэтан оказался в состоянии изобрести целую новую категорию заболеваний, прежде чем он согласится расстаться с каким-нибудь заболеванием, которое у него есть.

Как вообще человек может водить по правилам, если он не может воспринять смысл правил дорожного движения? Что еще он сможет сделать, кроме как превысить скорость, если он даже не может воспринять смысл знака ограничения скорости? Понимаете? Ведь это команда, не так ли? Она говорит следующее: «В этой зоне скорость не должна превышать 50 километров в час». Этот человек не может принимать никаких приказов. Сто! Сто пятьдесят! И поверьте мне, если он пребывает в таком состоянии, он не знает, держится ли он за руль автомобиля или за бутылочку с соской. Обычно автомобиль ведет его!

Так вот, если говорить о заболеваниях, то я ни на секунду не допускаю, что какой бы то ни было одитор, работая с каким бы то ни было тэтаном, что-нибудь вылечит. Он изменит этого тэтана, он даст ему другой шаблон, но говорить, что он больше никогда не будет ничего чувствовать? Говорить, что он больше никогда не сможет заболеть? Что он никогда не сможет прийти на призывной пункт и сказать: «А?

Я спросил у одного из этих новых автомобилей: «Как у тебя в последнее время получается водить людей?» Знаете, он мне не ответил. Понимаете, он не находился со мной в общении. Он был безумен!

Вы хотите меня? Ха-ха!» [Смех в аудитории.] Что за грязную шутку мы пытаемся сыграть с людьми?

Что ж, хорошо. Следовательно, здесь мы имеем дело с анатомией культуры во всей ее полноте. И анатомия культуры представляет собой следующее: это желание и способность людей, составляющих эту культуру, играть в игру друг с другом, это их желание и способность отдавать друг другу приказы и завершать циклы действия, принимать приказы и завершать циклы действия, сотрудничать. Формировать команды, принимать ту или другую сторону и соревноваться друг с другом. Не обязательно, понимаете, идти и убивать всех подряд, как учит телевидение... вовсе не обязательно драться, чтобы иметь игру.

Мы должны дать ему способность делать все это осознанно, чтобы ему не нужно было скрывать тот факт, что он это делает, и делать это навязчиво. Это, пожалуй, единственное, что мы можем изменить в этом.

Когда вы играете с кем-нибудь в шахматы и вам интересно, разве вы деретесь с этим человеком? Нет. Когда вы играете в футбол, игра не перерастает в драку, если только все члены вашей команды или команды противника не сошли с ума. Это игра. И только когда повсюду воцаряется отсутствие игры, мы начинаем драться: и это убеждает всех в том, что идет игра.

Следовательно, если мы будем в значительной степени фиксироваться на заболеваниях как таковых, то это не будет вознаграждено... никогда! Но если мы будем уделять огромное внимание тому, чтобы повысить способности человека до такого уровня, когда он будет в состоянии даже болеть, то это принесет нам большие дивиденды. Следовательно, Саентология вовсе не является наукой, занимающейся лечением, поскольку одна из функций Саентологии заключается в том, чтобы привести человека в такое состояние, когда он будет способен заболеть!

Теперь давайте рассмотрим кого-нибудь, кто не способен получать подтверждения. Известно ли вам, что вокруг полным-полно людей, которые не способны получать подтверждения? Недавно, один одитор в Финиксе проделал весьма интересную штуку. Я вам уже рассказывал об этом: он подошел к женщине и сказал:

Так вот, это те вещи, о которых мне нужно было в течение долгого времени думать и говорить с одиторами, с преклирами; и это те два вывода, к которым я совершенно определенно пришел. И это вот что: наше собственное здоровье, здоровье организации, а также реалии самого процессинга требуют, чтобы мы не рассматривали себя в качестве тех, кто занимается лечением душевно и физически больных людей.

«Хорошо!» Понимаете, она получила подтверждение.

Если человек хочет умереть, если он считает, что жизнь совершенно невыносима, то кто мы такие, чтобы приходить и говорить: «Ты должен жить», особенно, когда такое нарушение его селф-детерминизма является невозможным. Душевнобольной остается душевнобольным лишь потому... он остается душевнобольным лишь потому, что он не хочет жить. Это уровень смерти, который является более глубоким, чем сама смерть. И на самом деле смерть – это замена безумия. Вы можете исследовать все это на полном траке. Вы обнаружите, что смерть была заменой... это был суррогат... хороший, быстрый способ. И единственный способ, который существовал до этого заключатся вот в чем: «Послушай, ты сделал меня таким сумасшедшим... ты должен перестать наказывать меня, поскольку ты сделал меня таким сумасшедшим, что теперь я не могу ничего сделать, я не могу ничего контролировать, я не несу никакой ответственности, и мои постулаты не работают. Так что ты можешь меня наказывать, если хочешь, но это не принесет тебе никакой пользы, поскольку я теперь даже не реагирую на это. Я даже не знаю, кто меня наказывает». И этот вид безумия был настолько невыносим, что спустя какое-то время кто-то изобрел смерть.

На самом деле она никогда в жизни ни от кого не получала подтверждений. Она говорила: «Ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля», – и ей говорили «да», но она этого «да» никогда не слышала. Она просто продолжала свое «ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля». И ей отвечали: «Да, Гертруда». Но до нее это подтверждение никогда не доходило. Застрявшая телефонная линия, понимаете? Поток движется лишь водном направлении. Такому человеку необходим удар, прежде чем он поймет, что ему дали подтверждение.

Тэтан ходил тут и там, нашел несколько парней и сказал им: «Эй, знаете что? Подумать только! Ха! Посмотрите-ка на это, я мертв! Смотрите!» Бум! Крупное изобретение. Колесо и лук со стрелами вообще ничто по сравнению с этим!

Один раз я видел одного парня, он ввалился на борт корабля совершенно пьяным. Он шумно поднялся на палубу где-то в 2:30 ночи. Там вообще никого не было. Мы только прибыли. Все устали как собаки. Парень у сходней стоял свою смену один, без офицера. И этот тип, который только что был призван и приписан к нашему кораблю, улизнул на берег, вернулся в стельку пьяным и намеревался все разгромить. Я отодрал себя от койки и пошел посмотреть, что там за суматоха.

Итак, насколько я могу видеть, жизнь может быть приятной игрой почти для каждого, если только человек не решил окончательно и бесповоротно, что это невозможно, и не собирается одуматься. Если вы можете с ним общаться, то вы всегда можете изменить его решение на этот счет, при условии, что вы говорите с ним, как с тэтаном... как с духом. Если же вы говорите с ним, как с телом... Кто-нибудь когда-нибудь находил ту часть тела, к которой нужно обратиться, чтобы заставить одуматься тело. Все это было бы почти невозможно, если бы мы ждали, пока тело не одумается, как это делают некоторые «черные пятерки». Такой человек сидит, получая одитинг, и ждет, пока тело одумается, понимаете? «Что ж, оно еще не одумалось. Пока еще не изменило своего решения. Нет, я прошел этот процесс... оно еще не изменило своего решения. Что ж, я думаю, в этой Саентологии нет ничего такого... она не смогла заставить мое тело изменить свое решение».

Он выкинул журнал вахтенного и подзорную трубу и так далее... он выкинул все это за борт. И я ему что-то сказал... я сказал это прямо... я приказал ему прекратить. Он не получил никакого подтверждения. Ему ничего не было высказано. Он вообще не получил никакого общения. Он не получал никакого подтверждения тому, что он делал. Я сказал ему, что он не должен делать этого... это и было подтверждением тому, что он делает. Там вообще не было никакого общения.

Индивидуум, которому дали уверенность в том, что он является бессмертным существом, который понимает, что он бессмертен, – а он с величайшей легкостью понимает это, когда экстериоризируется, – такой индивидуум получает величайший дар, который ему только может преподнести его собрат... и это просто величайший дар, поверьте мне. Знаете ли вы, что человек сражался, истекал кровью, сквернословил на протяжении тысячелетий в призрачной надежде, что кто-то был прав, когда сказал, что он может попасть в рай? А вы, как одитор или как студент, изучающий Саентологию, можете предоставить человеку бессмертие, не когда он умрет, а прямо сейчас.

Он продолжал крушить все на своем пути, он практически прошел сквозь меня и так далее. Тогда я схватил его за шейный платок и пток, пток, пток, пток, пток, пток, пток, пток!

И поэтому я не думаю, что вы должны ударяться в науки, связанные с лечением, или рассматривать себя в качестве того, кто занимается излечением душевно или физически больных людей, в то время как вы располагаете даром, который настолько безмерно превосходит все это, что никакие сравнения просто невозможны. И поэтому я не хочу, чтобы вы не ставили в грош самих себя или те знания, которыми вы располагаете. И я хочу, чтобы вы овладели всем, что вы знаете, и я хочу, чтобы вы были в состоянии использовать это знание уверенно.

И он сказал: «О, привет, шкипер».

И какая бы ни была у меня миссия на данный момент здесь, на этой планете, она будет успешно выполнена, когда будет сделано то, о чем я сейчас сказал.

Ладно. В обществе существует определенный процент таких людей, которые все нам портят. Каково их представление о подтверждении? Позволить вам наброситься на них, конечно же. Бах, та-ра-рах... «[вздох] Кто-то еще есть в этом мире».

Спасибо.

После того как они попридираются к вам, попристают к вам и так далее... бывают несколько более легкие случаи... какой-то человек придирался к вам, приставал к вам, говорил с вами, говорил об одном и том же снова, снова и снова, и вы говорили: «Да. Да. Хорошо. Мы это сделаем. Хорошо», – и так далее, а он не успокаивался и продолжал. И вы в конце концов говорили:

• Черт побери, заткнись!

Что ж, понимаете, мои умственные машины... не знаю, как насчет ваших... а мои умственные машины чувствительны. И когда люди говорят мне подобные вещи и так далее, у меня обычно возникает короткое замыкание между парочкой антенн и тому подобное.

Но боже мой, до чего же тяжело жить в цивилизации, где распространены такие низкопробные способы контакта... где донести общение можно лишь с помощью удара, понимаете? Ведь эти люди ходят и получают удары, чтобы знать, что они находятся в общении. Это не тот тип людей, которым вы доверили бы управлять вашими умственными машинами. Поэтому общество разваливается на кусочки.

Мы сталкиваемся с одним таким человеком, сталкиваемся с девяносто девятью хорошими людьми. Мы сталкиваемся с одним таким человеком... нам достается достаточно сильный удар, и мы говорим: «Что бы вы думали, другие девяносто девять людей точно такие же, всего получается сто». Мы говорим: «Что ж, такова жизнь. Таково общество».

И вот вам, пожалуйста, огромное число людей, хороших, добропорядочных людей ходят, смотрят на жизнь, не так уж плохо проводят время, по своему преуспевают, они очень хорошо могут разговаривать с другими... они на самом деле допускают две ошибки. Первая: что это... что разговор с кем бы то ни было влечет за собой неприятные последствия. Разговор с кем бы то ни было не влечет за собой никаких неприятных последствий. Мы допускаем ошибку, когда думаем так. Даже разговор с полицейским не влечет за собой никаких неприятных последствий.

Я конечно же, не собираюсь говорить вам, что вы должны сказать полицейскому, чтобы ваше подтверждение до него дошло. Я как-то раз столкнулся с одним полицейским; мне пришлось его спросить: «Где вы научились водить машину?» Этот вопрос был довольно-таки нелогичным, и поэтому он слегка опешил. «Откуда вы знаете, что значит хорошая езда?» Кстати говоря, я не был тем человеком, которого он тормознул. Он приставал к кому-то на тротуаре, а я просто подъехал и посигналил ему. Происходящее вообще меня не касалось.

Так вот, я спросил полицейского, где он научился водить, куда он направляется, какую машину он водит, женат ли он. Зачем я это делал? Я попросил у него водительские права и его удостоверение личности. Когда я полез в карман и достал записную книжку, он сел в свой автомобиль и уехал.

Это вообще было не мое дело. Или, быть может, общество – это дело каждого. Если вы делаете из этого хорошую игру, то, поверьте мне, это действительно дело каждого.

Так вот, есть еще одна ошибка, которую мы допускаем. Мы полагаем, что с этим ничего сделать нельзя. Да с этим можно сделать уйму вещей. Мы видим человека, который сидит с таким вот выражением лица: вяя – понимаете? Мы его спрашиваем:

«Что с тобой?»

Понимаете, если в ответ этот человек рыкнет на вас, или оскорбится, или сделает что-то такое, то, должно быть, он практически псих. Обычно люди отвечают, они вам рассказывают, в чем дело, и так далее.

Мы встречаем кого-то в трамвае, в автобусе, в вестибюле и так далее, и мы вообще ничего ему не говорим. Почему бы не сказать? Кто-то говорит с нами оскорбленным, раздраженным тоном, он немного рычит и огрызается. Вот что я обычно говорю таким людям: «Боже, что это вы ели на завтрак?» Все, что угодно, чтобы переключить их на другую коммуникационную линию.

Но ни вам, ни нам, ни обществу незачем и дальше допускать эти ошибки. Одитинг в основе своей – это общение. Сегодня у нас есть огромное, огромное преимущество: мы знаем формулу общения, знаем, что она может сделать и как использовать общение.

А сейчас я хотел бы заострить ваше внимание на одном моменте: многие одиторы, общаясь, ставят себя в очень невыгодное положение из-за того, что являются одиторами. Следовательно, эта группа, либо саентологическая группа, может поставить себя в невыгодное положение. Ведь она так чертовски много знает о том, что такое общение, что постоянно чувствует полную ответственность за то, чтобы использовать общение наиболее оптимальным образом. И это довольно жалкое состояние ума, поверьте мне.

Этот парень оттоптал вам все пальцы, понимаете, он в вас врезался и выбил у вас из рук пакет и так далее; вам так и хочется сказать ему: «Куда ты прешься, черт побери?»

Вместо этого вы, будучи хорошим одитором, понимаете, что этот парень в значительной степени находится вне общения и так далее, и вы похлопываете его по плечу или что-то в этом роде. Либо вообще ничего ему не говорите, либо проводите ему немного одитинга или что-то еще, понимаете? Вы, скорее всего, делаете самые невероятные вещи. Что ж, это само по себе что-то вроде рабства, не так ли? А?

Что ж, позвольте мне сказать вам по этому поводу нечто очень забавное. Хотя вы знаете, каким является оптимальное общение, даже если вы знаете, каким оно является, или поскольку вы знаете это, ни у кого из присутствующих здесь не получится использовать общение настолько небрежно, чтобы хоть как-то ухудшить состояние этого общества. Поскольку вы знаете, что такое общение, вы тут же берете некоторую ответственность за то, как вы общаетесь, и за то, чтобы общаться идеально, когда вы должны это делать. Но вам при этом не нужно брать полную ответственность за то, чтобы всегда общаться идеально. Это было бы иррационально, не так ли? Это было бы...

Так вот, я хочу рассказать вам о небольшом процессе, просто чтобы закончить лекцию... о небольшом процессе. Он имеет самое непосредственное отношение к нашей лекции. Он совершенно замечательный. Вы садитесь и спрашиваете преклира, который волнуется, волнуется, волнуется, волнуется, волнуется, волнуется, волнуется, волнуется, волнуется, волнуется, волнуется... вы просто спрашиваете его и спрашиваете: «Что ж, что с этим можно сделать?»

И он ответит вам, как это принято в обществе: «Ничего».

Спросите его снова: «Что с этим можно сделать? Что с этим можно сделать?»

Так вот, к вам кто-то вбегает... допустим, у вас имеется своя фирма или что-то в этом роде... и к вам кто-то вбегает и говорит: «И вся почта накрылась медным тазом, мы не наклеили марки на конверты, и все это запихали в почтовый ящик и... ооо!»

Вы смотрите на него и говорите: «Ну...» Вы знаете, что вы имеете полное право сказать: «Ты, идиот! Если я еще хоть раз узнаю, что ты сделал что-либо подобное, я оторву тебе голову». Вы имеете на это полное право.

На самом деле люди чувствуют себя лучше (и обычно это более принято), если вы ругаете их, когда они допускают ляпы, а не делаете чего-то еще. Я знаю, я однажды улучшил состояние одного человека. Я просто сел и начал его оскорблять. Установил уровень его приятия общения... это были оскорбления. Я сказал: «Ты один из самых паршивых гадов, которых я только встречал в жизни. Каков мерзавец».

И человек... «[вздох] Наконец-то ты меня понял».

Так вот, вы могли бы просто спросить этого человека: «Ну, что с этим можно сделать?» или «Что ты можешь сделать по этому поводу?».

Если вы хотите, чтобы окружающие вас люди в самом деле оказывали вам толковую помощь, никогда не решайте их проблемы за них. Продолжайте решать проблемы, относящиеся к вашему уровню руководства, но спрашивайте подчиненных:

«Что ж, что с этим можно сделать?», «Что ты можешь с этим сделать?». Спустя какое-то время человек сядет и осознанно придумает с полдюжины решений, одно за другим, бац, бац, бац, бац, бац! – не ноль решений, не всего лишь одно, понимаете? Он сможет придумать с полдюжины решений. «Что с этим можно сделать?» Вы реабилитируете способность людей самостоятельно находить решения для той или иной ситуации, какой бы плохой она ни была.

Прежде всего, они полагают, что бездействие – это решение. И я могу сказать вам, опираясь на мои исследования, что единственное, что вы не должны делать – это бездействовать. Неважно, что вы сделаете, неважно, насколько неправыми вы будете, но не бездействуйте. Это приведет к самым губительным последствиям. Звучит странно, но это правда. Бездействие влечет за собой роковые последствия.

И знаете почему? Это отключит вашу память. Это тут же стянет вас вниз с уровня ответственности, и вы окажетесь на уровне владения, а потом прятания. Понимаете? Вы говорите: «Что ж, я ничего не могу с этим поделать. Вот и все тут». И знаете, вы тут же почувствуете себя отвратительно.

Проведите этот процесс преклиру... спросите его о вещах, которые ему не нужно менять. Выглядит как неплохой процесс, не так ли? Вещи, которые ему не нужно менять, которые ему не нужно контролировать, с которыми ему не нужно работать, что-то в этом роде... и он будет становится все печальнее, печальнее, печальнее и печальнее.

Вот что не в порядке с человеком, который очень лихорадочно беспокоится по поводу всех тех вещей, которые ему нужно сделать, – у него недостаточно дел. Вот и все. Он испытывает нехватку действования. Вот что с ним не в порядке.

Что ж, нехватка общения – вот что обычно не в порядке с общением. Поэтому если у вас есть какие-то сомнения – общайтесь.

Так вот, раньше в Дианетике мы очень хорошо понимали, – и это по-прежнему так, – что можно сделать с помощью слов с человеком без сознания. Перед нами лежит человек, он без сознания и мы начинаем говорить. Ньяяя!

А знаете, в чем тут дело? В нехватке слов на фоне полнейшего отсутствия слов. Мы помещаем несколько слов в полнейший словесный вакуум, и они прилипают. Вы понимаете? Они становятся настолько ценными, человек хранит их настолько бережно, что втягивает их внутрь, наделяя абсолютной командной силой. Он вообще не подвергает их сомнению. Именно так инграммная фраза становится аберрирующей. Слов слишком мало, поэтому для человека без сознания каждое из них – это жемчужина или алмаз, и он держится за них... понимаете, общения там действительно не хватает.

Этот человек надеется на то, что он получит достаточно общения, чтобы убрать это оттуда. И если бы вы стояли над ним и говорили: «Ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля», – все дальше, дальше, дальше и дальше, если бы вы цитировали конституцию Соединенных Штатов Америки, «Билль о правах», «Великую хартию вольностей», закон Каппера-Вольстеда, знаете ли вы, что человек в конце концов пришел бы в себя? «Фух!» А если бы вы поболтали еще немного, чтобы вывести его и из этого состояния, то у него не останется ни одной фразы, которая была бы для него аберрирующей! Предоставьте ему достаточно общения – и вы сотрете все это. Предоставьте ему мало общения – и он оставит его у себя, нежно прижав к груди. Так вот, об этом стоит знать. Об этом стоит знать.

Поэтому можете провести одитору, который провел уже много одитинга, следующий процесс, он даст немалый результат: «Что вы могли бы сказать человеку, который находится в бессознательности?» Скорее всего, у него на какое-то значительное время возникнет задержка общения, поскольку он не может свободно говорить с людьми, когда те находятся в определенных состояниях.

Что ж, человек должен чувствовать, что он волен сказать достаточно, чтобы убрать у другого все, что угодно, – вот насколько свободно вы должны себя чувствовать. Не блокируйте свое общение, увеличьте его. Не расстраивайтесь из-за того, что кто-нибудь может сказать, будто вы навязчиво общаетесь. Скажите ему, что он навязчиво блокирует!

Уже одно то, что вы обладаете огромным количеством знаний в этой области, накладывает на вас ответственность, однако то, что вы обладаете знанием Саентологии, не дает вам права или основания прекратить жить. Вы должны быть способны жить гораздо более полной жизнью. Но вы можете совершенно свободно использовать или не использовать свои знания, вы можете использовать их так, как сочтете нужным, вы можете оказывать такое влияние, какое пожелаете оказать или же просто окажете случайно. Вам предоставлены большие права, не так ли? Эти материалы принадлежат вам. Так возьмите их.

Спасибо.