Впервые в мутном потоке человеческой истории возникает шанс стать счастливым.

В бесцветном течении, которым является история для человеческой расы, впервые возможно, чтобы существовало счастье.

Эта цель, возникавшая снова и снова, к которой так страстно стремился человек, была невероятна, как пятна на солнце, недостижима, как вздох любимой.

Эта цель, о которой столько твердили и так напряженно пытались достичь, была неуловима, как солнечный зайчик, непостижима, как любовная тоска.

Что же заставляет людей, в основе своей всех таких хороших, быть такими отстраненными от счастья?

Что делает людей, хороших всех по своей сути, такими странниками вдали от счастья?

Богач проматывает свои состояния. Бедняк скребет по сусекам. Но богатство ничего не приносит, и пусты сусеки. Ребенок надеется на то, что он его получит, став взрослым, а став взрослым, вспоминает счастливые дни детства.

Богатый разбрасывает, как гейзер, свое богатство. Бедный заглядывает в каждую щель. Но богатство покупает ничто [пустоту], и золотые жилы иссякают. Ребенок надеется, что узнает счастье, когда "вырастет и, повзрослев, жалеет, что не был счастлив в детстве.

Мы ловим его, но оно подобно паутинке. Мы создаем семью с совершенным парнем или девушкой, и потом всю жизнь плачем о том, как могли бы быть счастливы с другими.

Мы хватаем счастье, но словно паутину: в руках пустота. Мы женимся на самой совершенной девушке или выходим замуж за самого замечательного мужчину, и потом всю жизнь плачем о другом, кто мог бы принести нам радость.

Просто счастье, такое желанное, но такое неуловимое, ценится выше богатств, драгоценностей и дворцов.

Постоянно искомое, но редко находимое, и нет богатств, драгоценностей или дворцов ценнее, чем простое счастье.

Но послушайте! Вот оно, счастье, прямо у наших рук, для него нужно только два волшебных слова: «Начало сессии», и оно готово к вашему приходу.

Но послушайте! Счастье здесь, прямо на кончиках наших пальцев, ожидая только волшебных слов "Начало сессии", чтобы начать к вам путь.

И подобно тому, как иногда приходится идти к праздничному залу через дождливую площадь, наше счастье в процессинге достигается прохождением через тени-привидения наших «грехов».

И подобно нам, спешащим сквозь дождь на предстоящий праздник, наше счастье приходит к нам в одитинге сквозь призрачные тени наших "грехов".

Что же сделало всех людей нищими в отношении счастья?

Что превратило всех людей в обездоленных в своем счастье?

Прегрешения против морали своей расы, группы, семьи!

Выход за границы обычаев своей расы, своей группы, своей семьи!

Нас мало волнует, о какой морали идет речь. Все дело в прегрешении.

Мы заботимся, но лишь немного, о том, чем эти обычаи были или есть. Все дело было именно в нарушении.

Мы соглашаемся с фиксированными моральными устоями и затем, не думая, совершаем прегрешения, или нарушаем их «ради доброго дела», и вот уже первые сумеречные тени нашего несчастья начинают неслышно стелиться за нашими спинами.

Мы соглашаемся с незыблемостью морали — и, легкомысленные, мы переходим границы или нарушаем "по уважительной причине", и вот мы там, где первые смутные черты страдания проступают за нами вслед.

И по мере того как мы идем далее, совершая больше прегрешений, соглашаясь с новыми моралями и потом греша против них, мы попадаем в это место без солнца, тюрьму из наших собственных слез, вздохов и упущенных возможностей — несчастье.

И запутываясь, все больше преступая границы, соглашаясь с новыми обычаями — и нарушая их, мы вступаем в мир, где нет солнца, в тюрьму наших слез, вздохов и могло-бы-быть, в несчастье.

Совместное действие — вот ключ ко всем нашим овертам. Согласие с тем, что должно быть, и затем разрушение верности этому — вот и весь рецепт несчастья.

Взаимодействие [совместное действие] это ключ к пониманию всех наших овертов. Согласие с тем, что должно быть, а затем разбивание вдребезги честного слова, дает все заклинание, нужное для рецепта страдания.

Должна быть боль. Так мы согласились. Потому что боль ограничивает и предупреждает, останавливает, запрещает. Тогда добродетель должна состоять из достижения состояния отсутствия боли.

При этом должна быть боль. Так мы договорились. Так как боль обуздывает и предупреждает, заставляет замолчать, запрещает. Но добро теперь должно состоять из не причинения боли.

Совместное действие согласованно. И потом мы не соглашаемся с этим и отделяемся, рвя узы — узы прерываются, но только не в нашем уме, который начинает покрываться шрамами преданной верности. Мы предаем верность, и говорим, что так и должно было случиться.

Договорились о взаимном [совместном] движении. А затем мы спорим и разделяемся, и таким образом не привязаны более — не привязаны ничем, кроме возвращения туда в наших умах по глубоким шрамам от разорванного доверия. Доверия, которое разорвали мы, сказав что так было нужно.

Мы все соглашаемся, чтобы светило солнце, и потом протестуем, что оно жжет. Мы все соглашаемся целовать и любить, и потом ошеломлены тем, какая боль может за этим последовать.

Мы все согласны ощущать солнце — и потом возмущаемся, что оно обжигает. Все согласны целоваться и любить — а потом удивляемся, что такую боль это может повлечь за собой.

В совместном действии нет ничего плохого — до тех пор пока мы не начинаем причинять жестокости другим.

С взаимным [совместным] движением мы согласны, пока мы не поступаем жестоко с остальными.

Связанные соглашениями и со-действиями, мы смеем быть жестокими к тем, к кому мы прикованы жесткими стальными кандалами обещаний.

Привязавшись посредством соглашений и совместных действий, мы отваживается быть жестокими с теми, с кем жесткие стальные тиски обещаний связали нас.

И проявляя жестокость к части самих себя — расширенных самих себя, как супругов или частей группы — мы затем с большим удивлением обнаруживаем боль и в себе самих.

И так будучи жестокими к части себя — к продолжению себя, как в паре или в группе, мы вдруг обнаруживаем боль в себе с огромным удивлением.

Сейчас просто понять последовательность оверта. Охват ее ограничен. Но это начинается тогда, когда у нас впервые возникает жестокий импульс в отношении других, связанных с нами моралью или со-действиями.

Теперь последовательность овертов понять легко. Эта область ограничена. Но это началось, когда у нас впервые был жестокий порыв против других, кто связан с нами обычаями или правилами поведения.

Почему человек, ударив другого по руке, чувствует боль в собственной руке?

Почему человек испытывает боль в своей собственной руке, когда бьет по руке другого?

Потому что этот жестокий импульс был разрывом связи с другими там, где однажды была дана клятва.

Потому что жестокий порыв стал разрывом объединения с другими, где мы однажды клялись. [?]

Единственный оверт, который затем может принести боль самому совершившему его — это то жестокое действие, которое нарушает то, о чем было достигнуто соглашение.

Единственный оверт, который может принести боль самой личности, это то жестокое действие, которое тем самым выходит за рамки того, с чем мы были согласны.

Станьте участником какого-либо действия группы или человека, согласитесь на совместное выживание в соответствии с каким-то определенным кодексом, а потом проявите в отношении них жестокость и нарушьте его — и вы получите боль.

Действуйте в своей жизни вместе с некоторой группой или человеком, соглашайтесь совместно выживать в соответствии с каким-то конкретным кодексом, а затем проявите к ним жестокость, таким образом переступив границы, — и вы получите боль.

Все человечество и каждый человек выживают в соответствии со взаимосогласованными кодексами поведения. Возможно, это хорошие кодексы, а может и нет — очевидно только то, что это кодексы. Народ связан моралью.

Все человечество живет и каждый человек борется согласно правилам поведения, с которыми совместно согласились. Быть может, эти правила хорошие, быть может, они плохие, на лицо лишь то, что эти правила существуют. Обычаи объединяют расу.

Затем происходит со-действие. Согласованная мысль и движение. В результате достигается единство целей и выживание.

Затем возникает взаимодействие. Мысль и движение в согласии. И в результате единство в цели приводит к выживанию.

Но вот теперь возникает прегрешение против этого кодекса. И по той причине, что кодекс был установлен, каким бы он не был, и Человек искал утешения в компании другого человека, он начинает утаивать свой поступок, отправляя тем самым себя в мрачное царство, где никто не улыбается и не несет свободы в своем сердце.

Но вот против этих правил появляется нарушение. А так как правил придерживались, какими бы они ни были, и человек искал поддержку в обществе людей и сдерживался от проступков, то, нарушив, он в ступал в область, где нет места смеху и свободе в его сердце.

И опускаются шторы, отсекая краски дня, и серые тучи окутывают все приятное в жизни. Потому что злобное прегрешение не позволяет человеку говорить из страха убить все счастье вообще.

Так опускается занавес над сиянием дня и хмурые облака покрывают все приятные происшествия. Поскольку человек злобно переступил границы и не может говорить об этом из страха, все счастье умрет.

Так мы лишаем себя света и входим в сумеречную зону. И запечатываем в глубоких казематах души причины того, почему мы не можем смотреть в лицо своим друзьям.

И вот так мы закрываем себя от света и вступаем в беспросветный мрак. И запечатываем в наших глубочайших тайниках причины, по которым мы не осмеливаемся смотреть в глаза своим друзьям.

А потом мы виним других во всем, когда подобно жуткому священнику-пугалу в грязной рясе, заскорузлой от крови жертвоприношений, указываем путь в ад тем, кто убивает.

И впоследствии мы продолжаем делать других виновными в своей гибели с облегчением, когда подобно костлявому чучелу жреца, чья ряса давно превратилась в отвратительные лохмотья и загрубела от жертвенной крови, указываем дорогу в ад тем, кто убивает.

А внутри нас живет тайная грызущая боль. А потом мы уже разучиваемся плакать.

А глубоко внутри нас таится растущая боль. И потом, в конце, мы не сможем даже стонать.

Дорога в ад — Человек набил руку на изображении отвратительных знаков-указателей на этом пути.

Дорога в ад. Человек очень изобретателен в изображении ужасных знаков, которые указывают туда путь.

Дорога в небеса — Человек ее часто искал, но так и не пришел туда — чаще всего достигая «других мест».

Дорога на небеса. Человек часто туда стремился, но никогда еще не попадал — он, скорее всего, нашел это "иное место".

Но теперь этот путь открыт широко — в Саентологии.

Но теперь дорога эта широко раскрыта в саентологии.

Э-метр и проверка процессов, при наличии умелого одитора, могут выбить затычку из зловонного контейнера прегрешений — и выпустить все это, до тех пор, пока ад не сотрется.

Е-метр и проверка процессами, которая умело проводится одитором, может открыть фонтан нарушений и дать ему изливаться до тех пор, пока ад не иссякнет.

И когда-нибудь мы снова увидим каплю росы на утренних розах.

И настанет день, когда снова появится капля росы на утренней розе.