Я просто хотел, чтобы мы начали этот конгресс салютом.

Я просто хотел, чтобы мы начали этот конгресс салютом.

Как дела?

Как дела?

Хорошо. Спасибо.

Хорошо. Спасибо.

Как у вас дела в этот день 4 июля? Да, выглядите вы хорошо. Выглядите вы хорошо.

Как у вас дела в этот день 4 июля? Да, выглядите вы хорошо. Выглядите вы хорошо.

Спасибо.

Спасибо.

У нас нет программы для этого конгресса, однако Стивз должен был что-то распечатать.

У нас нет программы для этого конгресса, однако Стивз должен был что-то распечатать.

Но, говоря серьезно, мы здесь кое-что отмечаем. Мы отмечаем не просто день независимости этой великой и славной страны. Ребята, я готов поспорить, что это говорили тысячу восемьсот... или будут говорить весь сегодняшний день... «за который боролись и проливали свою кровь наши деды, во имя свободы».

Но, говоря серьезно, мы здесь кое-что отмечаем. Мы отмечаем не просто день независимости этой великой и славной страны. Ребята, я готов поспорить, что это говорили тысячу восемьсот... или будут говорить весь сегодняшний день... «за который боролись и проливали свою кровь наши деды, во имя свободы».

Ну, а мы отмечаем кое-что другое. Знаете ли вы о том, что день рождения организации в Вашингтоне — 4 июля? Она была основана, сформирована, у неё был утвержден устав, и она была зарегистрирована как корпорация 4 июля 1955-го года, и сегодня ей исполнилось два года. Спасибо.

Ну, а мы отмечаем кое-что другое. Знаете ли вы о том, что день рождения организации в Вашингтоне — 4 июля? Она была основана, сформирована, у неё был утвержден устав, и она была зарегистрирована как корпорация 4 июля 1955-го года, и сегодня ей исполнилось два года. Спасибо.

Эта организация — довольно крепкий детеныш. Я часто говорю, что это наша первая организация. Я знаю это, потому что я могу бездельничать здесь. Я ничего не делаю в эти дни. Ничего. Я просто бездельничаю, вот и все.

Эта организация — довольно крепкий детеныш. Я часто говорю, что это наша первая организация. Я знаю это, потому что я могу бездельничать здесь. Я ничего не делаю в эти дни. Ничего. Я просто бездельничаю, вот и все.

Документы о регистрации Учредительной церкви города Вашингтона, равно как и документы о перемещении и переформировании МАСХ на Востоке, в действительности были подписаны 4 июля 1955-го года, и это означает необычайную независимость для нас. Эта была первая независимая, никем не притесняемая дианетическая и саентологическая организация за всю нашу историю. Она никому не должна была денег, ни перед кем не была в долгу, и ей ни перед кем не нужно было снимать шляпу.

Документы о регистрации Учредительной церкви города Вашингтона, равно как и документы о перемещении и переформировании МАСХ на Востоке, в действительности были подписаны 4 июля 1955-го года, и это означает необычайную независимость для нас. Эта была первая независимая, никем не притесняемая дианетическая и саентологическая организация за всю нашу историю. Она никому не должна была денег, ни перед кем не была в долгу, и ей ни перед кем не нужно было снимать шляпу.

И начиная с этого времени мы действительно движемся вперед на всех парусах. То, что мы сейчас выпускаем, отлито в бронзе, особенно преклиры.

И начиная с этого времени мы действительно движемся вперед на всех парусах. То, что мы сейчас выпускаем, отлито в бронзе, особенно преклиры.

Мы прекрасно провели время здесь, в Вашингтоне. Некоторые из нас жалуются на жару, но очень немногие жалуются на радиоактивную жару.

Мы прекрасно провели время здесь, в Вашингтоне. Некоторые из нас жалуются на жару, но очень немногие жалуются на радиоактивную жару.

Более ранняя организация в Финиксе, штат Аризона, находилась в местности, которая располагалась очень близко к ядерному полигону. И из-за бомб, которые сбрасывало на нас правительство США, из-за радиоактивных бомб и бомб, которые запускала в нас АПА в квадрате — все они там отставшие от жизни консерваторы в квадрате, — и АМА и так далее... из-за этого в местности стояла радиоактивная жара. Поэтому мы решили вернуться обратно — туда, где должны торжествовать закон и порядок, иначе зачем вообще нужно было бы государство, понимаете? Так что мы вернулись обратно, туда, где все федеральные судьи находятся непосредственно под присмотром своих начальников, и им приходится брать слишком много за свои услуги, чтобы этим стоило заниматься.

Более ранняя организация в Финиксе, штат Аризона, находилась в местности, которая располагалась очень близко к ядерному полигону. И из-за бомб, которые сбрасывало на нас правительство США, из-за радиоактивных бомб и бомб, которые запускала в нас АПА в квадрате — все они там отставшие от жизни консерваторы в квадрате, — и АМА и так далее... из-за этого в местности стояла радиоактивная жара. Поэтому мы решили вернуться обратно — туда, где должны торжествовать закон и порядок, иначе зачем вообще нужно было бы государство, понимаете? Так что мы вернулись обратно, туда, где все федеральные судьи находятся непосредственно под присмотром своих начальников, и им приходится брать слишком много за свои услуги, чтобы этим стоило заниматься.

За эти два года в Вашингтоне мы разрослись: от одного небольшого здания на Р-стрит до пяти зданий, которые мы занимаем на данный момент. Это огромное количество зданий, огромное пространство. Но движение частиц, с которыми в настоящее время работает вашингтонская организация, превышает... кто-то приходит и интересуется, что произошло со всеми теми людьми в 1950-м... поток частиц, с которым мы работаем сегодня, превышает тот, что когда-либо был в организации Элизабет, Нью-Джерси, в 1950-м году.

За эти два года в Вашингтоне мы разрослись: от одного небольшого здания на Р-стрит до пяти зданий, которые мы занимаем на данный момент. Это огромное количество зданий, огромное пространство. Но движение частиц, с которыми в настоящее время работает вашингтонская организация, превышает... кто-то приходит и интересуется, что произошло со всеми теми людьми в 1950-м... поток частиц, с которым мы работаем сегодня, превышает тот, что когда-либо был в организации Элизабет, Нью-Джерси, в 1950-м году.

Это имеет огромное значение, поскольку это говорит нам о том, что больше людей проявляют искренний интерес — не мимолётный и не кратковременный, — больше людей сегодня проявляют искренний интерес к Саентологии, чем раньше проявляли к Дианетике.

Это имеет огромное значение, поскольку это говорит нам о том, что больше людей проявляют искренний интерес — не мимолётный и не кратковременный, — больше людей сегодня проявляют искренний интерес к Саентологии, чем раньше проявляли к Дианетике.

А теперь зададим такой вопрос. Мы задаём этот вопрос, когда разговор заходит о распространении, — вопрос о том, сколько людей интересуются предметом Саентологии, сколько людей по всему миру слышало о ней? Сколько людей по всему миру используют Саентологию?

А теперь зададим такой вопрос. Мы задаём этот вопрос, когда разговор заходит о распространении, — вопрос о том, сколько людей интересуются предметом Саентологии, сколько людей по всему миру слышало о ней? Сколько людей по всему миру используют Саентологию?

Так вот, есть одна очень большая странность. Центральная организация никогда не вступает в контакт больше чем с 6 процентами этих людей. Если вы спросите у любого внештатного одитора, какова причина этого, он вам ответит: «Ну, все они пойдут туда на процессинг, и у меня не будет кейсов. Я потеряю всех своих преклиров!»

Так вот, есть одна очень большая странность. Центральная организация никогда не вступает в контакт больше чем с 6 процентами этих людей. Если вы спросите у любого внештатного одитора, какова причина этого, он вам ответит: «Ну, все они пойдут туда на процессинг, и у меня не будет кейсов. Я потеряю всех своих преклиров!»

Но в действительности дело не в этом. Дело в том, что этот предмет распространяется за пределы освоенной нами территории.

Но в действительности дело не в этом. Дело в том, что этот предмет распространяется за пределы освоенной нами территории.

Я дам вам некоторое представление об этом. Хотите знать, как всё это началось? Как образовались эти организации? Что всё это собой представляло? Я думаю, что сейчас подходящее время, чтобы рассказать вам об этом. В далёком 1947-м году я написал маленькую книжку для нескольких своих друзей, чтобы объяснить им, что же в точности представляет собой то дело, которым я занимался и которое меня интересовало. Сегодня эта маленькая книжка существует под названием «Первоначальные тезисы».

Я дам вам некоторое представление об этом. Хотите знать, как всё это началось? Как образовались эти организации? Что всё это собой представляло? Я думаю, что сейчас подходящее время, чтобы рассказать вам об этом. В далёком 1947-м году я написал маленькую книжку для нескольких своих друзей, чтобы объяснить им, что же в точности представляет собой то дело, которым я занимался и которое меня интересовало. Сегодня эта маленькая книжка существует под названием «Первоначальные тезисы».

Эти первоначальные тезисы не выпускались в виде книги примерно до 1951-го года. Но я раздавал копии этих тезисов, сделанные с помощью гектографа и мимеографа, людям, которые проявляли к этому поверхностный интерес и которым хотелось узнать, чем же я занимался. И они делали копии с помощью мимеографа... это очень небольшая книжка... и они делали копии с помощью гектографа и отдавали их своим друзьям. И один или двое из этих друзей делали с помощью мимеографа и гектографа копии, и меньше чем три месяца назад ко мне обратился один человек из отдалённого уголка планеты и спросил меня о том, было ли сделано что-либо ещё в этом направлении.

Эти первоначальные тезисы не выпускались в виде книги примерно до 1951-го года. Но я раздавал копии этих тезисов, сделанные с помощью гектографа и мимеографа, людям, которые проявляли к этому поверхностный интерес и которым хотелось узнать, чем же я занимался. И они делали копии с помощью мимеографа... это очень небольшая книжка... и они делали копии с помощью гектографа и отдавали их своим друзьям. И один или двое из этих друзей делали с помощью мимеографа и гектографа копии, и меньше чем три месяца назад ко мне обратился один человек из отдалённого уголка планеты и спросил меня о том, было ли сделано что-либо ещё в этом направлении.

Сейчас Книга Один... то, что мы называем Книгой Один, — это не Книга Один.

Сейчас Книга Один... то, что мы называем Книгой Один, — это не Книга Один.

«Первоначальные тезисы» — вот Книга Один. Очень забавно, что эта так называемая Книга Один была также написана потому, что я устал объяснять людям то, что они не могли понять в «Первоначальных тезисах». Я написал её отчасти под давлением; издательство, которое выпускало учебники по психиатрии, опубликовало эту книгу, она стала бестселлером, и это чуть... это чуть не прикончило нас. До этого момента дела у нас шли прекрасно. Понимаете?

«Первоначальные тезисы» — вот Книга Один. Очень забавно, что эта так называемая Книга Один была также написана потому, что я устал объяснять людям то, что они не могли понять в «Первоначальных тезисах». Я написал её отчасти под давлением; издательство, которое выпускало учебники по психиатрии, опубликовало эту книгу, она стала бестселлером, и это чуть... это чуть не прикончило нас. До этого момента дела у нас шли прекрасно. Понимаете?

Потом заинтересовалась общественность. Бог знает, что мы имеем в виду под «общественностью», если не нескольких газетчиков, у которых отсутствует способность воспроизводить.

Потом заинтересовалась общественность. Бог знает, что мы имеем в виду под «общественностью», если не нескольких газетчиков, у которых отсутствует способность воспроизводить.

Журнал «Тайм», который никогда не посылал... я на протяжении всей своей деятельности никогда не разговаривал ни с одним... который никогда не присылал ко мне репортёра, чтобы тот взял интервью у меня или у кого-нибудь ещё в организации, умудрился за тот год заполнить информацией о моей личной жизни и о Дианетике столько же газетных полос, сколько в то время посвящалось президенту Соединённых Штатов. Их интерес был отнюдь не искренним. Вы понимаете? Я имею в виду, их интерес так и остался лишь интересом; они никогда ничего не достигали. Они вызвали огромную суматоху, и они определённо чуть не прикончили нас. В то время организация была сформирована из ряда людей, и пока я мог использовать силу своего характера, я держал её в руках, хотя в организационном отношении она была вне моего контроля. В организационном отношении она разветвлялась в различных направлениях. И эти люди делали хорошую работу. Но поскольку имело место слишком интенсивное движение частиц, поскольку с ними было слишком трудно справляться, поскольку немного было известно и поскольку не было достаточного количества обученных одиторов и так далее — в результате каждый был перегружен работой. Около шести лет у нас ушло на то, чтобы оправиться от этой огромной популярности Дианетики.

Журнал «Тайм», который никогда не посылал... я на протяжении всей своей деятельности никогда не разговаривал ни с одним... который никогда не присылал ко мне репортёра, чтобы тот взял интервью у меня или у кого-нибудь ещё в организации, умудрился за тот год заполнить информацией о моей личной жизни и о Дианетике столько же газетных полос, сколько в то время посвящалось президенту Соединённых Штатов. Их интерес был отнюдь не искренним. Вы понимаете? Я имею в виду, их интерес так и остался лишь интересом; они никогда ничего не достигали. Они вызвали огромную суматоху, и они определённо чуть не прикончили нас. В то время организация была сформирована из ряда людей, и пока я мог использовать силу своего характера, я держал её в руках, хотя в организационном отношении она была вне моего контроля. В организационном отношении она разветвлялась в различных направлениях. И эти люди делали хорошую работу. Но поскольку имело место слишком интенсивное движение частиц, поскольку с ними было слишком трудно справляться, поскольку немного было известно и поскольку не было достаточного количества обученных одиторов и так далее — в результате каждый был перегружен работой. Около шести лет у нас ушло на то, чтобы оправиться от этой огромной популярности Дианетики.

И сегодня я могу заявить, что мы пришли в себя.

И сегодня я могу заявить, что мы пришли в себя.

Итак, в данный момент здесь есть люди, которые пришли сюда, потому что когда-то давно они приобрели в книжном магазине экземпляр Книги Один и захотели узнать об этом побольше. Я думаю, что с такой же лёгкостью к ним в руки мог бы попасть экземпляр «Первоначальных тезисов». Я думаю, что вы пришли бы сюда независимо от того, что происходило в 1950-м году.

Итак, в данный момент здесь есть люди, которые пришли сюда, потому что когда-то давно они приобрели в книжном магазине экземпляр Книги Один и захотели узнать об этом побольше. Я думаю, что с такой же лёгкостью к ним в руки мог бы попасть экземпляр «Первоначальных тезисов». Я думаю, что вы пришли бы сюда независимо от того, что происходило в 1950-м году.

Удивительно в этом то, что мы никогда не слушали никаких советов на тему: «Мы должны прекратить исследования. Мы должны остановиться прямо сейчас, потому что это полезная штука». Все мы знаем, что это полезная штука, но мы относимся к этому несколько иначе.

Удивительно в этом то, что мы никогда не слушали никаких советов на тему: «Мы должны прекратить исследования. Мы должны остановиться прямо сейчас, потому что это полезная штука». Все мы знаем, что это полезная штука, но мы относимся к этому несколько иначе.

Мы никогда не позволяли удерживать этот предмет на одном уровне, чтобы люди могли сказать: «Что ж, мы извлечём из этого пользу, чтобы достичь своих собственных целей, и чёрт с ним, с остальным человечеством».

Мы никогда не позволяли удерживать этот предмет на одном уровне, чтобы люди могли сказать: «Что ж, мы извлечём из этого пользу, чтобы достичь своих собственных целей, и чёрт с ним, с остальным человечеством».

Мы продолжали развивать этот предмет. Я столько раз называл себя лжецом, что даже не смог бы это подсчитать, просто потому, что я честно сообщал людям о своих исследованиях.

Мы продолжали развивать этот предмет. Я столько раз называл себя лжецом, что даже не смог бы это подсчитать, просто потому, что я честно сообщал людям о своих исследованиях.

Когда всё начиналось... временами во мне пробуждался энтузиазм более сильный, чем это происходило в дальнейшем. Я говорил: «Вот оно! Вот оно!» Так это и было. Но что же мы имеем в виду под словом «оно»?

Когда всё начиналось... временами во мне пробуждался энтузиазм более сильный, чем это происходило в дальнейшем. Я говорил: «Вот оно! Вот оно!» Так это и было. Но что же мы имеем в виду под словом «оно»?

Ну что ж, под словом «оно» подразумевается одна очень простая вещь; очень, очень простая. «Оно» — это просто дальнейшее продвижение по нашему пути. И поэтому сегодня я мог бы очень сильно вас шокировать, сказав: «Вот оно». Но это именно то, что мне нужно вам сказать на этом конгрессе: «Вот оно».

Ну что ж, под словом «оно» подразумевается одна очень простая вещь; очень, очень простая. «Оно» — это просто дальнейшее продвижение по нашему пути. И поэтому сегодня я мог бы очень сильно вас шокировать, сказав: «Вот оно». Но это именно то, что мне нужно вам сказать на этом конгрессе: «Вот оно».

Ну что ж, последние семь лет были интересными... мягко сказано. Они были интересными. Последние семь лет мы работали весьма активно.

Ну что ж, последние семь лет были интересными... мягко сказано. Они были интересными. Последние семь лет мы работали весьма активно.

Время от времени какой-нибудь одитор говорит мне: «Послушай, почему бы нам не добиться известности? Почему нас не слышат?! Почему мы до сих пор не взяли крепость? Я только и делаю, что разговариваю, разговариваю и разговариваю с людьми, но я ни разу не слышал ничего в ответ! Вы не можете нанять кого-нибудь, чтобы они нас слушали?»

Время от времени какой-нибудь одитор говорит мне: «Послушай, почему бы нам не добиться известности? Почему нас не слышат?! Почему мы до сих пор не взяли крепость? Я только и делаю, что разговариваю, разговариваю и разговариваю с людьми, но я ни разу не слышал ничего в ответ! Вы не можете нанять кого-нибудь, чтобы они нас слушали?»

Я скажу вам кое-что удивительное: их слышат. Вы просто недооценили то, насколько это много: два с половиной миллиарда людей. Это много людей, очень много людей.

Я скажу вам кое-что удивительное: их слышат. Вы просто недооценили то, насколько это много: два с половиной миллиарда людей. Это много людей, очень много людей.

Происходят поразительные вещи. Мы получаем самые разнообразные отклики. Один человек, который, кстати, приобрёл Книгу Один и стал одитором по книге, прошёл небольшой брифинг... он никогда не обучался в дианетическом центре... он вернулся в какое-то малоперспективное местечко в Техасе и с тех пор практиковал, не поддерживая никакой дальнейшей связи с центральной организацией. Он никогда не останавливался, чтобы передохнуть, он просто получал результаты, и дела шли просто прекрасно. Он даже не спрашивал меня, были ли получены какие-либо дальнейшие результаты! Он не спрашивал, добился ли я какого-нибудь прогресса в применении техник и в развитии теории! Как вам это нравится? Меня это оскорбило!

Происходят поразительные вещи. Мы получаем самые разнообразные отклики. Один человек, который, кстати, приобрёл Книгу Один и стал одитором по книге, прошёл небольшой брифинг... он никогда не обучался в дианетическом центре... он вернулся в какое-то малоперспективное местечко в Техасе и с тех пор практиковал, не поддерживая никакой дальнейшей связи с центральной организацией. Он никогда не останавливался, чтобы передохнуть, он просто получал результаты, и дела шли просто прекрасно. Он даже не спрашивал меня, были ли получены какие-либо дальнейшие результаты! Он не спрашивал, добился ли я какого-нибудь прогресса в применении техник и в развитии теории! Как вам это нравится? Меня это оскорбило!

Знаете, хорошие дороги, хорошая погода: «Это замечательный предмет. Я определённо получаю хорошие результаты. Занимаюсь замечательной практикой. Всё прекрасно. Подлечил всех своих друзей. Всё идёт прекрасно».

Знаете, хорошие дороги, хорошая погода: «Это замечательный предмет. Я определённо получаю хорошие результаты. Занимаюсь замечательной практикой. Всё прекрасно. Подлечил всех своих друзей. Всё идёт прекрасно».

Чем он занимался? «Соматическая лента... » Это всё, чем он занимался. Он гонял преклиров вверх и вниз по траку времени, стирая инграммы. Весьма примечательно.

Чем он занимался? «Соматическая лента... » Это всё, чем он занимался. Он гонял преклиров вверх и вниз по траку времени, стирая инграммы. Весьма примечательно.

И мне пришлось его прервать и сказать: «Знаете, знаете, у нас появились новые материалы по этому предмету».

И мне пришлось его прервать и сказать: «Знаете, знаете, у нас появились новые материалы по этому предмету».

«О, — говорит он. — Появились? Кстати, мне хотелось рассказать вам об одном интересном преклире, который был у меня в... »

«О, — говорит он. — Появились? Кстати, мне хотелось рассказать вам об одном интересном преклире, который был у меня в... »

Я сказал: «Сейчас мы знаем, что собой представляют эти умственные машины. Мы знаем о таких вещах, как последовательность оверт-мотиватор». Ему это предстояло узнать. Понимаете?

Я сказал: «Сейчас мы знаем, что собой представляют эти умственные машины. Мы знаем о таких вещах, как последовательность оверт-мотиватор». Ему это предстояло узнать. Понимаете?

А он говорит: «Зачем вам знать что-то ещё?»

А он говорит: «Зачем вам знать что-то ещё?»

Это было ужасно, не так ли? Знаете, у нас были значительные потери: мы потеряли огромное количество дианетических одиторов и публики, потому что Дианетика — это слишком хорошая штука. Она работает слишком хорошо. Понимаете? В действительности, дела не обязательно пойдут так, как они шли прежде, или так, как вы предполагаете.

Это было ужасно, не так ли? Знаете, у нас были значительные потери: мы потеряли огромное количество дианетических одиторов и публики, потому что Дианетика — это слишком хорошая штука. Она работает слишком хорошо. Понимаете? В действительности, дела не обязательно пойдут так, как они шли прежде, или так, как вы предполагаете.

Вы могли бы подумать: «Ну что ж, есть куча провалившихся кейсов, и провалившиеся кейсы могут погубить нас, люди будут недовольны по этому поводу; они обнаружат, что это не работает в том или ином отношении, и поэтому больше не будут с нами связываться». Ну что ж, на самом деле, всё происходит совсем не так.

Вы могли бы подумать: «Ну что ж, есть куча провалившихся кейсов, и провалившиеся кейсы могут погубить нас, люди будут недовольны по этому поводу; они обнаружат, что это не работает в том или ином отношении, и поэтому больше не будут с нами связываться». Ну что ж, на самом деле, всё происходит совсем не так.

Люди приходят к вам на сессию группового процессинга, и у них уонг-уонг, они оказываются на расстоянии одного метра позади своей головы или что-нибудь в этом роде, и они находят то, что можно иметь, и теперь они могут лучше работать, у них больше нет проблем с женой или с кем-то ещё, и они продолжают вести счастливую жизнь, вот и всё. И вы больше никогда о них не слышите — просто потому, что они не приходят к вам.

Люди приходят к вам на сессию группового процессинга, и у них уонг-уонг, они оказываются на расстоянии одного метра позади своей головы или что-нибудь в этом роде, и они находят то, что можно иметь, и теперь они могут лучше работать, у них больше нет проблем с женой или с кем-то ещё, и они продолжают вести счастливую жизнь, вот и всё. И вы больше никогда о них не слышите — просто потому, что они не приходят к вам.

Но они рассказывают о нас людям. Иногда мы сталкиваемся с каким-нибудь человеком — он появляется у парадного входа и говорит: «А вот и я».

Но они рассказывают о нас людям. Иногда мы сталкиваемся с каким-нибудь человеком — он появляется у парадного входа и говорит: «А вот и я».

А мы отвечаем: «Отлично, вот и вы».

А мы отвечаем: «Отлично, вот и вы».

Он говорит: «Я здесь, чтобы получить немного процессинга... чем бы он там ни был».

Он говорит: «Я здесь, чтобы получить немного процессинга... чем бы он там ни был».

Мы говорим: «Ладно. Хорошо. Подойдите к регистратору».

Мы говорим: «Ладно. Хорошо. Подойдите к регистратору».

Он подходит к регистратору. Мы называем ему эту невероятную сумму, которую он должен заплатить за пару часов. Он их оплачивает. Идёт в комнату для одитинга, садится перед штатным одитором и получает интенсив.

Он подходит к регистратору. Мы называем ему эту невероятную сумму, которую он должен заплатить за пару часов. Он их оплачивает. Идёт в комнату для одитинга, садится перед штатным одитором и получает интенсив.

Как-то на днях я столкнулся с одним из таких людей. Я не мог точно разобраться, в чём дело, потому что этот парень абсолютно ничего не знал ни о технологии, ни о теории, он ничего не знал о номенклатуре. Одитору пришлось усадить его и сказать: «Сейчас вы преклир».

Как-то на днях я столкнулся с одним из таких людей. Я не мог точно разобраться, в чём дело, потому что этот парень абсолютно ничего не знал ни о технологии, ни о теории, он ничего не знал о номенклатуре. Одитору пришлось усадить его и сказать: «Сейчас вы преклир».

А он: «Кто-кто? »

А он: «Кто-кто? »

Нет. Один из его друзей заметил, что дела у него идут не очень хорошо, и сказал: «Тебе нужно съездить в Вашингтон, в организацию, которая там находится, она называется Саентология. Саентология. Вот как это слово пишется; трудное слово, ничего особенного. Вот адрес организации. Иди туда, поправь своё состояние. Тебе следует туда съездить». И он просто... Он видел, что с его другом что-то произошло, и, похоже, его жизнь стала лучше, поэтому у него появилось некоторое уважение к этому слову, и он приходит и получает немного процессинга. Я имею в виду, такое происходило в последнее время, — и очень часто. Понимаете?

Нет. Один из его друзей заметил, что дела у него идут не очень хорошо, и сказал: «Тебе нужно съездить в Вашингтон, в организацию, которая там находится, она называется Саентология. Саентология. Вот как это слово пишется; трудное слово, ничего особенного. Вот адрес организации. Иди туда, поправь своё состояние. Тебе следует туда съездить». И он просто... Он видел, что с его другом что-то произошло, и, похоже, его жизнь стала лучше, поэтому у него появилось некоторое уважение к этому слову, и он приходит и получает немного процессинга. Я имею в виду, такое происходило в последнее время, — и очень часто. Понимаете?

Мы не полагаемся только на свои силы и не занимаемся только организационными делами. Два с половиной миллиарда людей — это много.

Мы не полагаемся только на свои силы и не занимаемся только организационными делами. Два с половиной миллиарда людей — это много.

Как-то раз кто-то сказал, что если бы Христос стоял на берегу Галилейского моря с самого момента своего рождения и до сегодняшнего аня... хотя я думаю, у него были бы проблемы с этим во время рождения... и бросал в море по одному доллару каждую минуту, он бы к настоящему моменту не потратил бы и миллиарда долларов... колоссальная цифра.

Как-то раз кто-то сказал, что если бы Христос стоял на берегу Галилейского моря с самого момента своего рождения и до сегодняшнего аня... хотя я думаю, у него были бы проблемы с этим во время рождения... и бросал в море по одному доллару каждую минуту, он бы к настоящему моменту не потратил бы и миллиарда долларов... колоссальная цифра.

В Соединённых штатах приблизительно 170 миллионов человек. С каким количеством людей вы обычно разговариваете?

В Соединённых штатах приблизительно 170 миллионов человек. С каким количеством людей вы обычно разговариваете?

Не с очень большим, но в совокупности эта цифра складывается в нечто порядочное. Вероятно, сейчас эта цифра выросла до миллиона, что-то около того, но не все эти люди пока способны разговаривать. Таким образом, мы имеем следующее: мы немного разговариваем с людьми, и они начинают шептать. Понимаете? А потом мы ещё немного разговариваем с теми же самыми людьми и добиваемся, чтобы они могли лучше общаться, и они начинают говорить немного громче, но люди, с которыми они разговаривают, шепчут. Вы поняли? И мы говорим больше и больше. Ведь вам не удаётся каждый раз вступать в контакт с совершенно новым человеком, у которого затем всё придёт в полный порядок и который будет готов к тому, чтобы действовать, просто потому, что вы с ним поговорили. Понимаете, вы разговариваете с ним снова.

Не с очень большим, но в совокупности эта цифра складывается в нечто порядочное. Вероятно, сейчас эта цифра выросла до миллиона, что-то около того, но не все эти люди пока способны разговаривать. Таким образом, мы имеем следующее: мы немного разговариваем с людьми, и они начинают шептать. Понимаете? А потом мы ещё немного разговариваем с теми же самыми людьми и добиваемся, чтобы они могли лучше общаться, и они начинают говорить немного громче, но люди, с которыми они разговаривают, шепчут. Вы поняли? И мы говорим больше и больше. Ведь вам не удаётся каждый раз вступать в контакт с совершенно новым человеком, у которого затем всё придёт в полный порядок и который будет готов к тому, чтобы действовать, просто потому, что вы с ним поговорили. Понимаете, вы разговариваете с ним снова.

Итак, вы получаете с помощью умножения число, показывающее, сколько раз вы бы поговорили со 170 миллионами человек, сколько раз вам пришлось бы поговорить с каждым из этих 170 миллионов; даже если это число будет возрастать в геометрической прогрессии, вы обнаружите, что вам необходимо поговорить с огромным количеством людей, так что давайте примемся за дело. Весьма примечательно. Количество людей, которые слышали о предмете, весьма примечательно.

Итак, вы получаете с помощью умножения число, показывающее, сколько раз вы бы поговорили со 170 миллионами человек, сколько раз вам пришлось бы поговорить с каждым из этих 170 миллионов; даже если это число будет возрастать в геометрической прогрессии, вы обнаружите, что вам необходимо поговорить с огромным количеством людей, так что давайте примемся за дело. Весьма примечательно. Количество людей, которые слышали о предмете, весьма примечательно.

Также примечательно то, что за последние семь лет медицина изменила свою точку зрения на Саентологию.

Также примечательно то, что за последние семь лет медицина изменила свою точку зрения на Саентологию.

Не так давно один человек пришёл в больницу... по-моему, в этой больнице лечили туберкулёз или что-то в этом роде; дела у него шли нормально, дела у него шли нормально. Он забыл показать карточку священника, чтобы там успокоились... они грозились его вышвырнуть, но дела у него шли нормально. Он помогал этим людям, возвращая их в нормальное состояние, знаете, он просто работал в этой больнице. Он не был штатным сотрудником или кем-то ещё... он был одитором, он просто приходил и продолжал работать с этими людьми.

Не так давно один человек пришёл в больницу... по-моему, в этой больнице лечили туберкулёз или что-то в этом роде; дела у него шли нормально, дела у него шли нормально. Он забыл показать карточку священника, чтобы там успокоились... они грозились его вышвырнуть, но дела у него шли нормально. Он помогал этим людям, возвращая их в нормальное состояние, знаете, он просто работал в этой больнице. Он не был штатным сотрудником или кем-то ещё... он был одитором, он просто приходил и продолжал работать с этими людьми.

Однажды его вызвали к главврачу этой больницы и спросили, чем он занимается, кто он такой. Они хотели увидеть его удостоверение, хотели с ним немного побеседовать.

Однажды его вызвали к главврачу этой больницы и спросили, чем он занимается, кто он такой. Они хотели увидеть его удостоверение, хотели с ним немного побеседовать.

А он ответил: «Я — саентолог». И тут же услышал: «О-о!» Тот человек был потрясён. Этот главврач был просто потрясён! Вот что странно: эта история отличается от того, что происходило в 1950-м и даже от того, что происходило в 1954-м или в 1955-м.

А он ответил: «Я — саентолог». И тут же услышал: «О-о!» Тот человек был потрясён. Этот главврач был просто потрясён! Вот что странно: эта история отличается от того, что происходило в 1950-м и даже от того, что происходило в 1954-м или в 1955-м.

Он сказал: «Я думаю, что вы, ребята, — замечательная группа. Я думаю, что вы делаете отличную работу. Что касается меня, то я бы с радостью позволил вам в дальнейшем работать в этой больнице. Но я должен подумать о том, как я лично буду выглядеть в глазах Американской медицинской ассоциации. Мне жаль, но вы не можете здесь работать».

Он сказал: «Я думаю, что вы, ребята, — замечательная группа. Я думаю, что вы делаете отличную работу. Что касается меня, то я бы с радостью позволил вам в дальнейшем работать в этой больнице. Но я должен подумать о том, как я лично буду выглядеть в глазах Американской медицинской ассоциации. Мне жаль, но вы не можете здесь работать».

Вот другая история. Я вижу здесь двоих людей... они работали в одной из больниц в Финиксе, и всё, что с ними там делали в то время, — это спускали с лестницы. Так вот, их и сейчас спускают с лестницы, но при этом извиняются. Другими словами, дела идут всё лучше.

Вот другая история. Я вижу здесь двоих людей... они работали в одной из больниц в Финиксе, и всё, что с ними там делали в то время, — это спускали с лестницы. Так вот, их и сейчас спускают с лестницы, но при этом извиняются. Другими словами, дела идут всё лучше.

Знаете, День независимости — это великий день. На ум приходят всякие цитаты о героических поступках. Джон Пол Джонс сражался на «Бонхьюм Ричарде» против «Сераписа». «Сдаться? Но мы ещё не начинали сражаться». Знаете, такого рода вещи приходят на ум. «Не радуйтесь, ребята, эти сукины дети умирают». Вы знаете, такого рода вещи. День независимости.

Знаете, День независимости — это великий день. На ум приходят всякие цитаты о героических поступках. Джон Пол Джонс сражался на «Бонхьюм Ричарде» против «Сераписа». «Сдаться? Но мы ещё не начинали сражаться». Знаете, такого рода вещи приходят на ум. «Не радуйтесь, ребята, эти сукины дети умирают». Вы знаете, такого рода вещи. День независимости.

Но одна из этих цитат чертовски уместна. И это — «Мы ещё не начинали сражаться». Мы и не собираемся. Это же способ потерять всё.

Но одна из этих цитат чертовски уместна. И это — «Мы ещё не начинали сражаться». Мы и не собираемся. Это же способ потерять всё.

Я расскажу вам об этом попозже, но самый верный способ потерять обладание — это сражаться с ним. Иметь обладание — это владеть им.

Я расскажу вам об этом попозже, но самый верный способ потерять обладание — это сражаться с ним. Иметь обладание — это владеть им.

Но, в действительности, в прошлом мы не могли шагать с величественным видом, потому что, откровенно говоря, существовало некоторое количество кейсов, для которых некоторые одиторы не могли ничего сделать, и мы знаем, что это сущая правда. Эти кейсы не составляли большинство, но они были.

Но, в действительности, в прошлом мы не могли шагать с величественным видом, потому что, откровенно говоря, существовало некоторое количество кейсов, для которых некоторые одиторы не могли ничего сделать, и мы знаем, что это сущая правда. Эти кейсы не составляли большинство, но они были.

Мы проделывали некоторые удивительные вещи даже с теми людьми, которые были без сознания. Мы брали людей без сознания и вытаскивали их, мы приводили их в нормальное состояние, мы проделывали удивительные вещи. Но не забывайте, что та неизменность, которой я пытался добиться в 1950-м году, ещё не была вполне достигнута.

Мы проделывали некоторые удивительные вещи даже с теми людьми, которые были без сознания. Мы брали людей без сознания и вытаскивали их, мы приводили их в нормальное состояние, мы проделывали удивительные вещи. Но не забывайте, что та неизменность, которой я пытался добиться в 1950-м году, ещё не была вполне достигнута.

Было несколько таких кейсов, которые не поддавались никаким усилиям одиторов. И это чистая правда. Это не значит, что не было одиторов, которые не смогли бы разрешить эти кейсы. Может быть, какой-то другой одитор смог бы. Но это значит, что этого часто не происходило. Ничего не происходило, понимаете? Так. Ладно.

Было несколько таких кейсов, которые не поддавались никаким усилиям одиторов. И это чистая правда. Это не значит, что не было одиторов, которые не смогли бы разрешить эти кейсы. Может быть, какой-то другой одитор смог бы. Но это значит, что этого часто не происходило. Ничего не происходило, понимаете? Так. Ладно.

Необходимо было поднять сам предмет и обучение одиторов на такой уровень, на котором это происходило бы неизменно, на котором не осталось бы никаких провалившихся кейсов. И после этого я был бы готов сделать что-то, что означало бы начало сражения. В действительности, мы лишь сейчас достигли уровня очень, очень сильной уверенности в том, что касается обучения одиторов, и, если процессы применяются должным образом, любой кейс может быть разрешён. Сейчас мы достигли этого уровня. Ещё в 1950-м году я говорил, что мы находимся на этом уровне, но только сейчас мы действительно его достигли.

Необходимо было поднять сам предмет и обучение одиторов на такой уровень, на котором это происходило бы неизменно, на котором не осталось бы никаких провалившихся кейсов. И после этого я был бы готов сделать что-то, что означало бы начало сражения. В действительности, мы лишь сейчас достигли уровня очень, очень сильной уверенности в том, что касается обучения одиторов, и, если процессы применяются должным образом, любой кейс может быть разрешён. Сейчас мы достигли этого уровня. Ещё в 1950-м году я говорил, что мы находимся на этом уровне, но только сейчас мы действительно его достигли.

Это весьма примечательно. Весьма примечательно. Здесь есть люди, которые кое-что об этом знают, и люди, которые думают, что знают, но на самом деле не знают. Потому что за период времени между сегодняшним днём и днём, который был всего несколько месяцев назад, весь испытательный полигон того, что мы называем КОО, новая система процессов и тренировочных упражнений прошла проверку и завоевала положение, всё как следует.

Это весьма примечательно. Весьма примечательно. Здесь есть люди, которые кое-что об этом знают, и люди, которые думают, что знают, но на самом деле не знают. Потому что за период времени между сегодняшним днём и днём, который был всего несколько месяцев назад, весь испытательный полигон того, что мы называем КОО, новая система процессов и тренировочных упражнений прошла проверку и завоевала положение, всё как следует.

В феврале я мог бы сказать: «Ну что ж, мы довольно близко подобрались к цели, должно быть». Но это не было доказано.

В феврале я мог бы сказать: «Ну что ж, мы довольно близко подобрались к цели, должно быть». Но это не было доказано.

С тех пор мы достигли цели, и мы очень хорошо знаем, что это так.

С тех пор мы достигли цели, и мы очень хорошо знаем, что это так.

Если вы можете взять ребёнка, которому исполнился один день, женщину, которая находится в бессознательном состоянии и которая лежит в коме уже шесть месяцев, или буйно помешанного и разрешить их кейсы довольно легко и без большого напряжения, разве это не значит, что мы достигли цели?

Если вы можете взять ребёнка, которому исполнился один день, женщину, которая находится в бессознательном состоянии и которая лежит в коме уже шесть месяцев, или буйно помешанного и разрешить их кейсы довольно легко и без большого напряжения, разве это не значит, что мы достигли цели?

Именно это мы и делаем. Именно это мы и делаем, о чём я официально вам объявляю в этот День независимости 1957-го года.

Именно это мы и делаем. Именно это мы и делаем, о чём я официально вам объявляю в этот День независимости 1957-го года.

Нужно очень многое знать об этом — о том, что мы называем КОО. Сегодня существует совершенно иной путь к состоянию клир и к достижению контроля, или как ещё вы хотите это назвать, или состояния хомо новис или чего угодно ещё. Существует совершенно иной путь, отличный от процессинга, и это — обучение.

Нужно очень многое знать об этом — о том, что мы называем КОО. Сегодня существует совершенно иной путь к состоянию клир и к достижению контроля, или как ещё вы хотите это назвать, или состояния хомо новис или чего угодно ещё. Существует совершенно иной путь, отличный от процессинга, и это — обучение.

Если вы как человеческое существо сможете пережить обучение и завершить его, всё ещё оставаясь человеческим существом, тогда я уволю инструктора.

Если вы как человеческое существо сможете пережить обучение и завершить его, всё ещё оставаясь человеческим существом, тогда я уволю инструктора.

Это невероятная штука. Мы никогда не ожидали, что это произойдёт, что неожиданно появится совершенно новый маршрут, который идёт в обход «Посмотрите на эту стену и провалитесь сквозь неё» и других процессов. «Кого вы были бы не прочь соскрести с этой стены?» Кстати, я вставил это просто в качестве шутки, но это чудесный процесс. Давайте-ка посмотрим, как он мог бы работать. Он не будет работать. Ну, ладно — проведите его вашим друзьям-психиатрам.

Это невероятная штука. Мы никогда не ожидали, что это произойдёт, что неожиданно появится совершенно новый маршрут, который идёт в обход «Посмотрите на эту стену и провалитесь сквозь неё» и других процессов. «Кого вы были бы не прочь соскрести с этой стены?» Кстати, я вставил это просто в качестве шутки, но это чудесный процесс. Давайте-ка посмотрим, как он мог бы работать. Он не будет работать. Ну, ладно — проведите его вашим друзьям-психиатрам.

Здесь мы добились чего-то совершенно потрясающего, чего-то весьма необычного. Мы получили технологию и то, что мы называем ТУ, которые представляют собой упражнения... то есть тренировочные упражнения... которые необходимы для того, чтобы освободить человека, привести его, волей-неволей, в настоящее время и дать ему возможность действовать, находясь полностью в настоящем времени, как в жизни, так и в одитинге.

Здесь мы добились чего-то совершенно потрясающего, чего-то весьма необычного. Мы получили технологию и то, что мы называем ТУ, которые представляют собой упражнения... то есть тренировочные упражнения... которые необходимы для того, чтобы освободить человека, привести его, волей-неволей, в настоящее время и дать ему возможность действовать, находясь полностью в настоящем времени, как в жизни, так и в одитинге.

И это удивительно. Но это не то, что делает одитор. Это делает одитор, который является также инструктором. Это другой подход. Это нечто новое. Конечно, вся связанная с этим технология появилась в результате того, что я годами пытался обучить одиторов и испытывал при этом полное смятение. Я шучу, я делал довольно хорошую работу, и они тоже.

И это удивительно. Но это не то, что делает одитор. Это делает одитор, который является также инструктором. Это другой подход. Это нечто новое. Конечно, вся связанная с этим технология появилась в результате того, что я годами пытался обучить одиторов и испытывал при этом полное смятение. Я шучу, я делал довольно хорошую работу, и они тоже.

Но здесь у нас есть набор совершенно новых «процессов» (в кавычках). Понимаете, это вовсе не процессы, это — тренировочные упражнения. И они обращены непосредственно и лично к человеку. Они не обращены к классу, который сидит и приходит в одурманенное состояние, слушая лекции.

Но здесь у нас есть набор совершенно новых «процессов» (в кавычках). Понимаете, это вовсе не процессы, это — тренировочные упражнения. И они обращены непосредственно и лично к человеку. Они не обращены к классу, который сидит и приходит в одурманенное состояние, слушая лекции.

Сегодня обучение стало выглядеть так: мы берём человека за шиворот, сажаем его на стул и говорим: «Делай это!»

Сегодня обучение стало выглядеть так: мы берём человека за шиворот, сажаем его на стул и говорим: «Делай это!»

Он говорит: «Я не могу».

Он говорит: «Я не могу».

А мы: «Делай это!»

А мы: «Делай это!»

И он говорит: «Вы пытаетесь меня убить».

И он говорит: «Вы пытаетесь меня убить».

А мы отвечаем: «Правильно. Ты уловил суть. Верно».

А мы отвечаем: «Правильно. Ты уловил суть. Верно».

Итак, чтобы показать вам, что разница между процессингом, который находится на небывало высоком уровне, и просто обращением к человеку невероятно велика (ничто не отбросит в сторону процессинг или новые способы проведения процессинга, ничто их не отбросит в сторону). Но у нас теперь есть этот маршрут обучения. Это то же самое, как если бы вы долго ехали по дороге с однорядным движением и совершенно неожиданно оказались на шоссе с двумя полосами. Вы знаете, это огромное облегчение.

Итак, чтобы показать вам, что разница между процессингом, который находится на небывало высоком уровне, и просто обращением к человеку невероятно велика (ничто не отбросит в сторону процессинг или новые способы проведения процессинга, ничто их не отбросит в сторону). Но у нас теперь есть этот маршрут обучения. Это то же самое, как если бы вы долго ехали по дороге с однорядным движением и совершенно неожиданно оказались на шоссе с двумя полосами. Вы знаете, это огромное облегчение.

8

8

Мы не можем разрешить его кейс с лёгкостью, мы говорим, что он — один из этих сопротивляющихся кейсов, он обучен быть трудным кейсом и так далее. Мы в любом случае сможем его обучить! Это весьма примечательно.

Мы не можем разрешить его кейс с лёгкостью, мы говорим, что он — один из этих сопротивляющихся кейсов, он обучен быть трудным кейсом и так далее. Мы в любом случае сможем его обучить! Это весьма примечательно.

Это не означает, что мы используем тренировочные процессы, когда не можем разрешить кейс. И это не означает, что мы одитируем людей, когда не можем их обучить. Одно совершенно не зависит от другого. Эти вещи вовсе не должны заменять друг друга.

Это не означает, что мы используем тренировочные процессы, когда не можем разрешить кейс. И это не означает, что мы одитируем людей, когда не можем их обучить. Одно совершенно не зависит от другого. Эти вещи вовсе не должны заменять друг друга.

Обычно мы поступали так: приводили человека в класс, дела у него шли не очень хорошо, поэтому мы проводили ему процессинг и возвращали в класс, и дела у него шли лучше. Это не то, что мы делаем сейчас. Мы просто наседаем на него вдвое сильнее.

Обычно мы поступали так: приводили человека в класс, дела у него шли не очень хорошо, поэтому мы проводили ему процессинг и возвращали в класс, и дела у него шли лучше. Это не то, что мы делаем сейчас. Мы просто наседаем на него вдвое сильнее.

Весьма удивительно — иметь два маршрута. И мы настолько привыкли к тому, что у нас есть маршрут процессинга, который делится на индивидуальный и групповой процессинг, что эта новая штука, которая появилась в феврале, кажется нам каким-то загадочным зверем.

Весьма удивительно — иметь два маршрута. И мы настолько привыкли к тому, что у нас есть маршрут процессинга, который делится на индивидуальный и групповой процессинг, что эта новая штука, которая появилась в феврале, кажется нам каким-то загадочным зверем.

Мы спрашиваем: «Что это за штука?» И мы говорим: «Это то же, что и процессинг, за исключением того, что мы проводим этому человеку процесс действования». О нет, это вовсе не то же самое.

Мы спрашиваем: «Что это за штука?» И мы говорим: «Это то же, что и процессинг, за исключением того, что мы проводим этому человеку процесс действования». О нет, это вовсе не то же самое.

Позвольте заметить, что, если бы вы прочли Кодекс инструктора и Кодекс одитора, вы бы увидели разницу. Советую вам взять одно из этих «Руководств по ППК» и прочитать в нём Кодекс инструктора.

Позвольте заметить, что, если бы вы прочли Кодекс инструктора и Кодекс одитора, вы бы увидели разницу. Советую вам взять одно из этих «Руководств по ППК» и прочитать в нём Кодекс инструктора.

В Кодексе одитора сказано: «Никогда не обесценивайте преклира», так? В Кодексе инструктора сказано: «Никогда не упускайте возможность обесценить студента». Видите, они просто являются зеркальными отражениями друг друга, просто две противоположности.

В Кодексе одитора сказано: «Никогда не обесценивайте преклира», так? В Кодексе инструктора сказано: «Никогда не упускайте возможность обесценить студента». Видите, они просто являются зеркальными отражениями друг друга, просто две противоположности.

Поэтому если мы можем делать одиторов, способных проводить такие процессы, которые содержатся в программе, и если у нас есть хорошие процессы, что ж, тогда всё дело в шляпе; в этом нет ничего сложного. Теперь у нас есть обе стороны. Мы навсегда преодолели этот ещё один камень преткновения.

Поэтому если мы можем делать одиторов, способных проводить такие процессы, которые содержатся в программе, и если у нас есть хорошие процессы, что ж, тогда всё дело в шляпе; в этом нет ничего сложного. Теперь у нас есть обе стороны. Мы навсегда преодолели этот ещё один камень преткновения.

Позвольте вам рассказать, как всё это получается. Если бы у вас была такая техника процессинга, с помощью которой можно было бы взломать кейс хомо сапиенса и покончить с ним навсегда, то одитору тоже досталось бы, не правда ли?

Позвольте вам рассказать, как всё это получается. Если бы у вас была такая техника процессинга, с помощью которой можно было бы взломать кейс хомо сапиенса и покончить с ним навсегда, то одитору тоже досталось бы, не правда ли?

Давайте это рассмотрим. Если бы в технике одитинга содержалось достаточное количество динамита, чтобы взорвать и разнести на куски один из этих кейсов, который старательно вынашивался на протяжении семидесяти шести триллионов лет, и если бы это можно было сделать менее чем за пару сотен часов... я говорю: «Менее чем за пару сотен часов», я чертовски щедр... тогда кто же будет это применять? Мы собираемся импортировать несколько роботов с Марса?

Давайте это рассмотрим. Если бы в технике одитинга содержалось достаточное количество динамита, чтобы взорвать и разнести на куски один из этих кейсов, который старательно вынашивался на протяжении семидесяти шести триллионов лет, и если бы это можно было сделать менее чем за пару сотен часов... я говорю: «Менее чем за пару сотен часов», я чертовски щедр... тогда кто же будет это применять? Мы собираемся импортировать несколько роботов с Марса?

Смотрите, если на этом стуле сидит человеческое существо и одитирует другое человеческое существо... бах! Четвёртое июля.

Смотрите, если на этом стуле сидит человеческое существо и одитирует другое человеческое существо... бах! Четвёртое июля.

Позвольте мне рассказать вам об этом более понятно. Атомная бомба, которая не является темой данного конгресса и которая совершенно нам безразлична...

Позвольте мне рассказать вам об этом более понятно. Атомная бомба, которая не является темой данного конгресса и которая совершенно нам безразлична...

Мне понравился заголовок, который появился на днях. Они вели отсчёт для бомбы, которая не взорвалась. Здесь в Вашингтоне в заголовках газет писали: «Пять, четыре, три, два, один, ноль, пфс-с-с-с». В то время как атомная бомба является оружием не более чем некоторые из тех кремнёвых ружей, которые изготавливались двести-триста лет назад... их перевязывали проволокой, эти куски железной трубки, чтобы они не развалились... гораздо опаснее было из них стрелять, чем стоять перед дулом.

Мне понравился заголовок, который появился на днях. Они вели отсчёт для бомбы, которая не взорвалась. Здесь в Вашингтоне в заголовках газет писали: «Пять, четыре, три, два, один, ноль, пфс-с-с-с». В то время как атомная бомба является оружием не более чем некоторые из тех кремнёвых ружей, которые изготавливались двести-триста лет назад... их перевязывали проволокой, эти куски железной трубки, чтобы они не развалились... гораздо опаснее было из них стрелять, чем стоять перед дулом.

Что произойдёт, если кто-то использует эту атомную бомбу? Бах! Бах! И больше никаких «бах». Мы бомбим Россию, Россия бомбит нас. Через двадцать четыре часа бомбардировки со стороны России не станет России, не станет нас. Разве это оружие? Нет. Это является оружием не более, чем старые кремнёвые ружья. И я считаю, что атомную бомбу следует отнести к разряду такого оружия. Это полный провал. Они не знают, что с ней делать. Сейчас они проводят конференции по разоружению в попытках красиво от неё избавиться. Они говорят о ней так, как будто у них что-то есть.

Что произойдёт, если кто-то использует эту атомную бомбу? Бах! Бах! И больше никаких «бах». Мы бомбим Россию, Россия бомбит нас. Через двадцать четыре часа бомбардировки со стороны России не станет России, не станет нас. Разве это оружие? Нет. Это является оружием не более, чем старые кремнёвые ружья. И я считаю, что атомную бомбу следует отнести к разряду такого оружия. Это полный провал. Они не знают, что с ней делать. Сейчас они проводят конференции по разоружению в попытках красиво от неё избавиться. Они говорят о ней так, как будто у них что-то есть.

Любой мог бы взорвать Землю. Так, шутка, любой ОТ мог бы отправиться на какую-нибудь из ближайших планет, взять летающую тарелку, прилететь сюда и вонзить несколько лучей в расплавленное ядро Земли, и это было бы концом Земли, но вы бы не назвали это оружием. Это просто шутка. Но это, на самом деле, не очень-то сработало бы, не так ли?

Любой мог бы взорвать Землю. Так, шутка, любой ОТ мог бы отправиться на какую-нибудь из ближайших планет, взять летающую тарелку, прилететь сюда и вонзить несколько лучей в расплавленное ядро Земли, и это было бы концом Земли, но вы бы не назвали это оружием. Это просто шутка. Но это, на самом деле, не очень-то сработало бы, не так ли?

Нет, судя по тому, что говорят разные государства, оружие — это что-то, посредством чего добиваются повиновения или «лучшего отношения» со стороны других государств. Вот это оружие. Оружие — это что-то, что предназначено для достижения чего-либо, а не для уничтожения всего.

Нет, судя по тому, что говорят разные государства, оружие — это что-то, посредством чего добиваются повиновения или «лучшего отношения» со стороны других государств. Вот это оружие. Оружие — это что-то, что предназначено для достижения чего-либо, а не для уничтожения всего.

Ну что ж, эти новые техники нельзя было совать в руки людям слишком настойчиво и выпускать в слишком большом количестве, потому что они не были бы техниками, если бы их проводили люди, которые потом ими же и были бы уничтожены.

Ну что ж, эти новые техники нельзя было совать в руки людям слишком настойчиво и выпускать в слишком большом количестве, потому что они не были бы техниками, если бы их проводили люди, которые потом ими же и были бы уничтожены.

Все мы знаем такие явления, когда одитор сидит и начинает работать с чем-то у преклира, что настолько сильно его рестимулирует, что одитор не может удержать себя в настоящем времени, вы знаете.

Все мы знаем такие явления, когда одитор сидит и начинает работать с чем-то у преклира, что настолько сильно его рестимулирует, что одитор не может удержать себя в настоящем времени, вы знаете.

Он говорит: «Создайте мокап своей мамы». У него самого была плохая мама или что-то в этом роде. «Снова создайте мокап своей мамы. Снова создайте мокап своей мамы. Снова создайте мокап своей мамы. Снова создайте мокап своей мамы».

Он говорит: «Создайте мокап своей мамы». У него самого была плохая мама или что-то в этом роде. «Снова создайте мокап своей мамы. Снова создайте мокап своей мамы. Снова создайте мокап своей мамы. Снова создайте мокап своей мамы».

К тому времени, когда кто-нибудь сможет в совершенстве проводить некоторые из этих процессов КОО... а их необходимо проводить чуть ли не идеально, чтобы добиться крупного результата... если он сам не прошёл по маршруту обучения, он не сможет никого провести по маршруту КОО. Вот и всё.

К тому времени, когда кто-нибудь сможет в совершенстве проводить некоторые из этих процессов КОО... а их необходимо проводить чуть ли не идеально, чтобы добиться крупного результата... если он сам не прошёл по маршруту обучения, он не сможет никого провести по маршруту КОО. Вот и всё.

Но мы можем отправить его по маршруту обучения. И благодаря этому мы оказываемся в интересном положении: отпадает необходимость в том, чтобы это происходило таким образом: я одитирую одитора по КОО, и это клирует его до такой степени, что он может использовать КОО; так что потом он может одитировать по КОО кого-нибудь ещё, что в достаточной степени отклирует и этого человека. Понятно? Знаете, если бы мы даже и могли, теоретически, развиваться по такой геометрической прогрессии, то кто будет одитировать меня? Знаете, я в ужасном состоянии. Вы видели, как я годами ходил пошатываясь. Едва в состоянии держаться на ногах. Едва могу ещё хоть сколько-нибудь это выдерживать. Старею. Вынужден пользоваться мотоциклом, чтобы передвигаться. Начинаю читать книги вместо того, чтобы просто поглощать их содержимое. Расклеиваюсь. Так что это было, на самом деле, не очень-то осуществимо, гораздо легче было придумать ТУ.

Но мы можем отправить его по маршруту обучения. И благодаря этому мы оказываемся в интересном положении: отпадает необходимость в том, чтобы это происходило таким образом: я одитирую одитора по КОО, и это клирует его до такой степени, что он может использовать КОО; так что потом он может одитировать по КОО кого-нибудь ещё, что в достаточной степени отклирует и этого человека. Понятно? Знаете, если бы мы даже и могли, теоретически, развиваться по такой геометрической прогрессии, то кто будет одитировать меня? Знаете, я в ужасном состоянии. Вы видели, как я годами ходил пошатываясь. Едва в состоянии держаться на ногах. Едва могу ещё хоть сколько-нибудь это выдерживать. Старею. Вынужден пользоваться мотоциклом, чтобы передвигаться. Начинаю читать книги вместо того, чтобы просто поглощать их содержимое. Расклеиваюсь. Так что это было, на самом деле, не очень-то осуществимо, гораздо легче было придумать ТУ.

Забавно здесь то, что любой человек может провести кого-либо через эти ТУ. И кто-либо, кого провели через ТУ, может затем использовать процессы КОО. Что и требовалось доказать — в этом нет ничего сложного.

Забавно здесь то, что любой человек может провести кого-либо через эти ТУ. И кто-либо, кого провели через ТУ, может затем использовать процессы КОО. Что и требовалось доказать — в этом нет ничего сложного.

Если вы не можете провести самый мощный процесс, который только существует, самый трудный процесс, который только существует, находясь полностью в настоящем времени, то бессмысленно даже начинать его. Потому что вы заблудитесь где-нибудь на прошлом траке... останетесь где-то там, в далёком прошлом. И тот феномен, с которым некоторые из нас сталкивались в далёком 1950-м году, когда сознание одитора постепенно затуманивалось (мы проходили инграмму, которую нужно было пройти ему... поэтому он и сказал нам её проходить), и постепенно он — дх! дх! Его голос слабеет и слабеет. Мы поднимаемся с кушетки для одитинга, кладём одитора на эту кушетку и говорим: «Сейчас мы начнём сессию». Действительно, здесь присутствуют люди, которые это делали.

Если вы не можете провести самый мощный процесс, который только существует, самый трудный процесс, который только существует, находясь полностью в настоящем времени, то бессмысленно даже начинать его. Потому что вы заблудитесь где-нибудь на прошлом траке... останетесь где-то там, в далёком прошлом. И тот феномен, с которым некоторые из нас сталкивались в далёком 1950-м году, когда сознание одитора постепенно затуманивалось (мы проходили инграмму, которую нужно было пройти ему... поэтому он и сказал нам её проходить), и постепенно он — дх! дх! Его голос слабеет и слабеет. Мы поднимаемся с кушетки для одитинга, кладём одитора на эту кушетку и говорим: «Сейчас мы начнём сессию». Действительно, здесь присутствуют люди, которые это делали.

Ну что ж, это не тот способ, которым можно отклировать Землю. Это не тот способ, которым можно это сделать. На самом деле мы спотыкались из-за того, что, получив очень, очень хорошие процессы, мы часто от них отказывались как от слишком опасных. Они были слишком рестимулирующими, чтобы с ними работать, и, инстинктивно, мы от них отворачивались и старались держаться от них подальше. Таким образом на траке времени было изобретено огромное количество хороших процессов, которые использовались не очень часто.

Ну что ж, это не тот способ, которым можно отклировать Землю. Это не тот способ, которым можно это сделать. На самом деле мы спотыкались из-за того, что, получив очень, очень хорошие процессы, мы часто от них отказывались как от слишком опасных. Они были слишком рестимулирующими, чтобы с ними работать, и, инстинктивно, мы от них отворачивались и старались держаться от них подальше. Таким образом на траке времени было изобретено огромное количество хороших процессов, которые использовались не очень часто.

Я открою вам тайну. В действительности, не существует такой техники КОО, о которой так или иначе не было бы известно уже три или четыре года. Все они относятся к старым процессам. Это самые лучшие процессы, которые существовали все эти годы. Но если эти процессы проводить со знанием дела, они становятся очень мощными, и этим объясняется то, что никто никогда не брал на себя смелость проводить их с полным знанием дела — он уничтожил бы этим самого себя.

Я открою вам тайну. В действительности, не существует такой техники КОО, о которой так или иначе не было бы известно уже три или четыре года. Все они относятся к старым процессам. Это самые лучшие процессы, которые существовали все эти годы. Но если эти процессы проводить со знанием дела, они становятся очень мощными, и этим объясняется то, что никто никогда не брал на себя смелость проводить их с полным знанием дела — он уничтожил бы этим самого себя.

Хорошо. Это слишком технический разговор. Я же здесь просто обсуждаю с вами различные вещи. Я просто говорю вам о том, что кое-что произошло в период между предыдущим конгрессом и этим, что совершенно новый подход к проблеме того, как сделать человечество цивилизованным... если это является проблемой... появился совершенно новый подход к этой проблеме.

Хорошо. Это слишком технический разговор. Я же здесь просто обсуждаю с вами различные вещи. Я просто говорю вам о том, что кое-что произошло в период между предыдущим конгрессом и этим, что совершенно новый подход к проблеме того, как сделать человечество цивилизованным... если это является проблемой... появился совершенно новый подход к этой проблеме.

Возможно, у вас могли бы быть всякие организации, которые просто обучали бы людей одитингу, и потом они вообще не одитировали бы, понимаете? Вы могли бы взять большую группу людей и провести им это; у вас есть групповой процессинг, у вас есть это новое оружие — тренировочные упражнения, и мы по-новому скоординировали их с процессингом и так далее; и если бы мы использовали стрелы, а эти вещи являются стрелами, то это был бы чуть ли не самый полный колчан, который вы когда-либо видели. Вы едва смогли бы его носить с собой — настолько в нём много стрел. Всевозможных стрел.

Возможно, у вас могли бы быть всякие организации, которые просто обучали бы людей одитингу, и потом они вообще не одитировали бы, понимаете? Вы могли бы взять большую группу людей и провести им это; у вас есть групповой процессинг, у вас есть это новое оружие — тренировочные упражнения, и мы по-новому скоординировали их с процессингом и так далее; и если бы мы использовали стрелы, а эти вещи являются стрелами, то это был бы чуть ли не самый полный колчан, который вы когда-либо видели. Вы едва смогли бы его носить с собой — настолько в нём много стрел. Всевозможных стрел.

Другими словами, долгое, долгое время сталкиваясь с многочисленными превратностями судьбы, переживая хорошие дни и плохие, упорно работая, а иногда не имея никакой работы, мы накопили технологию, полностью своими силами, технологию, которая никому не принадлежит, кроме нас, возможно. Принадлежит тому, кто знает. Мы выяснили, как её предоставлять. И нет никого, кто бы сказал: «Что ж, теперь мы будем использовать это только для получения прибыли», или: «Мы больше не будем проводить исследования в этом направлении, потому что это может обесценить нас в глазах публики».

Другими словами, долгое, долгое время сталкиваясь с многочисленными превратностями судьбы, переживая хорошие дни и плохие, упорно работая, а иногда не имея никакой работы, мы накопили технологию, полностью своими силами, технологию, которая никому не принадлежит, кроме нас, возможно. Принадлежит тому, кто знает. Мы выяснили, как её предоставлять. И нет никого, кто бы сказал: «Что ж, теперь мы будем использовать это только для получения прибыли», или: «Мы больше не будем проводить исследования в этом направлении, потому что это может обесценить нас в глазах публики».

Кстати, я ни разу не встречал публику. Я знаком только с людьми.

Кстати, я ни разу не встречал публику. Я знаком только с людьми.

И вот... в этом 1957-м году мы пришли к очень счастливому состоянию существования, состоянию, когда мы никому ничего не должны, когда наша информация не засекречена, когда мы занимаем такое положение, что нашу информацию нельзя засекретить, потому что самой глупой вещью на свете было бы засекретить всё, что сегодня известно в Саентологии, так как об этом известно почти в каждой стране на Земле.

И вот... в этом 1957-м году мы пришли к очень счастливому состоянию существования, состоянию, когда мы никому ничего не должны, когда наша информация не засекречена, когда мы занимаем такое положение, что нашу информацию нельзя засекретить, потому что самой глупой вещью на свете было бы засекретить всё, что сегодня известно в Саентологии, так как об этом известно почти в каждой стране на Земле.

Люди спрашивают меня: «Зачем вы всё возитесь с этим дублинским офисом? Его банковский счёт составляет всего 59 фунтов! Он только требует больше административных действий от всех нас».

Люди спрашивают меня: «Зачем вы всё возитесь с этим дублинским офисом? Его банковский счёт составляет всего 59 фунтов! Он только требует больше административных действий от всех нас».

А я отвечаю: «Ну добейтесь, чтобы они не были в числе отстающих». Что ж, вот весь эксперимент. Вы могли бы сказать: то, что мы спокойно продолжаем следовать этим путём и клируем Ирландию, — это микромир. Мы это делаем; и мы добиваемся успеха, мало-помалу. Но Ирландия имеет настолько хорошие коммуникационные линии с любым, кто является врагом Англии, что тот факт, что это известно в Ирландии, лишил бы всякой силы засекречивание этой информации где-либо ещё. Об этом знают в Париже, знают в Берлине, в Египте — во всех уголках Земли. Чрезвычайно странно то, что большая часть информации, которая в данный момент есть в вашей голове, известна везде, где какое-либо правительство попыталось бы запретить эту информацию.

А я отвечаю: «Ну добейтесь, чтобы они не были в числе отстающих». Что ж, вот весь эксперимент. Вы могли бы сказать: то, что мы спокойно продолжаем следовать этим путём и клируем Ирландию, — это микромир. Мы это делаем; и мы добиваемся успеха, мало-помалу. Но Ирландия имеет настолько хорошие коммуникационные линии с любым, кто является врагом Англии, что тот факт, что это известно в Ирландии, лишил бы всякой силы засекречивание этой информации где-либо ещё. Об этом знают в Париже, знают в Берлине, в Египте — во всех уголках Земли. Чрезвычайно странно то, что большая часть информации, которая в данный момент есть в вашей голове, известна везде, где какое-либо правительство попыталось бы запретить эту информацию.

Так что кто-нибудь подходит и говорит: «Знаете, что делает эта штука? Она создаёт пилотов, которые могут убивать! убивать! убивать! А, хе-хе-хе-хе! Секретность! Вы не должны даже шептать о таких вещах. Ш-ш-ш-ш-ш».

Так что кто-нибудь подходит и говорит: «Знаете, что делает эта штука? Она создаёт пилотов, которые могут убивать! убивать! убивать! А, хе-хе-хе-хе! Секретность! Вы не должны даже шептать о таких вещах. Ш-ш-ш-ш-ш».

Мы можем сказать: «Что с тобой, Джо? Это невозможно сделать секретным. О законе, который ты только что сделал секретным, чтобы его нельзя было опубликовать, два года назад знали в самом большом опорном пункте Москвы — Каире. Об этом хорошо известно в Каире. Это было напечатано в Германии и широко распространено в Восточной Германии. От кого ты пытаешься скрыть эту информацию? От марсиан?»

Мы можем сказать: «Что с тобой, Джо? Это невозможно сделать секретным. О законе, который ты только что сделал секретным, чтобы его нельзя было опубликовать, два года назад знали в самом большом опорном пункте Москвы — Каире. Об этом хорошо известно в Каире. Это было напечатано в Германии и широко распространено в Восточной Германии. От кого ты пытаешься скрыть эту информацию? От марсиан?»

На самом деле, то, что Саентология носит международный характер, — это просто мои, иногда чрезмерные, усилия сохранять коммуникационные линии настолько широко открытыми, чтобы мысль о том, чтобы закрыть их, кого угодно загоняла бы в апатию. И они действительно впадают в апатию.

На самом деле, то, что Саентология носит международный характер, — это просто мои, иногда чрезмерные, усилия сохранять коммуникационные линии настолько широко открытыми, чтобы мысль о том, чтобы закрыть их, кого угодно загоняла бы в апатию. И они действительно впадают в апатию.

Как-то раз я сказал какому-то парню... он сказал: «Было бы очень легко прикрыть центральную организацию в Соединённых Штатах, и вы больше не смогли бы выпускать свои материалы».

Как-то раз я сказал какому-то парню... он сказал: «Было бы очень легко прикрыть центральную организацию в Соединённых Штатах, и вы больше не смогли бы выпускать свои материалы».

А я ответил: «Их выпускает не центральная организация в Соединённых Штатах».

А я ответил: «Их выпускает не центральная организация в Соединённых Штатах».

Он сказал: «Правда?»

Он сказал: «Правда?»

Я ответил: «Да! Все бюллетени профессионального одитора распространяются из Лондона в Англии».

Я ответил: «Да! Все бюллетени профессионального одитора распространяются из Лондона в Англии».

— А-а-а??

— А-а-а??

Забавная штука. Забавно стоять здесь и разговаривать с вами о секретности. Вы говорите: «Ну что ж, сейчас Рон действительно приближается к этому».

Забавная штука. Забавно стоять здесь и разговаривать с вами о секретности. Вы говорите: «Ну что ж, сейчас Рон действительно приближается к этому».

Есть только одна вещь, которая не содержится в секрете, только одна вещь, которая на сегодняшний день широко известна, — это ваш личный доход. Это единственное, что правительство не хочет держать в секрете. Если правительства Земли станут достаточно безумными, чтобы предположить, что оружие, которое не является оружием, — это оружие; если они станут настолько безумными, что поверят в то, что их госбезопасность действительно может зависеть от такой штуки, как атомная бомба, то, конечно, самыми большими ассигнованиями после ассигнований на вооружённые силы были бы ассигнования на обеспечение безопасности.

Есть только одна вещь, которая не содержится в секрете, только одна вещь, которая на сегодняшний день широко известна, — это ваш личный доход. Это единственное, что правительство не хочет держать в секрете. Если правительства Земли станут достаточно безумными, чтобы предположить, что оружие, которое не является оружием, — это оружие; если они станут настолько безумными, что поверят в то, что их госбезопасность действительно может зависеть от такой штуки, как атомная бомба, то, конечно, самыми большими ассигнованиями после ассигнований на вооружённые силы были бы ассигнования на обеспечение безопасности.

А потом это поворачивается в обратном направлении. Наконец они обнаруживают, что атомная бомба — это больше не оружие, поэтому они прекращают выделять ассигнования на неё, а выделяют их на содержание органов безопасности. После этого всё, что им нужно делать, чтобы управлять, — это просто находиться в безопасности, во всё большей и большей безопасности. После этого они проверяют дыхание каждого человека, чтобы убедиться, что никакая информация не выходит наружу, когда он выдыхает.

А потом это поворачивается в обратном направлении. Наконец они обнаруживают, что атомная бомба — это больше не оружие, поэтому они прекращают выделять ассигнования на неё, а выделяют их на содержание органов безопасности. После этого всё, что им нужно делать, чтобы управлять, — это просто находиться в безопасности, во всё большей и большей безопасности. После этого они проверяют дыхание каждого человека, чтобы убедиться, что никакая информация не выходит наружу, когда он выдыхает.

Нет, правда, в мире, где наука и научные секреты — это арсенал милитариста, человек должен постоянно быть начеку, чтобы информация, относящаяся к развитой науке, такой, как Саентология, оставалась свободной, оставалась доступной.

Нет, правда, в мире, где наука и научные секреты — это арсенал милитариста, человек должен постоянно быть начеку, чтобы информация, относящаяся к развитой науке, такой, как Саентология, оставалась свободной, оставалась доступной.

Слишком велик для кого-нибудь соблазн заявить: «Эй, мы это точно установили. Дело в шляпе. Безусловно, дело в шляпе. Всё, что нам нужно сделать, — так это взять всю эту технологию, промыть каждому мозги и во всех городах установить башни полиции мыслей, и всё готово, у нас будет правительство».

Слишком велик для кого-нибудь соблазн заявить: «Эй, мы это точно установили. Дело в шляпе. Безусловно, дело в шляпе. Всё, что нам нужно сделать, — так это взять всю эту технологию, промыть каждому мозги и во всех городах установить башни полиции мыслей, и всё готово, у нас будет правительство».

Нет, у них не будет правительства, пока существуют учебники, в которых сказано, насколько быстро вы можете избавиться от последствий того, что называется промыванием мозгов и полицией мыслей. Знаете, это обескураживающая штука — вы промываете кому-то мозги, а потом его друг идёт в ближайший книжный магазин и покупает руководство по тому, как вернуть эти мозги на место. Это показалось бы несколько бессмысленным, не так ли?

Нет, у них не будет правительства, пока существуют учебники, в которых сказано, насколько быстро вы можете избавиться от последствий того, что называется промыванием мозгов и полицией мыслей. Знаете, это обескураживающая штука — вы промываете кому-то мозги, а потом его друг идёт в ближайший книжный магазин и покупает руководство по тому, как вернуть эти мозги на место. Это показалось бы несколько бессмысленным, не так ли?

Итак, в то время как по всему миру усиливаются меры безопасности и строже становится секретность в отношении научных вопросов, чрезвычайно интересно то, что та информация, которая есть у нас и которая была получена за семь лет благодаря вашей помощи, вашей финансовой поддержке и вашему интересу, сегодня является свободной. Это потребовало немало работы.

Итак, в то время как по всему миру усиливаются меры безопасности и строже становится секретность в отношении научных вопросов, чрезвычайно интересно то, что та информация, которая есть у нас и которая была получена за семь лет благодаря вашей помощи, вашей финансовой поддержке и вашему интересу, сегодня является свободной. Это потребовало немало работы.

Вероятно, вы не знаете о том, что, прежде чем документы о регистрации Дианетического исследовательского центра Хаббарда в 1950-м году были приняты, служба военно-морской разведки, которая находится прямо здесь, в Вашингтоне, угрожала призвать меня к действительной военной службе, чтобы использовать то, что я знал о разуме. После этого я обеспечил настолько широкий доступ к этой информации, что она стала выглядеть очень непривлекательной. Никому не нужно то, что не засекречено. Нет ничего настолько ненужного правительству, как вчерашний секрет, который уже известен.

Вероятно, вы не знаете о том, что, прежде чем документы о регистрации Дианетического исследовательского центра Хаббарда в 1950-м году были приняты, служба военно-морской разведки, которая находится прямо здесь, в Вашингтоне, угрожала призвать меня к действительной военной службе, чтобы использовать то, что я знал о разуме. После этого я обеспечил настолько широкий доступ к этой информации, что она стала выглядеть очень непривлекательной. Никому не нужно то, что не засекречено. Нет ничего настолько ненужного правительству, как вчерашний секрет, который уже известен.

Очень забавная история, связанная с этой попыткой завладеть Дианетикой, — с моей точки зрения, очень забавная. Много, много, много месяцев назад я решил, что военно-морские силы и я подошли к переломному моменту, наши пути разошлись, и я обратился к министру ВМС с просьбой дать мне отставку... вопрос о моей отставке оставался нерешённым с конца второй мировой войны... и он дал разрешение, Я потратил огромнейшее количество времени, пытаясь добиться, чтобы моё письмо дошло до правительства и чтобы они на него ответили. Понимаете, на это ушло довольно-таки много времени.

Очень забавная история, связанная с этой попыткой завладеть Дианетикой, — с моей точки зрения, очень забавная. Много, много, много месяцев назад я решил, что военно-морские силы и я подошли к переломному моменту, наши пути разошлись, и я обратился к министру ВМС с просьбой дать мне отставку... вопрос о моей отставке оставался нерешённым с конца второй мировой войны... и он дал разрешение, Я потратил огромнейшее количество времени, пытаясь добиться, чтобы моё письмо дошло до правительства и чтобы они на него ответили. Понимаете, на это ушло довольно-таки много времени.

И оно уже было у меня. Так вот, один парень, служащий офиса военно-морских исследований, пришёл ко мне прямо здесь, в Вашингтоне, и предложил мне работать в качестве гражданского служащего, так чтобы мои знания о разуме можно было использовать для того, чтобы люди легче поддавались внушению.

И оно уже было у меня. Так вот, один парень, служащий офиса военно-морских исследований, пришёл ко мне прямо здесь, в Вашингтоне, и предложил мне работать в качестве гражданского служащего, так чтобы мои знания о разуме можно было использовать для того, чтобы люди легче поддавались внушению.

Я лукаво улыбнулся и сказал: «Нет».

Я лукаво улыбнулся и сказал: «Нет».

И он улыбнулся, подобно какому-то персонажу из «Фауста», и сказал мне: «Ну что ж, всё, что вам нужно сделать, — это сказать нет, и я вновь призову вас к действительной военной службе, потому что вы всё ещё являетесь офицером военно-морских сил Соединённых Штатов». И промурлыкав это, он вышел.

И он улыбнулся, подобно какому-то персонажу из «Фауста», и сказал мне: «Ну что ж, всё, что вам нужно сделать, — это сказать нет, и я вновь призову вас к действительной военной службе, потому что вы всё ещё являетесь офицером военно-морских сил Соединённых Штатов». И промурлыкав это, он вышел.

Поэтому я нырнул в свой портфель и извлёк оттуда разрешение министра. Я ринулся сюда и обнаружил, что в этом районе действительно располагалось командование ВМС... оно называется «Командование ВМС Потомак Ривер». Я не знаю, чем они командуют. Когда-то, я думаю, они пытались командовать линкором «Миссури». Но там был этот офис, и там был адмирал, который отвечал за него и всё остальное, и я обнаружил, что мои документы находились в двух местах. Люди в Вашингтоне думали, что я из Вашингтона, а люди из Нью-Йорка думали, что я из Нью-Йорка; у меня было два комплекта документов. Этот адмирал, который приходил ко мне, был в полной уверенности, что я из Нью-Йорка. Поэтому я приехал сюда на эту вашингтонскую военную верфь и Командование ВМС Потомак Ривер и получил согласие на свою отставку. В четверг адмирал вернулся ко мне и сказал: «Ну?» А я ответил: «Ну?» Это была рекордно быстрая отставка. Он уже ничего не мог с этим поделать. И я вернулся в Элизабет, Нью-Джерси, и там был образован Дианетический исследовательский центр Хаббарда, первый исследовательский центр, и мы с радостью продолжили свой путь, просто распространяя всё это повсюду!

Поэтому я нырнул в свой портфель и извлёк оттуда разрешение министра. Я ринулся сюда и обнаружил, что в этом районе действительно располагалось командование ВМС... оно называется «Командование ВМС Потомак Ривер». Я не знаю, чем они командуют. Когда-то, я думаю, они пытались командовать линкором «Миссури». Но там был этот офис, и там был адмирал, который отвечал за него и всё остальное, и я обнаружил, что мои документы находились в двух местах. Люди в Вашингтоне думали, что я из Вашингтона, а люди из Нью-Йорка думали, что я из Нью-Йорка; у меня было два комплекта документов. Этот адмирал, который приходил ко мне, был в полной уверенности, что я из Нью-Йорка. Поэтому я приехал сюда на эту вашингтонскую военную верфь и Командование ВМС Потомак Ривер и получил согласие на свою отставку. В четверг адмирал вернулся ко мне и сказал: «Ну?» А я ответил: «Ну?» Это была рекордно быстрая отставка. Он уже ничего не мог с этим поделать. И я вернулся в Элизабет, Нью-Джерси, и там был образован Дианетический исследовательский центр Хаббарда, первый исследовательский центр, и мы с радостью продолжили свой путь, просто распространяя всё это повсюду!

В отделе по работе с личным составом ВМС до сих пор есть некое стандартное письмо. Если вы хотите узнать, что в нём говорится, напишите им и спросите: «Почему вы не используете Дианетику и Саентологию? Что вы знаете об этих предметах?»

В отделе по работе с личным составом ВМС до сих пор есть некое стандартное письмо. Если вы хотите узнать, что в нём говорится, напишите им и спросите: «Почему вы не используете Дианетику и Саентологию? Что вы знаете об этих предметах?»

Они пришлют вам стандартное письмо, которое написано в очень вежливой форме и адресовано лично вам. Это всегда одно и то же письмо: «Мы собираем все данные по этим предметам и всё больше и больше узнаём о них. Мы не знаем, применимо ли это сейчас к нашей работе или нет. С искренним уважением, такой-то, такой-то, начальник отдела по работе с личным составом ВМС». Но это есть у них в досье! А мы тем временем идём дальше и используем это.

Они пришлют вам стандартное письмо, которое написано в очень вежливой форме и адресовано лично вам. Это всегда одно и то же письмо: «Мы собираем все данные по этим предметам и всё больше и больше узнаём о них. Мы не знаем, применимо ли это сейчас к нашей работе или нет. С искренним уважением, такой-то, такой-то, начальник отдела по работе с личным составом ВМС». Но это есть у них в досье! А мы тем временем идём дальше и используем это.

Другими словами, в течение какого-то периода времени, в течение многих лет; работая вместе; используя свои собственные финансы; улаживая различные ситуации; делая всё своими силами, вопреки тому, что было на траке; несмотря на тот факт, что в наших организациях то здесь, то там мы терпели фиаско; не обращая внимания на энтэту и неурядицы, но продолжая делать свою работу — развивать Дианетику и Саентологию, мы подошли к этому дню — 4 июля 1957-го года, имея очень тщательно разработанный (на мои деньги) предмет, который занимает господствующее положение среди других предметов о человеческом поведении и способностях. И этот предмет и эта информация принадлежат нам, и они свободны, и они не подвергаются никакой и ничьей цензуре! Мы можем использовать их так, как захотим. Мы получили то, за что сражались все эти семь лет! И об этом тоже я хотел вам сказать в этот День независимости, 4 июля 1957-го года. Спасибо.

Другими словами, в течение какого-то периода времени, в течение многих лет; работая вместе; используя свои собственные финансы; улаживая различные ситуации; делая всё своими силами, вопреки тому, что было на траке; несмотря на тот факт, что в наших организациях то здесь, то там мы терпели фиаско; не обращая внимания на энтэту и неурядицы, но продолжая делать свою работу — развивать Дианетику и Саентологию, мы подошли к этому дню — 4 июля 1957-го года, имея очень тщательно разработанный (на мои деньги) предмет, который занимает господствующее положение среди других предметов о человеческом поведении и способностях. И этот предмет и эта информация принадлежат нам, и они свободны, и они не подвергаются никакой и ничьей цензуре! Мы можем использовать их так, как захотим. Мы получили то, за что сражались все эти семь лет! И об этом тоже я хотел вам сказать в этот День независимости, 4 июля 1957-го года. Спасибо.

Я очень рад, что вы здесь, и в ближайший час мы начнём наш конгресс.

Я очень рад, что вы здесь, и в ближайший час мы начнём наш конгресс.

До свидания.

До свидания.