Миссия Земля, План Вторжения (Книга 1, Часть 11)

Ну и ну, — сказал Хеллер, когда мы прилетели на место. — Пригороды Холмов Роскоши. Да, по сравнению с операционными Замка Мрака это явное улучшение.

Ске на низкой высоте начал выходить на посадочную площадку подле особняка вдовы Тейл.

— Вот видите. Я же прекрасно знал, что вам здесь понравится, когда, уговаривал вас согласиться. И вы очень разумно поступили, полетев со мной. Здесь так мило и удобно. Да и обслуживание по высшему классу. — И я указал ему на вывеску на воротах:

МЕМОРИАЛЬНЫЙ ГОСПИТАЛЬ

ПОСВЯЩЕН НЕЗАБВЕННОЙ ПАМЯТИ

МОЕГО ДОРОГОГО СУПРУГА

«Плохо только, — подумал я, — что мы тут и тебя не сможем похоронить с такими же почестями».

— Здешний доктор, крупнейший специалист в своей области, отлично позаботится о вас. — Ах ты, (...), способный разложить любой коллектив! Я улыбнулся самым очаровательным образом. Мы уже сели. — Ну вот мы и прибыли, а теперь выходите, пожалуйста.

Прахд стоял у входа в миниатюрную больничку. На нем была асептическая маска хирурга. В руке у него поблескивал какой-то предмет, и, только подойдя поближе, я разглядел, что это были хирургические щипцы. Хеллер легко спрыгнул на газон, глубоко вдохнул благоухающий, напоенный ароматом цветов воздух, потянулся и зашагал по газону, мимо плавательного бассейна прямо к доктору. Я с трудом сдерживал радостную ухмылку. Он явно клюет на приманку, и теперь уж я не упущу его!

В глубине сада под цветущим деревом стояла, скрытая глубокой тенью и поэтому сначала не замеченная мною, вдова Тейл. Издали ее можно было принять за статую. Она стояла, полуоткрыв рот и широко открыв глаза. Одна рука ее была прижата к груди, словно женщине тяжело было дышать. Я с огорчением констатировал, что ее влечение ко мне постепенно переходит в настоящую манию. Имея даже какое-то научное название — «обожание» или «болезненная тяга», состояние это означает всего лишь непреодолимую тягу особы женского пола к сильному, привлекательному мужчине. В тот момент я даже пожалел о том, что произвожу такое впечатление на женщин. Сейчас у меня иные планы. Я прибавил шагу, догоняя Хеллера.

— Доктор Бителсфендер, — сказал я, — разрешите представить, вам... вашего пациента. —Я чуть было не сказал «мясную тушу».

Предварительно я проинструктировал доктора. Но сейчас он все равно нервничал. Впрочем, на то имелись свои причины. Он ведь считал, что его будущее зависит от того, выдержит ли он экзамен.

Доктор резко поклонился, машинально сжимая и разжимая хирургические щипцы, что выглядело довольнотаки зловеще. К счастью, он поторопился провести нас внутрь. Хеллер обошел палату, внимательно разглядывая каждую вещь.

Ну и ну, да здесь все оборудование новое и самых последнш моделей.

Ну вот, если вы теперь разденетесь и согласитесь лечь на этот стол, — сказал молодой доктор Прахд, — мы сможем сразу же при ступить к делу.

Надеюсь, это не займет много времени, — сказал Хеллер, — меня ведь на буксире осталась масса незавершенных дел. Дело том, что мы скоро вылетаем и поэтому...

Нет, его полное невежество в вопросах соблюдения секретности и незнание самых элементарных основ шпионской деятельности порой просто ставили меня в тупик. Да он, чего доброго, вот так, на одном дыхании не только расскажет Бителсфендеру всю свою биографию, но и умудрится назвать свое настоящее имя!

Я тут же поторопился прервать его:

— В таком случае, чем быстрее вы выполните указания доктора, тем скорее мы и покончим с этим делом.

Хеллер без лишних слов снял ботинки и разделся, после чего без колебаний улегся на операционный стол..

— Хм, — удовлетворенно хмыкнул молодой доктор Прахд. — Вы и в самом деле великолепно сложены да и оснащены тоже.

Это заявление несколько озадачило меня. Я бросил испытующий взгляд на доктора, пытаясь определить, нет ли тут какогото секретного намека. Однако ничего подобного не подметил. Это была чисто профессиональная констатация абсолютно непреложного факта. К великому моему огорчению, сказанное им о Хеллере полностью соответствовало истине. Это был человек с великолепно развитой мускулатурой, безукоризненных пропорций, да и оснащен он был действительно отлично. Я решил, что таким образом Прахд вызывает у пациента доброе и доверительное отношение к врачу. Только потом я понял, что сей комплимент как бы немного обидел меня. И правда, неприятно сознавать, что другие люди тоже хорошо сложены и не хуже, чем ты, оснащены. Ну не все, конечно.

— Доктор, — сказал я, — мне хотелось бы обратить ваше внимание на некоторые смертельно опасные особые приметы. Они весьма заметны, а это катастрофа при нашей работе.

Прахд все смотрел и смотрел на пациента. Он явно ничего не разглядеть. И этот (...) болван, похоже, был готов высказать свои соображения вслух. Тогда я весьма решительно указал на маленький белый шрамик, оставленный кинжалом Ломбара.

— Вот это, — сказал я тоном, не допускающим возражений, — должно быть устранено.

Молодой доктор Прахд присматривался довольно долго. Наконец он разглядел шрам. Однако то, что он сказал, привело меня в полное изумление.

Заживляемость тканей у него просто великолепная. Да тут понадобилось бы увеличительное...

А это, — поспешно перебил я его (о боги, до чего же глуп этот доктор, а ведь я столько времени на него угробил), — это осталось после глубокой рваной раны. Это след страшного, рассчитанного на пролом черепа удара, нанесенного посредством первобытной стрелы с каменным наконечником!

Прахд стоял и бессмысленно хлопал глазами.

— Каменные наконечники для стрел?

И тут они не придумали ничего лучшего, как закатиться смехом в такой критический момент. А Хеллер тут же пустился в воспоминания, как это произошло. Дело в том, пояснял он сквозь смех, что они вовсе и не собирались сражаться с этим примитивным племенем. Просто Хеллер из чистого любопытства решил посмотреть, каким образом они устанавливают свой частокол. Со стороны казалось, что забор фута на два зависал в воздухе, и непонятно было, на чем он держится. Правда, приблизившись, Хеллер на всякий случай вытащил бластган, а тут какой-то совсем маленький мальчишка выпустил в него стрелу с каменным наконечником.

Клянусь жизнью, я никак не мог понять, что смешного они нашли во всем этом. Более того, мне показалось даже, что он рассказывает свою историю каждый раз поразному, в зависимости от аудитории. Да и вообще вся эта история была полной бессмыслицей. Если у него в руке был бластган, он легко мог убить мальчишку еще до того, как тот пустит в него стрелу. Совершенно очевидно, что Хеллер рассказывал очередную астронавтскую байку.

Но прежде чем мне удалось взять под контроль так глупо складывающуюся ситуацию, доктор Прахд уже придвинул к столу машину с небольшим экраном и принялся подкладывать чтото под голову Хеллера. Потом Прахд стал всматриваться в экран. Я тоже по смотрел на экран, но ничего не разглядел, кроме черепных костей.

И тут доктор заявил:

Да провалиться мне на этом месте! Подумать только! Да кто же это вас лечил и лечил ли вообще?

Да там и лечить, собственно, было нечего, — ответил Хеллер. — Мы больше смеялись по этому поводу. Доктор просто залепил мне ранку пластырем.

Да? — удивился молодой доктор Прахд. — Его следовало бы немедленно направить на комиссию для оценки его квалификации! — На сей раз он был очень серьезен.

Хеллер тоже прекратил смеяться.

Молодой доктор Прахд положил палец на бровь прямо над за жившей ранкой.

Больно? — спросил он.

Ох! — не удержался Хеллер.

Так я и думал! — И доктор пометил крестиком красного цвета эту точку. Потом вытащил машину изпод головы Хеллера и, отступив немного назад, сокрушенно покачал головой. — Если бы тот доктор всерьез подошел к лечению, он наверняка увидел бы то же самое, что обнаружил сейчас я.

Я следил за доктором, затаив дыхание. Честно говоря, на экране я не увидел ровным счетом ничего необычного. Но доктор Прахд выглядел достаточно мрачно.

— Дорогой друг, мне очень неприятно говорить вам это. И прошу вас, не волнуйтесь, вы сейчас попали в надежные руки. Но по прошествии максимум двух лет, если бы только при очередного осмотре не вскрылось то, что я сейчас у вас обнаружил и от чего намерен вас избавить, у вас развился бы синдром ползучего проникновения, который перешел бы в прободение соединительных швов лобных долей черепа с последующим острым абсцессом.

Да что же этот болван разглядел там? И что он намерен делать?

— Послушайте, — сказал Хеллер, — я не очень-то разбираюсь в теории медицины, так что вы объясните мне, пожалуйста, на простом волтарианском языке, в чем тут дело.

Прахд успокаивающим жестом взял Хеллера за руку.

— Должен сказать вам — не вздумайте вскочить со стола кинуться прочь, — что кончик каменного наконечника остался в ране!

Наконецто до меня дошло! Ух ты, а молодой доктор Прахд — малый не промах. Не мудрено, что обросшие жирком и обленившиеся практикующие врачи опасались конкуренции с его сторонь. Да он просто самый настоящий и высокого полета жулик! И работае в лучших традициях Аппарата!

— Погодите, — сказал Хеллер. — Прежде всего, у нас нет времени, чтобы вы тут могли возиться со мной! Мы и так уже срывае срочный отлет, на меня возложена весьма серьезная миссия!

Вы не можете быть допущены к выполнению этой миссии по причине физической непригодности, — сказал молодой доктор Прахд. — Офицер Грис, будьте любезны поставить в известности вышестоящее начальство, что указанный подданный империи и может быть допущен к выполнению столь ответственного задания вследствие неполного физического соответствия.

Почему? — потребовал объяснений Хеллер, пытаясь усесться на хирургическом столе.

Если инородное тело, а это совершенно неизбежно, пробьет себе путь к мозгу после того, как я дал заключение о вашей пригодности, а миссия ваша в результате вашей болезни потерпит полный провал, квалификационная комиссия, которой, несомненно! будет поручено разбирательство дела, не только сможет, но и должна будет лишить меня докторского диплома. Так что не уговаривайте меня, я никак не могу дать положительного заключения. Вам нельзя отправляться в этот полет.

Хвала богам, Крэк неплохо провела разъяснительную работу. Чувствовалось, что Хеллера начинает охватывать злость.

— Да вы не поняли! Я не могу не справиться, я должен справиться с возложенной на меня миссией!

Но Прахд молча складывал инструменты.

— А сколько уйдет времени на удаление осколка? — спросил Хеллер.

Прахд пожал плечами:

Осколок маленький, хотя и находится в жизненно важном месте. Работа предстоит точная, но несложная. Потребуется часа два, да плюс к тому еще четыре-пять часов, пока вы оправитесь от наркоза.

О нет, только не это! — воскликнул Хеллер. — Я обещал... ну, я дал слово одному человеку, что не позволю... в присутствии некоторых людей... усыплять себя, подвергать действию наркоза...

Джет, — тут же вмешался я. — Неужто вы не доверяете своим друзьям?

На этот случай у меня все было продумано заранее. Я прекрасно понимал, что Крэк придет в бешенство, если узнает, что Хеллер побывал без нее под полным наркозом. Она очень опасалась, что в таком состоянии его кто-то может попросту зарезать или загипнотизировать. Этот вопрос был у меня уже проработан. Я взял со стола коробочку, которая лежала себе спокойно на том самом месте, куда я ее положил заранее, и подал Хеллеру.

— Это, как видите, записывающее устройство, предназначенное для обеспечения безопасности именно в таких случаях. Оно защелкивается на секретный замок. Вот, смотрите. Я вручаю его вам. Вы выбираете любую, известную только вам комбинацию цифр и букв, которая и будет служить шифром для замка. Затем вы за щелкиваете устройство на собственном запястье. Никто, кроме вас, не в состоянии вскрыть его или заменить в нем что-либо. Запись начинается немедленно и будет вестись вплоть до того момента, когда вы придете в себя. Будет вестись и запись изображения того, что тут происходит, и звукозапись. Можете проверить.

Именно так он и поступил. Прибор и в самом деле не содержал никакого подвоха. Металлический корпус его становился совершенно непроницаемым, как только защелкивался замок. И лишь тот, кто защелкивал замок, мог вскрыть его и извлечь ленту.

Хеллер вздохнул и усталым голосом осведомился, на запястье какой руки надеть прибор. Я выиграл! Я победил! Но на всякий случай продолжал сохранять на лице мрачное и обиженное выражение.

— На запястье левой, поскольку доктору придется заняться вашей правой стороной. Положите руку вот на этот маленький столик на колесах, и прибор сделает точную запись всего происходящего. А потом, на досуге, вы сможете просмотреть и прослушать пленку.

Я отлично знал, что просматривать и прослушивать ее будет Графиня Крэк!

Он мысленно составил комбинацию цифр, запечатлел ее в памяти, защелкнул прибор на запястье и положил руку на столик. Потом он умостился на столе поудобней, чтобы прибор мог фиксировать происходящее. Прибор уже работал. Поэтому я ясным и четким голосом обратился к доктору Прахду.

— Знаете, меня что-то подташнивает. Не найдется ли у вас чего нибудь от этого?

Он подал мне какую-то таблетку.

Хеллер со скучающим видом ожидал операции. Доктор тем временем принялся доставать ланцеты, пинцеты, зажимы и раскладывать их по местам. При этом он продолжал увещевать Хеллера, хотя никакой надобности в том уже не было:

— Именно мелкие вещи обычно причиняют более всего беспокойства в нашей жизни. Ведь никому и в голову не придет, что такой крохотный осколочек камня может принести такой огромный вред... и так далее, и тому подобное.

Наконец Прахд вкатил в операционную передвижной аппарат наркоза и поставил его подле операционного стола.

Не могли бы вы подержать это? — сказал он.

Ох, право, я не смогу, — ответил я. — Не знаю почему, но последнее время вид крови вызывает у меня слабость и тошноту.

Прахд пожал плечами и ничего не ответил. Затем он наложи маску на лицо Хеллера, подал кислород и наркоз. Стрелка прибора подключенного к затылочной части Хеллера, подергалась и осташвилась на отметке «Сознание отключено». Молодой доктор взялся за скальпель.

— О боги, у меня желудок выворачивается наизнанку! — внезапно выкрикнул я и опрометью выбежал из операционной, издавая по дороге звуки, характерные для приступов рвоты.

В холле я остановился, продолжая стонать, а сам наклонился полу и потянул за тоненькую проволочку, которую закрепил здесь еще вчера. Проволочка сдвинула с места столик на колесах. Рука Хеллера с записывающим устройством соскользнула и оказаласы ниже уровня операционного стола. Теперь записывающее устройства будет фиксировать звуки полностью, а изображение — в весьма! узком диапазоне. Сделав свою работу, я выбрался на улицу.

Вот он и попался! Конечно, это далеко уступало в действенности лоботомии, горячими сторонниками которой выступают психиатры на Земле. Они загоняют самый настоящий тесак под череп и превращают переднюю часть мозга в подобие фарша для котлет, и если пациент не умирает на столе, то потом ведет чисто растительную жизнь и в любом случае умирает в ходе ближайших двух — пяти лет. Следует признать, что это — самое радикальное на сегодняшний день средство борьбы с психическими заболеваниями. И только мысль о графине Крэк удержала меня от такой меры. Она-то уж наверняка заметила бы, что проделали с Хеллером.

Следует признать, что одним из главных испытаний нашей жизни является невозможность получить все, чего тебе хочется. Вот сейчас я должен был удовлетвориться минимумом желаемого. И все-таки, установив подслушивающие и, так сказать, подглядывающие устройства, вживив их в организм Хеллера, я буду в курсе всего, что предпринимает Хеллер, получу возможность блокировать его действия. Теперь ему просто некуда от меня деться. Наконец-то он окажется полностью в моей власти. Припоминая ужасные страдания, которые я перенес по его милости, я погрузился в состояние благостной эйфории. Справедливость в конце концов должна восторжествовать. И случится это в ближайшем будущем.

Кто-то настойчиво дергал меня за рукав. Оказалось, что это вдова Тейл. Ее присутствие сразу вернуло меня в мир реальности. Она жестом указала мне на маленькую беседку, притаившуюся в сени деревьев в самой глубине сада.

— Там есть что-то, что я обязательно должна показать вам, — прошептала она.

В больничке царила полная тишина. Не слышалось даже шума машины. Прахд предупредил меня, что на операцию потребуется два часа. Так что времени у меня достаточно. Раздумывая над удивительным характером той власти, которую я, без каких-либо усилий со своей стороны, обычно приобретаю над женщинами, я пошел вслед за вдовой Тейл. Честно говоря, у меня не было никаких иллюзий относительно того, что именно она собирается мне показать в беседке.

Это было очень красивое строение, окруженноесо всех сторон цветущими деревьями, источавшими сладостный аромат. Большие мягкие подушки ярко-желтого цвета валялись по всему полу. Легкая тихая музыка доносилась откудато изпод потолка, с которого свисала богато украшенная осветительная, пластина. Это было уютное, уединенное место, закрытое от посторонних любопытных глаз. Оно прекрасно подходило для обмена тайнами и другими вещами.

— КТО это был? — Она и здесь говорила шепотом.

Я поглядел на нее. Она стояла, опершись рукой о колонну. Рот ее был полуоткрыт, глаза затуманены. Дыхание явно давалось ей с трудом. Я заглянул ей в лицо и был, надо сказать, приятно поражен. Бородавки исчезли, оставив лишь крохотные красные пятнышки. Лицо у нее и в самом деле стало очень милым. Я перевел взгляд на груди: ее обычный халат, пожалуй, только подчеркивал, какие они упругие и высокие. От прежней дряблости не осталось и следа.

Я оглядел Пратию с головы до ног и вдруг почувствовал приятное возбуждение. Тогда я шагнул прямо к лежащим на полу подушкам и разлегся на них в весьма соблазнительной позе. Я был возбужден, чего раньше со мной никогда не случалось в ее присутствии. Я полагал, что она, как и прежде, сразу же бросится ко мне и примется срывать с меня одежду. Она же, двигаясь медленно, как сомнамбула, направилась к лежащим на полу подушкам и улеглась примерно в

трех футах от меня. Лежа на спине, она мечтательно воззрилась в потолок, а потом закинула руки за голову.

Глаза ее, и так обычно блестящие, сейчас излучали просто какое-то сияние. Грудь начала вздыматься все чаще и чаще.

— Когда я впервые увидела его, — прошептала она, — то подумала, что это лесной бог. Он источал силу и могущество.

Лампа, подвешенная к потолку, начала раскачиваться, музыка заиграла в более быстром темпе.

— Он вышел из аэромобиля так мягко... так мягко... так мягко. Бутон огромного махрового цветка, росшего у самой двери, казалось, стал увеличиваться прямо на глазах.

— Ох, ох, ох, ох! — восклицала Пратия, и после самого громкого ее выдоха бутон вдруг распустился. Это походило на взрыв.

Я лежал все так же полностью одетый и глядел на нее, опираясь на локоть. Да что, будь оно все проклято, происходит здесь? Она даже и не думала прикасаться ко мне! Ее губы приоткрылись. Глаза закатились.

А потом он потянулся и зашагал. Любопытствующая птичка заглянула в беседку.

Ноги его едва касались земли, — проворковала Пратия. Лампа раскачивалась все сильнее. Музыка звучала оглушительно.

Ступни его ног ласкали... ласкали... ласкали...

Я нахмурился. Что за странное поведение? Я лежал рядом, а она не только не прикасалась ко мне, но и не проявляла своей обычной агрессивности. Все это выглядело очень непривычно. И вместе с тем — столько ласковых слов. Стайка птиц спокойно расселась на соседнем дереве. Дыхание ее постепенно успокаивалось. Музыка снова звучала мягко и лирически. Лампа повисла совершенно неподвижно.

— А потом он прошел мимо плавательного бассейна... — Лампа снова качнулась. Птицы пристально следили за нами. — ...И тень его упала на мое самое любимое место... любимое место... Ох! Ох! Ох Ох!!! — в исступлении восклицала она. Птицы испуганно сорвалис с дерева и улетели прочь.

Я искоса поглядывал на нее, и настроение мое портилось с каждой минутой.

Мы возлежали на подушках на расстоянии всего одного ярда друг от друга. Руки ее все еще были закинуты за голову. Дышала она! попрежнему тяжело, но постепенно успокаивалась.

— А потом он остановился, — снова зашептала она, упорно глядя в потолок, — он остановился и божественным жестом снял...— Птичка снова стала приглядываться к нам. — Снял красную шапочку... красную шапочку... красную шапочку...

Теперь лампа под потолком раскачивалась, уже не на шутку, музыка играла в бешеном темпе.

— ...и сунул ее... и сунул ее... и сунул ее... Ох! Оооох!!! выкрикнула Пратия, и перепуганная птичка взмыла в небо.

Лампа под потолком тоже не выдержала и разлетелась на мелкие осколки.

Красная шапочка? И тут передо мною, лежащим на мягких роскошных подушках, возник ненавистный образ Хеллера в красной шапочке. О боги! Да ведь эта (...) идиотка думала о Хеллере!

Рядом лежал я, такой близкий и доступный, а она несла всю эту чепуху и не думала вовсе не обо мне, не говоря уж о том, чтобы погладить меня или приласкать!

Внутри меня все кипело от гнева!

Я с отвращением отстранил ее. Вернее, сделал такой жест рукой. Пусть знает. Потом я решительно вышел из беседки. Пусть она хорошенько запомнит, что я никому не позволю обращаться со мной столь пренебрежительным образом!

За моей спиной Пратия вновь завела свою волынку:

— А потом он сунул ее в карман. Он постоял какое-то мгновение, а потом он вошел... он вошел... он вошел...

Дожидаться продолжения я не стал, а направился к бассейну и уселся подле него. Должен сказать, что я здорово тогда рассердился. Но прошло некоторое время, и я постепенно успокоился. Доносящееся со стороны операционной позвякивание хирургических инструментов немало способствовало восстановлению моего хорошего настроения. Этому грязному (...) уже начало воздаваться по заслугам! А то, что произошло там, в беседке, можно приплюсовать к прочим моим ущербам, за которые ему предстоит расплатиться сполна.

Я попытался придумать какой-нибудь еще более жестокий способ мести. Но пришел к выводу, что по существу происходящее сейчас в операционной можно считать вполне достаточной мерой. В конце концов, это был понастоящему прекрасный день.

Примерно в полдень доктор Прахд Бителсфендер вышел из здания больнички, вытирая руки о запачканный кровью хирургический халат одноразового пользования. Но он не направился ко мне, а пошел по извилистой, выложенной камнем дорожке и скрылся в зарослях цветущих деревьев.

Ну что ж, подумал я, вполне естественно, что после операции ему захотелось немного поразмяться. Ведь на операцию ушло не два часа, как планировалось. Он простоял у операционного стола ровно три с половиной часа! Длинноногий и сухопарый, он шел по зигзагообразной дорожке, уставившись себе под ноги. А что, если операция закончилась неудачно, что, если он всадил свой электрический ланцет чуть глубже, чем следовало, и убил Хеллера? Весьма заманчивая мысль! По мере того как я продумывал и эту возможность, такой, исход дела казался мне все более и более выигрышным.

Возвращаясь по той же дорожке, молодой доктор неожиданно остановился, нагнулся и поднял что-то с земли. Потом направился к стоявшей поодаль скульптуре, изображавшей нимфу в весьма со блазнительной позе. Там он вынул из кармана маленький молоточек

и принялся постукивать по металлическому пьедесталу. Чего, собственно говоря, он собирался добиться этим? Может, таким ритмическим постукиванием он задумал пробудить к жизни мраморную нимфу? Но у нас здесь и так этих нимф в избытке! Наконец он прекратил свое занятие и побрел в мою сторону. Добыв из другого кармана пинцет и что-то вроде дрели, он прямо на ходу принялся тщательно полировать какойто мелкий предмет. Он шел в мою сторону, мурлыча под нос песенку. Визг, издаваемый дрелью, здорово действовал мне на нервы.

Подойдя ко мне, доктор остановился, продолжая, однако, свои манипуляции. Спрятав дрель, он вытащил из кармана флакончик с кровью. Потом с помощью пинцета опустил что-то в кровь. Что за фокусы он проделывает у меня на глазах? Неужто не понимает, что я просто на иголках сижу, дожидаясь, когда он сообщит мне о результатах операции? Все так же молча он достал из кармана маленькую позолоченную коробочку, очень похожую на те, в которых женщины носят ароматическую пудру. Я сразу сообразил, что коробочка была в числе товаров, прибывших от фирмы Занко. Фирма эта специализировалась на производстве маленьких коробочек, которые, они раздаривали докторам в рекламных целях — для подарков пациенткам. Конечно же, на крышке было выгравировано название фирмы.

Молодой доктор Прахд очень осторожно открыл ее, положил туда то, что держал пинцетом, потом с торжествующим видом протянул коробочку мне. В этот момент он очень напоминал несуразного длинноногого щенка, который только и ждет, когда хозяин погладит его по голове со словами одобрения. В коробочке среди кровавых пятен лежал крохотный кусочек камня.

Осколок каменного наконечника стрелы, — сказал молодой доктор Прахд.

Но этот вы не вынимали из его головы! Я сам видел, как вы подбирали эту штуку вон там.

Внезапно до меня дошло, что именно он сотворил. Да, из этого парня явно может выйти толк. Он был намерен отдать камушек Хеллеру в качестве, так сказать, вещественного доказательства. Но я вовсе не желал, чтобы этот молодой болван начал уж слишком много воображать о себе. Излишние похвалы только портят породу, что чаще всего кончается голодной смертью. А кроме того, он мог бы потом вырваться у меня из-под ногтя. Поэтому, бросив взгляд на коробочку, я только пренебрежительно махнул рукой.

— Все это заняло довольно много времени. — Я выразительно поглядел на часы. — Два часа — никак не три с половиной.

Он моментально пал духом.

— Но, видите ли, вы же не привезли пациента накануне операции. Тогда я мог бы заранее произвести отбор нужных мне клеток. А так пришлось брать образцы клеток прямо с поверхности кожи, с подкожного слоя, не говоря уж о костной ткани. Целых полчаса ушло, пока я поместил их в стерильную среду, потом потребовалось добавить катализатор в нужной пропорции и вырастить достаточное количество материала. И лишь потом я приступил непосредственно к операции. Плюс разные мелочи еще вскрылись. В детстве, например, ему делали очень примитивную прививку, и мне пришлось устранить оставшийся после этого шрам. А еще он, наверное, сунул куда-то палец и ноготь на нем рос немного криво, поэтому потребо валась культура клеток и для ногтя, а значит, снова я вынужден был выращивать их с помощью катализатора...

Похоже, он собирался морочить мне голову подробным описанием всего, что ему пришлось сделать.

— Ладно, ладно, а как насчет вживления передатчиков звука и изображения?

— Ну, оказалось, что у пациента и в самом деле была крохотная трещинка в лобновисочной области. Врачи Флота, как выяснилось, не очень-то внимательны к своим пациентам. Она, конечно, заросла сама собой, без их помощи. Внутри трещины образовалась новая костная ткань, так называемая костная мозоль, которую мне и пришлось вычистить. Должно быть, он является уроженцем Манко, а там у людей кости весьма жесткие и крепкие. Я даже затупил сверло. — Тут он заметил мое нетерпение и поспешил сократить объяснения: — Получилась просто идеальная выемка для этих ве щиц. Ну а потом, естественно, мне пришлось нарастить новую костную ткань, чтобы предотвратить процесс отторжения. Дело в, том, что в ваших приборчиках имеются крохотные антенны, а это довольно кропотливая работа — укладывать их между молекулами соединительной ткани черепных швов.

— А как с болезненным участком, который вы обнаружили у него над бровью? — строго спросил я, опасаясь, что он мог вживить «жучки» в застарелую рану и в случае рецидива может потребоваться операция, в ходе которой и обнаружат наши приборы.

Он с откровенным недоумением уставился на меня. Но потом, как видно, сообразил, о чем речь.

Ах вот вы о чем! Да там никакого болезненного участка и нет. Боль была вызвана тем, что я резко надавил ногтем. — Видя мое явное нетерпение, он торопливо продолжил отчет: — Ваши приборчики надежно установлены, и их никто и никогда не обнаружит. Все шрамы удалены. Полагаю, что я выдержал испытание на «отлично».

У моего дядюшки, — осадил я его, — был один практикант.

А я считал, что профессору Слахбу вы приходитесь внучатым племянником.

Дядя у меня тоже работает в области целлологии, — решительно объявил я. — Так вот, этот молодой практикант должен был находиться в определенном месте вплоть до истечения его контракта. — Я говорил ему все это лишь потому, что прекрасно понимал, в сколь деликатную ситуацию он попал, общаясь с вдовой Тейл. И я не хотел, чтобы в его дурной башке зародились странные идеи или необоснованные надежды. — Но он неожиданно встретил там молодую и очень богатую вдову. И представьте, он тут же наплевал на контракт, нарушил все данные им ранее обещания и просто начал там жить с нею. Он покачал головой:

— Если вы намекаете на Пратию...

Вот он и попался. Если он уже называет вдову Тейл по имени, значит, отношения их зашли весьма далеко!

— Так вот, есть моменты, которые заставляют меня еще и еще раз присмотреться к вам. А кроме того, я ведь пока не знаю, удалась ли операция. Далее — я не имел еще возможности убедиться, умеете ли вы должным образом хранить тайну. Поэтому вы просто не имеете права требовать, чтобы вам немедленно вручили контракт. Вы получите его только после того, как доложите мне о своем прибытии на Зем... ну, словом, на новое место работы. Я буду там к моменту вашего прибытия.

Похоже было, что заикание его вот-вот восстановится. Это хороший признак. Но он только сделал глотательное движение и сел рядом.

— Вот здесь три языковые программы. Они нужны для вашей новой работы. Первая — «турецкая». Вторая — «английская», а третья — «итальянская». Я оставляю вам книги, словари, пленки и проигрыватель — все в этом чемоданчике. Начнете прямо здесь, а потом и все шесть недель полета будете продолжать учить языки самым упорным образом. К моменту посадки на Бли... когда вы прибудете на новое место работы, вы должны уметь читать, писать и разговаривать поанглийски, потурецки и поитальянски. Вот если вы выдержите и это испытание на профпригодность, не нарушив режима секретности, — учтите, за вами неотрывно будут следить невидимые глаза, — то лишь после всего этого я подумаю о подписании с вами контракта. Вы все поняли?

Т... т... турецкий? Это... это... да что угодно! А это хоть цивилизованные языки? В жизни не слыхал о них!

Языки довольно примитивной цивилизации. Это в другой галактике. Поняли?

Д... да... Пппонял.

— Ровно через десять дней, начиная с сегодняшнего дня, ровно в десять часов утра компания Занко пришлет сюда грузовик за оборудованием. Им будет точно известно, куда его следует доставить. У них есть пропуск в это место, куда им следует все это доставить. — Я оговорил с капитаном «Бликсо» дату и время вылета. Да и обо всем прочем у нас с ним имелась договоренность. — Занко, — продолжал я, — доставит сюда специальный ящик для операционного стола и запакует в него этот стол.

— Н... н... но... Но для стола уже имеется ящик! Знаете, длинный такой.

— Вот именно. — Я был полон решимости помешать вдове Тейл под каким-нибудь предлогом удержать его здесь. — Вы просверлите в нем дырки и приделаете запор, чтобы можно было запереть изнутри. Когда приедет машина от Занко, вы покажете, что именно следует забрать здесь, а потом поможете упаковать стол в привезенный ящик. После чего залезете в старый, пустой ящик, запретесь изнутри, и вас доставят на корабль.

Прахд только удивленно пыхтел. Но план был разработан гениально. Таким образом он сумеет освободиться от вдовы Тейл. Никто не увидит его ни в пути, ни на борту. Я люблю проворачивать дела без сучка и без задоринки.

— А м... можно я хоть выложу ящик изнутри чемнибудь мягким? Ч... чт... чтобы не колотиться головой.

Я почувствовал прилив великодушия.

— Разумеется, — благосклонно разрешил я.

Потом я достал заранее заготовленную записку к капитану Больцу и вручил ее доктору. Записка была предельно четкой и лаконичной. «Это он. Грис.» — говорилось в ней.

— Я пполагаю, что в тайных операциях есть много такого, о чем я не имею ни малейшего представления, — честно признался он.

«И в прекрасных вдовушках ничуть не меньше такого, о чем ты не имеешь ни малейшего представления», — пробормотал я себе под нос. Вслух же я сказал нечто иное:

Тут есть еще две вещи.

Еще?

На корабле будет находиться молодой гомосексуалист. Вы не имеете права ни вступать с ним в какую-либо связь, ни даже разговаривать. Он не должен ни видеть вас, ни знакомиться с вами. Одним словом, он не должен знать вас в лицо. Он — вражеский шпион.

А... а второе?

А второе вот что: если вас не доставят на корабль, если вы не прибудете туда описанным мною способом, то капитан приведет сюда вооруженную до зубов команду головорезов. Они силой захватят вас и... — я чуть было не сказал: «и изнасилуют вдову Тейл», но сразу же решил, что она, пожалуй, такому обороту дел только обрадуется, и прикусил язык, — ...и сожгут здесь все дотла, а вашу дорогую Пратию изобьют и пристрелят по подозрению в пособничестве врагу, как самого настоящего вражеского агента. Ясно?

Прахд был просто парализован страхом. Ничего, ему пора привыкать к рабочей атмосфере. Все-таки лучше к ней приспосабливаться, но так, постепенно. В конце концов, от этого типа зависит в какой-то степени один весьма хитроумный план, который должен обогатить меня лично. Если бы не данное обстоятельство, то всякая надобность н нем просто отпала бы и можно было бы уже сейчас пристрелить его на месте. Но, как часто говаривал Ломбар, у денег своя логика. Поэтому я снисходительно и вместе с тем величаво улыбнулся. Ну ни чего, пусть видит, что я могу быть ему и другом. Психологический прием, хорошо отработанный полицейскими. Сначала раздави человека, а потом продемонстрируй дружелюбие.

Но доктор вроде бы уже и не реагировал ни на что. И мне пришлось просидеть так достаточно долго — растянув губы в улыбке и глядя на него сверху вниз, покровительственно, так сказать. Рано или поздно это обязательно должно сработать.

Однако психотерапевтический сеанс был нарушен самым грубым образом. Внезапно включился местный громкоговоритель и по саду разнеслось:

— Эгей, мальчики! — Музыкальный нежный голосок, несомненно, принадлежал вдове Тейл. — Ну что вы там сидите, как бесплотные ангелочки? Заходите-ка побыстрее в дом и перекусите.

Мы поднялись и поспешили в дом. Столовая поражала своей роскошью. Выдержанная в синих с золотом тонах, она была украшена изображениями маленьких золотых нимф, прыгающих и резвящихся по всему потолку. Вдоль стен были расставлены диваны и кушетки. Огромный, чуть ли не во всю комнату стол, казалось, прогибался под тяжестью сосудов, огромных блюд с пирожками и пирожными, сушеным мясом редких сортов и самых диковинных фруктов.

Вдова была одета в нечто совершенно прозрачное, в зачесанных наверх волосах сияли бриллиантовые заколки. Она недоумевающе уставилась на нас:

А где же еще один?

Он не сможет прийти еще часа три или четыре, — грубо ответил я.

Она обвела взглядом расставленные на столе роскошные яства. Потом окинула взглядом себя в зеркале. Лицо ее сразу же приняло грустное-грустное выражение.

— Ну ладно, валяйте ешьте, — сказала она удрученно.

Я без излишних церемоний принялся за еду. Прахд просто молча сидел за столом.

Наконец его прорвало.

— Нельзя здесь все сжигать! — вдруг решительно изрек он.

Какой болван. Позволить себе такие слова в присутствии хозяйки! Но таков уж мой удел — иметь дело либо с дилетантами, либо с полными идиотами. Но вдова Тейл не слышала его. Она сидела на роскошном диване прямо у него за спиной. В глазах у нее застыло мечтательное выражение. Одной рукой она вертела прядку волос на затылке Прахда, второй — сжимала какой-то большой и сочный экзотический фрукт.

Внезапно Прахд уставился на меня, и взгляд его выражал решимость и волю.

— О, вы не должны сомневаться во мне. Я прибуду. Я прибуду! — проговорил он, будто хотел во что бы то ни стало убедить меня в своей лояльности и преданности.

Глаза вдовы Тейл затуманились. Дыхание участилось.

И свою красную шапочку он сунул... он сунул... он сунул... Плод в ее руке лопнул и потек какой-то белой кашицей.

Ооохххх!

Я буквально пронзил ее свирепым взглядом. Ах ты (...)! Она снова думала о Хеллере. Она, пожалуй, и приоделась и выставила такой роскошный обед прежде всего для него!

Ну, пусть он не ждет теперь от меня пощады!

Ближе к вечеру Хеллер окончательно отошел от наркоза. Прахд сделал мне знак, и я велел Ске подать аэромобиль к укромному местечку у входа в госпиталь. У Ске был теперь повод ругаться всю дорогу, потому что садиться пришлось прямо в кусты и он поцарапал на машине краску. Но я решил полностью исключить возможность нового свидания вдовы Тейл с Хеллером. Она могла запомнить его внешность, а это поставило бы под угрозу режим секретности.

Я быстро провел Хеллера по коридору. Мы юркнули в дверь и уселись в аэромобиль, который тут же взлетел. Записывающее устройство все еще красовалось на запястье Хеллера, а поскольку запас пленки был рассчитан на десять часов непрерывной работы, все происходящее продолжало бесстрастно фиксироваться на ней. Поэтому я старался ничего не говорить. Перед самой дверью, ведущей из госпиталя, мне удалось накинуть ему на руку полотенце, чтобы невозможно было определить, где он находился.

Хеллер все еще не совсем пришел в себя. На виске у него виднелась повязка и еще несколько таких же — по всему телу. Прахд объяснил ему, что повязка пропитана быстрозаживляющей жидкостью и не отклеится, даже если он тотчас же вздумает принять душ. Прахд также снабдил его флакончиком какого-то раствора, которым Хеллеру надлежало воспользоваться через 24 часа, когда настанет время снимать бинты. Прахд предупредил, что шрамы сохранят розовую окраску примерно в течение суток, и вручил Хеллеру жидкость-восстановитель кожных тканей, добавив, что препарат запросто устранит даже эти следы. Хеллер взял склянки почти с отсутствующим видом. Казалось, что ему больше всего хочется поскорее снова заснуть.

Мне не терпелось проверить, как будут работать вживленные датчики и вообще вся система. Ведь успех операции на Земле зависел именно от этого. Все остальные части системы были у меня с собой. Я очень надеялся на благополучный результат, но все-таки беспокойство не покидало меня. Мало ли что может произойти.

К счастью, когда мы прибыли в ангар, большинство подрядных бригад уже завершили свою работу и успели разъехаться, поэтому никто не добивался встречи с Хеллером. Я быстренько провел его через входной люк буксира. И он прямиком направился в помещения, расположенные в кормовой части судна.

С огромной скоростью — что, конечно же, вызвало ворчание зануды Ске — я промчался по вечернему небу и скоро уже был в своей меблированной комнате. Прихватив коробку с необходимыми приборами, я поспешил наверх.

На лестничной площадке на четвереньках стояла Мили и яростно терла пол. Я так торопился, что чуть было не свалил ее в таз с водой. С совершенно неспровоцированной яростью она обругала меня самыми последними словами, но я проигнорировал ее хамское поведение. Заперев изнутри дверь, я сбросил несколько пустых баллончиков со стола и принялся монтировать оборудование. Когда я включал приемник, руки у меня дрожали от нетерпения. Я находился! всего в двадцати милях от ангара, а эта штука, если верить заявлениям Спурка, отлично работала на расстоянии до двухсот миль.

Я включил приемник звука и, видеоэкран.

Ничего!

Даже треска помех не слышно!

Я перевел регулятор звука и изображения до предела, так, что по экрану заметались голубые молнии.

Ничего.

Я довел до предела яркость.

Ничего.

(...) Спурк! Должно быть, он наврал мне! Значит, он заслужил смерть!

Я посидел немного, подумал. Тут мне пришло в голову, что, может быть, у системы не хватает мощности. Тогда я не поленился подключить ретранслятор 831 к уже смонтированному комплексу. Считалось, что он должен настолько усилить сигнал, что расстояние между передатчиком и приемником может достигать десяти тысяч миль!

Ничего!

Я принялся крутить ручки регуляторов, включая все, что можно, на полную катушку. Стоп, стоп... Я уловил что-то у динамика с видеоэкраном. Какой-то очень слабый ритмический звук. Я всмотрелся в экран. Повидимому, я перестарался с подачей мощности. Может быть, в этот самый момент какието детали перегорали внутри. Экран мерцал мутным красноватым светом. Совершение машинально я принялся подсчитывать эти ритмические шумы насчитал восемнадцать в минуту. Трудно понять, что это могло быть. Изображение было очень слабым.

И тут меня осенило! Я слышал чье-то дыхание! А слабое красноватое свечение — это свет, проникающий сквозь веки. Хеллер сейчас спал! Если, конечно, это был Хеллер. Ну что ж, уже хоть что-нибудь. Но, боги, если, поставив все рычажки на полную мощность и подключив к системе ретранслятор 831, я с трудом принимаю передачи всего за двадцать миль, то как я смогу пользоваться этой системой, когда окажусь в Турции, а Хеллер — в Америке! Ужас!

Я некоторое время просидел совершенно неподвижно, раздумывая над тем, что же мне теперь предпринять. С такой паршивой связью Хеллер может гонять, свободный как птица, по всем Соединенным Штатам, а я не буду иметь ни малейшего представления, что он делает! Я не смогу воспользоваться информацией, получаемой по этому каналу, чтобы воспрепятствовать его намерениям. Жуткая перспектива! Некоторое время я сидел и предавался самым мрачным размышлениям. Я уже готов был отказаться от этой идеи, как вдруг услышал звук шагов из динамика. Сначала они были очень тихими и их трудно было даже принять за шаги. Но они становились все громче. Потом шаги прекратились. Послышался голос.

— Милый, с тобой все в порядке?

Голос был очень странным, и трудно было определить, кто говорит. Но он мог принадлежать только графине Крэк. Да, я тут же глянул на часы — охрана как раз должна была смениться.

Изображение на экране стало постепенно проясняться. Сначала слабое, замутненное. Да, это и в самом деле была графиня Крэк. Она была одета в форму охранника, хотя уже успела снять каску. Лицо ее заполняло весь экран. Изображение, однако, попрежнему было неважным.

Выглядела графиня явно встревоженной. Кончиками пальцев она касалась бинтов.

Ты что, упал? Случилась какая-то авария?

О, здравствуй, дорогая. Должно быть, я снова заснул. — Качество просто отвратительное, я с трудом узнал даже голос Хеллера. — Нет-нет. Не волнуйся. Ничего особенного. Просто хирург удалил у меня особые приметы.

Что удалил?

Да ничего страшного. Приехал Солтен и отвез меня к врачу, с которым уже имелась предварительная договоренность.

На лице ее отразился самый настоящий ужас.

Они применили к тебе наркоз? Ты в их присутствии терял сознание?

Ну, прошу тебя. Ничего страшного не было. Маленькая доза наркоза не может повредить моему здоровью!

Ох, Джеттеро Хеллер. Много ты понимаешь в том, что может тебе повредить! — Она явно была вне себя. — Стоит мне на минуту отвернуться, как ты тут же выкинешь какую-нибудь глупость! Я же говорила тебе, что во всех делах, в которые замешан Солтен Грис, следует вести себя с чрезвычайной осмотрительностью — я еще могу справиться с ним, ты — нет! — Совершенно неожиданно поведение ее изменилось. Она мягко охватила ладонями его лицо и принялась осматривать бинты. Голос ее звучал теперь нежно и тревожно: — Ох, бедняжка, что же эти скоты сделали с тобой?

Настал черед и мне встревожиться не на шутку. Догадается ли она, что с ним на самом деле сделали? Хеллер попытался все обратить в шутку.

— Поглядика, — сказал он, переворачиваясь на постели. — Доктор дал мне крохотный осколок наконечника стрелы, который извлек у меня. — И мне пришлось еще раз выслушать историю с каменным наконечником, после чего Хеллер раскрыл маленькую золотую коробочку

— Ох, да там же все в крови! — воскликнула она, отшатнувшись. Я только поморщился, услышав ее слова. Кровь для нее ровным счетом ничего не значит, если это не кровь Хеллера.

— Но это же естественно! — сказал Хеллер. — Доктор говорит, что извлек его у меня из лобной части черепа. — Он взял крохотный осколочек, который на моем экране тут же разросся до гигантских размеров. — Хм, — проговорил он с сомнением. — Странно. Я полагал, что наконечник стрелы сделан из обсидиана, а это — простой кремень.

Мысленно я проклял этого (...) Прахда с его любовью к дополнительным деталям. Я просто заскрипел зубами от злости.

Могло быть и включение другого материала, — продолжал недоумевать Хеллер. — Но обсидиан с вкраплениями кремня встречается крайне редко.

Ох, Джет. Знаешь, впредь тебе следует вести себя более осторожно. Ты должен был заставить их проделать эту операцию здесь, и обязательно в моем присутствии. Они могли что-то внушить тебе, когда ты был под наркозом. Постарайся хорошенько сосредоточиться. Припомни, что они говорили. Любой общий наркоз может быть использован для гипнотического внушения.

«Да уж, в части гипноза ты можешь считаться настоящим мас таком», — проворчал я про себя, припомнив ужасы, на которые она столь хладнокровно обрекла меня.

— Ах да! Я ведь совсем забыл, — сказал Хеллер. — Эта штука попрежнему сидит у меня на запястье. Солтен разрешил мне надеть ее перед операцией. А шифр замка известен только мне. — И он принялся набирать шифр, открывающий замок.

Я, конечно, постарался запечатлеть в памяти его любимую комбинацию, которую мог выбрать только идиот, — 3,2, 1. Ого! С помощью этого передатчика можно узнать массу полезных вещей!

— А он все еще продолжает работать, — сказал Хеллер, — Вот, погляди, я сейчас переключу его на воспроизведение записи.

Он включил проигрыватель, и пленка завертелась.

Хеллер пристально следил за графиней. Я тоже напрягся. В данный момент решалась судьба всего проекта. Удалось ли мне обмануть ее? Мой голос, слабый и дрожащий, донесся из приемника: «Знаете, меня что-то подташнивает. Не найдется ли у вас чего нибудь?» Затем я услышал голос Прахда: «Не могли бы вы подержать это?». И снова мой: «Ох, право, я не смогу. Не знаю почему, но в последнее время вид крови вызывает у меня слабость и тошноту».

Графиня Крэк сидела очень прямо и внимательно вслушивалась в четкие слова записи. Снова послышался мой голос: «О боги, у меня желудок выворачивается наизнанку!» И потом последовали звуки, которые обычно издает человек, которого тошнит. Графиня принялась слегка кивать, как это делают учительницы всего мира, одобряя поведение исключительно послушного ученика. Я сразу же почувствовал колоссальное облегчение. Я знал, что одержал победу! Она только что получила подтверждение тому, что сделанное ею под, гипнозом внушение, обрекающее меня на острый приступ тошноты в ситуации, когда Хеллеру причиняют страдание или наносят ущерб, продолжает оставаться в силе. Когда экран их видеосистемы неожиданно побелел, Хеллер не расстроился.

— Рука, соскользнула со столика, — небрежно сказал он. Графиня только пожала плечами.

— Эту часть я прогоню в ускоренном темпе, — сказал Хеллер. Но там, конечно, слышалось только звяканье инструментов да легкий шум аппарата, подающего наркоз. Потом он проверил запись нашей посадки в аэромобиль.

— Я приготовлю что-нибудь перекусить, — сказала графиня.

Неужто я все-таки выиграл? Когда имеешь дело с женщинами, никогда нельзя сказать что-то определенное. И тем не менее она явно не заподозрила моей хитрости. Мне стало ясно, что она просто беспокоится о физическом здоровье Хеллера, и только.

И тем не менее я не был удовлетворен работой устройства. Я ведь не мог по пятам следовать за Хеллером и одновременно осуществлять общее руководство операцией на Земле. В передаче изображения тоже был целый ряд не столь существенных, но все-таки недостатков. Периферийное зрение, когда предметы, попадающие в поле зрения, не фиксируются взглядом, давало довольно размытую картинку. Но с этим я бы примирился. Однако общее состояние аппаратуры вызывало сомнения. И изображение, и звук были весьма несовершенными, и это в конец испортило мне настроение.

Я собрался включить автоматическую запись и прекратить наблюдение. Автоматическая подача пленки была в приемнике предусмотрена. С помощью этого приспособления аппарат мог вести запись без всякого присмотра целыми днями и даже неделями. Нужно было только предварительно заложить достаточное количество кассет с пленкой.

Однако как раз в этот момент в помещении появилась графиня, и я решил, что мне, пожалуй, следует все же продолжить наблюдение. Вдруг удастся получить какие-то дополнительные данные. В конце концов, я ведь так ничего и не знаю об этих их, так сказать, домашних отношениях. В моем присутствии они вряд ли вели себя естественно и искренне. Что же они делают, когда остаются вдвоем? И я решил продолжить наблюдение.

Графиня переоделась, сменив форму охранника на синий тренировочный костюм. В руках у нее было два дымящихся сосуда с трубочками — в космосе все едят и пьют именно таким образом, а они, в конце концов, находились все же на космическом корабле.

— Крикни, пожалуйста, чтобы все превратилось в парную баню, ладно? — сказала графиня. — Я хочу с помощью пара выгнать из тебя эту наркотическую дрянь.

Хеллер тут же послушно крикнул: «Парная баня!» — и они принялись за свой суп.

Прекрасно, поглядим заодно, не нанесет ли вреда качеству приема вода с горячим паром. И действительно, пара там было с избытком! Но ни явно высокая температура воздуха, ни пар, ни вода ничуть не повлияли на качество приема. Тут Спурк меня не подвел, чего не скажешь о дальности приема и качестве звука, — по крайней мере пока я имел все основания считать так.

Стоя под душем, Хеллер заорал во все горло: «Гимнастический зал!»

Тут же откуда-то издалека послышался голос графини:

— Надень обязательно тренировочный костюм! Тут нужно нечто посильнее пара, чтобы вывести из организма эту отраву. — Судя по голосу, она еще не полностью простила ему оплошность.

Вскоре у меня на экране побежала тренировочная дорожка, здорово смахивающая на эскалатор, потом Хеллер сделал несколько раз сальто и все лишь для того, чтобы основательно пропотеть. Потом он опять принял душ и облачился в синий костюм.

Я увидел графиню пересекающей гимнастический зал. Она направлялась к Хеллеру. Тут он внезапно схватил ее и поцеловал. Экран моего приемника замигал. Ого, вот каким странным образом он реагирует на эмоции!

Оторвавшись от нее, Хеллер спросил, прощен ли он.

— Ох, Джет, да я прощу тебе все что угодно!

Они снова поцеловались. А потом Джет чуть отстранил от себя графиню и произнес с наигранной строгостью:

Ты еще не рассказала мне, что делала сегодня! Может быть, ты выкинула что-нибудь похуже, чем я!

Я отрабатывала строевую подготовку для парада, — ответила она со смехом.

«Парад? У нее парад? — подумал я. — Какой еще парад? Вот это новость!»

Она ловко отпрыгнула назад и — раздва — застыла по стойке «смирно». Забавно пародируя военную выправку, она отдала честь, скрестив руки на груди и притопнув ногой. Хеллер покатывался от хохота.

Мне следует держаться начеку, а то Снелц завербует тебя на постоянную службу и определит в морской десант флота. Разве это достойная карьера для такой хорошенькой леди?

А почему бы и нет? Он говорит, что я отлично справляюсь. Ты бы только посмотрел, как я проделываю упражнения с бластганом.

Он расхохотался так, что на экране снова зарябило.

— Нет, — сказала графиня, — у меня в самом деле неплохо, получается! Я не вижу никаких оснований считать, что девушки не могут научиться вертеть винтовкой. Вот сходил бы и взял бластган, а я бы тебе показала все упражнения.

Все еще смеясь, Хеллер направился к выходу. Вскоре он был уже в носовой части корабля. Я едва успевал следить за проносившимися мимо закоулками и укромными уголками проходов.

— Эй! — крикнул он из самого дальнего конца коридора. — А куда ты его положила?

Прямо у входного люка. — Голос ее звучал глухо, эфир был полон помех.

Я спрошу у часового! — крикнул он в ответ.

На экране высветилась металлическая дверь люка, завертелось мощное колесо запора. Если я чего и ожидал, то совсем не этого!

Экран вдруг вспыхнул белоголубым светом. Полная перегрузка! Звуки ангара слились в раздирающий барабанные перепонки грохот и рев. Голос Хеллера, крикнувшего: «Где винтовка?», едва не расколол мне череп.

Звук его голоса произвел на меня впечатление самого настоящего удара!

От этого грохота, казалось, вот-вот обвалится потолок моей комнаты!

Я немедленно бросился к приемнику и сбросил звук. И все равно шум ангара врывался сюда как рев урагана или артиллерийского сражения. Экран попрежнему оставался белым.

Я попытался собраться с мыслями среди этого рева и грохота. Все рычаги я довел до нижнего предела. Но тут появился еще один источник шума, так сказать, местного значения, ктото тяжело поднимался по лестнице. В порыве отчаяния я схватил клемму ретранслятора 831 и вырвал её из гнезда.

И внезапно на экране возникло чистейшее изображение ангара, такое четкое, какое только можно себе вообразить. На экране отчетливо прорисовывались даже самые маленькие детали. А следует учитывать и то, что ангар очень плохо освещен! Часовой рысцой бежал к буксиру. В руках у него был бластган.

Его взял Снелц, чтобы хорошенько вычистить к параду. — Голос часового звучал чисто и вполне нормально. Я даже узнал этого охранника исключительно по голосу!

Благодарю, — и Джет взял у него оружие.

Какое великолепное качество! Можно было подумать, что они находятся прямо здесь, у меня в комнате!

И надо сказать, что в данный момент я действительно в комнате был не один. Мили, каким-то образом открыв запертую изнутри дверь, с треском захлопнула ее за собой и грозно встала передо мной, уперев руки в бока. Она была вне себя от ярости.

— Сию же секунду вынесите ружье из моего дома! — Ну и взбесилась же эта Мили! — Вы прекрасно знаете, что я не разрешаю держать в доме ружья и взрывчатые вещества! А особенно они опасны для окружающих, когда находятся в ваших руках, офицер Грис!

Как легко она заводится, прямо с полуоборота.

Да это же хоумвизор, — смиренно объяснил я. — Я случайно включил его слишком громко.

Да? — ехидно спросила Мили и залепила мне пощечину.

Не дожидаясь развития событий, она бросилась вон из комнаты. Дверь за ней грохнула с такой силой, что чуть не рухнула стена. Я потер горевшую щеку и вернулся к экрану.

Экран не работал.

Звука тоже не было.

Нет, этого Спурка давно следовало казнить! Поставляемое им оборудование то не работало вовсе, то работало в ненадежном режиме! Все это следовало бы изложить в инструкции. Но тут я вдруг припомнил, что инструкций этих так и не прочитал.

Я поставил все рычажки на полную мощность, потом, в порыве отчаяния, вновь подключил ретранслятор 831. Нет, чтобы разобраться со столь сложной аппаратурой, нужно быть самым настоящим специалистом по электронике! Изображение и звук восстановились, но были попрежнему слабыми и нечеткими.

И тут меня осенило. Ведь этот (...) буксир покрыт краской поглотителем! Никакие известные науке волны в принципе не могут пробиться через такое покрытие. А я все время пытаюсь осуществить прием с передатчиков, заключенных в абсолютно изолированном корабле!

Никаких красокпоглотителей на Земле нет. Значит, там мое оборудование будет работать без помех.

Заметно успокоившись, я решил понаблюдать, как графиня отрабатывает ружейные приемы. Дело в том, что она проделывала то, чего я никогда не видел. Сюда входило и подбрасывание винтовки с помощью толчка ногой в приклад с переворотом ее в воздухе, и перехват ее другой ногой, когда она, казалось, уже готова была врезаться в землю... Я понял, что это и есть знаменитые прйемчики морской пехоты. Потом графиня и Хеллер принялись проделывать упражнения, манипулируя одной винтовкой вдвоем, и делали это с такой скоростью, что я просто не мог уследить за ними. В душе я пожелал им нечаянно снять винтовку с предохранителя — тогда можно надеяться, что оружие выпалит и прикончит хоть одного из' них.

При этом они весело хохотали. Наконец графиня поймала винтовку, проделала какой-то сложный маневр и взяла оружие «на караул».

— Вот видишь, я хорошо подготовилась к параду, — сказала она. Да что это за парад, о котором они все время толкуют? А кроме того, графиня Крэк просто не может принимать участия в каких-либо церемониях.

— Послезавтра в полдень, — сказал Хеллер, — буксир будет полностью готов к отлету.

Графиня заметно погрустнела. Он обнял ее, и так, обнявшись, они начали прохаживаться по гостиной. Потом они уселись рядышком на диване.

Внезапно графиня обвила шею Хеллера руками, опустила голову ему на грудь и тихонько заплакала.

— Я буду страшно тосковать по тебе, — сказала она сквозь слезы.

Он еще теснее прижал ее к себе. И когда заговорил, чувтствовалось, что даже тоном голоса он пытается приободрить ее.

— Возложенную на меня миссию я завершу очень скоро. Честно, я буду стараться изо всех сил. — Он помолчал и добавил: — Но главное, я буду страшно волноваться за тебя.

Внезапно он чуть отодвинул ее от себя и произнес с мрачной решимостью:

— Если кто-нибудь хоть чем-нибудь обидит тебя или причинит тебе какой-нибудь вред, пока меня не будет, я вернусь и убью его или их, сколько бы их ни было!

Продолжая всхлипывать, графиня согласно кивнула в ответ.

— С моей стороны ты можешь твердо рассчитывать на то же самое, — сказала она тихо, но решительно.

Неприятный холодок пробежал у меня по спине. Слова, которыми они только что обменялись, были негромкими, но их нельзя было не услышать. В них звучала такая решимость, что было понятно — они поступят именно так, как пообещали друг другу. Если кто-то попы тается навредить кому-то из них, то, несомненно, обречет себя на смерть. У меня сразу же пропала охота и смотреть на них, и слушать. И я поскорее выключил приборы. Мне нужно было как-то отвлечься от мрачных мыслей. Что бы они там друг другу ни обещали, мне, в конце концов, удалось заполучить весьма ценную информацию — я теперь точно знал, когда именно буксир будет готов к отлету.

Я стремительно выбежал из комнаты.

Из ближайшего центра связи, расположенного на нашей улице, я связался со старшим клерком Ломбара и условным кодом передал ему сообщение о том, что отлет Миссии «Земля» назначен на послезавтра в полдень. Когда на обратном пути я подымался по лестнице, путь мне опять преградила Мили.

— Чтобы я никогда больше не видела никаких ружей в своем доме! — с ходу принялась орать она. — Из всех жильцов, которые снимали у меня комнаты, вы, Солтен Грис, смело можете считаться самым... — Далее последовал поток отборной брани.

То, что плела эта старая галоша, было отъявленной ложью. Все жильцы были офицерами Аппарата. А это значит, что все они были ничуть не лучше и не хуже один другого, включая и меня. И это она прекрасно знала.

Оказавшись наконец в относительной безопасности в своей комнате, я прежде всего запер, а потом и забаррикадировал дверь. Только после этого я занялся подслушивающими устройствами. Механика работала отлично, и у меня не оставалось никаких сомнений в том, что я сумею осуществлять контроль за действиями Хеллера, сидя в Турции.

И тут мысли мои вновь обратились к покойному Спурку. Как это замечательно, что он уже мертв. Положа руку на сердце, я даже мог считать себя некоторым образом спасителем человечества. Подумать только, что было бы, если бы таких вот «жучков» вживили всем и каждому! Меня даже дрожь охватила от такой мысли.

Следующим вечером я получил вызов. Несмотря на то, что он не явился для меня неожиданностью, меня все равно охватил страх. Когда тебя вызывают к Ломбару, никогда не знаешь, что тебя поджидает: твои собственные похороны или похороны кого-то другого. Иногда Ломбар бывает просто приятным, а иногда впадает в такой раж, что начинает казаться, что он вот-вот взорвется и разлетится на множество визжащих осколков.

Весь день я только и делал, что старался зарыть поглубже мысль о том, что он в любой момент может прислать за мной. Я изо всех сил старался отвлечь себя массой всяких мелких дел.

Утром Хеллер сказал мне, что буксир практически готов к старту, и мне пришлось сделать вид, будто я этого не знаю. Целый день он занимался проверкой оборудования, постоянно находясь в центре целой толпы подрядчиков. Все это очень нервировало меня. Грузовики с запасами продовольствия прибывали непрерывным потоком и сгружали припасы на борт.

Когда Хеллер спросил меня, где находится команда и каков ее состав, я не смог ответить, потому что и сам не знал — Ломбар не сказал мне до сих пор ничего конкретного. Поэтому я ушел от ответа, заявив, что рассчитываю запасы по числу кают и исходя из этого проштамповал заказы на продовольствие. Проштамповал же я запасы в расчете на одиннадцать человек команды и на двух пассажиров на срок до двух лет. Затея, конечно, была дурацкой — он не сумеет продержаться там так долго. Но я решил списать это как затраты на маскировку истинных целей.

Еще до полудня я почувствовал, что Хеллер с его ненаглядным буксиром способны вызвать у меня нервный стресс. Тогда я решил немного отвлечься и временно укрыться на «Бликсо». Однако Больца на борту я не застал. Тогда я стал придумывать, чем бы заняться за пределами ангара.

В конце концов, дошло до того, что я отправился в свой офис и принялся штамповать скопившиеся там документы, лишь бы убить время. Но старик Ботч просто достал меня своими шуточками. Он принялся фантазировать вслух, как тут будет хорошо и уютно в очень скором времени, когда я уберусь отсюда. Я не склонен был отвечать на его глупые шутки, и мне пришлось покинуть кабинет.

Так что к вечеру я был, можно сказать, не в форме и не чувствовал себя готовым к разговору с Ломбаром, когда двое охранников Аппарата возникли в дверях моей комнаты и знаком пригласили меня следовать за ними. Обычно в таких случаях человек пытается прочесть хоть что-нибудь по выражению их лиц, некоторые умудряются строить умозаключения, исходя из того, каким именно образом охранники держат оружие — на ремне или на изготовку. Не все это абсолютно ни о чем не говорит.

И, пребывая в полном неведении относительно характера предстоящей встречи, я последовал за охранниками, озадаченный еще тем, что мы направились не в городской офис и не в Замок Мрака, а куда-то за город. Я совершенно не мог понять, ни куда меня везут, ни зачем.

В конце концов патрульная машина, в которой мы ехали, остановилась. В открытом поле перед нами возвышалась какая-то черная громадина.

Это был боевой корабль, который на жаргоне Флота называется «пушкой». Официальное его название звучало куда торжественней: «самодвижущееся летательное орудие космического боя». Управляют этой «пушкой» всего два астронавта, в качестве двигателей используются обычные преобразователи пространства, а боевое орудие у нее самого крупного из всех известных калибров.

Корабль был собственностью Ломбара. Он уже давно нелегально приобрел его из списанных Флотом судов и приспособил к своим потребностям. Этот корабль, в отличие от остальных судов подобного типа, был покрыт такой броней, что не только наземные системы противокосмической обороны, но и орудия линейного корабля не смогли бы сбить его. Из-за усовершенствований он значительно снизил скорость и радиус действия, но благодаря им же превратился в самое грозное оружие во всей Конфедерации. Поговаривали, что временами, преимущественно ночью, Ломбар выводит корабль из укрытия и совершает на нем полеты, сбивая с толку обычные системы слежения с помощью отраженных и путаных сигналов.

Охранники молча подтолкнули меня к нижнему входному люку. Пробираясь в полной темноте, я оказался в конце концов в рассчитанной всего на двоих рубке управления. Ощупью я добрался до кресла второго пилота и бессильно опустился в него.

Но не успел я пристегнуть ремни, как заработали двигатели и корабль стартовал. Я не имел ни малейшего представления, кто сидел за рычагами управления. В этой кромешной тьме им мог оказаться даже сам дьявол с планеты Манко.

— Я хочу посвятить тебя в одну очень важную тайну. Сейчас я везу тебя туда, где ты узнаешь нечто такое, что окончательно развеет твои сомнения. — Это был голос Ломбара, и доносился он с места первого пилота. По крайней мере, за рычагами сидел не дьявол с планеты Манко. Но, с другой стороны, дьявол с Манко, может быть, заслуживал большего доверия.

Тем временем мы набирали высоту. Одна из двух лун Волтара как раз восходила над горизонтом, распространяя зеленоватый свет над погруженной во мрак поверхностью планеты. Мы изменили направление, и лунный свет стал проникать сквозь иллюминатор бронированного стекла, освещая рубку неверным светом. Да, за рычагами управления сидел Ломбар. На нем не было защитного шлема, а это означало, что нам предстоит недолгий путь. Выглядел он дружелюбно и несколько таинственно.

— А знаешь, я все-таки отыскал источник утечки информации. Ну, помнишь, о событиях той ночи, когда был схвачен Хеллер. Я организовал слежку за одним человеком. Он, конечно, и не подозревал об этом. Пришлось здорово потрудиться, но нам в конце концов удалось зафиксировать, что человек этот однажды столкнулся на улице с репортером. Тогда они ничего не передали друг другу, но этого, якобы случайного, столкновения было достаточно. Репортером оказался Блат Мортиф. Это не он написал ту статью, но ты ведь знаешь, что репортеры всегда готовы поделиться материалом с друзьями. Ты никогда не догадаешься, кем был человек, который допустил утечку. Это тот тип из отдела убийств, который играл роль флотского курьера, но вел он себя при этом настолько неуклюже, что позволил Хеллеру сломать ему руку. Он, конечно, все отрицал, но кто же будет в таком сознаваться. Да, в наши дни никому доверять нельзя! Все они против нас, и все замышляют, замышляют, сговариваются, плетут загрворы. Поэтому прошлой ночью мы взяли Блата Мортифа. Он, как и следовало ожидать, тоже все отрицал. Тогда нам пришлось взять и его жену. Тут-то он и раскололся. Типа из отдела убийств, репортера и его жену предали смертной казни. Я знал, что тебя беспокоит этот вопрос, и потому решил, что должен рассказать обо всем. Всегда надлежит избавляться от предателей и тех, кто слишком много болтает. Все они — сущие отбросы.

Я не только не беспокоился по этому поводу, но и начисто забыл всю эту историю. Более того, мне было известно множество способов, с помощью которых пресса могла проведать о миссии Хеллера, даже разведка Флота прекрасно знала о ней. А кроме того, в прессе ни словом ни обмолвились о похищении. Я никак не мог понять, зачем Ломбару понадобилось рассказывать мне все это. Но Ломбар живет своей, полной загадок и тайн, жизнью, в своем особом мире.

Летели мы не очень быстро и не слишком высоко. Мы даже не пользовались внутренними резервами воздуха. Неверный зеленоватый свет луны отбрасывал размытые длинные тени, превращая поверхность планеты в таинственный и страшный пейзаж.

Неожиданно Ломбар, который в полумраке рубки и сам казался жутковатой тенью, начал читать нудным и тягучим голосом лекцию, весьма удачно копируя манеру речи профессора из Академии.

— Для того чтобы революция или государственный переворот увенчались успехом, революционерам необходима оперативная или снабженческая база вне пределов досягаемости тех сил, которые они намереваются свергнуть. Без наличия такой базы нельзя и помышлять о свержении существующего режима.

Да, все это совершенно верно. Просто элементарно. Если у революционера нет точки опоры за пределами ведения активных действий, базы, находящейся вне контроля режима, на который они ведут атаку, революция обычно терпит поражение. Это — общеизвестная истина.

— Ты, — сказал Ломбар, отбросив академический стиль и вновь вернувшись к своему обычному грубому и сердитому тону, — являешься теперь полновластным распорядителем именно такой базы и собранных на ней запасов. И ты обязан успешно выполнить свой долг по отношению ко мне.

Такой оборот дела несколько приободрил меня. Я решил, что теперь знаю, с какой целью организован этот странный и таинственный рейс среди ночи. Ломбар хотел проинструктировать меня как руководителя миссии там, где нас никто не мог бы подслушать. Мне и ранее было известно, что на БлитоПЗ находится неприметная и строго засекреченная база, не контролируемая Волтаром. И мне всегда казалось забавным, что такая роль отведена планете со столь глупым и примитивным населением. Я воспринимал ее лишь как источник развлечений личного характера. Дурацкое занятие. Руки Ломбара забегали по кнопкам панели, защелкали переключателями, и после серии таких щелчков сложная навигационная система «пушки» была переключена на автоматический режим. Избавив себя от необходимости управлять кораблем, он откинулся на спинку кресла.

И сразу же «пушка» перестала вилять, машины сбавили обороты, гудение их стало почти неслышным. Теперь я знал, где мы находимся. Всего в нескольких милях от нас и несколькими тысячами футов ниже находился Дворцовый город. Внешне он казался обычной дырой в ландшафте. Гора, что вздымалась за ним, все его площади и дворцы были захвачены гигантским искривлением пространства. Черная дыра в горе делала город невидимым. Защищенная от любого нежелательного излучения, вся эта местность задвинута на тринадцать минут в будущее. Преодолеть такое пространственновременное препятствие невозможно. Никто не может атаковать город. Его как бы не существует. И вот уже почти сто двадцать пять тысяч лет он противостоит возможной агрессии. Ведь совершенно очевидно, что никому не удастся поразить цель, которой в настоящее время нет.

Многие звездные империи прячут резиденции своих правительств на астероидах, чтобы уберечь их от врага или собственного народа. Это, конечно, имеет свои преимущества, но ведь всегда можно выследить направляющиеся туда корабли. Император Волтара надежно защищен от всех известных средств нападения и будет защищен во все грядущие века! Это обстоятельство превращает Конфедерацию Волтара в одно из самых прочных государственных образований в истории всех галактик.

Итак, внизу лежала пустота, окруженная залитым лунным светом ландшафтом. Зрелище это всегда действовало мне на нервы. И дело здесь вовсе не в том, что гора может в один прекрасный день взорваться из-за того, что в результате каких-то внутренних не управляемых процессов нарушится существующее равновесие. Меня смущало то, что передо мною был символ колоссального могущества, заключенный в мантию тайны.

Ломбар поигрывал спусковым механизмом «пушки». Даже такое мощное оружие, каким оснащен данный корабль, здесь абсолютно бесполезно. И все-таки, глядя на судорожно подергивающиеся пальцы Ломбара, я невольно поеживался.

— Видишь? — спросил Ломбар. Я почувствовал некоторое облегчение, когда он снял руку с гашетки и сделал широкий жест. Видеть, разумеется, было нечего. — Видишь, все эти лорды в велико лепных тогах только тем и заняты, что плетут заговоры против меня.

С этим я мог почти без колебаний согласиться. Деятельность Аппарата нередко ставит их в весьма щекотливое положение, хотя они считают его своим орудием. Ломбар еще шире повел рукой.

— Население этой, да и всех остальных планет Волтара затаилось и ждет, как бы улучить удобный момент, поднять восстание и убить меня.

О, с этим я тоже был согласен. Если учесть, с какой ненавистью Аппарат относится к народу, как он издевается над людьми и беспощадно уничтожает их, те наверняка платят нам той же монетой. Ломбар тяжело вздохнул с видом человека, вынужденного брать на себя бремя власти и изнемогающего под ее тяжестью.

— Вот поэтому единственно возможным решением, и ты, Солтен, наверняка согласишься с этим, является захват полного контроля над Дворцовым городом и, конечно, места на троне. А потом, осуществив это, следует должным образом использовать власть для уничтожения черни.

Я уже был знаком с этими его планами, хотя, должен признать, всегда считал их чрезмерно суровыми. Ломбар, повидимому, заметил, что я не слишком горячо поддерживаю его намерения.

— Я — единственный блестящий государственный деятель, наделенный к тому же достаточной силой воли, чтобы взять власть в свои руки. Лорды слишком слабы для этого. Народ — просто сборище подонков. Следовательно, это мой долг. — Он утвердительно кивнул, как бы одобряя свои слова. — Итак, проблема состоит в том, чтобы завладеть Дворцовым городом.

Никто никогда за всю историю Волтара не смог этого сделать. И вообще, это считалось просто невозможным. Ломбар принялся шарить в карманах мундира.

— Для этого у нас имеется база снабжения на БлитоПЗ. И необходимое оружие. Вот оно.

С этими словами он вытащил из кармана флакончик с таблетками и поставил его возле панели управления огнем. Я уже видел такие флакончики. На этике у них написано: «И. Г. Барбен. Фармацевтические изделия. НьюЙорк».

Призрачный свет луны Волтара падал на этикетку странницу, так далеко залетевшую от своей родины. Один из самых сильнодействующих амфетаминов. Затем Ломбар вытащил из кармана целлофановый пакетик с белым порошком. Турецкий героин. Судя по номеру на пакете, он был из последней партии груза, доставленного сюда «Бликсо» и надежно упрятанного на тайных складах Замка Мрака. Свет луны окрашивал порошок в зеленоватый цвет, делая его похожим на высушенный змеиный яд.

Хисст указал на снадобье.

— Вот она — наша артиллерия, — сказал он с улыбкой. — И это, поверь, очень грозное оружие. Более тонко организованная нервная система жителей Волтара реагирует на него в пять раз активнее, чем население Земли. — Он обернулся ко мне. Сейчас лицо его было абсолютно серьезным. — Вот поэтому тебе следует держать Блито ПЗ под неусыпным контролем. Боеприпасы должны поступать оттуда непрерывным потоком, и твой долг обеспечить это. Оружие это действует не сразу. Нужны месяцы, а то и годы. Мы будем вести целенаправленный, планомерный огонь и спокойно дожидаться результатов. Но самое главное — мы обязаны сохранить свою монополию. Химики здесь тоже могут научиться синтезировать подобные вещества. Исходный материал для производства морфина, из которого потом делают героин, выращивают на полях, слишком хорошо заметных с воздуха, их легко обнаружить. Нельзя не учитывать опасность утраты нами монополии еще до того, как лорды втянутся в потребление и лишат народ воли к сопротивлению. У меня проработаны планы на все случаи развития ситуации здесь, но на тебя возлагается задача сохранить все для нас в безопасности на БлитоПЗ.

В голосе его я вдруг уловил просительные нотки. Для Ломбара, выросшего подобно крысе в Городе Трущоб, где никто не смеет и мечтать о титуле лорда, все это имело слишком большое значение.

—Как только я стану императором, ты, Солтен, будешь поставлен во главе Аппарата.

Я почувствовал себя неловко. Одно только выслушивание таких речей могло повлечь за собой пытки, а затем — неизбежную смертную казнь. Неверный свет луны отнюдь не способствовал улучшению настроения.

Ломбар снова перешел к серьезным проблемам:

— Этот (...) выскочка Хеллер поставил под угрозу все дело. По дурацкому стечению обстоятельств он вдруг появился на сцене. Он даже и не представляет себе, на что поднял руку. Но как бы там все ни обернулось, ты должен обеспечить такой ход дела, чтобы он ни в коем случае не смог ставить нам палки в колеса на БлитоПЗ. — Имя Хеллера, повидимому, привело его в бешенство. Полным ненависти взглядом он вперился в невидимый Дворцовый город. — Эти высокомерные, прущие напролом идиоты глупы настолько, что полностью доверились Хеллеру! Плохо же они знают меня! Я могу побить по всем статьям десятки таких Хеллеров!

Его речь вызывала во мне все большую тревогу, а он вдруг во весь голос расхохотался. Однако я не мог разделить его веселья. Он обернулся ко мне и похлопал меня по коленке.

— Ловко это у тебя было задумано, Солтен. Ну и хитрюга же ты. Ничего не скажешь — я отлично умею подбирать кадры. Ну кто, кроме тебя, придумал бы натравить эту грязную шлюху на него — я говорю о графине Крэк!

Я похолодел. Оказывается, он знает!

— Умно, ничего не скажешь. Удерживать его под контролем с помощью проститутки, одержимой манией убийства. Тут ты по хитроумности замысла почти сравнялся со мной. А кроме того, существовали большие шансы, что она убьет его. Приходится сожалеть только, что она этого не сделала. — И Ломбар снова рассмеялся. Кто же мог сказать ему? Снелц! Должно быть, Снелц! Я почувствовал себя окруженным со всех сторон шпионами. Тем временем Ломбар продолжал излагать свои умозаключения.

— Однако даже если она не убьет его до завтрашнего старта, ему все равно недолго осталось гулять на свободе. — Он вытащил из кармана целую пачку бумаг. — Как ты уже знаешь, я придал тебе двух наших лучших агентов на БлитоПЗ — Рата и Терба. Они будут тайно следить за каждым его шагом. А вот это — проект, к осуществлению которого Рат должен приступить сразу же по прибытии на БлитоПЗ. Он касается удостоверения личности, которое будет выдано Хеллеру. Как видишь, кое-что могу придумать и я, причем куда более тонкое, чем твои штучки с графиней.

Я принялся просматривать бумаги. Трудное дело — читать при едва пробивающемся сквозь иллюминатор лунном свете. Но и того, что я сумел разобрать, хватило, чтобы волосы у меня на голове встали дыбом! Дело в том, что БлитоПЗ — единственное во всей Вселенной место, где любая подзаборная шваль и преступник может, в силу заведенных там странных порядков, подняться до такого положения, когда окажется в состоянии осуществлять абсолютный контроль над всей планетой.

Повидимому, именно это и привлекло в первую очередь внимание Ломбара к Блито. А уже потом он засел за изучение прошлых наблюдений за ней, выводов о ее культурном и социальном устройстве. Результаты трудов целых поколений наблюдателей он сумел весьма умело использовать в своей собственной работе. Там, на Земле, есть одна персона, которой удалось занять такое положение. Этот человек поставил под свой контроль все компании, занятые выработкой энергии. Он держит в своих руках производство лекарства, контролирует финансы, а заодно — и множество других отраслей планеты, что дает ему абсолютный контроль над правительствами Земли, какими бы разными они ни казались со стороны.

Мы сами, я имею в виду Аппарат, вынуждены вести с ним дело, хотя он, конечно, и не подозревает об этом. Зовут его Делберт Джок Роксентер. Поэтому основным принципом нашей деятельности там является забота о том, чтобы ни при каких обстоятельствах не навредить его интересам.

И вот я узнаю, что свидетельство о рождении и всякие прочие документы, которые Ломбар приказал Рату заготовить для Хеллера, будут выписаны на имя Делберта Джона Роксентера-младшего! О боги, как можно было отважиться на такое!

Должно быть, по выражению моего лица Ломбар угадал мои мысли. И похоже, что это порядком позабавило его.

— Тебе следовало бы уже знать, что от всех остальных меня отличает умение предсказывать дальнейший ход событий. Как только Хеллер появится в Соединенных Штатах и объявит себя Делбертом Джоном Роксентером-младшим, это вызовет повсюду немалое замешательство. Имя это слишком хорошо известно. Старший сразу же прослышит о появлении самозванца и тут же упрячет его за решетку. У него на это хватит и сил, и желания. Хеллер и оглядеться как следует не успеет, а его уже схватят. Его мнимый папаша поместит своего псевдосыночка в самую надежную тюрьму, а мы таким образом избавимся от Хеллера. Очень может быть, что он окажется настолько глупым, что станет ссылаться на свое внеземное происхождение, но тогда его поместят в психиатрическую клинику строгого режима, где он и останется на всю жизнь. Так что в любом случае мы выиграем.

Теперь мне наконец все стало ясно. При таком раскладе мне оставалось лишь позаботиться о том, чтобы у Хеллера не появилось никаких других документов.

— Итак, надеюсь, что с этим вопросом у нас покончено, — сказал Ломбар. — Теперь перейдем к вопросу о команде буксира. Я, помнится, уже говорил тебе, что обо всем позабочусь сам. И все уже сделано. Тут нам просто повезло. В поле моего зрения попала одна группа из нескольких младших офицеров Флота, которым надоело обслуживать межгалактические рейсы. Они какое-то время занимались монтажом и наладкой двигателей «будет-было» на грузовых судах Флота. В конце концов, они взбунтовались, захватили один из таких кораблей и занялись пиратством. Патрульная служба Флота поймала их и предала суду. Но перед самой казнью наши люди сумели произвести замену. Таким образом, в моем распоряжении оказалось пять человек — капитан, два штурмана и два механика, чего вполне достаточно для укомплектования экипажа буксира. Они все принадлежат к расе, которая называет себя антиманко, ее очень давно изгнали с планеты Манко за ритуальные убийства. Эти ребята всей душой ненавидят Флот и уроженцев Манко. Можешь себе представить, с какой ненавистью они относятся к Хеллеру! Я прослежу за тем, чтобы тебе побольше рассказали о них. Видишь, как я о тебе забочусь! Ты получишь в свое распоряжение совершенно неподкупную для него команду.

Ломбар какое-то время помолчал, вглядываясь в черную дыру, скрывающую Дворцовый город, и в тот момент, когда я уже было решил, что он сказал мне все, бросил взгляд на часы, нахмурился и вновь заговорил:

— Как только я услышал об этом (...) буксире, я выделил два боевых корабля для обслуживания базы на Земле. Четверо пилотов, которые составляют их экипажи, не будут находиться под твоим командованием. Если ваш буксир вырвется там на свободу или Хеллер попытается воспользоваться им для решения локальных задач, тем двум кораблям приказано сбить его. Корабли прибудут туда в ближайшем будущем. Так что имей это в виду.

Я почувствовал, что меня пробрала дрожь. Лунный свет был мертвым и холодным. Да и лицо Ломбара, казалось, тоже источало холод. Оставалось надеяться, что меня не будет на борту буксира в тот момент, когда его атакуют эти корабли. Ведь на нашем судне нет никаких орудий и даже прочной брони нет. Он, что ни говори, всего лишь обыкновенный буксир.

— Нам осталось утрясти еще парочку вопросов, — сказал Ломбар.

Я заранее знал, что ничего хорошего эти вопросы мне не сулят, но того, что услышал, я не ожидал вовсе. Ломбар уставился на меня пронизывающим взглядом:

— Если у тебя возникнет подозрение, что предприятие может завершиться для Хеллера успехом, и у тебя не останется никаких иных средств остановить его, ты должен будешь, не считаясь с последствиями, — он медленно и зловеще цедил слова, тыча пальцем мне в лицо, — ты должен будешь убить его!

Внимание его снова переключилось на Дворцовый город. У меня создалось впечатление, что он чего-то дожидается, но, естественно, здесь нечего было ждать: под нами простиралось пространство, занятое пустотой. Он снова поглядел на часы и обратился ко мне:

— И, наконец, последнее. — Теперь в его голосе не было и тени дружелюбия. — Я дал секретные инструкции одному из людей твоего ближайшего окружения. Ты никогда и не заподозришь, кто это такой. А инструкции заключаются в следующем: если ты не справишься на БлитоПЗ с порученным тебе делом, если ты не обеспечишь регулярного поступления сюда боеприпасов, если Хеллер вырвется из-под твоей опеки и сумеет внести неразбериху в наши дела и если, каким-то образом, ты начнешь вести со мной двойную игру, у этого безымянного сотрудника, твоего коллеги, имеется на этот случай приказ, сформулированный весьма недвусмысленно, — убить тебя.

Я почувствовал, что лунный свет превращается в самый настоящий лед.

Однако Ломбар уже спокойно сверялся с часами. Затем он предостерегающе поднял палец, будто я мог чему-то помешать. По лицу его пробежала волна радости, придав ему какоето животно выражение.

— Вот! Вот! — лихорадочно заговорил он. — Только что! Ты слышал?

Ничего я не слышал. Да тут и была только дыра внизу да лунный свет вокруг. А кроме того, обшивка корабля вообще не пропускала никаких звуков. Моя растерянность, должно быть, отразилась на лице и Ломбар разглядел это.

— Голос, понимаешь? Голос! Я ведь привез тебя сюда, чтобы ты сам мог услышать Голос! — Он затих, старательно вслушиваясь в тишину. — Вот, вот! Опять! Слышишь — он говорит: «Возлагаю корону на чело твое, ибо такова судьба Волтара!»

Удовлетворенно и обессиленно он откинулся на спинку кресла

— Ну вот, теперь, когда ты сам услышал его, ты будешь знать все, что бы я ни предпринял, — справедливо и предопределен судьбой. Я рад, что ты оказался здесь, со мной, и всегда сможешь подтвердить это.

Внезапно и грубо, как выстрел в упор, на меня свалилось осознание ситуации. Как фрагменты сложной головоломки, перемешанные детской рукой, сходятся вдруг воедино, образуя искомую картинку, так и мои отношения с Ломбаром Хисстом в сочетании с событиями сегодняшнего дня соединились, дополняя друг друга, и привели меня к единственно возможному здравому выводу. Тут были налицо все признаки и психопатические симптомы параноидальной шизофрении, подробно описанные в многочисленных пособиях по психиатрии. Я стал свидетелем типичного проявления параноидальной шизофрении, отягощенной манией величия и слуховыми галлюцинация ми. Меня охватила бессильная злоба!

Да ведь Ломбар Хисст — просто безумный!

Я обречен находиться во власти сумасшедшего!

И самое страшное то, что мне от него никуда не деться!

Должен признаться, что офицер Солтен Грис представлял собой довольно жалкую фигуру, когда машина охранников Аппарата доставила меня к офису. Было уже очень поздно. Я прекрасно понимал, что должен собирать вещи, чтобы вовремя оказаться на борту буксира, уже полностью готового к отлету. Но я почти целых полчаса просидел в офисе за столом, уставившись взглядом в пустоту. Я тайно надеялся, что произошла какая-то ошибка, недоразумение, что ли. Ничто не может быть так ужасно, как чувствовать себя пешкой в руках безумца. Подчинившись внезапному порыву, я извлек на свет некоторые из имевшихся у меня учебников психологии. Я быстро нашел их в моей «морковной грядке» — под таким кодовым названием у меня фигурировала не большая секретная ниша за дощатой обшивкой. Еще с полчаса я провозился с этими, весьма популярными на Земле книгами.

Шизофрения, как я точно установил, сложное слово, образованное из двух корней — «шизо», что означает «раскалывать», и «френ», что означает «разум». Само же понятие расшифровывается как уход или отрыв от реальной действительности. Паранойя же является хроническим психическим заболеванием, которое проявляется во внешне логически обоснованных заблуждениях, отягощенных манией преследования или манией величия. Мегаломания, или мания величия, часто принимает формы непреодолимого желания править миром. Слуховые галлюцинации — это состояние, когда человек вдруг начинает слышать голоса, которых в реальности нет. Все эти симптомы, за исключением последнего, объединяются общим названием «синдром Гитлера». Гитлер же был сумасшедшим военным диктатором на Земле. Он и еще несколько его приспешников были признаны больными параноидальной шизофренией, что помогло объяснить пристрастие их к геноциду, как методу управления массами (они очень много поработали над тем, чтобы полностью уничтожить целые расы). Все верно! Я подыскал нужные мне термины. А слуховые галлюцинации как симптом шизофрении многое объясняли в поведении Ломбара. Все это есть у Ломбара, а значит, он — сумасшедший. Но вывод этот отнюдь не успокоил меня.

Если он начнет принимать таблетки амфетамина, известные на Земле под самыми различными названиями, а особенно — таблетки метедрина, выпускаемые в форме сердечка, которые были в его флакончике, то психика его в ближайшее время пойдет вразнос!

За этими мрачными размышлениями я провел еще целый час.

Но что я могу сделать? Ровным счетом ничего!

Нет, кое-что я не просто мог, а просто обязан сделать! Если я не начну действовать и дотяну эту миссию до конца, меня свободно можно считать мертвым. Это мне было продемонстрировано столь недвусмысленно, что двух мнений здесь быть не могло.

Осознание этого непреложного факта заставило меня вскочить с места. Было уже далеко за полночь. Я почти бегом пустился к пансионату Мили, чтобы начать паковать свои вещи. Я даже совершенно забыл о Ске, который дрых себе в аэромобиле совсем рядом с офисом. Но он, должно быть, проснулся, когда я пробегал мимо, потому что, когда я подбежал к пансионату, мой аэромобиль уже стоял на заднем дворике среди мусорных ящиков.

Вихрем ворвавшись в свою комнату, я принялся лихорадочно сгребать вещи и рассовывать их по мешкам. Я уже готов был сунуть в мешок со старыми использованными баллончиками и аппаратуру слежения за Хеллером, но вовремя сообразил, что все эти приборы не следует постоянно держать при себе. Тогда я осторожно уложил их в небрльшую коробку, на которой с целью камуфляжа была выведена надпись: «Фамильные драгоценности. Обращаться с осторожностью!»

Когда я спустился вниз, Ске стоял как истукан, опираясь о дверцу машины.

Помоги мне наконец погрузить вещи и поскорее отвези все это на буксир. Если ты намерен так прохлаждаться, у меня совсем не останется времени на сон.

Вы хотите сказать, что и в самом деле уезжаете отсюда надолго? — спросил Ске. — Может быть, на целые годы? За что мне такая удача?! Да ради этого я вас мигом доставлю куда угодно!

И он тут же подключился к работе. Вообще-то ему не стоило быть таким неделикатным. Повязки с его рук уже были сняты. Следы от побоев, которые он не раз заслуженно получал, полностью исчезли, если не считать одногодвух сломанных зубов — впрочем, этому зубоскалу следовало бы сломать обе челюсти сразу.

Но тут тишину ночи прорезал еще один, и надо сказать, весьма неприятный голос.

— Вы отлично отоспитесь на скамейке в долговом суде, если не заплатите немедленно всего, что задолжали! — Конечно же, это была Мили.

Решительной походкой она подошла к нам, и ее рука тут же вцепилась в коробку с надписью «Фамильные драгоценности. Обращаться с осторожностью!». Она схватила коробку и изо всех сил прижала ее к груди. Я уже собрался вырвать у этой нахалки свое имущество, но тут взгляд мой упал на рукоять бластера, торчащую из кармана ее фартука. Ске тем временем сгреб в охапку остатки моих вещей вместе со щепками от половых досок и еще каким-то мусором, скопившимся в углу, и с этим грузом деликатно вышел из комнаты. Мы с Мили стояли друг против друга и обменивались гневными взорами. Собственно говоря, это у нее взор горел гневом. В моем скорее был океан отчаяния, истошный вопль обезумевшего от горя человека. Я ведь не мог улететь без единственного, имеющегося в моем распоряжении, комплекта аппаратуры слежения за Хеллером.

— Пятьдесят кредиток, — сказала Мили.

Внутренне примирившись с поражением, я достал бумажник. У меня не было столько денег. А мысль о том, что она вновь одерживает верх надо мной, заставила меня с содроганием вспомнить об унизительных столкновениях с этой тиранкой, которые причинили мне столько боли. И она еще утверждает, что я задолжал ей за комнату! Да, я действительно задолжал, но я готов был отдать ей все, лишь бы она...

И тут мне попалась на глаза фальшивая сотенная бумажка. На уголочке купюры сохранилась даже кровь гипнотизера. Нет, что ни говори, есть все-таки справедливость на свете! Усилием воли я напряг мышцы лица, чтобы не допустить торжествующей улыбки, совершенно естественной в таких случаях, и сунул ей эту фальшивую сотню.

— Я преподношу тебе это в знак памяти о счастливом времени, проведенном здесь, — сказал я. — Если ты захочешь держать за мной эту комнату до моего возвращения, я не возражаю. Должен признать, однако, что ты честно заслужила то, что получаешь. — Ее наверняка сразу схватят и казнят, едва она попытается расплатиться с кем-нибудь этой бумажкой.

Она недоверчиво глянула на протянутую ей купюру. Но я был спокоен. Она не была высококвалифицированным кассиром. Потом она перевела взгляд на меня, как-то странно наклонив голову.

— До свидания, Мили, — сказал я. — Надеюсь, что в ближайшем будущем тебя ждет много приятных перемен.

И я вышел, крепко прижимая к себе отобранную коробку.

Мы летели по залитому лунным светом небу. Поднималась вторая луна Волтара, и ангар Аппарата предстал перед нами пестрой сумятицей мягких переплетенных теней. Меня даже удивило, как быстро пролетело время. Было уже почти четыре часа утра. Чувствовал я себя отвратительно, и не только отсутствие сна было тому причиной, хотя и это давало о себе знать.

Ске отказался переносить мой багаж на корабль. Мне пришлось самому разыскивать ручную тележку, грузить на нее мой скарб и толкать тележку к люку. Я просто в бешенство пришел, заметив, что этот лодырь приплелся вслед за мной к буксиру и стоит, сунув руки в карманы и наблюдая, как я таскаю вещи.

— Занесика все это на корабль, да поживее, — скомандовал я. Но он продолжал молча стоять, даже не шевельнувшись. Я чуть было не убил его на месте. И тут мне внезапно пришла в голову блестящая идея. Я лицемерно улыбнулся. Ну что ж, пришла пора и с ним сполна рассчитаться за все те гадости, которые я вытерпел от него в последние недели.

— Ске, — сказал я, — ты, должно быть, чувствуешь себя обделенным и обижаешься на меня за то, что я не помог тебе разбогатеть. Честно говоря, я и сам огорчен, что не сумел помочь тебе продвинуться по службе и занять достойный тебя пост. — «На самом дне ада», — подумал я про себя. С этими словами я сунул руку в карман и вытащил бумажник. — Ты прекрасно знаешь, что не так давно мне удалось получить кое-какие деньги. Там, куда я сейчас отправляюсь, деньги мне ни к чему. — Они, честно говоря, ни к чему ни там, ни здесь. — А я давно хотел наградить тебя за отличную службу. Мне не хотелось бы выглядеть скрягой. — И я вытащил из бумажника оставшиеся фальшивые деньги. Пятна крови на них не отпугнут Ске, а кассиром он никогда не был. И я вручил ему всю пачку.

Он поглядел сначала на меня, потом перевел взгляд на деньги. При этом он прищуривал то один, то другой глаз, как будто вдруг стал плохо видеть.

— Ну вот, а теперь занеси, пожалуйста, мой багаж на корабль, — сказал я уже совсем другим тоном. — Ну давай, давай.

Он положил деньги в карман и принялся собирать мои вещи. Я же, прихватив с собой только аппаратуру для подслушивания Хеллера и подсматривания за ним, поднялся налегке.

Свежая надпись на самой последней каюте, примыкающей к двери, что открывалась лишь по команде голосом, гласила: «ОФИЦЕР ГРИС».

Ске бросил мои вещи просто на пол и, сделав еще несколько ходок, покончил с багажом.

Я проводил его до выхода.

— До свидания, Ске, — сказал я. — Что бы с тобой ни произошло в дальнейшем, надеюсь, это будет справедливой оценкой твоих заслуг.

Он зашагал по ангару, ни разу не оглянувшись.

По правде говоря, меня несколько озадачивало то обстоятельство, что когда, например, Хеллер дает людям деньги, то они принимают их с радостью, а если деньги даю я, то все в ответ как-то странно поглядывают на меня и этим ограничиваются. Почему бы это? Придется мне основательно засесть за книжки по психологии и хорошенько проштудировать их в поисках ответа на эту загадку.

У меня не было ни оснований, ни даже предчувствия того, что надвигался тот роковой день, который я потом смело смогу считать одним из самых ужасных дней моей жизни.

Я прошел в глубь корабля. Я ужасно устал. Я был подавлен. И физически, и душевно я ощущал себя полной развалиной. Если бы мне удалось хоть немного поспать! Однако у двери моей каюты меня поджидал Хеллер. На нем был голубой флотский рабочий костюм, без единой морщинки, свежий и чистый. Неотъемлемая часть туалета — красная шапочка гонщика — была лихо сдвинута на затылок, открывая аккуратно зачесанные назад белокурые волосы. Несмотря на столь поздний, а вернее сказать, столь ранний час, выглядел он отлично отдохнувшим и полным бодрости и сил. Как я его ненавидел! Но то, что он сказал, возбудило во мне еще большую злость.

— Во имя всего святого, что это за жуткая вонь тут стоит? — С этими словами он заглянул в мою каюту.

Без единого слова я протиснулся мимо него.

— Это мой багаж, — сказал я, войдя в каюту.

Да, вещи мои и впрямь являли собой довольно безобразное зрелище, разбросанные по всему полу и без того маленькой каюты. Правда и то, что Ске, собирая вещи, прихватил даже старые одно разовые тарелки, которые, естественно, не могли быть вымытыми, поскольку кто же станет мыть одноразовые тарелки! Их обычно просто выбрасывают.

— Послушайте, — сказал Хеллер, — если бы вы пришли на борт любого корабля Флота с таким барахлом и в таком грязном и непрезентабельном виде, вас наверняка просто расстреляли бы! Дело в том, что космические корабли функционируют в условиях замкну той искусственной атмосферы. Вся эта грязь моментально забила бы фильтры системы восстановительной очистки воздуха, а с запахом, я полагаю, не в силах были бы справиться и самые сильные дезодоранты. — Он говорил спокойно и без раздражения. — У нас имеются корабельная прачечная и блок чистки одежды. Расположены они в коридоре по другому борту. Забросьтека все ваши вещи туда да побыстрее их постирайте. У нас не слишком много времени — воду, канализацию и электричество отключат от городской сети через час. Так что советую вам поторопиться.

Мысль о том, что все это придется куда-то перекладывать, сортировать, показалась мне отвратительной. Мне хотелось одного — спать. Я должен был хоть немного вздремнуть. Но тут страшная мысль пришла мне в голову. Ведь электронная начинка моего подслушивающего устройства будет таким образом разрушена. Угроза, как всегда, заставила лихорадочно искать выход.

— Я не могу этого сделать, — отважно выпалил я. — У меня тут оружие — пистолеты, бластеры и прочее! — Это обязательно должно было сработать.

И сработало. Но не так, как я ожидал. На лице Хеллера отразилось крайнее недоумение.

Послушайте, неужто вы до сих пор не поняли, что вся внутренность корабля будет буквально затоплена электрическими разрядами из-за накопления избыточной энергии? Это может привести к тому, что ваше оружие самопроизвольно начнет стрелять.

Я считал, что вы решили эту задачу.

Он только сокрушенно покачал головой. Но волновало его сейчас явно не это. Скорее всего ему просто нравилось во всем мне противоречить. Он приблизился ко мне и стал быстро обшаривать меня, вытаскивая из карманов бластеры, стенганы и дисковые пистолеты.

— Да вы просто ходячий арсенал! Если все эти штуки выпалят одновременно, взрыв разнесет вас по всему космосу!

Он подошел к стене и повернул не замеченную мною ранее ручку. Открылся небольшой шкафчик.

— Это камера хранения, оборудованная специальной защитой от самопроизвольного взрыва. — И он без лишних слов принялся швырять туда мое оружие. — А теперь возьмите из вашего багажа все, что может взорваться, и поместите сюда:

С изрядной толикой облегчения я сунул туда и коробку с надписью «Фамильные драгоценности».

Хеллер снова критическим взглядом окинул мой багаж:

— Да здесь полно мусора!

(...) Ске! Он умудрился погрузить даже половые тряпки! Хеллер вышел в коридор и достал что-то из стенного шкафа.

— Это — рулон упаковочной пленки для сухой чистки. Запакуйте все ваши мундиры в пленку и суньте в машину для сухой чистки. Они вернутся к вам вычищенными и отглаженными. Затем возьмите пленку вот из этого рулона и заверните в нее грязное белье, носки и прочее. Это для стиральной машины. А вот здесь — водонепроницаемые мешки, в них вы сложите все ваши бумаги, документы и прочее.

Он уже собрался было уходить, но снова вернулся и еще раз осмотрел валяющиеся на полу вещи.

— Послушайте, а я что-то среди ваших вещей не вижу парадного мундира.

Ничего удивительного, поскольку я никогда не покупал для себя парадной формы.

Так ведь на Земле он мне ни к чему, там его все равно не носят! — Я постарался придать своим словам оттенок насмешки.

Но вам обязательно понадобится парадная форма для стартовой церемонии.

Я, наверное, был слишком сонный и измученный, поэтому какое то время тупо соображал, на койляд сдалась парадная форма, когда нужно просто запустить двигатели. (...) всех этих щеголей из Флота и их дурацкие порядки. Они все поголовно чокнутые!

— Ваш водитель все еще в ангаре. Я дам ему кое-какие деньги и попрошу срочно отправиться в город. Он сумеет договориться, чтобы ему открыли магазин. Он парень очень мобильный, успеет купить все, что нужно, и вовремя вернуться сюда.

Ну что за идиотская затея? Я никак не мог примириться с дурацкой тягой Хеллера к фатовству. Однако моя нерешительность спровоцировала его на новые действия. Он чуть отступил назад и указал мне на входной люк.

— Возьмитека все эти вещи, вынесите их наружу и рассортируйте по мешкам, а потом отнесите в прачечную и чистку. И не забудьте положить в один из пакетов и ту форму, что сейчас на вас. А после этого непременно сходите в душ. Вам это просто необходимо. И учтите, вам следует поторапливаться. Дело в том, что скоро все отключат и мы какое-то время не сможем пользоваться всеми этими службами.

Я чуть не заплакал. Единственное, чего мне хотелось, так это хоть немного поспать. У меня болело буквально все. Ох уж эти (...) из Флота его величества. Здесь ему не Флот! И кому может быть интересно, засорятся какие-то паршивые фильтры или нет!

Я вытащил вещи наружу и принялся сортировать их на полу ангара.

Когда я отбросил в сторону использованные баллончики, старые газеты и просто мусор, который Ске зачем-то присоединил к моему багажу, оказалось, что у меня не так-то много вещей. Выброшенное же заполнило целых два бака для мусора, из тех, что стояли в ангаре на всякий случай.

Я наспех привел в порядок обувь и головные уборы, вытряхнул одежду и завернул все в пленку для химчистки. Но тут я с некоторым запозданием вспомнил о том, что было надето на мне. Тогда я выгрузил содержимое карманов в пакет из водонепроницаемой пленки и туда же положил кое-какие из нужных мне бумаг. Потом разделся и сунул смятый мундир в пакет для чистки, а грязное белье — в пакет для стирки.

Я стоял совершенно голый посреди ангара, пытаясь припомнить, не забыл ли чего, как вдруг услышал чей-то смешок. Я сразу же понял, что где-то рядом находится графиня Крэк. Но я не стал определять, где именно. Схватив пакеты и мешки, я побежал к входному люку.

Однако инцидент этот не исправил моего мрачного настроения. В прачечной и химчистке у меня чуть ум за разум не зашел, когда я попытался расшифровать надписи на огромных дисках, поясняющие, как поступать с такой вещью, а как — с другой: типичный флотский жаргон, эти излюбленные флотские стрелки и молнии. (...) Флот! Я сунул свертки в подходящие, на мой взгляд, отверстия, а потом отнес пакеты с бумагами в каюту.

После душа мне полегчало. Меня поразило количество смываемой грязи! Да и в голове прояснилось. Вероятно, скопившаяся на волосах грязь давила мне на череп и тем самым оказывала влияние на сознание. Довольно интересная теория.

Я уже готов был признать за Флотом некоторую логику, когда послышался оглушающий звук зуммера из прачечной, который требовал, чтобы я сейчас же бежал за своими вещами. Прежде всего я достал из машины сверток с бельем. Все было великолепно высти рано, выглажено, а кое-какие из дыр даже оказались заштопанными. Какое-то время я пытался припомнить, куда сунул пакет с мундирами — во всех этих дисках с надписями сам черт ногу сломит. Я начал искать, открывая все крышки подряд. Но ничего так и не смог найти.

Сосредоточившись, я постарался восстановить в памяти все мои действия. Итак, я прошел в дверь, потом прислонился к этой штуке, чтобы немного передохнуть и разобраться во всех этих дурацких надписях, значках и стрелках. То, что я открыл потом какую-то дверцу, я знал совершенно точно. А после этого бросил в отверстие мундиры.

Ничего! Я снова принялся открывать все крышки.

Ничего!

Я попытался взять себя в руки и принялся внимательно читать все надписи подряд. И тут до меня дошло! Пакет с мундирами и обувью я сунул в дезинтегратор, в машину для уничтожения мусора! Я стоял в прачечной совершенно голый, несчастный и тихонько плакал. Мне теперь, по существу, нечего было надеть на себя, разве что кальсоны! Хотя... Погодите, погодите, ведь Ске поехал покупать мне парадный мундир общевойсковой службы! Нет не все потеряно. Я все же одержал победу над болезненной тягой Флота к чистоте!

Полный новых надежд, я бросился в свою каюту.

И тут — полный успех!

На моей постели лежал объемистый пакет.

Я тут же вскрыл упаковку.

И что же предстало моим глазам?

Прежде всего я обратил внимание на полковничий крест. Это было на ранг ниже моего нового звания, но в смысле точности выполнения данного задания на Ске, конечно же, никогда нельзя было полагаться. Он обязательно должен что-нибудь напутать. Но что же это за знаки различия?

Галуны и нашивки на траурночерном сукне мундира выглядели весьма устрашающе.

Череп с костями, петля виселицы, электрические бичи. Череп? Петля? Бичи?

И тут же каска. И тоже черного цвета! А посреди — огромный, светящийся в темноте череп!

Да это же парадная форма командира Батальона Смерти!

К мундиру даже был приложен поясной ремень, сделанный в форме вываливающихся внутренностей кровавокрасного цвета. Это была форма самой ненавистной, наводящей на всех и каждого ужас воинской части на всем Волтаре!

Я сделал шаг к двери, но быстро сообразил, что из осторожности этот подонок уже давно смылся.

Формально я имею право на ношение этого мундира, поскольку по званию был выше полковника, а кроме того, как младший администратор, мог носить любую форму, принятую в системе Аппарата.

Я ужасно устал. Поэтому улегся на подвешенную койку и переключил освещение на режим отдыха. Как скверно, что в таких кошмарных условиях приходится начинать этот долгий рейс. Если бы мне удалось немного поспать, то всей этой путаницы не случилось бы. Может быть, когда я проснусь, подумалось мне, мы уже будем мчаться в просторах космоса. Как же наивен я был в эти минуты!

Свет вдруг погас. Это должно было означать, что нас отсоединили от наземных систем. Наплевать. Я постараюсь заснуть. В конце концов, космический старт — это не такая уж и шумная вещь. Одолевавшее меня внутреннее напряжение постепенно спадало. Я уже проваливался в сон, как вдруг Страшный грохот и лязг заставили меня подскочить на постели.

Удар! Еще удар! Стук! Казалось, что кто-то пытается расколоть корабль на части! Я торопливо обернул вокруг бедер полотенце и выбежал в коридор. Грохот усиливался.

Наконец я сообразил, что шум доносится из вспомогательного машинного отделения, расположенного в носовой части судна. Здесь что-то было явно не так. Мы ведь попрежнему оставались в ангаре! Значит, нас с помощью портального крана должны были прежде всего поставить на транспортную тележку.

Хеллера я обнаружил в рубке управления. Он присел боком на кресло пилота, неизменная красная шапочка была сдвинута на за тылок. В этот момент он переговаривался по внутренней связи с машинным отделением. По его разговору можно было понять, что в машинном отделении находится один из инженеров, работающих в ангаре.

— Я только приподниму его, поэтому мне особого тягового уси лия не потребуется, — говорил Хеллер в микрофон.

Я бросил взгляд в открытый иллюминатор. Броня, защищавшая корабль от ударов космических частиц, была снята. Хеллер высунулся из окна, огляделся и крикнул кому-то: «Отойдите от буксира!» О боги! Он собирается летать на этой штуке внутри ангара! Да тут же проще простого врезаться в какой-то другой корабль или вообще пробить крышу!

— Послушайте! — крикнул я. — Не вздумайте летать здесь! Хеллер, который успел снова усесться в кресло пилота, усмехнулся в ответ:

— Так ведь буксиры как раз и приспособлены для подобных случаев — для маневрирования в очень ограниченном пространстве. Так что держитесь, Солтен, эта лодчонка очень юркая.

Кто-то из обслуги ангара появился перед буксиром с указателем направления в руках. Хеллер потянулся к рычагам управления. Я изо всех сил вцепился в какую-то стойку.

И что он тут начал вытворять! Ему пришлось облететь кран, обогнуть два космических корабля, а после этого резко развернуться в сторону ворот ангара! Под нами что-то загрохотало. Я решил было, что мы оборвали донную часть. Но это, как оказалось, просто развалилась груда пустых ящиков.

А Хеллер, как ни в чем не бывало, примостившись на краю сиденья пилота, выводил корабль из ангара на вспомогательных двигателях!

Человек, контролирующий движение на территории ангара, выбрал для нас место довольно далеко от посадочной площадки, но все равно это было почти рядом с воротами ангара. — Держитесь, Солтен, — сказал Хеллер.

Сам он ни за что не держался, небрежно передвигал рукой какието рычажки. Но мне все-таки следовало прислушаться к его совету.

Резким рывком он поднял нос корабля вверх и тут же посадил буксир на хвост.

Я кубарем прокатился по всему коридору и остановился, только здорово грохнувшись о дверь.

А буксиру — хоть бы что! Он замер прямо перед ангаром, но уже в вертикальном положении. Хеллер быстро добрался до меня, ловко спустившись по проходу, который в результате маневра превратился в вертикальный колодец. Он протянул мне руку и помог добраться до кают-компании. Вся мебель и прочее оборудование здесь уже повернулись на девяносто градусов на своих шарнирных подвесках, приспособившись совершенно автоматически к новому положению корабля. Он достал из шкафчика баллончик бульона, опустил его на мгновение в спираль разогрева и протянул мне.

— О шипучке, Солтен, нам, увы, приходится забывать за ночь до полета, — сказал он, улыбаясь.

В словах его не было и тени упрека, скорее это была обычная светская болтовня, принятая в кругу офицеров Флота. А может, шутка. Но меня его слова обозлили. Мне совсем не хотелось горячего бульона. Единственное, чего мне попрежнему хотелось больше всего на свете, так это добраться до своей каюты и вздремнуть хотя бы несколько минут. Ведь пока только светало. Я уже собрался отстранить баллончик с бульоном, как вдруг заметил в приоткрытой двери чье-то лицо. Это был Ботч собственной персоной!

С повисшими на очках шторками, которые не скрывали недовольного взгляда выпученных глаз, он застыл в дверях как немой укор. Костистые старческие его руки держали стопку бумаг высотой примерно в ярд!

Я никак не мог отказать себе в удовольствии проводить вас в столь долгий путь, офицер Грис, — сказал он. — И я привез вам на дорожку подарочек. Вот заказы, которые нужно срочно проштамповать вашим удостоверением.

Все эти бумаги?! — в отчаянии простонал я.

Счетов тут примерно третья часть. Да, должен сказать, вы зря времени не теряли и назаказывали целую кучу всякой всячины! Закупки! Закупки! Закупки! Не удивительно, что нам приходится платить такие налоги. А остальное — просто не сделанная вами обычная работа, к которой вы всегда относитесь с недопустимым пренебрежением. Вот, например, доклады за несколько недель. Сколько я вам их ни подкладывал, вы так и не удосужились их прочитать. Вот я и подумал, что в пути у вас будет достаточно времени и вы наконец сможете честно выполнить свои обязанности.

Я попытался под каким-нибудь предлогом выставить его. Но ничего не вышло. Поэтому я направился с бульоном в свою каюту, достал из водонепроницаемого пакета удостоверение и, усевшись за подвешенный на шарнирах столик, принялся штамповать бумаги. Ничего, скоро мы будем в пути. Все плохое останется позади, подумал я. По крайней мере я смоюсь отсюда.

— Остальное, — сказал старик Ботч, — я закреплю на видном месте вот этими зажимами. Мне хотелось бы, чтобы каждый раз, укладываясь в постель, вы могли правильно оценить объем не сделанной вами работы. Ух ты, а это что?

Нельзя сказать, что корабль, занимая вертикальное положение, не увеличил беспорядка в комнате. Я ведь так ни одной вещи и не закрепил этими специальными зажимами. Однако Ботч смотрел не на вещи, вывалившиеся из шкафчика с защитой от самопроизвольного взрыва. Он поднимал с пола парадный мундир.

— Полковник Батальона Смерти! Так вот вы каким себя видите, офицер Грис. Очень мило. И вполне уместно. Он вам будет к лицу. А уж цвет мундира полностью соответствует краскам вашей души.

Я решил пропустить его слова мимо ушей. Однако, перебирая счета, я понял, что мерзавец Ске затраты на покупку мундира отнес на мой счет! Я все штамповал и штамповал бумаги, пока рука у меня не стала отваливаться от усталости. Наконец Ботч собрал подписанные и заверенные заказы.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал он. — До меня дошли слухи, что подобные суда обычно взрываются сами по себе, так что желаю вам удачи. — И с гнуснейшей из всех имевшихся у него в арсенале ухмылок Ботч, наконец, оставил мою каюту.

Я допил горячий бульон. Теперь осталось только растянуться на постели и заснуть, а через несколько часов я проснусь бодрым и с сознанием того, что мы мчимся в просторах космоса, оставив далеко позади Волтар со всеми его заботами. Блестящая мысль.

Увы! События начали развиваться совсем по другому сценарию. Мне предстояло выдержать самый душераздирающий старт из всех известных в истории космоса!

Едва я собрался нырнуть в постель, как снаружи снова донеслись грохот и шум. Дверь в мою каюту и иллюминатор, правда, оставались открытыми, но это не были обычные звуки начинающегося дня. Волна шума, заставившая содрогнуться весь корабль, могла исходить разве что от моторизованной армии, если-бы та вдруг пошла на нас в атаку. Да что тут, в конце концов, творится?

Нервы мои не выдержали. Я вскочил с постели и бросился к иллюминатору. Стоило мне высунуться из него, как мне чуть не снесло полтоловы какой-то платформой, которая стремительно поднималась вверх. Нанятая где-то на стороне бригада трудилась над возведением восьмидесятифутового театрального помоста, к которому вели широкие ступени, восходящие от пола ангара прямо ко входному люку корабля.

Я не мог поверить своим глазам. О боги! Строго охраняемые ворота были распахнуты настежь! Коммерческие грузовики шли сквозь них по шесть машин в ряд! Многие десятки машин уже разместились на территории ангара.

Многочисленные рабочие бригады занимались выгрузкой переносных сценических платформ и баров. Не было никаких сомнений, что ангар, по чьему-то плану, преобразовывался в огромнейший зал для развлечений, подогреваемых тапом. Только один из устанавливаемых здесь баров был длиной не менее двухсот футов. Ближайшая сценическая платформа вздымалась на высоту не менее тридцати футов, а ширина ее была такой, что здесь свободно уместилась бы половина всех танцовщиц Волтара. А чуть поодаль возводились новые, не менее грандиозные сооружения. Да и поток грузовых машин все не прекращался!

Охваченный паникой, я бросился в рубку. Хеллер, к счастью, находился там и был занят установкой броневых плит противо метеоритной защиты, предохранявших переднюю часть корабля.

— Что за пирушку вы тут решили устроить? — заорал я прямо с порога. — Неужто вы не понимаете, что я пошутил? Это же тайная миссия!

Он оторвался от дела и с удивлением воззрился на меня:

Но вы ведь одобрили и даже завизировали смету расходов. Вы оплатили целые тонны всякой всячины для празднования и сделали это не далее как вчера. А всего час назад вы собственным удостоверением на моих глазах визировали новые поставки!

Ломбар просто убьет меня! — выкрикнул я.

Я весьма сожалею, — сказал он, и чувствовалось, что он говорит искренне. — Но, видите ли, дело обстоит серьезней, чем вы думаете: у этого судна нет пока названия. Когда его перевели из состава Флота, он автоматически лишился даже своего номера. А мы до сих пор так и не удосужились дать ему имя, тогда как общеизвестно, что отправляться в рейс на корабле, не имеющем названия, — самая дурная примета. Это скажет вам любой, кто хоть мало-мальски связан с Флотом. Да такой корабль может запросто взорваться.

(...) Флот и его обычаи! Но мысль о том, что буксир может взорваться, и так не выходила у меня из головы.

— Сейчас начало восьмого! — сказал Хеллер после короткого раздумья. — Крещение судна начнется около десяти. А к старту мы будем готовы примерно к двенадцати.

Я продолжал кивать.

— Пожалуй, я придумал, как поступить, — сказал Хеллер. — Мы, насколько это возможно, пригасим шумиху. И просто организуем нечто вроде тихого семейного торжества. Хорошо?

Я прекрасно понимал, что уже не могу отозвать подписанные мною заказы или прекратить поток грузовиков. А кроме того, сюда наверняка приглашены сотни рабочих, что сновали здесь, да с семьями. А сколько здесь соберется просто работников ангара! Будет значительно хуже, если мы попытаемся все это отменить. Уж лучше не вмешиваться — и пусть все идет, как намечалось. И я согласно кивнул.

— Да, кстати, — сказал Хеллер. — А где же наша команда? Пора бы уж им прибыть на борт и готовиться к старту.

На это у меня ответа не было. Продираясь почти как через материальную преграду сквозь этот шум и гам, я полез вниз, по теперь уже вертикальному проходу, к своей каюте. Спать было совершенно невозможно, хотя я и изнемогал от усталости. Я тяжело плюхнулся на стул.

Но тут же вскочил как ужаленный. Дело в том, что я уселся на что-то твердое и холодное. Оказалось, что это маленький флакончик.

Как он мог сюда попасть? Раньше его здесь не было. Я точно помнил, что уже сидел на этом кресле. Выпасть ему было неоткуда, у меня, собственно, и вещей-то почти не осталось. И тут я с ужасом вспомнил слова Ломбара о том, что за мной постоянно будет двигаться шпион и мне никогда не удастся догадаться, кто он. Неужто этот флакончик — первое доказательство его существования?

На склянке имелась этикетка: «И. Г. Барбен. НьюЙорк. Амфетамин, Метедрин. 5 мг, 100 таблеток». Мне показалось, что это тот самый флакончик, который мне ночью показывал Ломбар.

Об этом зелье я уже был наслышан достаточно. Оно стимулирует центральную нервную систему, усиливая действие норадреналина — нейромедиатора, который активизирует отдельные области периферической нервной системы. В разговорной речи его называют «лошадью». Впрочем, так именуют почти все подобные препараты. Я всегда с большим подозрением относился ко всему, что имело хоть какое нибудь отношение к столь сомнительным снадобьям. Однако сейчас я пребывал в полном отчаянии. Как я выдержу эти несколько предстартовых часов? Я достал нож, а потом вытряхнул из флакона маленькую таблетку в форме сердечка оранжевого цвета. Действуя очень осторожно, я отколол от нее примерно третью часть.

Этот осколочек я положил под язык. Вкус горький. Я подождал, пока она рассосется. Внезапно будто теплая волна прокатилась по всему моему телу. Сердце забилось в лихорадочном темпе.

Но зато я сразу же почувствовал колоссальное облегчение. Как по мановению волшебной палочки я обрел так недостающую мне сейчас уверенность в себе. Я даже почувствовал нечто вроде вдохновения. Моментально исчезли все тревоги и страхи. Я больше не терзался вопросами, откуда взялся этот флакончик или где находится приставленный ко мне шпион, снабженный приказом расправиться со мной.

А все-таки прекрасная вещь эта «лошадь»!

Тут я сообразил, что мне следует одеться. Как-то неудобно появляться при большом стечении народа в одном белье. Я кинул взгляд на форму полковника Батальона Смерти. Отличная форма. Как раз то, что нужно. Плавными движениями, которые со стороны могли показаться замедленными, хотя на самом деле были даже быстрее, чем нужно, я натянул плотно облегающие штаны. Однако они ничего не облегали — они были размера на три больше, чем требовалось. Но общей картины это не портило. Потом я натянул сапоги. Один из них был мал, зато другой слишком велик. Но вместе они выглядели вполне прилично.

Движениями, которые по изяществу можно было сравнить разве что с балетными па, я перемещался по тесной каюте, облачаясь в полковничий мундир. Он показался мне тесноватым в плечах. Зато канты, опушка и галуны выглядели бесподобно, особенно вышитые на спине красные кинжалы. Застегивая воротник, я чуть было не задушил себя, но на это тоже не следовало обращать внимания: я ведь все равно дышал сейчас чаще обычного. Каска оказалась великоватой, но я подложил в нее полотенце, чтобы она не давила на уши. Глянув на себя в зеркало, я увидел огромный череп. Он показался мне страшноватым, но вместе с тем прекрасным. До чего же славно устроен наш мир!

Надевая цепь своего высокого ранга, я все время пританцовывал. Движения мои были плавными и грациозными, чего я раньше за собой не замечал.

Пояс мундира при более детальном осмотре оказался весьма сложным, но очень интересным. Замысловатый рисунок сплющенных окровавленных внутренностей на нем создавал некоторую проблему. Должны ли они лежать справа налево или слева направо? Кроме того, они постоянно путались в цепи, свидетельствующей о моем ранге. С поясом я провозился довольно долго, но в конце концов мне удалось затянуть его на нужном месте.

Тут я обнаружил, что к парадной форме прилагается множество дополнительного снаряжения — красные металлические полосы с шипами, что прикрывали суставы пальцев на обеих руках, красный же мешочек со свинцом, который подвешивается к запястью правой руки, парадный серебряный кинжал, обагренный кровью, на котором красивой вязью выгравирован девиз батальона: «Смерть всем!». Его я довольно легко пристегнул к поясу.

Казалось, само зеркало было вне себя от гордости за то, чта ему выпала честь отражать столь великолепную картину. Да, у Ске изысканнейший вкус!

Я поглядел на часы и был страшно удивлен: процесс одевания занял у меня целый час. Поэтому я торопливо поплыл вверх по коридору, едва касаясь перекладин. Платформа для обозрения была надежно закреплена перед входным люком. Я вышел на нее и окинул доброжелательным взглядом живописную картину внизу.

Многочисленные помосты и бары ждали своих посетителей. Были сооружены даже специальные кабинки для переодевания танцовщиц. Фургоны, развозящие тап, выгружали всевозможное питье. Декораторы развешивали гигантские цветные гирлянды, закрывая ими двери и вообще все на свете. Я насчитал целых пять оркестров. Оркестранты выгружали инструменты на эстрады. За ними занимали места хоры десантников Флота и еще один, присланный с базы Флота, каждый из пятидесяти хористов. Да, приглашенных ожидало просто море музыки. Что касается меня, то я всегда любил музыку.

Постепенно стали собираться и подрядчики, обслуживавшие буксир. Вместе с ними прибыли сотни рабочих с семьями. А может быть — и просто с родственниками. А тут еще и обслуживающий персонал ангара начал постепенно стекаться. Прибыли и команды тех судов Аппарата, что стояли в ангаре. Ради праздника их специально отпустили из казарм. И хотя все они пришли слишком рано, сердце радовалось при взгляде на них, — какие милые и приятные люди! Все. Буквально все!

Ах да! Одними из первых прибыли транспорты с офицерами Флота, и астронавтами. И вот теперь синий поток их мундиров устремился в нашем направлении. Ну что ж, милости просим. Отличные службисты — эти флотские.

А вот наконец и наша команда! Ребята как раз выпрыгивали из доставившей их сюда полицейской машины Аппарата. Быстро по хватав мешки, они забросили их за спины и, согнувшись в три погибели, чтобы никто не мог разглядеть их лиц, крадучись по бежали по лестнице наверх. Это была та самая пятерка пиратов, смертный приговор которым и по сейдень не был отменен. Я от ступил ко входному люку, чтобы радушно поприветствовать их.

Все они принадлежали к особой расе, имевшей самоназвание «антиманко». Строение черепа у них весьма своеобразно: головы узкие у макушки, расширяются книзу наподобие треугольника, имея в его основании широкую и свирепую, выдвинутую вперед челюсть. Кожа у них очень темная, вес в среднем где-то около трехсот фунтов, а рост достигает шести футов и восьми дюймов. Их маленькие, близко посаженные глазки горят неукротимой ненавистью. Антиманко чувствуют, что остальное население Вселенной относится к ним с неприязнью. Однако я решил продемонстрировать, что в отличие от этих остальных питаю к ним самые дружеские чувства!

— Я офицер Грис. Вас-то я здесь и поджидаю, — сказал я с располагающей улыбкой.

Трудно сказать, что вызвало у них столь странную ответную реакцию — может быть, непривычный для них тон, приветливый и радушный. Парень, шедший первым, повидимому, капитан, бросил взгляд на мою дружески протянутую руку, потом на мою одежду и отступил так поспешно, что чуть не столкнул товарищей со ступенек. Но он моментально собрал волю в кулак, выкрикнул какую-то команду, и они, сбившись поплотнее, промчались мимо меня скрылись в глубинах корабля. Даже снаружи я слышал, как они обмениваются репликами, но разобрать удалось только ругательства.

Их поведение заставило меня задуматься. Сначала я поглядел на свою руку, которую дружески протянул командиру. Рука была обычной, если не считать окрашенных в красный цвет металлических шипов на костяшках пальцев. Что касается мундира, то и он был хорош и сидел на мне отлично. Кроме того, он был совершенно новый, канты и галуны выглядели на нем просто великолепно, а особенно — четкая линия петли палача. Продолжая пребывать в благодушном настроении, я снова принялся разглядывать огромное пространство, простирающееся подо мной.

И тут я заметил Снелца, который прохаживался вдоль рядов построенной для парада роты. Милейший человек этот Снелц. Всегда приятно знать, что он где-то рядом.

Нет-нет. Постойте, постойте. Жизнь, конечно, прекрасна и удивительна, но с чего это вдруг Снелц командует ротой? Ведь ему! полагается всего лишь взвод. Я пригляделся к нему повнимательней. Хотя Снелц находился от меня по меньшей мере в пятистах футах, красный медальон капитана так и сиял в лучах утреннего солнца!

Как удар молнии меня вдруг пронзила мысль о том, что наверняка именно Снелц донес Ломбару обо всем, что касается графини Крэк! А иначе за какие заслуги, скажите на милость, он мог получить повышение? Значит, Снелц и есть приставленный ко мне шпион! Я резко отступил назад. Должно быть, за моей спиной ктото стоял. Я обернулся, и как из тумана передо мною всплыло лицо Хеллера.

Снелц повышен в чине!

Да, — усмехнулся Хеллер, — я знаю. Это я дал ему пятьсот кредиток, чтобы он мог оплатить следующее звание. Он давю заслужил это.

У меня голова пошла кругом. Если Снелц не шпион, то кто-ж тогда должен убить меня?

Хеллер как-то странно смотрел на меня. Он уже успел переодеться в парадный мундир офицера Флота. На нем была круглая плоская бескозырка, удерживаемая подбородочным золотым ремнем и сидевшая чуть набекрень. Китель, доходивший до талии, плотно облегал его фигуру. Грудь была почти сплошь покрыта рядами орденских планок, резко выделявшихся на темносинем сукне. Звезда, означающая участие в пятидесяти удачно выполненных боевых операциях, так и светилась на груди. Широкие красные лампасы шли по бокам узких штанин. В роскошной форме офицера Флота его величества Хеллер был неотразим. При виде такого парня девушки должны поголовно грохаться в обморок. Однако по его взгляду можно было понять, что и я произвел на него должное впечатление.

А что это вы делаете тут в парадной форме Батальона Смерти?

Это Снелц, — сказал я. — То есть я говорю, что тут масса девчонок собирается лететь в космос. — Я понял, что говорю слишком быстро.

С вами все в порядке? — спросил Хеллер.

Конечно, с Ломбаром все в порядке. Как Снелц прикажет, так и будет. Будут еще и медведицы, если, конечно, оркестры не разлетятся по космосам. — (...) я говорю все-таки слишком быстро.

Вы лучше присядьте, — сказал Хеллер. — Вот сюда, на перила. Нет-нет, падать с них не надо! Давайте-ка я вам лучше поставлю стул. А теперь садитесь и не волнуйтесь. Все что быстро закончится, и мы спокойно улетим.

Никак не могу понять, что его так тревожит. Ведь мир так добр и прекрасен.

Мне еще предстояло увидеть то, что Хеллер называл «праздником в узком семейном кругу». Наконец-то пробили долгожданные десять часов. К этому времени в ангаре и его окрестностях скопилась масса грузовых автомобилей и многие тысячи людей. Охрана ангара, казалось, и вовсе перестала регулировать движение или учитывать количество прибывающих — ворота на территорию базы были широко распахнуты.

Многоцветие гирлянд и праздничных флагов заполняло все кругом. Тап доставлялся теперь уже не баллончиками и даже не ящиками, а просто цистернами, и, куда ни глянь, всюду виднелись оживленные смеющиеся лица. Оркестры уже начинали свой марафон, и музыкальная разноголосица сливалась с общим шумом толпы. Казалось, что праздник уже начался. Но это было не так. Команды, отвечающие за запуск дневных фейерверков, уже прибыли, и я благодушно следил за ними, не очень-то понимая, что они собираются делать. А оказывается, именно они должны были подать сигнал к началу праздника.

И вот с их помоста взвилась в небо «пылающая планета»!

Взлетев примерно на полмили, она зависла, вращаясь и демонстрируя освещенные изнутри «континенты». Затем огромный огненный шар взорвался, рассыпавшись на мириады мерцающих звезд. Зрелище это можно было наблюдать за многие мили. «Пылающая планета» подала сигнал к официальному началу праздника.

Толпа разразилась радостными криками.

Ничего страшного, подумал я, такие красочные празднества — довольно обычная вещь, и никто наверняка не придаст им особого значения. Ведь часто бывают торжественные открытия новых магазинов, массовых состязаний по игре в шары. Нет, ничего плохого здесь нет. А кроме того, и зрелище само по себе очень красиво.

Сидя на помосте для зрителей, я был почти полностью скрыт гирляндами, развешенными на перилах, однако прекрасно видел все происходящее. И чувствовал я себя достаточно могущественным, способным легко управлять всей церемонией прямо со своего места.

Тут мне на глаза попалась большая площадка, которая зависала над нашим помостом. Ее как раз укрепляли при помощи подъемника, установленного на мощном тягаче. Вокруг суетилось великое число хоумвизионщиков с мощными камерами и прочим оборудованием.

Ну что ж, решил я, может быть, их прислала компания, занятая производством и сбытом тапа, надеясь воспользоваться таким благо приятным случаем с рекламными целями. А может, за рекламой гоняются руководители танцевальных ансамблей или труппы дрессированных танцующих медведей. Хоумвизионщиков часто посылают куда угодно, а отснятая ими пленка потом ложится на полки и никогда не выходит на экраны. Обычное дело. А репортеров понаехало! Я насчитал примерно с десяток фирменных машин самых различных газет, расположившихся на стоянке подле мощной машины хоумвизионщиков. Собралась целая толпа охотников до сенсаций и фоторепортеров. Недаром говорят: где бесплатная выпивка, там и репортеры.

И казалось, что всех их как магнитом притягивает к нашей трибуне. Но это и понятно! Тут же стоял Хеллер, а у них наверняка не было его снимков в таком роскошном мундире да еще со всеми наградами. Да, выглядел он оченьладно. Вполне естественно, что им хотелось сделать побольше снимков — возможно, для своих архивов, надеясь, что с ним произойдет что-нибудь интересное в будущем. И как всегда, я оказался прав.

Хлынув толпой по восьмидесятифутовой лестнице, журналисты отталкивая друг друга, толпой окружили Хеллера. Фотографы и операторы тут же принялись командовать им. Одни требовали, чтобы Хеллер улыбнулся, другие — чтобы повернулся и принял особо эффектную позу. Его даже заставили обменяться рукопожатием с одним из известнейших репортеров, который скорее всего просто хотел показать эту карточку своим детям. Нет, никакого вреда нашей миссии я тут не видел. Самое обычное дело.

Внизу в толпе я разглядел Биса — офицера разведки Флота. Он о чем-то беседовал с тремя репортерами, указывая на нашу трибуну. И эта троица, поблагодарив Биса, тоже устремилась в нашу сторону, прихватив с собой и фотографов. Ага! Люди опытные сразу распознают, в чьих руках власть, стоит им только бросить взгляд на человека! Репортеры направлялись отнюдь не к Хеллеру. Они проталкивались сквозь толпу прямо ко мне! Давно пора.

Теперь уже меня просили встать, а потом повернуться то в одну, то в другую сторону. Я уверен, что им удалось сделать много просто великолепных снимков: наверняка они рассчитывали продать мои портреты издательствам, выпускающим учебники по истории. Раздумывая в этот момент над подвигами, которые мне предстоит совершить в недалеком будущем, я понял, что, возможно, эти шустрые ребята рассчитывают написать обо мне пару-тройку томов.

Потом они попросили меня занять место прямо за спиной Хеллера, с тем чтобы сделать панорамный снимок, на котором на фоне моря людских голов вырисовывались бы наши фигуры — Хеллера впереди, а моя чуть сзади сбоку. Бис тоже каким-то образом оказался рядом и принимал во мне самое живейшее участие. Он был само почтение и говорил только шепотом, чтобы не мешать нам.

И они сделали целую серию снимков, на которых я стоял и смотрел Хеллеру в спину. Но это их не удовлетворило. Творческий процесс удивительно азартен. Когда они заявили, что у меня прирожденный актерский талант, и стали уговаривать меня сыграть гнев, поскрипеть зубами и все такое прочее, я и сам вошел во вкус сценической деятельности. Я выполнил все их просьбы да еще и от себя кое-что добавил. Так, например, я позировал, многозначительно помахивая рукой, сжимающей мешочек со свинцом, угрожающе направлял прямо в камеру кулаки, вооруженные металлическими шипами. Хеллер до того заболтался, что не заметил ровным счетом ничего из того, что мы вытворяли у него за спиной.

Я думал, что они уже завершили съемки с моим участием, но фантазия у них поистине неистощима. Помощник оператора притащил откудато фон, который установили за моей спиной, — нечто очень похожее на каменную стену, а вернее — на выход из пещеры. Очень реалистическая картина. И я стал позировать на этом фоне, демонстрируя свою мощь и силу.

Но Бис, который оказался на редкость услужливым парнем, решил, что и этого мало. Он указал на что-то внизу и шепотом объяснил свой замысел одному из репортеров. Я тоже поглядел вниз, чтобы понять, что привлекло его внимание.

Внизу, на гигантской стойке бара, была выставлена масса фигурного печенья и марципановых фигур. Сделанные из теста, смешанного со сладостями и орехами, фигурки были весьма реалистично исполнены и изображали людей и животных в натуральную величину. Были среди них и нимфы, и популярные герои детских сказок и баллад. Цвет фигур был подобран так, что они выглядели очень натурально, почти как живые. Один из ассистентов тут же помчался вниз, быстренько отломал у сахарной нимфы руку, обмакнул ее в варенье красного цвета и, стремглав поднявшись по лестнице, вручил свою добычу мне.

Я не испытывал голода и вежливо отказался от угощения. Но они хором объявили, что им хочется окончательно убедиться в моих актерских талантах, и попросили меня изобразить кровожадность и ненасытность, с которыми я пожираю эту руку. Задача для актера моего ранга просто пустяковая: что ни говори, а я запросто могу сыграть и не такое. Они сделали несколько снимков, на которых я откусываю крупные куски, а на лице моем застыло истинное наслаждение. Наконец все они, включая и Биса, пришли к выводу, что роль я сыграл блестяще, и мы распростились.

Целая толпа танцовщиц, числом не менее сотни, проходила в этот момент, пританцовывая, между стойками бара. Они размахивали разноцветными флагами огромных размеров. Блаженно и расслабленно я наслаждался этим зрелищем. Они все выглядели прехорошенькими, хотя и несколько нереальными.

Шум веселящейся толпы заполонил пространство, сливаясь в равномерный гул. Но вдруг шум усилился. Люди как по команде уставились в небо. Что же привлекло их внимание? Оказалось, что над нами парил роскошный лимузин из Дворцового города. Он величественно проплыл по небу в направлении посадочного круга. Из машины вышел капитан Таре Роук, личный астрограф его величества. Его сопровождали несколько адъютантов в роскошных праздничных мундирах, яркие краски которых выделяли их на фоне толпы. Они спокойно прошли сквозь расступившуюся толпу и зашагали по лестнице к нам. Площадка с аппаратурой хоумвизионщиков зависла прямо над ними. Роук с самой дружеской улыбкой подошел к нам и подал руку Хеллеру. Обменявшись рукопожатием, они принялись болтать как старые добрые друзья. Тут же оказался репортер хоумвизионщик. До меня доносились только отрывки интервью.

Весьма сожалею, — говорил капитан Роук, — но я не могу раскрывать конечную цель данной миссии. А сюда я прибыл, чтобы пожелать моему старому другу Джету счастливого пути и удачи.

Судя по типу двигателей судна, предназначенного для выполнения миссии, капитан, нельзя ли прийти к выводу, что данная миссия отправляется в другую галактику? Возможно, ту, которая была прародиной нашей расы? Может быть, задачей этой экспедиции или миссии, как ее вернее было бы назвать, является попытка отыскать там, среди руин материнской планеты, какой-нибудь древний памятник и прибуксировать его сюда?

Я ничего подобного не говорил, — сказал Роук. — Это все ваши умозаключения.

Но, капитан, перед нами «Буксир один», а как нам известно из весьма авторитетных источников, корабль этот не может совершать рейсы внутри одной галактики без риска потерпеть крушение. Точно такой же корабль, как известно, взорвался.

В этот момент я подумал, что в случае чего голыми руками доставлю этот буксир к месту назначения. И самое главное, я чувствовал, что способен на такой подвиг! «О, метедрин, — подумал я, — и как я раньше обходился без тебя! Какое великолепное снадобье!» Правда, во рту у меня, ощущалась неприятная сухость, но мне не хотелось спускаться в гущу этой беспокойной толпы ради того, чтобы промочить горло тапом.

Мужской хор Флота запел какую-то флотскую песню, и толпа тут же подхватила ее. Я еще не понимал, что это только прелюдия. И снова я обратил внимание на то, что все почему-то смотрят наверх. Я тоже устремил взор к небу.

Над нами на высоте никак не менее трех миль плыли пятьдесят истребителей Флота. Строй они держали просто великолепно. Должно быть, у командира головного истребителя имелся специальный компьютер, с помощью которого он мог управлять остальными машинами. Выполнив в небе ряд сложнейших фигур, истребители вдруг разлетелись, растянувшись огромной шеренгой миль на пять.

И тут они все одновременно выпалили из пушек!

На милю в длину и на целых пять миль в ширину развернулись ленты медленно горящего пламени, которые держатся в небе не меньше минуты и прекрасно видны даже при свете дня. Сгорев, они оставляют после себя белые облака. И из этих облаков прямо на глазах у восторженной публики сложилась надпись: «СЧАСТЛИВОГО ПУТИ, ДЖЕТ!»

И только когда эта подвижная надпись начала рассеиваться, до нас донеслась взрывная волна. Грохот был столь сильным, что его мог слышать каждый человек в каждом из пяти городов. Все пространство вокруг ангара было залито светом этих горящих в высоте букв.

И хотя душой я воспарил ничуть не ниже этих букв, какой-то червь сомнения точил мою душу, как бы нашептывая, что с секретной миссией все должно выглядеть несколько по-иному! Трудно сказать, что именно тревожило меня, но подсознание подсказывало мне: здесь что-то не то. И вдруг мне стало ясно, в чем дело. Ведь все эти пилоты, что реют над нами в вышине, не попадут на нашу прощальную пирушку. Летают они в небе, летают, а им, бедняжкам, так и не достанется ни глотка тапа, ни кусочка пирожного.

Я уже собрался было указать кому-нибудь из окружающих на этот явный недочет, как самолеты вдруг с воем пошли на посадку и приземлились на открытом летном поле рядом с нами. И скоро экипажи во главе с пилотами присоединились к пирующим. Значит, и эта проблема разрешилась сама собой.

Мне даже стало немного жаль хоумвизионщиков. Они так трудились, а ведь по существу им так и не удалось заснять чтонибудь стоящее. Отснятый ими материал вообще вряд ли когда-либо выйдет в эфир. Они извели сотни ярдов пленки на танцовщиц, да на сценки с разгрузкой тапа. А что еще они могут показать? Следовательно, и с этой стороны у нас все в порядке. Секретность миссии не нарушена. Мне уже поднадоели эти толпы флотских и аппаратчиков — их было тут тысяч десять, — и я готов был отдать приказ, чтобы празднество сворачивали, как вновь услышал снизу восторженный крик и шум. Задрав головы к небу, люди опять приветствовали кого-то, пожаловавшего на наш праздник. Причиной их ликования служил проплывавший над нашими головами великолепный лимузин, выдержанный в белых и золотых тонах. Эту машину невозможно было спутать с какойнибудь другой. Он был сделан по специальному заказу на средства миллиардов поклонников со всех ста десяти планет.

Казалось, что от рева толпы вот-вот лопнут барабанные перепонки! «Это Хайти Хеллер!» Люди скандировали ее имя так дружно и так громко, что запросто могла рухнуть крыша ангара. «Хайти Хеллер! Хайти Хеллер! Хайти Хеллер!» Я многозначительно улыбнулся. Я прекрасно понимал, что именно задумал Джет. Узкий семейный круг. Вполне естественно. Как мило с ее стороны, что она пришла проводить нас! Подъемный кран спустил съемочную площадку хоумвизионщиков поближе к ней.

Хайти Хеллер танцующей походкой выплыла из лимузина, раздавая во все стороны воздушные поцелуи. Она была в прелестном наряде ангела. И это тоже вполне естественно! Ведь она прибыла на крестины!

Вот и прекрасно, мы теперь быстренько покончим с этими крестинами и сразу же стартуем. И все пойдет как по маслу.

Все пять оркестров и все хоры разом грянули ее любимую песню.

Грузовик с техническим оснащением для производства спец-эффектов разместился прямо под съемочной платформой, и персонал дружно и весело принялся за дело. Своей элегантной танцующей походкой Хайти поднялась по ступенькам на трибуну. Она чмокнула Хеллера в щеку, и это, надо сказать, привело толпу в полный восторг. Послышались крики: «Хайти и Джет! Хайти и Джет!»

И тут начался обряд крещения!

С помощью трехмерного электронного проектора в небе над нами появилось большое белое облако. На глазах у всех оно обернулось ангелом — конечно же, это была все та же Хайти. Вернее, сама Хайти стояла к тому времени на эстраде, а туда, на облако, пере давалось ее изображение. Толпа в очередной раз восторженно заревела!

Белое облако с ангелом в центре, покачиваясь и переливаясь, опустилось на корабль. Хайти склонилась над краем эстрады, й трехмерное изображение ее, высотой в сто пятьдесят футов, элегантнейшим изящным движением простерло обе руки над буксиром. Оркестры грянули торжественный туш. Хористы пели что-то возвышенное и не менее торжественное. Ангел из облака провозгласил: «Милый кораблик, я вдыхаю в тебя жизнь!»

Оркестры и хоры умолкли.

Все увидели, что ангел наклоняется и целует нос корабля.

И снова загремели трубы, грянули литавры.

Ангел торжественно провозгласил: «Отныне я нарекаю тебя ПРИНЦЕМ КАУКАЛСИ!»

Хоры и оркестры сопроводили этот торжественный момент бравурной, счастливой мелодией.

Толпа неистовствовала!

Бригада хоумвизионщиков с ног сбилась, снимая эту сцену!

Некоторые довольно трезвые соображения стали пробиваться сквозь мое все еще затуманенное сознание. Ведь сам факт присутствия здесь Хайти Хеллер гарантирует хоумвизионщикам, что все снятое ими, несомненно, появится на экранах хоумвизоров на всех ста десяти планетах. И даже еще хуже — стоит на любом из компьютеров, будь то в научном, правительственном учреждении или просто в школе, набрать слова «Принц Каукалси», как компьютер тут же переадресует вас к «Народной легенде № 894М», а это сразу же введет вас на цель нашей секретной миссии — на БлитоПЗ!

Всем еще колоссально повезло, что у меня хватает сил, опыта и мудрости, чтобы руководить этой кучей бездарных дилетантов. Воистину нечеловеческий труд — и все-таки мне удается справляться с этим.

А кроме того, Хайти Хеллер наверняка случалось крестить суда. Так что нельзя с полной уверенностью утверждать, что отснятая пленка обязательно будет использована. Для широкого показа отснятого материала наверняка требуется нечто более существенное.

Команда специалистов по спецэффектам тем временем продол жала свое дело. Обряд крещения был завершен грандиозным дневным многоцветным фейерверком, который можно было наблюдать с расстояния многих миль. А потом был произведен так называемый «взрыв сверхновой»! Должно быть, к нему здорово подготовились заранее, потому что взрыв дал такой мощный выброс света, что его голубое сияние осветило все пять городов, и без того залитых в этот ясный день ярким солнечным светом. Зрелище получилось просто грандиозным!

И лишь через минуту до нас докатился грохот взрыва, заставивший буквально содрогнуться все кругом! И публика, многие тысячи собравшегося здесь народа, каждый с выпивкой в руках, принялись выкрикивать здравицы и пожелания счастья «Принцу Каукалси».

Хайти торопливо попрощалась и торопливо покинула нас, отправившись, должно быть, на студию хоумвидения. Ну что же, решил я, все наконец-то завершается и мы в любой момент можем отправляться в полет. Особого вреда миссии эта шумная церемония все-таки нанести не могла. Я твердо рассчитывал на то, что хоум-визионщики так и не воспользуются отснятым материалом. Тем временем начались выступления горных медведей, обученных танцам.

Я очень обрадовался, когда Хитрый Кролик добрался прыжками к нам на трибуну и вручил мне морковку. Голода я не испытывал, но из чистой любезности принялся грызть морковку.

— Они никогда не воспользуются отснятыми здесь пленками, доктор, — сказал он мне поанглийски. — Никакого насилия над личностью не рекомендую.

Я поблагодарил его за добрый совет. Он никогда не теряет голову. Но его присутствие здесь означает, что с Земли, повидимому, только что прибыло новое грузовое судно. Интересно. И все-таки следует получше следить за теми, кто забирается на борт, пытаясь проехать зайцем. Я повернулся в его сторону, чтобы подружески предупредить о необходимости соблюдать осторожность, но он уже успел скрыться.

Танцующие медведи продолжали свои пляски. Толпа была в полном восторге от их выступления.

Внезапно на площадке перед трибуной появился Снелц, мой милый добрый друг Снелц вместе со своей ротой. Отличный парень этот Снелц. Рота его была принаряжена, что называется, с иголочки. Великолепные черные мундиры, сверкающие каски с опущенными забралами. В руках тускло поблескивали ружья. Оркестр заиграл бодрый марш, хор подхватил, и, подчиняясь заданному ими ритму, рота Снелца открыла торжественный парад.

Перестроение, которое они выполняли, было настолько сложным, что подобного мне еще никогда не случалось наблюдать. Они образовывали самые различные геометрические фигуры, выстраиваясь то крестом, то квадратом, то шли строем на строй. При этом они выполняли просто головоломные ружейные приемы, известные разве что инструкторам строевой подготовки. И как только ему удалось достичь такого с этим сбродом из охраны Аппарата?

Отличная муштровка произвела на толпу впечатление. Толпа невольно начала отсчитывать ритм. Наиболее сложные приемы со провождались восторженными выкриками. Мне удалось подметить, что при выполнении ружейных приемов ружья стреляли. Потом я сообразил, что они были заряжены холостыми, что обычно делается, чтобы подчеркнуть четкость движений. Ружейный прием — выстрел! Прием — выстрел! Весьма впечатляющее зрелище!

Внезапно все ружья выстрелили флагами, а рота как ни в чем не бывало продолжала четко печатать шаг. Картина была действительно потрясающей! По определенному сигналу ружья разом взлетели в воздух. Рота дружно поймала их и взяла «на караул», как бы отдавая честь принявшему крещение и готовому к отправке кораблю.

Толпа неистовствовала! Никогда прежде им не приходилось видеть ничего подобного!

Наконец Снелц дал команды «вольно» и «разойтись» Приветственные крики постепенно затихли. На какой-то момент установилась почти полная тишина. И эту хрупкую тишину прорезал хриплый голос одного из офицеров Аппарата:

— Знай наших! И вы, флотские, будете после этого утверждать будто мы, аппаратчики, не способны маршировать понастоящему?!

И вновь наступила тишина, однако на сей раз она была пронизана тревогой и очень смахивала на затишье перед бурей. И действительно, в ответ последовала довольно громкая реплика со стороны офицера Флота:

— Так ведь строевой с ними занимался бывший наш офицер; морской пехоты, а не какойто там «алкаш»!

И тут аппаратчик ударил флотского!

Астролетчик в ответ ударил аппаратчика!

Двадцать аппаратчиков схлестнулись с двадцатью флотскими!

Сотня флотских против сотни аппаратчиков!

Драка разгоралась не на шутку!

Бригада хоумвизионщиков не теряла времени зря и, конечно же, снимала все это на пленку! Толпа пока реагировала лишь злобными выкриками, однако в воздухе уже летали бутылки из-под тапа и пустые баллончики. Представители военной полиции Флота попытались прекратить драку.

Военная полиция Аппарата тоже не дремала. Однако их усердие обернулось тем, что военная полиция Флота и военная полиция Аппарата вышли стенка на стенку, и драка завязалась уже между ними!

С треском переворачивались и ломались скамьи и буфетные стойки! Пирожки и торты использовались теперь преимущественно в качестве метательных снарядов!

Хоумвизионщики лихорадочно снимали все происходящее!

Хеллер с высоты нашей трибуны легко оценил ситуацию. Он схватил микрофон, подключенный к общей системе. Его тренированный голос запросто перекрыл рев толпы:

— Всем оркестрам и хорам! Приступить к исполнению «Улетаем в космос»!

Это была весьма популярная песня-речитатив. Вместо припева в ней были приказы, которые и произносились хором тем особым командирским тоном, которым славится Флот.

Три оркестра, занимавшие слишком высокие места для того, чтобы можно было вмешаться в драку, дружно грянули:

Нас Космос в путь зовет!

Заждался звездолет!

Спасибо тем, кто не забыл

Нас проводить в полет.

После первого куплета шел речитатив:

На борт, команда!

Трапы спустить!

Люки задраить!

Контакты включить!

Баллончики все еще мелькали в воздухе. Крики и шум не утихали. Оркестры и хоры прибавили громкости. Мощные мужские голоса выводили:

Любимая, прости,

Не плачь и не грусти!

Я вечный странник Космоса

Я дома лишь гостил.

И сразу же следовало речитативом:

Внимание на пульт!

Проверить крен и курс!

Горючее подать!

Готовность номер пять!

Откудато издалека донесся вой сирен, сигнализирующий о том, что части особого назначения, вызванные на место происшествия, уже приближаются к нам.

А хоры тем временем гремели вовсю:

Героев Космос ждет!

На старте звездолет!

Мы жаром пламенных, сердец

Растопим бездны лед!

И опять грянула команда:

Пристегнуть ремни!

Готовность номер три!

Звук сирен все нарастал. Первые суда с отрядами по ликвидации беспорядков с ревом сели поблизости от нас. А всеобщая драка продолжала разгораться.

Хоры тем временем чеканили слова песни:

У нас закон один:

Нам Космос господин!

Он выбрал нас, он нас пленил,

Мы обручились с ним!

И снова речитативом:

Внимание на пульт!

Проверить крен и курс!

Горючее подать!

Взлёт!

Научно-фантастическая сага нового поколения, уходящая корнями в современную реальность шпионажа, наркобизнеса, государственного терроризма и правительственной коррупции, содержащая все элементы туго закрученного шпионского триллера, щедро приправленного юмором и чутьчуть — эротикой. Это «Миссия “Земля”» — самый большой и самый потрясающий, самый искрометный и самый изобретательный фантастический роман в истории!

Цель вторжения Волтарианской империи — Земля. Причина вторжения — спасение гибнущей планеты. И вот на помощь землянам отправляется Джеттеро Хеллер. Однако находятся те, кто имеет свое особое мнение. Верный слуга начальника полиции Солтен Грис получает другой приказ: Миссия Земля должна окончиться полным провалом!

Оказавшая огромное влияние на других писателей поразительная карьера Л. Рона Хаббарда охватывает более полувека литературных достижений.

Несмотря на то что он был прежде всего писателем, жизненный опыт Л. Рона Хаббарда был крайне велик, а размах путешествий — огромен. Неутолимое любопытство и твердое убеждение, что в любом деле необходим профессионализм, создали основу для необычайных достижений. Ему приходилось бывать исследователем, этнологом, моряком и летчиком, кинооператором и фотографом, философом и учителем, композитором и музыкантом.

Выросший в необжитых тогда еще краях штата Монтана, в возрасте шести лет он объездил своего первого скакуна и стал побратимом шамана племени черноногих. В 1927 году шестнадцатилетний Хаббард отправился в далекую Азию, а годом позже, гонимый жаждой приключений и стремлением пополнить знания об иных культурах, Хаббард оставил школу и возвратился на Восток. Он служил суперкаго и рулевым на торговом судне, бороздившем моря между Явой и Японией. Он познакомился со Старым Шанхаем, Пекином и Западными Холмами в годы, когда не всякий иностранец мог попасть в Китай. Более четверти миллиона миль по морю и суше намотал он до той поры, как ему исполнилось двадцать — и до появления коммерческих авиалиний.

Осенью 1929 года Хаббард возвратился в Соединенные Штаты, чтобы продолжить свое образование. Он поступил в Университет имени Джорджа Вашингтона в Вашингтоне (округ Колумбия), где приобрел профессию инженера и прошел один из первых курсов по атомной и молекулярной физике. Будучи студентом, он был избран президентом Инженерного Общества и Клуба летчиков, а также писал статьи, рассказы и пьесы в университетскую газету. В те же годы он совершал любительские полеты по всему американскому Среднему Западу и работал национальным корреспондентом и фотографом журнала «Пилотспортсмен», в то время — самого серьезного издания о проблемах авиации.

Вернувшись в большой мир в 1932 году, Л. Рон Хаббард участвовал в двух экспедициях: киносъемочной в Карибском море, где ему довелось плавать на одном из последних торговых четырехмачтовиков Америки, и геологической — в ПуэртоРико. Этими путешествиями он заслужил членство в престижнейшем «Клубе путешественников», чей флаг он бережно нес с собой еще в двух исследовательских экспедициях. Многолетняя любовь капитана всех пяти морей к кораблевождению отразилась в числе судов, на которых он плавал, и ловкости обученных им экипажей. Во время второй мировой войны Хаббард служил в Военном Флоте США, удостоившись многих благодарностей.

Все это — и многое другое — проникло в книги Хаббарда, привнеся в них то чувство подлинности, которое и поныне привлекает читателей по всему миру. В 1934 году в журнале «Thrilling Adventures» был опубликован первый его рассказ — «Зеленый бог», повествовавший о приключениях американского офицера флотской разведки среди тайн и интриг докоммунистического Китая. Своими обширными знаниями мира и способностью легко и непринужденно писать в любом стиле и жанре Л. Рон Хаббард быстро завоевал известность как автор приключенческих рассказов, боевиков, вестернов, детективов и рассказов ужасов. А мерой уважения собратьев по перу может послужить тот факт, что в возрасте всего лишь 25 лет Л. Рон Хаббард был избран президентом ньюйоркского отделения Американской Гильдии писателей.

В дополнение к успешной писательской карьере Хаббард занимался и написанием сценариев для голливудских студий. В частности, его перу принадлежал сценарий известнейшего сериала «Тайна острова сокровищ», выпущенного студией «коламбия» в 1937 году. Он не только писал сценарии для таких киногигантов, как «Коламбия» и «Юниверсал», но также писал диалоги и консультировал других сценаристов.

В 1938 году известное ньюйоркское издательство «Стрит и Смит», выпускавшее журнал «Astounding Science Fiction», желая привлечь внимание читателей к нарождавшемуся тогда жанру фамилией известного автора на обложке, по сути дела предложило Л. Рону Хаббарду купить у него всю научную фантастику, какую он только напишет. Когда писатель запротестовал, что пишет он не о машинах, а о людях, его заверили, что именно это от него и требуется.

Остальное общеизвестно. Влияние, которое оказали романы и рассказы Л. Рона Хаббарда на научную фантастику, «фенетези» и литературу ужасов, можно смело назвать переворотом. Именно внесенный Хаббардом элемент человечности и стал основой нынешней мировой популярности этих жанров.

Стиль Хаббарда позволял читателям заглядывать в тайники души персонажей, намного усиливая впечатление от прочитанного и не замедляя при этом темпа повествования — литературный уровень, доступный немногим.

Среди наиболее известных примеров — три повести, написанные им в один невиданно плодотворный 1940 год: «Последнее затемнение», с ее жутким и вполне вероятным миром бесконечной войны и беспредельной отваги, которую Роберт Хайнлайн назвал « превосходнейшим образцом научнофантастической литературы»; приключенческая фэнтези «Пишущая машинка в небе», написанная по словам Клайва Касслера, «так, как и надо писать приключенческие романы», и, наконец, прототип всех романов о психологическом напряжении и ужасах обыденной, повседневной жизни — «Страх», — который штудировали писатели от Стивена Кинга до Рэя Брэдбери.

Первопроходческие работы Л. Рона Хаббарда, в особенности написанные с 1938 по 1950 год, не просто расширили границы возможного в научной фантастике, но и принесли своему создателю место одного из основателей «золотого века» жанра.

И, конечно, существуют еще международные научнофантастические бестселлеры: эпическая сага «Поле боя — Земля» и десятитомная приключенческая и сатирическая эпопея «Миссия ”Земля”» — увенчавшие последнее десятилетие его сказочной карьеры.

Роман «Поле боя — Земля», получивший в числе прочих наград итальянскую премию «Tetradramma d’Oro» и специальную премию имени Гуттенберга, переведен уже на 13 языков и считается самым большим однотомным романом в истории научной фантастики — 1039 страниц!

Декалогия «Миссия “Земля”» не менее известна, получив от французских читателей премию «Cosmos 2000», а от итальянского Национального комитета по научной фантастике и фэнтези — премию «Nova». Этот роман разошелся в количестве семи миллионов экземпляров на шести языках, и каждый из десяти томов становился международным бестселлером сразу же после выпуска. Кроме них, международными бестселлерами становилась еще двадцать одна книга Л. Рона Хаббарда.

Добавляя новое, неожиданное измерение к успеху как «Поле боя — Земля», так и «Миссии “Земля”», Л. Рон Хаббард сочинил также стихи и музыку для первых в мире кассет звукового сопровождения к книгам. Эти уникальные музыкальные записи, посвященные наиболее важным и драматичным эпизодам обоих романов, получили широкую известность и привлекли внимание критики.

Всего же вклад Л. Рона Хаббарда в литературу составляют более 260 романов, повестей, рассказов и опубликованных сценариев всех основных литературных направлений.

Предисловие

ВАМ, миллионы любителей научной фантастики и просто читателей, так тепло приветствовавших мое возвращение в литературу, и вам, критики, так восторженно встретившие «Поле боя — Земля».

Мне приятно работать для вас!

Сатира и научная фантастика

Несколько лет назад я написал «Поле боя — Земля», чтобы отметить пятидесятилетие своей писательской карьеры. Роман оказался немного больше тех, к которым привык за предыдущие пятьдесят лет (почти полмиллиона слов), но, в конце концов, ради юбилея можно и отбросить сдержанность.

Писать эту книгу было приятно, и читать — тоже, если списки бестселлеров — не полная ерунда. Приятно было также полагать, что «жесткая» научная фантастика (а именно так я определял в то время жанр романа) привлекательна для стол широкой аудитории. И это напомнило мне о том, сколь многогранна научная фантастика вообще: в ней слились драма, комедия, трагедия, роман любовный, шпионский и приключенческий, из которого она, собственно, и выросла.

Однако по самой своей природе научная фантастика содержит элемент сатиры. Ее приемами пользовались такие писатели, как Марк Твен, Иоганн Кеплер, Сэмюель Батлер, Жюль Верн и сэр Томас Мор. Еще более явной становится эта связь, если мы вспомним немного историю обоих жанров.

Сатира — изобретение отнюдь не только западное. Соответствующее китайское слово переводится буквально как «смех с ножами». Наше слово менее ярко — оно происходит от латинского satura, что значит «смесь» или «мешанина». Первоначально оно имело кулинарный оттенок, обозначая, например, миску с разными ягодами, причем миску совершенно обычную — нечто здоровое, приятное и радостное.

Вполне понятно, почему то же самое слово satura стало обозначать и популярные импровизированные сценки, разыгрываемые перед шумной римской публикой. Ни сюжета, ни стиля в этих сценках не было — песни, стихи, проза и диалоги смешивались, вызывая попеременно похвалы и насмешки.

И когда отец римской поэзии Квинт Энний (ок. 239169 до Р. Х.) дал некоторым своим поэмам подзаголовок «satura», он, вероятно, смешал оба значения, подразумевая, что его поэмы безыскусны, но приятны для души — искристая смесь драмы и комедии, стихов, песен и прозы, насмехающаяся и вызывающая смех.

Но до 17го века происхождение слова «сатира» известно не было. Писатели полагали, что «сатира» както связана с сатирами — наглыми полузверьми, которые в пьяном виде гоняются за нимфами, — и оттого считалось, что сатире положено быть грубой и вульгарной. На самом деле все обстоит иначе, а придумавшие сатиров древние греки сатиру даже не считали за род литературы. Эту форму искусства предстояло развить римлянам.

Классические школы сатиры представляют два римских поэта — Гораций (658 до Р. Х.) и Ювенал (50130 после Р. Х.). Оба внесли большой вклад в развитие форм поэзии, и их тени будут витать над сатирой до восемнадцатого века. Гораций традиционно воспринимался как весельчак, критик несерьезный и полный оптимизма, «кто правду говорит с улыбкой». Ювенал же был мрачным циником, исходящим злобой, полагающим, что люди неисправимы, и обличающим, вместо того чтобы наставлять. Таким образом, первый был лекарем душ, а второй — палачом. Сатирикамсудьям предстояло еще появиться.

Среди основателей сатиры следует назвать еще одного писателя — Мениппа, сирийца, жившего в Греции в третьем столетии нашей эры. Хотя написанные им тринадцать книг были утеряны, их пересказывали и пытались повторить достаточно, чтобы мы могли составить себе о них представление. Любимой мишенью Мениппа были философы, в особенности стоики. Сатиры Мениппа, в отличие от творений Горация и Ювенала, не были формализованы — им гораздо больше подходило первоначальное слово satura. Менипп смешивал не только стили и жанры, но даже латынь и греческий. В основе своей, его произведения писались прозой с небольшими поэтическими вставками — достаточно схоже со сказками «Тысячи и одной ночи», чтобы ученые начали подозревать у них общий источник.

Еще один сириец — Лукиан Самосатский (второй век н. э.), большой поклонник Мениппа, создал роман, который мы теперь считаем одним из источников научной фантастика. В «Подлинной истории» Лукиан высмеял популярные в его время рассказы о путешествиях, описав путешествие на луну на захваченном смерчем паруснике. Этот прием позволил ему с новой точки зрения высмеять попутно и многие человеческие, земные черты. (Собственно говоря, за двести лет до Лукиана о путешествии на Луну писал Антоний Диоген, герой которого достиг своей цели, просто двигаясь на север. Но в историю вошел именно Лукиан.)

Конечно, рассказ о необычайных путешествиях и приключениях — не новость. Во времена, когда о нашей планете не было известно почти ничего, таких рассказов появлялось множество, и повествовалось в них о самых невероятных, невообразимых и непредставимых местах и народах — гомеровская «Одиссея» тому пример. Но Луна, в отличие от неведомых заморских земель, всегда видна, она смотрит на Землю как спутница и незнакомка. Подобная точка зрения была тогда для сатириков внове. И когда «Подлинная история» Лукиана была переведена на английский в 1634 году, сатирики перебрались на Луну и обосновались там весьма прочно.

Социальная сатира Сирано де Бержерака «Путешествие на Луну» (1657) была одновременно и первой книгой, где ракеты всерьез рассматривались как транспортное средство. А книга де Бержерака, в свою очередь, побудила Свифта написать «Путешествия Гулливера» (1726), в которых мы, помимо невероятных народов, встречаем летающие города и две луны Марса (задолго до открытия последних).

Даниэль Дефо использовал полет на Луну в своей сатире «Объединитель» (1705), написанной за 14 лет до «Робинзона Крузо».

Эдгар Алан По в «Невероятных приключениях некоего Ганса Пфалля» (1835) описал полет на Луну с такой дотошностью, что, по слухам, именно этот рассказ убедил Жюля Верна, что детализация — ключ к успеху. В 1865 году вышел жюльверновский роман «Из пушки на Луну», а в 1901м за ним последовал Герберт Уэллс с «Первыми людьми на Луне». Явилась научная фантастика — но дорогу ей проторила сатира.

Задолго до признанных ныне научных фантастов сатирики отправляли своих читателей и на иные планеты. Вольтер, гений, чей «Кандид» (1759) стал воплощением сатиры, в «Микромегасе» (1752), писал о великане с одной из планет Сириуса, посещающем вначале Сатурн, а затем Землю. Сопровождающий великана сатурнианин при взгляде на Землю изрекает следующую фразу: «Думаю, на Земле нет жизни, ибо ни одно разумное существо не согласится остаться здесь надолго».

Когда путешествия в пространстве слишком сковывали воображение, оставались еще путешествия во времени. Герберт Уэллс в своей «Машине времени» (1895) жестоко высмеял классовую структуру Англии. Однако первые путешествия такого рода описывали еще римляне. Сатирик Марк Теренций Варрон описал впечатления «старшего брата Рипа Ван Винкеля», заснувшего в Риме и проснувшегося через пятьдесят лет, что позволило ему посмеяться над нравами современного ему общества.

И всегда доступно пространство внутреннее, то самое, что начинается про другую сторону реальности и кончается вместе с воображением. По какойто не совсем ясной причине научная фантастика избегала этих просторов с момента своего возникновения. Правили машины, человек считался всего лишь более сложной машиной, и НФ покорно склоняла голову перед общим мнением. Так что когда в 1938 году Джон В. Кэмпбелл пригласил меня написать для него чтонибудь, я решил писать о людях и их возможностях.

Меня всегда интересовал человек и его стремление к знанию. И первый мой рассказ — «Опасное измерение» — был о философе, обнаружившем, что пространство — это всего лишь идея, точка зрения. Он открыл, что не сознание определяется окружающим миром, а наоборот. Для среднего американца в начале двадцатого века это была весьма радикальная мысль. Я, правда, не сказал Джону, что она стара как Будда и что с ее помощью можно разделаться и с такой неприятной мелочью, как время. У него и без того хватало проблем с моей писаниной. Так что я написал на эту тему легкую сатиру, добавил юмора, чтобы легче было проглотить, да так рассказ и оставил.

Кстати — сатира может быть смешной, но не все, что смешно, — сатира.

Комедия базируется на необоснованных чувствах и отношениях. Хохот, вызываемый ею, — это отторжение, радость распознания ошибки.

Представьте себе, например, элегантно накрытый стол — тончайший фарфор, блеск серебра и хрусталя, горящие свечи… Плохо только одно. На тарелке у героя лежит старый башмак. Герой отрезает кусочек, накалывает на вилку, старательно пережевывает, промокает уголок рта снежнобелой салфеткой и сердечно улыбается соседу по столу, прежде чем взять еще кусочек.

Разыгранная таким великим актером и клоуном, как Чарли Чаплин, эта сцена была бы смешной. Но смешон не башмак. Смешон гость, а точнее — его отношение к происходящему. Попытка не просто съесть башмак, а сделать это посветски делает всю сцену еще более нелепой. Отсюда и смех.

Но сатира ли это?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует выяснить, высмеивается ли тут чтонибудь. Разница между комедией и сатирой состоит в том, что сатира — это карикатура, преувеличение реальных черт; то самое подчас делают художники с лицами политиков, а имперсонаторы — с голосами и манерами, так что их подчас обвиняют в том, что они больше похожи на своих жертв, чем те сами. Талант и тех и других заключается в поиске характерных черт и вынесении их на передний план. Когда выделение характерного становится преувеличением, на сцену выходит сатира — стиль, намеренно отходящий от реализма.

Хотя сатиру часто смешивают с комедией — а сатира бывает очень смешной, — для нее характерно прежде всего обличение какихто черт или деталей. А от критики сатиру отличает обертка нелепости — как горькую пилюлю покрывают сахаром, так стрелы сатиры смягчаются юмором. Но и в этом случае сатира не смеется — она высмеивает и насмехается.

Сатира (как и ее дальние родичи, каламбур и остроумие) требует определенной подготовки. Шутку надо уметь найти. Чувство юмора основано на наблюдательности. Человек, воспринимающий слова буквально, не поймет шутки, особенно основанной на игре слов — до него «не доходит». Недаром говорится, что чувство юмора человека отражает его интеллект и образование. «Скотский двор» Джорджа Оруэлла (1945) покажется намного смешнее человеку, знакомому с тем, что такое коммунизм (если он только сам не коммунист). Но мишени сатиры обычно не смеются. До них по какимто загадочным причинам «не доходит». Впрочем, сатира пишется не для них, а для окружающих — чтобы те увидели, что, как в известной сказке, «корольто голый».

Потомуто и смешна сатира.

Надеюсь, что эта satura покажется вам съедобной, хотя я совершенно уверен, что некоторые личности, и особенно организации, обвинят меня в том, что ягоды кислые.

Приятного аппетита!

Л. Рон Хаббард