Хоть я и настаивал, мы не смогли выехать на следующий день. Ютанк нужно было сводить мальчиков к городскому фотографу, чтобы иметь при себе их портреты в золотых рамках.
Мальчишки были невыносимо самодовольны из-за своей новой внешности. Даже родные матери не узнали их и говорили, что это дело рук дьявола. Я тоже так думал, но, помоему, в первую очередь это относилось к появлению их на свет. Кроме того, Ютанк нужно было собрать в дорогу вещи, и — о боги! — что это были за чемоданы, когда она наконец упаковала их! Поднять невозможно!
Верный своему обещанию, что позволю ей распоряжаться деньгами, я отдал ей сто тысяч американских долларов, сказав, что больше у меня нет. Я посоветовал ей не очень-то швыряться счетами — нужно, чтобы что-то осталось, когда мы вернемся домой.
И вот на следующий день после изрядной суеты и беготни мы с пятью чемоданами взлетели в облаке сгоревших газов реактивного самолета. Теперь, чтобы вы имели представление, как трудно было попасть в Вашингтон, столицу Соединенных Штатов, где мне предстояло провернуть свое первое дело, и чтобы вы поняли, какие испытания выпадают на долю чиновника Аппарата, когда он стремится выполнить свой долг, мне следует ненадолго остановиться на этой поездке.
Наша первая остановка была в Риме. Очевидно, Ютанк заранее по телефону позаботилась о комнатах. И вот что меня поразило: понятно, что робкая дикарка из пустыни устала от лишений, но я даже предполагать не мог, что мы остановимся в отеле «Сальваторе Маньифико Козиозо», жемчужине столичного центра. Я бы, собственно, и сам город-то затруднился бы найти, а Ютанк под своей чадрой, похоже, разглядывала
дорожные указатели, и, кажется, ей думалось, что итальянский таксист кружит по дорогам, чтобы подороже содрать за проезд. На чистом итальянском и с чистейшим сарказмом она сказала водителю:
— Послушай ты, петух потрошеный, если тебе кажется, что ты можешь водить меня за нос только потому, что я беспомощная жена шейха, то я тебе вправлю мозги! Если сейчас же не свернешь на нужную дорогу, я засуну стилет так глубоко в твою (...), что тебе это покажется тонзиллэктомией!
Этому она, конечно, научилась не иначе как читая разговорник для туристов, но меня это встревожило. В отеле нас сразу же провели в номер для новобрачных — что, видимо, и оговаривалось в заказе. Номер был великолепен — золотисто-белый! Просторный! Просто дух захватывало! Меня с моим багажом Ютанк впихнула в гостиную, а сама заперлась в спальне, чтобы я не мог туда войти.
После трехчасового размышления, что она там может делать со своими чемоданами, я решил не выяснять этого, а пойти в бар и посмотреть, что там интересного. В коридоре я узрел прекраснейшую из когда-либо виденных мною европеек. Она шла, направляясь к нашему номеру. Одетая по последней моде, она вышагивала в туфлях на высоких каблуках и вертела сумочкой им под стать. Это была Ютанк! Она прошла мимо меня и далее, в спальню, и заперлась — такими оказались все два дня, проведенные в Риме.
В Париже мы зарезервировали номер для новобрачных в отеле «Шато ле Бо Гран Шер» — роскошный, просторный, золотисто-белый. Ввел нас в него сам управляющий. Ютанк показала на ведерко с шампанским — любезный дар отеля — и произнесла что-то, должно быть, очень неодобрительное. Управляющий взял бутылку, внимательно взглянул на год и побледнел. Целых десять минут Ютанк читала ему нотацию, после чего позволила уйти на заплетающихся ногах и вновь явиться с заведующим винным погребком. Ей дали список вин, она нашла там, что искала, и скоро они вернулись с другой бутылкой шампанского, а также с бутылкой виски «Малькольм Фрейзер Скотч».
Что ж, естественно, что робкая дикарка из пустыни возражает против устаревшего шампанского. Но что-то я не заметил, чтобы она изучала туристический разговорник, — или я становлюсь ненаблюдательным?
И уж что там говорить — ни шампанского, ни шотландского мне не перепало. И спал я эти два дня на кушетке в гостиной, все удивляясь, над чем она там смеется в спальне. Как и в Риме, она то уходила, то возвращалась, а на второй день ей доставили целую гору покупок, словно она скупила весь город.
В Лондоне произошла перемена. Заказанный «королевский» номер в отеле «Савой», будучи великолепным, имел в гостиной софу, пожалуй, пожестче, чем те, на которых мне приходилось спать в Риме и Париже.
В течение трех дней Ютанк ежечасно то уходила, то приходила, но я ее не видел — только слышал, как открывалась и закрывалась дверь в коридор, да шум лифта. Она, должно быть, скупала весь Лондон. Когда мы снова встретились в самолете, она была в чадре и плаще с капюшоном, по-прежнему робкая и застенчивая, только вот с чуть-чуть запавшими глазами.
До Вашингтона мы долетели первым классом без пересадок довольно быстро, но от аэропорта добирались очень долго. Заказан был «президентский» номер в отеле «Уиллард» в центре города. Как только в спальню Ютанк доставили ее чемоданы, она бросилась на постель и сказала управляющему, сопровождавшему нас в номер:
— Пожалуйста, пришлите холодный ужин: салат с цыпленком и вино «Либфраумильх 54». И, пожалуй, немного апельсинового шербета. Ах да, закажите мне лимузин, предпочтительно «кадиллак», на девять утра. А теперь уходите. Я совершенно без сил. — Все это она сказала на чистейшем английском, но я поймал ее: у нее из сумочки выглядывал разговорник для туристов. Тайна раскрылась!
Я вышел в гостиную, унося свой багаж, чтобы дать ей возможность запереться. В конце концов, она, наверное, валится с ног после всех этих поездок и беготни по магазинам. Ну, Вот я и на месте! Теперь я мог приступить к работе!
Сенатор Шалбер восседал за своим столом, окруженный с одной стороны флагом Соединенных Штатов, а с другой — флагом родного штата Нью-Джерси. Он являлся живым воплощением благородного политического деятеля: светлые, зачесанные назад волосы, выражение лица — патрицианское, хотя и несколько алкоголизированное, осанка прямая, голос глубокий и звучный. В общем, человек, которому вы могли бы довериться. Нам его порекомендовал Гансальмо Сильва как связного мафии. К тому же он был человеком Роксентера. ... — Присаживайтесь, присаживайтесь, — предложил он. — Чем могу быть полезен? Всегда рад встрече с работниками профсоюзов.
— Сенатор, — начал я, садясь на стул и отказавшись от сигары, которая свалила бы меня не хуже боевого отравляющего вещества, — что бы вы мне ответили, если бы я сказал
вам, что нефтяные компании Роксентера — в сущности, весь «Спрут» — находятся в серьезной опасности со стороны конкурента?
— Ага! — отвечал он. — Я сразу же вон по тому телефону позвоню его поверенным!
— Видите ли, сенатор, — продолжал я, — дело-то слишком деликатное, чтобы доверять его телефону, у которого могут быть уши. Да и поверенным говорить об этом немного рискованно.
— Вы хотите говорить с ним самим, так я вас понимаю? — Он был ошарашен. Повозился с сигарой, положил ее на стол, открыл шкафчик и достал бутылку «Джека Дэниелса».
Взяв бутылку содовой, которую компания поставляет Сенату бесплатно, он налил мне и себе. Я сделал вид, что пью, он же выдул свою порцию залпом. Откинувшись на спинку стула, он снова заговорил:
— Молодой человек, вы мне нравитесь. Видно, что вы не чувствуете опасности, даже когда видите ее. Ясно и то, что вы не знаете человека, о котором идет речь. Не то чтобы о нем когда-либо вообще будут говориться речи, — понимаете, где и какие, — так что на меня ссылаться не надо. — Он поскреб пухлой рукой подбородок, налил себе еще и, неторопливо потягивая напиток, откинулся на спинку стула. — Молодой человек, вы мне нравитесь. И любая услуга Роксентеру — это услуга мне, понимаете? На меня не ссылайтесь. — Я кивнул.
— У вас есть подход к этой семье с какой-нибудь стороны?
Я отрицательно покачал головой.
— Что ж, учить молодежь — это святая миссия тех, у кого есть опыт. Между прочим, я всегда голосую положительно по законопроектам, касающимся образования. По всем, поддерживаемым профсоюзами, — поспешно добавил он. — Так вот что я хочу сказать: есть кое-что, чего не прочесть о Роксентере в справочнике «Кто есть Кто». Если вы этого не знаете, с Делбертом Джоном Роксентером у вас ничего не выйдет. Но на меня не ссылайтесь. Скажу конфиденциально, у этого семейства длинная родословная. Они были эмигрантами из Германии в 1800-х годах. Настоящая фамилия — Роученгендер. Основатель семейной династии в этой стране продавал сырую нефть как шарлатанское средство от рака и разыскивался полицией за изнасилование. На меня не ссылайтесь, я все буду отрицать. Впрочем, вы вряд ли из ФБР — у вас слишком открытое лицо. Семейство катилось под гору, но в финансовом отношении процветало. Первое поколение в Америке изменило фамилию на Роксентер и завоевывало рынок нефти, а с наступлением эры автомобилей получило монополию на бензин. В 1911 году эту монополию пытался сломать сам Конгресс, но им удалось увернуться.
Следующее поколение контролировало нефтяные и лекарственные компании. Третье поколение контролировало нефть, наркотики и политику. Четвертое поколение стало разваливаться на куски.
Теперь крупные состояния держатся на плаву обычно только три поколения. В основном об этом позаботились социалисты. Но богатство Роксентеров было так велико, что перешло в четвертое поколение. Однако положение семейства шатко, в политическом отношении — особенно. Третье поколение добралось только до вице-президентского уровня, четвертое же скатилось еще ниже.
И вот тогда из четвертого поколения на мировую арену вышел Делберт Джон Роксентер. Темная лошадка. Кандидат, которого никто даже и не замечал до тех пор, пока из-за резкого изменения в распределении голосов всем остальным пришел конец. Он, очевидно, хорошенько изучил все принципы первого американского Роксентера и придерживался их. Вот, цитирую: «Будь сдержан, очень сдержан. Не позволяй чувству товарищества даже в малейшей степени завладеть тобой». Еще один принцип таков: «Никому не доверяй».
Короче, молодой человек, он воскресил основные принципы Роксентера: всех обманывай, будь нетерпим к любой конкуренции, бери над всеми верх, включая собственную семью. На меня не ссылайтесь. Это все конфиденциально.
Делберт Джон захватил владения и вклады всех других Роксентеров и свел их снова в одну огромную силу. Он даже отправил на тот свет свою тетку Тиманту, чтобы получить ее наследство. Он восстановил все путы, в которых его семейство когда-то держало банки, правительства, компании, занимающиеся горючим, лекарствами — да чем угодно. И взял эти бразды в собственные руки. Единолично. Холост. Никогда не был женат и не имел подобного намерения. Да и зачем ему жениться, когда он может (...) весь мир!
Далее, вы можете решить, что с виду он стар, но пусть это вас не обманывает. Это мощнейшая турбина коварства и хитрости! Прожорливей этого ублюдка я еще не встречал на свете. Бесчестный — пробу ставить негде. Он пользуется моей всегдашней поддержкой! — Он допил до конца и подался вперед:— И вот такого-то человека вы просите о личной встрече. — Он покачал головой, — Даже главы государств, когда им нужно, не могут рассчитывать на встречу с Делбертом Джоном Роксентером. — Он откинулся назад и ощерился абсолютно фальшивой улыбкой политика. — Итак, вы мне все выкладываете, а я передаю его поверенным.
— Вообще-то, сэр, — сказал я, — с его поверенными я могу поговорить и сам. Шеф мафии заверил меня, что вы сможете помочь.
Этот выстрел попал в точку, хотя я надеялся, что обойдусь без него. Как-то слегка осунувшись, сенатор сказал:
— Профсоюзы и мафия. Следовало бы знать. Вы уверены, что это в интересах Роксентера?
— Новое дешевое горючее, угрожающее его монополии, представляет собой огромный интерес, — отвечал я. — Я только пытаюсь помочь.
— Хорошо. — Он заглянул в памятку, сделанную для него секретарем, в которой значилось используемое мною в данный момент имя. — Хорошо, Инксвитч. Что вам нужно?
— Мандат сенатского следователя — самый настоящий. Тогда он примет меня. — Затем я выдвинул решающий довод: — Скажу конфиденциально: гонорар вы можете забрать себе.
— Ага! — Лицо его прояснилось. — Вы далеко пойдете, Инксвитч. Я возглавляю Сенатский комитет по энергетическому кризису. Я все время оказываю ему услуги тем, что удерживаю избыточные поставки горючего на низком уровне. Так говорите, новое дешевое горючее? Да, это действительно попахивает кризисом! — И он живехонько написал распоряжение выдать мне то, что нужно. Приятно мне было видеть, как кто-то другой пишет распоряжения, — ради разнообразия.
Мы расстались лучшими друзьями. А пару часов спустя у меня были все документы для предъявления в любых инстанциях — следователь Сената с правом стращать любого чиновника в этой стране и даже с правом ношения и применения оружия, ограниченным всего лишь клятвой не стрелять в сенаторов.
«Хеллер, — мысленно проговорил я, — ты уже там по подбородок. Еще один хороший толчок, и ты уйдешь в кипящее масло с головой».
Теперь все, что оставалось сделать, — это вытащить Ютанк из Вашингтона.
Многое мне довелось повидать в Вашингтоне. Несколько раз я проезжал мимо огромной рекламной надписи, возвышающейся над Пенсильвания-авеню: «Дж. Эдгар Гувер».
Я решил на это не клевать и ничего не покупать. Но меня приятно щекотала мысль, что я могу войти, отыскать Тупевица и О'Блоома и рассказать им — как фэбээровец фэбээровцу, — с какой ловкостью обошел их Хеллер, но, поскольку ехидный смех мог бы возбудить профессиональную зависть, жертвой которой стал бы сенатор Шалбер, а я бы лишился своего мандата, я от этого воздержался.
Ютанк интересовали музеи и вещи. Ее, шикарно разодетую, не нужно было долго искать — она и так бросалась в глаза.
Ближе к вечеру ее лимузин остановился в парке Потомак, почти точно в том месте, где схватили Хеллера. Я даже узнал конного полицейского — того самого, который опознал его. Словно вернулись те времена.
После краткого поиска я увидел Ютанк. Она стояла на ступенях мемориала Линкольну, держа палец во рту и глядя на высокий обелиск памятника Вашингтону. Вокруг уже падали осенние листья, а поверхность длинного зеркального водоема рябило от ветра, и она не отражала памятника; в это время года зрелищное здесь явно не хватало. И ради чего она тут стояла, глядя на памятник, я понять не мог. Смотреть почти не на что — белая колонна, да и только.
Я находился от нее футах в пятидесяти. Одежду, что была на мне, она никогда не видела. Следил я за ней с большой осторожностью. И тем не менее, глубоко вздохнув и вынув изо рта палец, она повернулась ко мне и сказала:
— Прекрасно, не правда ли, Султан-бей?
Я приблизился к ней — теперь, когда она узнала меня, это уже можно было сделать. Во мне заговорило любопытство.
— Что же в этом такого прекрасного?
— Такой высокий, такой белый, такой твердый. — Она снова сунула палец в рот и посмотрела на монумент.
Идея! Я объяснил ей, что высота его всего лишь 550 футов. А вот Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке почти в три раза выше — 1472 фута!
— Разве? — недоверчиво спросила она.
— Так оно и есть, — убеждал я. — И острый выступ наверху!
И в тот же самый вечер мы уехали в Нью-Йорк. Да, требуется подлинная гениальность, чтобы работать в Аппарате! Мы остановились в отеле-люкс «Бентли Бакс», окна нашего роскошного номера на верхнем этаже выходили на крышу. В пятидесятых шагах оттуда открывался прекрасный вид на Эмпайр Стейт Билдинг с южной и на Центральный парк с северной стороны. Но не в этом заключалось истинное достоинство номера, а в том, что в нем было две спальни! Восхитительно! Теперь я имел возможность выспаться в настоящей постели, а не мучиться на кушетке в гостиной! Учитывая, что мы намеревались задержаться здесь, это особенно радовало. Удача уже повернулась ко мне лицом, а теперь начинала улыбаться.
Рано утром, свеженький как огурчик, без малейшего хруста в спине, я позавтракал и, как только удалились бесчисленные официанты и горничные, извлек приемник и видео. До того как приступить к делу, хотелось взглянуть, насколько продвинулись дела у Хеллера.
Вспышка!
Может, моему оборудованию повредила перевозка? Я проверил различные индикаторы, но все казалось в порядке. Потом до меня дошло: ретранслятор 831 соединялся с блоком управления приемника! Это давало усиление сигнала до такой степени, что его можно было принимать на расстоянии нескольких тысяч миль! Если его не отключить, в этой зоне никакого изображения я получить не смогу.
Рат и Терб говорили, что установили его... Ага! На телевизионной мачте Эмпайр Стейт Билдинг. Я вышел на террасу и глянул на юг — мачта была прямо передо мной. Ну что ж, плевое дело! Я его отключу.
Я позвонил в нью-йоркский офис. Гудки, гудки — никто не брал трубку. Тут я вспомнил: Фахт-бей жаловался, что все разъехались в поисках клиентов-преступников. Боги! Все приходилось делать самому. Я оделся так, чтобы не выделяться среди прохожих, изучил схему метрополитена и взял такси.
Я вошел в Эмпайр Стейт Билдинг через подъезд с Тридцать четвертой улицы, купил билет в обсерваторию и взлетел в лифте на восьмидесятый этаж. Для этого понадобилось меньше минуты, так что желудок свой я оставил на первом этаже. Однако все это был мой служебный долг, поэтому, не колеблясь, я пересел на второй лифт, поднимающийся до обсерватории на восемьдесят шестом этаже.
Как автомат я вышел из лифта и почти сразу же очутился на смотровой площадке. Она окружена десятифутовой оградой, во избежание самоубийств, но это совсем не мешает обзору. Хотя я мог бы насладиться видом на пятьдесят миль окрест — для Нью-Йорка стоял относительно ясный осенний денек, — я поспешно ретировался внутрь здания, в закусочную, и нервно выпил кока-колы. Ну и высота!
Кока-кола малопригодна для успокоения нервов. Чтобы разглядеть народ внизу с этой платформы, потребовался бы телескоп. Где же могла стоять эта чертова антенна? Гид сказал мне:
— О, это верхняя площадка. Смотровая галерея на сто втором этаже.
— На сто втором? — испуганно возопил я.
— Да там совершенно безопасно. Платформа остеклена.
Меня призывал мой долг — беспощадный долг. Пришлось взлететь на сто второй этаж. Собственно говоря, это еще не предел: над этим этажом еще двести двадцать два фута! В литературе сказано, что мачту построили для крепления дирижаблей, но никогда не пользовались ею после одной попытки, едва не окончившейся трагически. И теперь мачта стала телевизионной антенной. Блок управления приемника и ретранслятор 831 находились где-то там. Сквозь окружавшее меня стекло я мог видеть на пятьдесят миль вокруг, а также на 1250 футов вниз!
— В потолке я заметил проем и задрожал. Я не переношу большой высоты, ненавижу ее. В глубине души я понимал, что моя попытка проникнуть туда вряд ли «едва не окончится трагически» — исход обязательно будет смертельным!
Входя в лифт, я едва справился с головокружением. И хотя скорость поднимающихся лифтов вызывала у меня протест, я благословлял ее, опускаясь вниз. Снова оказавшись на Тридцать четвертой улице, я нагнулся и с благоговением похлопал ладонью по тротуару.
Глупая ситуация. В тысячах миль отсюда, в Турции, я без труда мог следить за Хеллером. И вот он оказался совсем рядом, несколькими сотнями футов выше, в том же самом здании, а выследить его не представлялось никакой возможности! (...) Спурк!
Рат и Терб! Уж их-то я знал, где найти — в больнице «Серебряные струи». На острове Рузвельта. Вот только не знал я, под какими именами они зарегистрировались.
Я не знал, как туда добраться на метро, поэтому поехал на такси. Только благодаря тому, что мне были известны дата их поступления в больницу и то, в каком состоянии они прибыли туда, мне под видом «обеспокоенного друга» удалось разыскать их в палатах. Их состояние не требовало постельного режима! Они даже в кроватях не лежали! Посиживали себе в комнате отдыха и смотрели телевизор. Ну и наглость! Я знал, они разыграли весь этот цирк лишь для того, чтобы устроить себе отпуск за счет правительства Волтара!
Они почувствовали, что кто-то стоит и смотрит на них убийственным взглядом.
— Офицер Грис! — изумленно разинув рот, воскликнул Терб и поднял руки в гипсовых повязках, как бы защищаясь.
Рат молчал. Его челюсти все еще скреплялись проволочным каркасом.
— Что вы тут делаете? — спросил Терб несколько некстати.
— Я делаю вашу работу! — сообщил я им громогласно.
— Тише! — попросил Терб, помахав своим гипсом.
— Почему это «тише»? — разгневался я. И впрямь — почему? В комнате отдыха находились только старики и хроники. Отбросы общества. — Вы пренебрегаете обязанностями, возложенными на вас правительством! Вы оставили включенным ретранслятор 831! Преступная халатность!
Вбежала всполошенная медсестра. На ее лице было написано: «Что такое? Что такое? Это больница!» Я не дал ей говорить. Выхватил свой фэбээровский мандат и уже через несколько минут вел разговор с главным администратором.
— Те двое — симулянты, — объяснял я ему. — Они увиливают от призыва в армию. Когда вы можете выписать их отсюда?
Он был смущен и стал оправдываться:
— Снимки показывают сложные переломы. Им надо еще задержаться на некоторое время до снятия шин. Было бы опасно просто взять и выписать их.
— Если вы не пойдете мне навстречу, я добьюсь, чтобы вам урезали ассигнования, — припугнул я. — Правительству нужны военнослужащие.
Администратор раболепно заглянул мне в глаза и сказал, что сделает все от него зависящее.
Я вернулся в комнату отдыха и велел Рату и Тербу как можно скорее отключить ретранслятор 831. Я дал им свой номер телефона в отеле и напоследок язвительно сказал: когда им надоест смотреть телевизор, пусть позвонят мне и скажут, что снова приступили к работе, а до тех пор выплата жалованья им будет приостановлена. И с тем ушел.
Ей-Богу, я был здорово зол. Я тут пупок себе надрываю, а другие валяются и в потолок поплевывают.
Но это еще не решило моих проблем. Я должен был знать, чем занимается Хеллер. Прилично поиздержавшись на такси, я вернулся в отель. Прежде чем предпринять следующий шаг, я обязательно должен был восстановить свой контроль над Хеллером.
Ютанк куда-то вышла. На ленч я не успел, поэтому заказал себе в номер три креветочных салата и меланхолически их сжевал. И вдруг — идея! Иногда пища именно так сказывается на человеке. Я вспомнил про телескоп. Распаковав его, я вышел на террасу. Наверняка одна из тех комнат в Эмпайр Стейт Билдинг принадлежит ему, решил я. С изображением не ладилось — не было четкости, мешала какая-то желтизна. Я пошел в комнату и почитал инструкцию.
Оказывается, при включении телескоп становился не совсем телескопом, а испускал луч, который улавливал другую сторону стены, пройдя сквозь пустое пространство между молекулами стены. И когда уже молекул не оставалось, он создавал энергетический барьер, действующий как зеркало, изображение с которого возвращалось к зрителю. У него был и звукоприемник. Да-да, конечно же, эта штука походила на телескоп.
Я взглянул в него еще раз и увидел, что это было. Смог. Бедняга телескоп решил, что смог — это сплошная стена, и попытался на всем пути выстроить отражающие зеркала. Слишком много смога. Слишком большое расстояние. Смутно виделись какие-то столы, вещи, но ничего нужного. Вдруг я вспомнил, что кабинет Хеллера выходит окнами на юг! Это же другая сторона здания! (...)! Нужно было немедленно браться за работу. Этого требовал долг! Никаких проволочек!
Вернулась Ютанк в сопровождении двух посыльных, до отказа навьюченных ее покупками. На оберточной бумаге я видел, откуда они: Сакс, Лорд и Тейлор, Тиффани. Оставалось надеяться, что нам все-таки хватит денег на возвращение домой!
Она вышла на веранду.
— Придется нам задержаться здесь немного, — сказал я. — Надеюсь, денег на возвращение нам хватит!
Она открыла свою сумочку, заглянула туда и сказала, что от ста тысяч уже почти ничего не осталось. Меня как громом поразило. После Рима, Парижа, Лондона и Вашингтона? Этой дикарке из пустыни Каракумы только деньгами распоряжаться! Фантастика!
Ютанк была со мной дружелюбна, разговаривала ровно.
— Боже мой, только взгляни на это! — сказала она, кладя в рот пальчик. Она смотрела во все глаза на Эмпайр Стейт Билдинг, купающийся в закатном солнце. — Высокий, крепкий! Какой же он высоченный! Такое зрелище захватывает тебя целиком!
— И впрямь, целиком, — сказал я, и меня передернуло, когда я вспомнил о том, что испытал в этом здании.
Что-то у Ютанк было на уме. Она ласково посмотрела на меня:
— Султан-бей, а может, когда мы поужинаем и в комнате у тебя будет темно и уютно, мне прийти и... ну... ты знаешь.
О, радость! Никогда еще в жизни не слышал я о плане более чудесном, чем этот!
Долг может и подождать! Она подняла мне больше чем настроение!
Снедаемый любопытством, я отмычкой открыл дверь в ее спальню. Она исчезла! Ну что же тут такого, — возможно, вышла прогуляться, глотнуть свежего воздуха. Сам я чувствовал себя молодцом. Я осознал, что удача пошла мне в руки, — да, собственно, уже шла какое-то время. Оставалось только плыть на гребне удачи. Возьму-ка телескоп, решил я, и отправлюсь прямо сейчас взглянуть на номер Хеллера в «Ласковых пальмах». Карта улиц города подсказала мне, что я всего лишь в миле от этого заведения. Я оделся в темное и взял с собой зачехленный телескоп — на чехле была ручка.
Вскоре я подъехал на такси к многоквартирному дому, стоящему к северу от «Ласковых пальм». Улица была очень тихой. Дом выглядел старым, и, чтобы попасть на крышу, не нужно было подкупать никакого привратника — тут были только полированные латунные ящики для писем и кнопки звонков.
Гениально! Я выберу номер на верхнем этаже, войду в дом, а там немножко проворства — и я на крыше.
Квартира 22Б — на самом верхнем этаже. А что за имя — просто прелесть! «Маргарита Помпом Либидо». Наверное, шоу-герл с множеством ухажеров, привычная к поздним звонкам. Я нажал кнопку. Очевидно, там в ответ позвонили по телефону и нужно было ответить на вызов. Раздался сигнал, и я ответил.
— Кто это? — спросил голос — качество связи было скверным.
— Старый поклонник, — ответил я, надеясь, что при разговоре снизу вверх качество связи не улучшится.
Дверная защелка щелкнула моментально. Я толкнул дверь, вошел, сел в лифт и вышел из него на двадцать втором этаже. В конце коридора была пожарная лестница, ведущая на крышу, И я направился к ней. На полпути к цели я почувствовал, как сбоку приоткрылась на цепочке дверь. Это была квартира 22Б.
— Кто вы? — Голос был музыкальным и приветливым. Сквозь трехдюймовую щель я мог разглядеть только часть женского лица. Оно принадлежало особе примерно лет шестидесяти!
— Инспектор по проверке состояния крыш, — ответил я.
— Что? — Уже без всякой приветливости.
— Инспектор по проверке состояния крыш, — повторил я. — Обязан проверить крышу.
— Значит, вы пришли сюда не ко мне, чтобы развлечься? — Нет, нет. Я слишком поисчерпался!
— Проверка крыши, — сказал я, похлопав по чехлу. Дверь захлопнулась. С громким стуком!
Что ж, известное дело: чтобы сотворить эту планету, нужен всевозможный человеческий материал. Я стал взбираться по лестнице. Дверь запасного выхода была заперта, но немного профессионального умения — и она открылась, открылась на крышу, загроможденную высокими кондиционерами, за которыми почти ничего не было видно.
Минуты за две или даже меньше я сориентировался и достал из чехла телескоп. Затем подошел к парапету и, припоминая, что было видно из окна хеллеровского номера, попытался определить нужные мне здание и окна. Это оказалось слегка затруднительным, пока я не сообразил, что стою лицом к северу, а не к югу. Я исправил эту ошибку.
Далее все пошло как по маслу. Я включил и настроил телескоп — короче, сделал все, что требовал покойный мистер Спурк. И вот мой взгляд проник в комнату с фальшивыми джунглями и пляжем. Там малыш дипломат шоколадного цвета отыгрывался на угольно-черной девице. Они катались в искусственной траве, опаляемые лучами искусственного солнца. Но что касается их занятия любовью, то тут уже не было ничего искусственного!
Наконец он извлек откуда-то веревку и ухитрился опутать ее по рукам и ногам, а уж дотом действительно показал ей, на что способен!
Я считал, что в этот вечер уже утолил свои страсти, ан нет — снова стал возбуждаться. Мне показалось, что он непременно убьет ее, как вдруг все прекратилось. Она сбросила с себя веревку, словно ее и не существовало, и сказала:
— Так это было, мистер Була?
— Точно так! — ответил он. — Повторим-ка это опять!
Ну ладно. Я ведь пришел сюда не отдыхать и развлекаться. Чуть сдвинув телескоп, я понял, что смотрю в гостиную Хеллера. Там было довольно темно. Все в полном порядке, за исключением стойки бара, где скопилась груда посуды из-под мороженого в ожидании уборщика. Надо отдать должное Хеллеру: чистюля он был хоть куда. Даже если бы в нем не было ничего, вызывающего раздражения, вас раздражала бы его чистоплотность! Даже в этой полутьме было видно, что гостиная действительно прекрасна.
Я повел телескоп чуть в сторону и зрительно оказался у него в спальне. Глазам моим предстала какая-то мешанина. Я понял, в чем дело — зеркала! Какое-то время я не мог разобрать, что есть что. Наконец я различил постель — огромную, круглую, способную уместить человек шесть. И на ней лежал Хеллер! Он мирно спал на боку, и светловолосая его голова безмятежно покоилась на откинутой руке.
И что ему было за дело до причиняемых мне неприятностей! Он лежал в постели один как перст! Никакого признака, что кто-то есть еще. И тут телескоп скользнул вверх и наткнулся на потолочное зеркало. Мне показалось, что я вижу на второй подушке чью-то голову, лицо, небольшое лицо. Я увеличил изображение. Волтарианский трехмерный поясной портрет!
Графиня Крэк!
Я так и обомлел. Эти картины выглядели так натурально, что, несмотря на облачно-небесный фон, казалось, будто графиня Крэк смотрит на меня! Светлые волосы, серо-голубые глаза, безукоризненно правильные черты лица. Должно быть, на Волтаре Хеллер тайком провел на корабль портретиста, на один вечер. И возил ее портрет в своем багаже! И вот теперь он лежал на подушке рядом с ним. Не знаю почему, но мне от этого стало не по себе. Но затем я выкинул это из головы, обозлившись на Хеллера пуще прежнего: вот ведь собака, мало ему всех этих баб, которых он имеет каждый день, так он еще и портрет графини выставляет напоказ!
Но я забрался сюда не для этого. Наладив фокусировку, я приступил к осмотру стенных шкафов. Одежды у него было навалом, это точно! И еще в шкафах было много штифтов из липы! Смертельные ловушки! Но телескоп так и не мог проникнуть сквозь стопки свитеров и других вещей.
Одна дверь оказалась плотно задвинутой засовом и на замке. У меня появился луч надежды. Может, он запирал ее только тогда, когда ложился спать? Может, появись я тут пораньше, то увидал бы, как он ее отпирает?
Тут я вспомнил, что приближается время, когда он будет писать свой третий отчет. Если мне очень-очень повезет и завтра вечером я приду сюда пораньше, прежде чем он ляжет спать, он, возможно, будет писать свой отчет или хотя бы откроет этот шкаф.
Я воздержался от искушения взглянуть на игры других дипломатов, ступил на лестничную площадку, запер дверь на крышу, спустился на двадцать второй этаж и вскоре снова оказался на улице. Как просто! Людям с выучкой Аппарата все нипочем!
Вернувшись в отель, я обнаружил, что Ютанк еще не приходила. Но я пошел спать — уж больно хлопотным выдался вечерок!
В дневных выпусках газет появился интересный материал: шумная встреча Роксентера, прибывшего с конференции на Среднем Востоке, где он встречался с королями, диктаторами и прочими шишками и где навсегда решил всемирные проблемы энергии до следующей недели, когда снова подскочат цены. На первой странице милая фотография: Мисс «Вселенная» вручает ему букет белокрыльника. Фотографу пришлось попотеть, на пути у него стояло две или три сотни солдат с винтовками на боевом взводе. А я и не знал, что он уезжал из города. Мне явно сопутствовала удача. Завтра я договорюсь о встрече и увижусь с ним. А ведь прав был сенатор Шалбер, когда говорил, что к Делберту Джону Роксентеру трудно приблизиться. Столько солдат! Небось, во время церемонии даже Мисс «Вселенная» была обыскана его телохранителем.
Что касается спланированной на этот вечер работы, я знал, что Хеллер примерно в девять часов будет у себя в номере. Это подтверждалось моими прежними наблюдениями за ним по видеоприемнику. И ему не хватало достаточно выучки, чтобы понять одну истину: безопасность заключается не в следовании привычной модели поведения.
Итак, пообедав у себя в комнате, я в 8.45 снова стоял в прихожей многоквартирного дома, держа в руке зачехленный телескоп. Сработало раз — сработает и второй. Я смело нажал на кнопку звонка Маргариты Помпом Либидо. Мне ответил голос по радиотелефону:
— Да?
Я решил очаровать ее вежливостью.
— Извините, прошлым вечером я слишком торопился. Я был невежлив с вами. Не могли бы впустить меня снова?
Дверь щелкнула. Я вошел в дом, поднялся на лифте и устремился к запасному выходу. И снова ее дверь приоткрылась.
— Инспектор по проверке состояния крыш, — сказал я.
— Ну и?..
— Ну и ничего. Инспектор по проверке состояния крыш!
Дверь с треском захлопнулась.
Я поднялся по лестнице, вскрыл замок й вскоре уже наводил телескоп на стены хеллеровского номера. Хеллер был у себя.
К сожалению, бегло глянув в сторону, я заметил, что интересующий меня шкаф плотно закрыт. Хеллер сидел на кушетке и что-то читал. Бац-Бац уткнулся в телевизор. Хеллер встал и взял банку «Севен ап». В дверь постучали, и вошел Вантаджио, ведя за руку девушку.
— Это Марджи, — представил он ее. — Та самая, о которой я говорил по телефону.
— Садитесь, Вантаджио, — предложил Хеллер.
— Нет-нет. Дел по горло. Послушай, малыш, мне просто нужно, чтобы вы с Бац-Бацем обкатали эту Марджи. Она только поступила на работу и еще ничего не знает. Новенькая.
Вот так так! Значит, Хеллер обкатывал новеньких, так что ли? О, графине Крэк будет очень приятно.
Хеллер взглянул на девушку и сказал:
— Ты и впрямь этого хочешь? Вначале будет тяжеловато.
— Очень хочу! — отвечала она. — Я слышала, ты делаешь какие-то обалденные вещи.
— Я ухожу, — сказал Бац-Бац. — У меня не хватает сил. Я делаю это так часто! Это выматывает. Становится просто тягостным!
— Заткнись, Бац-Бац, — попросил его Вантаджио. — Ну, малыш, прошу тебя. Еще одну — и все. Это укрепляет их моральный дух. Девчонки чувствуют себя очень уверенными, когда ты поработаешь с ними.
Бац-Бац попытался уйти, но Хеллер остановил его:
— Эй, Бац-Бац, оставайтесь-ка на своем месте.
— Тебе нужно, чтобы она разделась? — спрашивал Вантаджио. — Лежала или стояла? — Он повернулся к девушке: — Снимай пальто и юбку. — Он принялся ей помогать.
— Вантаджио, — пригрозил ему Хеллер, — вам лучше быть поосторожней, или я использую вас!
Сицилиец снял с девушки юбку, но сам поспешил к двери.
— Меня — нет, я уже слишком стар. А теперь ухожу, ухожу. — И он ушел.
Хеллер повернулся к девчонке, теперь стоявшей в одной комбинации и смотревшей на него с обожанием.
— Садись-ка туда. А теперь скажи, опыт у тебя большой?
Она села, расставив колени. Затем решила, что слишком одета, и сдернула с себя комбинацию через голову, оставшись в трусиках и бюстгальтере.
— О-о! — отвечала она. — Несколько мальчишек в Далласе — в основном студенты из колледжа — так, пустяки. В машине, в раздевалке спортзала. Один или два преподавателя. Да, и, конечно, мой брат. В общем, ерунда.
— А тумаки доставались?
— Да, было дело, — подумав, призналась девушка. — Один раз. Меня изнасиловал пьяный.
— Ну, это уже что-то. Как ты себя вела?
— Я пыталась его оттолкнуть, а он просто взял и сбил меня с ног, сорвал одежду и изнасиловал.
— Ладно, Бац-Бац, за дело. Начинайте ее насиловать! Вы начинаете, я заканчиваю.
Бац-Бац застонал, но все же поднялся, ухватил девчонку за руки и швырнул ее на пол. Затем он склонился над ней, сорвал с нее бюстгальтер, подцепил трусики за резинку, стянул их и отшвырнул в сторону.
— Достаточно, — вмешался Хеллер. — Теперь слушай меня внимательно, Марджи. Почему ты позволила ему сделать это?
— Ты же ему велел.
— Нет, нет, нет! — возмущенно воскликнул Хеллер. — А теперь вот что ты сделаешь: ты схватишь Бац-Баца за руки и начнешь насиловать его самого!
Девчонка поднялась с пола, и схватила Римбомбо за руки. Тот просто вскинул руки вверх, и она полетела через всю комнату. Хеллер перехватил ее в полете, поставил на ноги и велел повторить то же самое.Бац-Бац ухватил ее за запястья, она вскинула их вверх, как это раньше сделал он сам, и Бац-Бац, шатаясь, отступил от нее.
— Здорово! — обрадовалась она. — Он меня не удержал!
Хеллер усадил ее в кресло и сказал:
— Теперь слушай. Главная беда, с которой сталкиваются проститутки, — это оскорбление действием. Избиение.
— По словам Вантаджио, — сказал Бац-Бац, — это заставляет их очень быстро амортизироваться. Но он не принимает в расчет таких парней, как я!
Хеллер пропустил его замечание мимо ушей, а обращаясь к девчонке, сказал:
— В первую очередь мы хотим научить тебя, как освобождаться от любого захвата. Потом мы научим тебя, как нападать. Это нелегко.
— Особенно на меня, — угрюмо проговорил Римбомбо.
— Попрактиковавшись, — продолжал Хеллер, — ты научишься не только этим вещам, но и тому, как делать вид, что находишься во власти мужика, а на самом деле контролировать его, пьяный он или трезвый. Улавливаешь?
У девчонки глаза загорелись от возбуждения.
— Да, конечно! Обещаю, что буду учиться и тренироваться как следует! Другим девочкам, которые здесь работают, это так нравится — они в полном восторге! Они говорят, что после этого их никогда больше не били.
— Бьют только меня, — проворчал Бац-Бац.
Хеллер отошел, чтобы налить им «Севен ап», а девчонка тихонько сказала Римбомбо:
— Небось, он сам и придумал эти приемы, чтобы отбиваться от девчонок. Он ужасный симпатяга, мистер Бац-Бац. А верно о нем говорят, что он девственник?
Меня охватило чувство омерзения при виде того, как Хеллер морочит им головы. Притворяется, что это он сам выдумал! Да ведь он обучал их волтарианскому бою без оружия! К тому же Хеллер еще и ушами хлопает! У него там целый дом красивых баб, а он время свое не жалеет — учит их, как защищаться! Предает всех мужиков на свете! Ну а как быть с теми, кто ловит свой кайф, только избивая шлюх? Им-то как быть? Безмозглый (...)! Мужчина должен быть властелином!
Слабый звук позади заставил меня оторваться от телескопа. У двери запасного выхода на крышу, озаренная пробивающимся снизу красноватым светом, стояла Маргарита Помпом Либидо! В купальном халате в цветочек! Вид у нее был, как у шестидесятилетнего демона, выпущенного из ада! Что-то у нее было в руке, какое-то здоровенное оружие — похоже, смертоносное. Пневматический пистолет!
Она поняла, что ее обнаружили, и вскинула пистолет, прорычав с ненавистью:
— А ну-ка, подними руки, любитель заглядывать в чужие окна! Или я буду стрелять! Вздумал поиграть моими чувствами? Нарушаешь свои обещания! — Она злобно потрясла пистолетом. — Тебе конец! Я звонила в полицию и сказала, что на крыше засел снайпер!
Скоро сюда явится группа захвата и разнесет тебя на куски! Так что это твой последний шанс!
Я вздрогнул. Повсюду на крыше стояли сорружения для кондиционирования воздуха, и если бы спрятаться за одно из них... Я сделал шаг назад. Она выстрелила! Дробь ударила в стенку телескопа, и из его электроники посыпались искры. Я в мгновение ока скрылся за трубой кондиционера. Она снова выстрелила! Я не выпускал из рук телескопа, полагая, что он может еще понадобиться как оружие. Ползя на четвереньках, я старался удалиться от нее, используя каждый квадратный дюйм прикрытия. Она меня преследовала! На долю секунды моя голова оказалась на виду — и зловещее «пфффт!» пневматического пистолета сменилось лязгом металла совсем рядом с моей головой. Эта баба стреляла как надо! Просто убийца! Может, в юности она этим и занималась — по найму?
Продолжая удирать, я взял еще одну вершину. В халате, развевающемся, как плащ всадника, она следовала за мной. Еще одно зловещее «пфффт!» и убийственное «звяк!». О, тут требовалась стратегия высшего класса! Да еще и группа захвата на подходе... Нет, здесь не обойтись без чрезвычайного плана с тройным X, плана максимальной готовности для объединенного штаба главнокомандующих! А возможно, и атомных бомб!
Я отступал, описывая широкий круг, от одного кондиционера к другому. Крича во все горло: «Сдавайся, (...)!» и «Джеронимо!» после каждого выстрела, она преследовала меня.
Чтобы добраться до запасного выхода и скрыться, мне нужно было преодолеть три участка открытого пространства. Я собрался с духом и сделал первый прыжок.
Она выстрелила. Промах!
Я приготовился ко второму прыжку. Она отошла от двери, чтобы было удобнее стрелять, и в этот момент я сделал бросок.
Она выстрелила. Промах!
Я скрючился за трубой кондиционера, примеряясь к последнему рывку. Опасная прогалина! Моя жизнь была у меня в руках. Но приходилось рисковать: оставаться на крыше с этим воющим демоном я не мог. Я собрался с силами и рванул!
И тут же получил в заднюю часть мощный удар! Резанула боль! Поняв, что рана не смертельная, я прыгнул в дверь и только успел закрыть ее за собой, как в нее с обратной стороны ударил еще один заряд. Я запер дверь изнутри и полетел вниз по лестнице, перескакивая через шесть ступенек! Сверху послышались удары в дверь, отчаянные вопли ярости. От них у меня словно крылья выросли на ногах! И вот уже остались позади двадцать два лестничных пролета, и я влетел в холл. Там — ни души. Весь переполох остался наверху.
Я толкнул дверь — слава Богу, что они не запирались изнутри, — и поспешил на темную улицу. Перейдя ее, я заметил полицейские машины. По три в ряд, они продвигались по улице, отрезая мне путь к бегству! Я нырнул в первую попавшуюся дверь, ведущую в подвал. И только тогда осмелился оглянуться и посмотреть вверх.
Миссис Помпом Либидо стояла на краю крыши! В одной руке у нее был пистолет, а другой она чем-то размахивала. Чехол от телескопа! Я о нем и забыл! Она была похожа на демона, стоя на высоте двадцать второго этажа и вырисовываясь на фоне неба.
Маргарита Помпом что-то кричала — слишком далеко, чтобы разобрать слова. Затем она увидела меня, когда я переходил улицу, и теперь указывала в мою сторону, продолжая вопить. Телескоп все еще оставался при мне. Это же улика! Он был уже безнадежно испорчен. Я поскорее выбросил его в мусорный ящик поблизости и снова укрылся в своем убежище.
Но эта фурия успела заметить меня! Я не мог расслышать, что она кричала, указывая на меня и размахивая пистолетом и чехлом.
Группа захвата! Они выплеснулись из машин и заняли огневые позиции. Я узнал человека, приехавшего в третьей машине. Это был инспектор Бульдог Графферти!
Нужно было как следует шевелить мозгами! Это обезумевшее существо указывало на меня. Она все еще видела меня! На помощь мне пришел мой гений. Я заорал во всю силу легких:
— Прячьтесь в укрытие! Это сумасшедшая Мэгги, снайпер с Тайме-сквер!
Группа захвата рассеялась, как облачко пыли.
Раздалась ружейная пальба. Прошитая пулями, Маргарита Помпом Либидо в медленном, долгом полете достигла земли и с глухим стуком грохнулась о мостовую. Вы всегда можете рассчитывать на то, что полиция выполняет свой долг, — особенно когда полицейские считают, что им ничто не угрожает!
Графферти убедился, что на крыше снайперов больше нет. После этого он подошел к трупу, перевернул его ногой.
— Господа, — сказал он в репродуктор, обращаясь к в общем-то пустой улице, — теперь вы можете выходить и заниматься своими делами. Главное для полиции — это защитить своих налогоплательщиков. Благодаря Бульдогу Графферти улицы снова безопасны. — Он или снова баллотировался на должность, или собирался ошарашить город повышением цен.
Я ушел фланирующей походкой.
Какой-то земной поэт сказал однажды, что нет большей ярости, чем ярость оскорбленной женщины. Наверное, он имел в виду Маргариту. Трудновато было фланировать с зарядом дроби в ягодице.
До тех пор пока я не оказался у себя в ванной, я был убежден, что моя рана почти смертельна, и воображение рисовало мне трогательную сцену: Ютанк извлекает пулю, я же стоически выношу муки, лишь слегка постанывая. Но, к сожалению, дробь не проникла в тело и, когда я снимал штаны, просто выпала наружу. Но был синяк. Очень болезненный. Четверть дюйма в диаметре! Нет, не мог я больше подвергаться смертельному риску из-за Хеллера. Поэтому, сидя в замысловатой позе в богато украшенном кресле, я снял трубку золотисто-белого, богато украшенного телефона и позвонил в контору Роксентера.
Диспетчер коммутатора отеля связался со справочной телефонной компании, диспетчер которой вышел на главного справочного диспетчера Нью-Йорка. Все они говорили, что нужно позвонить в нефтяную компанию «Спрут» в штате Огайо. Я с этим не согласился, и они предложили мне позвонить в нефтяную компанию «Спрут» штата Нью-Джерси. Они спорили друг с другом по телефону, словно в конференц-зале. Спустя некоторое время кто-то предложил связаться с диспетчером Континентальной телефонной компании, а тот в свою очередь высказал идею, что, может быть, Международной телефонной компании что-то известно. К этой телефонной конференции подключалось все больше и больше народу. Похоже, никому не приходило в голову позвонить Делберту Джону Роксентеру, — они не были уверены, не явится ли такой звонок чем-то вроде святотатства.
Наконец они включили в свой разговор арабского диспетчера по срочной справочной информации в Йемене, и тот на ломаном английском посоветовал навести справки у местного оператора в Херитаун, штат Нью-Йорк: он-де слышал, что его король ездил туда однажды, и ему пришлось оповещать монарха о дворцовом перевороте. И вот этот местный оператор включился в общую трескотню, пообещав, что спросит у дворецкого в поместье Роксентера — здесь неподалеку, в Покан-тикл — и, возможно, тому известно, как позвонить Делберту Джону Роксентеру. На связь вышел четвертый помощник дворецкого, который высокомерным тоном заявил, что если это звонит не мисс Агнес, то все такие телефонные звонки должны адресоваться уполномоченным адвокатской конторы «Синнул Лизинг» на Уолл-стрит.
И вот уже секретарша в приемной конторы «Киннул Лизинг» включилась в общую тарабарщину, она была в ужасе: такого еще не было, чтобы звонили по телефону Делберту Джону Роксентеру! Об этом следует заявить в полицию! Меня осенила блестящая идея. Суровым голосом я потребовал:
— Свяжите меня с мистером Гробсом!
— Ах, извините, — сказала она, — но мистер Гробе сейчас находится в своем особом отделе в здании компании «Спрут» на площади Роксентера. На десять часов у него назначена встреча с мистером Роксентером, и сегодня его не будет.
Вздох облегчения пронесся по проводам от Нью-Йорка до Лондона и Саудовской Аравии. Загнали-таки Бога в берлогу! Наверняка большинство из них устроили перерыв, чтобы выпить кофе сразу же после того, как отключились от линии!
Девушка на коммутаторе в отеле сказала:
— Это всего лишь в нескольких кварталах от нас! Я соединю вас.
Чудеса! Ровно в час у четвертого помощника секретаря в конторе мистера Гробса в здании нефтяной компании «Спрут» выдалась свободная минута, и он согласился встретиться со мной.
Я, разумеется, принял душ, наложил повязку на ушибленное место и нарядился в костюм, в котором я больше всего был похож на следователя ФБР. Я привел в порядок свои документы и ровно в час, со шляпой с широкими провисающими полями в руках, сидел перед зарешеченной и защищенной пуленепробиваемым стеклом конторкой четвертого помощника секретаря в особом отделе мистера Гробса в здании компании «Спрут». В час пятнадцать он вернулся с обеда. Я предъявил свое удостоверение так, чтобы ему было видно сквозь стекло. Он сел за стол и сказал:
— Извиняюсь, но насчет Сената мы сегодня не получали никаких распоряжений.
— Вам лучше дать мне встретиться с мистером Гробсом, или смотрите — вы очень пожалеете! — припугнул его я.
Он снова внимательно посмотрел на мое удостоверение.
— Служебный вход в подвале, — сказал он.
— Мне нужно видеть мистера Гробса, — твердо сказал я.
— Мистер Гробе только что вернулся с важного совещания. Он очень устал! Меня ваш тон шокирует!
— Ты сейчас возьмешься за эту дудку, милок, и скажешь мистеру Гробсу, что шокирован будет Делберт Джон Роксентер, если я не доберусь до него!
— Вы мне угрожаете? — Он нажал на кнопку. В дверь позади меня ворвались двое вооруженных охранников.
— Ты скажешь Гробсу, что я пришел сюда предотвратить скандал! Иначе это разлетится по всем газетам.
Охранники схватили меня.
— Что за скандал? — спросил четвертый помощник.
— Семейный, — отвечал я, сопротивляясь.
Четвертый помощник поспешно поднял руку, останавливая охранников. И вовремя — они почти выставили меня за дверь.
Чудеса!
Две минуты спустя охранники доставили меня в контору мистера Гробса. Ее хозяин высох еще больше. Видимо, жизнь его не щадила — он казался морщинистей чернослива.
— Ну, что там насчет скандала? — спросил он.
Я взглянул на охранников. Гробе кивнул, те обыскали меня и, забрав мой пистолет, ушли.
— Дешевое горючее, — сказал я.
— Это еще не семейный скандал.
— Станет им, если я не повидаюсь с Делбертом Джоном Роксентером. Дешевое горючее может уничтожить все состояние семьи.
Адвокат с Уолл-стрит обдумал мои слова и спросил:
— Такое уж дешевое?
— Еще дешевле, — сказал я. — В результате долгого и тщательного расследования раскрыт подлый заговор.
— Кто знает о нем?
— Я и Шалбер. Но ему неизвестны подробности. Я пришел прямо в штаб-квартиру, когда у меня не осталось сомнений.
— Что за горючее?
— Это я скажу Делберту Джону Роксентеру.
— Э, нет. Вы скажете мне, а я передам ему.
— Все так говорят, — раздраженно проворчал я. — Этот материал не дороже песка. Думаете, расскажу кому-то еще? А Роксентеру хотелось бы этого? Это противоречит старому семейному принципу: «Не доверяй никому!»
— А, — задумчиво протянул он, — понимаю, что вы хотите сказать. Мистер Роксентер твердо придерживается курса семейной политики. Какова же ваша собственная ставка? Я должен быть уверен, что это честная сделка.
— Личная месть врагу, — ответил я.
Это имело смысл. Такие вещи были ему понятны. Но он еще колебался.
— Все-таки мне кажется, что вам лучше рассказать об этом мне. Другого пути к мистеру Роксентеру у вас нет. Ни одного.
— Есть мисс Агнес, — сказал я, пользуясь зацепкой, данной мне четвертым помощником дворецкого в поместье Покантикл.
— Проклятье! — взорвался мистер Гробе. — Сколько я ему твердил, чтобы он сплавил эту (...) подальше! — Он справился со своей вспышкой, недостойной юриста, и устало провел рукой по черносливоподобным морщинам лица. — Ладно, — проговорил он наконец. — Если вы настаиваете, я пропущу вас через эту мельницу. Но смотрите, если будете шельмовать, окажетесь в Ист-Ривер в бетонных башмаках.
Видя, что я полон решимости, он нажал на кнопку звонка, и вскоре в кабинете появились двое других охранников. Потом еще кнопки и быстрые переговоры по внутренней телефонной сети — и в комнату вошел огромный гориллоподобный детина в очень дорогой одежде. Адвокат сказал ему:
— Проведи его через сектор предварительной проверки, а затем к мистеру Роксентеру.
— Что? — взревел гориллоподобный, явно не веря своим ушам.
— Делай, что тебе говорят, — нахмурился Гробе и добавил, обращаясь ко мне: — Если никогда вас больше не увижу, не обессудьте.
«Хеллер, — сказал я себе, — пиши завещание. Теперь твоя жизнь не стоит и гроша ломаного, а может, и того меньше!»
А после, подумав о всех этих мерах безопасности и предосторожности, я воздержался от излишнего оптимизма: Хеллер только тогда угодит в настоящий переплет, если мне действительно удастся попасть к Роксентеру и повлиять на него!
Миновав городской мюзик-холл, мы отмахали целиком всю улицу, превращенную в сады, которая оканчивалась флагами Объединенных Наций. Перешли Пятую авеню. Проходя под бронзовой статуей Атласа, удерживающего на своих плечах огромную ажурную планету, я подумал: должно быть, Делберт Джон Роксентер чувствует себя кем-то вроде этого гиганта. Мы прошли один квартал на север, минуя собор святого Патрика. Справа и слева от меня сурово шагали охранники, и я задавался вопросом: что значит весь этот странный променад? Стараются ли они смутить или испугать меня? Или же эта прогулка под охраной имела целью показать мне все здания, которыми Роксентер владел лично?
Гориллоподобный зашел в лавку и купил кварту козьего молока и мешочек попкорна.
Мы вернулись назад, и, как мне показалось, все тем же путем, хотя точно сказать не берусь — я совершенно запутался. Затем вошли в роскошно украшенный вестибюль, где все стены были покрыты росписью, прошли в маленькую дверь, только что казавшуюся сплошной стеной, и оказались в лифте. Он пошел вверх, открылся, мы вышли. Меня препоручили дюжим охранникам в передней, им же передали мой пистолет. Гориллоподобный остался со своим попкорном и козьим молоком. Охранники обыскали меня, протащили через какую-то баррикаду, мимо двух пулеметов со стрелками. В новой комнате меня передали другим охранникам. Они снова обыскали меня, отобрали удостоверение и, позвонив сенатору Шалберу в офис, убедились в его подлинности. Потом меня провели через еще один барьер, передали мой пистолет уже новым охранникам, те записали его серийный номер, пальнули из него в звуконепроницаемом боксе и через кого-то сообщили о результатах по телефону. На дисплее компьютера замигала надпись:
«ПРИ ПОКУШЕНИЯХ НА ГЛАВ ГОСУДАРСТВ ОРУЖИЕ В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ НЕ ИСПОЛЬЗОВАЛОСЬ».
Наконец меня провели еще через один барьер. Снова смена охранников, обыск. У меня сняли отпечатки пальцев и сделали моментальную фотографию, которую ввели в компьютер статистического учета тяжких государственных преступлений, принадлежащий ФБР. Она отправилась в Вашингтон, вернулась назад, и на дисплее проступила надпись:
«ЕЩЕ НЕ В РОЗЫСКЕ».
Карточку с отпечатками пальцев и фотографию бросили в бумагоутилизатор. Все это время гориллочеловек был поблизости, со своим попкорном и молоком. Меня протолкнули через новый барьер к новой группе охранников, усадили в зубоврачебное кресло, сделали рентген зубов на предмет нахождения в них капсул с ядом, а также рентген всего тела на предмет вживленных в него бомб, после чего провели в соседнюю комнату и передали следующей группе охранников. Те обследовали мой бумажник, нет ли там спрятанных ножей, мои ключи — нет ли там лезвий с секретом, просветили рентгеновскими лучами подошвы моих туфель. Меня провели меж двух гаубиц — еле протиснулся, — и вот я оказался в комнате, совершенно темной, если не считать лужицы света посередине. Сбоку стоял письменный стол с табличкой: «Главный психиатр».
Я понял, что нахожусь среди друзей.
Он подвел меня к освещенному месту, усадил на табурет. Так, чтобы на меня падал свет, и осмотрел выпуклости на моей голове. Отойдя в сторону, он кивнул гориллочеловеку, и тот подтолкнул меня к двери-вертушке. Я прошел и оказался в миниатюрной больничной операционной. Двое куривших сотрудников в сине-зеленых халатах выкинули сигареты и надели маски. Они раздели меня, измерили температуру и артериальное давление. Затем взяли пробы мокроты и исследовали их под микроскопом. То же самое проделали с пробой крови.
Старший из двух кивнул, и другой затолкал меня в какой-то стеклянный шкаф. Они стали наполнять баллоны.
— Эй, — обратился я к гориллоподобному. — Нужно ли все это?
— Слушай, — отвечал он, — если через это может пройти премьер-министр Англии и не пикнуть, значит, можешь и ты!
Баллоны наполнились, двое в халатах нажали на кнопки и обрызгали меня антисептиком. Я вышел, туда бросили мою одежду и тоже обработали антисептиком, после чего меня с одеждой поставили перед сушилкой. Как только я оделся, гориллочеловек указал мне на следующую дверь со стальными зубьями по обе стороны, которые, очевидно, могли моментально смыкаться.
Там, забравшись с ногами на стол, сидела девица и жевала жвачку. Я вспомнил фотографию в газете и узнал Мисс «Вселенная». Вон оно что! Он использовал свой персонал для приветственных церемоний. Ловко!
— Пока все чисто, — сказал гориллочеловек.
Она спустила со стола ноги, открыла гигантский ящик с множеством крупных, похожих на пуговицы значков, на которых поверху шли надписи: «король», «банкир» и тому подобное, а под титулом была пустая строчка для имени.
— О, (...), — выругалась Мисс «Вселенная». — Совсем не осталось значков «нежелательный гость». Не хочу, чтобы хозяин думал, будто я плохой работник.
— Дай ему любой, — посоветовал гориллоподобный. — А то у меня уже молоко прокисает и я опаздываю.
Она взяла значок «победитель дерби», подумала, бросила обратно; взяла «наемный убийца года» и снова бросила. Мисс «Вселенная» заколебалась.
— (...)! Если я на этого парня не приколю значок, он не будет знать, с кем разговаривает!
Сказалась аппаратная вьгучка. Мой быстрый взгляд различил надпись: «тайный агент, достойный звания семейного шпиона». Я сказал:
— Это единственное, что подходит. Я не король.
— Верно, — сказала она, быстро взглянув на меня. — Ты не король, это точно.
— Эй, пошевеливайся, — поторопил ее обезьяночеловек. — Этот попкорн остынет! Хочешь, чтобы я потерял работу?
Она схватила мое удостоверение личности и написала «Инксвитч» на выбранном мной значке. Затем воткнула его в лацкан моего пиджака и в меня. Этот Роксентер, должно быть, человек хоть куда, если у него такой верный и преданный персонал! На другой стороне кабинета была арочная дверь, как в церкви. Гориллоподобный втолкнул меня в нее, и я оказался в огромном помещении с высоким сводчатым потолком, с нишами для святых — как в соборе, — под каждым из которых горели свечи. Все статуи изображали Делберта Джона Роксентера. Большой стол служил алтарем.
Он, однако, сидел не за столом, а на позолоченном троне, и смотрел на невидимую мне стену. «Ага, — подумал я, — Делберт Джон Роксентер пребывает в глубокой задумчивости и умом своим могучим решает мировые проблемы».
Охранник толкнул меня, и я увидел, на что смотрит Роксентер. Это был поляризационный светофильтр — зеркало, позволяющее видеть сквозь него с тыльной стороны. С обратной его стороны находилась туалетная комната с уборной для хористок. Они переодевались и ходили в уборную.
Роксентер почувствовал, что кто-то вошел в кабинет. Он прыгнул вперед, повернулся и пристально посмотрел на нас. Это был высокий, уже начинающий стареть мужчина с сильно поредевшими волосами. Роксентера в нем можно было узнать безошибочно по чертам лица: помесь политика и голодного ястреба. Но чего в них больше, трудно было сказать — весь его кафедральный офис утопал в красном освещении.
— Вы что, не видите, что я перекусываю?! — зарычал он на нас.
— Я принес, — сказал гориллоподобный, протягивая попкорн и козье молоко.
— Ты не должен входить сюда, пока я сосредотачиваюсь. — Тут он заметил меня, подошел, взглянул на значок. — Еще не присягал, но ничего — можешь начинать обучение. — Он махнул рукой в сторону зеркала. — Просто хочу убедиться, что ни одна из этих барышень не беременна. Не выношу грудных младенцев. Слышал, конечно, о моих программах, связанных с абортами и убийством младенцев? Приходится снижать численность населения. Плодятся, подонки!
Он тут же забыл обо мне, снова уселся в троноподобное кресло и возобновил тщательный осмотр хористок на предмет возможной беременности. Одновременно он перекусывал попкорном и козьим молоком. Это помещение, очевидно, примыкало с задней стороны к театру. С противоположной стороны кабинета находился балкон, выходящий на парк и город. Двери были изготовлены из толстого стекла, вероятно, пуленепробиваемого.
Гориллочеловек исчез. Чуть погодя Роксентер вздохнул и нажал кнопку на своем громадном кресле. Портьеры перед зеркалом с шумом сомкнулись. Он забросил в рот остатки попкорна и выцедил последние капли козьего молока.
— Отличная вещь, — с сожалением вздохнул он. — Вот что сделало Ганди первым человеком в мире. — Он снова посмотрел на мой значок. — Инксвитч, так? Ну, Инксвитч, что же ты такого сделал, чтобы дорасти до звания семейного шпиона? Должность эта, Инксвитч, довольно значительная. Они могут быть сущими (...).
— Я всегда был одним из ваших самых надежных тайных агентов, — начал я расписывать свои заслуги, черпая факты из его личного дела. — Я скрыл информацию о ваших связях с
компанией ИГ Барбен, а также о ее связях с бандой Фаустино Наркотичи по кличке Петля. Для чего еще нужен тайный агент, как не для того, чтобы опускать все концы в воду?
Я заинтересовал его. Особому риску я себя не подвергал: ведь на него пахали сотни миллионов, и вряд ли он знал хотя бы одну миллионную часть своих работников.
— Еще раньше я подружился с этой семьей, но говорить об этом не хотел. Я даже состоял в группе организаторов похорон тетки Тиманты.
— Так, так, — сказал Роксентер. — Я вижу, тебя уж давно бы надо повысить в должности.
— Но я к вам не с пустыми руками, — продолжал я. — В последнее время я служил вашим интересам в качестве следователя Сената от Комитета по экономическому кризису, возглавляемого сенатором Шалбером. И когда я узнал о моем повышении, то взял себе за правило собирать все данные о самом вопиющем надувательстве, какое только можно себе представить. Сенатор Шалбер пришел в ярость. Он назвал это энергетическим кризисом века.
— Этот Шалбер — один из наших лучших людей. Надежный. Всегда перед каждым голосованием советуется со мной! Ну, и в чем заключается этот кризис?
— Мне стало известно о заговоре с целью введения на планете нового дешевого источника энергии, от вас совершенно независимого, который составит вам сильную конкуренцию.
Что-то в моих последних словах задело его за живое.
— Клянусь Богом, Инксвитч! Самый хороший конкурент — это мертвый конкурент!
— Аминь, — добавил я набожно в соответствии с атмосферой собора, царящей в помещении.
— Мы владеем тысячами патентов на изобретения, позволяющие повысить эффективность горючего. Мы скупаем их и бросаем в картотеку, всегда закрытую для посторонних. Почему бы и это новое достижение не пустить по нашим обычным каналам?
— По подлости его не сравнишь со всеми другими: горючее становится дешевле грязи. И у них монополия на это изобретение.
— Кто этот изобретатель?
— Его имя Джером Терренс Уистер.
— А подкупить его нельзя?
— Абсолютно уверен, что нет.
— А убрать — так, как, по слухам, мой прадед отделался от Рудольфа Дизеля, — темной ночью в Ла-Манш?
— Уже пытались.
Роксентер перебрался к столу. Красные настольные лампы придали его лицу зловещий оттенок. Он нажал на кнопку переговорного устройства и вызвал адвоката Гробса. Стукнув по креслу-трону, он заставил его повернуться на шарнире к балкону. Глядя на меня сверху вниз, он сказал:
— Вот что, Инксвитч, пока мы ждем Гробса, я могу привести тебя к присяге как семейного шпиона. Подними правую руку. Повторяй за мной: торжественно клянусь применять на деле, поддерживать и свято хранить следующие фамильные принципы.
Я поднял правую руку. Что значит еще одна клятва для чиновника Аппарата? Я повторил за ним его слова. Он продолжал:
— Первое: конкуренция душит систему свободного предпринимательства. Второе: люди всего мира должны неустанно верить в то, что, пока всем владеет Д. Дж. Роксентер, они могут не опасаться деструктивных соперников. Третье: правительства должны постоянно понимать, что, пока они выполняют приказы Д. Дж. Роксентера, им обеспечена уйма конфликтов. Четвертое: банки и впредь должны знать, что, пока Д. Дж. Роксентер получает прибыль, больше никто не достоин внимания. Пятое: мы стоим за демократию лишь до тех пор, пока она не мешает коммунизму. Шестое: система образования должна прививать населению мысль о необходимости легкой, безболезненной смерти — эвтаназии, массовых абортах и необходимости участия в собственном умерщвлении. Седьмое: только то, что хорошо для Д. Дж. Роксентера, хорошо для всех. Восьмое: Д. Дж. Роксентер — единственный член семьи, с кем необходимо считаться. И девятое: не доверяй никому. Даю нерушимую клятву заботиться о том, чтобы эти принципы вдалбли
вались каждому в мозги, и тем самым помочь мне, Роксентеру.
Я все это повторил, и он удовлетворенно сказал:
— Ну вот, дело сделано. Этого я не могу доверить никому другому. Я сам должен быть уверен.
В этот момент в другую дверь вошел Гробе. Он выглядел каким-то осунувшимся и всполошенным.
— Гробе, — обратился к нему Роксентер, усаживаясь за свой стол-алтарь, жуткий в этом красном освещении, — вот Инксвитч говорит, что кое-кто в последнее время совсем расшалился — изобретает дешевое горючее. Слышал ли ты когда-нибудь о Джероме Терренсе Уистере?
Семейный адвокат побелел как мел!
Я моментально ухватил ситуацию: Гробе так и не рассказал Роксентеру о том инциденте! Адвокат полагал, что этот человек мертв! Но аппаратная выучка вещь тонкая — я быстро нашелся что сказать:
— Откуда мистеру Гробсу слышать что-либо о нем? Представить себе не могу. Это же просто какой-то студент - выскочка. — Я подмигнул адвокату правым глазом так, чтобы
не видел Роксентер.
Адвокат стоял, наблюдая за мной, словно взвешивая то, что сказал прокурор. Роксентер продолжал:
— Сдается мне, что этот самый Уистер — серьезная угроза для общества. Изобрел дешевое горючее и отказался продать изобретение. — Он повернулся ко мне: — Ты все мне сказал или знаешь еще что-нибудь?
Я почувствовал, как напрягся адвокат, и сказал:
— Он, очевидно, собирается продемонстрировать его на автогонках.
— Ах так! — Роксентер погладил подбородок и нахмурился. Затем закурил и сказал нечто такое, чего я, как ни бился, понять не мог. Он сказал: — Гробе! Никому не говори об этом изобретении. Найми этому Уистеру агента по рекламе.
— Слушаюсь, сэр, — ответил адвокат.
Может, это прозвучало недостаточно громко. Роксентер встал и вплотную подошел к Гробсу.
— Хватайся за это дело! Влезай на него и качай! Не слезай до тех пор, пока не (...) его до конца. Понял?
Я был слегка потрясен. Голос! Осанка! Единственно, чего не хватало до полного сходства с Ломбаром, так это встряхивания за лацканы и «жала»!
— Слушаюсь, сэр. — Адвокат выглядел еще больше осунувшимся.
Похоже, на этот раз его согласие прозвучало погромче, и Роксентер отошел от него. Он показал на меня, говоря:
— Инксвитч только что принял присягу семейного шпиона. Он секретный агент в должности федерального следователя, и я сразу же назначаю его на это дело!
Гробе посмотрел на меня и вдруг принял решение:
— Уверен, из него получится превосходный семейный шпион. Работать с ним будет одно удовольствие.
Адвокат ушел. Я тоже поднялся, но Роксентер смотрел на часы.
— Нет, рано. Прошло всего несколько минут. — Он пошел к балкону и открыл двери, впустив в церковную атмосферу комнаты мягкий шум уличного движения. Потом взмахнул рукой, указывая на великолепные арки. — Небось теперь, став семейным шпионом, ты думаешь, что это слишком просто и без претензий? Но я человек скромный. Мне многого не надо. В организации врачей, существующей на мои пожертвования, на днях говорили мне, как они рады, что сделали меня бессмертным. Для мира такая благость, когда хоть один человек обладает этим навеки. Вряд ли им по карману платить налог на наследство. Когда ты сюда вошел, я заметил, что ты удивляешься — мол, почему я не женюсь на одной из тех девушек. Ты так тесно связан с семьей — тетка Тиманта и прочее, — что имеешь право знать и не сделаешь ошибки, сблизившись с моими чертовыми родственниками. Мне нет нужды жениться, Инксвитч. Эта организация врачей уверяет меня, что я буду жить вечно, и не нужен мне никакой сын — это только лишняя конкуренция, понимаешь? Поэтому не церемонься с другими членами семьи, Инксвитч. Ясно?
Я кивнул, но он уже не смотрел на меня. На город, которым он владел, как и планетой, ложился вечер. Роксентер взглянул на часы, затем поднял голову, и на его лице появилось выражение экстаза.
— Неужели ты не слышишь музыку арф? Это происходит ежедневно в это время. Теперь слушай! Слушай внимательно! — Он помолчал, и его лицо расплылось в блаженной улыбке. — Вот она! Точно по времени! Ах, какие прекрасные слова: «Единственный истинный бог — это Делберт Джон Роксентер!» — Он повернулся, ринулся к столу и вскоре вернулся с ручкой и листом бумаги на золоченой дощечке. — О, я так рад, что есть еще один свидетель! Подпиши это подтверждение, пожалуйста.
Я подписался, но чувствовал, что голова у меня идет кругом: Слуховая галлюцинация! Параноидальная шизофрения! Мания величия! Точно как у Ломбара! Делберт Джон Роксентер — чистейшей воды сумасшедший!
Я работал на двух психов!