Куда же ты провалился? — взревел капитан Больц.
Он, то есть спутанная масса рыжих волос и ярости, тучей поднялся со своей шарнирной койки.
Я робко стоял в овале дверного проема, вертя в руках каракулевую кепку. Капитан видавшего виды «Бликсо» не походил сегодня на себя самого: ни приветливого приглашения присесть, ни слегка заискивающего поведения.
— Отвратительный был рейс! — прорычал он. — Какой-то (...) гомик крутился возле моего экипажа и флиртовал, какой-то чокнутый доктор тараторил как идиот и все пытался убедить моих помощников, что кораблем лучше будет управлять, если он присадит им вместо рук плавники, а красавица, каких я в жизни не видывал, сидела взаперти в своей каюте — хоть бы ножку мельком показала. Затем прибываем сюда и прямо перед тем, как проскользнуть через горную верхушку, контрольная панель пытается мне сказать, что я вот-вот должен столкнуться с космическим кораблем!
Я съежился от страха. Мне-то известна была причина странного поведения его панели — выключатель гипношлема у меня в голове.
— Потом вроде все благополучно, я в ангаре, позади только боги знают сколько опасностей, которым мы смотрели в лицо, — и где же, скажи мне, ты? — снова загремел он. — Ни шотландского виски, ни «Привет, Больц» — и это еще не все! Три месяца назад побывал я в Стамбуле и познакомился там с одной богатой вдовушкой. И она говорит мне, что просто умрет, если я не вернусь назад, и (...), Грис, полтора дня слоняюсь я по этому вонючему ангару, а тебя найти не могу!
— Зачем же я тебе понадобился? — робко отважился спросить я. А действительно — зачем? Я не хотел покрывать его делишки.
— Сразу же начнем с главного, — сказал он. — Садись вон в то кресло! Если мы немедленно приступим к делу, с ним можно будет покончить вовремя, чтобы я успел на утренний самолет.
Я сел, проявляя осторожность и держа руку недалеко от рукоятки стенгана. Эти астролетчики — народ непредсказуемый. Они способны выходить из-под контроля. И не только это, чтобы стать астролетчиком, нужно быть прежде всего чокнутым. Так что расстраиваться из-за того, что какая-то богатая вдовушка ждет его, не было никакой необходимости. Или была?
Он бухнул передо мной на стол толстую кипу бумаги. Бланки пропусков для прохода через главные ворота Аппарата на Волтаре. Такое количество обычно не увидишь.
— Проштампуй все это, а там поговорим, — угрожающе предложил он.
— А не слишком ли их много? — возразил я. Нужно же, в конце концов, проявлять осторожность, когда берешься визировать официальные документы.
— Это не твое дело! Между прочим, богатая вдовушка владеет перегонным заводом по производству поддельного виски, а виски на Волтаре становится повальным увлечением — оно здорово веселит народ! Я тебе не предлагаю входить со мною в долю — ни в постели вдовушки, ни в деле со спиртным, — а столько пропусков мне нужно потому, что тебя иногда подолгу не бывает рядом.
Это настораживало. Явно настораживало. Теперь-то я знал, что он что-то не договаривает.
— Может, расскажешь поподробней? — спросил я.
— Да расскажу, (...), расскажу, когда ты проштампуешь эти (...) пропуска, — пообещал Больц. — И не проставляй на них даты. На этой части штампа оставь пустое место. Эту малость я подделаю своим собственным.
Судьба вела меня по своей дороге. Я знал, что он ничего не скажет, пока я не завизирую. А для дальнейшего спора с ним у меня просто не хватало сил — уж слишком я был измучен. Я достал удостоверение, оставил место для даты пустым и принялся за работу.
Я сидел и стучал своим удостоверением, сидел и стучал.
Капитан освежился шипучкой, мне же не предложил и глотка. Потом закончил упаковывать походную сумку и стал обряжаться в европейский костюм. А я все стучал и стучал. Имея все эти бумаги, он мог переправить с Земли на своем грузовом судне десяток партий спиртного, по контейнеру зараз.
Наконец я разогнул онемевшую руку и хотел уже было спрятать удостоверение, как Больц, завязывавший ботинки, заметил мое движение и запротестовал:
— Эй, постой-постой. Тут есть еще одна бумажка.
Он стопку за стопкой сгреб со стола проштампованные бланки и запер их в сейф, из которого потом извлек некий документ.
— Вот, подпиши и приложи печать, — сказал он, кладя его на стол.
Я взглянул на бумагу — с виду ужасно официальная. Это настораживало. В ней говорилось:
Я, Солтен Грис, помощник руководителя Аппарата координированной информации, отдел внешних связей, Королевского правительства, Конфедерация Волтар (Да здравствует Его Величество Клинг Гордый!), сим подтверждаю получение судовой накладной 239-765-933 AZ и перечисленного в ней груза. Этим я также заявляю особо, что груз заказан мною лично и что я снимаю всяческую вину и ответственность со всех участников, выполнявших этот заказ, и свидетельствую, что они действовали по принуждению и по моему приказу.
(Подпись)
Место личной печати
С удивлением прочитав документ, я сказал:
— Ладно, но что это такое? — Мне здесь чудилась какая-то опасность.
— Ты получишь накладную, только когда подпишешь эту бумагу, и не раньше, — сказал капитан. — И уж поверь, я буду рад, когда сплавлю все это с рук долой!
— Но такой документ я подписать не могу. Я же не знаю, что это такое. Если что-то незаконное, меня ведь могут расстрелять.
— Ну давай, давай, — подгонял он. — Иначе из-за тебя я опоздаю на самолет! Подписывай! Поставь печать! Прежде ты никогда не привередничал!
У него оставалась еще уйма времени. Что за сумасшедшая спешка?
Заметив мою нерешительность, он протянул руку и коснулся края лежавшей передо мной расписки. Ему было трудно взять ее с гладкой поверхности стола своими толстыми короткими пальцами.
— Ладно, — проворчал он. — Я напишу, что ты не захотел принимать груз. Но, по-моему, здесь ты здорово (...) свалял дурака.
Тут в голове у меня зародилась хитрая мысль. Если накладная окажется липовой, я еще могу вытащить свой стенган и пристрелить капитана Больца, а потом забрать расписку. Это будет не очень приятно, но лучшего не придумать.
Я прихлопнул расписку ладонью как раз в тот момент, когда он уже стаскивал ее со стола, и снова пододвинул к себе. Достав ручку, я подписался и приложил удостоверение к бумаге.
Больц забрал листок и, бережно уложив его в сейф, вынул еще один. Хвала небесам, он оставил дверцу сейфа открытой. Это все еще давало мне возможность исполнить задуманный план.
Он подсунул новый листок мне. От одного лишь беглого взгляда на него у меня отвисла челюсть, а глаза полезли на лоб. Там говорилось следующее:
Сопроводительная накладная грузового корабля 239-765-933 AZ
Перевозчик: космический грузовой корабль Аппарата «Бликсо»
Командир: капитан Больц
Грузоотправитель: «Занко», целлологическое оборудование
Глава: Колтар Занко
Статья: 30 000 фунтов в 50-фунтовых слитках; 100%-ное чистое золото
Меня зашатало. Голова казалась спиральной туманностью, развившей предельное ускорение.
Сработало мое письмо в фирму «Занко»! Я писал им, что они отказали мне в возможности купить золото на те 30 000 кредиток, которыми они меня не подкупили. И они прислали мне золото! Золото!
— Ну как, хочешь забрать его назад? — поинтересовался Больц с какой-то странной усмешкой.
— О боги, конечно, нет! — выкрикнул я.
Весь мир для меня вдруг вывернулся наизнанку. Со дна бездны я вдруг воспарил в небеса.
— Этот груз у вас на борту? — спросил я.
— Глупый вопрос, — отвечал Больц. — Но уж так и быть, сделаю тебе поблажку. Спускайся по этой лестнице.
Приведя меня к хранилищу, он отпер дверь. Там стояли закрепленные на месте ящики.
Я юркнул в помещение, отвинтил крепежные зажимы с верхнего ящика и ахнул.
Изумительная желтизна!
Профессиональным движением я выхватил свой «аппаратный» нож и сделал глубокую царапину на одном слитке.
Чистое, мягкое, мерцающее золото!
Я открыл еще один ящик и еще.
Слитки сверкающего золота! Золота!
По два в каждом ящике.
Слитки, слитки, слитки чистого золота!
— Триста ящиков, — сказал Больц. — По сотне фунтов в каждом. Ну, может, уже хватит пускать слюни и вернемся ко мне, чтобы подписать мой экземпляр накладной?
Я не хотел уходить. Он потащил меня из хранилища, не обращая внимания на то, как мои руки сами собой тянулись к прекрасному, умопомрачительному золоту.
В дверях я уперся и, как он меня ни тащил, стал пересчитывать ящики по торцам.
— О боги, да они все на месте, — возмущался Больц, все дергая меня за рукав. — Из-за тебя я опоздаю на самолет!
— ...297,298, 299, 300! — считал я. — Да, все на месте!
— Ну конечно, на месте! — рявкнул Больц. — И я чертовски рад избавиться от них — при таком, как у меня, экипаже и такой цене на золото, как на этой планете. Поторопись-ка. Я запираю дверь. Пошли ко мне в каюту.
Оказавшись снова на старом месте, я в каком-то угаре подписал фактуру, и он, положив ее в сейф, надежно запер дверцу и передал мне ключ. Затем взял свою сумку и надел гражданскую шляпу.
— Ты теперь сам тут управляйся, — сказал он мне на прощание. — Кое-кто из моих будет на корабле, и я говорил с помощником — они тебе помогут с выгрузкой, но я с этой минуты слагаю с себя всякую ответственность за это дело. Счастливо.
Он ушел.
Время шло. Я осознал наконец тот факт, что сердце у меня еще бьется и грудь еще вздымается при дыхании.
Тридцать тысяч фунтов золота!
Фирма «Занко» задолжала мне тридцать тысяч кредиток в качестве взятки за все заказанное мною оборудование для больницы. Значит, она заплатила то, что, видимо, является номинальной ценой за металл, а именно кредитку за фунт. В целлологическом оборудовании и инструментах использовалось много золота, поскольку оно не окислялось и не отравляло живые клетки. Что ж, все это мне на руку, и к тому же это честная профессиональная сделка.
Существовал закон, запрещающий экспорт металлов, способный привести в беспорядок валютные рынки примитивных миров, и по этой причине Аппарат никогда не делал этого на своей земной базе. Но если аппаратным чинам было угодно взглянуть на это сквозь пальцы, то и мне тоже.
Я поднял с замусоренного пола клочок бумаги и начал производить расчеты.
Тридцать тысяч фунтов на Волтаре весили бы на Земле около двадцати пяти тысяч фунтов, то есть триста тысяч тройских унций.
Золото за последнее время резко подорожало. Цены его держались примерно на уровне восьмисот пятидесяти долларов за унцию. Когда-то давно цена была такой же, потом упала, но теперь ее снова догнала инфляция. И ей предстояло расти, а не снижаться.
Я закончил расчеты и ахнул — двести пятьдесят пять миллионов долларов!
О боги!
Я мог бы расплатиться с кредитными компаниями!
Вилла останется у меня. Ее прислугу не продадут в рабство. Меня тоже не продадут в рабство.
Да что там! С такими-то деньжищами я мог бы проворачивать хорошие делишки, а с Хеллером и Крэк творил бы все, что захочу.
Ой!
Неважно было даже то, что графиня пользуется моей кредитной карточкой.
Кому до этого дело?
Ой! Ой!
Я мог бы купить пуленепробиваемый лимузин!
Я мог бы купить и продать кого захочу!
Даже Ютанк будет подлизываться ко мне!
О, передо мной и впрямь открывался великолепный мир.
Ой! Ой!! Ой!!!
А ну-ка сообразим...
Тридцать тысяч фунтов золота. Это двенадцать с половиной земных тонн. Даже машины такой не достанешь, чтобы это все увезти. А держать при себе золото, как говорил мой жестокий опыт, означало, что я могу все это потерять.
Боги, я не мог даже вынести это из ангара!
Неудивительно, что Больц велел мне управляться самому.
Проблема состояла в одном: у меня слишком много золота.
Возникла идея: может, просто взять себе немного... но я тут же ее забраковал. Это было немыслимо. Я не мог отказаться даже от тени этого прекрасного металла.
Подожди, сказал я себе, нужно подумать.
Моя прежняя ошибка состояла в том, что я не старался держать его при себе. Больше ее повторять нельзя.
Если я появлюсь в Стамбуле с такой грудой золота, меня замучают расследованиями. Мой хитрый план местных покупок посредством Главного торгового центра Пахалт, основанного мною раньше, не был рассчитан на такое количество золота. Я сомневался, что такой большой золотой запас имелся даже в Турецком национальном банке.
Да, мне нужно было его конвертировать. Несмотря на мою всепоглощающую любовь к золоту, мне требовалось перевести его в наличные, прежде чем кто-нибудь превратил бы все это в свинец, покрашенный краской. Но где? И как?
Единственным местом, где принимали золото, не задавая вопросов, согласно новым законам, была Швейцария. Но чтобы добраться туда, требовалось пересечь множество границ.
Границы? А фронтовой «прыгун»! Но это значило бы раскрыть секрет антиманковцам. Это значило бы трясти золотой мошной перед носом у пиратов. Они и за малую долю такого богатства убили бы всякого. Как мне провернуть это дело? Как одурачить Стэбба? Я должен был что-то придумать! От этого целиком зависела моя жизнь. И чем бы я ни рисковал, я не намеревался отказываться от такого подарка судьбы.
Но боги, как я нуждался в хорошей идее!
И тут же мне было дано по молитве моей! Моментальный посыл из звездного царства!
Как молния средь ясных небес, блеснула она, эта нужная мне идея!
— Слишком рано, — сонно протянул он. — Что за спешка?
— Деньги, — отчеканил я.
— Вы что-то получили? — Сонливость его улетучилась моментально.
— О таком тебе даже и не мечталось.
— Буду сию минуту.
О, вот и доказательство. Теперь и в самом деле должно было кое-что измениться.
Машина подъехала, визжа тормозами, отчего ее развернуло вполоборота.
— Давай в больницу! — приказал я.
Он понял. На полной скорости мы отмахали весь путь до самого подъезда.
Выскочив из машины, я промчался мимо регистрации, пролетел по коридору и ворвался в комнату Прахда.
— Ой нет! — взвизгнула медсестра Билдирджина. — Только не вы!
Я отреагировал на это коротким лающим смехом. О, уж точно кое-чему предстояло перемениться!
— Прахд, — сказал я, — для вас есть одно дело.
— И тогда мне начнут платить зарплату, — предположил он.
— Сделаете то, что вам скажут, — отрезал я.
План, уже разработанный, хранился у меня в голове.
Сначала предполагалось устранить антиманковцев с дороги на целый день. О да, у меня ведь имелась контрольная звезда. Но я не хотел идти ни на какой риск. Я не хотел, чтобы фронтовым «прыгуном» управляли антиманковцы в состоянии гипнотического транса или полной бесчувственности от воздействия электрошока. Это золото было слишком уж ценным товаром, чтобы так рисковать.
— Через несколько минут я приведу сюда экипаж из пяти человек, — сказал я Прахду. — Вы сделаете им прививку против эпизоотии.
— Нет такой болезни, — возразил Прахд.
— Тогда придумайте ее! — рявкнул я. — А во время процедуры вы обнаружите у них бешенство. И весь день будете удерживать их здесь, в палате, и ни при каких обстоятельствах не позволите им возвратиться на базу, пока я не распоряжусь.
— На лечение от бешенства уйдет только час, — возразил Прахд.
— Тогда придумайте лечение, на которое ушел бы весь день! — прорычал я сердито.
— И тогда мне начнут платить зарплату? — заладил он.
Чтоб ему (...)! Неужели этот идиот не понимал, что официально он покойник? Я не мог выплачивать ему жалованье, поскольку тогда в бухгалтерских книгах отразилось бы, что некто еще жив.
— Сделаете то, что вам велено! — прокричал я.
— Но еще не рассвело, — упрямился он.
— Ну что ж, Рим построили не за день! — рявкнул я и выбежал из комнаты. «Не подчинится», — мелькнула мысль. Я снова ворвался в комнату и припугнул его:
— Если не сделаете этого, я сожгу больницу!
Это подействовало безотказно. Ведь больница ничего для меня не значила. Никаких доходов извлечь из нее я не мог. Он понимал, что я не шучу. Поэтому примирительно вскинул руки и энергично закивал в знак согласия, твердя: «Я это сделаю, сделаю!»
Я побежал к машине.
Визжа тормозами и шинами, такси полетело по направлению к баракам.
— Жди здесь, — сказал я водителю и побежал по туннелю.
Прошмыгнув через ангар, я ворвался в спальню к антиманковцам.
На меня тут же навели пять стволов бластганов.
— Ста-ановись, быстро! — ничуть не испугавшись, прокричал я.
Они лежали на койках, глядя на меня в прицелы бластганов.
— Капитан Стэбб! — рявкнул я грозно. — Выйдите в коридор. Дело серьезнейшей срочности.
Ворча, он последовал за мной. Самым что ни на есть конспираторским тоном я сказал:
— Стэбб, есть важное дело. Мы намерены совершить величайшее ограбление, еще неслыханное на этой планете!
О, доложу я вам, он так и навострил уши. Треугольная голова приблизилась к моему лицу. Близко посаженные глаза-бусинки загорелись живым огнем.
— Это что, какой-нибудь блеф?
— Боги, никакого блефа, — соврал я. — О деталях сейчас ничего сообщить не могу, но это будет налет, который войдет в историю пиратства!
— Пора бы уж, — сказал он.
— Да, но теперь вы увидите большую перемену, — сказал я и добавил: — Пошевеливайтесь. Нам нужно пройти кое-какую подготовку. Там, где нам предстоит действовать, свирепствует эпидемия. Немедленно доставьте весь свой экипаж в больницу на прививку. Такси ожидает на улице.
— А что за план?
— Подробности по возвращении, — сказал я. — Действуйте!
Он велел всем встать и одеться. Вывел их к такси, в утренний холодный рассвет, и усадил в машину.
— Доставьте их к доктору Мухаммеду, — приказал я. — Затем возвращайтесь — и прямо ко мне.
Они уехали.
Я бросился назад в жилое помещение команды. Я отыскал комнату и постель начальника строительства базы.
Деньги уже не были для меня препятствием. Я разбудил его, помахав у него перед носом тремя стодолларовыми банкнотами. Он двинул по ним кулаком, схватил их, поглядел-поглядел и сел на постели, уже настороженный.
— Есть еще две такие же, — сказал я, — если ты в точности сделаешь то, что я от тебя хочу.
— Если это убийство, просите стражу. Если вы сделали еще одну перепроектировку базы, то не мешайте мне спать.
О, надвигалось время перемен!
— Ни то ни другое, — отрезал я. — Простая строительная работа.
Он заинтересовался. Мы повернули световые пластины вверх, усилив освещение, и быстрыми, иногда неровными каракулями я нарисовал ему то, что хочу.
— Ха, это несложно, — сказал он. — И вы заплатите мне еще две такие бумажки?
— Только если все будет готово к трем часам дня.
— Это тоже не проблема. Я подниму рабочих.
Ого! Как легко у меня все вышло!
Я выскочил наружу, юркнул в «Бликсо» и забарабанил по двери каюты помощника капитана, оставленного за дежурного.
Я поведал его растрепанной голове то, что мне нужно.
— А чего сейчас-то меня будить? — возмутился он.
— Да потому что мне не терпится вручить тебе вот это. — Я сунул ему в ладонь стодолларовую банкноту. — А если постараешься, когда сегодня днем получишь сигнал, другая тоже будет твоей.
Его пальцы сомкнулись вокруг бумажки, словно солнце галактики, захватывающее космический корабль, идущий на великой скорости.
Теперь все сложилось в цепочку. Провала быть не должно!
Я спустился вниз и, открыв хранилище, три часа промурлыкал над моим драгоценным золотом. Недолго ведь пробудет оно у меня. В последний раз испытываю я эту радость причастия — куда же деваться. А уже через день мне больше не видеть его никогда. Как это печально.
Но если сегодня все пройдет хорошо, у меня появятся деньги.
Двести пятьдесят пять миллионов долларов!
А деньги — это власть!
При таких-то деньжищах я могу уничтожить кого захочу. Включая и Хеллера с Крэк!
Я выбрался из «Бликсо».
Весь ангар был залит электрическим светом. Строительная бригада работала вовсю. Я понаблюдал с интересом. Дело у них продвигалось быстро.
Я посчитал на дрожащих пальцах, о чем мне еще оставалось позаботиться: оружие, одежда, паспорта. Что еще? Ах да — медальон. Его нужно было вернуть.
Я проверил, на месте ли он. Да, он лежал у меня в кармане. Как отдать его, не вызвав никаких подозрений, все еще оставалось для меня нерешенным вопросом. А мне хотелось, чтобы хоть немного слез было пролито над моей могилой в случае, если это отчаянное предприятие приведет меня к гибели.
Поднявшись вверх по туннелю, я зашел в свою потайную комнату.
Огнестрельное оружие. Я открыл оружейный ящик и просмотрел свой арсенал. Один обрез был мне особенно по душе: двухствольный, 12-го калибра, под названием «зверь», он видом своим соответствовал этому имени. По моему заказу у него спилили стволы до двадцати двух дюймов. К тому же он был без курка. Я снабдил его подвесным ремнем. Лишь раз заглянув в эти сдвоенные туннели, готовые полыхнуть огнем, можно было насмерть перепугаться. Я решил, что если во время переправки золота я должен быть вооружен, то лучше было вооружиться чем-то стильным, необычным. Поэтому «зверь» подходил как нельзя лучше. Более внушительного оружия не было даже у охраны Уэллса Фарго и, к слову сказать, у моих собственных бандитов.
Я достал два наплечных патронташа и вставил в их петли специально подобранные патроны. Затем выложил шесть бластиков, добавив к ним «Ругер Блэкхок», револьвер с камирами как у карабина 30-го калибра, для которого у меня имелись и бронебойные. Фактически он стрелял ружейными патронами и мог превзойти по дальности и убойности любое другое личное оружие из моего арсенала. К тому же этот револьвер не заедало в условиях переохлаждения, в которых мне предстояло оказаться. Я достал кожаную кобуру и поясной патронташ ручной выделки и начинил его петли карабинными патронами 30-го калибра.
Подумав, добавил полдюжины флотских максимально разрушительных гранат. Затем зарядил револьвер, закрепляемый на лодыжке, — специальный потайной кольт 38-го калибра, — причем зарядил разрывными пулями и переложил из ящика в специальную кобуру.
Очень плоский полицейский пистолет с Волтара — режущий бластган, которым можно было, правильно поводив дулом, раскроить человека напополам с расстояния в тысячу ярдов, — сгодился бы мне в качестве карманного оружия, и я присовокупил его к уже отобранной кучке.
Пока все шло хорошо.
Теперь нужно подумать об одежде. Пройдя через потайную дверь в спальню, я принялся рыться в ящиках с новой одеждой. Лыжный костюм с электроподогревом. Ого! Из прекрасного черного шелка. К нему полагались подбитые мехом ботинки, которые тоже обогревались электричеством. Я так порадовался, что у меня все это есть. Космический костюм — это, конечно, хорошо, но в него не влезешь слишком-то быстро, к тому же они всегда издают запах. Поэтому я, радуясь наличию лыжного костюма, зарядил аккумуляторы и произвел испытание. Отлично. Грел он прекрасно. Я облачился в костюм. Он выглядел ужасающе грозным! А еще более грозным он будет выглядеть с двумя патронташами, перекрещивающимися на груди, с кожаной кобурой и зловещей медью вокруг пояса. Жуть!
Следующая очередь была за паспортами. Как ни рискованно было воспользоваться своей земной личностью с паспортными данными Султан-бея, я намеревался сделать именно это. Смело и авантюрно, если вы учтете, в каком состоянии находится на этой планете полиция, и тем более будете иметь в виду, что все кредитные компании следят не только за каждым шагом, но и за каждым малейшим сокращением мышц держателя карточки — в чем я только что убедился на свою беду. Сражаться с полицией? Да, пожалуйста. Но избави Бог хоть случайно вступить в контакт или конфликт с компьютером кредитных карточек! Нет и нет! Тысячу раз нет!
Но не должно возникать никакого сомнения по поводу того, кто владелец этого золота. Я все проделывал так, чтобы никто не смог прикоснуться к полученной в результате операции уйме денег или даже приблизиться к ней.
Мой паспорт был в порядке: в его медицинской карточке стояли все необходимые отметки о полученных прививках, вплоть до вакцинации от оспы и укола против бубонной чумы.
Единственное, что я еще не придумал, — это как возвратить медальон, который не давал мне покоя.
Тут я вспомнил, что еще не завтракал, и позвонил: наступила уже середина утра, и прислуге грех было жаловаться, что я мешаю им спать. Но Карагез с официантом раскачивались очень и очень медленно. Когда в столовую наконец прибыла еда, кофе оказался остывшим, яйца просто замерзшими, зато арбуз — совсем тепленьким. Слуги пояснили, что день стоит холодный и ветреный.
Я поклялся, что и здесь очень скоро кое-что изменится. О, только подождите!
Шум отвлек меня от еды. Сквозь завывание зимнего ветра до меня донеслись отвратительные писклявые голоса мальчишек и испортили мне утро. Я выглянул из окна и увидел их. Эти двое орали, хохотали и шумели так, что могли бы потревожить чертей в аду.
Эти идиоты пытались запустить змея. Это был японский змей, какая-то фантастическая летучая мышь — наверное, подарок, купленный для них Ютанк в самом дорогом игрушечном магазине и, конечно же, по кредитной карточке. Мысль об этом привела меня в ярость.
Но тут опять на меня снизошло вдохновение. Блестящая идея сверкнула как молния в ясном небе — да, просто вот так!
Я прицепил на пояс свой «Ругер Блэкхок» — нельзя находиться невооруженным возле этих мальчишек. Убедившись, что медальон у меня в кармане, я осторожно вышел во двор.
Эти идиоты старались, чтобы змей не запутался в ветвях, и — конечно, по счастливой случайности — им это удавалось. Обратившись ко мне спиной, они так увлеклись своим делом, что я смог незаметно подкрасться к ним сзади.
Неожиданно для них я выбросил вперед руку опытного каратиста и рубанул дважды — направо, налево. Все как по учебнику, промахнуться я не мог. Хрясь! Один малец летит направо. Хрясь! Другой летит налево. Змей налетает на крону дерева и — трах! — разрывается.
Я действовал с хитрым расчетом и бил с такой силой, чтобы мальчишки не потеряли сознания, чтоб они лишь заорали. И точно в соответствии с моим намерением они подняли дикий вопль.
Один отлетел на гравиевую дорожку, другой запутался в голом кустарнике. Результат оказался таким, как я и ожидал.
Ютанк стрелой вылетела из своей комнаты. Оба юнца тыкали пальцами в змея, хлопающего вверху лохмотьями, и оглашали горестными воплями небесные выси.
Однако налитые кровью глаза Ютанк вскоре, я знал, засветятся радостью.
Я достал медальон и, подняв его вверх, возмущенно сказал:
— Смотри, с чем играли твои чертенята!
Праведно хмурясь, я отдал ей медальон.
Взяв его, она очень придирчиво рассмотрела вещицу, затем устремила взгляд на меня.
— Это мальчишки-то? — заговорила она, и тон ее мне не понравился. — В мой ящик для украшений им не залезть. Он заперт! А это означает только одно: ты это утащил, ты (...)! — Она повернулась к двум ноющим маленьким негодяям: — Эта скотина вас ударила?
— Он испортил нашего змея! — взвыли оба в один голос.
Ютанк подошла к дорожке и наклонилась. Я проницательно разгадал ее намерение и был уже на полпути к ближайшему углу дома, когда она запустила в меня горстью крупного гравия.
Я уже почти достиг своего укрытия, как двое маленьких сорванцов присоединились к обстрелу, тоже швыряя в меня гравием. Залп был силен, но прицел — неточен. Заскочив за угол дома, я облегченно перевел дух: ну вот я и в безопасности.
Бросив еще по горсти-другой камней — это уж так, злобы ради, — они наконец унялись.
— Он испортил нашего змея, — ревел «Джеймс Кэгни».
— Это был такой красивый змей, — вторил ему «Рудольф Валентино».
Оба, конечно, врали. Кто же запускает хрупкого змея на сильном ветру да в зимнюю пору. Это делают только весной. Сами во всем виноваты.
Ютанк как-то не очень обращала на них внимание. Она сосредоточилась на медальоне, а потом повела себя совсем по-чудному: опустилась на колени, притянула ребят к себе и сказала:
— Вот вам, милые, берите его себе. Делайте с ним что захочется.
— Правда? — хором вопросили они, выпучив глаза на медальон и моргая от удивления.
— Конечно, — ободрила их Ютанк. — Это ведь только копия настоящего, что хранится у меня в сейфе. Такие копии специально делают для того, чтобы носить вместо оригинала, на случай, если нападут грабители. Наденьте на собаку или придумайте еще что-нибудь. Это подделка и притом довольно плохая.
Глядя, как она снисходительно-ласково похлопывает их по головкам, я прорычал про себя: «Ну погодите. Вы увидите, как кое-что переменится, когда я стану купаться в этих жутких деньжищах!»
Я вернулся назад по туннелю, чтобы проверить работу строителей. У них все шло нормально. Ко мне подошел Фахт-бей и стал возмущаться:
— Что вы такое надумали? Эти материалы и люди находятся в ведении Аппарата. Ими лучше не пользоваться в своих личных целях.
— Это в интересах компании, — с искусно изображенным праведным гневом возразил я.
— Очень подозрительные интересы, — заметил он. — Никогда еще не видел, чтобы люди по вашему приказу работали с таким усердием. Или вообще работали, уж коль на то пошло.
— Приказ Ломбара Хисста, — сказал я. — Дело чрезвычайной важности.
— Надеюсь, что так, — проговорил он с долей сомнения. — А вы что-нибудь знаете о кражах героина с нашего склада?
— Они еще продолжаются? — спросил я и, когда он кивнул, как-то странно посмотрев на меня, закончил: — Перед тем как я пошлю рапорт господину главному инспектору, тебе лучше разобраться в этом досконально.
— Это, — сказал он, — меня совсем не колышет. — И зашагал прочь.
Его реакция задела меня за живое. Он явно считал, что я ворую тот самый героин, который мы должны отправлять Ломбару Хиссту. Терпеть такое было нельзя. О, но теперь-то уж кое-что переменится. Только подождите, когда у меня будут все эти деньги.
Мне предстоял долгий и опасный путь, я это знал, а потому решил немного отдохнуть, пока есть возможность. Я прилег, но был настолько взвинчен, что сон ко мне не приходил. В голове непрестанно кружились долларовые купюры. Уже перевалило далеко за полдень. В двенадцатый раз заявившись в ангар, я обнаружил, что там все затихло и не горела ни одна паяльная лампа. Работа была сделана. Краска светопоглощающего покрытия уже подсохла. Произведя осмотр, я остался доволен.
С виду она представляла собой плоскую толстую платформу из тяжелой стали — конструкцию из массивных балок и огромных опоясывающих болтов. Но между тем, что казалось, и тем, что было на самом деле, имелось два различия: во-первых, конструкция состояла из алюминиевых балок; во-вторых, верхние плиты можно было снять — конструкция была полой.
Чтобы показать вам, какое важное значение я придавал сему проекту, признаюсь, что и в самом деле заплатил начальнику строительства две сотни обещанных ему долларов. Ради успеха дела я готов был идти на любые жертвы.
Я вошел в «Бликсо» и разыскал помощника капитана. Он собрал всех, кто еще оставался на борту. Я отпер хранилище, и ящики с золотом мгновенно перекочевали на платформу, а там, через открытый верх, в полое пространство конструкции, где их надежно закрепили канатами. Триста ящиков слитков, весом в шестьсот пятьдесят фунтов каждый, занимали изрядное место. Но золото с виду обманчиво: вы бы, наверно, подумали, что двенадцать с половиной тонн — это целая гора. Это не так. Но тем не менее последний ящик вместился туда с трудом. Когда поставили на место и закрепили верхние плиты, конструкция снова стала всего лишь высокой сплошной платформой из балочных ферм.
Следующую операцию мне пришлось проделать самому. Она была очень утомительной. Я достал ручную тележку и за несколько ездок перевез фальшивое золото из своей потайной комнаты по туннелю в ангар и навалил его на платформу сверху. Все волтарианские ярлыки я уничтожил. Помощник капитана оказался сговорчивым и привязал и эти девять ящиков с восемнадцатью пятидесятифунтовыми слитками покрытого золотой краской свинца. Удостоверившись в том, что сделано все надежно, и чтобы лишний раз показать, насколько важным я считаю этот проект, я отдал ему еще сто долларов, чему тот, конечно, был рад. Очень скоро он со своим экипажем налижется вусмерть — ведь недаром он в первую очередь отправился звонить по телефону. Это означало, что, когда антиманковцы вернутся, разговаривать он с ними не будет.
Я взглянул вверх и сквозь создаваемую электроникой иллюзию горной вершины увидел, что день угасает.
В Турции в январе солнце садится рано; к тому же мы находились выше тридцать восьмого градуса северной широты.
Я прошел по туннелю к себе и, быстро проглотив ужин, прицепил к лодыжке кобуру с секретным кольтом. Карманы заполнил другим сокрытым от глаз оружием. Препоясался ремнем для «Ругера Блэкхока» и, проверив барабан, засунул оружие в кобуру. Затем перекинул через плечи два патронташа, скрестив их на груди и прикрепив нижними концами к поясу с патронами для моего табельного пистолета.
Закончив вооружаться, я позвонил Прахду. Да, антиманковцы уже давно готовы к отправке. Я позвонил таксисту и велел ему ехать за ними.
Перспектива встречи с этими головорезами, во время которой я должен быть убедительно спокойным, действовала мне на нервы. Накинув на плечи медвежью куртку, я взял обрез и спустился в ангар.
Антиманковцы, вышедшие из барачного туннеля, казались беспокойными и раздраженными. Я пожалел, что не догадался посоветовать Прахду обработать их каким-нибудь успокоительным газом. Ну или меня, коль уж такое дело.
Я встретил их у края платформы.
— Черт знает что такое! — вскричал капитан Стэбб. — Этот (...) издырявил нас, как подушки для иголок!
— Он снабдил вас эпидемическими справками? — строго спросил я.
— Дал какую-то (...) бумажку, — прорычал Стэбб и протянул ее мне.
Я взял справку, пробежал по ней глазами и положил в карман.
— Не дело, — сказал я, — если вас схватят при ограблении банка и посадят за то, что у вас нет соответствующего карантинного свидетельства.
Это произвело желательное действие на капитана Стэбба. Его маленькие блестящие глазки загорелись от алчности.
Антиманковцы сгрудились в тесную кучку. Я знал, что так оно и будет, когда дело идет на лад.
— Завтра, — заговорил я, понизив голос, — мы произведем разведку. У меня есть замечательный план. Для того чтобы завладеть золотыми запасами Швейцарии...
— Золотыми запасами Швейцарии? — так и ахнули они, объятые благоговением и жадностью.
— Именно так, — подтвердил я, обращаясь к капитану Стэббу, но позволяя слушать и остальным. — Для того чтобы что-то украсть, необходимо узнать, где оно лежит.
Они закивали.
— Поэтому, рискуя головой, я как раз это и собираюсь сделать.
— Но как? — прошептал Стэбб.
— Взгляните на платформу, — велел я.
Они взглянули и увидели то, что и предполагалось: стальную платформу с привязанными наверху девятью ящиками со слитками.
— Золото в этих ящиках, — продолжал я, — вовсе и не золото. Это просто-напросто свинцовые чушки, выкрашенные в золотой цвет. Проверьте и убедитесь сами.
Они отвязали один из ящиков и, осторожно орудуя кинжалами, удостоверились в правоте моих слов. Я достал небольшой молоток и поправил поврежденное место.
— Но как мы ограбим Швейцарию? — недоумевал Стэбб.
— Очень даже просто, — сказал я. — Вы доставите меня вместе с этим в Цюрих, в аэропорт Клотен. Ящики заберут в банковские подвалы, я пойду вместе со служащими, точно узнаю, где у них стальные сейфы, и когда мы. потом детально разработаем план налета, то вернемся туда и поднимем все это добро фронтовым «прыгуном»!
— Ого! — Как я и предполагал, глаза у Стэбба жарко загорелись. — Вот только одно не вяжется с этим планом, — засомневался он. — «Прыгун» поднимает не больше двух сотен тонн.
— Лучше немного, чем ничего, — ободрил я его.
— Двести тонн золота! — воскликнул механик. — Дьяволы! Да при здешней цене на золото этого хватит, чтобы купить половину страны!
— Вы здорово рискуете, — сказал Стэбб.
— Потому-то и ношу эту пушку. — Я ласково похлопал «зверя».
— А затем мы вас заберем? — осведомился Стэбб.
— Нет, — отвечал я. — Вся ваша задача состоит только в том, чтобы опустить платформу неподалеку от таможни. Я вылезу из корабля и нагряну туда, а вы дуйте домой. Я выберусь оттуда сам.
— Дьяволы! — благоговейно протянул пилот. — Вот это хладнокровие!
— Ну а теперь готовьтесь, и живо! — приказал я. — Мы взлетаем не позже чем через час.
Они так и засуетились!
Машинное отделение, будучи элементарным, требовало только одного механика, но антиманковцы держали там двоих. Оно располагалось как раз под помещением для личного состава, и, чтобы выбраться наружу, необходимо было пройти через него.
Остальная часть корабля походила на юбку колокола. Собственно, со стороны он и выглядел огромным церковным колоколом.
Стэбб, стоя меж двух сидящих на местах пилотов, рассматривал с ними карты. Усевшись в задней части отсека, я очень неплотно закрепился ремнями, чтобы ничто не помешало мне добраться до оружия. Я с беспокойством наблюдал за антиманковцами, стараясь различить хоть какой-то признак притворства в их поведении, доказывающий, что они вовсе не попались на мой крючок. Это слегка изматывало нервы. Ко мне подошел Стэбб:
— Этот пограничный «прыгун», как мы его теперь зовем, годится только для работы в атмосфере. Мы взлетим не более чем на сотню тысяч футов. Полет в один конец составляет около тысячи миль, и очень быстро лететь нельзя. Прибудем примерно в семь тридцать вечера по их местному времени. Их, наверное, развезет после обеда, а этот фактор мы в пиратском деле всегда учитываем. Ну как, согласуется это с вашими планами?
— Вполне, — отвечал я.
— Тогда мы готовы к полету.
Ожили моторы корабля, засветились экраны. «Прыгун» чуть приподнялся и сел на платформу. Ее прикрепили к кораблю тросами. Снова включив моторы, они подняли корабль вместе с платформой на несколько футов над полом ангара.
Один из механиков спустился с корабля с прибором для измерения излучения и проверил, насколько хорошо и корабль, и платформа отражают лучи радара. После чего вскочил на платформу, снова юркнул в машинное отделение и крикнул своим наверху:
— Все реакции нулевые!
Стэбб хлопнул по плечу пилота у главного пульта, и мы взмыли вверх — зу-ум! — прямо сквозь электронную крышу, иллюзию горной вершины.
Мне захотелось взглянуть на удаляющуюся планету и попутно, возможно, убедиться, что платформа там не осталась, поэтому я взял и открыл щелевое отверстие. Но Стэбб его тут же захлопнул и сказал, пригрозив мне пальцем:
— Нет-нет. У них теперь на спутниках есть радары. Они могут засечь даже такую крошечную помеху. Следите лучше за теми экранами. — И он ткнул пальцем вперед.
Но там, в рубке управления полетом, мои глаза мало что различали. К тому же сила тяжести приковала меня к сиденью. Этот летательный аппарат был довольно примитивным по сравнению с буксиром и не располагал необходимым комплектом приборов. Армейские или какие другие его конструкторы вряд ли, подозревал я, так уж прекрасно разбирались в том, что нужно для космических полетов. Я мог только предполагать, что мы летим правильным курсом. К тому же меня грызло сомнение насчет платформы — уж не осталась ли она на земле?
Механик кричал что-то вверх через шахту. Встав на колени, Стэбб склонился над отверстием. Они поговорили, и Стэбб вернулся назад.
— Эта (...) платформа... — сказал он. Меня пронзило острое чувство тревоги.
— С ней все в порядке?
— Да, все в порядке. Но приборы регистрируют больший вес, чем следует.
Я похолодел. Сделав ее из алюминия и затем придав тому вид тяжелой стали, я полагал, что даже с золотыми слитками вес будет соответствующим.
На высоте ста тысяч футов фронтовой «прыгун» лег на курс к Цюриху. Меня беспокоило то обстоятельство, что на такой скорости он будет создавать шум, происхождение которого никто на лежащей внизу планете не сможет объяснить.
И тут я сделал открытие, от которого у меня буквально волосы встали дыбом. Стараясь приподняться так, чтобы заглянуть через плечо пилота и увидеть экран, я не ощутил привычного шлепка по голой груди моей контрольной звезды.
Забыл, забыл ее надеть! Я оказался среди этих кровожадных (...) без основного инструмента контроля над ними! Под рукой только несколько жалких стволов для самозащиты.
Оправившись от минутного потрясения, я осознал, что случилось. Это выскользнуло из фрейдистского бессознательного, будучи глубинной реакцией против медальонов вообще по причине моих недавних болезненных переживаний. Но осознание этого не ослабило внезапно обуявшего меня жуткого беспокойства. От Стэбба помощи не было никакой.
— Что, хотите посмотреть на экране, где мы находимся? — спросил он. — Как раз над рекой Сава в Югославии. Если вас туда сбросить, вы и пяти секунд не продержитесь. Смотрите, как бушует поток.
Беззвучно, стараясь не шевелить губами, я принялся молиться богу путешествующих.
Фронтовой «прыгун», издавая гул, летел сквозь ночь на такой скорости, что Земля под ним все время оставалась в тени, скрытой от солнечных лучей. Я сожалел, что не мог открыть щелеобразное окно, зная, какое зрелище предстало бы моим глазам с такой высоты. Яркая вспышка заката и кромешная темнота Земли. Но все же мне очень хотелось выглянуть наружу: ощущение загнанности в ловушку стало бы не таким острым.
Стэбб пошел вперед и сквозь рев машин и свист ветра принялся объяснять что-то пилотам. Может, советуется, как меня убить? Затем, минуя пустые кресла, он вернулся туда, где сидел я. В зеленом свете ламп его блестящие глазки-горошины напоминали волчьи.
— Мы сейчас пролетим над Ретийскими Альпами. Прямо под нами — горный массив Бернина, тринадцать тысяч футов. Вам следовало бы посмотреть на эти расселины в леднике. Скинешь туда человека — и не найти до скончания мира. А самые глубокие будут под нами, как только мы пойдем над сигнальными огнями Святого Морица!
Я напрягся, молясь еще усердней, но на сей раз обращался к богу пиратов. А вдруг он сможет чем-то помочь? Всякая любезность будет оценена высоко. Он ответил на мою молитву, но не так, как мне хотелось бы. Пилот обернулся и, перекрывая гул, проорал:
— Пора! Можно его сбрасывать!
Должно быть, мне стало дурно. Стэбб толкал меня в плечо, что-то делая с моими пристежными ремнями. Может, тянется к моим револьверам и пытается меня обезоружить? Он крепко вцепился пальцами в мои плечевые крепления.
И тут я увидел, что ноги его оторвались от пола. Может, сперва он хочет отдубасить меня ногами, чтобы добиться покорности?
— Эй, капитан! — крикнул, обернувшись, пилот. — Это, наверное, и есть аэропорт Клотен. Никогда не видел столько этих (...) аэропланов на одном месте!
Ноги Стэбба снова обрели опору. Да это же мы просто замедляли скорость, и его приподняло и бросило вперед — вот почему он держался за мои ремни.
Снова став на ноги, он посмотрел вперед, пытаясь различить что-то на экране. Я тоже обрел дар речи и сказал:
— Будьте осторожны. Клотен — самый оживленный аэропорт в Швейцарии — если это и впрямь Швейцария. Не высаживайте меня на взлетно-посадочную полосу под колеса какого-нибудь реактивного самолета.
— Прибавь изображение! — проорал Стэбб в относительной тишине парящего аппарата.
Я приподнялся, чтобы видеть экран. Действительно ли мы над главным аэропортом Цюриха или все еще над какой-нибудь расселиной в леднике?
Стэбб оттолкнул меня.
— Просканируй местность! — крикнул он пилоту. — Может, прочтем какие-нибудь указатели!
Указатели на ледниках встречаются редко. Меня это успокоило.
— Дьявол, — проворчал Стэбб. — Не могу прочесть ни единого слова из этой бюрократической тарабарщины.
— Ссадите меня в стороне от взлетной полосы и поближе к таможне, — умоляюще попросил я.
— Этот сканер — барахло, — ворчал Стэбб. — Нужно его усовершенствовать. Не могу разобрать, что там — буквы или снежные разводы, даже если бы я и умел читать по-ихнему. Всего лишь сотня тысяч футов, а четкость изображения ужасная.
Я снова попытался подняться, но Стэбб толкнул меня в кресло.
— Мы это уладим, — сказал он и крикнул пилоту: — Часть этих зданий — ангары, исключи их! Одно — главный терминал, его тоже исключи. Ищи таможню, которая выглядит как охраняемое здание, и опусти нас на землю. — Он повернулся ко мне: — Не можем мы тут висеть всю ночь, пытаясь что-то прочесть, даже если бы и умели читать на этих языках.
— Держись! — крикнул пилот.
Стэбб снова ухватился за мои пристежные ремни.
Сву-уш!
Ноги его зависли над полом, а мой желудок остался на высоте тысячи футов.
Мы спустились на двадцать миль вниз, подобно пятящейся ракете.
Бамп!
Стэбб воспользовался моим телом как амортизатором для приземления. Не знаю, как ему удалось сохранить дыхание, мне — не удалось. Он заторопил меня:
— Теперь быстро выходите!
Я схватил обрез. Стэбб расстегнул мои пристежные ремни, и меня спустили по трапу на платформу. Там уже стояли механики, освобождая платформу от крепежных тросов. Мои ноги коснулись ящиков с фальшивым золотом, и я постарался обрести равновесие.
Механики полезли по трапу вверх. Я поднял голову. Там, силуэтом на фоне зеленого света из машинного отделения, я увидел треугольную голову Стэбба, уставившегося на меня в отверстие люка.
— Никого не оставляйте в живых! — прокричал он.
Люк лязгнул и закрылся. Фронтовой «прыгун» сиганул в воздух, и его тотчас поглотил светящийся белый туман. Ну вот я и прибыл. Я все еще находился в мире живых существ — и это меня изумляло.
Вот отчего я сперва не заметил снежных заносов. И лишь оказавшись у самого края платформы, увидел перед собой гигантскую снежную стену, вздымавшуюся высоко над моей головой.
Меня это поначалу не слишком обеспокоило, и я походил туда-сюда по платформе, пока наконец не понял, что меня посадили в глубочайший снежный сугроб. Замуровали полностью! То ли это снегопад прошел такой — еще до того, как задул фен, — то ли это был результат снегоочистительных работ на аэродроме. И хотя холод мне был не страшен, мысль, что я оказался узником, ледяными пальцами вцепилась мне в сердце.
Как же отсюда выбраться? — задавался я вопросом. Нет ли на аэродроме сенбернаров — таких собак с отвисающей кожей под нижней челюстью? Но тут я вспомнил: где-то писали, что цивилизация кока-колы уничтожила их без следа. Компания кока-колы и слышать не желала о собаках, таскающих в зубах что-либо иное, кроме банок и бутылок с кока-колой, и эти псы, печально икнув на прощание, взяли да и вымерли. Значит, надежды тут не было никакой. Даже если бы я начал копать — что толку? Я ведь не знал, в каком направлении рыть. Вот когда мог бы я воспользоваться компасом, вживленным Хеллеру в мозг, но и это решение не годилось. Уж кого-кого, а Хеллера мне совсем не хотелось видеть в это время и на этом месте.
Но я уж точно не собирался бездействовать и ночевать в снегу, даже если это входило в обычаи Швейцарии. Есть все-таки предел вежливости, которую следует проявлять в соперничестве с примитивными этнологическими образованиями.
На помощь мне пришла сообразительность: прислушавшись к звуку самолетов, я мог бы определить, где находится ближайшая взлетно-посадочная полоса. Слава богам, рева от самолетов хватало, когда они взлетали или шли на посадку. При этом они, наверное, подчинялись указаниям диспетчеров на диспетчерской вышке. Ничего удивительного, что никто не успел заметить моего прибытия.
Несмотря на эхо, отражающееся от стен моей снежной тюрьмы, я разобрался, с какой стороны находятся посадочные полосы. Но мне это было вовсе не нужно. Ничего не оставалось делать, как пойти на риск нарушения Кодекса и надеяться, что об этом никто не доложит куда следует. Я выбрал направление, достал бластик, снял его с предохранителя, прицелился и, закрыв глаза, нажал на спусковой механизм.
Блоуш! Свууш!
Ахнуло как из пушки.
Я открыл глаза: передо мной лежала дорога шириной футов в двадцать и в тридцать ярдов длиной и вся залитая водой.
Я не сомневался, что скоро сюда примчатся охранники и все остальные. Наверное, здесь так полыхнуло, что можно было увидеть на несколько миль в округе — даже в тумане.
Я подождал.
Ничего.
Взлетело и приземлилось еще несколько самолетов.
Очень, очень уж мне не хотелось расставаться с этой платформой. Не было полной уверенности в том, что пираты не передумали и не вернутся, чтобы захватить мое золото. А мой дробовик не произвел бы особого впечатления на супернепробиваемый корпус пиратского «прыгуна». Но, подождав и увидев, что реакции на мой выстрел не последовало ни от тех, ни от других, я принял единственное оставшееся мне решение. Я сошел с платформы в струи бегущей воды и прошлепал по сделанному мной проходу до конца.
Ничего не видно и не слышно.
Мне не хотелось пускать в ход еще один бластик. Чего доброго я мог бы снести здание, если бы таковое оказалось на той стороне оставшегося снежного барьера. Я решил быть осторожным. Пошарив в карманах, я извлек режущий лучевой пистолет волтарианской полиции. Хоть и мешали лыжные перчатки на руках, я ухитрился установить его на режим наименьшей интенсивности. Прицелившись, я нажал на спусковой крючок. Пришлось сперва приспособить руку к отдаче, после чего я начал резать оставшуюся стену снега. Некоторое время она стояла, рассеченная на аккуратные блоки, затем под воздействием скрытого в режущем луче тепла развалилась, превратившись в водянистую массу.
Победа! Стена какого-то здания! Я опалил ее только слегка.
Оглянувшись, я увидел в клубах тумана темный силуэт своей драгоценной платформы. Потом снова взглянул на стену, немного подумал и выбрал левое направление. С помощью режущего луча я проделал проход вдоль стены. Там оказалась большая дверь, а в ней — дверь маленькая.
Я спрятал лучевой пистолет и, взяв в руки дробовик, открыл маленькую дверь.
Какое-то учреждение. Несколько стоек. Мужчины в фуражках передают по цепочке какие-то свертки.
Один поднял голову и посмотрел на меня без любопытства, этакий мясистый флегматик с красной, как свекла, рожей.
— Я? — сказал он.
— Шпрехен зи дойч? — спросил я.
— Я, — сказал он.
Ну а я не говорил по-немецки, поэтому толку тут не было никакого.
— Парля итальяно? — с надеждой спросил я.
— Наин, — отвечал он.
— (...)! — выругался я. — Как же мне говорить с вами?
— Пожалуй, — сказал он, обдумывая этот вопрос, — вы могли бы говорить вот так, как только что — по-английски.
Слава богам! Он говорил по-английски!
— Это грузовая таможня? — спросил я с надеждой.
— Только для навалочного груза, — уточнил он. — Если вы пришли, чтобы освободить это оружие от пошлины, таможня пассажирского вокзала...
— Ему пока еще ничего нельзя освободить от пошлины, — заявил чиновник, который был покрупнее, помясистей и еще более краснорожий, чем первый, подходя ко мне вперевалку. — Вам еще нужно сходить в иммиграционный отдел. Я пока еще не вижу у вас никаких документов. Иммиграционный отдел находится...
— Это оружие я ношу в целях охраны при перевозке золота! — объяснил я им. — Оно совсем рядом, на улице.
— Золото, — проговорил первый.
— Золото! — проревел сотрудник покрупнее.
— Ну что же, заносите его, — предложил первый.
— Мне не справиться, — сказал я. — Там двенадцать с половиной тонн.
— Подождите, подождите! — прокричал тот, что поздоровей. — Оставайтесь на месте! Не дышите, не шевелитесь. Мы все устроим!
В финансовых и родственных им делах обслуживание в Швейцарии поставлено на высокий уровень. Похоже, тут каждый имеет родственника или друга, у которого есть как раз то, что вам нужно. Они звонят куда надо. И, вероятно, их называют гномами, потому как работают они в любое время дня и ночи.
Удивительное место. Погода у них, возможно, и холодна, а дома скучновато серы, но в целом я видел Швейцарию только в розовом свете.
У начальника таможни был родственник, управлявший фирмой бронированных грузовиков; у того, в свою очередь, — братишка, заправлявший отделом золота в Цюрихской банковской корпорации; а у этого брата имелся кузен, работавший в банке пробирщиком. И никто из них не возражал, если его отрывали от оперы, любовницы или от жены и детей — неважно, в каком часу ночи, — чтобы ускорить мои дела.
Просто чудо. Милейшие люди! Лучшие на планете.
Всякий раз когда я шел в очередное по списку место, меня уже знали и ожидали.
Головокружительная ночь. Порой с замечательными высотами. Золото, по курсу на тот вечер, стоило 855,19 доллара за унцию. Выверенное и пробированное его количество, когда отбросили маскировку из свинцовых чушек, составило 301 221 унцию, то есть в переводе на деньги 257 601 186,99 доллара.
Но хорошие новости на этом не исчерпывались.
Моя проблема состояла в том, что деньги у меня могли отнять, подпись мою подделать, и все эти трудные завоевания в любое время могли обратиться в ничто, стоило мне только сделать в будущем хоть один неверный шаг. Все это было улажено.
Навар, при номинальных десяти процентах, на такую сумму составлял ежегодно 25 760 118,70 доллара. Уж одно это было больше того, что я мог бы истратить, удовлетворяя даже свои экстравагантные прихоти. И такую вот сделку заключил со мной банк. Я продал им золото за 515 сертификатов на полмиллиона долларов каждый плюс 18 527 долларов на карманные расходы. До обналички каждый сертификат должен был приносить мне десять процентов годовых. В будущем мне нужно было только передать один из сертификатов в соответствующий филиал Цюрихской банковской корпорации в любом городе, и мне должны были выплатить полмиллиона долларов США плюс проценты до указанной на сертификате даты. Они фактически являлись банковскими долговыми расписками на полмиллиона долларов с замысловатым названием «долговое обязательство банка, подлежащее оплате немедленно по предъявлении». Они были лучше, чем золото, более ценными из-за процентов и прятать их было гораздо легче.
Банку эта сделка тоже была выгодна. Теперь он являлся владельцем моего золота и наверняка рассчитывал на прибыль гораздо больше моих десяти процентов. Им не нужно было расплачиваться за него сразу же. Да и вообще американские доллары в банках, как правило, фигурируют в виде цифр в бухгалтерских книгах, а не как платежные средства в кассах. Если бы я потребовал всю эту массу денег в настоящих банкнотах, я бы обобрал Цюрих почти до нитки и мне бы понадобился грузовик вместо этого небольшого дипломата, который теперь был надежно прикован к моему запястью.
После банка мне нужно было посетить еще два места. Первое — Цюрихское агентство Амстердамской фирмы драгоценных и самоцветных камней. Им управлял двоюродный брат руководителя отдела драгоценных металлов Цюрихской банковской корпорации.
— Мне нужен, — сказал я, — большой мешок самоцветов.
Он нисколько не возмутился, что его в три часа ночи вытаскивают из постели ради такого пустяка, как самоцветы. Он даже позвонил мусорщику и спросил его, где у него хранятся бачки для отходов.
За тысячу американских долларов я приобрел здоровенный мешок бракованных безделушек. Впервые узнал я тогда, что изумруды могут быть настолько дешевыми, что их продают фунтами, бриллианты такими синтетическими, что не годятся даже для украшения костюмов, а искусственные рубины такими скверными, что их даже в театрах не принимают. Но они сверкали и очень были нужны мне для моих планов.
Руководитель отдела ссыпал камни в яркий мешок с названием конкурентной компании, я заплатил, и он довольный вернулся в постель, а я отправился в аэропорт.
Те, кто обслуживал чартерные рейсы, без малейших возражений вытащили из постели первого и второго пилотов, а ангарщики беспрекословно вывели готовый к отлету «граммон галфстрим» на линию.
И вот я летел в Стамбул с ценными сертификатами в дипломате, прицепленном к моему запястью, мешком самоцветов под ногами и глядел на Альпы, куда меня так и не сбросили, теперь нежно розовеющие на утренней зорьке. Под рукой стоял телефон. Я снял трубку и попросил срочно связать меня с моим таксистом в Афьоне. Слава богам, дела шли просто превосходно. Телефонная связь с Турцией оказалась просто идеальной.
— Встречай меня в аэропорту в Стамбуле, — сказал я таксисту.
— С каким рейсом? — спросил он
— С моим, — отвечал я. — Думаешь, я бы снизошел до того, чтобы лететь обычным самолетом? С моим собственным рейсом, Ахмед. Теперь я владею всем (...) миром!
Иммиграционный отдел поставил мне печать на въезд в Турцию, даже не заметив, что Султан-бей не уезжал оттуда.
Таможенники лишь взглянули на браслет на запястье моей руки и на цепочку, оставив без внимания мое оружие, и быстро оформили мне въезд в страну. Они-то меня как-никак уже знали.
И вот, оказавшись в аэропорту, я увидел в цветастой толпе Деплора с планеты Модон, а иначе таксиста Ахмеда.
— Во дела! — воскликнул он на гангстерском английском. — Вы как будто попробовали пятьдесят сортов вина, босс.
— Залпом, — отрапортовал я. — Идем-идем, у нас много дел.
Уж теперь-то кое-что должно измениться!
Многие еще не знали, что для них наступают роковые денечки. На этот счет у меня уже имелись определенные планы.
Мы пробились сквозь толпу, заполнившую аэропорт, к выходу, затем с большими усилиями преодолели семнадцатимильный отрезок пути, ведущий к городу. Минареты, каменным лесом возвышавшиеся на протяжении всего Золотого Рога, никогда не казались мне такими очаровательными. С ревом летя по дороге, наш автомобиль вскоре юркнул в брешь, проделанную в городской стене для машин, и стал кружить по извилистым узким и шумным улицам. Не обращая внимания на возмущенные протесты тех, кому казалось, что мы едва не задеваем их остроносой обуви, награждая необходимыми ударами тележки уличных торговцев и непрерывно сигналя в рожок, мы наконец подъехали к зданию Валютного банка и остановились.
Я шагал по кафельному полу банка как победитель. Оттолкнув в сторону малозначительного чиновника, которому, видимо, хотелось справиться о моем деле, я важно вступил в кабинет Мудура Зенгина, заправилы крупнейшей цепи турецких банков.
Толстый, безупречно чистый и наманикюренный, одетый в темно-серый европейский костюм в полоску, он поднял взгляд от инкрустированного жемчугом стола, чтоб увидеть того, кто ступает по его бесценному персидскому ковру. Он не привык принимать по делам посетителей, у которых на груди патронташи крест-накрест, а за плечами обрезы. А может, дело обстояло так, что он страдал близорукостью, и когда от удивления пенсне упало с его носа, банкир, завидя мою куртку из медвежьей шкуры, похоже, принял меня за медведя.
— Аллах! — выдохнул он.
Я щелкнул замками дипломата и, открыв его, сунул Зенгину под нос 515 гравированных сертификатов.
— Я хотел сказать «О Аллах». Садитесь же, садитесь!
Он нашел свое пенсне, протер стеклышки и нацепил его на нос. Но, чтобы увидеть деньги, в пенсне он явно не нуждался. Мудур Зенгин нуждался в них, только чтобы видеть людей. Он пригляделся ко мне, узнал:
— Ага, вы, наверное, Султан-бей. Насколько я знаю, вы ведете свои дела с нашим филиалом в Афьоне. Из Цюрихской банковской корпорации мне сообщили, что вы направляетесь сюда, но мы не ожидали вас так скоро. Итак, что мы можем для вас сделать?
— Мне нужно бронированное хранилище, — объяснил я, — в которое никто бы не мог проникнуть, кроме меня, — никто!
Зажжужали зуммеры, выстроились охранники. Вскоре мы уже находились в отделе стальных сейфов.
— Две комбинации цифр, — сказал Мудур Зенгин. — Новейшее изобретение. Одна ваша, другая наша. Приходите только вы один. Больше никто другой не имеет права расписаться на карточке. На ней должна быть ваша фотография, и охранники будут сверять ее с вашим лицом.
Вскоре я оказался в маленьком личном отсеке с ящиком, в который положил ценные сертификаты и сверху — расписку о продаже золота. Затем, подумав, я забрал из ящика пять сертификатов, каждый ценностью в полмиллиона долларов. На душе кошки скребли, но все же я сделал это. Ведь их оставалось в ящике еще целых 510 штук.
Я снова присоединился к Мудуру Зенгину. Он потирал руки. Я положил конец этому занятию, сунув в них сертификат и сказав:
— Вот это я хочу превратить в наличные.
— В наличные? — переспросил он и вдруг затолкал меня в свой кабинет, усадил в самое удобное кресло и сказал, что и слышать не хочет ни о каких разговорах, пока не принесут кофе на серебряном подносе. Все снова было как в Швейцарии, за тем лишь исключением, что там просили подать какао.
Справившись, достаточно ли сладок мой кофе, вполне ли горяч, тепло ли мне самому и мягки ли мои подушки, он перешел к делу.
— Вам бы лучше рассказать мне о своих банковских проблемах, Султан-бей. Я дружил с вашим отцом, великим героем революции. — То была традиционная ложь, ибо я сомневаюсь, что он встречался когда-нибудь с волтарианским таможенником. — Я смотрю на ваши проблемы как на свои собственные. Так что говорите, не стесняйтесь.
Я рассказал ему о том, что задолжал кредитным компаниям, что должен расплатиться и постараться аннулировать их кредитные карточки. Зенгин пощелкал пальцами в сторону двери, и появился клерк в твидовом пальто и шляпе.
— Вы, — сказал Мудур Зенгин, — нуждаетесь в профессиональном руководстве. Кредитные компании — вещь немного запутанная. Никогда бы не простил себе, если бы позволил вам допустить какой-нибудь ляпсус.
Мы вышли из банка, сели в мое такси и принялись объезжать моих кредиторов. Первым стала американская кредитная компания «Гнет».
— Аннулировать вашу карточку? — вскричал управляющий. — Ни за что на свете! А вдруг вы аннулируете нашу, а карточки других компаний оставите в силе! Это была бы дискриминация. Мы бы подали на вас в суд за попытку подрыва нашей репутации! Султан-бей, как высокопоставленный гражданин с неограниченным кредитом вы несете социально-экономическую ответственность за прочность мировых учреждений и должны их поддерживать! — Он так разошелся, что его охранники стали заглядывать в дверь, держа дубинки наготове на тот случай, если мы еще больше выведем его из себя.
— Оставьте это дело мне, — тихонько попросил меня Зенгин.
Он подошел к управляющему и, утешающе погладив его по плечу, зашептал ему что-то, после чего тот согласно кивнул и улыбнулся.
— Пошли, — сказал Зенгин и поспешно вывел меня наружу.
Мы отправились в клуб «Гони должок». Там произошло то же самое. Затем в «Мастер-Карп». Там то же. Поехали в стамбульское логовище компании «Прокрутка и отмывка», и все повторилось снова. Мы продолжали объезжать кредитные компании одну за другой — и всюду одно и то же. Наконец осталась последняя.
— Что вы им такое говорите? — полюбопытствовал я.
— Очень просто, — отвечал Зенгин. — Я говорю им, что открою вам в банке счет векселей к платежу. Вам не следует утруждать себя этими мелочами. Все, что вам нужно сделать, — это положить на свой счет в банке полмиллиона, и туда пойдут их счета, а банк их оплатит.
Вам больше никогда не придется сталкиваться с ними.
Замечательно! Как раз то, что мне и нужно. Больше никогда не видеть этих собак. А в душе я смеялся. У меня созрел план, согласно которому в будущем никогда, никогда, никогда не найдет применения ни одна кредитная карточка!
Мы заехали в контору последней кредитной компании, «Соковыжималки». Здесь возникла загвоздка: их карточка находилась у графини Крэк. Если я ее аннулирую, она узнает об этом сразу же, как только попытается сделать новую покупку. На нее набросятся, будут осуждать. И тогда графиня заподозрит неладное, вобьет себе в голову, что ей нужно меня повесить. Позже я мог бы покончить с ней, когда Ломбар даст мне знать, что Хеллера разрешается убить, но мне совсем не улыбалась мысль о преждевременной встрече с графиней Крэк. Эту единственную карточку аннулировать я не мог.
Конечно же, управляющий компании встретил нас ликующей улыбкой:
— Ага! Султан-бей! Ваша наложница поддерживает традицию, достойную такого гражданина, как вы. Она покупает и покупает, и все в Нью-Йорке, и, несомненно, по международной телефонной линии WATS. Превосходно, Султан-бей, превосходно!
Я взглянул на Мудура Зенгина. Он казался смущенным. Очевидно, этот новый вдруг выявившийся фактор не учитывался в планах банкира. Я тут же объяснил:
— Видите ли, в банке для всех кредитных компаний заводится специальный счет для погашения задолженностей. Я уверен, что проблем не будет.
— Ох уж и не знаю, — покачал головой управляющий «Соковыжималки». — Наша компания особая, она гордится своим индивидуализмом. Потому-то мы и выставляем такие большие штрафные неустойки в месяц. Собственно говоря, я как раз просматривал ваш банковский счет, когда секретарша увидела, как вы вылезаете из своего такси. Мы, конечно, знали, что вы прилетели из Цюриха на частном реактивном самолете и всего за двадцать одну с половиной минуты доехали до банка. Всего лишь через двадцать два часа на ваши кредитные счета, согласно новому закону о клиентах, пользующихся меньшими правами, будет распространяться статья об обычном стопроцентном месячном обложении. Так как, будете платить по этому счету, или нам лишить вас права выкупа закладной на виллу?
Мне стало дурно.
Мудур Зенгин поддержал меня, чтобы я не свалился на пол, говоря при этом:
— Господин директор, я сейчас же выдам вам банковский чек на этот неоплаченный счет моего клиента.
— Ну уж ладно, — согласился управляющий. — На сей раз мы акцептуем чек — в виде одолжения вам, — но постоянно мы этого делать не можем.
— Должен же быть какой-то выход, — сказал Мудур Зенгин.
— Да, конечно, он есть, — согласился управляющий «Соковыжималки». — Если вы отдаете нам во владение всего лишь один из сертификатов Цюрихской банковской корпорации — только как дополнительное обеспечение для нас и все-таки остающийся вашим, — мы твердо обещаем не брать с вас никаких штрафов и не лишать вас права выкупа закладной на виллу, если только в каком-нибудь квартале нарушение не превысит этой суммы.
— Хорошая сделка, — шепнул мне Мудур Зенгин.
Я вздохнул. Что мне еще оставалось делать? Я вытащил ценный сертификат и передал его управляющему.
— Между прочим, — сказал он, — я уже все подготовил для подписания контракта. Вот здесь. Пожалуйста, подпишите.
В контракте мелким шрифтом пояснялось, что сертификат станет их собственностью, если в конце какого-нибудь квартала у меня будет просрочен платеж. Но я этого не допущу. Я расписался. Мудур Зенгин выдал чек на банк и оплатил по текущему счету.
— Теперь запомните, что в «Соковыжималке», — сказал управляющий, беря банковский сертификат и кладя его вместе с другими бумагами в сейф, — вы с этих пор должны лично оплачивать свои счета. Это одно из правил нашего хозяина, банка «Граббе-Манхэттен» в Нью-Йорке.
Ого! Компания Роксентера! Неудивительно, что банком правили так умело!
— Если наши клиенты, — продолжал управляющий, — ежемесячно приходят и пресмыкаются у дверей, только тогда можем мы гарантировать, что делается соответ ствующая работа по переустройству мира, что мы учим рабству и бережливости. И не забудьте наш девиз: «Покупайте, покупайте!»
Я решил принять это за намек и поспешно удалился. Слава богам, включая Аллаха, что мне удалось сбросить со своей шеи кредитные компании.
А впереди еще ждали перемены. И пусть боги помогут тем, кто изводил и мучил меня. Деньги — сила, а мщение сладко! Они еще пострадают, и куда больше, чем заставляли страдать меня. Они все, включая и Крэк, и Хеллера!