Я просто хотел, чтобы мы начали этот конгресс салютом.

Как дела?

Как дела?

Спасибо.

Хорошо. Спасибо.

Почти нечего обсуждать. Почти совсем нечего обсуждать, за исключением нескольких незначительных факторов, которые могли ускользнуть от вашего внимания.

Как у вас дела в этот день 4 июля? Да, выглядите вы хорошо. Выглядите вы хорошо.

Итак, излишне всё упростив, на тысячу процентов, — вы помните, на последней лекции я только и делал, что всё везде излишне упрощал, — и теперь, ужасно всё упростив, я собираюсь всё излишне усложнить. Сейчас я собираюсь рассказать вам обо всём об этом так, что буквально никто не сможет понять, о чём я говорю. Эта лекция такая сложная, что я даже не знаю, что мне сделать, чтобы начать её. Вот почему я всё ещё её не начал.

Спасибо.

Её сложность так велика, что когда я просмотрел свои заметки... у меня было несколько страниц заметок. Кто-то из присутствующих мне не верит. Вы заметили, что каждая лекция здесь полностью распланирована. Дайте мне, пожалуйста, вон ту программу конгресса рядом с вами. Я покажу вам, да. Спасибо. Спасибо. Сейчас я хочу показать вам, что буквально у каждой лекции здесь есть своё название, буквально у каждой лекции. Это не было бы конгрессом, если бы я не указал вам на это. Здесь говорится: лекция номер два — вы заметите, что нет лекции номер один. Сейчас я занимаюсь тем, что читаю вам лекцию номер три. Так вот, это говорит вам о том, что у этих лекций действительно были названия.

У нас нет программы для этого конгресса, однако Стивз должен был что-то распечатать.

На самом деле у меня произошла ужасная вещь на лондонских лекциях. Я был в Лондоне во Дворце королевского общества британской империи, всего лишь несколько месяцев тому назад, и там был замечательный конгресс. Меня со всех сторон окружали памятные доски империи. На самом деле, я был так ошеломлён каждый раз, когда проходил через парадный вход Дворца королевского общества британской империи, из-за всех этих лакеев, слуг и так далее. Каждый раз, входя в здание, я натыкался на «Комнату Сесила Родса», и бюст Сесила Родса, и всякие другие бюсты. И наше собрание на самом деле было одним из первых собраний в здании этого общества после того, как его закончили. У них ушли годы и годы и годы, чтобы заново отстроить его после войны. Оно было всё разбомблено до основания, и его целиком отстроили заново. И когда повесили все эти памятные доски империи в честь Южной Африки, и Новой Зеландии, и Австралии и всех остальных, и я стоял на сцене, понимаете, окружённый всем этим величием, я был ужасно ошеломлён, и меня это очень огорчало, потому что мне нужно было объяснить им, что я забыл все свои заметки для конгресса. И там нашлось три-четыре человека, которые поверили мне; и это испортило всю хохму.

Но, говоря серьезно, мы здесь кое-что отмечаем. Мы отмечаем не просто день независимости этой великой и славной страны. Ребята, я готов поспорить, что это говорили тысячу восемьсот... или будут говорить весь сегодняшний день... «за который боролись и проливали свою кровь наши деды, во имя свободы».

Но если вы обратите внимание, здесь говорится: лекция номер три. И лекция номер четыре, номер пять, номер шесть. И затем лекция номер семь, номер восемь, номер девять. Затем десять, одиннадцать и двенадцать. Я, вероятно, не прочитаю столько лекций. На самом деле я, вероятно, спрошу, не хотите ли вы немного группового процессинга завтра вечером вместо семинара. Что ж, это просто сводит на нет всё расписание. Я полагаю, мой секретарь может просто порвать оставшуюся часть этих заметок.

Ну, а мы отмечаем кое-что другое. Знаете ли вы о том, что день рождения организации в Вашингтоне — 4 июля? Она была основана, сформирована, у неё был утвержден устав, и она была зарегистрирована как корпорация 4 июля 1955-го года, и сегодня ей исполнилось два года. Спасибо.

Однако я хочу поговорить с вами об очень устрашающем предмете, под заголовком лекции номер три. Очень устрашающий предмет, за который никто в Соединённых Штатах не осмеливался браться в течение очень, очень долгого времени. А все лучшие одиторы сделали это. А все худшие нет. Однако нация в целом предпочла бы не делать этого.

Эта организация — довольно крепкий детеныш. Я часто говорю, что это наша первая организация. Я знаю это, потому что я могу бездельничать здесь. Я ничего не делаю в эти дни. Ничего. Я просто бездельничаю, вот и все.

Это практически запретный предмет. Он имеет непосредственное отношение к детям. Он имеет непосредственное отношение к чему угодно. В действительности, те слова, которые я сейчас скажу вам, вы, вероятно, никогда не услышите в гостиной. Материал, который я собираюсь вам дать, даже не обсуждался как таковой в супружеских парах.

Документы о регистрации Учредительной церкви города Вашингтона, равно как и документы о перемещении и переформировании МАСХ на Востоке, в действительности были подписаны 4 июля 1955-го года, и это означает необычайную независимость для нас. Эта была первая независимая, никем не притесняемая дианетическая и саентологическая организация за всю нашу историю. Она никому не должна была денег, ни перед кем не была в долгу, и ей ни перед кем не нужно было снимать шляпу.

Так вот, Фрейд, Фрейд в 1894-м году порвал с Брейером, который учил его проводить психоанализ, и объявил о теории либидо, которая сводится к слову из четырёх букв — секс. И Фрейд принёс секс, как они говорили, из спальни в гостиную. Это было его подарком человечеству. Но то, о чём я говорю, никогда не приближалось даже к спальням.

И начиная с этого времени мы действительно движемся вперед на всех парусах. То, что мы сейчас выпускаем, отлито в бронзе, особенно преклиры.

Этот предмет известен тем, что заставляет сильных женщин падать духом, а мужчин плакать. Это, вероятно, наиболее спорный, а также наименее упоминаемый на сегодня предмет в Америке. Я сожалею, что должен углубиться в него сейчас, но я действительно должен. Для вашей же пользы!

Мы прекрасно провели время здесь, в Вашингтоне. Некоторые из нас жалуются на жару, но очень немногие жалуются на радиоактивную жару.

Этот предмет — контроль.

Более ранняя организация в Финиксе, штат Аризона, находилась в местности, которая располагалась очень близко к ядерному полигону. И из-за бомб, которые сбрасывало на нас правительство США, из-за радиоактивных бомб и бомб, которые запускала в нас АПА в квадрате — все они там отставшие от жизни консерваторы в квадрате, — и АМА и так далее... из-за этого в местности стояла радиоактивная жара. Поэтому мы решили вернуться обратно — туда, где должны торжествовать закон и порядок, иначе зачем вообще нужно было бы государство, понимаете? Так что мы вернулись обратно, туда, где все федеральные судьи находятся непосредственно под присмотром своих начальников, и им приходится брать слишком много за свои услуги, чтобы этим стоило заниматься.

Вы его ещё не рассматривали. То, что я только что сказал о контроле, — полная правда. Если бы я сказал вам напрямую, что миссия саентолога — предельно контролировать всё в своём окружении, вы бы сказали: «Брррр, это не для меня». Люди убежали бы, теряя пальто и шляпы, вместо того, чтобы прийти к вам на процессинг. Контролировать что? «Вы имеете в виду, что этот парень будет сидеть здесь и контролировать меня? Уууууу. Не, не, не».

За эти два года в Вашингтоне мы разрослись: от одного небольшого здания на Р-стрит до пяти зданий, которые мы занимаем на данный момент. Это огромное количество зданий, огромное пространство. Но движение частиц, с которыми в настоящее время работает вашингтонская организация, превышает... кто-то приходит и интересуется, что произошло со всеми теми людьми в 1950-м... поток частиц, с которым мы работаем сегодня, превышает тот, что когда-либо был в организации Элизабет, Нью-Джерси, в 1950-м году.

Детская-ха-психология — новый способ произносить это слово. Кстати, сегодня оно так произносится более или менее единообразно по всему миру. Детская-ха-психология. Вы не думали, что я смогу произнести это ещё раз, верно?

Это имеет огромное значение, поскольку это говорит нам о том, что больше людей проявляют искренний интерес — не мимолётный и не кратковременный, — больше людей сегодня проявляют искренний интерес к Саентологии, чем раньше проявляли к Дианетике.

Она преподнесла Америке грандиозный подарок — за который их всех следует расстрелять! А именно: «Ребёнок должен научиться выражать себя и ему никто никогда и нигде не должен мешать, он просто должен продолжать, продолжать, продолжать и продолжать».

А теперь зададим такой вопрос. Мы задаём этот вопрос, когда разговор заходит о распространении, — вопрос о том, сколько людей интересуются предметом Саентологии, сколько людей по всему миру слышало о ней? Сколько людей по всему миру используют Саентологию?

Вы заходите в гости к кому-нибудь в Америке — это просто показывает вам действие этого смертельного вируса — вы знаете, смертельный вирус, который служба здравоохранения только что импортировала из Китая. Да, они уверяли каждого, что не собираются пускать его в страну, а затем взяли корабль больных людей и высадили их в Калифорнии, и теперь у них здесь есть этот вирус.

Так вот, есть одна очень большая странность. Центральная организация никогда не вступает в контакт больше чем с 6 процентами этих людей. Если вы спросите у любого внештатного одитора, какова причина этого, он вам ответит: «Ну, все они пойдут туда на процессинг, и у меня не будет кейсов. Я потеряю всех своих преклиров!»

Так или иначе, весь этот смертельный вирус глубоко проник в американский дом. Вы заходите в гости к средней американской семье. Прекрасно. Вы садитесь и делаете одну из двух вещей: вы либо отбиваетесь весь вечер от ребёнка, либо смотрите телепрограмму, которую всегда избегаете дома. Это стало одним из излюбленных домашних видов спорта Америки — отбиваться от детей, пока они не свернули вам шею.

Но в действительности дело не в этом. Дело в том, что этот предмет распространяется за пределы освоенной нами территории.

Так вот, один из интересных моментов здесь заключается в том, что это, несомненно, приведёт к огромному культурному прогрессу. Наверняка в будущем вас смогут услышать посреди ревущей толпы, если вы скажете что-либо шёпотом, — ведь вы так много практиковались разговаривать через головы соседских детей, когда бывали в гостях.

Я дам вам некоторое представление об этом. Хотите знать, как всё это началось? Как образовались эти организации? Что всё это собой представляло? Я думаю, что сейчас подходящее время, чтобы рассказать вам об этом. В далёком 1947-м году я написал маленькую книжку для нескольких своих друзей, чтобы объяснить им, что же в точности представляет собой то дело, которым я занимался и которое меня интересовало. Сегодня эта маленькая книжка существует под названием «Первоначальные тезисы».

Теперь, давайте согласимся, что с этим переусердствовали в былые времена, но я не думаю, чтобы они знали об этом что-нибудь, чтобы переусердствовать. Что это? Контроль. Другими словами, у нас есть целый культ — я терпеть не могу говорить о психологии как о культе, потому что это от реактивного ума. Однако психология — это определённо культ. Это немецкий культ. У них в Германии есть всевозможные другие виды культов. У них был «Юнгфольк» и «Фольксваген», и у них были всевозможные культы в Германии, и одним из них была психология. Психолокульт, как они его там называют. И они импортировали его сюда. Однако в нём есть этот элемент, что все люди в любом случае являются животными, и тут ничего нельзя сделать, а посему зачем пытаться. И это психология. И это, в частности, детская психология.

Эти первоначальные тезисы не выпускались в виде книги примерно до 1951-го года. Но я раздавал копии этих тезисов, сделанные с помощью гектографа и мимеографа, людям, которые проявляли к этому поверхностный интерес и которым хотелось узнать, чем же я занимался. И они делали копии с помощью мимеографа... это очень небольшая книжка... и они делали копии с помощью гектографа и отдавали их своим друзьям. И один или двое из этих друзей делали с помощью мимеографа и гектографа копии, и меньше чем три месяца назад ко мне обратился один человек из отдалённого уголка планеты и спросил меня о том, было ли сделано что-либо ещё в этом направлении.

Но я не говорю сегодня о детях. Я всего лишь говорю об этом смертельном вирусе — философии типа «не контролируйте никого», который распространился повсюду в стране. Америка проигрывает на международной арене просто потому, что она как нация не желает ничего контролировать. И она поплатится за это!

Сейчас Книга Один... то, что мы называем Книгой Один, — это не Книга Один.

Они меня наняли, они написали мне письмо и наняли меня, в частности, здесь несколько лет тому назад, предложив мне отправиться стрелять в япошек, чтобы сделать их более податливыми для демократии. Они наняли также и некоторых из вас. Они заплатили нам деньги за то, чтобы мы отправились туда и сделали это.

«Первоначальные тезисы» — вот Книга Один. Очень забавно, что эта так называемая Книга Один была также написана потому, что я устал объяснять людям то, что они не могли понять в «Первоначальных тезисах». Я написал её отчасти под давлением; издательство, которое выпускало учебники по психиатрии, опубликовало эту книгу, она стала бестселлером, и это чуть... это чуть не прикончило нас. До этого момента дела у нас шли прекрасно. Понимаете?

Теперь они дали задний ход и говорят: «Что ж, ребята, поступайте как вам нравится. А-а, ничего страшного. Давайте, торгуйте с красными. Делайте всё, что вам нравится и так далее». Пффф.

Потом заинтересовалась общественность. Бог знает, что мы имеем в виду под «общественностью», если не нескольких газетчиков, у которых отсутствует способность воспроизводить.

У Японии были методы контроля своего населения. У не» была организационная структура, социальная структура. Это было очень интересно. У женщин была своя роль, у мужчин — своя роль и так далее. Что ж, они просто разорвали всё это в клочья. Теперь все женщины свободны, все мужчины свободны, и все у них свободны, и у них есть конституция, которую они даже не могут прочитать. И затем мы говорим: «Хорошо, ну вот и славно. Давайте. Давайте».

Журнал «Тайм», который никогда не посылал... я на протяжении всей своей деятельности никогда не разговаривал ни с одним... который никогда не присылал ко мне репортёра, чтобы тот взял интервью у меня или у кого-нибудь ещё в организации, умудрился за тот год заполнить информацией о моей личной жизни и о Дианетике столько же газетных полос, сколько в то время посвящалось президенту Соединённых Штатов. Их интерес был отнюдь не искренним. Вы понимаете? Я имею в виду, их интерес так и остался лишь интересом; они никогда ничего не достигали. Они вызвали огромную суматоху, и они определённо чуть не прикончили нас. В то время организация была сформирована из ряда людей, и пока я мог использовать силу своего характера, я держал её в руках, хотя в организационном отношении она была вне моего контроля. В организационном отношении она разветвлялась в различных направлениях. И эти люди делали хорошую работу. Но поскольку имело место слишком интенсивное движение частиц, поскольку с ними было слишком трудно справляться, поскольку немного было известно и поскольку не было достаточного количества обученных одиторов и так далее — в результате каждый был перегружен работой. Около шести лет у нас ушло на то, чтобы оправиться от этой огромной популярности Дианетики.

И я могу поспорить, что какой-нибудь политический деятель через несколько лет страшно удивится, когда начнётся ба-бах! И он скажет: «Что случилось? Откуда эти злобные люди?» Нет, это значит, что существовали методы контроля этой культуры; это значит, что их порубили на куски; никакого другого уровня контроля не было введено взамен, и тогда они отошли от этих методов контроля и забросили их.

И сегодня я могу заявить, что мы пришли в себя.

Так вот, суть того, о чём я здесь говорю, не касается международных отношений. Мне до них никакого дела нет, потому что вы всегда могли задать вопрос по поводу международных отношений: «Какие отношения?» Нет никаких отношений. В этом и заключается проблема с международными отношениями. Это замаскированная дыра. Все говорят о наших международных отношениях. Вы имеете в виду нашу международную неспособность общаться? Международные отношения были психозом, который вырос из того факта, что большинство других наций говорят на разных языках.

Итак, в данный момент здесь есть люди, которые пришли сюда, потому что когда-то давно они приобрели в книжном магазине экземпляр Книги Один и захотели узнать об этом побольше. Я думаю, что с такой же лёгкостью к ним в руки мог бы попасть экземпляр «Первоначальных тезисов». Я думаю, что вы пришли бы сюда независимо от того, что происходило в 1950-м году.

Ладно. Однако у нас здесь в Америке сильная аллергия на эту идею контроля. Очень сильная аллергия. После войны говорили о том, что отношение сержантов к солдатам должно быть отношением «старшего брата», а солдаты не обязаны отдавать честь и так далее. Ну что ж, может быть, армия — это совершенно неправильная штука, однако армии на самом деле функционируют согласно определённым правилам, которые и делают их армиями, понимаете?

Удивительно в этом то, что мы никогда не слушали никаких советов на тему: «Мы должны прекратить исследования. Мы должны остановиться прямо сейчас, потому что это полезная штука». Все мы знаем, что это полезная штука, но мы относимся к этому несколько иначе.

Я хорошо помню, когда христианство пришло в римскую армию... я тогда был в десятом... в седьмом легионе. О, это в прошлом, на траке. И они дошли до того, что... они настолько вышли из-под контроля, что они даже не надевали доспехи, идя в бой — римская армия по прошествии некоторого времени. И они либо убегали, либо просто стояли и говорили: «Убей меня, я хочу стать мучеником во имя нашего дела». И это было концом Рима.

Мы никогда не позволяли удерживать этот предмет на одном уровне, чтобы люди могли сказать: «Что ж, мы извлечём из этого пользу, чтобы достичь своих собственных целей, и чёрт с ним, с остальным человечеством».

Что ж, если вы зависите от какого-нибудь канала контроля и вы не укрепляете его, не заботитесь о нём, что ж, тогда не нужно беспокоиться или недоумевать, пожалуйста, не нужно удивляться, если всё вдруг полетит к чёртовой матери. Я имею в виду, что, если существует ряд факторов контроля и вы прекращаете их задействовать и не заменяете их чем-нибудь ещё, — чему уж тут удивляться, если всё вдруг взлетает на воздух? Понимаете?

Мы продолжали развивать этот предмет. Я столько раз называл себя лжецом, что даже не смог бы это подсчитать, просто потому, что я честно сообщал людям о своих исследованиях.

Контроль — это грязное слово, намного более грязное слово, чем секс. Супружеские пары препираются, никогда на самом деле не используя этого слова. Они всё время препираются в отношении этого предмета, когда переживают тяжёлое время. А он сводится всего лишь к следующему — весь спор сводится к следующему: «Ты не должна контролировать меня. Я должен контролировать тебя». И с другой стороны: «Ты не должен контролировать меня. Я должна контролировать тебя».

Когда всё начиналось... временами во мне пробуждался энтузиазм более сильный, чем это происходило в дальнейшем. Я говорил: «Вот оно! Вот оно!» Так это и было. Но что же мы имеем в виду под словом «оно»?

И этот спор может продолжаться годы и годы, поскольку так уж получилось, что это две противоположные точки зрения. Обычно им никогда не приходит в голову, что до тех пор пока она не сможет контролировать себя, он будет вынужден пытаться контролировать её. И до тех пор пока он не может контролировать себя, она будет вынуждена пытаться контролировать его. И по мере того как они всё больше отрезают контроль друг друга, они становятся чертовски заняты контролем. И если только они уменьшат контроль друг друга до нуля, мы получаем стандартный американский дом.

Ну что ж, под словом «оно» подразумевается одна очень простая вещь; очень, очень простая. «Оно» — это просто дальнейшее продвижение по нашему пути. И поэтому сегодня я мог бы очень сильно вас шокировать, сказав: «Вот оно». Но это именно то, что мне нужно вам сказать на этом конгрессе: «Вот оно».

Теперь, вы скажете: «Очень интересные слова ты говоришь, Рон. Эти слова очень взрывоопасные. Это на самом деле небезопасно говорить об этом грязном слове контроль прямо вот так перед публикой. Это небезопасно».

Ну что ж, последние семь лет были интересными... мягко сказано. Они были интересными. Последние семь лет мы работали весьма активно.

Ну что ж, к вашей чести, вы не являетесь публикой. Я не стал бы ругаться при вас.

Время от времени какой-нибудь одитор говорит мне: «Послушай, почему бы нам не добиться известности? Почему нас не слышат?! Почему мы до сих пор не взяли крепость? Я только и делаю, что разговариваю, разговариваю и разговариваю с людьми, но я ни разу не слышал ничего в ответ! Вы не можете нанять кого-нибудь, чтобы они нас слушали?»

Итак, давайте взглянем на это. Давайте взглянем на это. Что мы понимаем под контролем?

Я скажу вам кое-что удивительное: их слышат. Вы просто недооценили то, насколько это много: два с половиной миллиарда людей. Это много людей, очень много людей.

Что ж, для большинства людей это значит: «Я буду бить тебя до тех пор, пока ты не сделаешь, как я говорю». Это — контроль. Что ж, самое забавное, что это вообще не контроль. «Я буду угрожать тебе до тех пор, пока ты не подчинишься». Это не контроль.

Происходят поразительные вещи. Мы получаем самые разнообразные отклики. Один человек, который, кстати, приобрёл Книгу Один и стал одитором по книге, прошёл небольшой брифинг... он никогда не обучался в дианетическом центре... он вернулся в какое-то малоперспективное местечко в Техасе и с тех пор практиковал, не поддерживая никакой дальнейшей связи с центральной организацией. Он никогда не останавливался, чтобы передохнуть, он просто получал результаты, и дела шли просто прекрасно. Он даже не спрашивал меня, были ли получены какие-либо дальнейшие результаты! Он не спрашивал, добился ли я какого-нибудь прогресса в применении техник и в развитии теории! Как вам это нравится? Меня это оскорбило!

Если в этом мире есть что-то новое, так это новое саентологическое понимание позитивного постулирования. Всё, чем является контроль, — это позитивное руководство. И когда это смешивается с «я буду бить тебя, если ты не подчинишься постулату, я буду пинать тебя, штрафовать тебя, сажать тебя за решётку, если ты не подчинишься тому, что я сказал», когда дело доходит до этого, то от контроля уже давным-давно не осталось и следа.

Знаете, хорошие дороги, хорошая погода: «Это замечательный предмет. Я определённо получаю хорошие результаты. Занимаюсь замечательной практикой. Всё прекрасно. Подлечил всех своих друзей. Всё идёт прекрасно».

Все эти законы, которые предусматривают наказание, предполагают, что правительство больше не контролирует народ. Не правда ли, интересное наблюдение? Потому что контроль, как мы обнаружили, не может сопровождаться принуждением или наказанием и при этом оставаться контролем.

Чем он занимался? «Соматическая лента... » Это всё, чем он занимался. Он гонял преклиров вверх и вниз по траку времени, стирая инграммы. Весьма примечательно.

А-а, но вы скажете, — вот и слабое место, — благодетели человечества годами твердят: «Мы не должны никого наказывать. Мы не должны никого принуждать. Мы не должны никем командовать. Мы не должны контролировать... » Нет, одно не следует из другого. Из «мы не должны наказывать людей» не следует «мы не должны никого контролировать», но обычно так считают.

И мне пришлось его прервать и сказать: «Знаете, знаете, у нас появились новые материалы по этому предмету».

Так что же мы под этим понимаем? Мы обнаружили зону и область контроля и руководства, которую мы называем «Тон 40», что означает позитивное руководство с абсолютным намерением, мыслезаключениями, началом, изменением и остановкой. И мы узнали, что причина, по которой люди ненавидят контроль, а само это слово стало грязным словом, заключается в том, что никто не может осуществлять контроль.

«О, — говорит он. — Появились? Кстати, мне хотелось рассказать вам об одном интересном преклире, который был у меня в... »

Люди говорят: «Если ты не сделаешь так-то и так-то, я дам тебе в челюсть». Это контроль? Нет, это не контроль. Это всё равно что сказать: «Поскольку я не могу тебя контролировать, я должен дать тебе в челюсть, потому что я не хочу, чтобы ты был, потому что я не могу тебя контролировать». Понимаете? Понимаете, как это работает?

Я сказал: «Сейчас мы знаем, что собой представляют эти умственные машины. Мы знаем о таких вещах, как последовательность оверт-мотиватор». Ему это предстояло узнать. Понимаете?

На самом деле, я вам скажу, что, когда контроль начинает попадать в нисходящую спираль в правительстве, вы получаете очень интересное положение дел в правительстве. И кое-кто говорил со мной об этом на днях — я просто упомяну об этом, — кое-кто поднял этот вопрос. Вы получаете правительство, которое использует принуждение, чтобы добиться исполнения приказов. Так вот, единственные люди в правительстве, которые не подчиняются, — это те, кто не может принимать приказы. Поэтому правительство издаёт приказы и использует наказания для того, чтобы те люди, которые могут принимать приказы... Так, минутку, давайте посмотрим на это ещё раз. Все эти законы об ограничении скорости и всё остальное в этом роде издаются для того, чтобы заставить тех людей, которые не могут принимать приказы... Так, минуточку. Если они не могут принимать приказы и указания, — неважно, сколько законов издано или сколько угроз прозвучало, они никогда не услышат о них. Неважно, как часто их сажают за решётку, они никогда не исправятся.

А он говорит: «Зачем вам знать что-то ещё?»

И мы получаем загадку нашей современной криминальной системы. Это криминальная система.

Это было ужасно, не так ли? Знаете, у нас были значительные потери: мы потеряли огромное количество дианетических одиторов и публики, потому что Дианетика — это слишком хорошая штука. Она работает слишком хорошо. Понимаете? В действительности, дела не обязательно пойдут так, как они шли прежде, или так, как вы предполагаете.

Так вот, человек, который может принимать приказы, читает закон и говорит: «Что ж, я не должен... » И он читает закон, просматривает его и говорит: «Что ж, хорошо. Я буду следовать этому. Разумный закон. Разумный закон. Я буду следовать ему».

Вы могли бы подумать: «Ну что ж, есть куча провалившихся кейсов, и провалившиеся кейсы могут погубить нас, люди будут недовольны по этому поводу; они обнаружат, что это не работает в том или ином отношении, и поэтому больше не будут с нами связываться». Ну что ж, на самом деле, всё происходит совсем не так.

Конечно, если проложить четырёхполосную скоростную магистраль без единого поворота на ней и сказать, что пятнадцать километров в час — это предел скорости, это уже будет своего рода глупость, которая скорее развенчает идею контроля, потому что это лишено здравого смысла. А поэтому приказ и указание, которые связаны с этим, лишены здравого смысла, и, кроме того, это будет обесценивающим.

Люди приходят к вам на сессию группового процессинга, и у них уонг-уонг, они оказываются на расстоянии одного метра позади своей головы или что-нибудь в этом роде, и они находят то, что можно иметь, и теперь они могут лучше работать, у них больше нет проблем с женой или с кем-то ещё, и они продолжают вести счастливую жизнь, вот и всё. И вы больше никогда о них не слышите — просто потому, что они не приходят к вам.

Однако те люди, из-за которых происходят несчастные случаи, и те, которые переживают тяжёлые времена, — это люди, которые едут на красные сигналы светофоров, потому что они не понимают их. Захватывающе, не правда ли? Вы хотите сказать, что правительство пускает в ход всё это принуждение, и все эти законы, и законодательство, и всё остальное для того, чтобы сдержать группу людей, которые не могут получить приказ или указание и, в любом случае, не станут их читать. Так мы получаем нисходящую спираль, при которой население в целом становится жертвой заблудшего правительства, которое не может справиться со своей неспособностью контролировать все слои населения.

Но они рассказывают о нас людям. Иногда мы сталкиваемся с каким-нибудь человеком — он появляется у парадного входа и говорит: «А вот и я».

Нисходящая спираль правительства заключается просто в том, что правительству не удаётся контролировать своё население. И это говорит о его несостоятельности в той мере, в коей оно угрожает и принуждает, в коей оно обещает применить принуждение «если вы не...» И вы получаете эту захватывающую... О, вы получаете системы наказания, и вы получаете исправительные заведения, и вы получаете законы, и вы получаете суды, и вы получаете юриспруденцию и так далее.

А мы отвечаем: «Отлично, вот и вы».

Бог мой, это не что иное, как промежуточные точки на линии контроля, уверяю вас. Поскольку, если бы вы на самом деле знали, что такое контроль, вы бы не пытались разбить вдребезги ваше обладание. Вы это понимаете? Я имею в виду, что правительство говорит: «Что ж, мы тебя казним», — они говорят этому парню, а почему? «Что ж, мы не смогли тебя контролировать. Казним тебя, потому что не смогли тебя контролировать». И в этот момент у правительства становится на одного человека меньше. Тем самым они просто расстреливают в клочья своё обладание, так ведь?

Он говорит: «Я здесь, чтобы получить немного процессинга... чем бы он там ни был».

Это очень глупо. Вы скажете: «Что ж, если бы у нас не было ограничительных мер такого типа... ведь человек, являясь зверем, являясь антисоциальным животным по своей природе... потому что, только взгляните на маленькое дитя — оно кусается! И человек, являясь антисоциальной скотиной, зверем, собакой, гав! Что ж, я должен использовать кнут, должен применять к нему силу, и чем больше его бьёшь, тем более социальным он становится».

Мы говорим: «Ладно. Хорошо. Подойдите к регистратору».

И, тем не менее, именно те люди, которые делают это, которые говорят: «Чем больше мы его бьём, тем более социальным он становится», если бы они пошли в тюрьму, обнаружили бы, что люди, которые там находятся, — это те люди, которых били. Возможно ли, чтобы эти ребята сами были немного не в себе? Возможно ли, чтобы никто не думал об этом в течение ужасно долгого времени? Возможно ли, чтобы человек совершенно ничего не знал обо всём этом? Ну что ж, давайте продолжим с этой идеей контроля.

Он подходит к регистратору. Мы называем ему эту невероятную сумму, которую он должен заплатить за пару часов. Он их оплачивает. Идёт в комнату для одитинга, садится перед штатным одитором и получает интенсив.

Если вы попытаетесь склонить кого-нибудь к этой идее контроля, то он, скорее всего, шарахнется от вас. Он, скорее всего, шарахнется от вас по следующей причине: он не знает, о чём вы говорите, это слово было полностью искажено, испорчено; он понятия не имеет. Но вот способ объяснить ему это, очень интересный способ.

Как-то на днях я столкнулся с одним из таких людей. Я не мог точно разобраться, в чём дело, потому что этот парень абсолютно ничего не знал ни о технологии, ни о теории, он ничего не знал о номенклатуре. Одитору пришлось усадить его и сказать: «Сейчас вы преклир».

Вы спрашиваете его: «Вас когда-нибудь контролировал кто-нибудь?»

А он: «Кто-кто? »

Я спрашиваю вас — вас когда-нибудь контролировал кто-нибудь? Вам не нравилось это, правда? Что ж, а не хотели бы вы деконтролировать эту область вашей жизни? Не хотели бы вы убрать этот старый плохой 8-К, который вам проводили, и самостоятельно переконтролировать эту область своей жизни? Вам бы это понравилось, не так ли?

Нет. Один из его друзей заметил, что дела у него идут не очень хорошо, и сказал: «Тебе нужно съездить в Вашингтон, в организацию, которая там находится, она называется Саентология. Саентология. Вот как это слово пишется; трудное слово, ничего особенного. Вот адрес организации. Иди туда, поправь своё состояние. Тебе следует туда съездить». И он просто... Он видел, что с его другом что-то произошло, и, похоже, его жизнь стала лучше, поэтому у него появилось некоторое уважение к этому слову, и он приходит и получает немного процессинга. Я имею в виду, такое происходило в последнее время, — и очень часто. Понимаете?

Другими словами, если у вас был отец, который проводил очень плохой 8-К или что-то в этом роде или не проводил вообще никакого, что ещё хуже, и он оставил целую область вашей жизни полностью засорённой такого рода вещами. Да, это область контроля, так ведь? Что ж, вы были бы очень рады деконтролировать это, вышибить это, положить этому конец; и заменить это своим собственным контролем в данной области. Было бы очень хорошо сделать это.

Мы не полагаемся только на свои силы и не занимаемся только организационными делами. Два с половиной миллиарда людей — это много.

Что ж, вот так вы могли бы объяснить это людям, и они стали бы немного лучше понимать, о чём вы говорите. Но для них это контроль, и для них это всё равно было бы плохим. Всё, что представляет собой контроль, — это, в сущности, позитивное руководство. А иметь позитивное руководство вы можете только в том случае, если оно основано на оптимальном решении.

Как-то раз кто-то сказал, что если бы Христос стоял на берегу Галилейского моря с самого момента своего рождения и до сегодняшнего аня... хотя я думаю, у него были бы проблемы с этим во время рождения... и бросал в море по одному доллару каждую минуту, он бы к настоящему моменту не потратил бы и миллиарда долларов... колоссальная цифра.

Оптимальное решение проистекает из восьми динамик. Вы хорошо знаете восемь динамик. Так вот, оптимальное решение — это наибольшее благо для наибольшего числа динамик. Что мы понимаем под «благом»? Поменяйте это слово на «выживание», и вы поймёте. Наибольшее выживание для большинства динамик — это всегда наилучшее решение. И до тех пор, пока позитивное руководство нацелено на то, что мы называем оптимальным решением, это очень приемлемое руководство. Не так ли? Очень приемлемое. Мы говорим кому-нибудь — неважно, насколько мы умелы в контролировании тел и так далее — мы говорим кому-нибудь: «Спрыгни с того обрыва».

В Соединённых штатах приблизительно 170 миллионов человек. С каким количеством людей вы обычно разговариваете?

Он идёт и прыгает с обрыва, падает на дно, и он мёртв. Он получает другое тело, и кто-то говорит: «Спрыгни с того обрыва». И он скажет: «Да пошёл ты к чёрту». Разве не так это работает?

Не с очень большим, но в совокупности эта цифра складывается в нечто порядочное. Вероятно, сейчас эта цифра выросла до миллиона, что-то около того, но не все эти люди пока способны разговаривать. Таким образом, мы имеем следующее: мы немного разговариваем с людьми, и они начинают шептать. Понимаете? А потом мы ещё немного разговариваем с теми же самыми людьми и добиваемся, чтобы они могли лучше общаться, и они начинают говорить немного громче, но люди, с которыми они разговаривают, шепчут. Вы поняли? И мы говорим больше и больше. Ведь вам не удаётся каждый раз вступать в контакт с совершенно новым человеком, у которого затем всё придёт в полный порядок и который будет готов к тому, чтобы действовать, просто потому, что вы с ним поговорили. Понимаете, вы разговариваете с ним снова.

Так что те команды или постулаты, которые не способствуют оптимальному решению — наибольшему выживанию по большинству динамик, — это плохие команды. И тогда это плохой контроль. И вы, может быть, донесёте своё намерение до людей первые несколько раз, но через некоторое время они скажут: «Не-а». Они окажут сопротивление этому руководству, и это сопротивление затем может стать таким психотическим, что они начнут сопротивляться всякому руководству, и вы получите преступника.

Итак, вы получаете с помощью умножения число, показывающее, сколько раз вы бы поговорили со 170 миллионами человек, сколько раз вам пришлось бы поговорить с каждым из этих 170 миллионов; даже если это число будет возрастать в геометрической прогрессии, вы обнаружите, что вам необходимо поговорить с огромным количеством людей, так что давайте примемся за дело. Весьма примечательно. Количество людей, которые слышали о предмете, весьма примечательно.

Преступник — это просто человек, который сопротивляется всякому руководству. И кстати, к чему это его приводит? Это приводит к тому, что он полностью находится под руководством. Как мы приходим к этому? Что ж, то, чему вы сопротивляетесь, с тем вы и соединяетесь. Так мы получаем эту идею позитивного руководства и узнаём, что общение идёт рука об руку с позитивным руководством, и человек, чтобы давать команды или адекватно контролировать, должен сам быть в состоянии получать сообщения. Это очень важно.

Также примечательно то, что за последние семь лет медицина изменила свою точку зрения на Саентологию.

Старики в давние времена, когда расхваливали это на все лады, пытаясь отправить людей в чистилище раньше времени, всегда говорили это иначе: «Тому, кто будет учиться командовать, должно вначале научиться подчиняться. А когда ты у нас будешь хорошо подчиняться, мы скажем тебе спрыгнуть с ближайшего обрыва». Понимаете, вот как это было. Если вы собираетесь командовать чем-то, то сначала вы должны научиться подчиняться. Нет.

Не так давно один человек пришёл в больницу... по-моему, в этой больнице лечили туберкулёз или что-то в этом роде; дела у него шли нормально, дела у него шли нормально. Он забыл показать карточку священника, чтобы там успокоились... они грозились его вышвырнуть, но дела у него шли нормально. Он помогал этим людям, возвращая их в нормальное состояние, знаете, он просто работал в этой больнице. Он не был штатным сотрудником или кем-то ещё... он был одитором, он просто приходил и продолжал работать с этими людьми.

Если вы собираетесь командовать чем-то, то вам, несомненно, лучше находиться в общении с этим. Вы когда-нибудь пытались вести машину, сидя на расстоянии двух-трёх кварталов от неё, и ваше тело тоже? Вы и ваше тело сидите на расстоянии двух-трёх кварталов от машины. Что ж, вы не любите машины, так что вы собираетесь руководить и командовать этой машиной. Тем не менее, вы не собираетесь и близко к ней подходить, не собираетесь иметь к ней никакого отношения, но вы собираетесь командовать ею. О нет. Понимаете, это просто не работает. Вы должны быть в общении с тем, чем вы командуете.

Однажды его вызвали к главврачу этой больницы и спросили, чем он занимается, кто он такой. Они хотели увидеть его удостоверение, хотели с ним немного побеседовать.

И вот что тоже интересно. Вы не должны шарахаться от команд, которые оно даёт вам, понимаете? Автомобиль даёт вам команду повернуть его обратно на дорогу. Видите, очень простой метод контроля.

А он ответил: «Я — саентолог». И тут же услышал: «О-о!» Тот человек был потрясён. Этот главврач был просто потрясён! Вот что странно: эта история отличается от того, что происходило в 1950-м и даже от того, что происходило в 1954-м или в 1955-м.

Кстати, был один или два человека, несколько парней, все саентологи, которые в последнее время водили машины, — единственные люди в мире, которые в последнее время водили машины. Других людей машины везли. Люди сидят за рулями с усилителем, у них тормоза с усилителем, двигатели с усилителем, навигационные системы с усилителем, хитроумные штуки, которые следят за белой полосой, при условии, что она не становится чёрной, — и машина везёт их по дороге, понимаете? Они не присутствуют, понимаете?

Он сказал: «Я думаю, что вы, ребята, — замечательная группа. Я думаю, что вы делаете отличную работу. Что касается меня, то я бы с радостью позволил вам в дальнейшем работать в этой больнице. Но я должен подумать о том, как я лично буду выглядеть в глазах Американской медицинской ассоциации. Мне жаль, но вы не можете здесь работать».

«А это что такое?» Трах! Он говорит: «Я не нарушал никаких правил. Я вёл свой "кадиллак" со скоростью пятнадцать километров в час, точно по центру дороги, именно там, где я и должен был ехать. Я не приближался ни к одному кювету. Я соблюдал все правила, пятнадцать километров в час, а кто-то появился прямо на магистрали, гоня под сотню, и въехал мне прямо в... » Что ж, этот парень, который вёл «кадиллак», — я не знаю, почему это все «кадиллаки» должны ездить со скоростью пятнадцать километров в час. А все дешёвые машины должны ездить со скоростью сто тридцать, «кадиллаки» могут давать сто тридцать. Дешёвые машины могут давать пятнадцать.

Вот другая история. Я вижу здесь двоих людей... они работали в одной из больниц в Финиксе, и всё, что с ними там делали в то время, — это спускали с лестницы. Так вот, их и сейчас спускают с лестницы, но при этом извиняются. Другими словами, дела идут всё лучше.

Так вот, этот парень сказал неправду. Он сказал: «Я вёл автомобиль со скоростью пятнадцать километров в час». Нет, он его не вёл. Хотя он и сидел за рулём, хотя у него в кармане и были водительские права, — я думаю, сегодня почти на каждой бензозаправке стоит торговый автомат. Вы бросаете в него монетку и получаете из него водительские права. Понимаете, если бы они выдавали такие права, и если бы это были и впрямь действительные права, и если бы они действительно наделяли правом на вождение тех людей, которые могут водить, тогда они осуществляли бы контроль над населением, а этого у нас быть не должно.

Знаете, День независимости — это великий день. На ум приходят всякие цитаты о героических поступках. Джон Пол Джонс сражался на «Бонхьюм Ричарде» против «Сераписа». «Сдаться? Но мы ещё не начинали сражаться». Знаете, такого рода вещи приходят на ум. «Не радуйтесь, ребята, эти сукины дети умирают». Вы знаете, такого рода вещи. День независимости.

Нет, у парня были в кармане его водительские права, и он сидел за рулём машины, и всё выглядело точно так, точно так, как будто он контролировал автомобиль. Позвольте мне заверить вас, что основная масса аварий происходит, когда автомобиль контролирует водителя. Машина везла его по дороге; и поскольку у него вроде есть кое-какие заученные реакции, которые он приобрёл годы тому назад, — другие машины едут по дороге, и он может воспроизводить их...

Но одна из этих цитат чертовски уместна. И это — «Мы ещё не начинали сражаться». Мы и не собираемся. Это же способ потерять всё.

Это воспроизведение другой машины, как метод вождения, совершенно удивительно. Другая машина едет по этой полосе движения, поэтому парень ведёт свою машину по этой полосе. Понимаете, его машина следует за другой машиной, потому что другая машина, понимаете... ведут умственные машины. Это очень интересно. Очень интересно наблюдать это. Парень случайно пересекает белую линию, понимаете, пересекает белую линию. Можно заметить, и это очень интересно, что две или три машины позади него сделают ту же самую ошибку.

Я расскажу вам об этом попозже, но самый верный способ потерять обладание — это сражаться с ним. Иметь обладание — это владеть им.

А когда вдоль магистралей ставят эти белые кресты, чтобы показать, что там погибли люди, то кресты множатся в этих самых местах. Они говорят, где машина убила человека. Так что машина видит белый крест и убивает ещё одного человека. То, что я говорю вам, это правда: эти белые кресты всегда множатся.

Но, в действительности, в прошлом мы не могли шагать с величественным видом, потому что, откровенно говоря, существовало некоторое количество кейсов, для которых некоторые одиторы не могли ничего сделать, и мы знаем, что это сущая правда. Эти кейсы не составляли большинство, но они были.

Так вот, это тот случай, когда что-то контролирует человека. Теперь, если он совершенно не желает, чтобы его контролировала машина, то он вообще не может вести её. Если он желает только суперконтролировать машину и вообще не хочет, чтобы машина его контролировала, то это немного странно. Это также не срабатывает, поскольку машина может начать съезжать на обочину, а он не заметит, что она свозит его на обочину. Так что он не станет ничего делать по этому поводу, потому что он не хочет, чтобы машина его контролировала. И мы получаем аварию, точно так же, как мы получаем аварию в случае с человеком, который совершенно не контролирует машину. Вы видите, как одно идёт рядом с другим?

Мы проделывали некоторые удивительные вещи даже с теми людьми, которые были без сознания. Мы брали людей без сознания и вытаскивали их, мы приводили их в нормальное состояние, мы проделывали удивительные вещи. Но не забывайте, что та неизменность, которой я пытался добиться в 1950-м году, ещё не была вполне достигнута.

Ладно, мы смотрим на это и обнаруживаем, что контроль — это, в известной мере, вопрос компромисса. Человек, который принимает контроль, который может принять контроль, который может принять общение, который может принять постулат и руководство, — это тот же человек, который может руководить, поскольку, если каналы открыты внутрь, они открыты и наружу. Одно так же верно, как и другое.

Было несколько таких кейсов, которые не поддавались никаким усилиям одиторов. И это чистая правда. Это не значит, что не было одиторов, которые не смогли бы разрешить эти кейсы. Может быть, какой-то другой одитор смог бы. Но это значит, что этого часто не происходило. Ничего не происходило, понимаете? Так. Ладно.

Теперь довольно верно и то, что человек может продолжать контролировать после того, как у него появилось некоторое нежелание находиться под контролем. Он может продолжать почти контролировать после того, как у него появилось сильное нежелание находиться под контролем. Он может устроить спектакль. Он может поставить «кадиллак» на середину дороги, чтобы он вёз его по середине дороги, и сказать: «Я контролирую этот "кадиллак"». Это очень интересно.

Необходимо было поднять сам предмет и обучение одиторов на такой уровень, на котором это происходило бы неизменно, на котором не осталось бы никаких провалившихся кейсов. И после этого я был бы готов сделать что-то, что означало бы начало сражения. В действительности, мы лишь сейчас достигли уровня очень, очень сильной уверенности в том, что касается обучения одиторов, и, если процессы применяются должным образом, любой кейс может быть разрешён. Сейчас мы достигли этого уровня. Ещё в 1950-м году я говорил, что мы находимся на этом уровне, но только сейчас мы действительно его достигли.

Вот что я вам скажу... я не говорю о машинах, но это очень забавно, если вы захотите разнообразить ваше вождение: первое, если вы хотите убить себя, попробуйте вести машину полностью в настоящем времени, когда каждое действие выполняется совершенно независимо от других, точно в данный момент времени; его необходимость распознаётся точно в данный момент времени, оно выполняется точно в данный момент времени, и без всякого автоматизма вообще — никаких умственных машин вообще. Вы просто делаете всё, что нужно сделать, в тот момент, когда вы делаете это. Это просто поразительно. Это почти убивает вас на первых нескольких сотнях километров. А через некоторое время вы действительно начинаете вести машину.

Это весьма примечательно. Весьма примечательно. Здесь есть люди, которые кое-что об этом знают, и люди, которые думают, что знают, но на самом деле не знают. Потому что за период времени между сегодняшним днём и днём, который был всего несколько месяцев назад, весь испытательный полигон того, что мы называем КОО, новая система процессов и тренировочных упражнений прошла проверку и завоевала положение, всё как следует.

Суть в том, что у вас должно быть намерение вести машину по дороге! И это очень странно, но вы могли бы просто научить кого-нибудь делать это. И до тех пор, пока ему удаётся делать это безнаказанно, так что ридж не даёт ему по зубам, он будет наслаждаться этим. Вы говорите: «Сейчас вы, вы ведите эту машину до следующего поворота. А потом вы ведите эту машину вдоль поворота. И затем вы ведите эту машину по следующему прямому участку». О, он берёт какой-нибудь старый раздолбанный, разбитый «шевроле», и тот начинает лететь, как птица. Это просто невероятно. Он начинает вести машину по дороге, понимаете? Это очень интересно. У него есть намерение переместить машину ещё на один километр вперёд.

В феврале я мог бы сказать: «Ну что ж, мы довольно близко подобрались к цели, должно быть». Но это не было доказано.

Водители, которые попадают в аварии, знакомы с намерением лишь до такой степени: намерение встроено Генри Фордом на сборочных линиях. Позже производители уже не встраивали никакого намерения. Так что же представляет собой это намерение? Что же представляет собой этот контроль и так далее? Что же представляет собой это позитивное руководство и так далее? Что ж, всё это явления одного порядка.

С тех пор мы достигли цели, и мы очень хорошо знаем, что это так.

Вы говорите вон тому динамику, вы говорите: «Оставайся там», понимаете. Пффф. Что ж, вы могли бы сказать это, и вы иногда обнаруживаете, что кто-нибудь делает это. Есть люди, которые, если вы попросите их сказать этому динамику оставаться там, точно в том же положении, ответят: «О, а почему я должен делать это? Он уже там, в этом положении, знаете ли. Почему я должен говорить ему оставаться там, ведь он уже там? И всё уже там. Жизнь приготовлена для меня таким образом, и я просто как бы иду по ней, понимаете? Так устроена жизнь».

Если вы можете взять ребёнка, которому исполнился один день, женщину, которая находится в бессознательном состоянии и которая лежит в коме уже шесть месяцев, или буйно помешанного и разрешить их кейсы довольно легко и без большого напряжения, разве это не значит, что мы достигли цели?

И вот что забавно. Вы спрашиваете этого человека, понравилась ли ему музыка, которая только что прозвучала из этого динамика, и он либо скажет: «Ага-а», либо: «Какая музыка?» Если он не может представить себе, что он ставит динамик, контролирует его, что-то с ним делает, то и обратно он ничего из него не получит. Понимаете это? Я имею в виду, это то, как оно есть.

Именно это мы и делаем. Именно это мы и делаем, о чём я официально вам объявляю в этот День независимости 1957-го года.

Теперь возьмём контроль тела. Это обширный предмет. Но если вы понимаете, я только что показал вам тэтана... Хорошо, так вот, тело в большинстве случаев активно контролирует тэтана. Что ж, в этом нет ничего плохого до тех пор, пока тэтан знает, что он присутствует, и знает, что его контролируют. Но когда он впадает в полную бессознательность и вообще не присутствует, то такой контроль — это очень плохо. Вы идёте по улице. Что ж, тело контролирует вас до некоторой степени. И оно, несомненно, контролирует вас вот до какой степени. Через лес проходит тропинка, тело должно двигаться по этой тропинке, потому что оно может поцарапаться, испачкаться и измазаться грязью. Вы не посылаете его вокруг, через болото и деревья. Видите, что вы делаете? Вы посылаете его по тропинке. Вы поняли? Что ж, тела контролируют вас в той степени, в которой они не могут легко ходить без тропинок. Вы скажете, что ж, тогда тропинка тоже контролирует тело. Верно.

Нужно очень многое знать об этом — о том, что мы называем КОО. Сегодня существует совершенно иной путь к состоянию клир и к достижению контроля, или как ещё вы хотите это назвать, или состояния хомо новис или чего угодно ещё. Существует совершенно иной путь, отличный от процессинга, и это — обучение.

Но если у вас, находящегося в отдалённой приёмной точке всего этого, полная аллергия на контроль, то вы, вероятно, скорее заставите тело сойти с тропинки, или пойти через деревья, или утонуть в болоте, чем прислушаетесь к телу, контролирующему вас до такой степени.

Если вы как человеческое существо сможете пережить обучение и завершить его, всё ещё оставаясь человеческим существом, тогда я уволю инструктора.

Итак, тело до некоторой степени контролирует тэтана. Что ж, когда человек полностью отказывается находиться под контролем своего тела — когда тэтан наотрез отказывается сколько-нибудь ещё находиться под контролем своего тела и так далее — то он больше не контролирует своё тело, и он сам просто опускается ниже нуля по шкале, и точка. После этого тела ходят туда-сюда, вступают в армию и баллотируются в конгресс. Они делают самые разнообразные вещи. Такой человек становится тем, что старые саентологи называют «оперирующей ГС» — телом, представляющим собой генетическую сущность.

Это невероятная штука. Мы никогда не ожидали, что это произойдёт, что неожиданно появится совершенно новый маршрут, который идёт в обход «Посмотрите на эту стену и провалитесь сквозь неё» и других процессов. «Кого вы были бы не прочь соскрести с этой стены?» Кстати, я вставил это просто в качестве шутки, но это чудесный процесс. Давайте-ка посмотрим, как он мог бы работать. Он не будет работать. Ну, ладно — проведите его вашим друзьям-психиатрам.

Что ж, это интересное положение дел. Кто будет контролировать это тело, если в нём нет кого-нибудь, кто бы его контролировал? Вы скажете: «Что ж, если папа и мама заложат в него достаточно машин» — это то, что общество на самом деле иногда пытается делать, — «если только они заложат в него достаточно машин и получат достаточное количество сохраняющихся условных рефлексов», — павловское, павловское воспитание Детей, одобренное Американской психологической ассоциацией. Мы, кстати, когда-нибудь подадим на них в суд за это. Мы заставим их прекратить использовать это слово, поскольку это мошенничество. Двойное мошенничество: психология говорит «психо-логия», видите. Это изучение психо, то есть души или духа. И всё, что вам нужно сделать, это заставить их признать, что души не существует, и тогда им пришлось бы прекратить использовать это слово. Это мошенничество — публичное мошенничество.

Здесь мы добились чего-то совершенно потрясающего, чего-то весьма необычного. Мы получили технологию и то, что мы называем ТУ, которые представляют собой упражнения... то есть тренировочные упражнения... которые необходимы для того, чтобы освободить человека, привести его, волей-неволей, в настоящее время и дать ему возможность действовать, находясь полностью в настоящем времени, как в жизни, так и в одитинге.

И вы думаете, что кто-нибудь не смог бы на этом основании подать на них в суд и выиграть дело, но на самом деле, мы, вероятно, смогли бы.

И это удивительно. Но это не то, что делает одитор. Это делает одитор, который является также инструктором. Это другой подход. Это нечто новое. Конечно, вся связанная с этим технология появилась в результате того, что я годами пытался обучить одиторов и испытывал при этом полное смятение. Я шучу, я делал довольно хорошую работу, и они тоже.

Этот парень находится в интереснейшем состоянии, его полностью выдрессировали думать, что его босс, и его мама, и его папа, и его школьный учитель и так далее несут ответственность за те факторы контроля, которые он испытывает. И он идёт по жизни как автомат. Что ж, послушайте, папы нет, и папа не заложил в него достаточное количество разумных машин, которые могли бы контролировать его в каждой существующей ситуации, с которой он когда-либо столкнётся. И мамы больше нет, и мама не будет контролировать этого человека в каждой существующей ситуации, с которой этот человек столкнётся. И школьного директора больше нет, и этот директор не будет контролировать этого человека в каждой ситуации, с которой этот человек столкнётся. И мы получаем среднего гражданина. Горькая, горькая правда.

Но здесь у нас есть набор совершенно новых «процессов» (в кавычках). Понимаете, это вовсе не процессы, это — тренировочные упражнения. И они обращены непосредственно и лично к человеку. Они не обращены к классу, который сидит и приходит в одурманенное состояние, слушая лекции.

Если вы возьмёте большой слой общества и попробуете отобрать тех, кто действительно может эффективно делать что-то в отношении чего-нибудь... Смотрите, они все делают то, что кто-то другой — понимаете, кто-то, кого больше нет, контролирует... Это просто уже не имеет смысла, понимаете. Эти люди делают самые разнообразные вещи.

Сегодня обучение стало выглядеть так: мы берём человека за шиворот, сажаем его на стул и говорим: «Делай это!»

Я видел, как это происходит в... я пытался научить одного человека складывать колонку цифр другим способом, не таким, как его учили. Что ж, на самом деле я пытался научить главу бухгалтерской школы, которую раньше посещал этот человек, потому что самого этого человека там уже не было, чтобы чему-то его учить. Очень забавно. И послушайте, даже если бы он и был там, главу этой школы бухгалтеров, вероятно, всё равно нельзя было бы научить многому в отношении бухгалтерии, понимаете? Он бы сказал: «Я знаю этот предмет. Я научился этому у моего учителя».

Он говорит: «Я не могу».

Что ж, прекрасно. Тогда вам бы пришлось, обучая его, на самом деле вам бы пришлось обучить того человека, который его учил... Вы видите, куда мы движемся? Мы движемся в направлении поголовного отсутствия, полной безответственности, где контроль осуществляется с помощью традиции и геенны огненной.

А мы: «Делай это!»

Вот как это выглядело бы. Вот что случилось бы с людьми и вот что случается с людьми, которые просто отказались от всякой идеи контроля чего бы то ни было, руководства чем бы то ни было, делания чего бы то ни было. Я не знаю, они как бы... Жизнь для них — это что-то вроде жёлоба, и кто-то сваливает их в него сверху, и они едут по нему вниз. Достигают его конца; кто-то их хоронит. Где-то в этом жёлобе они, может быть, пробудились на мгновение, но, вероятно, они так ничего и не узнали. Было бы забавно, если бы некоторые люди, которые живы сегодня, узнали, что они находятся в этом жёлобе или что они живы. И вы как саентолог можете сделать это. Это очень-очень забавно.

И он говорит: «Вы пытаетесь меня убить».

Вы можете взять подтверждение само по себе и начать работать по шкале следствия — новая шкала, о которой мне нужно будет рассказать вам позже на этом конгрессе. Вы говорите кому-нибудь: «Хорошо. Хорошо. Отлично. Хорошо». Просто стоите перед ним, понимаете, и говорите: «Хорошо. Отлично. Замечательно. Великолепно. Замечательно. Спасибо. Хорошо. Хорошо. Великолепно. Хорошо! Отлично. Спасибо. Хорошо».

А мы отвечаем: «Правильно. Ты уловил суть. Верно».

И неожиданно парень скажет... или его просто прорвёт, и он зальётся горючими слезами. «Подумать только, вы знаете, со мной ещё никогда... никогда раньше не говорили».

Итак, чтобы показать вам, что разница между процессингом, который находится на небывало высоком уровне, и просто обращением к человеку невероятно велика (ничто не отбросит в сторону процессинг или новые способы проведения процессинга, ничто их не отбросит в сторону). Но у нас теперь есть этот маршрут обучения. Это то же самое, как если бы вы долго ехали по дороге с однорядным движением и совершенно неожиданно оказались на шоссе с двумя полосами. Вы знаете, это огромное облегчение.

Так вот, вы не видите, чтобы это происходило часто в Саентологии, потому что... люди в Саентологии... и тому есть хорошая причина, — вовсе не потому, что их этому обучают, а потому, что в них должно было теплиться немного жизни, чтобы они начали заниматься этим предметом.

8

Но вы берёте кого-нибудь, кто просто действует на полном автомате; что ж, вы начинаете делать это с ним, вы... вы дадите ему точку на этом жёлобе, в которой он узнаёт, что находится в нём. Большую часть времени он не хотел этого знать.

Мы не можем разрешить его кейс с лёгкостью, мы говорим, что он — один из этих сопротивляющихся кейсов, он обучен быть трудным кейсом и так далее. Мы в любом случае сможем его обучить! Это весьма примечательно.

Ладно. К чему же тогда это сводится в смысле контроля? Контроль — это грязное слово, совершенно грязное слово, потому что его совершенно запачкали. Когда я говорю, что они расхваливают... они финтили, когда выдавали информацию; они искажали её, они извращали её — информацию о разуме и так далее, которая стала известна в прошлые века, — чтобы использовать её как фактор контроля. Что ж, я всего лишь говорю, что кто-то нарушил оптимальное решение. Другими словами, они пытались контролировать людей во вред тем. Они пытались помыкать людьми и, в конце концов, забыли, что контроль — это Тон 40, всегда, и они опустились по шкале туда, где точным значением контроля стало наказание. Контроль и наказание стали одним и тем же, потому что, когда эти люди контролировали что-нибудь, они делали это с конечной целью причинить боль, с конечной целью наказать, или расстроить, или испортить организм. И в конце концов сами постулаты и само позитивное руководство, сами по себе, стали не больше и не меньше, не больше и не меньше, чем наказанием.

Это не означает, что мы используем тренировочные процессы, когда не можем разрешить кейс. И это не означает, что мы одитируем людей, когда не можем их обучить. Одно совершенно не зависит от другого. Эти вещи вовсе не должны заменять друг друга.

Итак, человек отошёл от контроля. Однако отходить от контроля опасно, уверяю вас. Очень интересно. Если вы не хотите жить, тогда не контролируйте ничего. Если вы не хотите, чтобы вас вообще что-либо контролировало, отправляйтесь в другую вселенную. Если вы не хотите, чтобы нечто контролировало вас вопреки вашей воле, — иначе говоря, вопреки вашим лучшим интересам, — тогда вам лучше изучить контроль так хорошо и научиться контролировать так хорошо, чтобы вы могли сознательно и намеренно принимать или отвергать любой контроль, который вы встречаете на своём пути. А для этого необходимо, чтобы вы были в чертовски хорошей форме. Вы видите, как это работает?

Обычно мы поступали так: приводили человека в класс, дела у него шли не очень хорошо, поэтому мы проводили ему процессинг и возвращали в класс, и дела у него шли лучше. Это не то, что мы делаем сейчас. Мы просто наседаем на него вдвое сильнее.

Не существует никакого способа избежать этого. Вы не можете выпасть из игры. Вы могли бы, возможно, подняться над игрой, но вы не можете выпасть из неё.

Весьма удивительно — иметь два маршрута. И мы настолько привыкли к тому, что у нас есть маршрут процессинга, который делится на индивидуальный и групповой процессинг, что эта новая штука, которая появилась в феврале, кажется нам каким-то загадочным зверем.

Вы осознаёте, что единственная причина, по которой у кого-нибудь рестимулируется инграмма, заключается в том, что человек направляет на неё своё внимание? Что же эта инграмма делает с его вниманием? Что же картинка той кошки делает с его вниманием, а? Она его держит. Картинка идёт сюда, и его внимание идёт сюда. Вот он. Он совершенно свободен от картинки кошки. Что контролирует его внимание? Картинка кошки.

Мы спрашиваем: «Что это за штука?» И мы говорим: «Это то же, что и процессинг, за исключением того, что мы проводим этому человеку процесс действования». О нет, это вовсе не то же самое.

Что ж, как же это получается, что картинка кошки может столь иррационально контролировать его внимание? Это потому, что он не хочет, чтобы его контролировали кошки. Хотите верьте, хотите нет, это причина, по которой его внимание фиксируется на ней. Он держит её там, чтобы она не контролировала его. И затем он говорит: «Я ничего об этом не знаю, и я всё об этом забыл», чтобы не знать, что он держит её там, чтобы она не контролировала его. И он забывает о ней, чтобы не замечать того факта и чтобы его не беспокоил тот факт, что она полностью контролирует его, и когда он работает, и когда спит.

Позвольте заметить, что, если бы вы прочли Кодекс инструктора и Кодекс одитора, вы бы увидели разницу. Советую вам взять одно из этих «Руководств по ППК» и прочитать в нём Кодекс инструктора.

Вы понимаете? Очень логично, не правда ли? Ну разве не логично? Если мы будем просто держать её там, тогда она не доберётся туда, откуда она сможет контролировать нас. Полное сопротивление, видите? Именно сопротивление и держит её там. Итак, что же тело делает с тэтаном? В заметной степени оно его контролирует. Что инграммный банк делает с тэтаном? Что реактивный ум делает с тэтаном? Контролирует его!

В Кодексе одитора сказано: «Никогда не обесценивайте преклира», так? В Кодексе инструктора сказано: «Никогда не упускайте возможность обесценить студента». Видите, они просто являются зеркальными отражениями друг друга, просто две противоположности.

Что ж, позвольте мне заверить вас, что до тех пор, пока он не узнает, что для него возможно принимать контроль, он так и будет держать там эту картинку кошки и тело, чтобы они не контролировали его. Глупейшая вещь, о которой вы когда-либо слышали, но именно так оно и есть.

Поэтому если мы можем делать одиторов, способных проводить такие процессы, которые содержатся в программе, и если у нас есть хорошие процессы, что ж, тогда всё дело в шляпе; в этом нет ничего сложного. Теперь у нас есть обе стороны. Мы навсегда преодолели этот ещё один камень преткновения.

Вы показываете ему, что контроль не сотрёт его в порошок, что он может принять позитивный контроль и не упадёт тут же замертво. И он скажет: «Подумать только! Этот парень контролирует меня уже сорок пять минут, и я всё ещё здесь». И наоборот, по мере того как процессинг продолжается, он обнаруживает, что может контролировать кое-что ещё — самого себя. И эти факторы, один в сочетании с другим, если с ними поработать в сессии, поднимут человека до такого уровня, где он уже не оказывает полного сопротивления контролю, где он уже не одержим полностью контролированием чего-либо, и конечным продуктом этого является то, что он может контролировать что-то.

Позвольте вам рассказать, как всё это получается. Если бы у вас была такая техника процессинга, с помощью которой можно было бы взломать кейс хомо сапиенса и покончить с ним навсегда, то одитору тоже досталось бы, не правда ли?

Он начинает вести автомобиль по дороге при помощи намерения. Он начинает обсуждать ситуацию со своей женой, вместо того чтобы беспокоиться по поводу того, контролирует ли она его. Самое забавное, что он начинает контролировать её. Но он может начать контролировать её только в тот момент, когда у него появится некоторое желание того, чтобы она контролировала его. И это, к сожалению, и есть загвоздка во всём этом.

Давайте это рассмотрим. Если бы в технике одитинга содержалось достаточное количество динамита, чтобы взорвать и разнести на куски один из этих кейсов, который старательно вынашивался на протяжении семидесяти шести триллионов лет, и если бы это можно было сделать менее чем за пару сотен часов... я говорю: «Менее чем за пару сотен часов», я чертовски щедр... тогда кто же будет это применять? Мы собираемся импортировать несколько роботов с Марса?

Мы отвечаем на вопрос: что такое хорошее влияние одитора и что такое хороший подход одитора к ситуации, когда говорим, что одитор должен осуществлять позитивное руководство, которое не должно отбрасываться в сторону каждым выскакивающим на его пути контуром. Другими словами, одитор просто работает над тем, чтобы донести до преклира идею, что этот контроль не убьёт его. Как только банк преклира встаёт на пути, поднимаются контуры, надвигаются сервисные факсимиле и всё остальное. И одитор продолжает делать то, что он делает, и сервисные факсимиле исчезают, банк исчезает. Это очень интересно. Потрясающе.

Смотрите, если на этом стуле сидит человеческое существо и одитирует другое человеческое существо... бах! Четвёртое июля.

Что такое сервисное факсимиле, как не старый заплесневелый механизм для контроля над людьми? И что это за способ контроля над людьми — лежать и быть на три четверти мёртвым? Это контроль над людьми? Нет. Я однажды это пробовал. Я однажды это пробовал. Я лежал, и я сказал: «Сейчас я буду на три четверти мёртвым, и в результате все будут прыгать через стол», понимаете. И они не стали. Они не стали. Они стояли вокруг. Они уделили мне некоторое внимание, но они, определённо, не находились под контролем. Так что я думаю, это своего рода аберрированный механизм. Я не рекомендую его.

Позвольте мне рассказать вам об этом более понятно. Атомная бомба, которая не является темой данного конгресса и которая совершенно нам безразлична...

Но сервисные факсимиле используются как механизм контроля, когда человек больше не может осуществлять контроль. Поэтому каждый больной человек — это человек, который больше не способен контролировать своё окружение или находящихся в нём людей. И нужно только снова дать ему уверенность в его способности делать это, чтобы он выздоровел.

Мне понравился заголовок, который появился на днях. Они вели отсчёт для бомбы, которая не взорвалась. Здесь в Вашингтоне в заголовках газет писали: «Пять, четыре, три, два, один, ноль, пфс-с-с-с». В то время как атомная бомба является оружием не более чем некоторые из тех кремнёвых ружей, которые изготавливались двести-триста лет назад... их перевязывали проволокой, эти куски железной трубки, чтобы они не развалились... гораздо опаснее было из них стрелять, чем стоять перед дулом.

В этом, среди прочих вещей, состоит секрет психосоматической медицины. Но мы на самом деле не занимаемся психосоматической медициной. Мы просто делаем людей здоровыми. Вот одна из тех вещей, которая появилась и стала очень важной; она очень важна, будет продолжать оставаться очень важной, и это тот фактор, который мы должны будем называть, просто чтобы передать некоторый туманный смысл того, о чём мы говорим, — контроль.

Что произойдёт, если кто-то использует эту атомную бомбу? Бах! Бах! И больше никаких «бах». Мы бомбим Россию, Россия бомбит нас. Через двадцать четыре часа бомбардировки со стороны России не станет России, не станет нас. Разве это оружие? Нет. Это является оружием не более, чем старые кремнёвые ружья. И я считаю, что атомную бомбу следует отнести к разряду такого оружия. Это полный провал. Они не знают, что с ней делать. Сейчас они проводят конференции по разоружению в попытках красиво от неё избавиться. Они говорят о ней так, как будто у них что-то есть.

В действительности, под контролем мы вовсе не подразумеваем то, что люди подразумевают под контролем. Мы имеем в виду нечто новое: позитивное руководство, осуществляемое в настоящее время, направленное от одного существа к другому, конечной целью которого является соответствие оптимальному решению — наибольшему благу для наибольшего числа динамик.

Любой мог бы взорвать Землю. Так, шутка, любой ОТ мог бы отправиться на какую-нибудь из ближайших планет, взять летающую тарелку, прилететь сюда и вонзить несколько лучей в расплавленное ядро Земли, и это было бы концом Земли, но вы бы не назвали это оружием. Это просто шутка. Но это, на самом деле, не очень-то сработало бы, не так ли?

Позитивное намерение, оптимальное решение, позитивное руководство — и творятся чудеса. Всё, чем является человек, обладающий магнетизмом, — если только это не тот, кому психиатр установил магнит, — это человек, который может пронизывать окружение своим намерением. Это всё, что стоит за магнетизмом личности; он может пронизывать окружение своим намерением. Это настолько легко. Не намерением на вчерашний день, а намерением на прямо сейчас.

Нет, судя по тому, что говорят разные государства, оружие — это что-то, посредством чего добиваются повиновения или «лучшего отношения» со стороны других государств. Вот это оружие. Оружие — это что-то, что предназначено для достижения чего-либо, а не для уничтожения всего.

Теперь вы понимаете это немного лучше?

Ну что ж, эти новые техники нельзя было совать в руки людям слишком настойчиво и выпускать в слишком большом количестве, потому что они не были бы техниками, если бы их проводили люди, которые потом ими же и были бы уничтожены.

Что ж, надеюсь, что да; вы ещё много услышите об этом. Увидимся с вами завтра в час дня.

Все мы знаем такие явления, когда одитор сидит и начинает работать с чем-то у преклира, что настолько сильно его рестимулирует, что одитор не может удержать себя в настоящем времени, вы знаете.

Спасибо.

Он говорит: «Создайте мокап своей мамы». У него самого была плохая мама или что-то в этом роде. «Снова создайте мокап своей мамы. Снова создайте мокап своей мамы. Снова создайте мокап своей мамы. Снова создайте мокап своей мамы».

К тому времени, когда кто-нибудь сможет в совершенстве проводить некоторые из этих процессов КОО... а их необходимо проводить чуть ли не идеально, чтобы добиться крупного результата... если он сам не прошёл по маршруту обучения, он не сможет никого провести по маршруту КОО. Вот и всё.

Но мы можем отправить его по маршруту обучения. И благодаря этому мы оказываемся в интересном положении: отпадает необходимость в том, чтобы это происходило таким образом: я одитирую одитора по КОО, и это клирует его до такой степени, что он может использовать КОО; так что потом он может одитировать по КОО кого-нибудь ещё, что в достаточной степени отклирует и этого человека. Понятно? Знаете, если бы мы даже и могли, теоретически, развиваться по такой геометрической прогрессии, то кто будет одитировать меня? Знаете, я в ужасном состоянии. Вы видели, как я годами ходил пошатываясь. Едва в состоянии держаться на ногах. Едва могу ещё хоть сколько-нибудь это выдерживать. Старею. Вынужден пользоваться мотоциклом, чтобы передвигаться. Начинаю читать книги вместо того, чтобы просто поглощать их содержимое. Расклеиваюсь. Так что это было, на самом деле, не очень-то осуществимо, гораздо легче было придумать ТУ.

Забавно здесь то, что любой человек может провести кого-либо через эти ТУ. И кто-либо, кого провели через ТУ, может затем использовать процессы КОО. Что и требовалось доказать — в этом нет ничего сложного.

Если вы не можете провести самый мощный процесс, который только существует, самый трудный процесс, который только существует, находясь полностью в настоящем времени, то бессмысленно даже начинать его. Потому что вы заблудитесь где-нибудь на прошлом траке... останетесь где-то там, в далёком прошлом. И тот феномен, с которым некоторые из нас сталкивались в далёком 1950-м году, когда сознание одитора постепенно затуманивалось (мы проходили инграмму, которую нужно было пройти ему... поэтому он и сказал нам её проходить), и постепенно он — дх! дх! Его голос слабеет и слабеет. Мы поднимаемся с кушетки для одитинга, кладём одитора на эту кушетку и говорим: «Сейчас мы начнём сессию». Действительно, здесь присутствуют люди, которые это делали.

Ну что ж, это не тот способ, которым можно отклировать Землю. Это не тот способ, которым можно это сделать. На самом деле мы спотыкались из-за того, что, получив очень, очень хорошие процессы, мы часто от них отказывались как от слишком опасных. Они были слишком рестимулирующими, чтобы с ними работать, и, инстинктивно, мы от них отворачивались и старались держаться от них подальше. Таким образом на траке времени было изобретено огромное количество хороших процессов, которые использовались не очень часто.

Я открою вам тайну. В действительности, не существует такой техники КОО, о которой так или иначе не было бы известно уже три или четыре года. Все они относятся к старым процессам. Это самые лучшие процессы, которые существовали все эти годы. Но если эти процессы проводить со знанием дела, они становятся очень мощными, и этим объясняется то, что никто никогда не брал на себя смелость проводить их с полным знанием дела — он уничтожил бы этим самого себя.

Хорошо. Это слишком технический разговор. Я же здесь просто обсуждаю с вами различные вещи. Я просто говорю вам о том, что кое-что произошло в период между предыдущим конгрессом и этим, что совершенно новый подход к проблеме того, как сделать человечество цивилизованным... если это является проблемой... появился совершенно новый подход к этой проблеме.

Возможно, у вас могли бы быть всякие организации, которые просто обучали бы людей одитингу, и потом они вообще не одитировали бы, понимаете? Вы могли бы взять большую группу людей и провести им это; у вас есть групповой процессинг, у вас есть это новое оружие — тренировочные упражнения, и мы по-новому скоординировали их с процессингом и так далее; и если бы мы использовали стрелы, а эти вещи являются стрелами, то это был бы чуть ли не самый полный колчан, который вы когда-либо видели. Вы едва смогли бы его носить с собой — настолько в нём много стрел. Всевозможных стрел.

Другими словами, долгое, долгое время сталкиваясь с многочисленными превратностями судьбы, переживая хорошие дни и плохие, упорно работая, а иногда не имея никакой работы, мы накопили технологию, полностью своими силами, технологию, которая никому не принадлежит, кроме нас, возможно. Принадлежит тому, кто знает. Мы выяснили, как её предоставлять. И нет никого, кто бы сказал: «Что ж, теперь мы будем использовать это только для получения прибыли», или: «Мы больше не будем проводить исследования в этом направлении, потому что это может обесценить нас в глазах публики».

Кстати, я ни разу не встречал публику. Я знаком только с людьми.

И вот... в этом 1957-м году мы пришли к очень счастливому состоянию существования, состоянию, когда мы никому ничего не должны, когда наша информация не засекречена, когда мы занимаем такое положение, что нашу информацию нельзя засекретить, потому что самой глупой вещью на свете было бы засекретить всё, что сегодня известно в Саентологии, так как об этом известно почти в каждой стране на Земле.

Люди спрашивают меня: «Зачем вы всё возитесь с этим дублинским офисом? Его банковский счёт составляет всего 59 фунтов! Он только требует больше административных действий от всех нас».

А я отвечаю: «Ну добейтесь, чтобы они не были в числе отстающих». Что ж, вот весь эксперимент. Вы могли бы сказать: то, что мы спокойно продолжаем следовать этим путём и клируем Ирландию, — это микромир. Мы это делаем; и мы добиваемся успеха, мало-помалу. Но Ирландия имеет настолько хорошие коммуникационные линии с любым, кто является врагом Англии, что тот факт, что это известно в Ирландии, лишил бы всякой силы засекречивание этой информации где-либо ещё. Об этом знают в Париже, знают в Берлине, в Египте — во всех уголках Земли. Чрезвычайно странно то, что большая часть информации, которая в данный момент есть в вашей голове, известна везде, где какое-либо правительство попыталось бы запретить эту информацию.

Так что кто-нибудь подходит и говорит: «Знаете, что делает эта штука? Она создаёт пилотов, которые могут убивать! убивать! убивать! А, хе-хе-хе-хе! Секретность! Вы не должны даже шептать о таких вещах. Ш-ш-ш-ш-ш».

Мы можем сказать: «Что с тобой, Джо? Это невозможно сделать секретным. О законе, который ты только что сделал секретным, чтобы его нельзя было опубликовать, два года назад знали в самом большом опорном пункте Москвы — Каире. Об этом хорошо известно в Каире. Это было напечатано в Германии и широко распространено в Восточной Германии. От кого ты пытаешься скрыть эту информацию? От марсиан?»

На самом деле, то, что Саентология носит международный характер, — это просто мои, иногда чрезмерные, усилия сохранять коммуникационные линии настолько широко открытыми, чтобы мысль о том, чтобы закрыть их, кого угодно загоняла бы в апатию. И они действительно впадают в апатию.

Как-то раз я сказал какому-то парню... он сказал: «Было бы очень легко прикрыть центральную организацию в Соединённых Штатах, и вы больше не смогли бы выпускать свои материалы».

А я ответил: «Их выпускает не центральная организация в Соединённых Штатах».

Он сказал: «Правда?»

Я ответил: «Да! Все бюллетени профессионального одитора распространяются из Лондона в Англии».

— А-а-а??

Забавная штука. Забавно стоять здесь и разговаривать с вами о секретности. Вы говорите: «Ну что ж, сейчас Рон действительно приближается к этому».

Есть только одна вещь, которая не содержится в секрете, только одна вещь, которая на сегодняшний день широко известна, — это ваш личный доход. Это единственное, что правительство не хочет держать в секрете. Если правительства Земли станут достаточно безумными, чтобы предположить, что оружие, которое не является оружием, — это оружие; если они станут настолько безумными, что поверят в то, что их госбезопасность действительно может зависеть от такой штуки, как атомная бомба, то, конечно, самыми большими ассигнованиями после ассигнований на вооружённые силы были бы ассигнования на обеспечение безопасности.

А потом это поворачивается в обратном направлении. Наконец они обнаруживают, что атомная бомба — это больше не оружие, поэтому они прекращают выделять ассигнования на неё, а выделяют их на содержание органов безопасности. После этого всё, что им нужно делать, чтобы управлять, — это просто находиться в безопасности, во всё большей и большей безопасности. После этого они проверяют дыхание каждого человека, чтобы убедиться, что никакая информация не выходит наружу, когда он выдыхает.

Нет, правда, в мире, где наука и научные секреты — это арсенал милитариста, человек должен постоянно быть начеку, чтобы информация, относящаяся к развитой науке, такой, как Саентология, оставалась свободной, оставалась доступной.

Слишком велик для кого-нибудь соблазн заявить: «Эй, мы это точно установили. Дело в шляпе. Безусловно, дело в шляпе. Всё, что нам нужно сделать, — так это взять всю эту технологию, промыть каждому мозги и во всех городах установить башни полиции мыслей, и всё готово, у нас будет правительство».

Нет, у них не будет правительства, пока существуют учебники, в которых сказано, насколько быстро вы можете избавиться от последствий того, что называется промыванием мозгов и полицией мыслей. Знаете, это обескураживающая штука — вы промываете кому-то мозги, а потом его друг идёт в ближайший книжный магазин и покупает руководство по тому, как вернуть эти мозги на место. Это показалось бы несколько бессмысленным, не так ли?

Итак, в то время как по всему миру усиливаются меры безопасности и строже становится секретность в отношении научных вопросов, чрезвычайно интересно то, что та информация, которая есть у нас и которая была получена за семь лет благодаря вашей помощи, вашей финансовой поддержке и вашему интересу, сегодня является свободной. Это потребовало немало работы.

Вероятно, вы не знаете о том, что, прежде чем документы о регистрации Дианетического исследовательского центра Хаббарда в 1950-м году были приняты, служба военно-морской разведки, которая находится прямо здесь, в Вашингтоне, угрожала призвать меня к действительной военной службе, чтобы использовать то, что я знал о разуме. После этого я обеспечил настолько широкий доступ к этой информации, что она стала выглядеть очень непривлекательной. Никому не нужно то, что не засекречено. Нет ничего настолько ненужного правительству, как вчерашний секрет, который уже известен.

Очень забавная история, связанная с этой попыткой завладеть Дианетикой, — с моей точки зрения, очень забавная. Много, много, много месяцев назад я решил, что военно-морские силы и я подошли к переломному моменту, наши пути разошлись, и я обратился к министру ВМС с просьбой дать мне отставку... вопрос о моей отставке оставался нерешённым с конца второй мировой войны... и он дал разрешение, Я потратил огромнейшее количество времени, пытаясь добиться, чтобы моё письмо дошло до правительства и чтобы они на него ответили. Понимаете, на это ушло довольно-таки много времени.

И оно уже было у меня. Так вот, один парень, служащий офиса военно-морских исследований, пришёл ко мне прямо здесь, в Вашингтоне, и предложил мне работать в качестве гражданского служащего, так чтобы мои знания о разуме можно было использовать для того, чтобы люди легче поддавались внушению.

Я лукаво улыбнулся и сказал: «Нет».

И он улыбнулся, подобно какому-то персонажу из «Фауста», и сказал мне: «Ну что ж, всё, что вам нужно сделать, — это сказать нет, и я вновь призову вас к действительной военной службе, потому что вы всё ещё являетесь офицером военно-морских сил Соединённых Штатов». И промурлыкав это, он вышел.

Поэтому я нырнул в свой портфель и извлёк оттуда разрешение министра. Я ринулся сюда и обнаружил, что в этом районе действительно располагалось командование ВМС... оно называется «Командование ВМС Потомак Ривер». Я не знаю, чем они командуют. Когда-то, я думаю, они пытались командовать линкором «Миссури». Но там был этот офис, и там был адмирал, который отвечал за него и всё остальное, и я обнаружил, что мои документы находились в двух местах. Люди в Вашингтоне думали, что я из Вашингтона, а люди из Нью-Йорка думали, что я из Нью-Йорка; у меня было два комплекта документов. Этот адмирал, который приходил ко мне, был в полной уверенности, что я из Нью-Йорка. Поэтому я приехал сюда на эту вашингтонскую военную верфь и Командование ВМС Потомак Ривер и получил согласие на свою отставку. В четверг адмирал вернулся ко мне и сказал: «Ну?» А я ответил: «Ну?» Это была рекордно быстрая отставка. Он уже ничего не мог с этим поделать. И я вернулся в Элизабет, Нью-Джерси, и там был образован Дианетический исследовательский центр Хаббарда, первый исследовательский центр, и мы с радостью продолжили свой путь, просто распространяя всё это повсюду!

В отделе по работе с личным составом ВМС до сих пор есть некое стандартное письмо. Если вы хотите узнать, что в нём говорится, напишите им и спросите: «Почему вы не используете Дианетику и Саентологию? Что вы знаете об этих предметах?»

Они пришлют вам стандартное письмо, которое написано в очень вежливой форме и адресовано лично вам. Это всегда одно и то же письмо: «Мы собираем все данные по этим предметам и всё больше и больше узнаём о них. Мы не знаем, применимо ли это сейчас к нашей работе или нет. С искренним уважением, такой-то, такой-то, начальник отдела по работе с личным составом ВМС». Но это есть у них в досье! А мы тем временем идём дальше и используем это.

Другими словами, в течение какого-то периода времени, в течение многих лет; работая вместе; используя свои собственные финансы; улаживая различные ситуации; делая всё своими силами, вопреки тому, что было на траке; несмотря на тот факт, что в наших организациях то здесь, то там мы терпели фиаско; не обращая внимания на энтэту и неурядицы, но продолжая делать свою работу — развивать Дианетику и Саентологию, мы подошли к этому дню — 4 июля 1957-го года, имея очень тщательно разработанный (на мои деньги) предмет, который занимает господствующее положение среди других предметов о человеческом поведении и способностях. И этот предмет и эта информация принадлежат нам, и они свободны, и они не подвергаются никакой и ничьей цензуре! Мы можем использовать их так, как захотим. Мы получили то, за что сражались все эти семь лет! И об этом тоже я хотел вам сказать в этот День независимости, 4 июля 1957-го года. Спасибо.

Я очень рад, что вы здесь, и в ближайший час мы начнём наш конгресс.

До свидания.