Способность что-либо успешно делать в каком-либо предмете или сфере зависит от другого предмета, и этот предмет называется “учеба”. Если вы не можете ничему научиться, что ж, вы не можете узнать, как что-либо делать. Верно будет сказать, что учеба является дверью — закрытой или открытой — к умению что-либо делать.

Если человек не может ничему научиться, он, конечно, не будет способен действовать или работать, невзирая ни на его отношение к другим людям, ни на его желание сделать что-то для кого-нибудь, как, впрочем, и на другие его желания, любой формы, масштаба или содержания. Все это будет перечеркнуто одним-единственным пунктом: он не может ничему научиться.

Поэтому для того, чтобы научить кого-нибудь что-нибудь делать или выполнять какую-либо работу, необходимо, чтобы этот человек был способен учиться. Это очень важно! Основ, лежащих в фундаменте способности успешно действовать и делать что-то, достаточно мало, но, тем не менее, все самые большие успехи строились на внимании к основам. Все строится на основах. До тех пор, пока вы не сможете выделить основы, вы, конечно же, оставите фундамент здания вашей деятельности незавершенным. И потом оно будет как бы все время висеть в воздухе, пока вы не найдете фундамент, с которого можно начать строить. Вы не построите никаких небоскребов, если не заложите фундамента.

Но что это за фундамент? Фундамент любой деятельности — это, конечно, учеба: способность познавать. И если ее нет, что ж, у человека начинаются ужасно тяжелые времена.

Я не хочу, чтобы вы пропустили мимо ушей и запихнули в дальний чулан то данное, которое я сейчас собираюсь вам дать, потому что именно это целиком и полностью определяет будущее какой-либо сферы деятельности. Это знание единственного пункта, одного единственного пункта: того, что добрая половина любого предмета состоит в дисциплине применения, состоит из технологии применения, состоит из ноу-хау применения, т.е из того, как применять теорию этого предмета для того, чтобы получить нужный результат. Это более, чем 50% предмета. И эти 50% знания предмета приходят только с серьезным и глубоким его изучением, получением образования и практического навыка в этой области. Остальные 50% знаний при наличие первых 50% зачастую можно почерпнуть и из справочников.

Возможно, это данное вас не очень-то впечатляет, но позвольте мне пояснить мою мысль, и вы увидите, насколько оно впечатляющее. Вы можете передать всю совокупность теоретических данных, которые были изобретены, например, в области компьютерной и вычислительной техники — вы можете передать их все разом какому-нибудь человеку с улицы. Предоставить ему полный карт-бланш* - просто все спецификации, расчеты, чертежи электросхем суперкомпьютера и т.д. — и он с ними ничего не сможет сделать. С их помощью он не сможет получить никакого результата, он не сможет сконструировать работающего суперкомпьютера.

Суть дела проста: Да, неспециалисты моги бы достать все технические данные по суперкомпьютеру. Они могли бы иметь их все. И они могли бы методом “научного тыка” попытаться применить эти данные, и все эти данные и чертежи не сработали бы — потому что среди всех этих людей нет ни одного специалиста нужного уровня обученности по компьютерной технике. Там нет никого, кто был бы обучен базовым принципам и данным конструирования суперкомпьютеров, а это заключает в себе 50 или более процентов той технологии, которую они намеревались собрать. Существенно, не так ли?

Допустим, еще пример. Есть какой-то курс, например, курс по продажам, и этот курс имеет неслыханный успех. Единственная проблема в том, что сегодня каждый пытается оторвать свой кусок пирога и примазаться к успеху. Обязательно находятся другие люди - это совсем не редкость - которые начинают преподавать этот же курс, или очень похожие на него курсы, чтобы получить тот же результат.

Но очень часто разработчики оригинального курса не слишком беспокоятся о какой-то конкуренции или о других людях, предоставляющих этот курс. Они уверены, что те будут начинать, и терпеть неудачи, но не будут способны воспроизвести этот курс.

И на самом деле, это оказывается фактом. Подражатели могут продолжать, могут (в кавычках) “преподавать подобные курсы”, делать то и это, делать еще что-то, но, конечно, они всегда осознают по меньшей мере то, что преподают некий суррогат чужого курса, а не настоящий курс. А люди всегда хотя бы немного ощущают, что не получают настоящего курса по продажам.

Ну, а это само по себе достаточно близко к совершению поступка, который опустит самооценку даже подражателя, кто же хочет быть всего лишь жалким подобием? — поэтому вслед за этим он впадает в навязчивое искажение тех данных, которые есть в курсе, начинает заменять оригинальные данные на собственные, добавлять что-то от себя, просто чтобы внести туда хоть что-то свое. И вероятность того, что эти добавления будут ухудшать курс, очень велика. Заявление, что тот не сможет даже просто воспроизвести курс, становится полностью истинным.

Конечно, основная причина успеха оригинального курса — это то, что он преподается настоящими профессионалами, достойными представителями своей отрасли знания, разбирающимися в своем предмете настолько хорошо, чтобы разработать успешный курс по этой дисциплине. Но этот курс не будет воспроизводиться другими, и следовательно, у других он не может быть чрезвычайно успешным.

Даже если предположить, что они учат тем же самым методам; то есть используют, скажем, ту же технику на этих других курсах, которые преподаются и которые суть копии этого курса, все равно там по недосмотру и некомпетентности будет упущен какой-нибудь элемент того или иного рода. Этот упущенный элемент и будет тем, что приведет преподаваемый курс к полному провалу.

Интересно отметить, что даже в такой вещи, как простое обучение продавцов тому, как быть обходительными со своими покупателями, дело также терпит неудачу, когда это обучение вырывается из контекста исходной дисциплины. Даже в таком простом случае это может привести к неудаче; и так во всем.

Я повторю, обучение в какой-либо области терпит неудачу, когда это обучение вырывается из контекста исходной дисциплины. Также и любая область знания (науки, техники) терпит неудачу в развитии, когда она вырывается из контекста более широкой области знания.

Я не знаю, сколько технологии теряют университеты — ведь преподаватель добывает 90% своего заработка, заставляя студентов покупать свои собственные книги (надеюсь, все сталкивались с этим, когда учились в институте?) Я думаю, что ко времени, когда вы перепишете Джеймса Уатта*, вы потеряете паровые двигатели. И в высшей степени вероятно, что в мире сейчас нет инженера по паровым машинам, который владеет подлинной технологией парового двигателя. Она была извращена, и поставлена с ног на голову, и неверно воспроизведена.

Таким образом, если происходит плохое воспроизведение и искажение технологии или дисциплины плохо обученными людьми, не владеющими полным объемом знаний в этой дисциплине или области, технология или знания в этой дисциплине теряются.

И я возвращаюсь к тем старикам, которые знали свое дело. Я тут прочитал, и меня просто поразило, что на заре воздухоплавания существовало тринадцать способов полета, полета на аппаратах тяжелее воздуха, тринадцать! — среди которых неподвижное крыло было только одним — и кстати, одним из наименее предпочтительных. И одна из причин, по которой его вообще предпочли, или вообще строили, состояла в том, что не нужно было быть особо одаренным в механике, чтобы его построить. Но было 12 других способов полета аппаратов тяжелее воздуха — аппаратов тяжелее воздуха; это не воздушные шары или дирижабли. Есть самые разные способы удержать воздушное судно в воздухе.

Но поскольку сосредоточились на одном крыле, оно и победило. И теперь у нас по всему миру летают самолеты, которые движутся с помощью этого жесткого крыла, торчащего из фюзеляжа — прежде всего потому, что у пионеров авиации не было достаточных средств, чтобы построить что-то более эзотерическое или необычное, так что все исследования сосредоточились на жестком крыле, и это то, что мы называем сейчас самолетом.

И многие пионеры воздухоплавания были сильно разочарованы по поводу того, что именно это самое крыло избрали для исследований и разработки, потому что это было наименее работоспособно и наименее эффективно.

Здесь был этот гигантский объем технологии, которая никогда не была развита и потерялась уже в первом десятилетии прошлого века. Все виды способов полета; ни один из них не сохранился, развитие получил только тот, который было легко делать.

Очень интересно то, что один из них получил предпочтение и развитие; вероятно, именно на этот факт и стоит посмотреть. Но это почти обычно для цивилизаций — какая-то область знаний возникает, затем зацикливается на определенном уровне специализации, на какой-то части технологии, затем происходят две вещи: эта часть технологии начинает плохо воспроизводиться, а остальная технология просто теряется.

Ох, я бы поговорил с Джеймсом Уаттом на предмет паровых двигателей. Наверное, он мог бы рассказать вам все о котлах высокого давления. У него просто не было времени, денег, материалов, чтобы построить такой котел. Но, может быть, существовали дюжины способов использования пара, которые были утеряны.

То, что вы изучаете сейчас, есть потерянная технология, потерянная технология. “Но”, — скажете вы, — “цивилизация идет вперед и, в любом случае, побеждает”. Хорошо, могу я пригласить вас пойти почти в любом направлении в каком-нибудь местечке где-нибудь в графстве Суссекс в Англии, и попытаться не найти там остатки цивилизаций, которые не победили. Они там на каждом шагу — мертвые цивилизации, потерянные цивилизации, цивилизации, которых нет с нами. Все произошло из-за потерянной технологии. Они (цивилизации) начинают специализироваться на каком-нибудь техническом приеме, нет ничего, что поддерживало бы этот прием – целостной обширной структурированной области знания с целой системой разнообразных технических приемов, и, наконец, части этого единственного приема теряются, и он исчезает. Цивилизация вполне может впасть в зависимость от этого одного технического приема, если ей нечем его поддержать. Другими словами, она его теряет. Потрясающе, какие изменения, повороты и выкрутасы происходят с этими вещами.

Сейчас можно рассказать множество других вещей об этих цивилизациях, но единственная вещь, на которую я указываю в этот момент, это то, что их здесь нет. Смотрите, их не существует. Их нет с нами. И это были хорошие цивилизации, пока они были: романо-британская цивилизация, датская цивилизация, которая существовала там, саксонская цивилизация там же — все они ужасно различались; норманнская цивилизация, которая также была там. Они были там на каждом шагу.

Как насчет кельтской цивилизации, существовавшей раньше? Должно быть, это была вполне достойная цивилизация. Быть может, вы читали о плетеных колесницах*, идущих в атаку через Эшдаун Форест*. А что это такое — плетеные колесницы, идущие в атаку через Эшдаун Форест? Наш добрый друг Цезарь сообщает об этом.

И вот эта цивилизация исчезла. Мы ничего не знаем об этой цивилизации. Она, должно быть, была очень развитой. Ну, и куда исчезла эта цивилизация? Что это такое было вообще? Ведь это очень таинственная цивилизация — плетеные колесницы, ого? Может быть, кто-то забыл, как плести корзины? Кто знает, что случилось с этой цивилизацией.

Сейчас положение здесь таково, что технология теряется, и нам придется изучить, как она теряется. А теряется технология потому, что люди оказываются неспособными учиться. Вот единственная настоящая причина, по которой она теряется. Это довольно интересное исходное положение, и все сводится именно к этому конкретному исходному положению. Соответственно, нам не понадобится прибегать к эзотерическим объяснениям вроде “Они не смогли воспроизвести” и “Они не смогли то и это”, потому что единственная причина состоит в том, что они не смогли учиться. Поэтому они не смогли воспользоваться имеющимися у них данными и изучить и применить их правильно, именно поэтому кто-то не может правильно воспроизвести какие-то данные, обучая им на курсе, или излагая их в собственном учебнике.

У цивилизаций есть свойство подниматься до определенного пика, а затем, под воздействием войн и прочих подобных факторов, они начинают терять свою технологию. Так вот, они теряют свою технологию только потому, что никто не обучается этой технологии.

Возьмем, к примеру, английского мастера серебряных дел. Сегодня английское серебряное дело уж не то, что было когда-то. Местные мастера серебряных дел издавна были очень, очень знаменитыми. А потом они выбрали лейбористское* правительство, и оно ввело такой налог на серебро, что британское серебро больше не могло продаваться. С таким же успехом можно было поставить британских мастеров серебряных дел к стенке и расстрелять их, потому что они ушли в другие ремесла, и технология была потеряна; и на сегодняшний день это практически утраченная технология. Вам придется долго разговаривать с управляющими ювелирных магазинов, прежде чем вы поймете, почему невозможно купить серебро. Можно купить антикварное серебро, можно купить старинное серебро; осталось еще два или три мастера, которые этим занимаются, и это все.

Ну, так что с этими ребятами? Есть парни, которые это изучили, и есть множество учебников по этому предмету, и эта технология еще существует, но скоро она будет потеряна. Совершенно серьезно, она скоро будет потеряна. Как насчет того одного старого мастера, который остался на заводе? Он знает об этом все. Он окружен людьми, и совершенно внезапно все это может возродиться. Но все просто полагаются на него, никто не изучает ремесла. Все просто полагаются на него, если хотят что-то узнать. Все это упирается в глухой тупик, за которым следует неспособность узнавать и неспособность учиться.

И это очень распространенная проблема, очень многие грешат этим. Я, например, всегда гордился тем, что я быстро учусь, но не смотря на это на основании собственного опыта обучения я вынужден признать свои пробелы и неспособности в этой области. Если вы станете меньше беспокоиться о своем умственном статусе или о чем-то подобном, вы сможете по-настоящему рассмотреть это и выявить, что у вас есть некоторые проблемы с обучением, и взять на себя смелость признать, что там и сям можно было бы кое-что улучшить.

Теперь, одна вещь о самой учебе: существует великое множество предметов, которые ложны, и вы могли изучать множество ложных вещей, и после этого разочароваться во всякой учебе вообще, потому что то, что изучалось, — ложь. Это может стать одной из причин, по которой человек прекратит учиться. Даже если вы имеете дело с истинным предметом, это все равно вносит идею о необходимости иметь собственное суждение о том, что вы изучаете, а не просто полагаться на мнение автора.

Так, если кто-то учится, не имея никакого суждения о предмете изучения, и не имея способности оценить то, что он изучает, что ж, его способность учиться будет на деле очень низкой. Он будет просто запоминать информацию без понимания ее сути, взаимосвязей и возможностей применения. Когда я учился в начальной школе, в восьмом классе возникла ситуация, которая заключалась в том, что никто не мог получить отличную оценку, кроме двух нанайцев, которые учились в нашей школе. Они научились учиться, но так же, как учатся учиться попугаи, если это называть учебой. И они могли встать и легко воспроизвести по памяти номер страницы и абзац и что угодно еще из учебника истории, и они могли выдать это дословно. Самая потрясающая работа по тотальному воспроизведению, о которой вы когда-либо слышали. Но они не были способны сказать, о чем там вообще идет речь; и если переставить одну запятую или спросить их мнение об изученном таким образом материале, то немедленно случалась полная катастрофа, как очень часто и бывало. Они могли вспомнить, находится это в середине книги или в конце книги, то есть, в каком абзаце это описывается, и все в этом роде. Самое потрясающее воспроизведение-под-копирку, которое я когда-либо видел. И это доставало всех нас, остальных, потому что они всегда получали 5+, и это было для учителя таким впечатляющим примером, что он, естественно, не мог поставить кому-нибудь еще 5+ за какое-то простое знание предмета. Соответственно, все наши пересказы быстро обесценивались, и мы обычно получали 2.

Как бы то ни было, шутки в сторону, это был случай полного, совершенно полного воспроизведения без малейшей крупицы связанного с этим смысла, и это совершенно жутко, потому что учатся совсем не так. Жутко! Возможно, вы тоже способны это проделать, но я расценил бы это как умственный трюк, а мне представляется, что учеба не имеет ничего общего с умственными трюками. Учеба связана с пониманием.

Учеба имеет отношение, в общем и в частностях, просто к одной вещи: к готовности знать что-то. Это первые маленькие ворота, которые должны быть открыты, чтобы человек встал на путь учебы: готовность что-то знать. Если эти ворота остаются закрытыми, тогда вы сталкиваетесь с такими вещами, как тотальная дословная зубрежка, система механического запоминания, вам придется столкнуться со всеми видами других систем, ни одна из которых не приведет к какому-либо знанию.

Знайте, что в любой дисциплине есть одна вещь, которую не слишком легко поместить в тексты, и которая, возможно, никогда не будет помещена в тексты: наука о том, как это делать. Знайте и то, что эту одну единственную вещь действительно трудно передать в виде текста, хотя очень легко передать на примере (и я обращаю сейчас ваше внимание на более раннюю часть этой главы, когда я говорил, что это составляет как минимум 50% всего, что мы делаем); и я хочу сказать, что здесь есть некий риск, связанный с передачей этой информации и обеспечением будущего успеха любой дисциплины, и этот риск связан именно с этим. Она очень легко может стать неработающей дисциплиной.

Вы можете взять все суперкомпьютеры на свете — что, как вы думаете, произойдет, если бы вы взяли все суперкомпьютеры и полные схемы их устройства, в которых все было бы совершенно точно указано, и передали их сейчас на кафедру литературы? Я знаю, что они сделали бы. Они бы немедленно проанализировали их, проработав этимологию всех слов, используемых в этих самых чертежах, или что-нибудь вроде того. Вот что, скорее всего, они попытались бы проделать с этим материалом. Ни на что другое их понимания явно бы не хватило.

Я хочу подчеркнуть, что любая технология может быть записана и передана кому-то с тем же самым результатом, с полным отсутствием его! Потому что здесь есть утраченный элемент: наука о том, как это делать.

Например, профессионал может стать настолько искусен, что ему уже даже не нужно будет смотреть на схему, чтобы собрать какое-то электронное устройство. Ну, чем это достигается? Знанием и мастерством применения. Это наблюдение и общение с компонентами сферы деятельности, это владение необходимым оборудованием, это “что делать” и “чего не делать”. Это исключение ошибочных подходов, отсеивание неправильных методик, сохранение всего действенного — это более 50% дела.

Следовательно, вот в это самое время здесь, в Сент-Хилле, мы должны делать это достаточно совершенно. Потому что если будет какой-то серьезный ляп со стороны одного из тех одиторов в коодите, любая Крупная Ошибка Одитинга, как те, которые мы видим у человека, приехавшего сюда впервые, то он просто превратит своего преклира в кучу хлама, потому что существует достаточное количество вещей, которые могут размазать преклира как блин по кирпичной стене. Не включить ни малейшего пропущенного заряда. Он даже не успел осознать, что он [заряд] там присутствовал, и одитировал достаточно гладко, так что это не принесло никому вреда.

Ну и теперь другая сторона медали — с другой стороны медали, если бы у него с самого начала были все материалы, совершенно правильные и точные, и если бы его наука одитинга — его способность одитировать — была бы столь низка, как это обычно бывает (при том, что все материалы и технологии совершенны и все процессы выполняются), то он превратил бы преклира в бледно-розовый блин, размазанный по кирпичной стене. Вот другая сторона медали!

Если вы уловили это, то поймете и то замечание, которое я сделал, когда рассказывал вам, что техника — это одно, а то, как она применяется — то есть как раз то, что заставляет машину бежать по дороге — и теряется чаще всего. Наше дело существует до тех пор, пока одитор может научиться одитировать.

Для того чтобы проходить МПЦ, на самом деле ничего не надо изучать. Вы можете получить это в готовом виде на карточках. Вы осознаете это? Вероятно, можно было бы просто выдать вам это на карточках и вы бы обработали это тем или иным способом. Вам даже не понадобилось бы это изучать. Вы могли бы просто отряхнуться от этого, как гусь от воды. Вы могли бы зазубрить это, из списка или с карточки. Ничего не надо было бы понимать. В этом плане вы не имеете проблем ни с какой учебой. Фактически, если я когда-либо слышу, что инструктор заставляет какого-то нового студента заучивать наизусть линейный график, для того чтобы лучше с ним работать, я ставлю ему КОО с восклицательным знаком — Инструктору. Это самая мрачная ситуация. Так что на самом деле, в данном конкретном случае технология не есть что-то, что вам надо изучать. Вы даже не будете изучать то, что можно назвать техникой — ни в коем случае! Это бы просто прикончило студента, вот что получилось бы.

И если вы когда-нибудь столкнетесь — обнаружите случайно — что за вами следит шпиен из Федералки — извиняюсь, я — тут дамы — ну, тогда просто заставьте его выучить это все наизусть — не стоит заниматься жестокостями, просто выдайте ему один из графиков Гелатробуса и скажите ему: “Вот это начинай учить наизусть”.

И следовательно, когда я говорю вам об учебе, практически вообще речи не идет о предмете технологии. Мы знаем, к какой ступени относится та или иная технология, но — я сам очень часто делаю это: записываю процесс и кладу его под Э-метр, так чтобы можно было просто положить карандаш, — допустим, это процесс с несколькими вопросами. Я не собираюсь засорять ум, который должен быть сосредоточен на одитинге, запоминанием того, на каком вопросе сейчас плачет и смеется преклир. Я не собираюсь засорять себе этим ум, поэтому я просто пишу четыре или пять команд, или то, что мы сейчас проходим, и просто ставлю карандашом пометку на том, с чем мы сейчас работаем; и когда я перехожу к следующему, что ж, я вижу, что все хорошо, заглядываю в бумажку, освежаю это в памяти, и даю это ему снова. Это освобождает меня для одитинга, так как это с ним не связано. Фактически, есть трюки для процессов с набором чередующихся команд: у вас положительный на указательном пальце и отрицательный на среднем пальце, и вы просто дотрагиваетесь до них большим пальцем. Задаете положительный вопрос — ваш большой палец на указательном; отрицательный вопрос — ваш большой палец на среднем пальце. Вы не можете запутаться таким образом, и не можете запутать вашего преклира, и вам не нужно сидеть и мучаться вопросом: “Так, дайте вспомнить, что ж мы сейчас там…”. Это ерунда.

Честно говоря, помимо классификации и знания того, на что направлена технология, я бы не сказал, что есть что-то, чему можно учиться в этой сфере. Вам не надо изучать команды одитинга. Вы знаете, какого типа команда должна здесь быть, вы должны научиться этому, а не команде. Вы не будете учить линейные графики, МПЦ или что-то еще. Да, это изменяет все представления о том “чему мы собирались учиться и о какой учебе он говорит?” Я говорю сейчас об изучении того, как это делается, как это применяется. Вот о чем я говорю.

Это довольно занимательно: откуда ни возьмись появляется малый и хочет просто получить в руки пару процессов, таких, чтобы он мог выучить эти процессы — и затем, как он думает, с образованием будет покончено и он сможет продолжать в том же духе, потому что тогда, как он считает, уже можно их проводить; но потом так или иначе они у него не работают, и он никак не может понять, почему они у него не работают.

Что ему следует изучить — вот эту науку одитировать. Бюллетени, связанные с хорошими показателями, бюллетени, связанные с циклами общения, и прочие подобные вещи. Каковы здесь профессиональные инструменты? Каковы категории этих инструментов, и как ими пользоваться, и какое мнение у вас о каждом из них? Уясните себе все это достаточно хорошо — и вы перестанете волноваться по этому поводу. Здесь есть чему поучиться!

Но я вам гарантирую, что это будет постоянно отбрасываться в сторону, люди будут стремиться к изучению каких-то приемов, трюков или процессов. Иначе говоря, человек будет страшно счастлив выучить команды одитинга для того или иного процесса, но что такое цикл общения — “меня это не касается”.

Но знаете, ребята, цикл общения требует немалого изучения! Нельзя “бойко” произнести: “Ну, это ля-ля-ля-ля-ля, и потом это начинается и продолжается и кончается, и все это относится к циклу общения, и все это мы знаем. А какая там команда одитинга, а? Вот что важно”.

Нет, важно не это. Команда одитинга не будет работать до тех пор, пока она не дойдет, пока преклир ее не получит. И ее нужно довести до преклира с помощью определенных “Как это делается? Что вы, как одитор, делаете? Что вы, как одитор, говорите?”. Вот это, именно это, делает дело.

Весьма забавен мой недавний опыт. Как-то в светлую минуту я решил, что мне хорошо бы заняться независимой учебой. Не видя смысла слишком сосредоточиваться на какой-то частности, я шел, как ракета, к материалам Класса VI, работая над ними очень усердно и сосредоточенно, но я не считал, что это дает моему уму достаточный объем работы. Я подумал, что мог бы точно так же взять любой другой предмет, совершенно независимый. Обратите внимание на то, что я сейчас расскажу.

Несколько лет назад я неосторожно, в момент слабости, купил курс фотографии. Конечно, я занимался фотографией с детских лет, это хорошее хобби, и мне это очень нравилось. И иногда я продавал свои фотографии. Но это было просто такое хобби, которым приятно позаниматься, когда делать нечего. Меня, вероятно, можно было классифицировать как продвинутого любителя; одно время я даже имел статус профи, когда был в колледже. Делал кучу денег, Нэшнл Джиогрэфик, и так далее. Думаю, что еще попадаются книги по географии, в которых есть мои фотографии.

Короче говоря, ввиду того факта, что мой ум излишне упирался в одно направление, я решил не менее сильно загрузить его чем-нибудь совершенно иным. Вот я и взял этот заочный курс фотографии — Нью-йоркского института фотографии, одного из лучших — и закатал рукава, и обнаружил, что никогда не проходил далее третьего урока. Так я решил, что мне следует немножко изучить саму учебу, начать и пройти эту науку до конца, подтолкнуть себя и сделать все задания, как хороший мальчик, и отослать их все, урок за уроком.

Ну, и что вы думаете? Что вы думаете? Впервые в своей жизни я узнал кое-что об учебе. Я кое-что узнал об учебе, совершенно субъективно и очень реально. Единственная причина, по которой я вам это говорю — это не для того, чтобы вас как-нибудь позабавить, я думаю, что вы сможете извлечь из этого пользу. Вот что это: я заинтересовался, почему я останавливался на третьем уроке. Я терпеливо шел вперед, изучая остальные уроки, но — почему я останавливался на третьем уроке, и почему я по ходу дела застревал то там, то здесь? Потому что у меня там были трудности.

Конечно, это очень, очень дикий, местами очень сухой, часто очень глупый предмет — предмет фотографии, потому что он связан с оптикой. Вы хотите делать фотографии, а не изучать оптику. Но оптика оказывается чем-то таким, чем люди, чьи труды по фотоискусству вы хотите изучить, очень дорожат, и они при любом удобном случае начинают гундеть вам во все уши об этом [смех].

И еще есть предмет химии, и это тоже очень интересно. Существует множество реактивов, и все они как-то связаны с появлением фотографии на бумаге, но об этом вы не так много знаете. Но если вы можете сами пойти в лабораторию и сделать хороший негатив и хороший отпечаток, то какого черта учить химию, не так ли? Таково, в общих чертах, было мое отношение.

Но я продолжал учиться, как хороший мальчик, сдавая экзамены в конце каждого урока. По каждой брошюрке был экзамен. И вдруг совершенно внезапно меня осенило, что, хотя я интересовался этим с 12 лет, я ничего об этом не знал! Ужасная, черная мысль! Я делал снимки, я публиковал снимки, люди за это платили мне хорошие деньги наличными, мои снимки бывали на обложках журналов, очень приятное явление. А я ничего не знаю об этом предмете! Меня словно молнией ударило! Вот предмет, которым я занимаюсь с 12 лет, в этой жизни, и вдруг я узнаю, что я ничего о нем не знаю. И это не внезапная амнезия или что-то такое. Это было просто… “Чегооо?” и “Ась?!”

И тут я быстро просмотрел свои реакции и очень тщательно проанализировал, что произошло. Я имел особенно большую субъективную реальность в отношении этого. Я изучал смежный предмет; я заставлял всех вас учиться; я должен был знать что-то об учебе, как о предмете изучения. И я, более или менее, в какой-то мере, начал узнавать кое-что об учебе, и я узнал кое-что прямо тогда.

Пределом моего терпения по поводу учебы на этом курсе было выучиться у них нескольким приемам, и в таком состоянии ума я записался на этот курс: я очень хотел научиться у них нескольким хитрым приемам. Я обнаружил, что моя самонадеянность в этом предмете была абсолютно, непечатно неописуемой. Моя самонадеянность была совершенно фантастической!

Но я занимался этим с 12 лет! Я учился фотографии у одного из ветеранов, который занимался этим давно, еще в те времена. Несколько фотографов правительства и ученых аж из Национального Музея* проявили достаточно терпения, чтобы учить меня фотографии, я читал книжки по этому предмету, читал то и это, даже работал в профессиональных фотолабораториях.

И свидетельство было прямо передо мной. Боже правый! Люди платят деньги за снимки. Я делал снимки для “Underwood & Underwood”* .

И я всегда считал, что мои неприятности с фотографией, с тех пор, как я этим занялся — я прекрасно это объяснял — мои неприятности с фотографией, с тех пор, как я этим занялся, — возникали из-за того, что постоянно менялись методы. Я прекрасно это объяснял. И действительно, с тех пор, как я начал фотографировать, появились миниатюрные камеры, многоцветные пленки, различные типы проявителей, выпустили ламповые вспышки; все изменилось. На самом деле, все меняется и сейчас: у меня была пленка, сделанная Илфордом*, столь для меня привычная, что я мог на ней сделать мелкозернистый* негатив, но время шло и изменялись скоростные характеристики пленки. Сейчас уже не достать старых пленок, и поэтому я не знаю, как это делать сейчас. Вот каково было мое оправдание. Они постоянно подло подменяли материалы.

Но что меня потрясло, чем я был потрясен в этих текстах, — ведь это был хороший профессиональный курс, не для какого-нибудь любителя — и вот то, чем я был потрясен в этих текстах, было известно Мэттью Брейди, во времена Гражданской войны в Америке. Основы и фундамент, которых я не знал, существовали в этом предмете с 1860 года! Меняющиеся материалы оказались абсолютно ни при чем. Я не знал самых основ того, почему фотография вообще получается!

И совершенно внезапно в этот момент меня пронзила с потрясающим треском мысль, что я был очень самонадеян и действительно не знал всего, что есть в этой вселенной, по предмету фотографии. Вот что произвело на меня впечатление: я на самом деле не был мастером фотографии, и хотя я действительно получил некоторые результаты в свое время — и все-таки мне еще было, что изучать. И ребята, я пристегнул ремни и начал учиться.

Очень интересно рассмотреть скорость моего продвижения по курсу — три книги за три с половиной года, и потом восемь книг за две недели, и первый показатель относится к моей учебе до этого открытия, а второй — после. Я вдруг посмотрел на это прошлой ночью и понял, что я только на полпути на этом курсе. Три с половиной года понадобились мне, чтобы пройти первые три из пятидесяти с чем-то книг, составляющих курс.

Почему я был неспособен пройти это? Я изучал что-то, о чем я все знал. Я не мог привести себя в свободное состояние ума типа: “Здесь есть, что изучить. Давай выучим это”. Нет, я учился, отгородившись от предмета вот чем: “Я знаю об этом все. Я знаю все, что об этом можно знать”. Ну, скажите мне пожалуйста, тогда какого черта я сидел, изучая все это? Если я все об этом знаю, зачем я сидел, изучая все это? И тем не менее я продолжал притворяться, что изучаю это. Я даже притворялся перед самим собой, что изучаю это. Я не отдавал себе отчета, что притворяюсь. Я думал, что действительно изучаю это. Я читал это, понимаете [изображает, как он перелистывает множество книг, аудитория смеется]; но все это было с той точки зрения, что я знаю все это. И я был настолько самонадеян, что был совершенно не против научиться у них нескольким приемам, и полагал, что с моей стороны это очень терпимое отношение.

Интересно тут то, что в последующей учебе изменилась моя точка зрения на предмет, изменился полностью мой взгляд на то, что я хочу снимать, и сильно изменились мои стандарты критики — что такое хороший снимок. Теперь я критикую даже совершенные образцы фотоснимков. Очень критикую, но при этом имею очень крепкие основы для критики.

Я не мог учиться, потому что знал, что знаю об этом все. Затем, это после моего осознания, что на самом деле я не знаю об этом ничего, мне пришлось вернуться назад, к основам, и выучить эти основы. И когда я добрался до этих основ и хорошо выучил их, я двинулся вперед в этом направлении, и затем вышел на уровень, где не только был совершенно готов учиться, но также был совершенно готов говорить. Я больше не был в неком рабском состоянии по поводу учебы. Теперь я знал основы. Я видел, к чему их можно применить, и в пределах этого образовательного курса был способен говорить. Я мог теперь иметь свое мнение; я мог опереться на свое суждение.

Ранее у меня не было суждений по этому предмету. Было несколько фиксированных идей, просто несколько фиксированных идей, и эти фиксированные идеи говорили мне, что я действительно знаю все, что можно знать по этому предмету. Когда я наконец обнаружил — это был большой прорыв вперед, когда я обнаружил, что есть что-то, что мне надо изучить, чего я не знаю. Речь шла уже не о нескольких приемах. Затем это обернулось другой стороной, и после напряженных занятий, совершенно внезапно, я сделал другой прорыв:

Я освободил свое собственное суждение.

Я бы поговорил теперь с любым из этих парней. Есть учебники, написанные некоторыми очень знаменитыми фотографами. Это суровый, кропотливый, упорный труд, но одному из этих малых я бы сказал, “Да ну его, все это”. “Ты все это говоришь, а вот фото — вот оно... как так вышло? Смотри, ты вот тут все засветил...”. И это было бы закономерно. И он бы тоже поговорил со мной об этом. Я бы сказал: “Постой, посмотри. Ты засветил все контуры. Ты просто совсем их испортил. Как так? В конце концов, ты мог восстановить это в лаборатории, ради бога”.

И он бы сказал: “Ну, я не думал, что кто-нибудь заметит”.

Я бы сказал: “Ну, я заметил”.

Критика. Дело не в том, что всякая критика должна обращать внимание на плохое, но я развил способность критически смотреть на вещи, что избавило меня от необходимости рабски говорить: “Это снимок Сэма Фока, из журнала Нью-Йорк Таймс, одного из величайших выставочных фотографов всех времен. Следовательно — это святое”. Другое дело — рассмотреть все это, и прийти к мнению: “Это ужасно хорошая фотография. У этого малого действительно хорошее чувство композиции, отличное чувство композиции. А вот что с ним случилось в лаборатории? Напился он, что ли?” [аудитория смеется] Видите, что я имею в виду? И я могу показать пальцем место, насчет которого, я уверен, сам Сэм Фок согласится со мной.

Он скажет: “Правильно. Я даже не ослабил освещенность в увеличителе, там, где засвечены все эти контуры вон с той стороны. Правильно. Ты прав. Это уводит взгляд к краю фотографии, а не к главному предмету. Ты прав, это можно было улучшить в лаборатории”. Он не стал бы спорить об этом. Или сказал бы мне: “Да, но ты не знаешь, какой кошмарный был негатив!” [Смех] Понимаете, что я имею в виду? Это могло бы быть разумным обсуждением — потому что до того [как я в этом разобрался], засиживаясь ночами, а, точнее говоря, рассветами — я использовал эти учебники для того, чтобы поскорее заснуть.

Прояснился момент о том, что идея к которой человек рабски привязывается, возникает на самом деле тогда, когда он чего-то не понимает с самого начала, и ему приходится иметь фиксированные мнения, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Перспектива: Перспектива достигается помещением в кадр уменьшающихся с расстоянием предметов. То есть — если нет чего-то, что “уменьшается с расстоянием”, в картинке не будет перспективы. Вот такой вид идеи, рабски зафиксированной по поводу перспективы. Не “Есть много способов придать изображению эффект трехмерности”. Видите, это было бы другой точкой зрения. Или: “Перспектива достигается несколькими способами”. Еще одна точка зрения. И если вы однажды поняли это, вы можете посмотреть на фото и сказать: “Ну, этот фотограф хорошо управляется с перспективой”, или там “плохо управляется”. Вы говорите: “Этот малый шагнул лишний метр вперед, когда делал этот снимок, а так, наверное, получилась бы другая глубина, и все это выглядело бы гораздо лучше”. Потому что, смотрите, были два преимущества, которые он мог использовать, но не использовал.

Другими словами, у вас есть гибкость, гибкость направления действий, и, следовательно, у вас может быть мнение, а не фиксированная идея или предрассудок. Есть большая разница между предрассудком или фиксированной идеей — и способностью иметь мнение.

Мнение может быть основано на многих вещах. Но когда мнение основано на неспособности обнаружить, что это и зачем изначально имело место, то человек выглядит как дурак, причем внезапно кажется дураком даже в собственных глазах — когда совершит этот прорыв.

Так, мои представления о предмете фотографии не складывались в законченную картину. Это один из первых фактов, которые я внезапно понял. Как громом ударило. Это не обязательно то, что сломало меня на этом пути. Я сломался раньше, как я осознал впоследствии. Любой специалист настолько хорош, насколько он может заканчивать фотографии. И больше ничего. Очевидно, что это можно сделать, и следовательно, что ж, вот оно.

Здесь мы можем пойти еще дальше, и это может оказаться вам интересно. Прежде чем я совершил этот прорыв, и осознал, что не понимал, какого черта делаю, когда берусь за камеру, — я знал, как почистить линзы и сделать что-нибудь подобное, но я не знал, что делаю, когда поднимаю камеру. Просто смешно! Несколько удачных снимков, и кажется, что вы уже такой эксперт!

Мерзкий день, а вы хотите сделать снимок… и если вы на самом деле бродите в сомнениях и не знаете своего дела, то говорите: “Ну, это мерзкий день. Именно такой день, когда я не смогу сделать снимок”.

Но если вы хорошо знаете свою камеру, вы не обратите никакого внимания на тот факт, что это мерзкий день. Вы скажете: “О, да-а. Хорошо, отлично”. Щелк-щелк. “Какой эффект нам здесь нужен? Яркий солнечный свет. Хорошо”. Щелк. Вы скажете: “Это по-своему интересно: жуткий туман вон там. Хорошо, давайте сделаем туман чуть погуще, и снимем настоящее фото из жизни привидений”.

Если вы знаете свое дело, вы можете использовать свой инструмент, как хотите, и так и эдак. Вы не будете жертвой всего, что происходит. Вы не будете жертвой каждого клина на пути.

“Ну, это слишком плохой день. Солнца нет, и — ладно, мы сделаем этот снимок завтра или в другой день, когда погода будет получше”. Ну, что это? Вы имеете в виду, что день может быть настолько неподходящим, что вы из-за этого вообще не можете сделать снимка? Как вам это нравится?

И все таки малый, который не может сказать: “Хорошо, давайте посмотрим” — поднять камеру и сделать снимок... Предполагается, что он сделает снимок. Он должен достаточно хорошо знать свой предмет, чтобы сделать снимок. Это довольно легко. Все, что он должен сделать — это встать поблизости от того, что он хочет снять; если он знает свой инструмент действительно хорошо, если он знает свою лабораторную технику действительно хорошо — он получит снимок. Он получит очень приличный снимок. Конечно, качество снимка, который вы получите, сильно зависит от практики и всяких таких вещей.

Я тоже крепко запомнил этот урок, ясно и объемно, что обстоятельства вокруг меня не обязательно обуславливают, получу я результат или нет. “Преклир сегодня ворчлив, в таком состоянии с ним много не поодитируешь”. Какого черта! Вы одитор или нет? Вот в чем дело. Ворчливый преклир, бурчливый преклир — какая разница? Вы собрались проводить сессию? Так проводите сессию. Просто у вас займет чуть больше времени — наладить ход сессии. Ну, так наладьте его! Вот в чем признак мастера, не так ли?

Вот вещи, которым я научился, благодаря этой побочной учебе, и мне было очень интересно взять совершенно чуждый, по отношению к тому, что мы делаем, предмет (их полно вокруг нас; они просто существуют в сфере хобби) — и найти разные материалы, относящиеся к предмету учебы, и обнаружить, что первое препятствие в учебе — это мнение, что вы все об этом знаете. И если вы хотите создать спайку на предмет учебы, ребята, то вот она! Просто считайте, что вы знаете об этом все, что можно знать.

И еще одно, не позволяйте вашей идее о том, что вы все знаете — это самое забавное — не позволяйте вашей идее о том, что вы все знаете, испытывать пагубное влияние того факта, что вы ничего не производите. Вы не получаете никакого результата, и вам совершенно очевидно, что вы не получаете никакого результата, но это не должно ни на миг ставить под сомнение идею о том, что вы все знаете. Это ни на секунду не должно ставить под вопрос ваше знание. Смотрите, вы не получаете никакого результата; вы знаете, что знаете все; и тот факт, что вы не получаете никакого результата, не вступает в конфликт с вашей убежденностью в том, что вы все знаете.

Другая вещь — идея фиксированного мнения. Человек вынужден иметь определенные фиксированные мнения, для защиты от того факта, что он глуп в этом предмете и что он не может дать никакого дельного суждения по вопросу, поскольку он завяз в клубке фиксированных мнений. А суждение, таким образом, возникает при свободе от фиксированных мнений и в присутствии реальной трезвой оценки. Вы знаете что вы знаете, и вы знаете чего вы не знаете. Вы знаете что вы знаете, и вы знаете чего вы не знаете. Другими словами, вы не сражаетесь с выдуманной идеей. Вы не защищаете свою непогрешимую репутацию перед самим собой, насчет того, какой вы мудрый и чудесный. Вы не беспокоитесь об этом. Вы говорите: “Хорошо, вот этот раздел, о котором я ничего не знаю. Возможно, настанет день, когда мне придется туда заглянуть”. Но вместе с этим это не приводит вас к ощущению, что вы не знаете того, что знаете.

То есть использование суждения базируется на очень полном знании предмета, и если у вас нет суждения по какому-то предмету, что ж, это потому, что вы не знаете предмета. Это именно так. Если вы обнаруживаете, что ваше суждение в отношении чего-то очень часто оказывается ложным или скверным, вам надо осознать, что это сигнализирует, что вы наверняка не знаете всего, что следует знать об этой конкретной ситуации. Если у вас было плохое суждение об этом, оно могло быть плохим из-за отсутствия знания по данному предмету.

Так вот теперь к чему это сводится — это сводится к тому, что способность одитора учиться не обязательно зависит от того, насколько глупым он себя считает, но безусловно зависит от готовности учиться — просто от готовности учиться. Он готов учиться, и это главное. А величайшее и единственное препятствие — это убеждение, что он все знает, не сопровождающееся ни единым результатом.

Например, давайте рассмотрим замечание вроде этого: “Ну, я — я знаю Саентологию. Я изучал Саентологию долгое время и знаю ее хорошо. Фактически, я одитирую очень хорошо. Конечно, я не получаю очень хороших результатов”. Ну, то же самое коротко: факт в том, что он не получает результатов — результатов, которые можно получить; он слышал об этих вещах, видел вокруг: да, результата можно достичь. Но это никоим образом не опровергает его безоговорочную уверенность, что он знает все, что можно знать по этому предмету. Он ни на мгновение не видит здесь противоречия.

Ну конечно, это просто отсутствие восприятия. Парень слеп. Он не способен к суждению относительно своего собственного умения. Поэтому его суждение о том, что он делает, совершенно упускает из виду эти крупные ошибки. Он провозглашает, что черное — это белое. Он не может это делать на практике, хотя все о нем знает. Он знает все, что можно об этом знать, но не может этого делать. Это глупое утверждение, и это — самая низкая способность к суждению о любом конкретном предмете.

Когда вы рассматриваете такого рода вещи, то обнаруживается, что почти каждый человек склонен поступать так в той или иной мере по соображениям статуса. Статус имеет к этому самое близкое отношение. Он заставляет человека чувствовать, что нужно поддерживать свой статус определенной самонадеянностью или притворством, даже перед самим собой. Чтобы думать хорошо о себе самом, ему приходится делать вид, что он что-то знает, или стараться выглядеть очень умным перед самим собой. Действительно, можно отнести это к “чувству собственного достоинства”, как одному из методов поддержания самоуважения. В этом нет ничего особенно неправильного. Я не говорю, что это жутко неправильно. Индивидуум должен ощущать какую-то уверенность в чем-то. Но также очень интересно, что эта потребность в статусе и сохранении собственного достоинства испаряется в присутствии действительного знания, и тогда появляется подлинное достоинство. И это то подлинное достоинство, которое наиболее впечатляет и самого человека, и других, потому что оно производит результаты. Компетентности нечего противопоставить, с ней вообще не бывает споров.

Дело, действительно, не сводится к тесту на “Что человек знает?”, оно сводится к тесту на “Что человек может делать?”. И если вы просто будете судить на основании этого — ну, психиатрия может послужить вам в этом прекрасным примером, ребята. Я терпеть не могу унижать этих ребят, потому что их и так пинает кто попало, но позвольте мне сказать вам, что я никогда не был так удивлен, как тогда, когда столкнулся с этой конкретной тусовкой. Не то, чтобы я был когда-либо сильно удивлен тем, что они делают. Но я прочитал однажды, из чего состоит экзамен на получение диплома психиатра, и, знаете, он состоит только из дат, оглавления и заголовков, выходных данных и дат публикаций лекций Фрейда*. Не того, что в них! Не “что вы будете делать как практикующий психиатр?”. Но это было именно так: “Когда была прочитана эта лекция? Как она называется?” и “В каком издании она была напечатана?”. И это экзамен на диплом, высшую степень в психиатрии!

О, прибежит тут какой-то психиатр, они так любят выставлять лжецами каждого, и он прибежит и скажет: “О, это неправда, это неправда, это неправда”.

И вы скажете: “Это делают прямо сейчас в Мельбурне”.

“О, это неправда, это неправда, это неправда. И вообще, он совершенно ничего не знает о психоанализе”. [тараторит, изображая диалог].

“Ну, психоанализ утверждает, что сексуальное желание — главная движущая сила жизни?”.

“Ну, да”.

“Ну, эта статья говорит об этом?”.

“Да”.

“Ну, это правда о психоанализе?”.

“Ну, да; но Хаббард ничего не знает о психоанализе”.

“Ну, чего он не знает о психоанализе?”. [смех]

“О, ну, он ничего не знает об этом, потому что ничего об этом не знает”.

“Ну, о каком психоанализе вы говорите...?”. [смех]

“Ну, не знаем. В психоанализе есть различные направления”. [смех] Вы всегда будете попадать в такого рода споры. Пытаться поговорить с ним об этом предмете — все равно, что лезть в трясину. Это не очень разумно.

Я просто указываю вам, что это просто идиотизм в чистом виде — идиотизм в чистом виде.

(1) Научились ли вы чему-то из этой лекции и (2) Как вы могли бы применить ее? И (3) — если парень действительно знает это, он должен быть способен ответить на следующий вопрос. Если он действительно все это хорошо знает, он будет способен ответить на следующий вопрос: “Каково ваше мнение об этом? Каково ваше мнение по содержанию предмета?”. Ясно? Если он действительно знает этот предмет и действительно изучил его, и действительно может применить его, тогда у него должно быть независимое мнение об этом. Ему нет необходимости защищаться при помощи этих свободных мнений. Понимаете, это никак не будет связано с достоинством или чем-то еще. У него просто будет свободное мнение по этому предмету. Другими словами, у него будет суждение.

Но если вы зафиксируетесь на “Дайте нам лекцию, и дату, и где она была опубликована, и это все, что вы должны знать об этом”, вы не обучите человека ничему, кроме того, чему можно обучить путем зазубривания каталога. И это не имеет никакого отношения к делательности.

В фотографии — которую я только что использовал как случайный пример, проливающий, тем не менее, дополнительный свет на все это — тестом, конечно, является то, можете вы сделать снимок или нет. Это кажется вполне очевидным, не так ли? Это, пожалуй, было бы иначе в искусстве. Вы можете возразить, что фотография теперь — искусство, и оно даже пользуется всеобщим вниманием, потому что появилось в этой области совсем недавно. Музей Метрополитен* и прочие выставляет это сейчас как изобразительное искусство, но раньше такого не было.

Так вот, в области живописи может существовать критик, просто опирающийся на свои знания художников и картин, и всяких таких вещей, и он может иметь мнения по этому предмету. При этом его представления могут быть очень основополагающими, и это совершенно нормально, потому что это очень широкая, очень сложная сфера. И, наверное, может существовать критик и в области фотографии, который на самом деле не должен уметь делать снимок. Может быть, он должен только уметь критиковать снимки, и при этом хорошо справляться с этим.

Странность тут в том, что когда вы переходите из чисто художественного предмета к техническому предмету, возникает следующий жгучий вопрос: Как, к черту, он может судить, хорошо или плохо это обработано в лаборатории? Он должен для этого знать, что делается в фотолабораториях, должен быть способен ответить на вопрос: “Что делают в фотолаборатории? Это лучше того, что можно сделать в фотолаборатории, или хуже того, что можно сделать в фотолаборатории?”, — потому что имеете дело с простым техническим фактом.

В отличие от искусства, сюда вторгается технический факт. Можно взять горсть грязи, швырнуть ее на скалу и сказать: “Вот великое произведение живописи”. Ну, может быть в этом есть и форма, и композиция. Кто знает? Поскольку здесь нет реальной технической подоплеки, как и в искусстве вообще. Это великий, великий, широкий, огромный предмет. Все зависит здесь прежде всего от того, испытывает человек удовольствие от каких-то форм, цвета, предмета или значимости или нет. Это, в основном, формирует мнение.

Но как только вы беретесь за технический факт, когда вы обращаетесь к технической стороне — тут вам нужно знать, что можно сделать, сделано ли это хорошо, что сделано и что не сделано. Более того, это нужно знать очень хорошо, прежде чем у вас появится определенное мнение на этот счет.

Другими словами, такой критик искусства может существовать вполне законно, но я не думаю, что может действительно существовать критик фотоискусства, который на самом деле не знает фотографии. Нужно знать фотографию, чтобы быть критиком, потому что нужно знать, с чем, черт возьми, это все сравнивать.

И действительно, не может быть критика одитинга, который не умеет одитировать. Нельзя критиковать одитинг, если вы не одитируете. Надо знать, что следует делать и чего не следует делать.

Я думаю, что тот, кто прошел здесь недавно сквозь все тернии коодитинга, мог бы стать приличным критиком одитинга: и не на основании того, что я провел экзамен и узнал, что он знает об одитинге, а на основании его собственных проб и ошибок в течение последних двух или трех недель. Это пример широкомасштабного эксперимента. Я не думаю, что когда-нибудь будет еще такой эксперимент — его больше никогда не будет. Вероятно, не будет и такого количества пропущенных зарядов! Но это потрясающий эксперимент; он проводился не нарочно, просто так получилось. Это фантастический эксперимент! Эти люди, должно быть, действительно знали, как одитировать. Это и есть критерий качества, потому что при подобных обстоятельствах другой мог бы разорвать АРО с преклиром на этоесть — о, вот вам сравнение; очень просто. Ха-ха-ха.

Ну, боже мой, при прохождении Ш6 вам надо всего лишь уронить булавку, и у вас готов разрыв АРО. Это должно проходить достаточно гладко. Я не думаю, что у кого-то — что у кого-то в голове бродят сомнения по поводу Ш6 — достигается ли при этом что-то, и действительно ли технология прохождения МПЦ дает фантастические результаты преклирам. Результат есть; и этот результат получается гладко. Конечно, он будет производиться с еще большей гладкостью и скоростью, это факт, если верхушку банка обработать точно и правильно. Но даже при тех условиях есть результаты.

Хорошо. Это дает представление о том, что между одитором коодитинга Уровня VI и тем, кто мог бы разорвать АРО с преклиром на этоесть, должно быть, есть чертовская разница.

Но я хочу побиться с вами об заклад, что одитор, работающий сейчас в коодите Уровня VI, если спросить его мнение о том или ином одитинге, несомненно, даст вам очень честное, моментальное, уверенное, твердое мнение — тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та.

Спросите у него что-нибудь вроде: “Хорошо, а вот этот человек одитирует хорошо или плохо?” Или: “Это правильный способ делать это?”. Он даст вам реальное мнение. Он сразу даст вам честное мнение по предмету. Это не будет связано с каким-либо статусом. Он просто даст вам честное мнение по этому предмету. Или спросите мнение того человека, который может устроить разрыв АРО с преклиром на этоесть, и он даст вам пару фиксированных данных, но окажется неспособным дать вам сколько-нибудь честное мнение.

Есть и еще кое в чем разница: я опять-таки побьюсь об заклад, что если вы предложили бы человеку, который в настоящий момент находится на Уровне VI в коодите, что-то изучить, он усвоил бы то, что ему дали, и получил бы знание, которое ему дали, без всяких расспросов о том, хорошо это, плохо или безразлично — он просто выучил бы это, и не стал бы выспрашивать, не нанесет ли изучение этого ему вреда, и не будет ли того и сего, и не знает ли он уже всего этого. Вам не придется бесконечно спорить с ним об этом.

Но человек, который устраивает разрыв АРО с преклиром на этоесть: о, не бросайте вызова этому высокомерию! Он знает все. что можно об этом знать, и знал с самого начала все, что можно узнать об этом; знает все, что еще только будет известно об этом; он знает все это в совершенстве, и будет глубоко оскорблен, если вы сделаете вывод, что он чего-то не знает по этому предмету. Видите? Здесь будет вот эта существенная разница. Если вы в то же время спросите его, хочет ли он учиться этому, он увильнет от ответа. Конечно, нет. Он имеет ложное убеждение, что знает об этом все. Такого хочется спросить: “Ну, а зачем ты здесь? Зачем ты тогда вообще это изучаешь, если знаешь об этом все?”. Это, возможно, встряхнет его.

Но вам придется порядочно встряхнуть этого одитора. Он вовсе не плох, он просто самонадеян. Ему не хватает скромности подлинной мудрости, и вместо нее у него есть самонадеянность типа “знаю я это все”, тогда как он ничего не знает. Он не знает даже того, что он не знает.

И здесь врата обучения; они именно здесь. Это ворота, которые вам надо открыть, которые надо открыть пинком, прежде чем ступить на какой-либо путь к изучению какого-либо предмета. Неважно, одитинг это или фотография. Я думаю, это будет неизменно — неизменно для любых предметов.

Я прошел через эти трудности в совершенно разных и отличных друг от друга предметах, и я обнаружил, что определенные положения остаются справедливыми, и я сравнил их с опытом, обретенным мной в попытках передать, объяснить и обучить Саентологии, и я обнаружил, что они остаются истинными. Я обнаружил, что все это остается справедливым от начала до конца. Я могу привести вам в пример истории десятков кейсов, но не могу привести вам много исключений из этого правила, и я даже более могу сказать вам — вот вы говорите: “Ну, вот кейс парня, который не видит, и не знает языка”. Я не знаю, что с ним такое и почему он не может видеть и не знает языка. Но он, должно быть, чудовищно высокомерен! Очень, очень забавно, но вы обнаружите, что эта закономерность тоже будет соблюдаться.

Если вы этому не верите, поговорите как-нибудь с полевой мышью. Поговорите с полевой мышью о путях человеческих. Это будет очень забавный разговор, если вы поговорите с нею. И там, ребята, вы обнаружите такое высокомерие! Электроника, ядерная физика — ничего она об этом не слышала, но все об этом знает.

И это единственное, где мы в Саентологии можем споткнуться, если мы можем споткнуться вообще. И это единственное, на чем может сломаться наша технология. Она не потерпит поражение даже по той причине, что ее потеряют, что она постепенно уйдет, и все такое. Она не будет потеряна таким образом, потому что мы сильно болеем за то, чтобы этого не случилось. Единственное место, где она может быть потеряна — это нежелание изучать ее, и единственное место, где она может быть потеряна — это просто не знание ее вообще, и особенно не знание того, что причина, по которой кто-то не может учиться, заключается в том, что он думает, что здесь нет ничего, чего бы он не знал, и чувствует, что знает все, и следовательно, ему не нужно учиться. Это очень глупое основание, почти идиотское основание. Это типа “Способ переправиться через реку — это переправиться через реку”. Я имею в виду, это одно из таких дурацких данных, но дурацкие данные — это как раз то, что обычно пропускают, хотя в конечном итоге именно они запоминаются наиболее ярко.

У вас всегда будут трудности, если вы не доберетесь до подлинных основных положений, а подлинные основные положения всегда глупы и всегда такие примитивные, и действительно не стоят того, чтобы их знать, и именно поэтому они остаются непонятыми до конца времен. Такими они остаются по той же самой причине: никто не позаботился их узнать.

Попытка научить какого-нибудь дикаря зашнуровывать ботинки всегда будет приносить кучу расстройств, это будет процедура, приносящая расстройства, если он не видит никакой причины носить ботинки и не знает, что это такое. Значит, вы просто начали со слишком высокой ступени, пытаясь научить его зашнуровывать ботинки; вы не научили его тому, что если он хочет выглядеть цивилизованным, ему следует носить обувь.

Вы неизбежно потерпите полную неудачу в обучении кого-то чему-то, если не будете начинать с самого нижнего уровня реальности относительно предмета изучения. Всегда есть первый урок, который надо преподать. И там, где вы потерпели неудачу в инструктировании, вы не выделили это в качестве первого урока, который надо было преподать. Есть многочисленные примеры. Я могу дать вам тонны данных по этому предмету, все очень интересные сами по себе.

Но что касается предмета обучения, то первые данные, которым надо научить, и первый барьер, который надо сломать — это “Зачем вы этому учитесь, если все об этом знаете?”. Это первые данные, это основное положение, это основной принцип в изучении любой науки. И если вы просто запомните это, у вас не будет никаких проблем в попытках обучить кого-то чему-то. Вы понимаете, что парню приходится туго, он тратит ужасно много времени, чтобы научиться этому; хорошо, тогда просто используйте самую основу предмета образования — и первая вещь, которую вы обнаружите — что он знает об этом все, и потом вы просто с ним проясняете вот что: если он знает об этом все, то зачем он изучает это?

И тогда, так или иначе, вы откроете эту дверь. Если вы откроете ее широко, тогда он сможет учиться чему угодно, отныне и навсегда, с реактивной скоростью.

Хорошо?

Я надеюсь, что это как-то вам поможет. Спасибо вам большое.